Черные крылья Ктулху — 2

Хозяин Котовьих топей Джонатан Томас ^{Перевод Ю. Павлова}

Прежде чем включить систему полива газона, Дуайт выглянул из-за шторы гостиной, чтобы проверить, убрались ли садовники. Садовников он не заметил, а вот тщедушный старик, несмотря на изнуряющую июльскую жару уже давно меривший шагами дорожку перед домом, никуда не делся. Старик напоминал бродячую собаку, привлеченную заманчивым запахом. Он то и дело поглядывал яркими, с медным отливом, глазами в сторону дома — зачем? Дуайт никак не мог понять, был ли взгляд старика оценивающим, вопрошающим или презрительным. Если он задумал кражу — на ограбление он вряд ли был способен физически, — то ему не помешало бы вести себя чуть более скрытно. По правде говоря, Дуайт был удивлен, что никто из соседей до сих пор не сообщил об этом откровенно «подозрительном типе» в полицию.

Из-за плеча Дуайта выглянула Эдит, отодвинув штору еще на дюйм, чтобы посмотреть, чем так увлекся муж. Дуайт подскочил от неожиданности.

— Может, ему в туалет захотелось? — предположила Эдит. — Или позвонить. А вдруг его мучит жажда?

— Шел бы он мучиться в другое место. — Дуайт вовсе не считал себя жестоким или высокомерным, но свое высказывание казалось ему вполне справедливым.

— Нельзя, чтобы он и дальше шатался у нашего дома. Что мы будем делать, если его хватит солнечный удар?

Эдит обладала невероятным даром указывать Дуайту, что делать, за мгновение до того, как он решался на это сам. Однако то, что она лишь высказывала его собственные мысли вслух, ничуть не мешало ему чувствовать себя направляемым чужой рукой шариком для пинбола. На всякий случай убрав свои золотые запонки в комод, Дуайт вышел в коридор, по пути споткнувшись о выставленный в ожидании такси багаж. Открыв дверь, он шагнул в сорокаградусную жару и тут же пожелал вернуться обратно в прекрасно кондиционируемое помещение. Потратив несколько секунд на то, чтобы прийти в себя, Дуайт окликнул старика:

— Вам нужна помощь?

К этому моменту старик дошаркал уже до середины асфальтовой подъездной дорожки. Не моргая, он уставился блестящими глазами на Дуайта и облизнул растрескавшиеся губы, прежде чем ответить. Волевой взгляд старика разительно контрастировал с его внешней немощью. Остеопороз скрючил его так, что сушеный стручок фасоли в сравнении с ним был образцом свежести. Смуглая, малокровная кожа старика напоминала Дуайту ядро грецкого ореха — такое же гладкое и морщинистое.

Дуайт совершенно не умел определять на глаз этническую принадлежность людей и даже в упор не мог понять, был старик испанцем, итальянцем или сирийцем. В итоге Дуайт остановился на том, что у старика «средиземноморские» черты лица. Одет он был по-простецки, в застегнутую на все пуговицы белую рубашку с длинным рукавом, свободные брюки цвета хаки и сандалии. Пожалуй, слишком закрытая одежда для такой парилки. Вероятно, у него были проблемы с кровообращением.

— Прошу прощения. Я вернулся на родину после долгого, очень долгого отсутствия, — прокряхтел старик. — Я не вор.

Преисполненное мольбы морщинистое лицо обратилось к Дуайту, но в то же время тон старика был таким, будто хозяин дома ему должен. Дуайту стало не по себе. По акценту старика по-прежнему нельзя было понять, откуда он. Каджун^{11}? Португалец? Мексиканец? Дуайт был в растерянности. Да скажи ты хоть что-нибудь!

— Вы работали на прежних хозяев?

— Я владел этой землей! Здесь осталось кое-что, принадлежащее мне!

Черт! Похоже, Дуайт уязвил самолюбие фасолевого стручка. Хозяйский тон незнакомца окончательно сбил его с толку, но уличить старика во лжи Дуайт не мог, пусть и не понимал, как тот мог владеть землей в этом оплоте неоколониализма, в этой цитадели белого человека в Восточном Провиденсе, где испокон веков жили исключительно сливки общества.

Воспользовавшись замешательством Дуайта, старикашка проскользнул мимо него в дом, как нить в игольное ушко. Дуайт бы и не заметил этого, если бы не удивленный вскрик Эдит, заставивший его поспешить внутрь.

