Черная река. Тоа-Тхаль-Кас

Тоа-Тхаль-Кас

Самая высокая точка бассейна реки Черной (2401 метр) находится в юго-западной его части. Это гора Далекая в хребте Ильгахуц. Вторая по высоте вершина — Даунтон (2367 метров) — в ближайших к востоку горах Итча (так называемый Арочный хребет). Увенчанные снегом гряды потухших вулканов имеют причудливые очертания. Ильгахуц более изрезан, чем Итча, но оба хребта ни капли не похожи ни на ровный и массивный Скалистый хребет, ни на изломы и зазубрины Берегового хребта, откуда Черная берет начало. Округлые вершины Берегового возвышаются над окрестной равниной метров на девятьсот. Среди них есть очень крутые, есть глыбы с почти плоским верхом и чуть ли не отвесными стенами, есть и такие, на которые можно взобраться по пологим открытым склонам или по поднимающимся рядами складкам лавы. Правда, порой за гребнем такой горки можно ухнуть с обрыва метров на сто вниз, в каньон или долину.

На высоте 2665 метров перемычка (проход или седловина на водоразделе между системами) отделяет друг от друга две цепи куполообразных гор. Через этот водораздел, тянущийся от ручья Пэн-Крик на севере до Штопорного ручья на юге, по так называемому Арочному перевалу проходит лошадный большак от Черной к озеру Анахим. Посреди перевала, на маленькой колючей ели, кто-то позаботился повесить жестяную кружку и штопор для путников, желающих промочить пересохшее горло.

Туристские инструкции учат не ходить в одиночку, но я не считаюсь с этой заповедью и часто один с комфортом располагаюсь лагерем здесь на перевале. Стреноживаю лошадей, снимаю с дерева штопор и кружку, достаю бутылочку красного «Сент-Рафаэль», распаковываю сухари, масло, рокфор, свою трубку, брусок мыла «Слоновая кость» и иду прогуляться к востоку, где сквозь прогретые солнцем скалы просвечивает вода. Купель; если только ее не покорежили медведи, наполнена тепловатой водой: снег выпадает здесь порой и в разгар лета. Но мне нравится помокнуть в воде, наслаждаясь одиночеством, расслабиться и с ощущением покоя и довольства понаблюдать, как солнце съезжает вниз за гору Каппан, мимо белых вершин на западе.

У Пэн-Крик от большака отходит на юго-запад колея, которая вьется вдоль западного рукава ручья по подножию северного склона горы Скот. Пропетляв сквозь сердцевину хребта Ильгахуц, эта дорога на западе сворачивает вверх и соединяется с тропой, ведущей к реке Дин.

Недалеко от Арочного перевала, у восточного рукава Штопорного ручья, начинается тропа, ведущая в глубь Арочного хребта. Она пересекает верховья реки Чилкотин, спускается к Бэцэкской лощине и к истоку реки Бэцэко, а затем идет вдоль реки до озера Верша и дальше к Назко. От озера Анахим этим путем иногда гоняют стада, хотя это чуть ли не самый длинный и наверняка самый гористый гуртовой перегон в Северной Америке.

Примерно от озера Итча до Бэцэкской лощины на много километров простираются альпийские луга. Их растительный покров резко отличается от флоры на остальной части плоскогорья. Около четырехсот квадратных километров лугов сплошь покрыты каким-то одним видом травы, растущей пучками. Среди сверкающих струй по склонам и долинам разбросаны бриллиантовые зеркальца горных озер и озерков водораздела, в которых четко отражается красота окрестностей. Они обрамлены контрастным узором из пышных трав, цветов и кустарников. Небо здесь синее, а воздух благоуханнее, чем внизу. Но жителю равнины недостает привычных вех, и все расстояния и размеры представляются большими, чем на самом деле. Когда в поле зрения появляется олень или лисица, то сперва они кажутся гигантскими, а потом соображаешь: это из-за того, что деревья карликовые. Это страна и великанов, и лилипутов.

