Чёрный Рыцарь

Глава 37

Ксандер

На лице Ким несколько выражений, которые я больше никогда не хочу видеть.

Первая та бледная, впалая, с перерезанными запястьями.

Вторая, как она плачет, потому что она делает это с такой болью, что это разрывает меня на части.

Третья, фальшивый взгляд и улыбки из прошлого, когда она заставляла себя казаться нормальной.

Теперь я нахожу другое.

Страх.

Когда она лежит в моих объятиях, мы смотрим друг на друга, она смотрит на меня расширенными глазами, а ее подбородок дрожит, хотя она явно пытается это контролировать.

Это не работает.

Она вот-вот сломается, и ничего не поделаешь.

Наблюдая за ней, я жалею, что не было возможности остановить это. Если это означает, что я должен вырвать свое сердце и положить его перед ней на тарелку, то так тому и быть, черт возьми.

— Ч-что это должно означать?

Я ничего не говорю. Я не знаю, что сказать.

Она сжимает мой бицепс своей крошечной ручкой. Я не могу не смотреть на эти шрамы — длинные, изуродованные и свидетельствующие о том времени, когда у нее не было другого выхода. Даже несмотря на то, что браслет скрывает некоторые из них, они все еще видны и злы на весь мир.

Мир, в котором я оставляю ее одну.

— Ксандер, ты сказал, что будешь скучать по мне. Куда ты уезжаешь? — она настаивает.

Я беру ее руку в свою и касаюсь губами ее шрамов, и, как каждый гребаный раз, она дрожит, будто я целую не ее кожу, а ее душу.

— Чтобы исцелиться, — говорю я против ее самой прекрасной части.

Доказательство того, что она выжила.

— Ч-чтобы исцелиться?

— Реабилитация. Мы с отцом договорились о тридцатидневной программе, но она может продлиться и до шестидесятидневной.

— Ох, — слово слетает с ее губ на одном дыхании.

Она рада этому, но, как и я, в выражении ее лица таится неминуемая гибель.

Факт нашей разлуки.

Я глажу ее зеленые пряди по спине. Еще одна прекрасная часть — ее причудливое старое «я» просвечивает насквозь. Это доказательство того, что маленькая девочка все еще там, сломленная, но способная собрать свои части воедино.

— Потом вся эта чертова буря с моей матерью. Если она продолжит свои угрозы, мы будем под пристальным вниманием за то, что мы брат и сестра, а я не хочу, чтобы ты была в центре этого.

Она кладет руку мне на рот, прерывая мое предложение.

— Мне все равно, что говорит мир. Ты никогда не был и никогда не будешь моим братом. У меня есть один брат, и это не ты.

Я целую ее пальцы, прежде чем убрать их.

— Спасибо, блядь, за это.

Она прикусывает уголок губы.

— Папа говорит, что нам, возможно, придется уехать из страны.

— Мой тоже упомянул об этом.

— Мне все равно, ты же знаешь.

— Нет? — она переплетает свои пальцы с моими.

— Меня удерживают не места, а люди. Это место мой дом, потому что вы все в нем. Если мы поедем вместе, то просто переедем домой.

Я рад, что она так думает, хотя и забывает о важных вещах — таких, как наши друзья и все, кого мы знаем. Но я держу это при себе и меняю тему.

— Если бы этой дерьмовой бури никогда не случилось, куда бы ты планировала поехать в следующем году?

— Имперский колледж, и я собиралась взять Кириана с собой. Ни за что на свете я не собиралась оставлять его с Джанин. Теперь, когда папа рядом, мои планы немного изменились.

— К чему?

— Я не знаю. Небо мой предел. — она гладит меня по тыльной стороне ладони. — Что насчет тебя? Ты все еще хочешь поступить в Гарвард?

— Откуда ты об этом знаешь?

Она краснеет.

— Я слышала, как ты однажды разговаривал с Льюисом.

Я ухмыляюсь.

— Сталкерша.

— Заткнись. Ну что? А ты?

— Нет.

— Почему нет?

— Я хотел поступить туда только потому, что это самое далекое место, куда я могу уехать, чтобы находиться подальше от тебя. Я выбрал этот университет, чтобы сбежать от тебя. Теперь этого не произойдет, даже если ты будешь умолять об этом.

Ее улыбка заразительна, и я не могу удержаться, чтобы не притянуть ее щеку к себе и не поцеловать.

— Тогда каков твой план сейчас? — спрашивает она.

— Ты.

— Я-я?

— Да, ты. Куда бы ты ни отправилась, я за тобой.

— Ну же. У тебя, должно быть, есть какая-то мечта. Тебе все еще нравится читать экономическую часть новостей?

— Да, нравится.

— Значит, ты следишь за бизнесом?

— Возможно, но только если это не будет держать меня подальше от тебя.

— Конечно, не будет. Кроме того, для успеха нужно чем-то жертвовать.

— Единственная жертва, которую я приношу, это реабилитация. Я имею в виду исцеление, а не жертвоприношение.

Выражение ее лица меняется, а темно-зеленые глаза наполняются горечью.

— Когда ты уезжаешь? — спрашивает она тихим голосом.

— Завтра.

— Так скоро? — ее слова обрываются в конце.

— Да, друзья Льюиса Найта работают быстро.

— Да.

— Мне жаль.

Я тоже не хочу уезжать так скоро, но я все равно должен это сделать, так что я мог бы с таким же успехом сорвать это как пластырь.

— Не надо. — она наклоняется и касается своими губами моих. — Я горжусь тобой.

— Я тоже горжусь тобой, Грин.

Слеза скатывается по ее щеке, и она быстро вытирает ее.

Я беру ее за подбородок.

— Эй, в чем дело?

— Просто я так долго ждала, чтобы услышать, как ты скажешь мне что-то подобное.

Я целую ее, вырывая слезу.

— С этого момента ты будешь слышать это все гребаное время. Ты моя, Грин, и я буду защищать тебя ценой своей жизни.

— Я тоже буду защищать тебя.

— Да? От кого?

— От самого себя. От всего мира. От любого, кто попытается причинить тебе вред.

— Так ты теперь мой рыцарь?

— Ага. Привыкай к этому.

— Дай мне подумать над этим.

Я притягиваю ее к себе и поднимаю ее ногу, чтобы я мог погрузиться в неё.

Она уже мокрая. Мы оба стонем, когда я погружаюсь глубоко в нее.

Я трахаю ее так же медленно, как и время, которое прошло, пока я ждал ее эти семь лет.

Я трахаю ее, глядя на нее, давая понять, что она для меня. Мне не нужно быть тридцатилетним, чтобы знать это. Я знал это с того момента, как женщина, которая родила меня, бросила меня, а Ким обнимала меня, пообещав никогда не покидать.

Я знал это, когда она держала меня за руку и плакала вместе со мной, даже когда я сказал ей, что мне не нравится видеть ее слезы.

Тогда я не понимал, что такое левитация в моей груди, но сейчас понимаю.

То, что я чувствую к Ким, связано не только со связью наших тел или нашей историей, но и с нашей болью. Дело в том, что ее присутствие притупляет пустоту, как никогда не притупит алкоголь.

Оргазм, который обрушивается на нее, потрясает нас обоих до глубины души. Она обнимает меня и прячет лицо у меня на шее, шепча:

— Я люблю тебя, Ксан. Я так долго была влюблена в тебя, что не знаю, когда это началось и закончится ли когда-нибудь.

И вот так я просто становлюсь потерянным.