Как этот незваный гость, едва передвигавший ноги, мог так быстро очутиться в гостиной? Дуайт услышал его мяукающий голос:

— Извините, я всего лишь Кастро. Вернулся кое-что забрать.

Эдит по-прежнему стояла у окна, и, судя по ее раскрасневшимся щекам, вздернутым бровям и закушенной губе, этот «Кастро», воздевший руки в старомодном успокоительном жесте, успел вторгнуться в ее зону комфорта. Зажатая между бежевых штор, Эдит отодвинулась от лепечущего незнакомца на расстояние чуть больше вытянутой руки. Дуайт прекрасно понимал ее пусть и чрезмерный испуг. В глазах жены он прочитал: «Я хотела, чтобы ты узнал, что ему нужно, а не приглашал его в дом!» Да уж, с этим вышла промашка, за которую будет не оправдаться, пока Эдит сама не успокоится.

Поэтому Дуайт решил сперва утихомирить Кастро. Дряхлый старикан, должно быть, совсем выжил из ума, если рассчитывает найти здесь что-нибудь, принадлежащее ему!

— Мистер Кастро, присядьте, пожалуйста. Мы сию минуту все уладим.

Недоверчиво, будто ожидая подвоха, взглянув на Дуайта, Кастро отстранился от Эдит, оценил окружающую обстановку и плюхнулся на дорогущее мягкое кресло напротив плазменного телевизора. Дуайт присел на край пухлого дивана напротив заднего панорамного окна, откуда мог видеть собеседника под небольшим углом. Кастро чуть наклонился, чтобы смотреть Дуайту в глаза, отчего тот напрягся.

Несмотря на перенесенный стресс, Эдит натянула на лицо улыбку и отступила от окна, желая внести свой посильный вклад в разрешение неловкой ситуации.

— Желаете что-нибудь выпить? Влажность на улице высокая. — Не глядя на Кастро и не дожидаясь ответа, она прошагала на кухню.

Второпях она очень сильно качала бедрами. Прежде, еще до женитьбы, Дуайт находил это очень привлекательным, лишь впоследствии узнав, что такая походка была у Эдит от природы и она вовсе не собиралась таким образом его соблазнять. Вряд ли Эдит хотела как можно скорее утолить жажду Кастро; скорее, искала повод скрыться.

Кастро проводил ее взглядом, который Дуайт предпочел расценить как благодарный. На морщинистой коже старика было не больше влаги, чем на окаменелом дереве, словно его потовые железы с годами атрофировались. Он наверняка хотел пить, пусть и не поблагодарил Эдит, заметив лишь:

— У вас красивая жена.

Дуайт не нашелся, что на это ответить. Кастро ответа и не ждал, принявшись разглядывать комнату. Он переводил взгляд с японских гравюр то на коринфский пьедестал с бюстом работы Эрте^{12}, то на камин с бронзовыми статуэтками из Бенина. Неужели он все-таки собирался обнести дом, несмотря на уверения в обратном? В голове Дуайта вырос целый список фраз, но он так и не попытался его сократить, озвучив хоть одну из них. Ушлый старикашка наверняка заметил чемоданы в коридоре. Теперь все две недели отпуска в Коста-Рике Дуайту с женой придется волноваться! Кстати, куда там запропастилась Эдит с напитками?

— А вот и я! — нараспев произнесла жена, входя в гостиную с голубой пластмассовой кружкой, наполненной колой.

Она умела выбрать момент. Кастро взял кружку и, задумчиво поджав губы, принюхался к ее содержимому. Когда пена спала, он попробовал напиток на вкус и пренебрежительно поморщился.

— Добавьте-ка сюда хорошего рома, — потребовал он. — Доброго кубинского рома!

Дуайт и Эдит растерянно переглянулись. Их и без того не радовало присутствие в доме чудаковатого незнакомца, а если он еще и напьется? Вдобавок Дуайта смущало то, что Кастро как будто знал о подаренной начальником литровой бутылке «Эдмундо Дантеса», нелегально ввезенной в страну через канадскую границу. Бутылка была надежно заперта в серванте эпохи второго ампира в столовой, дожидаясь особого случая, чтобы быть раскупоренной. Откуда Кастро о ней знать? Он что, ясновидящий? Или его подослал начальник Дуайта, чтобы подшутить? В любом случае отказ почти наверняка грозил обернуться скандалом, ведь Кастро уже успел продемонстрировать всю несдержанность своего нрава.

