Черная акула

Глава 25

Перед тем как направиться в больницу, Проскурин еще поплутал по дворам, проверяя, нет ли за ним слежки. Однако ничего подозрительного не заметил. Скорее всего исполнительный сержант на посту ГАИ все-таки притормозил «уазик», тем самым дав «пятерке» возможность оторваться от преследования. Единственное, о чем сейчас жалел Проскурин, так это о том, что ему все-таки придется бросить машину. В самом деле, не станешь же разъезжать по городу с выбитыми стеклами и пулевыми дырами в бортах, а денег на срочный ремонт «жигуленка» у него не было. Оставалось загнать «пятерку» в темный уголок до лучших времен. Утешало только то, что он знал одного парня в местном отделении ФСК, так что на пару дней машиной можно будет разжиться. Проскурин подъехал к приемному покою корпуса травматологии третьей горбольницы и кивнул стоящему на крыльце, неторопливо покуривающему санитару:

— Слышь, друг, носилки давай. Тот щелчком отправил окурок в урну и лениво поинтересовался:

— Че стряслось-то?

— Лом через плечо! Я говорю: носилки давай! — рявкнул Проскурин. — Вопросы потом будешь задавать. Его тон убедил санитара в том, что сейчас вопросов задавать действительно не стоит. Парень без излишней, правда, спешки скрылся в дверях приемного покоя, а через несколько минут оттуда показались два здоровенных битюга, несших за ручки складные носилки.

— Кого доставили? — хмуро спросил один. — Что случилось?

— Собака ободрала. Вчера еще. Похоже, началось заражение.

— Ясно. Ну, давай клади его. Проскурин помог Алексею выбраться из машины, поддержал, пока тот укладывался на носилки, и спросил:

— Где у вас тут дежурный врач?

— А зачем тебе? — недобро осклабился санитар поздоровее.

— Не твоего ума дело. Неси раненого. И живо. Чтобы одна нога здесь, другая — там.

— Ты че тянешь-то, мужик? — усмехнулся санитар.

— Я на тебя в другом месте тянуть буду, — тихо, с угрозой в голосе ответил фээскашник. — Давай неси. Санитары затащили Алексея в приемный покой и подкатили к кабинету травматолога. Проскурин зашел следом. Дежурный врач, мужчина лет тридцати трех, отдаленно напоминающий Чехова, посмотрел на него и неприязненно заметил:

— Товарищ, здесь все-таки врачебный кабинет. Вы бы хоть для приличия верхнюю одежду сняли.

— Знаете, я ведь к вам не на чашку чая пришел, — зло усмехнулся Проскурин, вытаскивая из кармана удостоверение. — Значит, так. Никаких записей об этом человеке не делать, никакой информации никому не давать.

— Хорошо, — ответил врач без всякого почтения, словно наплевать ему было, кто перед ним — представитель ФСК или бандит с большой дороги.

— Хорошо понятно? — на всякий случай поинтересовался Проскурин.

— Хорошо, хорошо.

— Значит, и правда, хорошо. — Майор убрал удостоверение в карман. — Могут прийти люди. Не знаю, кем они представятся. Может быть, скажут, что из МВД или из местного отделения милиции. Или еще откуда. Неважно. Никому об этом человеке ничего не говорить. Все ясно? «Чехов» вздохнул.

— Товарищ майор, — наконец ответил он, — вы ведь, в конце концов, не с бестолковым разговариваете. Я понимаю нормальные человеческие слова с первого раза. Если вам будет спокойнее, то можете, конечно, повторить еще раз, но, уверяю вас, это совершенно излишне. Проскурин хмыкнул и вдруг улыбнулся.

— Да нет, это я так, на всякий случай. Ситуация серьезная. Этот парень, — он указал на маячащего в коридоре Алексея, — единственный свидетель по очень важному делу. Люди, которым он встал поперек дороги, сделают все, чтобы добраться до него и заставить замолчать.

— Ясно, — без всякого выражения ответил доктор и тут же предупреждающе добавил: — Товарищ майор, у меня бывали случаи и посерьезнее. Если вы не знаете, то иногда в больницу привозят бандитов, потом наезжают конкурирующие группы, и начинается. Или еще что похуже. Так что ситуация предельно ясна. Не волнуйтесь за вашего свидетеля, он будет в целости и сохранности.

— Вот и отлично, — улыбнулся Проскурин. — В таком случае у меня к вам последняя просьба. Положите этого человека в отдельный бокс, а я вечером приеду проведать. Мало ли. Не хочется, чтобы что-нибудь случилось. В последнее время умельцев много развелось. Приходят знакомого навестить, потом смотришь, а тот уснул и забыл, как дышать. «Чехов» поморщился.