Расположенный на восточном склоне Арочных гор, этот край защищен от тихоокеанских бурь, но беден дождями, а зимой, вероятно, крепко страдает от налетов ветра-чинука. Здесь бродят гризли необычной расцветки. В большом количестве водятся лоси и олени, начинают вновь появляться и карибу [22], но нет никаких признаков оленей вапити [23] и коз, которых, вероятно, когда-то было много на этих лугах.

Северо-западная часть водораздела имеет совсем другие черты, и места там еще более дикие. От Базальтового озера возвышенность с расплывчатыми очертаниями поднимается к северо-востоку вдоль холмов Наглико, лежащих километрах в пятнадцати к северу от Черной, обтекает гору Цача и наконец доползает до горы Дэвидсон (1853 м) в хребте Фони. Невысокий водораздел разделяет бассейны Черной и Нечако в полутора километрах севернее Верхнего Ючиникского озера, поднимается все выше до горы Куйякуц (1782 м) в хребте Нечако, а затем в сорока километрах еще дальше по прямой на север подходит к верховьям реки Ючинико. Большинство этих гор имеет закругленные вершины, возвышающиеся над Нечакским плоскогорьем на шестьсот метров. Сама река Черная берет начало в горном озере на высоте 1950 метров на северных склонах горы Далекой, которое на старинных картах так и называется Далеким озером. Голубые воды реки — смесь талого снега и кристально чистых ключей — текут сначала пятнадцать километров на север, а затем, изгибаясь меж лугов и болот, подходят к первому крупному притоку — ручью Ульгако, что на языке карьеров означает «ветвистый ручей». Ульгако берет воду из двух озер: Элигут (Игловетвистое) и Базальтовое — в полутора километрах дальше к западу. От перевала, разделяющего бассейны рек Черная, Дин и Нечако, до реки Фрейзер, куда впадает Черная, по воздуху 185 километров, но для форели этот путь в два раза длиннее. В июле 1793 года первопроходец Александр Макензи прошел к Тихому океану через этот неизведанный край по течению Черной, которую он назвал рекой Западного пути. Как ни странно, эта река — первый открытый белыми выход к Тихому океану — до сих пор остается наименее изученной.

Вода в Черной (по-индейски Тоа-Тхаль-Кас) действительно кажется черной, как из-за того, что большинство ее притоков собирает воду с топей и болот, окрашивающих и воду и само русло в темный цвет, так и потому, что во многих местах русло сложено черными вулканическими породами. В некоторые годы в конце августа или в начале сентября такие притоки, как Клускус, становятся ярко-зелеными из-за бурного цветения водорослей и из-за пушистых семян тополя, которые ветер наносит в воды клускусских озер. Водоросли длинными прядями тянутся по течению Клускуса, но ярко-зеленая окраска редко держится долго, причем вода не перестает быть пригодной для питья. Содержание кислорода из-за водорослей, конечно, снижается, но не настолько, чтобы повредить здоровью рыбы, а бобры здесь чуть ли не самые крупные и темные по всей Северной Америке. Влившись в Черную, вода притока сразу светлеет, точно при кипячении. То же действие оказывают на нее и первые осенние заморозки.

Главная долина Черной имеет в основном северо-восточное направление с уклоном к северу, как и большинство притоков Фрейзера, впадающих севернее ручья Риски-Крик. Когда-то в далеком прошлом все реки и ручьи к северу от древнего водораздела у Риски-Крик и к западу от Уильямс-Лейк текли на север. Тогда воды Фрейзера через ущелье, заполненное озером Маклид, впадали в Пис-Ривер и далее в Северный Ледовитый океан. Река Чилкотин по южную сторону водораздела, по-видимому, всегда текла к Тихому океану.

