Честь самурая

Персонажи и места действия

Сайто Тацуоки — князь Мино

Ояя — сестра Нэнэ

Сакума Нобумори — старший вассал князя Нобунаги

Экэй — буддийский монах из западных провинций

Осава Дзиродзаэмон — комендант крепости Унума, старший вассал Сайто

Хикоэмон — имя, данное Хатидзуке Короку, когда он стал стражником Хидэёси

Такэнака Хамбэй — комендант крепости на горе Бодай, старший вассал Сайто

Ою — сестра Хамбэя

Кокума — слуга Хамбэя

Хорио Москэ — оруженосец Хидэёси

Хосокава Фудзитака — вассал сёгуна

Ёсиаки — четырнадцатый сёгун из династии Асикага

Асакура Кагэюки — военачальник из клана Асакура

Инабаяма — главный город провинции Мино

Гора Курихара — горное убежище Такэнаки Хамбэя

Суномата — крепость, возведенная Хидэёси

Гифу — название, данное Нобунагой городу Инабаяма

Итидзёгадани — ключевая крепость клана Асакура

Крепость на воде

В те дни на улицах города-крепости Киёсу дети распевали шуточную песенку о приближенных Нобунаги:

Хлопковый Токи — Киносита Токитиро — выступил в поход во главе небольшого войска. От его воинов требовалась полная боевая готовность, но их воинский дух был низок, а дисциплина оставляла желать лучшего. Сибата Кацуиэ и Сакума Нобумори двинулись на Суномату под барабанный бой и с развевающимися знаменами. Токитиро же выглядел скорее чиновником в инспекционной поездке или командиром запасного отряда.

В двух ри от Киёсу отряд Токитиро нагнал одинокий всадник. Он распорядился остановить войско.

— Это же господин Маэда Инутиё! — воскликнул старший в обозе и послал с этой вестью человека к Токитиро.

Приказ остановиться был передан по цепочке, хотя воины еще не успели устать. Командиры и рядовые воины насторожились, потому что не верили в свою способность победить. На лицах всех независимо от чина и должности не было желания вступать в бой.

Инутиё, спешившись, пошел в голову колонны, прислушиваясь к разговорам воинов.

— Вот и привал!

— Так рано?

— Отдохнуть никогда не вредно.

— Инутиё? — Издали завидев друга, Токитиро спешился и бросился ему навстречу.

— Предстоящее вам сражение станет поворотным пунктом в судьбе клана Ода, — неожиданно произнес Инутиё. — Я всецело доверяюсь тебе и полагаюсь на твои силы, но весь этот поход не нравится вассалам, и в городе становится все неспокойнее. Я приехал попрощаться. Токитиро, командовать целым войском — это совсем не то, чем ты занимался раньше. Признайся, ты действительно уверен в своих силах?

— Не беспокойся, — уверенно кивнул Токитиро и добавил: — Я кое-что придумал.

Выслушав затею во всех подробностях, Инутиё нахмурился:

— Я слышал о том, что, едва получив распоряжение князя, ты послал Гондзо гонцом к Хатидзуке.

— Уже слышал? Это ведь страшная тайна!

— Мне сказала об этом Нэнэ.

— Женщины болтливы без меры! И Нэнэ тоже.

— Не беспокойся и не упрекай ее. Я подошел к вашему дому, чтобы поздравить тебя с новым назначением, и нечаянно подслушал разговор Нэнэ с Гондзо. Она только что вернулась из храма Ацута, где молилась за твой успех.

— В таком случае ты, верно, уже сообразил, что я задумал.

— Неужели ты надеешься, что эти разбойники, которых ты просишь о помощи, окажутся надежными союзниками? А вдруг ты не сможешь с ними поладить?

— Смогу.

— Ну, допустим, хотя я и не понимаю, что ты им посулил. Согласился ли их главарь принять твое предложение?

— Не хочу говорить об этом вслух.

— Тайна?

— Взгляни!

Токитиро извлек из-под доспехов письмо и молча протянул его Инутиё. Это был ответ Хатидзуки Короку, доставленный Гондзо накануне вечером. Инутиё, прочитав его, не произнес ни слова, но, возвращая письмо Токитиро, с удивлением посмотрел на друга. Он смешался, не зная, что сказать.

— Надеюсь, теперь ясно?

— Токитиро, это явный отказ! Хатидзука пишет, что несколько поколений его клана находятся в тесных отношениях с кланом Сайто и что бесчестно порвать с ним сейчас и переметнуться на сторону Оды. Недвусмысленный отказ. Или ты углядел что-то между строк?

— То же, что и ты. — Токитиро понурился. — Горько уклончиво говорить с тобой после того, как ты доказал свою верность, примчавшись сюда ради прощания со мной. Умоляю, вернись в крепость и спокойно служи, пока я в походе.

— Значит, ты уверен в себе. Что ж, тебе виднее.

— Не тревожься.

Токитиро велел ехавшему рядом самураю привести коня Инутиё.

— Не трать время попусту, поезжай!

Токитиро вскочил в седло как раз в тот момент, когда привели коня Инутиё.

— Что ж, до встречи! — Махнув другу рукой, Токитиро поскакал вперед.

Инутиё вдруг показалось, что перед глазами у него мелькнули красные знамена без опознавательных знаков. Оглянувшись, Токитиро с улыбкой наблюдал за другом. Огромные красные стрекозы беззаботно порхали в воздухе. Инутиё молча помчался в крепость Киёсу.

Мох в саду был удивительно густым и мягким. Сад усадьбы Хатидзуки походил на храмовый сад, куда не допускают посторонних. Заросли бамбука зеленели под сенью скал. Солнце клонилось к вечеру, вокруг царила тишина.

«Сад многое пережил», — подумал вдруг Хатидзука Короку, войдя в ворота. Этот сад связывал его со многими поколениями предков, в давние времена поселившихся в Хатидзуке. «Неужели и мне суждено сгинуть, не основав славного рода. С другой стороны, — утешал себя Короку, — в таких испытаниях и предки повели бы себя так же». Что-то в глубине его души не поддавалось на подобные уговоры.