Эдит с радостью воспользовалась новой возможностью улизнуть. Дуайт услышал, как она шарит в дорогой миске с шоколадными конфетами «Линдт», где был спрятан ключ от серванта. Вскоре раздался щелчок открываемого замка. Чуть склонив голову, Кастро также внимательно слушал. Новый щелчок, царапанье стекла по стеклу и дереву, а затем — скрип и хлопок выдернутой пробки.

Эдит вернулась танцующей походкой и все с той же притворной улыбкой на лице, которая, возможно, могла сбить с толку Кастро, но уж точно не Дуайта. Кастро протянул кружку навстречу бутылке. Эдит держала бутылку на вытянутой руке, и Дуайт в очередной раз подивился ее умению не приближаться к неприятным ей вещам больше, чем было необходимо.

— Скажите, когда будет достаточно!

Улыбка сходила с лица Эдит по мере того, как уровень жидкости в кружке рос и поднялся весьма значительно, прежде чем Кастро сдержанно кивнул. Попробовав баснословно дорогой коктейль, незваный гость довольно причмокнул. Дуайту этот звук напомнил клацанье жвал опасного насекомого.

Черт побери, из-за всей этой суматохи с напитками Дуайт едва не забыл, зачем Кастро проник в дом. Старик окончательно расслабился и наслаждался ромом с колой. Чуть приподнявшись с дивана, Дуайт обратился к нему самым твердым и уверенным тоном, на какой был способен:

— Мистер Кастро, когда мы приобрели этот дом, на чердаке было пусто, в подвале было пусто и во всех кладовках и шкафах тоже было пусто. Что бы вы ни забыли, этого здесь нет — если только мы не пропустили какой-то тайник.

— Забыл? — презрительно фыркнул Кастро.

Угнездившись поудобнее в бордовом кожаном кресле, он сделал еще глоток и блаженно улыбнулся.

— Прошу вас, миссис Никерсон, присядьте. — Вытянув руку в направлении дивана, Кастро несколько раз крутанул пальцем в воздухе.

Вздохнув, Эдит решила пойти у него на поводу. Ей еще удавалось скрывать раздражение, но улыбка окончательно сошла с ее лица. Дуайт гадал, кто сорвется первым — хозяйка или гость. Чем-чем, а терпением Эдит не отличалась. Подождите-ка, а откуда Кастро узнал их фамилию? Дуайт всполошился, но тут же успокоился. Если позволить старику себя запугать, тот станет хозяином положения. В конце концов, на их почтовом ящике написано «Никерсон». А если Кастро и вправду владел этим домом, то мог где угодно выяснить, как зовут новых хозяев.

— Эти дома вокруг, эти улицы, тротуары и земля под ногами кажутся такими прочными и надежными, будто они всегда были и будут здесь, — начал Кастро. — Но совсем недавно все было иначе.

— Не понимаю, какое отношение это имеет к делу.

Дуайт не хотел выслушивать лекции. Неужели он слишком многое позволил старикашке?

Словно в подтверждение этого, Кастро раздражающе медленно, причмокнув, отпил из кружки.

— Взять хотя бы тот участок земли, на котором стоят эти большие дома с садами. Тысячи лет на этом месте было болото — рассадник болезней и опасных насекомых. Еще каких-то сто лет назад здесь оставались заболоченные участки. Первые поселенцы, англичане, прозвали эти места Котовьими топями, а улица, ныне известная как Олни, звалась Котовьей тропой и вела прямиком к болоту. Теперь болото засыпано, но кто сказал, что оно исчезло навсегда?

— Впервые об этом слышу. Да и какая разница, было тут болото или нет? — огрызнулся Дуайт, разозленный тем, что Кастро сравнил его элитный район с рассадником малярии. — Почему мы вообще должны вам верить?

Кастро равнодушно пожал плечами:

— Многие люди даже не знают, какие тайны хранит их собственный задний двор.

— Кажется, я понимаю, о чем вы, — вмешалась Эдит. — Я слышала, что на месте Элтон-стрит раньше был овраг. Но как это связано с принадлежащей вам вещью?

— Овраг? Абсолютно никак не связан, — хитро подмигнул Кастро.

Разумеется, старик лишь строил из себя чудака. Можно подумать, что его паясничанье кого-то обманет!

— Хорошо. В таком случае объясните, — продолжил Дуайт, не в силах остановиться, пусть и чувствовал, что все глубже заглатывает наживку, — почему здешние топи были названы Котовьими?

Кастро многозначительно поднял указательный палец и поводил им туда-сюда, словно говоря: «Всему свое время, сынок».

