Чему не бывать, тому не бывать

8

Буря улеглась, и, хотя по-прежнему дул сильный ветер, затянутое облаками небо треснуло, и на юге в нем появилась светло-голубая прорезь. Осевший снег в садах и вдоль дорог казался после дождя грязным. Ингер Йоханне толкала перед собой детскую коляску, пытаясь объезжать самые большие лужи на тротуаре вдоль Маридальсвай. Мимо с грохотом проезжали грузовики и автобусы. Ей не нравился шум и брызги из-под колес, и она перешла дорогу у Бадебаккен, чтобы спуститься к реке Акерсельва. Джек натягивал поводок, желая обнюхать все углы и кустики.

Вот-вот должно было похолодать, вечером обещали снег. Ингер Йоханне остановилась и поправила шарф. Она замерзала, хлюпала носом и жалела о том, что не надела шапку. Рагнхилль должно быть тепло в конверте из овечьей шерсти; сверху она была еще укрыта шерстяным одеялом. Когда Ингер Йоханне осторожно приоткрывала конверт, то видела, что соска двигается ритмично, веки подрагивают — Рагнхилль спит.

Перед детским садом на Хефтелюкка она села на скамейку и спустила Джека с поводка. Он рванул к реке и залаял на плававших по кругу в прорубях уток, которые не обращали на него никакого внимания. Король Америки скулил, тявкал и пробовал лапой воду.

— Перестань же, — тихо сказала она Джеку, боясь разбудить Рагнхилль. Холод забирался под дафлкот, но было хорошо сидеть вот так, одной, качая рукой коляску, взад-вперед, взад-вперед. Был вторник, 17 февраля. Начиная с двенадцати можно было звонить. Через восемь минут, подумала она, вытащив мобильный телефон. Лучшая подруга Фионы Хелле сказала, что вернется в офис к этому времени. Ее голос звучал удивленно, но любезно. Ингер Йоханне не стала говорить, что она из полиции, но ее неясные формулировки все же могли создать у Сары Брубакк впечатление, что ее звонок имел официальный характер.

Не очень хорошо.

Она сама себе удивлялась. Она вообще хотела бы перестать заниматься этим делом, а не зарываться в него все глубже, и уж тем более не использовать приемы на грани дозволенного.

Ингер Йоханне высморкалась. Она все-таки простудилась, как и следовало ожидать.

На пустой дорожке, тяжело дыша, появился бегун. Он кивнул и улыбнулся Ингер Йоханне, но вздрогнул от неожиданности, когда из зарослей кустарника выбежал Джек и попытался укусить его за пятки.

— Держите свою дворнягу на поводке! — крикнул он и рванул дальше.

— Иди сюда, Джек, — подозвала его Ингер Йоханне.

Собака, виляя хвостом, позволила привязать себя к коляске.

Было уже двенадцать, и она позвонила:

— Это Ингер Йоханне Вик. Мы договаривались утром...

— Да-да, здравствуйте еще раз. Подождите, я сяду, я только что вошла. — Ингер Йоханне услышала, как проехали по полу ножки стула, потом какой-то стук. Затем женщина спросила: — Алло?

— Да, я слушаю, — отозвалась Ингер Йоханне.

— Ну вот, я села. Так что вы хотели?

— Я хотела бы задать вам вопрос о гимназических годах Фионы Хелле. О вашей молодости. Вы были одноклассницами, верно?

— Да, мы с Фионой учились вместе с первого класса, я уже рассказывала об этом, когда у меня брали показания. Мы были неразлучны. И после того как... я даже не могла ходить на работу, вышла только неделю назад. Шеф разрешил мне оставаться дома.

— Я прекрасно понимаю, — посочувствовала Ингер Йоханне, — и не буду вас долго мучить. Я хочу узнать, не было ли такого периода, когда она какое-то время не посещала школу?

— Не посещала школу?

— Да. Я говорю не о нескольких днях, пропущенных из-за простуды, а об относительно длительном промежутке времени.

— Она довольно долго лежала в психиатрической клинике, в «Модум Бад», когда училась в первом классе гимназии.