В спокойные дни, как сегодня, старый дом выглядел обыкновенным замком, окруженным густой зеленью, и невозможно было представить, что его хозяин — предводитель шайки ронинов в несколько тысяч человек, которые волками рыскали по глухим тропам охваченной злосчастиями страны. Использовав тайных сторонников в Мино и в Овари, Короку обрел достаточную силу и влияние, чтобы не покориться воле Нобунаги.

Проходя по саду, Короку крикнул в сторону главного здания:

— Камэити! Иди сюда, да не забудь оружие!

Камэити, старшему сыну Короку, было одиннадцать лет. Услышав отцовский приказ, он взял два учебных копья и спустился в сад.

— Чем ты занимался?

— Читал.

— Пристрастишься к книгам, так забудешь о Пути Воина. Понял?

Камэити потупился. Мальчик отличался от могучего кряжистого отца и внешне, и по складу характера. Его тянуло к умным беседам и изящным манерам. Всем казалось, что Короку повезло с наследником, но судьба сына не давала покоя отцу. Две с лишним тысячи его воинов были людьми грубыми и невежественными, обыкновенными сельскими самураями. Не удастся главе клана удержать их в руках, так о Хатидзуке вскоре никто и не вспомнит. В мире зверей слабый становится добычей сильного.

Каждый раз Короку, глядя на сына, испытывал страх, что пришел конец их фамильному древу. В душе он бранил Камэити за благородство и страсть к учению. В свободную минуту он учил мальчика боевым искусствам, пытаясь вдохнуть в него хотя бы искорку воинственного духа, которым обладал сам.

— Возьми копье!

— Слушаюсь!

— Прими правильную стойку и нанеси мне удар. Забудь, что перед тобой отец.

Короку с копьем напал на сына, словно имел дело со взрослым соперником.

От громоподобного голоса отца Камэити зажмурился и отступил на шаг назад. Безжалостное копье Короку больно ударило мальчика по плечу. Камэити, вскрикнув, без чувств упал на землю.

Мацунами, жена Короку, уже примчалась в сад, пылая от гнева.

— Куда он тебя ударил? Камэити! Сынок! — запричитала она.

Не скрывая от мужа раздражения, Мацунами распорядилась принести в сад воду и притирания.

Слуги старались держаться подальше от своего господина. Короку имел свирепый вид.

— Глупая ты женщина! — обрушился он на жену. — Нечего плакать и утешать его! Камэити по твоей вине такой слабак. Не умрет! Ступай прочь отсюда!

Мацунами отерла слезы и тем же полотенцем вытерла кровь с разбитой губы Камэити. Она крепко обняла сына. Губу он или прикусил, или разбил о камень при падении.

— Ему ведь больно! Соображать надо, ребенок же перед тобой!

Мацунами никогда не вступала с мужем в спор. Как у всех женщин тех времен, ее единственным оружием были слезы.

Камэити наконец очнулся.

— Все хорошо, матушка. Пустяки, — промолвил он.

Затем взял копье и поднялся на ноги, скрежеща зубами от боли, но, пожалуй, впервые выказав силу воли, которая могла бы порадовать его отца.

— Я готов к бою, — сказал он.

— Вот и ударь меня как следует, пока ты такой решительный, — ухмыльнулся Короку.

В это время в саду появился один из его подданных. Он сообщил Короку, что к главным воротам прибыл какой-то всадник, назвавшийся посланцем от князя Нобунаги. Он привязал лошадь у ворот и заявил, что ему необходимо поговорить с Короку наедине.

— И вообще он какой-то странный, — добавил подданный. — Без спросу прошел через главные ворота, один, без свиты, словно у себя дома. Говорил при этом какую-то ерунду, мол, тут все, как и прежде. Голуби и те гуляют, как всегда. Заметил, что павлония очень подросла… Что-то не похож он на посланца клана Ода.

Короку задумался.

— Как его зовут? — спросил он.

— Киносита Токитиро.

— Ясно!

Сомнения Короку мгновенно растаяли.

— Должно быть, это тот же человек который писал мне раньше. Разговаривать мне с ним не о чем. Отошлите его прочь!

Подданный отправился исполнять приказ.

— Прошу тебя, — сказала Мацунами, — пожалуйста, избавь Камэити от тренировок хотя бы сегодня. Смотри, какой он бледный. И губа распухла.

— Г-м-м… Ладно, забери его.

Короку оставил и сына, и копья заботам жены.

— Не балуй его. И не давай ему много книг. С годами он тебя за это не поблагодарит!

Короку направился к дому. Он было уже снял сандалии, когда перед ним вырос все тот же подданный.

— Господин, приезжий ведет себя странно. Отказывается уходить. Он через боковые ворота прошел на конюшню и разговаривает с конюхом и садовником, словно они старинные его знакомые.

— Я приказал вышвырнуть его! Нечего церемониться с людьми Оды!

— Да я и не выказывал вежливость, но когда люди подступились к нему, грозя перекинуть его через стену, он попросил меня еще раз сходить к вам. Он просил передать, что он тот самый Хиёси, который повстречался вам десять лет назад на реке Яхаги. Держался при этом с таким видом, будто его и пальцем нельзя тронуть.

— Река Яхаги? — недоуменно произнес Короку.

— Вы его не помните?

— Нет.

— Выходит, он и впрямь чудаковат. Побить его, усадить на лошадь, да и погнать до самого Киёсу? — спросил подданный, которому надоело бегать взад-вперед. С лицом, не предвещавшим ничего хорошего для Токитиро, он побежал к воротам. Короку, стоя уже на веранде, внезапно остановил его:

— Стой!

— Слушаюсь!

— А это, случаем, не Обезьяна?

— Вам знакомо это прозвище? Он сказал, что, если вы не вспомните Хиёси, то непременно припомните Обезьяну.

— Обезьяна!

— Вы с ним знакомы?

— Смышленый был парнишка, крутился тут какое-то время. В саду подметал и Камэити нянчил.

— Не странно ли, что он прибыл от самого Нобунаги?

— Занятно! Как он выглядит?

— Очень важно.

— Да ну?

— В короткой накидке поверх доспехов и, похоже, проделал приличный путь. Конь в пыли и в грязи, а к седлу привьючен короб со съестными припасами и другими походными пожитками.

— Впусти его в дом.

— В дом?

— Надо посмотреть, о ком идет речь.

Короку уселся на веранде.