— Мне пришлось потратить некоторое время, чтобы убедиться, что мое сокровище по-прежнему у вас. Чтобы объяснить, как это сокровище здесь оказалось, понадобится еще время.

«Боже, ну выкладывай ты!» Дуайт был готов вспылить и уже сожалел о том, что вообще выглянул из окна. Эдит, очевидно, переживала те же эмоции.

— Все началось с гонений на веру, но это лишь одна из причин моего появления здесь. — Кастро жадно отхлебнул из кружки. — В стародавние времена, в Андалусии люди свободно поклонялись любым богам. Но после изгнания мавров те, кто не следовал христианским канонам, подверглись преследованиям и больше не могли там оставаться.

«О нет, — простонал про себя Дуайт, — неужели он собирается пересказывать нам историю начиная с тысяча четыреста девяносто второго года?»

Кастро определенно собирался, и Дуайт наверняка бы нервно заерзал, если бы непрерывная болтовня старика не вгоняла его в сон.

— Инквизиция и войны на религиозной почве распространились по всей Европе. Самым надежным способом спастись было присоединиться к португальским мореплавателям и отправиться в земли, где еще не ступала нога христианина и где не обитали завистливые божества. Пусть португальцы и построили на месте нынешнего Ньюпорта форт и церковь, чтобы обращать в свою веру индейцев-ниантиков, здесь, на территории современной Новой Англии, было безопаснее всего. Прошло лишь несколько лет, и, как и ожидалось, священники с солдатами перебрались из этих краев к месторождениям золота и серебра, туда, где процветала торговля. Пилигримы, оставшиеся в форте переживать шторма и ураганы, были вскоре позабыты. Прошло время, и о португальском присутствии остались напоминать лишь видимые с моря развалины церкви, ставшие для картографов ориентиром задолго до появления первых протестантских колоний.

Необъяснимо, но чем больше Кастро пил, тем четче становилась его дикция. Он рассказывал грамотно, с выражением, что нельзя было объяснить простой любовью к теме повествования.

— Таким образом, вместо католических догм здесь прижились другие. Безо всякого вмешательства извне они процветали, привлекая как коренное население, так и последователей из Старого Света, решившихся искать приют на американских берегах. Во избежание конфликтов с вождями и шаманами местных племен новоприбывшие обосновались на землях, имевших дурную славу, — болоте к северу от бухты. Там они спокойно предавались возлияниям и совершали тайные обряды во имя божественных сил земли, моря и звезд. Индейские вожди не трогали болотных жителей, не желая навлечь на себя гнев этих незнакомых богов.

Осушив кружку до дна, Кастро аккуратно поставил ее на пол у кресла. В глазах Дуайта он успел превратиться из слабоумного старика в настоящего безумца, и это был еще не конец. Сбежать и незаметно вызвать полицию казалось наилучшим решением, но тут Кастро продолжил лекцию, и Дуайт решил подождать следующей паузы, чтобы лишний раз не сердить и без того вспыльчивого гостя.

— В те времена единственными англичанами на этих берегах были приезжавшие на лето рыбаки. Их интересовали только выпивка и индейские женщины. Именно эти рыбаки, а отнюдь не прибывшие спустя столетие переселенцы дали Котовьим топям их имя. Позднее считалось, что своим названием болота были обязаны завезенному сюда котовнику или обитавшим в округе многочисленным рысям, но всему виной были кошки рыбаков, охотившиеся на болоте на мышей и насекомых. — Кастро тихо сложил руки, направив пальцы на Дуайта. — Вот и ответ на ваш вопрос, мистер Никерсон.

Дуайт не придумал ничего лучше, кроме как беспомощно кивнуть. Его словно уносило бурным, опасным потоком, и все его силы уходили на то, чтобы держать голову над водой. Был ли рассказ старика всего лишь потоком слов?

Эдит выглядела такой же отрешенной, как и он сам.

— Болотные жители не мешали кошкам плодиться, ведь животные были достойным подношением их всемогущим, алчущим поклонения божествам. Еще более достойным подношением считалась человеческая кровь, источником которой были рыбаки — либо пьяные и потерявшие всякую осторожность, либо пойманные взбешенной родней поруганных ими индейских девушек. Голыми и связанными их приносили на болото. Даже когда рыбаки пропадали целыми экипажами, мало кто о них вспоминал, а те, кто вспоминал, во всем винили жестокие воды Атлантики.

Дуайт убеждал себя, что безумная история — лишь плод воображения старого болвана. Наверняка его подослал начальник, чтобы разыграть Дуайта перед отпуском. Это вполне в его духе. В любую минуту Кастро, сам начальник или кто-то еще раскроют карты.