— Перестаньте говорить банальности. Я все знаю.

— Ну и хорошо. У вас когда дежурство заканчивается?

— Вечером, в восемь часов. А после восьми заступит мой коллега. Он дежурит всю ночь. Да не волнуйтесь, у нас здесь и санитары есть, и охрана.

— А я и не волнуюсь. Просто постараюсь успеть до восьми, пока вы не ушли. Все-таки вы уже в курсе дела. «Чехов» пожал плечами, дескать: «Как знаете. Хотите — приезжайте, хотите — нет. Дело ваше».

— А что с вашим товарищем? Может быть, объясните мне? Опуская излишние подробности и первопричину, Проскурин описал злоключения Алексея.

— Ладно, посмотрим, — наконец вздохнул доктор.

— Мне остаться? — на всякий случай переспросил Проскурин.

— Да нет, можете идти. О пациенте мы позаботимся.

— Ну тогда всего доброго, — кивнул тот.

— Хорошо бы, — ответил доктор. Фээскашник вышел в коридор, присел перед Алексеем на корточки и пожал ему правую руку.

— Ну, держись, мил друг. До вечера, боюсь, тебе придется побыть одному, а потом я подъеду. Оказавшись на улице, Проскурин отогнал машину в какой-то глухой переулочек, приткнул к обшарпанному забору и с сожалением покачал головой: растащат ведь, жалко. Своя все ж таки, не казенная. Подумал, забрался под сиденье, достал автомат, глушитель и обойму. «Кипарис» повесил на правый бок, использовав в качестве петли брючный ремень, остальное затолкал в карман пальто. Проскурин выбрался переулками на параллельную больничной улицу и зашагал в сторону небольшого сквера, видневшегося через пару кварталов. На перекрестке огляделся еще раз. Не заметив ничего подозрительного, вошел в телефонную будку. Вытащив из кармана пластмассовый жетончик, привязанный к шелковой нити, опустил его в монетоприемник. Ответили на другом конце провода почти сразу же.

— Слушаю вас, — прозвучал в трубке сухой деловитый голос.

— Ипатова Ивана Давыдовича будьте добры, — попросил Проскурин.

— А кто его спрашивает? — поинтересовался голос.

— Коллега, — ответил Проскурин.

— Какой коллега? — Голос стал еще более сухим и настороженным. — Представьтесь.

— Проскурин Валерий Викторович, из Шахтинска.

— Одну минуту. — В голосе не прозвучало никаких эмоций, идеальная сухость, стопроцентная, как песок в пустыне. Через пару минут в трубке что-то щелкнуло, и уже другой голос, басовитый, густой, осторожно осведомился:

— Слушаю вас.

— Иван, здравствуй, это Валера, — представился Проскурин. В трубке помолчали, а затем Ипатов буркнул холодно:

— Ну? И что?

— Послушай, Иван, — быстро забормотал Проскурин, — у меня тяжелое положение. Понимаешь, попал в дурацкую ситуацию. Нужно выяснить всю подноготную о некоторых личностях и получить еще кое-какую дополнительную информацию. — Ипатов молчал. — Ну и машину бы раздобыть, — невесело усмехнулся Проскурин. В трубке посопели, словно ожидая продолжения, но, поскольку Проскурин молчал, Ипатов осведомился:

— Послушай, Валера, — имя он произнес чуть ли не с издевкой, — у тебя совесть есть?

— Ваня, совести у меня навалом, — быстро ответил Проскурин. — А вот возможности проявить ее нет. Ты мне только не читай лекций о нравственном облике современного гэбиста, ладно? Пожалуйста. Не до того сейчас. Я сам знаю, что виноват. Честное слово, мне неприятно, что ты из-за меня попал в дурную ситуацию.

— Ничего себе в «дурную ситуацию», — вдруг зло ответил Ипатов. — Из Москвы сослали в эту глухомань, семья развалилась, все пошло прахом, к едрене матери. И это ты называешь дурной ситуацией?

— Ну ладно, не дурной. Катастрофической. Ну прости меня, Иван. Так получилось.

— Хорошо получилось.

— Ну, я тебя прошу, Иван. Ты вспомни, я тебя мало о чем просил, но сейчас действительно необходимо. От этого зависит жизнь по крайней мере двух людей — моя и… И еще одного человека. Иван, помоги нам. Ипатов подумал. Вероятно, размышлял о том, стоит ли ему впрягаться в еще одно рисковое предприятие. Затем вздохнул и буркнул:

— Ладно, выкладывай, что у тебя. Только быстро. Времени нет.

— У меня и у самого его мало, Иван, — ответил Проскурин. — Мне нужно подробно узнать о фирме «Лукоморье».

— Что за фирма такая? — деловито осведомился Ипатов.