Хатидзука находилась недалеко от крепости Киёсу. Деревня была частью провинции, которой правил клан Ода, но Короку не признавал Нобунагу и не состоял у Оды на службе. Его отец и Сайто из Мино постоянно поддерживали друг друга, а разбойники-ронины умеют хранить преданность. В эти тревожные времена они могли бы не хвастаясь сказать, что держат свои обещания вернее, чем истинно самурайские семьи. Жили они в дикости, разбойничали на дорогах, но шайки ронинов представляли собой семьи, в которых предводитель и его сподручные питают друг к другу родственные чувства. Предательство и бесчестье в таких семьях не допускались. Короку был отцом своим помощникам и устанавливал строгий поводок в шайке.

После убийства Досана и смерти Ёситацу в провинции Мино возникли серьезные беспорядки. На судьбе Короку это отразилось не лучшим образом. Жалованье, которое он получал при жизни Досана, перестали платить с тех пор, как Ода выставил заставы на всех дорогах из Овари в Мино. Но и теперь Короку не хотел отступаться от своих давних обязательств. Враждебность его к клану Ода усиливалась с каждым днем. В последние годы он тайно поддерживал перебежчиков из лагеря Нобунаги и постоянно подстрекал к бунту в провинции Овари.

— Я привел его, господин, — произнес подданный, приближаясь к дому.

Шестеро ронинов на всякий случай окружили вошедшего в сад Токитиро.

Короку мрачно посмотрел на него.

— Подойди! — властно сказал он.

Человек, представший перед Короку, выглядел просто, кратким было и его приветствие:

— Сколько воды утекло с тех пор!

Короку пристально посмотрел на него:

— Нет сомнений, Обезьяна! Ты не очень изменился за эти годы.

Короку имел в виду не лицо Токитиро, а его облик в целом. Он отчетливо вспомнил ту ночь на реке Яхаги десять лет назад, когда Токитиро в грязных обносках, измазанный глиной спал в лодке. Когда мальчика разбудили, он удивил всех напыщенной речью и боевым духом. Потом при свете фонарей увидели, что перед ними странного вида подросток.

Токитиро заговорил почтительно, не желая подчеркивать, как изменилось его положение с тех пор, как он расстался с Короку.

— Боюсь, что в последние годы я не уделял вам должного внимания. Отрадно видеть вас, как обычно, в добром здравии. И господин Камэити, верно, совсем большой… Супруга ваша, надеюсь, здорова? Такое ощущение, будто десятилетней разлуки как не бывало.

Оглядывая деревья в лесу и дом, Токитиро взволнованно начал вспоминать о том, как набирал воду из каменного колодца, как хозяин бранил его, как он носил на спине маленького Камэити и ловил для него цикад.

Короку, однако, не пускался в воспоминания о былом, а только не сводил глаз с Токитиро, и когда наконец заговорил, тон его был резким.

— Обезьяна, — намеренно обратился он к гостю с презрительной кличкой, — стал ли ты самураем?

Вопрос был лишним, достаточно было одного взгляда на одежду Токитиро. Тот, однако, не смутился:

— Да. Вам, должно быть, ясно, что я получаю скудное жалованье, но самураем вот-вот стану. Надеюсь, вы рады. Я проделал утомительное путешествие из лагеря в Суномате отчасти и потому, что хотел порадовать вас своим новым положением.

Короку натянуто улыбнулся:

— Хорошие времена настали, не так ли? Нашлись люди, подобравшие на самурайскую службу даже такого, как ты. Кто твой господин?

— Князь Ода Нобунага.

— Этот невежа?

— Честно говоря… — Токитиро изменил тон. — Я слишком увлекся описанием своей жизни, но сегодня меня зовут Киносита Токитиро и прибыл я к вам по приказу князя Нобунаги.

— Значит, ты гонец?

— А что это мы на пороге? Простите, но я войду в дом!

Не дожидаясь хозяйского приглашения, Токитиро снял сандалии, поднялся на веранду, где сидел Короку, и опустился на почетное место.

Короку, громко хмыкнув, не тронулся с места. Он нехотя повернулся к гостю и произнес:

— Обезьяна?

Токитиро прежде откликался на это имя, но сейчас предпочел промолчать. Он молча уставился на Короку, который неожиданно начал осыпать его насмешками:

— Ну, Обезьяна, что примолк? До сих пор ты разговаривал как простой человек. Ждешь почета как гонец Нобунаги?

— Непременно.

— Тогда убирайся прочь! Слышишь, Обезьяна! Пошел вон!

Короку спустился в сад. Голос его звучал грозно, а в глазах горел опасный огонек.

— Твой князь Нобунага может считать Хатидзуку своей вассальной областью, но почти вся земля Кайто находится в моей власти. Не стану напоминать, что ни я и ни один из моих предшественников не брали у Нобунаги ни зернышка риса. Не ему держаться со мной как со своим подданным. Глупость какая! Уходи, Обезьяна! Осмелишься еще раз нагрубить мне, так я тебя убью! — Пристально посмотрев на Токитиро, он продолжил: — Доложи Нобунаге: что мы с ним равны. Если у него есть дело ко мне, пусть приезжает сам. Понял, Обезьяна?

— Нет.

— Что?

— Стыдно слушать вас. Вы — лишь вожак шайки неотесанных разбойников!

— Что? Да как ты смеешь!

Короку подошел к Токитиро, угрожающе опустив руку на рукоять меча.

— Повтори, Обезьяна!

— Сядьте.

— Заткнись!

— Прошу вас, сядьте. Мне нужно кое-что сказать вам.

— Я приказал тебе замолчать!

— Хочу доказать вам, насколько вы грубы, и научить кое-чему. Садитесь.

— Ты…

— Погоди-ка, Короку. Если ты хочешь убить меня, то лучше места не найти, но стоит ли торопиться? Тебе никто не помешает. Если ты убьешь меня сию минуту, кто преподаст тебе урок?

— Ты… Ты совсем сошел с ума!

— Сядь! Не упрямься! Не важничай. Я хочу сказать тебе не только о князе Нобунаге и о его отношениях с кланом Хатидзука. Начнем с того, что вы оба живете в одной стране — в Японии. Ты утверждаешь, что князь Нобунага не является владыкой всей провинции. Разумные слова, я с тобой согласен, но ошибаешься ты в другом, считая Хатидзуку наследственным владением. Глубокое заблуждение!