— Что? — Ингер Йоханне больше не чувствовала холода. Она переложила телефон в правую руку и переспросила: — Что вы сказали?

— У Фионы, я думаю, было какое-то нервное расстройство. Об этом не говорили. Мы должны были вернуться в школу после каникул. Я помню, что ездила с семьей во Францию на целое лето и очень ждала встречи с Фионой, а она не пришла. Ее положили в больницу.

— В «Модум Бад»?

— Кажется. Однако теперь я не уверена... Почему-то я всегда думала, что Фиона лежала в «Модум Бад», но, возможно, просто потому, что не знаю никаких других мест, где лечили бы людей с такими проблемами. Ну, с нервами.

— Откуда вы знаете, что ее лечили именно от нервного расстройства?

Молчание. Ножки стула опять царапают пол, на этот раз гораздо тише.

— Я и в этом сейчас сомневаюсь, — задумчиво ответила Сара Брубакк. — Но в школу она долго не ходила. Кажется, она вернулась перед Рождеством. Или... Да, чуть раньше Рождества. Мы ставили школьную комедию, и репетиции всегда начинались в первых числах декабря.

— Школьная комедия? Сразу после нервного срыва?

Джек громко зарычал на наглого селезня, который пытался дотянуться до крошек, разбросанных в паре метров от морды пса.

— Сидеть, — приказала Ингер Йоханне.

— Что?

— Извините, это я собаке. А она вам рассказывала, почему ее так долго не было?

— Да. Или, может, нет... Это все было так давно. — В голосе зазвучали нотки сожаления: Сара, видимо, искренне хотела помочь. — Мы действительно были лучшими подругами. Говорили обо всем, как водится, и я помню, меня немного обижало, что Фиона не хочет рассказывать о том, где она была и что вообще с ней случилось. Вот в этом я уверена. Помню, моя мама говорила, что мне лучше все это не ворошить. Что это очень нелегко, когда у тебя такая... болезнь.

— Получается, что история о нервах и «Модум Бад» с таким же успехом может быть выводом, который вы сами сделали, а не чем-то, что вы знали или знаете, — заключила Ингер Йоханне.

— Да, боюсь, что так.

— А что вы можете сказать о ее поведении после возвращения?

— Она вела себе как обычно. Точно так же, как и раньше. Я же не видела ее... пять месяцев получается, да? С последнего звонка до конца ноября? В этом возрасте люди быстро взрослеют, но мы остались закадычными подругами.

Перед Ингер Йоханне прошла детсадовская группа. Они шли по дорожке парами, держась за руки, вперевалку, неуклюжие в своих дутых комбинезонах. Маленький сопливый мальчуган в надвинутой на глаза шапке громко плакал. Воспитательница подхватила его на руки и крикнула:

— Дети, совсем немного осталось! Идемте!

— Она могла быть беременной? — спросила Ингер Йоханне.

— Беременной? — Сара Брубакк весело рассмеялась. — Ну что вы, нет конечно. Позже оказалось, что у нее большие проблемы с тем, чтобы вообще зачать. Вы наверняка знаете, что Фиорелла — результат экстракорпорального оплодотворения, ребенок из пробирки.

Этого Ингер Йоханне не знала, и ей пришло в голову, что в деле Фионы Хелле было как-то чересчур много деталей, которые не попали в объемные папки криминальной полиции.

— К тому же, — добавила Сара Брубакк, — Фиона совершенно точно поделилась бы со мной. Мы были неразлучны, как сиамские близнецы. Беременна? Определенно нет.

— Понятно. Спасибо вам огромное.

— Это все?

— Пока что да. Спасибо.

— Вы найдете убийцу?

— В большинстве случаев мы раскрываем преступления, — уклончиво ответила Ингер Йоханне. — Просто на это нужно время. Я прекрасно понимаю, как это тяжело для вас. Для семьи и для друзей.

— Да. Обязательно звоните, если что. Я очень хочу помочь.

— Спасибо, я очень это ценю. До свидания.