— Не знаю, фирма или товарищество. Короче, у них коттеджный городок километрах в пятнадцати от Новошахтинска, они там дорогу строят. Примерно в километре от поворота на Красный Сулин.

— Это все?

— Нет, Иван, подожди. Вот еще что. Скажем, в радиусе примерно двадцати пяти километров от Новошахтинска поищи различные заброшенные предприятия: может быть, какие-то заводы, склады. Короче, комплексы, в данный момент не функционирующие, но с автодорожным подъездом. Достаточно широким.

— Так… — Ипатов, видимо, прикинул, что скорее всего только этим дело не кончится. — Давай дальше.

— Запиши: Алексей Николаевич Семенов, летчик. Дислоцировались в Ключах. Проверь, что с ним, где он сейчас. Все сведения.

— Как-как, говоришь, фамилия?

— Семенов, — быстро повторил Проскурин. — И последнее.

— Ну, слава богу, — вздохнул Ипатов.

— Подожди, Иван, не перебивай. У меня на хвосте сидят, так что времени в обрез.

— Давай-давай.

— Проверь: авиационные крушения в войсках, несчастные случаи, ну и так далее. Интересуют только «МиГ-29» и только последний месяц.

— Теперь-то все? — спросил Ипатов.

— Теперь все, Иван.

— Ладно. — Видимо, собеседник просмотрел записи, а затем сказал: — Через пару дней смогу что-нибудь сказать.

— Иван, через пару дней будет поздно, — взмолился Проскурин. — Сегодня к вечеру.

— Ты что, офонарел, что ли? — зло рявкнул Ипатов. — А звезду с неба тебе не достать? Или, может быть, яичко горной орлицы захотелось? Яишенкой побаловаться. Соображаешь, о чем говоришь? Ты мне тут работы подкинул — за неделю не разгребешь, а у меня еще, между прочим, свои дела есть.

— Иван, я тебя не прошу ни о чем особенном.

— Да одни твои авиакатастрофы…

— По поводу авиакатастроф меня интересуют только официальные сводки.

— Ладно, я посмотрю, что можно сделать. — Ипатов упорно избегал называть его по имени. — Позвони часиков в семь.

— Хорошо, а как насчет машины? — быстро спросил Проскурин.

— Тогда же и поговорим. Майор повесил трубку, вытащил из автомата жетончик, усмехнулся и сунул нехитрое приспособление в карман. Потом завернул в ближайший гастроном, купил полкило колбасы, батон и пакет молока. Выйдя из магазина, он неторопливо подошел к стоящему рядом ларьку «Роспечати», постоял, посмотрел и приобрел несколько газет, пару журналов и карту Ростовской области, аккуратно свернул ее, спрятал в карман и спокойно зашагал вдоль улицы. Несколько раз майор резко менял направление движения, сталкивался с прохожими, извинялся, чертыхался, перебегал улицу, рискуя угодить под колеса бешено несущегося автотранспорта, пару раз его обматерили, разок обматерил он, и все это время Проскурин успевал крутить головой на триста шестьдесят градусов и цепко поглядывать по сторонам. Дважды у него возникло подозрение, что за ним следят, но оно быстро рассеялось. Убедившись наконец, что на хвосте никто не висит, майор забрел в какой-то пустынный подъезд, поднялся на третий этаж и расположился на широком подоконнике. Улица была как на ладони. Обзор отменный. Вытащив из кармана нож, он нарезал колбасу, хлеб, оторвал уголок у пакета с молоком и принялся жевать, одновременно разворачивая купленную только что карту области и устраивая рядом полетную Алексея. Вынув из кармана пиджака дешевенькую авторучку, майор поставил на карте первый крестик и подписал мелко: «Место посадки „МиГ-29“. Семенов, Поручик». Так… Как они летели, он понял. Опустились километрах в пятнадцати от Новошахтинска, можно сказать, совсем рядом. Речка, по которой плыл Алексей, называется Кундрючья. Как раз через посадки к ней и выходишь. Вот и Старошахтинск. Доев хлеб с колбасой, он шумно запил импровизированную трапезу молоком, смахнул остатки с подоконника на газету, скомкал и отправил в мусоропровод.

