Черная метка

Глава 36

В жизни я встречалась только с одним случаем гипертрихоза, когда стажировалась в Майами и работала в педиатрическом отделении. Мексиканка родила девочку, а через два дня младенец покрылся мягким светло-серым пушком длиной почти в два дюйма; толстые пучки торчали из ноздрей и ушей. У нее была фотофобия: глаза слишком чувствительны к свету.

У многих людей, страдающих гипертрихозом, наблюдается избыточный рост волос на всем теле за исключением слизистых оболочек, ладоней и ступней, а в исключительных случаях, если их не сбривать, волосы на лице и брови могут достигать такой длины, что начинают завиваться и лезть в глаза. Другими симптомами могут быть аномальное формирование зубов, неразвитые гениталии, избыточное количество пальцев на руках и ногах, а также асимметричное лицо.

В древние времена некоторых подобных несчастных показывали в бродячих балаганах или продавали в королевские дворцы как шутов. Других считали оборотнями.

– Мокрые грязные волосы. Как у мокрого грязного животного, – предположила доктор Стван. – Интересно, неужели я увидела только его глаза, так как лицо было покрыто волосами и не отсвечивало? Вероятно, он держал руки в карманах, потому что на них тоже длинная шерсть?

– Разумеется, он не может появляться в обществе, – ответила я. – До тех пор пока не стемнеет. Стыд за свою внешность, светобоязнь, а теперь и убийства. В любом случае он должен ограничивать свою деятельность темным временем суток.

– Мне кажется, он мог бы бриться, – задумчиво заметила доктор Стван. – По крайней мере брить видимые участки тела: лицо, лоб, шею, руки.

– Некоторые волосы, обнаруженные нами, сбриты, – сказала я. – Если он был на судне, ему приходилось что-то предпринимать.

– Он, должно быть, раздевается, хотя бы частично, когда убивает, – подсказала она. – Ведь Оборотень оставляет волосы на месте преступлений.

Мне было интересно, насколько развиты его гениталии и имеет ли это отношение к тому факту, что он раздевает свои жертвы только до пояса. Возможно, вид половых органов взрослых женщин напоминает ему о своей несостоятельности как мужчины. Я могла лишь представить его унижение и ярость. Родители, как правило, склонны избегать младенца с врожденным гипертрихозом, особенно если это семья влиятельных Шандонне, живущая на элитном острове Сен-Луи.

Я представила этого мучимого стыдом ребенка, напоминающего обезьяну, живущего во мраке семейного средневекового дома и выходящего на улицу только ночью. Преступный картель или нет, состоятельная семья с уважаемым именем, вероятно, не хотела, чтобы мир узнал об их сыне.

– Всегда есть надежда на то, что во Франции ведется регистрация, которая даст возможность узнать, рождались ли дети с таким диагнозом, – сказала я. – Это не сложно проследить, поскольку гипертрихоз довольно редкое явление. Один на миллиард или около того.

– Никаких записей не будет, – сухо констатировала Стван.

Я ей поверила. Семья наверняка позаботилась об этом. Ближе к полудню я покинула доктора Стван со страхом в сердце и добытыми уликами в чемоданчике. Я вышла через черный ход, где в ожидании очередной печальной поездки стояли фургоны со шторками. Мужчина и женщина в темной траурной одежде ждали на черной скамейке напротив старой кирпичной стены. Он, уставившись в землю, держал в руке шляпу. Она подняла осунувшееся от горя лицо и посмотрела на меня.

Я быстро шагала по булыжной мостовой вдоль Сены, когда передо мной возникли ужасные образы. Я представила страшное лицо Оборотня, высвечивающееся из темноты, когда жертва открывала перед ним двери, как он крадучись бродит, словно ночной зверь, выжидая удобный момент, чтобы накинуться и искусать. Он мстит всем за свою жизнь, демонстрируя жертвам свою внешность. В их ужасе он чувствует власть.

Я остановилась и осмотрелась. Автомобили быстро двигались непрерывным потоком. Я почувствовала беспомощность, когда из-под колес рычащих машин мне в лицо полетел песок, я не имела понятия, как поймать такси. На трассе невозможно было остановиться. На прилегающих улицах, по которым я шла, машин почти не было, поэтому и там у меня не осталось надежды поймать такси.