Детсадовская группа скрылась за двумя железобетонными домами на ближайшей улице. Утки наконец-то успокоились. Они улеглись на льдине небольшими группками, спрятав клювы в теплых перьях под крыльями.

Ингер Йоханне медленно шла вдоль реки.

Так долго в этом деле не было тайн! — подумала она, глядя на голову Джека, послушно плетущегося рядом с ней. Ни тайн, ни — что особенно удивительно — ненависти. Теперь, как всегда, в любом деле, после любого убийства, начинают проявляться секреты. Вранье. Полуправда. Скрытые факты и старательно забытые истории. А ведь поначалу казалось, что в жизни обеих жертв: и Фионы, и Вибекке, не было никаких особенных противоречий, конфликтов, закулисных игр.

Рагнхилль заплакала. Ингер Йоханне заглянула под козырек коляски. Беззубые десны обнажились в крике. Ингер Йоханне нашла выпавшую соску. Наступила тишина. Она пошла быстрее. Дул сильный сырой ветер. Еще немного, и Рагнхилль окончательно проснется. Пора домой.

Отказ от ребенка не раз становился мотивом убийства матери, думала Ингер Йоханне, маневрируя между лужами на Бергенсгате. Но почему сейчас, почти через двадцать шесть лет? Или ребенок, вернее, теперь уже взрослый человек, только сейчас узнал правду? Могло ли такое открытие породить столь сильную ненависть? Или обиду, достаточную для такого жестокого убийства, для символической казни? Или...

Она остановилась. Джек удивленно посмотрел на нее, свесив язык набок. Мимо прогрохотал автобус. Выхлопы заставили Ингер Йоханне закашляться и отвернуться.

Ребенок Фионы Хелле, который был потом усыновлен, мог прийти к своей биологической матери совсем недавно. Какая была бы ирония, подумала Ингер Йоханне, если Фиона сама стала бы объектом тех страстей, которые эксплуатировала на потребу публике?

Не делать поспешных выводов — Ингвар был прав, предостерегая ее от этого. Ее умозрительная конструкция слишком ненадежна. Существует ли на самом деле этот ребенок?

— И что общего, ради всего святого, он может иметь с Вибекке Хайнербак? — спросила она себя вполголоса и покачала головой.

Должно быть, все-таки это два разных человека.

А может, и один.

Я должна остановиться, подумала она. Веду себя неправильно, непрофессионально. В распоряжении профайлера есть современные компьютерные программы. Возможность работать в команде. Доступ к архивам и лучшим экспертам. Я никакой не профайлер. Я случайная женщина, которая гуляет с младенцем и дворнягой. Но все-таки есть что-то, есть что-то...

Теперь она почти бежала. Рагнхилль кричала в коляске, которая тряслась, дребезжала и чуть не опрокинулась, когда Ингер Йоханне поскользнулась на льду, заворачивая на улицу Хёугес.

Придя наконец-то домой, она закрыла дверь на ключ и на цепочку и только потом разделась.

Тронд Арнесен не мог уснуть. Было два часа ночи со вторника на среду. Он несколько раз вставал, чтобы выпить воды, во рту было сухо, язык шершавый, как наждачная бумага. По телевизору не показывали ничего интересного, ничего, что могло бы его заинтересовать или хотя бы отвлечь от размышлений, дать передышку напряженно работающему мозгу, который не позволял заснуть.

Он сдался. Встал в четвертый раз. Оделся.

Прогуляюсь, подумал он. Подышу воздухом.

Снег шел с вечера. Он ложился на землю, легкий, чистый, присыпая гниющие листья, зимний мусор, черные разводы на осевших сугробах и слякоть дорог. Гравий хрустел под ногами, открывающаяся калитка заскрипела. Он бесцельно пошел вверх по холму, как будто его манил фонарный столб на вершине.

Теперь уж точно нет никакой возможности сказать правду.

Он не смог рассказать об этом даже тогда, в жаркой комнате, где был вдвоем с полицейским, который выглядел так, как будто вот-вот засмеется.

Он не смог.

А потом пришел Борд. Этот идиот.