— Значит, еще раз прикинем по времени, — пробормотал Проскурин, с удовольствием закуривая. «У широкоплечих двадцать минут. Даже учитывая, что вертолет стоит уже заправленным, пока они добежали, пока поднялись, пока долетели. Сели на окраине и попали в Старошахтинск, в милицию. Минут пять ходьбы. Значит, летели они минут десять, а то и меньше. Пожалуй, чуть меньше. Точно. Со старичком бы справился и один боевик. Выходит, минут пять-семь чистого полета. Так-так-так». Проскурин взъерошил волосы на затылке, затем огладил лысину. С какой скоростью идет «Ми-24», он точно не знал, никогда с ними дел не имел, но прикинул, что не больше трехсот километров. Да и то триста — это крейсерская, максимальная. Убийцы же наверняка шли помедленнее, осторожничали. Во-первых, засечь могли, во-вторых, вряд ли этим ребятам доводилось летать в задрипанный Старошахтинск раньше. Значит, еще надо было определить направление. Итого, километров двести — двести двадцать. Для пущей уверенности — двести пятьдесят. Минут шесть-семь. Стало быть, посадочная площадка находится в радиусе семнадцати километров. Проскурин начертил на карте круг и заштриховал его горизонтальными линиями. «Дальше чудная дорога, ведущая к коттеджному городку, примерно в пяти километрах от Красного Сулина и в километре от развилки шоссе Новошахтинск — Гуково. Здесь одно шоссе. Если допустить, что наши предположения правильны и самолеты действительно везли на платформах, то по всему выходит… — Проскурин задумался. — Алексей сказал, что приземлились они около двух. Сколько времени нужно, чтобы снять с самолетов крылья, даже учитывая, что работали двумя командами? Техники говорили о двух часах, но это опять же со слов Алексея. Снять крылья, погрузить, замаскировать чем-нибудь. Наверняка не меньше двух — двух с половиной часов. Получается примерно половина пятого утра. Ну, для верности сбросим полчаса. Четыре. Активное движение на шоссе начинается примерно с половины седьмого. Сулимо скорее всего перестраховался. К шести на шоссе должно быть чисто. Стало быть, на все про все полтора-два часа. С какой скоростью возможна транспортировка этакой чудо-техники? — Проскурину никогда не приходилось иметь дела с перевозкой самолетов, но он все же полагал, что не больше пятнадцати километров в час. — А то, может, и десять. Ну, допустим, пятнадцать. Значит, к шести тягачи успели проделать километров примерно тридцать. Если они двигались в сторону Новошахтинска, то за это время ребята вполне успели бы уехать на Украину. А там ищи их свищи. Если же в противоположную сторону, к Гукову, то могли оказаться где-нибудь в районе Лиховской. Та-ак… — Проскурин начертил еще один круг и заштриховал его вертикальными линиями. Два круга наложились один на другой легкой сеточкой. Получился участок примерно семнадцать километров в длину и пятнадцать в ширину. — Что же, в сущности, не так уж и плохо. Скорее всего эта база находится где-то в стороне от основного шоссе. Километрах в трех. Ну, может быть, чуть меньше или чуть больше. И к ней должен быть неплохой подъезд. Не повезут же самолеты по колдобинам. Техника тонкая, вполне можно и повредить. А этого похитители не допустят. Значит, — подвел Проскурин итог, глядя на карту, — что мы ищем? Мы ищем некий завод, склад или что-то похожее, к чему есть хорошие подъездные пути и в чем можно без труда спрятать по меньшей мере два самолета, а если учитывать то, что сказал Поручику Сулимо, то и не два, а три или четыре. Задача сама по себе достаточно сложная. Должна быть определенная техника, чтобы содержать и обслуживать эти самолеты, должно быть какое-то жилье для специалистов. Скорее всего специалисты эти — обычные армейские технари. Конечно, хорошо было бы попросить Ивана выяснить и насчет техников, но тут вряд ли что-нибудь всплывет. Армейские коридоры темные и извилистые, пока выяснишь то, что нужно, может сто лет пройти. Придется очень долго копаться, запросы рассылать. И ладно еще, если эти техники изначально из нашей области, а если нет? Если где-то просто отобрали нужных людей, отправили запросы на временный перевод, тут, в Ростовской области, саккумулировали и отвезли куда нужно? Без своего человека в войсках ничего не узнать. Дальше. Большинство технарей вряд ли знают, с чем они имеют дело. То есть наверняка думают, что попали в обычную часть. Для них нужно создать нормальные условия проживания и питания. Учитывая, что сейчас зима, это или какие-нибудь бараки, или отапливаемые помещения производственного типа, переделанные под казармы. Причем последний