Через Урянхай и Монголию

XX. В ДЗАИН-ШАБИ, РЕЗИДЕНЦИИ ВОИНСТВЕННОГО ПАНДИТА

Переправившись через реку, мы помчались галопом с намерением ночью приехать в Дзаин-шаби. На последнем уртоне дзангин сообщил есаулу Безродных, что в монастыре находятся какие-то солдаты, но не мог он, однако, точно объяснить, кто это мог быть.

Есаул Безродных, который не отличался излишней смелостью, послал своего вахмистра с целью добычи языка, отряд же продвинулся на расстояние 12 километров от поселения. Ждать пришлось долго, пока, наконец, обеспокоенный есаул попросил меня, чтобы я с одним казаком поехал в разведку.

Ночь была тёмная, а цокот копыт заглушала густая трава. Мы подъехали к высокой горе, из-за которой показался месяц, освещая нам дорогу своим серебряным мягким блеском. Величественно колыхались громадные лиственницы, среди которых вилась узкая каменистая тропа. По правой руке шумел в глубоком ущелье могучий ручей. Внезапно несколько камней с шорохом сползли на дорогу. Я поднял карабин на уровень глаз, но в то же самое мгновение опустил его; на огромной скале неожиданно обрисовался силуэт прекрасного аргала. С громадным трудом поборол я свою охотничью страсть. Сопровождающий меня казак перекрестился несколько раз и, указав рукой на глубокий яр, произнёс:

— Не боюсь людей, но боюсь духов. Здесь, в этом яре, лежат зарубленные полковники из Улясутая. Может, уже волки растащили их тела, но место это нехорошее.

Уже из разговоров солдат Безродных понял я, что где-то под Дзаин-шаби убили они более десяти человек, но теперь от непосредственного свидетеля хотелось мне обо всём узнать, поэтому я отрывисто спросил:

— Михайлов погиб здесь?

Казак перекрестился ещё раз и шёпотом произнёс:

— Здесь мы убили Михайлова, троих братьев Филипповых и полковника Полетика, Зубова и жену Михайлова. В бою убьёшь и ничего, а такой, которого безоружного саблей зарубил, постоянно перед глазами стоит. Паскудное место.

— Однако же вы и в Улясутае расстреливали? — спрашиваю дальше.

— В Улясутае много людей погибло, но тех я не убивал — те погибли от рук Богданова и Тролова.

Мне, несомненно, хотелось узнать, кто погиб в Улясутае, но казак назвал только те фамилии, которые я знал, добавив, что о подробностях следует спросить у двоих вышеупомянутых солдат. Однако у меня никогда не было желания расспрашивать о чём-либо придворных палачей есаула, потому что вызывали они у меня неопределённое отвращение.

С вершины горы были видны белые стены строений, а также мигающие огоньки на громадной, отвесной, совершенно белой скальной стене.

Спустившись вниз, мы двинулись в сторону монастыря, погружённого в сон. После долгой стукотни в двери ямына, нас впустили на подворье. Чиновник (дзакирокчи) во время чая рассказал нам о последних событиях в Дзаин-шаби. Я спросил его о военных — он ответил, что несколько дней назад действительно приехали сюда какие-то всадники, но он не знает, большевики это или белые.

Перебравшись через ручей, отделяющий монастырь от российско-китайской колонии, я въехал в достаточно широкие, но совершенно тёмные улочки. Только в одноэтажном доме фирмы «Швецова» окна были ярко освещены.

Я подкрался к двери, из-за которой доносились голоса и, быстро отворив её, ворвался с револьвером в руке в светлую большую комнату. За пышно накрытым столом сидели несколько офицеров, а среди них наш вахмистр. Немного погодя я был уже в самых дружеских отношениях с присутствующими и тотчас же послал монгола с известием, что в Дзаин-шаби находятся двести человек, посланных полковником Казагранди с целью подготовки квартир и закупки необходимого провианта. Этот отряд находился под командованием капитана Ф.

Четырёхдневное пребывание в Дзаин-шаби я использовал на осмотр окрестностей, а также монастыря.

Дзаин-шаби с трёх сторон окружено горами, с четвёртой же сливается с обширной степью. Монастырь располагает прекрасными храмами с белыми стенами в тибетском стиле. Немного далее находятся несколько часовен. Тут же за монастырём высится совершенно отвесная скальная стена, на которой вырублены в камне изображения Богов, а также буквы тибетского письма, выложенные из белых камней. На вершине этой высокой скалы стоят несколько маленьких часовен, построенных в китайском стиле. Эти часовенки, разбросанные на скальных выступах, выглядят как гнёзда ласточек. Ночью на скале горят лампы, зажигаемые каким-то необъяснимым способом отшельником, живущим в скальном гроте.

Китайско-российская колония, отделённая от монастыря узким ручьём, густо застроена в виде правильного квадрата. Домики маленькие, но опрятные и чистые, почти при каждом из них имеется овощной огородик. Единственным двухэтажным зданием располагает филиал торговой фирмы «Швецова».

В весенние месяцы 1921 г. Дзаин-шаби пережило тяжёлые времена и, только благодаря героической обороне российских колонистов и беглецов из «российского рая», всё российское и монгольское население не было полностью вырезано китайскими гаминами, подстрекаемыми большевиками в Хатхыле. Самой уважаемой, но и наиболее эксцентричной фигурой в Дзаин-шаби был Пандита-геген, всего лишь двадцатилетний «бог» монастыря. С молодым богом я познакомился на следующий день у есаула.

Пандита был одет в военную форму с эполетами есаула на плечах, с казачьей шапкой на голове и пистолетом Маузер на боку. На лице гегена, бледном и изнурённом, отчётливо виднелись следы ночных гулянок. После долгой беседы с Пандитой мне удалось побывать в его жилище, где я должен был рисовать и объяснять ему конструкции аэропланов и танков. Воинственный бог так был восхищён рисунками, что велел подать целую батарею бутылок и после двухчасового возлияния свалился, как колода, под стол. Познакомился я также с малолетним хубилганом, который в будущем должен был стать настоятелем монастыря. Чрезвычайно развитый в умственном отношении мальчик знал себе цену, но отличался несносным и строптивым характером. Я собственными глазами видел, как он, приказав встать на колени одному почтенному хамбе, сел ему на плечи и, запустив шнур (как узду) в рот старого ламы, приказал ему играть роль коня, не скупясь на болезненные удары пятками.

У меня было огромное желание схватить мальчишку за уши и отшлёпать его, но я отказался от этого, видя покорные и услужливые мины окружающих нас лам.

В это самое время, когда я проводил милые вечера в обществе другого хубилгана (перерожденца) и нескольких важных лам, слушая разные легенды и рассказывая им пространно о цивилизации и технических достижениях Запада, есаул Безродных судил и обрекал на смерть. Однако экзекуции совершались так тихо, что узнал я о них только несколько позже.