Черная акула

Глава 41

Дверь открылась, и в кабинет втолкнули Максима. Руки полковника были стянуты за спиной короткой веревкой, по щеке из-под волос текла кровь. Следом за ним вошли двое дюжих, здоровых парней из команды Сулимо. Максим остановился, обвел взглядом комнату, заметил Проскурина, посмотрел на него, словно хотел что-то сказать, потом повернулся к Саликову.

— Ну вот мы все и в сборе, — вздохнул тот, улыбнувшись, словно отец многочисленного семейства, которое удосужилось собраться под одной крышей. — Развяжите товарищу полковнику руки. Максим Леонидович — человек разумный и не станет делать глупостей. Я не ошибаюсь, Максим Леонидович?

— Предупреждаю, — вдруг громко сказал Максим, пока один из широкоплечих разматывал путы у него на руках, — я оставил записку, в которой даны указания, где нас искать, а также объяснения на случай нашей внезапной гибели или бесследного исчезновения.

— Бросьте, Максим Леонидович, — отмахнулся Саликов. — Перестаньте. Только что целых пять минут нам то же самое рассказывал Валерий Викторович. Однако мы сумели доходчиво объяснить товарищу майору, что нам отлично известен каждый ваш шаг. Мы знаем, Максим Леонидович, что ваша семья благополучно уехала в Киев, к матери вашей жены. Нам также известно, что все документы, доказывающие правдивость истории с похищением самолетов и бронетехники, лежат у вас в сейфе. Но мы не собираемся их трогать, пусть лежат. Завтра утром, самое позднее в обед, сейф откроют, документы достанут, посмотрят.

— Правильно, а Алексей расскажет о том, кто затеял всю эту заваруху, — зло буркнул Максим.

— Разумеется, именно на это я и рассчитываю, — мягко улыбнулся Саликов. — В роли свидетеля Алексей Николаевич будет незаменим для следствия.

— Подождите. — Теперь Проскурин уже совсем ничего не понимал. — Так вы не собирались убивать его?

— Конечно, нет.

— Ничего не понимаю…

— Разумеется, не понимаете, Валерий Викторович. Вы поняли только то, что должны были понять, — пояснил Саликов. — Мы дали возможность Алексею Николаевичу убежать, но не просто убежать, а пойти именно туда, куда нужно нам. И после того, как он вышел с аэродрома, люди Бориса Львовича не просто шли по следу, а гнали, — прошу прощения за это грубое слово, но именно гнали, — Алексея Николаевича в нужном направлении. И настигли в заранее запланированный момент. Мы понимали, что Алексей Николаевич — летчик и привык соображать быстро. Что и произошло. Капитан моментально сообразил: спасение в том, чтобы прыгнуть в реку. Именно так он и поступил. Причем всю ночь двое наших людей шли за ним по берегу и вытащили Алексея Николаевича в тот момент, когда он начал отдавать богу душу. В прямом смысле слова. Им пришлось откачивать Алексея Николаевича и даже вколоть ему дозу стимулятора, а потом еще нести на себе почти семь километров до Старошахтинска. Эти двое, если угодно, выполняли функции телохранителей. «Укол! — чуть не хлопнул себя по лбу Проскурин. — Тот самый укол, о котором говорила аптекарша».

— Не стану описывать всех деталей операции, — продолжал Саликов, — скажу только, что практически каждый шаг Алексея Николаевича был просчитан заранее. Накладка вышла с милицией, старичок Ясенев перестарался, да и Семенов мог бы сообразить, что милиция ему в этом деле не помощник. Однако, как вы уже знаете, даже эту накладку мы устранили с пользой для себя. Далее капитан должен был попасть к вам, Валерий Викторович. Конечно, в том случае, если бы он сел на электричку, идущую к Шахтинску. Если же Алексей Николаевич предпочел бы поезд, шедший в противоположном направлении, он оказался бы в Гукове. Там, понимая, что ни на армию, ни, разумеется, на милицию полагаться не стоит, капитан Семенов пришел бы в ту же самую ФСК. Правда, это случилось бы несколько позже. Но тем не менее в Гукове тоже всего один оперативник.