Я запаниковала. Побежала назад вверх по каменным ступенькам в парк и села на скамейку, переводя дыхание, а запах смерти продолжал сочиться сквозь цветы и деревья. Я закрыла глаза и повернулась лицом к зимнему солнцу, ожидая, пока сердце не начнет биться спокойнее, а по телу под одеждой стекали капли холодного пота. Руки и ноги онемели, коленями я сжимала свой алюминиевый чемоданчик.

– Судя по вашему виду, вам нужна помощь, – неожиданно прозвучал надо мной голос Джея Телли.

Я испуганно подскочила.

– Простите, – мягко сказал он, садясь рядом. – Не хотел вас напугать.

– Что вы здесь делаете? – спросила я, а в это время в голове бешено путались мысли.

– Разве я не говорил, что мы будем присматривать за вами?

Он расстегнул кашемировое пальто табачного цвета и вынул из внутреннего кармана пачку сигарет. Прикурил свою и дал прикурить мне.

– Вы также говорили, что для вас слишком опасно здесь появляться, – обвинила я. – Поэтому я иду, делаю свою грязную работу, и вдруг появляетесь вы в этом дурацком сквере прямо перед входными дверями Института судебной медицины.

Я сердито выдохнула сигаретный дым и встала. Схватила чемоданчик.

– В какую игру вы со мной играете? – воскликнула я.

Он залез в другой карман и вытащил сотовый телефон.

– Я думал, вас нужно будет подвезти, – ответил он. – Ни в какую игру я не играю. Пойдемте.

Он набрал номер и что-то сказал по-французски.

– Что теперь? Подъедет "наш человек в Гаване"? – резко спросила я.

– Я вызвал такси. Полагаю, "наш человек в Гаване" уже много лет в отставке.

Мы двинулись к одной из тихих прилегающих улочек, и через несколько минут появилось такси. Мы сели, и Телли внимательно посмотрел на чемоданчик, лежащий у меня на коленях.

– Да, – ответила я на его молчаливый вопрос.

Когда мы добрались до отеля, я пригласила его в номер, потому что больше негде было поговорить без риска быть услышанными. Позвонила Марино, но он не отвечал.

– Мне нужно вернуться в Виргинию, – сказала я.

– Это достаточно легко устроить, – заверил он. – В любое время.

Он повесил снаружи табличку "Не беспокоить" и закрыл дверь на цепочку.

– Улетите первым же утренним самолетом.

Мы уселись за журнальный столик у окна.

– Полагаю, мадам Стван поведала вам все, – произнес он. – К вашему сведению, нам с большим трудом удалось уговорить ее встретиться с вами. До сих пор бедная женщина так боялась – по вполне понятным причинам, – и мы вообще не рассчитывали на ее помощь. Я рад, что не ошибся. Да. – Он остановил взгляд на мне. – Я знал: если кому-то удастся разговорить ее, то это будете вы. У вас прекрасная репутация, и мадам Стван не может не испытывать к вам глубокого уважения. Но помогло и мое личное отношение к вам. – Он помедлил. – Из-за Люси.

– Вы знакомы с моей племянницей? – недоверчиво спросила я.

– Мы в одно и то же время были на различных учебных курсах в Глинко, – ответил он, имея в виду Федеральный центр подготовки сотрудников правоохранительных органов в Глинко, штат Джорджия, где проходили обучение люди из Бюро по контролю за исполнением законов, Таможенного управления, Секретной и пограничной служб и еще шестидесяти организаций. – Я в некотором смысле жалел ее. У нас с Люси всегда возникали разговоры о вас, несмотря на то что и она сама обладает определенными достоинствами.

– Я не сделаю и десятой доли того, что умеет она, – ответила я.

– Как и большинство обычных людей.

– Какое отношение это имеет к ней? – требовательно спросила я.

– По-моему, глядя на вас, она думает, что, подобно Икару, тоже должна взлететь к солнцу. Надеюсь, она отбросит свое стремление быть похожей на вас, иначе упадет на землю и разобьется.