Черная протекает сквозь три крупных озера, расположенных в центре самого обширного в Британской Колумбии лавового плато. В тридцати километрах ниже озера Элигук река впадает в крупнейший водный массив бассейна — озеро Цача (Озеро в оправе скал) протяженностью в девятнадцать километров. Ниже Цача находится Кусьюко (Где растут красные ивы) — самый высокий водопад по всей реке. Через шесть километров начинаются озера Ючинико, растянувшиеся на целых двадцать девять километров. Дальше по течению — озеро Клускойл. Оно имеет десять километров в длину и начинается примерно в тринадцати километрах от выхода из Ючиникских озер. Эта цепь озер и заводей на Черной не является частью реки Ючинико. Последняя по сути дела должна была бы именоваться Батнуни (Форельная река) или Эльцалико (Где много черники), так как местные индейцы употребляют именно эти названия. «Ючинико» же на языке карьеров значит «самое дальнее или самое низкое по течению озеро».

По индейской традиции река до впадения в озеро обычно имела одно имя, а вытекая из него, звалась уже иначе. Черная называлась Тоа-Тхаль-Кас ниже озера Клускойл, а выше него — Ти-А-Ко. Иногда и озера на своем протяжении тоже два-три раза меняли название. Смысл многих названий теперь непонятен. Один индеец чилкотин, который живет на Назко большую часть года и бегло говорит по-карьерски, не смог объяснить мне значения многих географических имен в окрестностях Назко.

По пути на восток к Фрейзеру Черная постепенно набирает силу, принимая в себя шесть главных притоков: ручей Карнлик-Крик и реки — Кушья, Клускус, Бэцэко (она же река Черного Кремня), у которой есть собственный приток Коглистико, и, наконец, Назко и Ючинико.

В верховьях почти всех притоков русла в давние времена врезались в слой лавы, и теперь реки текут в глубоких желобах, ущельях, под откосами, перекатываясь через пороги. Ниже озера Клускойл Черная выгибается петлей к юго-западу, обходит отрог плоскогорья Нечако, а затем, слившись с Назко, течет на север до соединения с Ючинико. Отсюда ее черные воды, пузырясь и пенясь по дну глубокого каньона, направляются на восток к устью.

Бассейн реки, напоминающий по форме крест, занимает площадь в двенадцать тысяч квадратных километров. Максимальный расход воды у устья — 320 кубических метров в секунду, минимальный — 0,6 кубометра. Для сравнения: максимум для реки Чилкотин — 476 кубометров, минимум — 0,8. У реки Кенель, бассейн которой чуть обширнее, чем у Черной, эти цифры соответственно 1144 и 2,7 (над плоскогорьем Кенель и горами Карибу осадков выпадает в три-четыре раза больше, чем здесь).

Гидрологических данных по притокам Черной нет. Из трех основных притоков самый большой водосбор у реки Назко. У Бэцэко и Ючинико площади водосбора примерно одинаковы, хотя у первой, возможно, побольше. Мне случалось сваливаться в воду на каждой из трех рек в разные времена года, и я бы сказал, что вода самая холодная, а скорость течения самая постоянная у Бэцэко. Правда, Клускус может поспорить со всеми тремя.

Самый важный из притоков — Назко течет с юга. Это богатая излучинами река большой протяженности. Ее бассейн занимает около ста километров в длину с севера на юг, а в середине, близ Уэнтуорт-Крик, имеет семьдесят два километра в ширину. Севернее этой точки долина сужается до тридцати километров. Старые индейские тропы разветвляются отсюда во все концы. Начиная от озер в верховьях и до водопадов и лавовых русел двадцатью пятью километрами ниже по течению, эта река является продолжением узких озер, собирающих воду из ручьев и болот, с трясин и лугов. Радужная форель в этих озерах весит в среднем от одного до трех фунтов, но в некоторых водится и более крупная. На озере Стемп, недалеко от фактории Пола и поселка Назко, мне случалось вытаскивать семифунтовых.

В бассейне реки Назко идеальные условия для бобров. Звероловы здесь их не особенно донимают, и бобровых прудов множество. Бобры запруживают ручейки и превращают в пруды луга, дороги и все вообще низменные места, благодаря чему в верховьях Назко благодать для водоплавающих птиц, которые устраивают там свои гнезда. В этих местах любят останавливаться на отдых и подкармливаться большие стаи лебедей, журавлей, диких гусей и других перелетных птиц. Выходит, что обилие уток в Британской Колумбии в последние годы объясняется низкими ценами на бобровый мех. Фермеры же, у которых каждый клочок сена на счету, конечно, не рады, что бобры затопляют их луга.

