Чёрная река

24

Из окошка на чердаке Габриель смотрел на маленький общественный парк в центре Боннингтон-сквер. Было девять вечера. Туман с Темзы медленно полз по узким улочкам Южного Лондона. Уличные фонари еле горели, словно их душил всепроникающий холод. Парк и улицы будто бы вымерли, но в двери Винного дома то и дело стучались — приходили все новые группы молодых людей.

Три дня назад Габриель вернулся в Лондон и остановился в барабанной лавочке Уинстона Абосы. Попросил Джаггера о помощи — тот откликнулся немедленно. Зов быстро разошелся по городу, и теперь в Винный дом сходились Свободные бегуны со всех концов страны.

В дверь дважды постучались. Это пришел Джаггер — он возбужденно просунул голову в дверной проем. Снизу доносились голоса толпы.

— Столько народу! — сказал Джаггер. — Из Глазго, из Ливерпуля… Даже твой старый дружок из Манчестера, Каттер, и тот приехал. Уж не знаю, откуда про нас услышал.

— Места всем хватит?

— Льдинка, как вожатый в летнем лагере, показывает, кому куда сесть. Роланд и Себастьян проводят кабель по коридору. Хотим везде поставить динамики.

— Спасибо, Джаггер.

Нахлобучив на голову шапочку, Свободный бегун смущенно улыбнулся.

— Слушай, парень, мы друзья, верно? Значит, можем говорить о чем угодно?

— Что-то не так?

— Эта ирландка, телохранительница твоя… В доме народу собралось прилично, через переднюю дверь не войти. Ну, Роланд обошел дом, перелез через стену в сад, хотел войти через кухню — у нас там запасный вход-выход… И тут выскакивает эта ирландка, тычет Роланду в лоб пушкой…

— Она ранила его?

— Не-е, но Роланд чуть в штаны не наложил. Богом клянусь. Может, ей того… снаружи подождать, пока встреча идет? А то шлепнет кого-нибудь ненароком…

— Не бойся. Я только произнесу речь, и мы сразу уедем.

— А дальше?

— Попрошу помощи, а дальше… дальше — посмотрим. Хочу, чтобы ты стал посредником между мной и теми людьми, что пришли.

— Без проблем. Положись на меня.

— Я остановился в Камден-маркет, под землей, в катакомбах, в барабанном магазине. Владельца зовут Уинстон — он знает, как меня найти.

— Похоже на план, приятель, — торжественно кивнул Джаггер. — Все с нетерпением ждут твоей речи. Только дай пару минут — нужно еще подсуетиться.

Джаггер спустился по лестнице, а Габриель остался сидеть в кресле, наблюдая за маленьким парком. Себастьян рассказывал, будто здесь раньше стояло здание, но во время Второй мировой его разбомбили. Площадка превратилась в свалку для мусора и старых автомобилей. Позднее территорию очистили, засадив обыкновенным кустарником вперемешку с плющом и более экзотическими растениями: пальмы, банановые деревья соседствовали с английской чайной розой. Себастьян был убежден, что Боннингтон-сквер — это вообще отдельная экологическая зона со своим особенным климатом.

На крыше каждого дома по периметру парка росли деревья и кусты. Даже команда Джаггера разбила у себя на заднем дворе огородик. Большой Механизм с его вездесущими камерами, казалось, только усилил желание граждан хоть иногда побыть в одиночестве. А уж если рядом друзья, еда и бутылка вина, то и крохотный сад кажется огромным!

Вскоре Джаггер вернулся — вновь дважды постучавшись, он открыл дверь.

— Идем? — позвал он.

Несколько Свободных бегунов сидели на лестнице, прочие втиснулись в коридор. Матушка Блэссинг стояла в гостиной у стола, на котором лежал маленький микрофон. Вход с улицы сторожил один из ее ирландских наемников — крепкий мужчина с белым шрамом сзади на шее.

Габриель взял микрофон, от которого тянулся провод к стереоприемнику, соединенному с несколькими динамиками. Включив питание, Габриель глубоко вздохнул. В коридоре зашептались.

— В школе в самый первый день занятий нам раздали по большому учебнику истории. До сих пор помню, как мучился по утрам, пытаясь запихнуть его в ранец. В том учебнике каждая эпоха имела свою цветовую отметку; учитель требовал, чтобы мы верили, будто в один момент — в определенный год — люди перестали вести себя по-средневековому и вступили в эпоху Возрождения.