Это замечание заставило меня почувствовать страх. Я не имела понятия, чем занимается сейчас Люси. В словах Телли была своя правда. Моя племянница всегда хотела быть лучше, быстрее и бесстрашнее меня, будто стремилась победить в соревновании со мной и завоевать любовь, которую, по ее мнению, не заслуживала.

– В парижских случаях волосы убийцы, снятые с жертв, неидентичны волосяному покрову неопознанного мужчины, который лежит в моем холодильнике, – поменяла я тему и объяснила все остальное, что узнала.

– Но эти странные волосы были найдены на его одежде? – Телли пытался понять ситуацию.

– Внутри одежды. Можно выдвинуть такую гипотезу. Допустим, эту одежду носил убийца, тело которого покрыто густыми, длинными и тонкими, похожими на детские, волосами. Поэтому они попали на подкладку одежды, которую он снял и, прежде чем утопить жертву, заставил ее надеть.

– Жертва – тот парень в контейнере. Томас. – Телли помолчал. – Эти волосы растут на всем теле Оборотня? Значит, он их не сбривает.

– Нелегко постоянно брить волосы, покрывающие все тело. Вероятнее всего, он бреет лишь видимые участки тела.

– Эффективного лечебного средства нет? Лекарств или еще чего-нибудь в этом роде?

– С некоторым успехом применяется лазер. Но он может не знать об этом. Или, что более вероятно, его семья не позволяла ему показываться в клинике, особенно после того, как он начал убивать.

– Почему вы думаете, что он поменялся одеждой с мужчиной в контейнере? С Томасом.

– Если собираешься бежать из страны на корабле под видом моряка, – предположила я, – едва ли станешь одеваться в дорогую одежду, при условии верности версии, что Оборотень носил обноски Томаса. Он мог также испытывать злость или презрение к брату, желание оставить за собой последнее слово. Мы можем строить предположения весь день, но вряд ли докопаемся до истины.

– Я могу что-нибудь сделать для вас? – спросил он.

– Дать ответ на один вопрос: почему вы не сказали, что доктор Стван – это та жертва Оборотня, которой удалось спастись? Вы и генеральный секретарь сидели, рассказывая эту историю, и все это время знали, что говорите о ней.

Телли промолчал.

– Боялись, что это меня испугает? – продолжила я. – Оборотень видел ее на месте преступления и попытался убить, поэтому если он видел меня, то тоже попытается убить?

– Некоторые опасались, что вы не согласитесь на встречу с ней, если будете знать все.

– Значит, эти некоторые знают меня недостаточно хорошо, – заметила я. – Кстати, если бы я предполагала нечто подобное, наверняка пошла бы на встречу. Вы что, думаете, будто после одной-двух встреч с Люси знаете меня и можете предсказать мои поступки? Вы ошибаетесь.

– Кей, на этом настояла доктор Стван. Она сама хотела рассказать вам все – по вполне понятным причинам. Она никому не раскрыла всех подробностей, даже своему другу детективу. Он мог обрисовать ситуацию лишь в общих чертах.

– Почему?

– Опять же из-за людей, покрывающих убийцу. Если бы они каким-то образом узнали, как много ей известно и что она смогла его рассмотреть, они бы покончили с ней. Она боится именно этого. Или что-нибудь сделали с мужем и детьми. Считает, вы не выдадите ее, рассказав лишнее людям, от которых зависит. Мадам Стван сказала, она примет решение, когда познакомится с вами, и судя по тому, что она многое вам поведала, вы произвели на нее хорошее впечатление.

– Значит, она могла мне не довериться?

– Я на вас рассчитывал.

– Понятно. Итак, моя миссия выполнена.

– Почему вы сердитесь на меня?

– Потому что вы слишком самонадеянны.

– Вовсе нет, – ответил он. – Я просто хочу остановить этого Оборотня-маньяка до того, как он убьет или изувечит еще кого-нибудь. Мне интересно узнать, что им движет.

– Страх и замкнутость, – сказала я. – Страдание и ярость, так как его безвинно наказывали. Он страдает от одиночества. Ведь он достаточно умен, чтобы полностью сознавать свое безвыходное положение.

– Больше всего он должен ненавидеть свою мать, – предположил Телли. – Возможно даже, он во всем обвиняет ее.