Река Ючинико протекает через два больших озера: Батнуни — длиной восемь километров и Тайттаун — длиной шесть километров. Однажды на озере Батнуни меня застигла гроза где-то между западным концом и большим островом, и тогда я обнаружил много омутов с гольцами и за три часа наловил двадцать штук в возрасте от трех до восьми лет и весом от трех до шестнадцати фунтов. Сейчас на обоих озерах ведется регулярный отлов в умеренных масштабах, и поймать крупного гольца стало труднее. Зато пресноводной нерки [24] сколько хочешь. Река Ючинико имеет один главный приток — ручей Тайюк-Крик, который впадает в нее в полутора километрах выше озера Клунчатистли. От впадения в Черную до этого места по воздуху пятьдесят шесть километров. В радиусе двадцати пяти километров от слияния Тайюка с Ючинико расположено более тридцати пяти прекрасных форельных озер, в которых попадается радужная форель весом до пяти фунтов. Я цеплял там на крючок десятифунтовых и даже более крупных рыб, которые по всему озеру таскали меня за собой вместе с моим плотиком. В километре к северо-западу от Клунчатистли есть приметный ориентир — так называемый утес Сэнди. На макушку этой скалы, вознесенную на триста метров над долиной, можно въехать верхом. Там хорошо предаваться возвышенным мыслям. В ясные дни за пурпурными горами на западе оттуда видны пики Берегового хребта.

Подобие дороги ведет по северному берегу Ючинико до самого озера Клунчатистли. Там начинаются две главные тропы. Первая следует за течением Тайюка и приводит к озеру Тателькуц (Место ночевки канадских журавлей). Другая огибает озера Хэй и Лавуйе и оканчивается у Татука (Шумные воды) и у озера Фингер в бассейне реки Нечако. Старые дороги и стойбища индейских племен пришли в упадок, но эти два пути, как и многие другие по всей стране, следовало бы обозначать на картах хотя бы для летчиков на случай вынужденной посадки.

Окрестности Клунчатистли богаты археологическими находками из прошлого индейцев: там попадаются наконечники стрел, палицы, ступы с пестиками. Место древних оружейных мастерских в полутора километрах от озера усеяно кремнем и обсидианом. В отличие от района озера Фингер здесь нет кладбища. У северо-западной оконечности озера когда-то было большое селение индейцев-карьеров, но ко времени экспедиции Макензи либо большинство жителей куда-то переселилось, либо население уже начало уменьшаться. На участке длиной в километр следы десятков ям, над которыми индейцы строили зимние жилища. Яму рыли глубиной от трех до трех с половиной метров и шесть — девять метров шириной. Балки вбивали в землю вокруг ямы под углом, так что они сходились над ее центром, где их связывали поперечинами. Каркас покрывали затем еловой корой и обкладывали землей или дерном. Вход был почти под самой крышей, и бревно с зарубками служило лестницей по меньшей мере дюжине домочадцев. Селение Клунчатистли лежало на пересечении дорог, хотя и в стороне от главного пути с востока на запад, проходившего вдоль Черной. Судя по всему, оно имело важное значение, так как тропы от него расходятся во все концы и, в частности, ведут в Белла-Кула и Кимскуит, на побережье. От Клунчатистли к главной дороге тропа шла мимо озера Батнуни, огибая западные склоны Тополиных, или Марселевых, холмов и подходя к реке Черной. Она проходила по самому краю Безымянного озера, или иначе озера Файл, где до сих пор еще различим след древнего пути, глубоко втоптанного в землю.