— Что ты сказал?

— Каждый клочок земли, будь это Хатидзука или Овари, любой залив и пролив, земля, находящаяся в личном владении, является частью Империи — это главное. Согласен, Короку?

— Допустим.

— Утверждать, что земля принадлежит тебе и обнажать меч в ответ на мои слова, — значит проявлять крайнее непочтение к императору! Простой крестьянин не повел бы себя подобным образом, а ты как-никак предводитель трех тысяч ронинов! Сядь и выслушай меня!

Эти слова Токитиро произнес отнюдь не из желания приструнить Короку, они вырвались наружу непроизвольно, словно под воздействием какого-то мощного импульса.

— Господин Короку, сядьте! Извольте поступить, как вам сказано!

«Кто это?» — изумленно подумал Короку, повернувшись на крик. Токитиро в недоумении огляделся по сторонам. В зеленоватом свете, который падал из сада, в коридоре у выхода на веранду стоял человек в одежде священника.

— Ах, это вы, господин Экэй, — наконец разглядел человека Короку.

— Совершенно верно. Неучтиво кричать на вас со стороны, но меня заинтересовал ваш спор. — На лице Экэя играла легкая улыбка.

— Мы помешали вам. Пожалуйста, простите меня. Я немедленно вышвырну этого грубияна, — хладнокровно ответил Короку.

— Не торопитесь, господин Короку! — Экэй вышел на веранду. — Это вы грубите.

Экэй, гостивший в доме, был странствующим монахом лет сорока. Крепким телосложением он походил на потомственного воина. Достопримечательностью его внешности служил огромный рот. Смекнув, что монах поддержит Токитиро, Короку растерялся.

— Как это я грублю?

— Глупо с порога отвергать все, что говорит посланец. Господин Токитиро просто напомнил, что ни эта деревня, ни вся провинция Овари не принадлежат ни Нобунаге, ни клану Хатидзука. Они являются собственностью императора Японии. Можете ли вы это оспаривать? Нет. Высказывание каких-либо сомнений по этому поводу означает государственную измену и заговор против императора — вот о чем напомнил вам посланец, и он прав. Так что спокойно сядьте и внимательно выслушайте то, что должен передать посланец. А уж потом решайте, принимать или отвергнуть его предложение. Таково мнение смиренного монаха.

Короку, при внешней грубости, вовсе не был невежественным и глупым разбойником. Он знал толк в литературе и обычаях своей страны. Гордился он и своей родословной.

— Прошу прощения! Не важно, какая персона держит речь, в любом случае нужно выслушать говорящего. Такова традиция, поэтому я готов слушать господина Токитиро.

Экэй обрадовался, что Короку утихомирился.

— С моей стороны неучтиво присутствовать при вашем разговоре, поэтому я удаляюсь. Господин Короку, прежде чем вы дадите гостю окончательный ответ, зайдите, пожалуйста, ко мне. Я хочу кое-что сказать вам. — С этими словами Экэй ушел.

Короку кивнул в ответ и повернулся к Токитиро, чтобы извиниться:

— Обезьяна!.. Вернее, достопочтенный посланец князя Оды, какое дело привело вас сюда? Пожалуйста, изложите его покороче.

Токитиро облизнул пересохшие губы. Он понял, что настало решающее мгновение. Сумеет ли он, используя все свое красноречие и хладнокровие, убедить этого человека? Сооружение крепости в Суномате, дальнейшая судьба Токитиро, возвышение или падение клана Ода — все зависело от согласия или отказа Короку на предложение, которое он сейчас выслушает. Токитиро волновался.

— Собственно говоря, ничего нового у меня нет. Речь идет о том предложении, которое я сделал ранее через моего слугу Гондзо.

— Я решительно отказался, о чем известил в письме. Читал мое послание?

— Да.

Видя непреклонность собеседника, Токитиро приуныл:

— Гондзо привез вам мое письмо, а сегодня я передаю вам просьбу князя Нобунаги.

— Не имею ни малейшего желания поддерживать клан Ода, независимо от того, кто меня попросит. Я не хочу дважды писать одно и то же.

— Вы, значит, решили погубить доверившихся вам людей и весь родной край?

— Что-о-о?

— Не сердитесь! Вы дали мне стол и кров десять лет назад. Глубокое сожаление вызывает то обстоятельство, что вы, незаурядный человек, вынуждены прозябать в такой глуши, не находя достойного применения своим способностям. С точки зрения благополучия страны я считаю прискорбным решение, которое обрекает клан Хатидзука на бесславное самоуничтожение. Я предпринял последнюю попытку обратиться к вам, чтобы поблагодарить за доброту, которой вы одарили когда-то деревенского оборванца.

— Послушай, Токитиро.

— Да?

— Ты слишком молод. Ты не можешь достойно представлять своего господина. Ты недостаточно красноречив. Ты не убеждаешь, а сердишь собеседника, а мне, право, не хотелось бы всерьез рассердиться на тебя. Не лучше ли тебе покинуть мой дом, пока ты не зашел непростительно далеко в своих рассуждениях?

— Я не уйду, пока не выскажу всего, что думаю.

— Твое рвение понятно, смотри только, чтобы голова твоя уцелела.

— Благодарю за предупреждение. Слывущее дурацким рвение присуще тем, кто стремится к великой цели и умеет добиться ее. Истинный мудрец не всегда избирает тропу мудрости. Мне кажется, что вы считаете себя умнее, чем я. А на самом деле вы похожи на чудака, который забрался на крышу, чтобы получше рассмотреть пожар в собственном доме. И ни шагу с крыши, хотя пламя бушует со всех сторон. А силы у вас — всего три тысячи ронинов!

— Обезьяна! Побереги голову и придержи язык!

— Разве речь идет о моей голове? Ошибаетесь, о вашей! Если вы сохраните верность клану Сайто, задумайтесь, с кем вы связались! Сайто способны на любое зверство, на подлость и предательство. Или вы считаете, что и в других провинциях человеческие добродетели попираются с такой же жестокостью, как и в Мино? Неужели вам не страшно за своего сына? Разве у вас нет семьи? Последуйте примеру Микавы! Князь Иэясу заключил с кланом Ода договор о нерасторжимом союзе. Клан Сайто рухнет, и вас, приверженцев Имагавы, растопчет клан Токугава. Если вы попытаетесь вступить в союз с Исэ, вас окружит клан Ода. Безразлично, чьего покровительства или союза вы станете искать, никто, даже вы сами не сможете защитить собственную семью. Вам останется одно: вынужденная изоляция и самоуничтожение. Согласны?