— Гена, — выдохнул Проскурин.

— Совершенно верно, Валерий Викторович. Геннадий Романович Кашин, честнейший, принципиальнейший человек. Вот вы и начали понимать. Видите, как, оказывается, все просто. Максим вновь повернулся к Проскурину. Он-то пока еще ничего не понимал.

— Макс, — как-то по-ребячьи сказал тот, — им были нужны именно мы, потому что мы не продаемся. Понял?

— Вот все и выяснилось, — улыбнулся Саликов. — Вы абсолютно правы, Валерий Викторович. Следствие должны были провести люди, в компетентности и честности которых ни у кого не возникнет ни малейшего сомнения. Вы же отметили в списке Ипатова членов комиссии? Каждый из этих людей за внеочередную звездочку или продвижение по службе готов, простите за грубость выражения, вылизывать задницу кому угодно. Они сделают то, что им скажут, хотя бы ради того, чтобы быть удостоенными благосклонного внимания начальства. Когда начнут выяснять обстоятельства похищения техники и самолетов, этот фактор, конечно, учтется. А вот в вас, в вашей репутации, не усомнится никто. Все ведь знают, Валерий Викторович, что вас сослали из Москвы именно за принципиальность в проведении следствия. Ну а вы, Максим Леонидович, — повернулся Саликов к полковнику, — в прокуратуре и вовсе притча во языцех. Правда, Борису Львовичу пришлось специально ради вас рисковать, подбрасывая труп на дорогу, а Сивцову — звонить вашему начальнику, Хлопцеву Федору Павловичу, но в результате мы получили именно того, кого хотели. Вас, Максим Леонидович. Дальше оставалось просто кидать приманочки одну за другой, пока вы не распутали весь клубок. В принципе, для шумного дела хватило бы и одного из вас, но мы ничего не пускаем на самотек. Перестраховка — важная вещь.

— И все это ради танков и самолетов? — спросил Максим, растирая затекшие запястья.

— Разумеется, нет. Но именно благодаря этой афере с танками и самолетами прокуратуре удастся раскрыть деяния Щукина.

— Так вы не собирались продавать технику?

— Видите ли, Максим Леонидович, танки и самолеты, конечно, ценный товар, за них можно было бы получить весьма значительную сумму, но уж больно велик риск. Щукин слишком жаден, слеп и, что куда хуже, глуп. Будучи приближенным к «отцам» страны, Петр Иванович допустил целый ряд непростительных ошибок, но продолжал надеяться на мифическую милость начальства, забывая о том, что начальство прощает ошибки только тем, кто стоит выше на иерархической лестнице. Щукин не знал, что Борис Львович и я знакомы и что у нас общие интересы. Чем, собственно, мы и воспользовались.

— Надо же, как высокопарно вы выражаетесь, — хмыкнул Максим.

— Когда начнут раскручивать это дело, полетит целая цепь взяточников, мздоимцев. Так что в некотором роде мы совершаем и доброе дело тоже. Можете считать наши действия своеобразной формой бунта против системы.

— Убийства людей тоже часть вашего бунта? — окрысился Максим.

— Мы убивали только по необходимости. Кстати, система убивает чаще и больше. Вы идеалист, Максим Леонидович. Когда дело касается даже скрытого противостояния системе, необходимо отречься от морали в общепринятом смысле, как от ненужного хлама, иначе вы заранее обречены на поражение. Зло сильно тем, что не задумывается о собственном моральном облике и не ограничивает свои поступки этическими рамками. Неужели вы всерьез полагаете, будто у воров, насильников или убийц от власти, мягко спящих, сытно жрущих и пьющих, проснется совесть только от того, что вы всплеснете руками и скажите: «Как он может…» или «Как ему не стыдно…»?

— Ладно, насчет совести и добрых дел мы лучше помолчим, — подал голос Проскурин. — Не грешникам о бессмертии души толковать. Интересно другое. Как вам удалось заставить пилотов привести сюда самолеты? Ведь, помимо Поручика, были еще два летчика. Майор Кудрявцев и этот… как его…

— Лошников, — подсказал Саликов, — старший лейтенант Лошников.