— Миссис Никерсон, вас заметно взволновали последние подробности моей истории. Позвольте успокоить вас: в те времена многие были рыбаками, насильниками и работорговцами в одном лице.

Кастро продолжил рассказ, не дожидаясь реакции Эдит:

— Как и мы когда-то, первые английские поселенцы прибыли сюда, спасаясь от гонений. Они расселились вокруг бухты, иной раз в пределах слышимости от алтарей, на которых мы приносили в жертву кошек, но в таких случаях притворялись глухими, ведь репутация этих животных в те времена была, мягко говоря, сомнительной. Миссис Никерсон, я вижу, что вы вновь потрясены, но ничего не поделаешь — ваших предков действительно не волновала судьба бедных котиков.

Руки Кастро по-прежнему были сложены, но теперь двигались будто по собственной воле. Они неритмично дергались то назад, то вперед, то вверх, то вниз, словно их притягивали неведомые полюса. Это вконец взбесило Дуайта, но он так и не нашел слов, чтобы заставить старика остановиться. По крайней мере Эдит, благослови ее Господь, собралась с духом, чтобы съязвить:

— Мистер Кастро, вы всерьез считаете, что мы поверим россказням о том, что Провиденс основали ведьмы?

— Ну что вы, миссис Никерсон, — спокойно поправил ее старик, — ведьмы любят кошек. Большинство ваших предков допускали ту же ошибку, что и вы, и никто даже не пытался осознать всю глубину пропасти, отделяющей мои верования от ваших дурацких суеверий. Однако число ваших предков неукротимо множилось, и со временем они стали селиться все дальше от берега. То, что творилось за Котовьей тропой, стало понемногу их беспокоить, и они решили выгнать болотных жителей из их векового пристанища. В спешном бегстве жертвы ненависти рассеялись кто по необжитым лесам, кто по далеким портам, где никто их не знал и не ведал о путях, ведущих к бессмертным сущностям, способным преумножить людскую мудрость и сделать человека неуязвимым как для ему подобных, так и для самого времени.

Дуайт решил, что теперь самое время для появления кукловода, если таковой существовал. Но черные настенные часы равнодушно тикали, и никто не появлялся.

— Между тем ваши невежественные предки яро стремились прогнать мой народ не только с обжитых земель, но и из памяти. Тогда мы считали это величайшим оскорблением, но время показало, что так было к лучшему. Среди этих лицемерных очевидцев нашего существования лишь Уильям Блэкстон сохранил дневник, в котором упоминалось о нас. Этот дневник сгорел вместе со всей библиотекой Блэкстона через несколько дней после его смерти.

— И это никому не показалось подозрительным? — осмелился спросить Дуайт.

— Уильям Блэкстон умер от вполне естественных причин. — Если это и было так, кривая усмешка Кастро вовсе не выглядела невинной, будто он все равно скрывал правду за завесой таинственности. — По слухам, шифрованные заметки о моем народе сохранились также у Роджера Уильямса, но их так никогда и не расшифровали. А возможно, он просто любил клеветать на всех своих соседей. Вы знаете, что его останки превратились в яблоневый корень?

Что? Дуайт опешил настолько, что даже не чувствовал под собой дивана, будто его ноги отнялись, а дух покинул тело.

— Мистер Кастро, вы действительно убеждены, что в нашем доме находится нечто принадлежащее вам? — спросил он. — Вас не затруднит сказать хотя бы, что это? Желательно уложившись в одно простое предложение.

Губы Кастро расплылись в блаженной улыбке. Или снисходительной? Его медные глаза, напротив, потеряли всякое выражение, став похожими на змеиные.

— Величайшие наставники моей религии скрывались в дебрях Катая^{13}. Новообращенным не хватило бы и трех жизней, чтобы сравниться с ними в мудрости.

Руки Кастро продолжали двигаться сами по себе, будто плетя «кошкину люльку» без веревки. Вот только формы, которые чертили пальцы старика, расплывающиеся и по спирали устремляющиеся одна к другой, не соединяясь, вызывали у Дуайта тошноту. Он чувствовал приближение беды, но у него все равно не хватало духа отвести взгляд.