В лучах солнечного света его волосы блестели как отполированное черное дерево, а в глазах мерцали золотистые крапинки. Я угадала его чувства, прежде чем он сумел скрыть их в глубине души. Я встала и выглянула в окно, потому что не хотела смотреть на него.

– Он, должно быть, ненавидит женщин, – заметил Телли. – Женщин, которых никогда у него не было. Женщин, которые вопили от ужаса при виде его тела.

– Больше всего он должен ненавидеть себя, – произнесла я.

– На его месте я бы так и делал.

– Эту поездку оплатили вы, Джей?

Он встал и прислонился к окну.

– Вы, а не крупная корпорация, которая охотится за картелем "снабженцев". – Я посмотрела на него. – Вы свели меня с доктором Стван. Это вы все устроили, организовали и оплатили. – С каждым словом я убеждалась в этом все больше. – Вы смогли это сделать, так как очень богаты. Потому что ваша семья очень богата. Вот почему вы пошли работать в правоохранительные органы, не так ли? Чтобы сбежать от богатства. А между тем ведете себя как состоятельный человек; во всяком случае, выглядите как богач.

На мгновение он почувствовал себя в ловушке.

– Вам не нравится, если вопросы задаете не вы, не так ли? – продолжала я.

– Это правда, что я не хотел походить на отца. Принстон, элитарные клубы, жена из состоятельной семьи, дети – все очень прилично и пристойно.

Мы стояли бок о бок, глядя на улицу, как будто там происходило что-то интересное.

– Не думаю, что вы выбросили из сердца отца, – сказала я. – Мне кажется, вы просто обманывали себя, поступая ему наперекор. А получить значок полицейского, иметь право на ношение оружия и проколоть ухо определенно означает, что вы действуете из чувства противоречия, если закончили Гарвард и имеете миллионное состояние.

– Зачем вы все это говорите мне?

Он повернулся, чтобы взглянуть мне в глаза, и мы оказались так близко, что я ощутила запах его одеколона и почувствовала дыхание.

– Так как не хочу проснуться завтра утром и осознать, что я часть придуманного вами сценария, разыгранного из чувства противоречия. Я нарушила закон и все свои присяги, поскольку вы оказались испорченным богатым мальчишкой, который из вредности приглашает меня тоже действовать наперекор, хотя это может повредить моей карьере. Или тому, что от нее осталось. И не исключено, что я в конце концов окажусь в какой-нибудь чертовой французской тюрьме.

– Я бы пришел к вам на свидание.

– Это не смешно.

– Я не испорченный мальчишка, Кей.

Я вспомнила о табличке "Не беспокоить" и дверной цепочке. Дотронулась до его шеи, провела ладонью по сильному подбородку, задержав палец в уголке рта. Я больше года не чувствовала мужской щетины на своей коже. Протянула к нему обе руки и запустила пальцы в густые волосы – они были теплые от солнца. Его глаза утонули в моих, и в них я увидела ожидание.

Я притянула его к себе. Исступленно целовала и касалась его крепкого, безупречно сложенного тела, пока он лихорадочно снимал с меня одежду.

– Боже мой, как ты прекрасна, – выдохнул он. – Господи, ты свела меня с ума!.. – Он оторвал пуговицу и погнул крючки. – Еще там, когда ты сидела напротив генерального секретаря, я так старался не смотреть на твою грудь!

Он взял ее в свои руки. Мне хотелось, чтобы он причинил мне боль. Хотелось, чтобы мое неистовство слилось с его мощью, потому что я не вынесу, если он напомнит мне Бентона, который вкрадчиво и медленно разжигал меня, а потом опускал в глубины страсти.

Я втолкнула Телли в спальню. Игру контролировала я, так как он не был мне ровней: я была опытнее и искуснее его. Я его вела. Упивалась им до изнеможения. В этой комнате не было Бентона. Но если бы он мог видеть, что я делала, он бы понял.

День близился к концу, мы пили вино и наблюдали за тенями на потолке от уставшего за день солнца. Когда зазвонил телефон, я не ответила. Когда Марино колотил в дверь и звал меня, я притворилась, будто в номере никого нет. Когда телефон зазвонил снова, я покачала головой.