вариант наиболее вероятен. Наверняка есть какая-то охрана, чтобы в самоволки не ходили и языком не мололи. Скорее всего строгий пропускной режим и посты по периметру. — Проскурин усмехнулся. — Что-то уж больно на концлагерь похоже получается. Любопытно, — тут же подумал он, — а что с этими техниками сделают потом, когда все закончится? — И ответил сам себе: — Ничего. Если они из разных частей, то разошлют по всей России, возьмут подписку о секретности проводимых работ, то есть о неразглашении военной тайны, относящейся к разряду государственных. И все, будут наши технари молчать как рыбы, слова из них не выжмешь. Так-так-так… — Проскурин хлопнул в ладоши, потер их одна о другую. Он был страшно доволен. Похоже, они достаточно близко подобрались к человеку, организовавшему дело, и человек этот сидит где-то на самом верху. Кому еще по силам провернуть подобное — угнать самолеты, здесь их встретить и перевезти, организовать демонтаж и отправку? Любопытно, а как их собираются вывозить? Ночью на машинах? Ну что же, вполне возможно. Если заранее знать маршрут, то можно пустить вперед бригаду обеспечения. Скажем, люди подвозят бензин, организуют неподалеку от шоссе крытую временную стоянку, чтобы со спутников не особенно прочитали. Ночью несколько часов колонна едет, а к утру исчезает как дым. Правда, долго все это. — Проскурин прищелкнул языком, вглядываясь в карты. — Ой долго! Километров по шестьдесят за ночь. Это если в час выезжать и до шести-семи утра ехать. Часов шесть километров по десять-пятнадцать. Ну даже девяносто километров. Долго. Чтобы проехать, скажем, тысячу километров, понадобится две недели. — Проскурин попробовал прикинуть в уме степень риска и присвистнул. — Да они попадутся. Должен быть иной вариант транспортировки. Быстрый и надежный. Воздухом? Но Алексей объяснял, что для этого нужна взлетная полоса. Можно, конечно, использовать все ту же дорогу, но, прежде чем поднять самолет в воздух, его надо собрать, устроить прогазовку, проверить все узлы, это же не пластмассовая моделька. Грохнется — мало не покажется. И РЛС опять же… Не стали бы они рисковать, терять такие деньги. „МиГ-29“, даже если за полцены отдавать, „лимонов“ на пятнадцать в долларах тянет. Слишком большие деньги и слишком велик риск. Нет, вряд ли. Существует еще какой-то способ». Проскурин взял карту области, аккуратно сложил ее так, что наверху остался квадрат примерно десять на десять с заштрихованным пятном, вырвал его и убрал в карман. Остальное скомкал и затолкал в мусоропровод. Теперь у него есть примерное направление поиска. Он спустился вниз и вышел на людную улицу. Мимо спешили прохожие, ползли машины, редкие таксисты внимательно смотрели по сторонам, нагловатые голуби клевали что-то у мусорных баков. В глазах рябило от сумок, пакетов, авосек. Одинокая бабуля, похожая на черепаху Тортиллу, медленно плыла в потоке безразличия, прокладывая курс вдоль стен домов, зорко выискивая оставленную для нее стеклянную тару. Обычные люди, обычный день. Проскурин постоял несколько минут, приглядываясь, но не заметил даже намека на слежку. Нет, он не строил иллюзий насчет людей, охотившихся за Алексеем, а теперь и за ним. Рано или поздно широкоплечие, конечно, отыщут их. Проскурин подумал о том, что ему следовало выгнать свою «пятерочку» на какую-нибудь людную улицу и оставить у тротуара. Отвезли бы на милицейскую стоянку. Там ее быстро обнаружили бы, но по крайней мере не растащили бы на запчасти. Все равно убийцы в результате выйдут на его след. Очень даже элементарно. Надо лишь выяснить, что тут, в Ростове, работает его друг, точнее, бывший друг, а ныне просто коллега Иван Ипатов. Если Сулимо сообразил насчет аэродрома, то и тут не станет мордой крутить. Схема-то та же. И не нужно много ума, чтобы понять: для обоих беглецов Ипатов — самый большой козырь. Проскурин поднял воротник пальто и зашагал по улице, посматривая на витрины магазинов. Увидев вывеску «‹P9M›КАНЦЕЛЯРСКИЕ ТОВАРЫ‹P255D›», майор вошел внутрь, купил тетрадку в клетку, вышел, снова огляделся, дошел до автобусной остановки и поехал на вокзал. Сидя в тряском салоне автобуса, привалившись плечом к заиндевевшему, красиво расчерченному инеем стеклу, он продолжал размышлять. На Ипатова Сулимо выйдет самое позднее сегодня к вечеру. Значит, их встреча должна быть единственной и последней. Кстати, надо будет предупредить Ивана, чтобы не пытался найти его. Чревато. Либо убийцы достанут, либо власти. Проскурину ведь придется действовать нелегально, а нелегальщина почти всегда противозаконна.