— Наставников, в совершенстве овладевших секретными искусствами Катая, не могло быть слишком много — это неминуемо привело бы к бессмысленному и беспощадному конфликту, — и потому, познав главные таинства, я отправился странствовать и наконец осел в Луизиане. Там, на новом болоте, я несколько десятилетий учил новых последователей, пока очередные недоумки, возомнившие себя представителями закона, снова не прогнали нас. Меня поймали и уже готовы были казнить, но я прикинулся слабоумным метисом и обманул их. Стоило моим тюремщикам на секунду расслабиться, как я воспользовался своими религиозными знаниями и сбежал. «Разыграл расовую карту»^{14} — так, кажется, это теперь называется?

Кастро недовольно скривился. Его руки продолжали свою нечестивую пляску.

— Когда это было?

Эдит крепко сжимала бутылку «Эдмундо Дантеса», не выпуская ее из рук с того самого момента, как села на диван. С ее стороны было наивным считать, что после всех увиливаний Кастро даст ей прямой ответ.

— В те времена ваш прекрасный ром, да и любой другой алкоголь, был вне закона, — ответил Кастро.

— Хотите сказать, что вы жили еще в тысяча девятьсот двадцатых?

Врет и не краснеет! Сколько же ему тогда лет? Больше ста?

Кастро презрительно нахмурился, разочарованный тупостью Дуайта.

— Сколько лет назад вы жили в этом доме? — спросила Эдит, не дождавшись ответа на вопрос мужа. В ее тоне не было ни капли любопытства, будто она держала в себе куда более волнующие вопросы. Неужели она настолько превосходила Дуайта умом?

— Я никогда не жил в этом доме.

Судя по тому, как Эдит побледнела, Кастро, сам того не ведая, ответил на другой ее вопрос — тот, что она боялась задать. Бешеный танец старческих пальцев не прекращался ни на секунду. Почему Эдит не настаивала на том, чтобы старик покинул их дом? Дуайт и сам бы это сделал, если бы смог сосредоточиться.

— Давайте расставим все по местам, — осторожно предложила Эдит. — В начале вашего эпического повествования вы намекали, что прибыли сюда с переселенцами из Европы и поселились на болоте, которое якобы здесь было. Таким образом, выходит, что вам больше четырехсот лет?

— Нет, что вы, мне не четыреста лет.

С толикой ревности Дуайт заметил, что Кастро был куда более снисходителен, когда неверные предположения высказывала «красивая» Эдит. Раз она так понравилась старику, то, может, ей стоило бы попросить его прекратить эти игры руками?

Медные глаза Кастро сверкнули, словно потешаясь над молчаливым негодованием Дуайта.

— Во время моего пребывания в Катае я бродил по горам Сычуаня, любуясь реликтовыми метасеквойями. — Кастро принялся говорить нараспев, еле слышно, и Дуайту пришлось вытянуть шею и напрячь слух. Чтобы раскрыть свой возраст, старик вновь избрал витиеватый путь. — Эти деревья заставили меня размышлять о природе хищных растений. Иногда я замечал, что мухи и пчелы, садившиеся на мягкие зеленые предпобеги, буквально растворялись в них, оставляя после себя лишь блестящую бескрылую оболочку. Я предположил, что в хвое содержатся некие соки, способные переварить насекомое. Химический состав растения и уязвимость к нему насекомых предопределили то, что секвойя стала, по сути, хищником^{15}, нуждающимся в животном белке.

Дуайт лишь растерянно сидел, едва вникая в суть лекции. Полоумный сектант теперь изображал из себя ботаника с сомнительными постулатами. Мало того, его акцент практически исчез. Убрать еще пару дифтонгов, и старик спокойно сможет вести вечерние новости.

— Я понял, что те деревья, которые питались соком жертв, были способны размножаться куда эффективнее остальных. Таким образом, некоторые плотоядные виды смогли полностью вытеснить своих сородичей вплоть до полного их исчезновения.

Кем же на самом деле был Кастро? Эту загадку не могла решить даже Эдит, а о Дуайте и говорить нечего. Выбирая между двумя крайностями — опасным психопатом и безумным гением, Дуайт склонялся к первому. В его понимании Кастро был невероятно красноречивым, но безнадежным социопатом. Дуайт привык судить о людях по одежке и избегать неприятных личностей и потому решил считать научные заключения старика лишь бредовым отступлением от его столь же бредовых исторических фантазий.

— Ранним плотоядным растениям требовалось умение обездвиживать жертву, как это делают пауки или другие хищники, при этом не сдвигаясь с места.

Кастро замолк, будто его рассказ подошел к логическому концу. Его руки, столь настойчивые в своем колдовском кружении, обмякли и опустились на колени.

