Через Урянхай и Монголию

XXXVI. ЧЕРЕЗ БАРГУ ДО МАНЬЧЖУРИИ

Наконец однажды переднее охранение схватило монгола на верблюде, который проинформировал нас, что мы находимся на землях княжества Барга, в одном дне дороги от громадного озера, у которого есть много богатых юрт и пастбища с сочной травой. Полные надежды, двинулись мы за новым проводником пешком, так как наши кони совсем плохи стали.

Действительно, на следующий день, около полудня, мы увидели широкие зелёные озёрные глубины, омывающие песчаные берега.

Напоили коней, но, ввиду нехватки пастбищ, двинулись дальше, вдоль побережья. Едва проехали мы несколько километров, когда дорогу нам перегородили более десяти пышно одетых монголов, уведомляя, что через территорию княжества Барга мы можем пройти за соответствующую оплату. Сам князь, который издал этот указ, находился в нескольких километрах на зимнем кочевье. Чтобы уладить дела мирно, полковник К. направился к князю в окружении десятка офицеров. Дорога здесь была уже более благоприятной, потому что, хотя и травы были почти выпасены, всё-таки наши оголодавшие кони смогли ими несколько поживиться и набраться сил. Когда вдали замаячили белые силуэты княжеских юрт, мы увидели ординарца нашего командующего, который, мчась во весь опор, выскочил от князя, подбежал к командующему, замещающего полковника, офицеру, и вручил ему какую-то бумагу. В этот же самый момент по приказу заместителя бригада сформировалась в боевой порядок. Наши сотни окружили полукругом юрты монголов, поставив пушки стволами, нацеленными прямо на шатёр князя. При виде этого манёвра монголы поникли, а из юрты, красиво украшенной узорами, вышел полковник, ведя к пушкам бледного, трясущегося князя, со словами: «Если Гун не согласится на моё требование, то прикажу тотчас же расстрелять весь его двор и сжечь юрты». После чего дал знак командиру батареи, чтобы от орудия отцепили передок и раскрыли зарядный ящик. Князь при виде зарядов съёжился, стал меньше, и, быстро жестикулируя, согласился на всяческие условия. Полковник вернулся в палатку, бригада же удалилась на бивак.

Владыка Барги поставил прежде чрезмерные условия, предоставляя бригаде право прохода через свою территорию: требовал огромного числа коней, несколько пулемётов, несколько сотен карабинов, а за продукты — оплаты ямбами или верблюдами. Чтобы снизить чрезмерные требования, полковник должен был пригрозить использованием вооружённой силы. Эта угроза повлияла так сильно, что князь не только отказался от своих условий, но обязался предоставить нам продукты, коней и проводников. В это время пригнали стада баранов, которых зарезали и поделили между всем войском.

Буир-нур, или Бур-нур, — это огромное озеро, имеющее около девяноста километров в длину и двадцать пять-тридцать километров в ширину. Его южные берега ровные и песчаные, восточные же представляют собой валы и взгорья. Несколько небольших ручьёв, впадающих в озеро, заросли ивняком и тростником. У этих ручьёв стоят домики «рыбных» купцов, склады бочек и рыбацкий инвентарь. В прибрежных камышах живёт большое количество водной и болотной птицы. На волнах плавают самые разнообразные виды уток, в тростнике бродят цапли и чёрные аисты (белых не видел), журавли и бекасы. Порой мелькнёт поганка или серебристопёрый нырок; гагары, водяные курицы и разные другие болотные птицы кормятся у берега, наполняя воздух резким криком и писком. Кое-где видно стоящего на берегу серебристого лебедя, который, прихорашиваясь клювом, поглядывает, как залётная невеста, в зеркало воды.

Над этим оживлённым озером носятся стаи чаек и крачек разной величины и оперения, падающих сверху легко и неимоверно быстро на высмотренную добычу. Птицы эти дрожат, однако, перед общими врагами: грозным ястребом и могучим орлом. Этот прекрасный царь пространства, совершая в воздухе громадные круги, будто бы неохотно колеблется над водами, чтобы пуститься к глубинам с быстротой молнии и унести в своих когтях выбранную жертву.

Глубины озера обычно достаточно спокойны. В редких случаях, однако, порывом ветра они покрываются рябью, и тотчас же волны бегут одна за другой, ударяются о берег и разбрызгиваются на тысячи мелких капель.