– Марино, Марино, – сказала я.

– Твой телохранитель.

– На этот раз он действовал не лучшим образом, – говорила я, пока Телли целовал меня везде где мог. – Думаю, придется дать ему отставку.

– Хотелось бы.

Казалось, Марино ушел. Когда стемнело, мы с Телли приняли душ. Он вымыл мне голову и пошутил насчет разницы в возрасте. Сказал, что это был еще один поступок, совершенный из чувства противоречия. Я предложила пойти поужинать.

– Как насчет кафе "Рюнц"? – спросил Телли.

– Что это за кафе?

– Французы говорят о таких "chaleureux, ancien et familial" – уютное, старое, домашнее. Рядом театр "Опера комик", поэтому на стенах фотографии оперных певцов.

Я подумала о Марино. Нужно было предупредить его, что я не потерялась в Париже.

– Это будет чудная прогулка, – продолжал Телли. – Займет около пятнадцати минут. Самое большее – двадцать.

– Вначале мне нужно найти Марино, – сказала я. – Он, наверное, в баре.

– Хочешь, я разыщу его и отправлю наверх?

– Уверена, он тебя отблагодарит, – пошутила я.

Марино нашел меня прежде, чем его отыскал Телли. Я все еще сушила волосы, когда Марино показался в дверях моего номера; по его лицу было понятно: он догадывается, почему не мог меня застать.

– Где тебя носило? – спросил он, входя.

– В Институте судебной медицины.

– Целый день?

– Нет, не весь, – ответила я.

Марино посмотрел на постель. Мы с Телли заправили кровать, но не так, как это делала горничная по утрам.

– Я иду в... – начала было я.

– С ним? – Марино повысил голос. – Черт возьми, я так и знал, что это случится. Не верил, что ты клюнешь. Господи Иисусе. Я думал, ты выше...

– Марино, это не твое дело, – устало произнесла я.

Он решительно встал в дверях подбоченившись, как суровая нянька. Это было так смешно, что я расхохоталась.

– Что с тобой происходит? – воскликнул Марино. – То ты плачешь, читая отчет о вскрытии Бентона; в следующую минуту ты уже трахаешься с каким-то плейбоем – сопливым, самовлюбленным мальчишкой! Ты не могла потерпеть даже сутки, док! Как ты могла так поступить по отношению к Бентону?

– Марино, ради Бога, сбавь тон. В этом номере было достаточно криков.

– Как ты могла? – Он посмотрел на меня с отвращением, словно на проститутку. – Ты получаешь его письмо, зовешь меня и Люси, потом сидишь здесь и плачешь. И что? Ничего этого не было? Ты ведешь себя так, словно ничего не произошло. С каким-то изнеженным панком?

– Выйди, пожалуйста, из моего номера. – С меня было довольно.

– Ну уж нет! – Он шагнул, качая указательным пальцем. – Нет уж. Я никуда отсюда не уйду. Хочешь разводить шашни с этим прилизанным мальчиком, можешь делать это при мне. Угадай почему? Потому что я не позволю, чтобы это повторилось. Кто-то из нас должен быть в здравом уме, и, похоже, это буду я.

Он ходил взад-вперед, распаляясь с каждым словом.

– Не тебе решать, что случится, а что нет. – Во мне начинала закипать злость. – Кого ты из себя строишь, Марино? Не вмешивайся в мою жизнь.

– Да, бедный Бентон. Чертовски здорово, что он мертв, а? Вот доказательство, как сильно ты его любила.

Он остановился и ткнул в меня пальцем.

– А я-то думал, ты другая! Чем ты занималась, когда не видел Бентон? Вот что я хочу знать! И все это время я жалел тебя!

– Сейчас же убирайся вон из моего номера! – Мое терпение лопнуло. – Ты, чертов ревнивый сукин сын! Да как ты смел даже намекнуть о моих отношениях с Бентоном? Что ты знаешь? Ничего, Марино. Он мертв. Мертв уже больше года. А я жива, и ты жив.

– Вот сейчас мне хочется тебя убить.

– Ты рассуждаешь как Люси, когда ей было десять.

Он гордо вышел и хлопнул дверью так сильно, что картины на стене покосились, а люстра закачалась. Я подняла трубку и позвонила портье.