Короку молчал, словно онемел, поддавшись красноречию Токитиро. Токитиро говорил с убежденностью в своей правоте, не пытаясь гипнотизировать собеседника пристальным взглядом или подавлять высокомерием. Уверенность в себе, помноженная на вдохновение, прибавляет убедительности речам.

— Еще раз предлагаю вам все тщательно обдумать. Ни один умный человек без негодования не может взирать на безнравственность и произвол, царящие в Мино. Вступая в союз с вероломной провинцией, вы обрекаете себя на уничтожение. Пройдя по этой дорожке до естественного конца, вправе ли вы надеяться, что вашу неизбежную смерть кто-нибудь назовет героической и скажет, что вы достойно прошли Путь Воина? Вам следует разорвать позорный для вас союз и встретиться с моим господином, князем Нобунагой. Справедливо говорят, что Япония кишит воинами, но никто не сравнится с князем Нобунагой и не превзойдет его в полководческом искусстве. Или вы полагаете, что все останется без перемен? Вероятно, не стоит говорить об этом, но сёгунат Асикага изжил себя. Никто не подчиняется сёгуну, а его чиновники давным-давно доказали неспособность управлять страной. Каждая провинция, замкнувшись в себе, окапывается на своей земле, кормит и поит своих воинов, пополняет запасы оружия, правдами и неправдами добывая ружья. Единственный способ выжить сегодня заключается в том, чтобы вовремя распознать, кто из соперничающих князей способен взять власть в стране и навести в ней порядок.

Впервые за всю беседу Короку неохотно кивнул в знак согласия.

Токитиро, почувствовав перемену в его настроении, продолжил:

— Такой человек есть, и он обладает даром предвидения. Только слепец не заметит этого. Храня верность клану Сайто, вы пренебрегаете высшей верностью ради низменной, что прискорбно и для вас, и для князя Нобунаги. Отвлекитесь от повседневных мелочей, окиньте мысленным взором всю Японию. Мне, недостойному, поручено возведение крепости в Суномате, после чего я должен во главе передового отряда войск Нобунаги вторгнуться в Мино. У клана Ода достаточно умных и отважных боевых командиров, и если князь Нобунага не погнушался ввести в их круг меня, в недавнем прошлом ничтожество, значит, он воистину не чета обыкновенным правителям. По распоряжению князя Нобунаги комендантом крепости Суномата станет тот, кто ее построит. Скажите, был ли прежде более подходящий случай, чтобы возвыситься таким, как мы с вами? Я не лукавлю и не хвастаюсь. Я не для того пустился в пространные объяснения. Я решил воспользоваться этой редкой возможностью и поставил свою жизнь на карту, приехав сюда с желанием вас убедить. Если я ошибся, то готов умереть. Я прибыл к вам не с пустыми руками, а с обозом из трех лошадей, груженных золотом и серебром на военные издержки и жалованье вашим людям. Буду весьма признателен, если вы сочтете возможным принять скромный дар.

Едва Токитиро закончил речь, как кто-то окликнул Короку из глубины сада.

— Дядюшка! — произнес самурай, простершийся в поклоне.

— Кто осмелился назвать меня дядюшкой? — спросил Короку, пристально поглядев на воина.

— Сколько лет прошло! — сказал тот, поднимая голову.

— Тэндзо! — воскликнул потрясенный Короку.

— Да, это я, недостойный.

— Как ты здесь оказался?

— Не думал, что придется свидеться с вами, но благодаря доброте господина Токитиро я получил возможность сопровождать его в этой поездке.

— Что? Вы прибыли вместе?

— После того как я восстал против вас и бежал из Хатидзуки, я несколько лет провел на службе у клана Такэда в Каи. Я был там лазутчиком-ниндзя. Года три назад мне приказали отправиться лазутчиком в Киёсу. Люди князя Нобунаги меня разоблачили и бросили в темницу. Меня освободили лишь благодаря заступничеству господина Токитиро.

— И ты теперь оруженосец этого господина?

— Нет. Теперь я служу тайным лазутчиком клану Ода. Когда господина Токитиро назначили в Суномату, я попросил разрешения сопровождать его.

— Вот как? — Короку, не веря собственным глазам, смотрел на племянника.

Изменилась не только его внешность, но и его характер. Тэндзо, буян и разбойник, вспыльчивый и самовольный даже по меркам Хатидзуки, переменился до неузнаваемости. Он был кроток и раскаивался в былых прегрешениях, не стыдясь просить прощения. Десять лет назад Короку конечно же разорвал бы его на куски.

Взбешенный злодеяниями Тэндзо, он тогда гнался за племянником до границы с Каи, чтобы покарать его. Сейчас Короку встретился взглядом с кроткими глазами Тэндзо, и былой гнев исчез. Причина была не только в кровном родстве, Короку видел перед собой нового Тэндзо.

— Не будем сейчас говорить об этом, по-моему, ваш семейный разговор лучше отложить на потом, — сказал Токитиро, — но я бы на вашем месте простил племянника. Тэндзо теперь верно служит клану Ода. Он покаялся в былых злодеяниях и не раз говорил мне о том, что ему хочется извиниться лично перед вами. Понятный нам всем стыд помешал ему прибыть сюда раньше. У меня появились в Хатидзуке дела, и я подумал, что Тэндзо судьба посылает случай исполнить давнее желание. Восстановите родственные отношения, и вас обоих ждет светлое будущее.

Проникновенные слова Токитиро не позволили Короку вспоминать былые прегрешения племянника и покарать его. Почувствовав, что Короку поддается на уговоры, Токитиро поспешил воспользоваться удобным моментом.

— Тэндзо, ты доставил золото и серебро? — строго спросил Токитиро.

— Да, господин.

— Осмотрим привезенное вместе с теми, кому оно предназначено. Тэндзо, вели слуге нести все сюда!

— Слушаюсь, господин.