— Магазин «Диета», — просипел над головой раздрызганный динамик. — Следующая — кинотеатр «Родина». Проскурин приоткрыл один глаз. Народу вошло много. Поджались в предвкушении автобусной ссоры, громкой, взахлеб, замерли. Майор снова погрузился в темноту. Холодную, как его сиюминутное одиночество. Как же убедиться в правдивости информации? Да очень просто. Надо позвонить военным, выяснить, числится ли у них Алексей Николаевич Семенов, а если числится, то что с ним произошло. Вздумай какой-нибудь милиционер поступить подобным образом, и минут через пятнадцать после звонка в УВД уже пожалует команда. Стрелять скорее всего не будут, просто кто надо свяжется с кем надо, спустит вниз приказ, и его, Проскурина, возьмут вежливо под локотки, затолкают в машину и увезут в неизвестном направлении. Этот вариант отпадал. Хотя Проскурин на УВД особенно и не рассчитывал. Если и использовать милицию, то только по мелочи и втемную, как в случае с гаишником. Это его дело, и должно остаться его делом. До тех пор, пока не обнаружится место, где хранятся самолеты.

— «Родина», следующая — железнодорожный вокзал, — сообщил многозначительно динамик. Замечательно. Проскурин поднялся и полез, словно змея из старой шкуры, через салон к передней двери. Народ начал толкаться, пробираясь к выходу. На задней площадке загомонили. Громко, призывая в свидетели стоящих рядом. Головы как по команде — на крик. С интересом, жадно: а вдруг что интересненькое?

— А вам что, трудно ответить?

— А я обязан вам отвечать?

— Я же вас по-человечески спрашиваю… Проскурин зевнул и отвернулся. Скучно. По морде бы дали друг другу, что ли, чем просто так лаяться. Выйдя на привокзальную площадь, он потоптался возле коммерческих ларьков, купил пачку «Стиморола», забросил кубик в рот, с удовольствием почувствовав, как сладко-горький ментол сметает с языка вкус прошедшей ночи, и затопал к зданию вокзала. Заплатив пять тысяч за вход, Проскурин прошел в зал ожидания и, устроившись на пластиковом замурзанном кресле, открыл тетрадку. Оглянулся. Пара ребят есть, но не в пальто. Пассажиры? Понаблюдал с минуту. Спокойные. Один дрыхнет в кресле, второй ест у буфетной стойки. Но этот спиной и даже не шелохнется, не оборачивается. Третий пялится в телевизор. Проскурин успокоился и принялся за работу.

Человек, стоявший чуть в стороне, у буфета, высокий плечистый парень в шоколадного цвета кожаной куртке и вишневых брюках, повернулся и посмотрел через зал на ссутулившегося беглеца. Несколько секунд плечистый сверлил взглядом лысину и ободок рыжих волос на затылке, а затем отвернулся. Выждав пару минут, он словно невзначай передвинулся влево, чтобы оказаться к беглецу вполоборота и краем глаза держать его в поле зрения. Допив мерзкий кофе, парень наклонился и, щелкнув рычажком рации, пробормотал:

— Третий для Первого, он в зале ожидания. Рация секунду помолчала, а затем скрипуче осведомилась:

— Ты его хорошо видишь?

— Да.

— Хорошо, не спускай с него глаз. Конец связи, Третий.

Проскурин торопливо излагал события. Он скомпоновал факты из показаний Алексея таким образом, чтобы история приняла более упорядоченный вид, записал свои соображения, дальше схематично наметил план действий. На все ушло примерно два с половиной часа. Поднявшись, Проскурин потянулся, взял тетрадь, вложил в нее полетную карту, клочок, вырванный из карты области, затем показания Алексея, сложил все вместе и отправился в автоматическую камеру хранения. Проскурин положил тетрадку в ячейку, отстегнул «кипарис» и тоже положил его в обитое сталью нутро камеры, туда же отправились обойма и глушитель. Правда, пружинный нож со стреляющим лезвием он оставил в кармане. На всякий случай. В тот момент, когда Проскурин закрывал дверцу, в проход шагнула женщина. Она остановилась на секунду, посмотрела на номер крайней ячейки и прошла дальше. Проскурин постоял немного, ожидая, что женщина появится снова. Конечно, она могла быть просто пассажиркой, ошибшейся ячейками, но… «Не суетись и не паникуй, — одернул себя майор, — ты же убедился, что „хвоста“ за тобой не было. Не надо дергаться без причины. Излишек осторожности — это тоже плохо». Он закрыл ячейку, сбил код и зашагал к выходу. По эскалатору поднялся в зал ожидания и осмотрелся еще раз. Слева, у игровых автоматов, бурлила толпа. У дверей — столик, заваленный газетно-журнальными листами. Скучающая продавщица, опершись остреньким подбородком о ладонь, читала любовный романчик. В глазах ее застыло мечтательно-коровье выражение тоски и ожидания ураганно-пушечной страсти. На узеньком подоконнике дремал, свернувшись калачиком, закутавшийся в драное пальтецо бомжик. Уборщица мокрой тряпкой развозила по полу грязь, сновали пассажиры, орали, смеялись, ругались. Проскурин усмехнулся. Обычная вокзальная суета. Он поплотнее запахнул пальто и зашагал к стеклянным дверям.