– Джей Телли в вестибюле? – спросила я. – Высокий, темноволосый, молодой. В бежевом кожаном пиджаке и джинсах.

– Да, я вижу его, мадам.

Секундой позже Телли уже был у телефона.

– Здесь только что буйствовал Марино, – сказала я. – Попытайся не столкнуться с ним. Он ненормальный.

– По правде говоря, он выходит из лифта. Да, ты права. Он немного не в себе. Мне пора.

Я выскочила из номера и помчалась изо всех сил по коридору, вниз по спиральной, покрытой ковром лестнице, не замечая странных взглядов неторопливо прохаживающихся, хорошо одетых цивилизованных людей, не устраивающих потасовки в парижском "Гранд-отеле". Оказавшись в холле, тяжело дыша, я замедлила шаг и, к своему ужасу, увидела, как Марино пытается ударить Телли, в то время как два посыльных и служащий гостиницы стараются его оттащить. Дежурный за стойкой лихорадочно набирал номер – вероятно, полиции.

– Марино, не делай этого! – громко и властно приказала я, подбегая к нему. – Марино, прекрати! – Я схватила его за руку.

У Марино были остекленевшие глаза, он взмок от пота и, слава Богу, не имел при себе оружия – я боялась, что в эту минуту он захочет им воспользоваться. Я продолжала держать его руку, пока Телли что-то говорил по-французски и жестикулировал, уверяя кого-то не вызывать полицию, так как ничего особенного не произошло. Я схватила Марино за руку, словно мать, наказывающая очень плохого маленького мальчика, и провела мимо швейцаров, мимо дорогих машин на тротуар, где мы остановились.

– Ты понимаешь, что делаешь? – спросила я.

Марино вытер лицо тыльной стороной руки. Он тяжело, с присвистом дышал. Я подумала, у него может случиться сердечный приступ.

– Марино, – потрясла я его за руку, – послушай меня. То, как ты себя ведешь, непростительно. Телли перед тобой ни в чем не виноват. Я перед тобой тоже ни в чем не виновата.

– Может, я защищаю Бентона, потому что сам он не может этого сделать. – Марино казался печальным и уставшим.

– Нет. Ты бил Кэрри Гризен, Джойс. Именно их ты хотел избить, изувечить, убить, и это вполне оправданно.

Он глубоко, сокрушенно вздохнул.

– Не думай, что я не знаю о твоих проблемах, – продолжала я напряженным, тихим голосом.

Люди как тени проходили мимо нас по тротуару. Свет струился из оживленных баров и кафе, уличные столики которых были полностью заняты.

– Тебе нужно на ком-то отыграться, – продолжала я. – Вот так все и делается. Кто следующий в твоем списке? Ведь Кэрри и Джойс мертвы.

– По крайней мере вы с Люси покончили с этими ублюдками. Отстрелили им задницы. – Марино начал всхлипывать.

– Брось ты, – проговорила я.

Я взяла его за руку, и мы медленно пошли по тротуару.

– Я не имела никакого отношения к их убийству, – сказала я. – Представься мне такой случай, не колебалась бы ни секунды. Но на курок нажала Люси. – И знаешь что? Ей не стало от этого лучше. Она все еще ненавидит, еле сдерживает свои чувства, мечется и пробивает дорогу в жизни стрельбой. Ей еще предстоит пережить час расплаты. А сегодня твой день. Пусть будет так, как есть.

– Зачем тебе нужно было связываться с ним? – спросил он тихим, обиженным голосом, вытирая слезы рукавом. – Как это получилось, док? Почему именно он?

– Для меня никогда не найдется подходящей пары, ты это хочешь сказать?

Он задумался.

– И для тебя тоже нет подходящей пары. Лучше, чем Дорис, нет. Когда она развелась с тобой, тебе было тяжело, правда ведь? Всегда думала, что ни одна женщина не будет так же близка, как Дорис. Но нужно продолжать жить, Марино. Нужно жить.

– Да, и все они тоже бросили меня. Те женщины, которые не были достаточно хороши для меня.

– Они ушли от тебя, потому что они бабочки-однодневки.

Марино улыбнулся в темноте.