Тэндзо уже сорвался с места, но тут заговорил Короку:

— Не спеши, Тэндзо. Я не могу принять таких даров. Стоит мне прикоснуться к ним, и это будет означать, что я поступаю на службу к Оде. Я должен подумать. — Короку покраснел. Он резко поднялся и пошел в глубь дома.

Экэй писал путевые заметки в своей комнате, но как раз в этот момент он решил отвлечься от своего занятия.

— Господин Короку? — произнес Экэй, входя в покои хозяина, но того там не оказалось. Монах заглянул в комнату с домашним алтарем. Короку сидел, сложив руки на груди, перед поминальными табличками с именами предков.

— Вы уже дали ответ посланцу князя Нобунаги?

— Он еще не уехал. Чем сильнее он уговаривал меня, тем больше опасностей я находил в его предложениях, поэтому я решил просто удалиться.

— Вы удалились, но едва ли он уедет ни с чем.

Короку промолчал.

— Господин Короку?

— Да?

— Говорят, этот посланец когда-то служил в вашем доме простым работником.

— Я называл его Обезьяной и понятия не имел, откуда он родом. Я случайно встретил его на берегу Яхаги и дал ему работу.

— Это и плохо.

— Что именно?

— Вы помните его простым слугой, что мешает вам увидеть в нем теперешнего человека.

— Вы считаете, что он заслуживает внимания?

— Я никогда так не удивлялся, как сегодня.

— Правда?

— Начнем с его необычного лица. Когда я сужу о характере человека по его лицу, то, как правило, держу свои выводы при себе. Сегодня я просто испугался. Этому человеку суждено совершить нечто выдающееся.

— Обезьяне?

— Именно. Допускаю, что со временем он станет правителем всей страны. В другой стране, где нет наследственной императорской власти, он стал бы императором.

— Подумайте, что вы говорите!

— Мне показалось, что вы недостаточно серьезно отнеслись к его предложению, поэтому и вмешался, прежде чем вы дали окончательный ответ. Оставьте предубеждения! Разглядите человека не глазами, а сердцем. Если посланец уедет, получив ваш отказ, вы будете горько и долго раскаиваться в содеянном.

— Как вы можете уверенно судить о человеке, которого видите впервые?

— Я делаю выводы не только по его лицу. Меня поразили его рассуждения о порядке и справедливости, то, что он не ответил на явную вашу неприязнь и презрение, а продолжал вежливо и уверенно убеждать вас. Он, несомненно, человек справедливый, откровенный, порывистый, но умеющий обуздывать себя. Он непременно станет великим человеком!

Короку пал ниц перед монахом:

— Покоряюсь вашей мудрости. Признаюсь, во многом в характере я уступаю этому человеку. Отбросив ложное самолюбие, я немедленно дам ему положительный ответ. Благодарю вас за то, что вы открыли мне глаза на истину.

Короку торопливо вышел из комнаты, глаза у него горели, словно он в эти мгновения прозрел начало новых времен.

Ночью через несколько часов после прибытия Токитиро в Хатидзуку двое всадников помчались в сторону Киёсу. Никто не догадался бы, что это Короку и Токитиро. Той же ночью Нобунага принял их в одной из комнат в крепости и имел с ними продолжительный разговор. Немногие посвященные, в том числе и Тэндзо, знали или догадывались, что означает эта тайная встреча.

На следующий день Короку созвал военный совет. Все, кто откликнулся на его призыв, были, разумеется, ронинами. На протяжении многих лет они признавали Короку своим вожаком, во всем полагаясь на него и повинуясь ему, как князья могущественных провинций следовали указам сёгуна. Каждый член совета был вожаком отряда ронинов в своей деревне. Обычно они отсиживались по домам, ожидая, когда предводителю понадобятся их услуги. Ронины изумились, увидев на совете Ватанабэ Тэндзо из Микурии, который десять лет назад восстал против Короку, своего родного дяди.

Все расселись по местам, и Короку объявил о решении разорвать союз с кланом Сайто и встать на сторону Оды. Он объяснил собравшимся, почему возвратился и получил прощение его племянник. В заключение речи Короку сказал:

— Понимаю, некоторые из вас в душе не согласны со мною, а кого-то связывают с кланом Сайто неразрывные узы. Я не намерен никому навязывать свою волю. Можете без малейших колебаний расстаться со мной, я никогда не упрекну тех, кто встанет на сторону Мино.

Никто не спешил воспользоваться предложенным выбором. С разрешения Короку заговорил Токитиро:

— Князь Нобунага поручил мне воздвигнуть крепость в Суномате. До сих пор каждый из вас жил вольно, в свое удовольствие. Доводилось ли кому-нибудь из вас служить в крепости? Времена меняются. Горы и долины, дававшие вам приют прежде, теперь уже небезопасны. Такова воля истории. Вы могли оставаться ронинами потому, что сёгун обладает лишь видимостью власти. Неужели вы думаете, что сёгунату суждены долгие дни? Меняется наш народ, наступает новое время. Мы должны жить не ради себя, а во имя наших детей и внуков. Вам предоставляется возможность стать законными хозяевами в этом мире, стать истинными самураями, исповедующими подлинный Путь Воина. Не упустите эту возможность!

Члены совета ответили на страстную речь Токитиро глубоким молчанием, но не выказали и недовольства. Люди, привыкшие жить без заботы о завтрашнем дне, мучительно вдумывались в непривычные для них слова.

— Я согласен, — наконец подал голос один из ронинов.

И вскоре голоса участников совета слились в дружный хор. Они понимали, что, вступая в союз с Одой, рискуют жизнью, но глаза их горели решимостью.

Удары топора… и дерево шумно рушится в воду реки Кисо. Поваленные деревья связывают в плоты и пускают вниз по течению, туда, где Кисо сливается с реками Иби и Ябу, текущими с севера и запада, потом бревна выносит на широкую песчаную полосу в Суномате. Суномата — ключевой пункт на границе провинций Мино и Овари. Здесь не впервые пытались возвести крепость, но усилия Сакумы Нобумори, Сибаты Кацуиэ и Оды Кагэю оказались тщетными.

— Пустая трата времени. С таким же успехом можно построить каменный корабль и пуститься на нем по морю!

Воины Сайто с противоположного берега смотрели на начало работ, подшучивая над Одой.