Неверно, что пути, по которым Макензи шел до Белла-Кулы, совсем исчезли. Хотя частью это верховые тропы, а частью колесные дороги, все же во многих местах они еще видны. Они были глубоко протоптаны в земле, и их поддерживали и чинили индейцы, путешествовавшие на лошадях и в фургонах среди своих родовых земель, а также скупщики меха, старатели на пути к золотым приискам, первые поселенцы, направлявшиеся от Белла-Кулы к озеру Утса, фермеры, редкие геологические отряды и просто любители природы, ехавшие рыбачить и охотиться в диких местах. Путь, по которому двигался Макензи, был главным маршрутом из глубины страны к побережью. Его содержали в порядке, чтобы «комиссионеры» из внутренних районов могли добираться до побережья и там менять оленьи шкуры, мех и кожу на жир, который прибрежные жители вытапливали из юлагона — одного из видов тихоокеанской корюшки [25] и продавали жителям материка, не имевшим собственных источников этого продукта. Этот «великий путь», каким он представлялся Макензи, был известен у индейцев под именем Жирного Пути.

Каждой весной косяки мелких серебристых двух- или трехлетних рыбок длиной в тридцать сантиметров поднимаются вверх по главным рекам Британской Колумбии и, отойдя на много километров от океана, мечут икру. Это и есть корюшка. Икра оседает на дно и лопается, но клейкая оболочка удерживает каждую икринку на месте. Родители умирают, а молодь вскоре после выклева, в середине лета, скатывается в океан.

Индейцы иногда ловят корюшку небольшой вершей, но для производства масла требуется длинная сеть, которую обычно оставляют на ночь в реке. В старину такие сети плели из волокон крапивы. Рыбешек безжалостно набивают в прямоугольную деревянную кадку, закрывают крышкой, сверху заботливо обкладывают хвоей, чтобы спрятать от апрельского солнца, и оставляют на несколько дней париться в собственном соку. Затем рыбу вываливают в котел и кипятят, а потом в этот огромный чан пузырящегося клея льют ледяную воду и всплывающий жир снимают с поверхности в специальные сосуды. Чтобы выпарить остатки воды, в сосуды кладут раскаленные камни. Жир несколько раз тщательно процеживают и получают чистое масло без малейшего рыбного привкуса, которое употребляется как еда, питье и мазь.

Узкая, но хорошая гравиевая дорога ведет к верхнему мосту через Черную и пересекает реку в долине, в двадцати двух километрах к северу от Назко. Ландшафт оживляют нагуливающие там вес стада крупного рогатого скота. В небольших озерах близ дороги ловится в основном пресноводная нерка сантиметров двадцать пять — тридцать длиной, хотя некогда в одном из этих озер водилась семифунтовая радужная форель. Примерно в полутора километрах южнее моста от дороги на Назко отходит восьмикилометровая грунтовка на запад к нижнему течению Бэцэко, где находится одна из прежних лесных избушек Старого Джо. Главная же дорога продолжает идти на север и в девятнадцати километрах от моста упирается в Уголок Джилли. После скотоводческого поселка у Форельного озера — километров еще через тринадцать — верховая тропа сворачивает в Хуси, к Сухому озеру, и к Тополиной горе. Возле Уголка Джилли есть мост через Ючинико. Здесь дорога разветвляется. К востоку она идет вдоль «высоких берегов» Черной (выражение Макензи) до нижнего моста. Отсюда начинается хорошая, но узкая дорога на северо-восток, к озерам Панчоу и Налтесби и к реке Нечако. Южнее моста путь в основном лежит вдоль старой телеграфной линии компании «Коллинз Оверленд», мимо мелких болот, населенных водоплавающей птицей и пеликанами, и мимо озера Пэнтедж в Кенель. На запад от Уголка Джилли отходит грунтовая дорога, которая вьется по берегу Ючинико и приводит к озеру Клунчатистли. После поворота на Пеликанье озеро эта дорога еще продолжается, и по ней можно добраться до Вандерхуфа и Принс-Джорджа. От северо-восточного конца Батнуни на север отходит грунтовая дорога длиной двадцать два километра до реки Чилако, где она смыкается с дорогой, идущей мимо озера Татук в Вандерхуф.

Макензи прошел расстояние между Фрейзером и Сухим озером за четыре дня. На третий день отряд обнаружил Жирный Путь и двинулся по нему вдоль высокой сухой террасы, которая лежит между нижним мостом через Черную и Ючинико.