В эту секунду один из игроков наклонился вперед и, незаметным скользящим движением нажав кнопку рации, пробормотал едва слышно:

— Пятерка — всем. Он выходит…

Проскурин выудил из кармана «Стиморол», вытряхнул на ладонь еще один кубик, понес ко рту, поднимая взгляд, и… замер. Белая подушечка, кувыркаясь, полетела на пол. С улицы, толкая стеклянную дверь, в здание вокзала входили двое. Проскурин узнал их — Сулимо и тот самый парень, что успел метнуться в сторону от надвигающихся «Жигулей» утром на дороге. Сулимо шел первым. Сосредоточенный, глядящий прямо в грудь беглецу и сквозь нее, дальше, в какую-то точку на стене.

— Внимание, скорый поезд номер тридцать пять… Проскурин моментально отвернулся. Сердце его, словно подстегнутый конь, пустилось в галоп, а в такт галопу запрыгали мысли. «Попался! Черт, попался!!! Зря автомат оставил в ячейке, но теперь туда нельзя. Там карта Алексея, тетрадь, все. Нельзя! Гадство! Что же делать?» Он затравленно огляделся. Адреналин заполнил мышцы, и они задрожали в предвкушении напряжения. «На второй этаж нельзя. Второй этаж — ловушка. Там зажмут. Там смерть… Откуда Сулимо узнал, что я на вокзале? Неужели зевнул „хвоста“? Наверное. Черт!!!» Проскурин зашагал к дверям, ведущим на платформы. На путях должны быть поезда и люди. Можно попробовать затеряться в толпе. Он быстро посмотрел через плечо. Парочка двигалась следом, решительно оттирая мешающих пассажиров. Преследователи не суетились, не пытались догнать беглеца, просто шагали за ним. Широко и энергично. Руки убийц были засунуты в карманы пальто. «Для „кипарисов“ карманы маловаты, — решил Проскурин, — а для пистолетов в самый раз». Он оглянулся и застыл на месте, будто налетев на невидимую стену. Дверь, ведущая на платформы, открылась, и из нее показалась широкоплечая фигура в знакомой униформе — пальто и костюме. Убийца двинулся навстречу жертве, держа, как и двое за спиной, руки в карманах. Проскурин тихо выматерился. «Все предусмотрели, твари. Все перекрыли. Значит, конец?» Он напрягся, готовясь к драке, начал поворачиваться навстречу Сулимо, намереваясь кинуться в бой первым, и вдруг заметил в дальнем углу, за буфетной стойкой, еще одну дверь. Она наверняка вела в кухню, а оттуда должен быть выход на улицу. Как-то же им доставляют продукты? Не через зал же несут. Проскурин быстро зашагал, почти побежал к буфету. Оглянувшись еще раз, заметил: убийцы по-прежнему не спешат, а идут несуетно, словно зная, что никуда беглецу не деться. Разворачиваясь, майор толкнул дородную тетку, увешанную сумками-баулами. Тетка взмахнула руками, ойкнула тонко и села на заплеванный пол. Из поползшей «молнии» ало-желтым вдруг хлынула яблочная река. Словно ядра, плоды с веселым стуком раскатились по серо-черному мрамору. Проскурин не успел даже извиниться. Кто-то захохотал. Тетка беспомощно огляделась и заголосила громко, как пароходная сирена:

— Шо же це робится, а, люди добри? Ото ж хнида, товхнув мэнэ, ховно! Ото ж хад! — И вдруг завопила тонко: — Пиетяаааа!!! Здоровенный, румяный, как теткины яблочки, Петя уже поспешал на зов, заранее выпучивая для острастки глаза, вздергивая вверх подбородок, складывая губы бантиком: «Ты що это робишь, блядво?..» Проскурин, не останавливаясь, врубил ему прямой правой точно под приподнятую подкову нижней челюсти. Петя, хрюкнув изумленно, отлетел на метр и повалился навзничь, сметая широкой спиной столики и редких пассажиров, решивших перекусить. Посыпались стаканы, еда, картонные одноразовые тарелки. Глухо стукнувшись тускло-зеленым боком, покатилась массивная бутылка, щедро орошая пол мутными багровыми каплями портвейна. Проскурин не видел этого. Он бежал. А навстречу из кухни уже выходил четвертый обладатель пальто. Крепкий, коренастый, серьезно-сосредоточенный. «Потому-то они и не торопятся», — мелькнуло в голове майора. Проскурин шарахнулся влево и, когда убийца инстинктивно дернулся следом, ударил, целя в острый кадык над чистым отутюженным воротничком. Если бы удар удался, широкоплечий полетел бы вверх тормашками, хрипя расплющенной гортанью, но парень оказался проворным, каким и подобает быть профессионалу. Он мгновенно нырнул под правую руку Проскурина, одновременно блокируя ее, ухватился за запястье и легко, без малейшего напряжения, швырнул фээскашника через спину. Тот даже не успел ничего сообразить. Просто почувствовал, как отрывается от пола и устремляется вперед, на автоматы с жидкой кофейной бурдой и трижды заваренным чаем, на размытую фигуру вокзальной Мадонны. Он приземлился на стойку грудью, угодив физиономией в бутерброды с зеленовато-серыми котлетами и подвядшими веточками чахлого укропа. Снедь брызнула фонтаном. Проскурин перевернулся через плечо и очутился за прилавком. Убийца сам открыл ему путь к бегству, которым майор и намеревался воспользоваться. Пригибаясь, он бросился к двери, ведущей в кухню, толкнул ее и нырнул в сырое, парящее чрево буфетной святыни. Пролетев через узенький коридор, Проскурин ткнулся в первую попавшуюся дверь и… оказался в огромном зале с тремя мощными плитами, на которых в необъятных чанах что-то кипело и булькало, с десятком поваров и тремя окнами, затянутыми толстым стеклом, армированным стальной проволокой. Выхода отсюда не было. Проскурин попытался выскочить в коридор, но широкоплечие фигуры уже входили в дверь, вытаскивая из карманов пистолеты. Майор рванул из кобуры свой «ПМ» и, обернувшись, заорал поварам:

— Всем в угол!!! В угол, я сказал!!! Опуститься на корточки и башки не поднимать!!! — Те испуганно смотрели на него, даже не думая выполнять приказание. — Быстро, суки!!! В угол!!! — Он поднял пистолет стволом вверх и нажал на курок. По идее, выстрел должен был впечатлить служителей культа живота не меньше, чем иерихонские трубы, но тут, в шуме, в густом пару, он прозвучал совсем тихо. Однако этого хватило. Белые фигуры кинулись за плиты, в спасительные углы, опустились на корточки и затаились. Проскурин метнулся между плит, переворачивая кастрюли, с радостью слушая приторное шипение кипящих супов, чувствуя запах горелого и замечая, что зал все гуще окутывается рукотворным, мерзко пахнущим туманом. Выхватив из чана гигантский черпак, он подскочил к окну и что было сил ударил стальным основанием по стеклу. Стекло пошло трещинами, но выдержало. За спиной послышались глухие голоса. Майор обернулся. Они уже были здесь. Подняв пистолет, Проскурин выпустил шесть пуль в стойкое окно. Гильзы запрыгали по полу, а стекло обвисло, словно брезентовая тряпка. Размахнувшись, фээскашник ударил черпаком еще раз. Дымчатое полотно затрещало и вывалилось на улицу. Проскурин сунул «макаров» в карман, отшвырнул в сторону ненужный черпак и полез на подоконник, оглядываясь, чувствуя, что сердце готово разорваться от напряжения. Три темных расплывающихся силуэта метались в тумане, натыкаясь на плиты, столы, ища проход в этом лабиринте. Четвертого видно не было. Он либо остался у двери, либо, что более вероятно, побежал на улицу. Проскурин нырнул в проем и оказался на заднем дворе вокзала, в узкой клетухе, сплошь заставленной лотками и коробками. Майор кинулся к двери, цепляя на ходу алюминиево-деревянно-картонные штабели, опрокидывая их, создавая баррикаду на пути убийц. Выскочив из сетчатой клетки, он пронесся по узкому проходу между каменной стеной вокзала и бетонным забором, за которым виднелись крыши вагонов, свернул к стоянке такси и, нырнув в свободную машину, рявкнул, оглядываясь:

— Поехал!

— Куда поехал, командир? — ухмыльнулся таксист — тертый малый в старомодной кожаной кепочке. — И за сколько?

— За столько! — взревел Проскурин, ткнув «макаровым» шофера в скулу. — Поехал, быстро!!!

— Понял, командир, — хмыкнул шофер. — Не дурак. Такси рвануло с места. Показавшиеся из-за угла убийцы проводили его взглядом.

— Ушел, сука, — хмуро буркнул один из широкоплечих.

— Вижу, — ухмыльнулся Сулимо. — Молодец майор.

— Что делать, товарищ капитан?

— А ничего. Пусть еще побегает. Никуда не денется. — Сулимо сплюнул в грязную жижу, повернулся и пошел к вокзалу. — Скомандуйте «отбой», лейтенант, и уводите людей. Нечего им здесь торчать. Пока нечего.