Тронд сунул руки в карманы пуховика и ускорил шаг. В это время на улицах пусто, жители спят за темными окнами. Кот, перебегавший через дорогу, на мгновение остановился, посмотрел на него желтыми светящимися глазами, юркнул в маленькую рощицу на противоположной стороне дороги и исчез.

Он скучал по Вибекке. Сосущее ощущение пустоты поселилось в душе. Такой тоски он никогда раньше не чувствовал — она напоминала о том, как он скучал по маме, когда мальчиком ездил в летний лагерь.

Вибекке была такой сильной. Она бы со всем этим разобралась.

Слезы проложили ледяные дорожки на щеках.

Он всхлипнул, по-мужски высморкался пальцами и остановился. Именно здесь таксист помог ему выйти из машины, чтобы его вырвало. Сейчас все было покрыто снегом, но он был уверен, что это то самое место. Он осторожно сунул носок ботинка в сугроб. Здесь было довольно светло, в пятнадцати метрах горел фонарь. Снег блестел под электрическим светом как россыпь бело-голубых бриллиантов.

Показались его часы.

Он в изумлении нагнулся. Это действительно были его часы. Он подул на них, стряхнул снег и поднес к глазам. Без двадцати три. Секундная стрелка двигалась, календарь показывал восемнадцатое.

Когда он надевал часы, пластмассовый ремешок обжег кожу холодом. Он обрадованно улыбнулся. Часы напоминали ему о Вибекке, он охватил руку черным ремешком и застегнул его.

Он должен рассказать об этом.

Поскольку он сам завел разговор об этих часах, он должен сообщить Ингвару Стюбё, что они нашлись. Значит, он все же не оставил их дома, надел, когда шел на мальчишник, и они упали, когда он стоял, наклонившись вперед, и его рвало.

Может, полицейский сделает все возможное, чтобы разобраться в этом деле. Но Тронд не хотел, чтобы он делал все возможное. Он хотел покоя и как можно меньше контактов с полицией.

Написать эсэмэску — это выход. Стюбё дал ему номер своего телефона и сказал, что он может звонить в любое время. Эсэмэс — это совершенно безопасно. Текстовое сообщение — обычный современный способ коммуникации для передачи банального и незначительного.

Нашел часы. Положил их не туда. Извините за беспокойство! Тронд Арнесен.

Сделано. Он повернул назад. Нельзя же ходить по улицам всю ночь. Может, он найдет какой-нибудь фильм на DVD и так убьет время. Можно выпить таблетку снотворного, у Вибекке в аптечке они есть. Он никогда не принимал их раньше, и, если выпить сейчас сразу две, он наверняка тут же отключится. Это было соблазнительно.

Исчезнувшая книга его совершенно не тревожила. Рудольф Фьорд купит себе новую.

— Ингвар. — Она толкнула его.

— Ммм... — Он перевернулся набок.

— Я боюсь.

— А ты не бойся. Спи.

— Я не могу.

Он демонстративно вздохнул и накрыл лицо подушкой.

— Нам все-таки придется иногда спать, — донеслось оттуда приглушенно. — Хотя бы изредка. — Он выглянул из-под подушки и зевнул. — Ну, чего ты боишься?

— Я проснулась от твоего телефона, и потом...

— Телефон звонил? Черт побери! — Он перевернул стакан с водой, нащупывая выключатель ночника. — Господи, — простонал он. — Где же...

Свет ударил ему прямо в лицо. Он скорчил гримасу и сел в кровати.

— Нет, не звонил, — сказала Ингер Йоханне. — Эсэмэска пришла. И потом...

Ингвар возился с телефоном, мерцал зеленый цвет.

— Боже мой, — пробормотал он, — отличное время для эсэмэс. Несчастный парень, наверняка не может уснуть. Он какой-то жалкий.

— О ком ты?

— О Тронде Арнесене. Забудь. Это не важно.

Он неловко поднялся и поправил трусы.

— Хорошо, что ты наконец-то согласилась, чтобы Рагнхилль спала отдельно. Иначе мы довольно скоро превратились бы в настоящих зомби. Впрочем, мы уже в них превратились.