Блеск в глазах Кастро стал еще ярче и, казалось, осветил даже морщины на его лице. Теперь на Эдит и Дуайта смотрела торжествующая маска. Вдобавок в ноздри Дуайту ударил запах мускуса, будто Кастро, неподвижный, словно окаменелое дерево, от возбуждения выпустил этот аромат не из атрофировавшихся потовых желез, а из какого-то другого места. К запаху примешалась вонь застарелой мочи и грибка с примесью тухлятины и тлена — так пахло тело старого соседа, которое Дуайту как-то пришлось опознавать в холодном морге. Дуайт попытался отодвинуться подальше от этой мерзости, но не смог и пальцем пошевелить. Он был словно муха на предпобеге древней метасеквойи, словно жертва гипноза — или чего-то иного, сотканного неугомонными руками Кастро.

— Пришла пора, — возобновил рассказ Кастро, — открыть вам истину, о которой вы и сами догадываетесь. В те мрачные времена, когда не было ни этих домов, ни дорог, эти места принадлежали мне. Воды и грязь Котовьих топей скрывают священный для меня предмет, поспешно спрятанный от недругов. У меня было множество последователей, мне приносили жертвы, под моим руководством проводили ритуалы, и когда всемогущие силы, что бушевали на земле до начала времен, вернутся, чтобы положить конец ходу истории, я восторжествую. В будущем, когда звезды сойдутся, я обрету истинное величие — я, кто в стародавние времена звался Хозяином Котовьих топей.

— А с нами что будет? — Прежде низкий, протяжный голос Эдит стал глухим, напряженным, словно ее голосовые связки распухли и перекрыли дыхательные пути. — Почему мы не можем пошевелиться?

Кастро с удивительным проворством вскочил, отряхнул невидимую пыль с рубашки и развел руками. В его осанке не осталось ни намека на остеопороз.

— Вы, по вашим собственным словам, на своем законном месте. Зачем вам его покидать?

Безмятежная улыбка Кастро никак не сочеталась с беспощадным взглядом его медных глаз.

— Мы ведь вам ничего не сделали! — Дуайт вложил все силы в произнесение слов, но его голос все равно был неестественным и булькающим.

— Мистер и миссис Никерсон, вы ведь гордитесь своей безупречной родословной? Вашими предками, что выстроили города на месте дикой природы, или, как вы любите говорить, «нанесли их на чистый лист»? Как ни взгляни, вы ничем не отличаетесь от тех, кто истреблял коренное население, и тех, кто истреблял нас. То, что я пришел получить, — лишь малая толика того, что я потерял по вашей вине.

— Но мы не имеем отношения к тому, что делали наши предки! — Дуайт давился каждым слогом, но Кастро прекрасно его понял.

— Пусть так, но вы их прямые наследники. Верно? — Улыбка Кастро стала такой же мрачной, как и взгляд. — Будете это отрицать? Встанете и оспорите это утверждение? Нет? Так я и думал.

— Умоляю, позвольте нам помочь. Что бы вы ни искали, мы отыщем это для вас. — Сдавленная мольба Эдит свидетельствовала о том, что она паникует не меньше Дуайта. Кастро наверняка задумал навсегда оставить их неподвижными. — Все, что угодно!

— Люди всегда готовы продать душу дьяволу, — заметил Кастро. — Но не стоит приплетать его сюда и усложнять ситуацию. Я веду дела не с ним.

Шагнув к Эдит, Кастро вырвал бутылку «Эдмундо Дантеса» из ее рук, словно пробку штопором. Пальцы Эдит остались сжимать воздух.

— Позвольте еще раз поблагодарить вас за угощение. Порадовали старика. Если помните, я не уточнял, когда именно мне понадобится ром. В любом случае вам он теперь без надобности.

Дуайт услышал, как сандалии Кастро шлепают по кухонному линолеуму. Следом раздался скрип двери, ведущей во вторую гостиную, а спустя еще мгновение массивная задняя дверь распахнулась с таким грохотом, что дом содрогнулся. Сквозь панорамное окно Дуайт мог следить за тем, что Кастро делал на заднем дворе. Раздобыв в гараже лопату, старик ожесточенно копал землю в тени — какое совпадение — молодой метасеквойи, подаренной Дуайту на новоселье начальником. Тут на Дуайта снизошло озарение, которое можно было в равной степени считать первым признаком психоза. Насколько хорошо он знал своего начальника? В частности, его религиозные убеждения?