Разумеется, все было не так. Различные мнения, мировоззрения, технологии существовали и существуют параллельно. Когда изобретается что-то действительно новое, люди даже не понимают всего значения новшества, не осознают, как оно может повлиять на их жизнь.

Один из способов изучить историю — взглянуть на нее, как на непрестанную войну прогрессивных личностей и тех, кто желает контролировать общество. До кого-то из вас наверняка доходили слухи о могущественной организации, которая называется Табулой. Табула внушала королям и правительствам свою философию контроля. Табула хочет превратить мир в гигантскую тюрьму, в которой узник постоянно осознает, что за ним наблюдают. В конце концов каждый узник примет это как данность.

Некоторые ничего не знают, кто-то лишь притворяется, будто пребывает в неведении. Но каждый здесь — Свободный бегун. Здания, что окружают нас, нам не страшны. Для нас не существует ни стен, ни преград между крышами.

Габриель заметил Каттера — тот сидел у стены; рука у него была в гипсе.

— Я уважаю всех, особенно вон того человека по имени Каттер. Несколько недель назад мы соревновались, и его сбило такси. Однако сегодня он здесь, привел с собой друзей, потому что настоящий Свободный бегун не принимает общественных границ. Ведь наш бег — не спорт, не способ пробиться на телевидение. Это жизненный путь, который мы сами для себя избрали. Избрали и так показываем, что у нас в сердцах.

Некоторые из нас отвергли дары прогресса, но нельзя отрицать: компьютер изменил нашу жизнь. Наступила новая эра — эпоха Большого Механизма. Повсюду камеры, сканеры. Скоро частная жизнь потеряет неприкосновенность. Вдобавок нам насаждают культуру страха: СМИ кричат о все новых и новых угрозах, избранные нами же лидеры подогревают в нас страх, постепенно отбирая свободу.

Однако Свободные бегуны не боятся: кто-то живет вне Системы, кто-то активно сопротивляется. Сегодня я прошу проявить больше решительности, потому что уверен: Табула готовится предпринять решительный шаг на пути установления электронной тюрьмы. Они не просто усовершенствуют систему наблюдения, нет. Это станет последним этапом в осуществлении их плана.

Что за план, спросите вы? Верный вопрос. Отвечу: слухи несут в себе правду. Мне нужны люди, которые умеют общаться с друзьями и знакомыми, те, кто умеет копаться в интернете, улавливать голоса, приносимые ветром. — Габриель указал на Себастьяна. — Этот человек создал первый подпольный веб-сайт. Присылайте туда новости. Постепенно организуется сопротивление.

Напоминаю: выбор еще не сделан. Мы не обязаны принимать эту новую систему страха и тотального контроля. Мы в силах сказать «нет». Мы имеем право на свободу. Спасибо.

Аплодисментов не было, не кричали «ура», но когда Габриель шел по коридору к выходу, его хлопали по плечу. Странник понял: люди поддержат.

Снаружи было холодно. Матушка Блэссинг кивнула Брайану, наемнику-ирландцу, который ждал на тротуаре.

— Он закончил! Уходим.

Они забрались в грузовую часть фургона доставки, Брайан — в кабину. Через некоторое время фургон уже медленно катил сквозь туман по Лэнгли-лейн.

Матушка Блэссинг посмотрела на Габриеля. Впервые с их знакомства во взгляде ирландки-Арлекина не сквозило абсолютное презрение.

— Еще речи будут? — спросила матушка Блэссинг.

«Будут еще поиски моего отца», — подумал Габриель, но вслух ответил:

— Возможно. Пока не знаю.

— Ты напоминаешь своего отца, — сказала матушка Блэссинг. — Перед тем как мы отправились в Ирландию, он говорил с людьми в Португалии и Испании.

— Он упоминал о семье?

— Рассказывал, что вы с братом еще мальчишками повстречали Торна.

— И все? Ты столько месяцев охраняла моего отца, а он больше ничего не сказал?

Машина въехала на мост через реку. Матушка Блэссинг выглянула в окно.

— Сказал, что Странников и Арлекинов разделяют большие расстояния, а так бывает очень трудно увидеть Свет.