— Четвертая попытка!

— Повторение собственных ошибок — признак безнадежной глупости.

— Кто же начальствует над живыми мертвецами? Жаль его, хотя он и враг. Как его зовут?

— Вроде бы Киносита Токитиро. Не слышал этого имени прежде.

— Киносита… Это тот, кого кличут Обезьяной. Мелкий чиновник, младший командир. Ему, верно, платят не больше пятидесяти канов, от силы — шестьдесят!

— Такое ничтожество на должности полководца? Они, похоже, от нечего делать дурачатся.

— А уж не военная ли это хитрость?

— Кто их знает? Отвлекают наше внимание, а сами затевают переправу через реку в другом месте.

Воины Мино веселились, следя за строительством крепости на другом берегу реки. Незаметно прошел месяц с того дня, как Токитиро привел на стройку две тысячи ронинов из Хатидзуки. Раза три проносились сильные ливни, помогая сплавлять лес. Однажды ночью река затопила прибрежную песчаную полосу, но люди спокойно вышли на работу. Успеют ли построить внешний вал до наступления сезона дождей? Кто победит — природа или человек?

Ронины трудились, забыв об отдыхе и сне. Постепенно количество строителей увеличилось до пяти тысяч.

Токитиро не понукал людей. Они честно старались, и работа продвигалось быстро. Крепость росла на глазах.

Ронины оказались людьми бывалыми. Они привыкли странствовать по горам и равнинам, прекрасно разбирались в течениях рек и в земляных работах.

Они старались, потому что возводили крепость для себя. Они прощались с прежней буйной жизнью, радуясь тому, что наконец занялись настоящим делом.

— Эта дамба выдержит, даже если все три реки разольются сразу, — гордо заявил один из ронинов.

Меньше чем за месяц строители выровняли участок земли, который оказался даже больше, чем нужно, и насыпали вал, соединяющий находящуюся на отмели крепость с берегом.

Люди из Мино с любопытством следили за строительством.

— Похоже, у них получается, правда?

— Каменных стен они пока не возвели, так что о крепости говорить рано, но с земляными работами они действительно справились.

— Не видно ни плотников, ни штукатуров.

— Готов побиться об заклад, что они понадобятся месяца через три.

Воины Мино глазели на другой берег от скуки. Река в этом месте была широкой. В солнечные дни над водой клубился легкий туман. Не просто было рассмотреть все подробности строительства на другом берегу. Порой ветер дул со стороны Овари, и воины Мино слышали грохот камней и голоса работников.

— Не напасть ли на них прямо в разгар работ?

— Нельзя, таков строжайший приказ военачальника Фувы.

— Какой еще приказ?

— Ни единого выстрела. Пусть работают.

— Выходит, нам велено дожидаться, пока они построят крепость?

— Сначала намеревались атаковать их, как только начнутся работы. Потом решили дождаться, пока крепость возведут наполовину, чтобы разрушить ее до основания. Теперь вот приказано сидеть сложа руки, пока не достроят.

— А потом?

— Понятное дело, захватить крепость!

— Пусть враг поработает, а мы отнимем готовую крепость.

— Точно!

— Хитро придумано! Прежде на строительстве командовали опытные и искусные военачальники, а этот новый, как его там, Киносита — жалкий пеший воин.

Один из воинов оборвал болтуна строгим взглядом.

В шатер, запыхавшись, вбежал еще один стражник. Только что к берегу Мино причалила лодка, приплывшая из верховьев. Военачальник с пышными бакенбардами сошел на берег в сопровождении нескольких оруженосцев, следом свели на берег его коня.

— Тигр! — сказал один из воинов.

— Тигр Унумы прибыл к нам! — зашептались стражники, опасливо переглядываясь. Это был князь из крепости Унума, расположенной в верховьях реки. Он был один из самых яростных и честолюбивых полководцев во всем Мино, а звали его Осава Дзиродзаэмон. Он был так крут нравом, что матери в Инабаяме пугали им детей, говоря: «Вот придет за тобой Тигр!» И вот сам Осава шагнул в шатер.

— Здесь ли военачальник Фува? — спросил Осава.

— Да, господин. Он в лагере.

— Не стал бы тащить его оттуда, но разговаривать здесь удобнее. Немедленно позовите его сюда.

— Слушаюсь, господин! — Воин бросился исполнять поручение.

Вскоре Фува Хэйсиро в сопровождении нескольких командиров явился на берег.

— Тигр! Интересно, что ему нужно? — бормотал на ходу Фува, и его торопливая поступь показывала, что он ожидает напряженного разговора.

— Благодарю вас за то, что вы пришли на берег.

— Не стоит благодарности! Чем я могу быть вам полезен? — спросил Фува.

— Не чем, а где. — Осава указал рукой в сторону противоположного берега.

— Во вражеской Суномате?

— Вот именно. Не сомневаюсь, что вы наблюдаете за нею денно и нощно.

— Разумеется! Вам не стоит волноваться, мы постоянно начеку.

— Хорошо! Вверенная мне крепость расположена в верховьях реки, но я решил не ограничиваться обороной одной Унумы.

— Прекрасно!

— Время от времени я спускаюсь по реке на лодке или еду верхом по берегу, чтобы посмотреть, как у вас обстоят дела, а сегодня я поражен. Мне кажется, я уже опоздал, а у вас в лагере тишина и покой. Что вы намерены теперь предпринять?

— Что вы имеете в виду, говоря, что опоздали?

— Я имею в виду то, что возведение вражеской крепости зашло непозволительно далеко. Насколько я вижу с такого расстояния, уже готов второй ряд береговых укреплений, крепостное пространство огорожено и почти наполовину обнесено каменной стеной.

Фува обиженно хмыкнул.

— И может, — продолжил Осава, — плотники уже тешут бревна для построек где-нибудь в горах за Суноматой? Откуда нам знать, не завершают ли в крепости внутреннюю планировку, начиная с подъемного моста и кончая тайными ходами? Вот что я имею в виду!

— Г-м-м… понятно.

— По ночам противник отдыхает и едва ли выставляет дозор. Мастеровые будут только мешать в бою, поэтому мы предпримем сейчас мощную атаку, переправившись через реку под покровом тьмы, и обрушимся на них сразу с трех сторон. Мы вырвем это древо зла вместе с корнем. Иначе однажды утром проснемся и обнаружим, что на том берегу стоит неприступная крепость. Нельзя терять бдительность!