— Ну не злись. Ты куда?

— За тряпкой, — ответил он. — Я воду пролил.

— Оставь. Это же просто вода.

Он поколебался, пожал плечами и снова лег под одеяло. Приглушил свет и протянул Ингер Йоханне руку. Она прижалась к нему.

— Чего ты боишься? — снова спросил он. — С Рагнхилль все хорошо.

— Я не из-за этого. Из-за всех этих дел...

— Так я и знал, — сонно сказал он, укладываясь поудобнее. Свет продолжал резать глаза. — Я не должен был втягивать тебя в эту историю. Идиот. Можно я выключу свет?

— Ммм. Я думаю, что у вас мало времени.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сказала.

— Мы все знаем, что время — наш главный враг. — Ингвар протяжно зевнул. — С другой стороны, раз мы не нашли пока ничего существенного, нужно соблюдать осторожность, продвигаться в расследовании постепенно.

— Но что, если...

Он внезапно высвободился и сел на кровати.

— Уже почти три часа, — простонал он. — Я хочу спать! Мы не можем отложить это до утра?

— Что, если убийце нужна была только одна из жертв? — предположила Ингер Йоханне. — Например, Фиона, а Вибекке он убил только для того, чтобы скрыть настоящий мотив.

— Эй! Ты не бредишь? — обернулся к ней Ингвар. — Мы живем в Норвегии. Убийство для сокрытия мотива! Ты вообще когда-нибудь слышала о таком?

— Да. Много раз.

— Но не здесь! Не в маленьком норвежском королевстве, где люди главным образом убивают друг друга ножами, да и то напившись! К тому же, на мой взгляд, убийство — довольно жалкое средство для сокрытия мотива! А теперь уже мы будем спать!

— Ш-ш-ш, — призвала она его говорить потише. — Я согласна с тем, что убийство — плохая маскировка. Именно поэтому у вас так мало времени.

Ингвар вскочил. Пол заскрипел под его весом. Он выругался, ступив ногой в лужу воды. Стакан медленно покатился по полу к кровати. Он рванул на себя одеяло и пошел к двери.

— Тебе хватает настолько малого количества сна, что это достойно восхищения, — не оборачиваясь, проговорил Ингвар. Она могла поклясться, что голос у него дрожит, словно он старается не расплакаться. — Но я так больше не могу. Если тебе страшно, — он подхватил спустившееся с плеч одеяло, глубоко вздохнул и продолжил: — ты, конечно, можешь меня разбудить. Но тебе должно быть по-настоящему страшно. Я лягу в кровать Кристиане. Спокойной ночи.

Дверь хлопнула. Рагнхилль заплакала.

— Нет! — приглушенно раздалось из коридора. — Нееееееет!

Вегарду Крогу не нравилась та часть леса, которую ему надо было миновать, чтобы выйти к маминому дому. Когда он был маленьким, он отваживался бродить здесь только в очень светлые дни и по возможности вместе с другими ребятами. Ходили истории о том, что в чаще деревьев тут живут привидения — это место якобы когда-то было кладбищем. В восемнадцатом веке его сровняли с землей без всякого уважения к покоящимся. И привидения, как считали дети в округе, мстили, без устали преследуя каждого, кто решался пойти через лес после наступления темноты.

Теперь в такую ерунду Вегард Крог уже не верил и не хотел идти окольными путями. Был поздний вечер четверга, девятнадцатое февраля. Снег, который последние два дня старательно укрывал обнаженные ветви и ложился ковром между деревьями, к счастью, давал немного света — было видно, куда ставишь ногу.

У Крога в руках были два красивых пакета из магазинов дорогой одежды. Мама, не раздумывая, одолжила ему пятнадцать тысяч крон без привычных колких замечаний о том, что он взрослый женатый мужчина, который должен сам справляться со своими финансовыми проблемами. Наоборот, у нее блестели глаза, когда она отдавала ему деньги. Взамен он пообещал провести у нее несколько вечеров. Что ж, хороший обмен: вкусный ужин и бесплатное вино.