Бригада, после полагающегося отдыха на озере, направилась к китайской пограничной охране, держась побережья озера. На расстоянии тридцати километров от резиденции князя, мы задержались на постой. Здесь было подходящее место. Обширная равнина, прорезанная широко разлившимся потоком с вязкими берегами, поросшими высокой сочной травой. У озера стояли дома рыбаков. Кони были отпущены в степь под опекой конюхов; разожгли огромные костры из сухих ветвей; варился обед; многие солдаты, не обращая внимания на холод, бросились в волны озера, чтобы смыть с себя следы путешествия по пустыне. Другие занялись рыболовством при помощи одолженных у рыбаков длинных сетей. Рыбы было в изобилии, причём большой величины. Длина щук доходила до полутора метров! Белуги весили более десяти фунтов! Пользовались мы тогда и рыбой, и водяными птицами, которых удалось с лёгкостью убить. Бродя в ивняке, застрелил я несколько красивых поганок, гагар и более десятка неизвестных мне болотных птиц, с выгнутыми в виде сабли клювами. На одном маленьком островке нашёл я попавшего туда случайно пеликана.

В это время командование договаривалось с китайской пограничной службой о разрешении перехода до «Амурского Края» через Маньчжурию. Так как это не находилось в компетенции начальника китайских пограничников, он должен был согласовать этот вопрос с командующим округа в Хайларе, генералом Джан-Куйу. Одновременно туда выехал наш офицер (есаул), снабжённый пропуском и полномочиями от полковника. Собирался он также отправиться к фельдмаршалу Джан-дзолину. После выполнения разных формальностей, были мы приглашены к китайцам домой на банкет. По-моему, это было не столько проявлением дружеских чувств, сколько страхом перед славящейся своей храбростью бригадой.

Пьянка продолжалась долго, но я лично не принимал в ней участия, потому что объезжал тогда с капитаном О. новых верховых лошадей, полученных от князя Барги. Уже на обратной дороге до обоза, дикие жеребцы превратились в совершенно послушные создания.

Чувствовалось приближение бури. Ветер усиливался и набрасывался на пожелтевшие травы. Чёрные тучи ползли по небу, как тёмные чудовища, гонимые бурей. На озере рычали волны, с бешенством ударяясь в берега, а переполошенные птицы издавали тоскливые крики. Озеро выглядело прекрасно, освещённое луной, которая только что выплыла из-за туч. Гул перекатывающихся волн громким эхом разносился по степи. Волны высотой в несколько метров, как будто в одинокой ярости, выплёвывали на берег водоросли, морских моллюсков, даже трупы баранов и разбитые лодки. Оставив коней в обозе, мы долго стояли на берегу, удивляясь разгулу стихии. Наконец, ветер стих, волны становились всё ниже и слабее ударяли о берег, а эхо разлеталось менее зычно. Только огромные филины и степные совы тихо сваливались на побережье и хватали выброшенных на песок моллюсков или рыб.

Солнечное утро застало нас ещё на берегу успокоившегося озера. Тысячи крикливых чаек, а также других водяных птиц слетались на обильный пир, оставленный волнами на берегу. Стаи бекасов и куликов рылись клювами в мягком иле, гагары и утки тянули целые мотки водяных растений, а журавли, цапли и чёрные аисты вышагивали серьёзно среди всей этой стаи, хватая время от времени какую-нибудь большую рыбу или жабу. Среди тихих теперь волн плавали красочные нырки, которые, ныряя под воду на несколько минут, стряхивали потом со своих пёрышек дрожащие серебристые капли. Кроме этого, заметил я ещё несколько незнакомых мне видов птиц, которые могли бы стать интересными музейными экспонатами.

Только на третий день двинулись мы дальше хорошим колёсным трактом в сопровождении китайских офицеров. Повернув на восток, остановились мы глубоким вечером на берегу реки Халха-гол, притоке Урсона и связующего звена озёр Буир-нур и Далай-нур. Мы поставили палатки с намерением долгого постоя, когда внезапно пистолетные выстрелы вызвали переполох. Эти выстрелы, как сразу выяснилось, были направлены казаками в греющихся у поверхности воды рыб. А так как стрелять было запрещено, казаки, не желая лишать себя вкусной пищи, бросились в воду и саблями перебили такую массу щук и омуля, что питались мы ими в течение целых двух дней. Рыба, никогда не истребляемая человеком, не боялась людей, и к ней можно было подойти совсем близко. Однако нанести удар под прямым углом, пересекая воду, очень сложно, так как порой сопротивление воды поворачивает саблю под поверхностью, и в это время вместо рыбы можно порезать собственную ногу. Только казаки, отлично владеющие саблей, являются мастерами в такого рода охоте.

В течение двухдневного постоя на Халха-гол приезжали к нам монголы с мукой, табаком и шкурами. Мы вели обменную торговлю. Менее настойчиво меняли коней и верблюдов на сахар и войлоки, и оружие на серебро или меха. Самым большим спросом пользовались пистолеты маузер, за которые можно было получить до двухсот китайских тайанов.