Несмотря на ужасающую жару, Кастро пахал как вол. Время от времени он оставлял лопату в земле и прикладывался к бутылке рома, причмокивая толстыми губами. Дуайт ухмыльнулся бы, но не мог. Был еще шанс, что последнее слово останется не за Кастро. Лишь час назад садовники обработали траву химикатами, которые остаются токсичными трое суток. Что, если доза современных технологий свалит древнего демона? Но, глядя на неиссякаемую энергию демона, надеяться на это не приходилось, и Дуайт все больше падал духом. Галлон пестицидов был Кастро нипочем. Но может, он копает не в том месте? В таком случае поделом ему. С чего он вообще решил уничтожить именно этот участок ненаглядной Дуайтовой лужайки?

Кастро уже по грудь углубился в яму, окруженный горами песка и глины. Нагнувшись, он пропал из вида, но тут же выпрямился. Черт побери, у него в руках что-то было! Нечто размером с небольшую табуретку или пуфик. Кастро аккуратно, нежно поставил предмет на присыпанную землей траву. Чутье, приведшее его к дому Никерсонов, не подвело его и на этот раз. Он благоговейно протер артефакт носовым платком, очистив от земли и корней, и Дуайт смог разглядеть, что предмет был сделан из зеленоватого камня. Понять, что именно представлял собой артефакт, было невозможно. Подумать только: эта штуковина была зарыта на его лужайке почти четыреста лет назад!

Опершись на траву, Кастро подтянулся и выбрался из ямы. Стряхнув с себя грязь и не возымевшие действия пестициды, он осушил до дна «Эдмундо Дантеса» и одной лишь узловатой рукой поднял и прижал к груди свой увесистый трофей. Не выказывая ни малейшего желания прибрать за собой, Кастро прошагал к задней двери и вновь исчез из поля зрения Дуайта. Он лишь мельком увидел зеленую массу, расчерченную пополам белым рукавом рубахи, но так и не понял, что же изображал артефакт — приземистое каменное изваяние непонятно кого. Дуайту показалось, что он заметил переплетенные крылья, когти, щупальца и глаза — все несвязное, непропорциональное, напоминающее то ли оптическую иллюзию, воплощенную в неведомом минерале, то ли кучу отходов на полу какой-то жуткой мясницкой лавки перед самым закрытием.

Когда Кастро скрылся, Дуайт попробовал сопоставить друг с другом две разрозненные части изваяния. Звук закрывшейся автомобильной дверцы привел его в чувство. Перед домом завелся двигатель и вскоре умолк. Вот черт, похоже на «форд-эксплорер» босса. Спохватившись, Дуайт покосился в сторону и обнаружил, что Эдит исчезла.

Ему вспомнилась забавная сцена из фильма, который он видел, будучи студентом. Это был старый — пусть и не настолько старый, как Кастро, — немой немецкий фильм. В той запоминающейся сцене вампир выбирался из гроба, вскидывал его себе на плечо и расхаживал с ним. Каким бы смешным это ни казалось, но Кастро превзошел немецкого кровососа, за раз прихватив и статую, и жену Дуайта. Безусловно, Дуайту было тревожно за судьбу жены, но за свою он тревожился куда сильнее.

Они с Эдит собирались в отпуск. Доставку почты отменили, садовники приехали и уехали, а коллеги и соседи были предупреждены, что в ближайшие две недели Никерсоны будут отдыхать на райских пляжах. Никто о них не вспомнит. Никто не побеспокоится и не позвонит в дверь.

Тянулись дни и ночи. Поначалу Дуайт испражнялся под себя, но вскоре от голода и жажды перестал. Голод и жажда довольно быстро отпустили его, оставив дрожать под кондиционером. В конце концов Дуайт перестал что-либо чувствовать. Боль ушла, все чувства атрофировались, как потовые железы Кастро много столетий назад. Ушли и гнев, и негодование по поводу того, что каменная глыба Кастро оказалась на его, Дуайта, лужайке, а не во дворе кого-нибудь из его соседей, в равной степени заслуживавших медленной смерти на бывших Котовьих топях. Дуайт больше не злился на Эдит за то, что по ее вине он впустил Кастро в дом. Лишь одна мысль осталась в его голове, да и та возникала все реже: рано или поздно жажда и голод его доконают.

Дуайт уже не мог оценить ту иронию судьбы, по которой через беспечно оставленную Кастро открытой заднюю дверь в дом пробрался бродячий кот и принялся по-хозяйски драть занавески и обивку мебели. Не услышал он и грохот, с которым кот повалил бюст Эрте с пьедестала.