— Вот-вот, где и как вам удалось отыскать столько продажных летчиков? И что с ними стало? Их всех убили? Или совесть все-таки проснулась?

— Помилуйте, Валерий Викторович, — изумленно протянул Саликов, — не надо меня разочаровывать. Вы разве до сих пор не поняли: Лошников, Кудрявцев и Поручик — одно и то же лицо. Две служебные командировки по приказу штаба округа и в конце — героическая гибель на боевом вылете.

— М-да, — протянул Проскурин, — ну ты и жучара, Леха. Я разных жучар в своей жизни повидал, но ты им всем сто очков вперед дашь.

— Спасибо, Валерий Викторович. И все-таки давайте обойдемся без этой вульгарной фамильярности. Через несколько минут состав выйдет на основную колею, и эта история благополучно закончится.

— Для кого благополучно-то?

— Для нас, Валерий Викторович, для нас. Мне очень жаль, но для вас она закончится несколько хуже. Мне действительно очень жаль. Кстати, в расчете времени на укладку дополнительных рельсов вы все-таки ошиблись. Практически на всех железных дорогах существует дневной перерыв в движении поездов. В нашем случае он составлял один час, хорошей дружной бригаде вполне достаточно для того, чтобы проложить пути. А у нас бригада была очень дружной. Нет людей дружнее, чем солдаты срочной службы. Вы не учли и того, что составов может быть не два, а три. Один из них действительно следует сюда. Идет он из Вологды и прибывает через… — Саликов мельком взглянул на наручные часы, — двенадцать минут. Через тринадцать минут на этом отрезке пути случится авария. Вологодский поезд пропустит наш состав, тот, который вы фотографировали вчера ночью…

— Он и это знает, — хмыкнул Проскурин.

— Наши люди следили за дорогой, а когда вы приехали и совершали небольшую прогулку по лесу, ребята Бориса Львовича, — очень умелые, надо сказать, ребята, — наблюдали за вами и слушали, о чем вы говорите. Так вот, о чем это я?

— О вологодском поезде, — напомнил Максим.

— Ах, ну да. Вологодский поезд пропустит состав с танками и самолетами, даст ему выйти на основную колею, а примерно через двадцать секунд этот состав с техникой взлетит на воздух. Да-да. Точнее, взлетит на воздух всего один вагон и локомотив. Честно говоря, меня абсолютно не интересует, к каким конкретно выводам придет комиссия, которая будет расследовать дело, но скорее всего, поверив словам Алексея Николаевича, они подумают, что это вы, Валерий Викторович, и вы, Максим Леонидович, решили во что бы то ни стало остановить поезд, когда поняли, что по какой-то причине операция срывается. Однако, как известно, победителей не судят. Члены комиссии прибудут сюда, на этот завод, но обнаружат здесь только обгоревшие руины, множество трупов, расстрелянных из пистолета-пулемета «кипарис», на котором будут отпечатки ваших, Валерий Викторович, пальцев. В сейфе Максима Леонидовича найдут нужные документы, и весь обман тут же раскроется. Все сразу поймут, какую операцию собирались провернуть мы со Щукиным. А раскрутить всю цепочку, как вы выражаетесь, дело техники. Кстати, Борис Львович, — Саликов повернулся к Сулимо, — раз уж все прошло удачно, может быть, пора отзывать ваших людей из больницы и прокуратуры?

— Да, пожалуй. В эту секунду Проскурин заворочался у стены, устраиваясь поудобнее. Одновременно он опустил руку в карман пальто, отыскивая пальцами стальное, необычайно острое лезвие. То самое, которым выстрелили в Алексея на перроне. Клинка не было. Проскурин лихорадочно ощупал шов и вдруг нашел… Сталь прорезала ткань и теперь повисла, зацепившись за материал зубчиком для крепления пружины. Майор осторожно подцепил лезвие ногтем и вытянул в карман, сжав в холодных, мокрых от пота пальцах.