На третий день, ранним утром, мы перешли вброд реку и направились трактом до Хайлара. Теперь у нас не было недостатка в воде и пастбищах, а короткие, едва ли тридцатикилометровые марши, оставляли время на охоту. У ручьёв и речек мы встречали китайские фанзы, сделанные из глины, а также мельницы, приводимые в движение лошадьми. Окружали их хорошие земледельческие хозяйства.

Так как разошлись слухи, что наша бригада переходит на службу Джан-дзолину и будет воевать с хунхузами (китайскими разбойниками), китайцы-колонисты принимали нас очень гостеприимно.

На реке Шиве-гол конный посланец генерала Джан-Куйу привёз известие, что сам военачальник выезжает навстречу нам в сопровождении своего адъютанта, капитана Джи-лун-джана.

Действительно, на следующий день прибыл автомобиль, но только со свитой генерала, потому что он сам по причине неотложных дел не смог прибыть. Автомобиль вернулся в Хайлар, а адъютант поселился у нас в бригаде.

Капитан Джи-лун-джан был китайцем небольшого роста, с продолговатым лицом, без растительности, с узкими, хитро бегающими глазами. Говорил он на российско-китайском диалекте.

Он привёз множество местных газет, издаваемых в Маньчжурии, а также несколько большевистских. В этих последних было описание следствия Чека против генерала Унгерна. Следовательно, его тайна была разгадана. Барон попал в руки большевиков и был заключён в тюрьму в Новониколаевске.

Читая эти газеты, давние подчинённые Унгерна убедились, что их прежний, неустрашимый командующий не только не отказался во время следствия от совершённых поступков, но предупредил, что если ему удастся вырваться из рук палачей, до конца жизни будет бороться с большевизмом. Необычно смелое поведение барона произвело впечатление даже на большевиков. Газеты подробно описывали поведение узника, в сравнении с другими, например, с министром Пепеляевым, который ползал на коленях, умоляя революционный трибунал о снисхождении в виде принятия его в советскую армию. Злополучная судьба ожидала, как мы узнали из газет, полковников Львова и Ефарицкого, которые также были схвачены большевиками и расстреляны. Напрасно ссылались осуждённые на заслуги в организации заговора в «Азиатской Кавалерийской Дивизии». Получили справедливый ответ: предав раз своего вождя, могут так же быстро изменить и Советам.

Погиб и полковник Шишкин, воевавший в Саянских Горах, и генерал Бакич. Известия, касающиеся нашей бригады, были фальшивыми. Специальные отряды красных должны уже были нас якобы разбить в Монголии, сообщаемые при этом подробности боёв, названия местностей, а также представленные списки убитых офицеров — были совершенно лживыми.

Вскоре условия, установленные капитаном Джи-лун-джаном и нашим командованием, были представлены нам для ознакомления. Звучали они следующим образом: в Хайларе мы были обязаны сдать оружие и коней китайцам, за что солдатам обязались выплатить по пятьдесят тайанов, офицерам же — по сто. Высшим чинам было разрешено продать или оставить себе верхового коня. Все участники «Азиатской Кавалерийской Дивизии» имели гарантированное право пребывания в Китае или Маньчжурии и обладания китайскими паспортами. В случае выезда до Амурского и Приморского Края они получали бесплатные визы и свободный проезд Восточно-Китайской Железной Дорогой. Кроме этого офицеры Унгерна могли получить предпочтительное право на планируемые должности инструкторов в китайской армии. Нашлось несколько любителей, жаждущих идти с оружием в руках вплоть до Владивостока, большинство, однако, согласились на принятие вышеупомянутых условий, ввиду чего Джи-лун-джан выслал посланца в Харбин с известием о заключении договора.

Теперь мы воспользовались всяческими удобствами. Все были рады приближающемуся окончанию странствия, только некоторые не могли примириться с мыслью о сдаче оружия в чужие руки, потому что это не соответствовало духу такой прекрасной некогда бригады.

Однако в хорошем настроении мы приближались к Хайлару, где разносился не слышанный в течение двух лет свист локомотива. Мы остановились на небольшом взгорье недалеко от цитадели. Перед нами тянулся город, застроенный домиками и храмами из глины или дерева и окружённый широкими валами. По улицам кружили усиленные патрули и полиция с карабинами. Евреи в опасении погрома бежали в Харбин или в Цицикар.

Сдача оружия бригадой произошла совершенно спокойно. Вскоре после этого большинство участников похода барона Унгерна направились во Владивосток, я же в компании нескольких коллег выехал в Харбин.