Как рассказывает Макензи, на ночь индейцы укрывались только своей одеждой из бобровых шкур. Та, что была на его проводнике, «кишела ползучей мерзостью». Однако на вторую ночь под открытым небом он уже делил постель с проводником и «почивал здоровым сном до утра», хотя и боялся, что не сможет спать из-за запаха рыбьего жира, которым были пропитаны волосы проводника. Тело индейца было вымазано красной глиной. На четвертый день они шли по пересеченной ледниковыми каналами и болотами волнистой равнине, мимо холмистых гряд, друмлинов, образовавшихся при таянии ледников. Большая часть этой территории имеет слабый сток и плохо выраженные водоразделы. Гнетущую тишину прерывает лишь шум леса под ветром, скрип и кряхтенье накренившихся стволов, трущихся о соседние деревья, жалобный крик гагары, возвещающий близость очередного озерца, лай лисицы, визг койота, а то и вой волка, доносящийся откуда-нибудь с холмов. Эти места, не слишком удачно описанные Макензи — может быть, потому, что там и описывать, собственно, нечего, — обладают для меня неизъяснимым обаянием.

Мы с Джимом Хэттером первыми проехали здесь на «пикапе» до озера Клунчатистли в 1947 году, вообще же эти дороги, проложенные большей частью проводниками и скотоводами по следам старых индейских троп, не чинились годами, и ездить по ним лучше всего на вездеходе. Правительство почти ничего не делает для их содержания, не ставит дорожных знаков и указателей. Надписи, которые порой попадаются в стратегически важных пунктах, самодеятельно водружены проводниками и егерями. У моста через Назко есть маленькая лавка и бензоколонка. Бензин можно получить и зарывшись в глушь еще на пяток километров — в фактории Пола, причем по сходной цене. Правда, протирать ветровое стекло там уже приходится самим.

Мы со Слимом доехали до верхнего моста через Черную и выбрали место для ночевки. Река на своей ранне-осенней стадии — с низким уровнем воды — сулила идеальные условия для ловли на муху. Обычно мы останавливаемся не здесь, а забираемся куда-нибудь подальше, где форель покрупнее, но сейчас нам надо было как-то убить время до вечера, и лучшего мы не могли бы придумать.

Слим отправился вниз по течению прощупать кое-какие заводи ниже впадения Назко, а мы с Сэдсэком пошли по берегу Черной вверх. По-моему, самое милое дело быть простым рыболовом-любителем и удить на муху: распихал по карманам набор наживок и запасных поводков — и готов к бою. Я собрал свою складную удочку «харди», насадил для начала наживку «заячье ухо» и повесил бинокль через плечо. Закинув удочку в узкий рукав реки, я выудил и тут же выпустил на волю двух жирных радужных форелей с красивыми пятнами и тонким переливчатым пояском, весом около полутора фунтов каждая.

Выше моста река описывает петлю, и, пройдя по следам скота и звериной тропе всего километр на северо-запад, через лес, по равнине, я вышел к другому концу петли. Одинокая дикуша метнулась на ель. Красный гребешок над глазом птицы показывал, что это самец. Я остановился объяснить этому петушку его дурость, а он сидел и слушал, вскидывая головенкой. Кукши скользили от дерева к дереву, дружелюбно шушукаясь. На сыром песке отпечатались лапы черного медведя, на тропах — следы лосей и оленей. Возле реки с гравиевого вала взлетел белоголовый орлан, который угощался там рыбой. Взрослого орлана легко узнать по белым перьям на хвосте, а лет до трех-четырех он очень похож на беркута. Правда, у беркута на ногах гетры из перьев, а у белоголового орлана лодыжки и лапы голые. Кроме того, беркуты гнездятся и охотятся в более гористых местах. Оба вида питаются больше падалью, дохлой рыбой, убитыми птицами и млекопитающими и, подобно ворону, быстро отыскивают мертвых и умирающих животных.