Пятнадцать тысяч — не так уж много, но он был доволен. Когда он делал запись в своем интернет-дневнике, у него было искушение рассказать о приглашении, но он сдержался. В данном случае необходимо проявить такт, подумал он, и довольствовался описанием похода по магазинам. Получилась ироническая заметка о бутиках, где висит пять предметов одежды, а возле них изнывают от скуки два продавца, такие пресыщенные жизнью, что кажется, они готовы в любой момент пустить себе пулю в лоб.

Самые важные читатели, может быть, поймут, зачем ему, обычно одевающемуся в джинсы и свитера с капюшоном, понадобилось потратить целое состояние на «Камикадзе» и «Фернер Якобсен», где он наконец-то нашел то, что, по его мнению, было одновременно и casual, и sharp.

Он сделал три главы из «Прыжка с тарзанкой» доступными для чтения на своем сайте. Разрешения у издательства не спрашивал, тамошние менеджеры все равно никогда палец о палец не ударили, для того чтобы рекламировать его книги. И завтра он выложит еще парочку глав. Люди набрасывались на них. Уже через несколько часов началась первая дискуссия. Особенно много споров вызвало эссе о тривиальной культуре. Он использовал пакет из-под молока как метафору искусства во времена излишнего массового производства в обществе всеобщего благоденствия. Пакет ничем не пах, был абсолютно бесполезен и легко узнаваем в любом пакете с товарными знаками, который можно было использовать не один раз. Эссе называлось «Обезжиренная культура», и, после того как он поставил ссылку на нее на литературной странице «Дагбладет», все словно с цепи сорвались.

Вегард Крог шел легкими шагами. Новые ботинки хорошо сидели на ноге, прочные подошвы позволяли быстро, не оступаясь, идти по скользкой тропинке.

Может, он должен был нажать сильнее, чтобы получить договор о фриланс-сотрудничестве с «НРК»? Чего уж лучше — не выходя из дома, сообщаешься с работодателем только по Интернету. «Большая студия» его не совсем удовлетворяет — слишком поверхностно и легкомысленно. И все же шоу динамичное, а потому терпимое, к тому же Анне Линдмо — красивая баба.

Он должен был активнее стараться получить работу.

Еще немного, и он выйдет из леса. За следующим поворотом, за небольшим холмом, на вершине которого он когда-то устроил себе тайное убежище на ветвях старого дуба, стоял дом его детства, прямо у края леса. Мама обещала накормить его, хотя он придет поздно.

Кто-то за ним шел. Страх сжал горло, он узнал тот ужас, который в детстве заставлял его бежать сломя голову через лес от привидений, гнавшихся за ним по пятам.

Он спокойно обернулся и заметил, что крепко сжал ручки пакетов, как будто худшее, что может произойти, — это что у него украдут новую одежду.

Крог понял, что человек не шел за ним, а вышел через лес, между деревьями, там, где не было никакой тропы, оставляя за собой следы цепочкой черных неровных дыр в свежем снегу. Можно было различить только его силуэт и одежду — белый шуршащий комбинезон. Вегарда Крога почти ослепил резкий свет карманного фонарика, немного улегся.

— Какого черта вы пугаете людей? — сказал Вегард Крог и поднял руку, чтобы защитить глаза от резкого света. — Чего вы крадетесь?

Фонарик опустили и повернули, теперь он освещал лицо человека — снизу, как ребятишки посмелее пугали младших летними вечерами.

— Ты? — удивленно и с раздражением спросил Вегард Крог, прищурившись, чтобы получше разглядеть лицо. Он наклонился вперед, теперь он был зол. — Это ты, черт тебя побери...

Когда двухкилограммовый фонарик ударил его в висок, он не умер. Он просто обрушился на колени.

Фонарик ударил его опять, на этот раз по затылку, с хрустящим, мясистым звуком, который, может быть, очаровал бы его, если бы он был все еще в состоянии слышать. Но Вегард Крог уже ничего не слышал. Он умер прежде, чем его тело коснулось покрытой льдом земли.