Камден-маркет находился как раз там, где капитан баржи высадил на берег Майю, Вики и Элис. В викторианскую эпоху здесь загружали баржи хламом или углем, которые затем перевозились по реке. Время шло, склады с погрузочными доками превратились в рынок, территория которого все расширялась. В небольших магазинчиках и продуктовых лавках купить можно было все: от гончарных изделий и выпечки до старинных драгоценностей и армейского снаряжения.

Брайан высадил матушку Блэссинг с Габриелем на Чок-Фарм-роуд. Ирландка-Арлекин повела Странника через рынок. Владельцы лавок собирали стулья, укладывали в корзинки цыплят-карри. Кое-где на ветру покачивались оставшиеся с праздника рождественские гирлянды. По краям рынка царила темень, где копошились крысы.

Матушка Блэссинг назубок знала расположение камер. Время от времени она останавливалась, чтобы свериться с детектором — небольшим приборчиком, мощные диоды которого излучали инфракрасный свет: невидимый луч отражался от объективов камер, так что каждая из них смотрелась в окошке прибора миниатюрной полной луной. По пути Арлекин не раз удивила Габриеля тем, как ловко обнаруживала устройства наблюдения и отыскивала обходной путь.

Восточная часть рынка была застроена кирпичными зданиями, в которых раньше располагались конюшни (лошадей впрягали в повозки и омнибусы). Но еще больше старых конюшен оказалось в катакомбах, куда вел проход под навесной железной дорогой. Матушка Блэссинг провела Габриеля через арку и дальше — в подземелье. Там они поспешили мимо закрытых лавочек и художественных студий. Первые футов двадцать стены покрывала розовая краска, дальше — алюминиевая фольга.

Наконец матушка Блэссинг с Габриелем добрались до магазина Уинстона Абосы. Хозяин, сидя на полу, натягивал на деревянный каркас барабана кожу какого-то животного. При виде гостей он поднялся на ноги и кивнул:

— С возвращением. Надеюсь, речь имела успех?

— Клиенты были? — спросила матушка Блэссинг.

— Нет, мадам. Вечер выдался тихий.

Обойдя ряды барабанов и эбеновых статуэток, изображающих племенных божков и беременных женщин, Уинстон Абоса снял со стены матерчатый плакат с рекламой фестиваля барабанов в Стоунхендже. За плакатом скрывалась армированная стальная дверь. Открыв ее, Уинстон повел гостей по коридору, из которого четыре двери вели в разные комнаты. В первой были раскладушка и два монитора: на одном — изображение входа в катакомбы, на втором — самой лавки. Пройдя мимо кухоньки и ванной, Габриель вошел в спальню без окон, где стояли стул, стол и чугунная кровать. Здесь и жил Странник последние несколько дней.

Удалившись на кухню, матушка Блэссинг достала из бара бутылочку ирландского виски. Уинстон вслед за Странником вошел в спальню.

— Есть хотите, мистер Габриель?

— Не сейчас, Уинстон. Я попозже сделаю себе чаю и тосты.

— Рестораны еще открыты, могу купить еды навынос.

— Спасибо, тогда возьми чего-нибудь на свое усмотрение. А я пока вздремну.

Уинстон закрыл дверь. Слышно было, как он переговаривается с матушкой Блэссинг.

Лежа на кровати в холодной комнате, Габриель глядел на единственную лампочку — та висела на проводе в центре потолка. Из трещины в стене сочилась вода.

Во время речи Габриеля переполняло море энергии, но теперь оно иссякло. Младший Корриган напомнил себе отца — оба лежат в тайных прибежищах под охраной Арлекинов. Однако такие препятствия — не для Странников. Свет может отыскать Свет в параллельном мире, нужно только пересечь барьеры и проникнуть в Первое измерение.

Габриель сел, опустил ноги на пол и сложил руки на коленях. «Расслабься», — сказал он себе. Первая стадия пересечения барьеров напоминала молитву или медитацию. Закрыв глаза, Габриель представил свое тело из Света, заключенное в теле физическом. Ощутил энергию, текущую через плечи, руки, запястья.

Вдох, выдох… Левая рука соскользнула с колена и упала на матрац, словно бы онемевшая. На ее месте остался черный силуэт, усеянный точками света, как ночное небо — звездами. Сосредоточившись на нем, Габриель поднял «призрак» руки… поднял выше… И вдруг Свет целиком покинул тело, будто бабочка вышла из куколки.