Я нашел удобный плес и возобновил ловлю. На мелководье стояла лосиха. Бобр плескал хвостом по воде. Я выпустил несколько резвых килограммовых форелей, прежде чем «заячье ухо» вконец истрепалась, и тогда заменил наживку сухой веснянкой. Никакой разницы я не заметил. Содержимое желудка форели обычно показывает, что она глотает подряд все, что выглядит съедобным. Однако порой рыба переходит на монодиету. Это бывает, когда какой-то один вид насекомых вдруг расплодится в изобилии или когда к океану спускается лососевая молодь. Опытные рыболовы выбирают в такое время соответствующую наживку и стараются подать ее как можно естественнее.

Я столкнулся с этим впервые много-много лет назад на ручье, дно которого было вымощено золотистыми камешками. Едва вырвавшись из темницы глубокого каменистого каньона, ручеек свободно вился среди лесных великанов и замшелого валежника. Весело журча, он выбегал из леса, скатывался с отвесного берега и, споткнувшись о гравиевый вал, плюхался в реку. Заводь у истока лежала в тени ольхи, клена и гигантского виргинского можжевельника. В водоворотах и среди вороха ветвей барахтались лепешки пены. Два дерева свалились поперек водоема словно специально, чтобы можно было лечь животом на ствол и глазеть в глубину. Все было сделано точно на заказ для мальчишек, и от нетерпения я чуть не грохнулся в воду, пока туда лез. Черные свирепые насекомые с кусачими клешнями выползали на берег. Они обсыхали на солнце, вышелушивались из шкуры и превращались в стрекоз. Берег был усеян бледно-коричневыми пустыми шкурками, и сперва я даже подумал, что нутро из них высосала какая-то неведомая тварь.

В заводи жила семья форелей, причем семья не без урода: все рыбы были сантиметров по двадцать — двадцать пять, а одна — не меньше сорока. Два дня я бился, пытаясь поймать этого монстра, и перепробовал решительно все. Из-под затопленного бревна рыбища, еле шевелясь, подбиралась к моей наживке, тыкалась в нее носом и, когда у меня уже начинало трепыхаться сердце, уходила назад в нору. Такую не перехитришь. А что если ее заинтересует один из этих черных жуков, выползающих на берег? Правда, насадить его на крючок так, чтобы при этом не загубить, — мудрено. Все же я схватил одну личинку, оторвал голову и клешни у хвоста и насадил то, что осталось, на крючок. Теперь лишь бы провести наживку незаметно мимо остальных. Я осторожно подвел удочку, и наживка повисла над входом в пещеру чудовища. Великан выскочил оттуда и схватил ее так внезапно, что едва не стащил меня в воду. Все объяснилось: я попал на стрекозий пруд, и у форели был в самом разгаре стрекозий мясоед.

Когда мы с Сэком вернулись к палатке, Слима еще не было. Я приготовил обед: сочные бифштексы из карибу, печеную картошку и салат. По мосту загремели копыта — появился Заппо, старший работник Пола. Он спешился, чтобы выпить со мной кофе.

— Косилка сломалась. Надо запчасти добывать. Команда у меня там здоровая. Как говорится, суши в вёдро, коси в дождь, — хмыкнул он, глянув на небо. Высокие перистые облака превратились теперь в остекленевший полог с волокнистыми тяжами. Затемнив полнеба, полог продвигался к востоку. Заппо рысью поскакал в Назко.

Пока на березовых угольях поджаривалось на вертеле мясо, я состряпал горячее питье. Река спокойно текла мимо, тихонько рассказывая о своих тайниках, о полных форелью озерах, о горных ущельях.

— Рыба есть? — спросил я у Слима.

— Штук пятнадцать хороших. Одна около трех фунтов. Брыкаются, как черти.

Мы рано раскатали спальные мешки и улеглись — каждый головой к своему тополю. Перекликались гуси. Я взглянул на часы: полночь, темно, как в яме. Сквозь высоко натянутую кисею облаков еле проглядывает луна. Гусиный хор доносится от устья Назко. Ему отвечают с лёта прямо у нас над головой. Это небольшими стаями прибывают новые с отдаленных прудов, после лета, проведенного вместе с бобрами. Призывно кричат молодые птицы. Объединяются семьи, выбирают вожаков, готовятся к перелету в дальние края.