— Вот именно.

— Значит, вы согласны?

Фува расхохотался:

— Воистину, господин Осава! Неужели вы действительно проделали весь путь к нам лишь потому, что недостроенная крепость внушает вам такое беспокойство?

— Я засомневался в вашей проницательности, поэтому и решил растолковать вам истинное положение дел непосредственно на берегу реки.

— Вы, по-моему, позволяете себе лишнего! Для мудрого военачальника вы чересчур близоруки. На этот раз я позволяю нашему врагу возвести такую крепость, какую ему хочется. Разве вы не видите?

— Это-то я вижу! Предполагаю, что ваш замысел заключается в том, чтобы позволить клану Ода завершить строительство крепости, затем штурмом выбить из нее врага и превратить Суномату в опорный пункт нашей провинции.

— Совершенно верно.

— Допускаю, что именно такие указания вы получили, но подобная стратегия весьма опасна, когда не знаешь мощи соперника. Я не могу равнодушно смотреть на разложение и гибель нашего войска.

— Какое еще разложение? О чем это вы?

— Промойте уши и прислушайтесь к шуму с того берега, тогда поймете, как продвинулось строительство. По-моему, там работают не только мастеровые, но и воины. Все не так, как во времена Нобумори и Кацуиэ. Судя по всему, у них завелся настоящий начальник. Прирожденный командир, хотя и из презренного клана Ода.

Фува расхохотался, держась за живот. Он откровенно потешался над Осавой, который переоценивал военачальника из клана Ода. Осава и Фува служили в одном войске и боролись против общего врага, но согласия между ними не было. Осава презрительно поджал губы:

— Ничего не поделаешь. Что ж, смейтесь. Увидите скоро, чем дело кончится!

Он велел привести коня и в гневе удалился.

И в Мино были люди, обладавшие даром предвидения. Не прошло и десяти дней, как пророчество Осавы сбылось. Три дня и три ночи строительство крепости в Суномате велось с головокружительной скоростью.

Утром четвертого дня стражник, выйдя из шатра, увидел, что крепость построена.

— Вот теперь-то мы их оттуда и вытесним! — приговаривал Фува, потирая руки.

Его войско было специально обучено ночному бою с переправой через реку. По обыкновению, войско переправилось на неприятельский берег под покровом тьмы, надеясь застигнуть врагов врасплох, но их явно ждали. Токитиро и его ронины приготовились к ночному сражению. В новую крепость они вложили не только силы, но и душу, поэтому люди Сайто напрасно надеялись на то, что ее сдадут без боя. К тому же ронины действовали не так, как регулярные войска, которыми прежде командовали Нобумори и Кацуиэ. Ронины дрались, как волки. В пылу сражения они не забыли поджечь челны, на которых переправилось через реку войско Мино. Поняв, что внезапная атака провалилась, Фува подал сигнал к отступлению, но было уже поздно.

Теснимые от каменных стен крепости к берегу, воины Мино потерпели страшное поражение, потеряв около тысячи человек. Многие из тех, чьи челны сгорели, бежали вверх или вниз по берегу, но воины Хатидзуки неумолимо преследовали и уничтожали их. Могли ли воины Мино устоять перед ронинами, которые чувствовали себя как дома на этой холмистой местности?

Фува, однако, не думал сдаваться. Через два дня он предпринял еще одну ночную атаку, в два раза увеличив численность войска. И воды реки, и прибрежный песок покраснели от крови, но когда взошло солнце, крепостной гарнизон распевал победную песнь.

— Пора и позавтракать!

Фува, придя в полное отчаяние, дождался ненастной ночи и двинулся на штурм в третий раз. Он созвал на подмогу отряды из крепостей, расположенных в нижнем и верхнем течении реки. Все отряды, за исключением гарнизона крепости Унума, которым командовал Осава Дзиродзаэмон, участвовали в общем наступлении. Бой был жестоким, и многие ронины приняли смерть той ночью в мутных водах бурной реки, но в конце концов князья Мино признали полное поражение.

Западня для тигра

Год закончился без новых атак со стороны Мино. Воспользовавшись передышкой, Токитиро завершил возведение крепости Суномата. В начале нового года он в сопровождении Короку навестил Нобунагу, чтобы поздравить с праздником и доложить о проделанной работе.

В Киёсу произошли большие перемены. Крепость Киёсу, испытывавшая трудности с водоснабжением, как и предполагал когда-то Токитиро, была оставлена, и князь перенес свою резиденцию на гору Комаки. Жители города решили переехать вслед за князем, и сейчас вокруг крепости на Комаки шло оживленное строительство.

— Я обещал и сдержу свое слово. Назначаю тебя комендантом крепости Суномата с жалованьем до пятисот канов, — сказал Нобунага.

В конце встречи в знак наивысшего благоволения Нобунага дал своему верному вассалу новое имя — Киносита Хидэёси.

— Сумеешь выстроить крепость, она станет твоей, — обещал Нобунага, когда отправлял Токитиро в Суномату. Выслушав доклад о завершении строительства, Нобунага назначил Хидэёси комендантом, ни слова не сказав о том, что молодой человек будет не только управлять, но и владеть крепостью. Разница невелика, но Хидэёси воспринял это как намек на то, что до князя он еще не дослужился. Короку, ставший вассалом клана Ода благодаря покровительству Хидэёси, получил должность начальника стражи в Суномате. Хидэёси ни в открытую, ни в душе не упрекнул Нобунагу.

— Мой господин! Вместо жалованья в пятьсот канов, позвольте мне завоевать в Мино столько земли, чтобы я смог собирать с нее такую же сумму, — смиренно произнес Хидэёси.

Получив согласие Нобунаги, он на седьмой день нового года вернулся в Суномату:

— Мы выстроили эту крепость, не обременив заботами ни одного из вассалов нашего князя. Не свалили ни единого дерева в его лесах, не взяли ни камня в горах Нобунаги. Не стоит ли теперь отвоевать все, необходимое нам, у врага? Что скажешь, Хикоэмон?

Короку, отказавшись от своего старинного имени, с нового года принял имя Хикоэмон.

— Заманчивый план, — ответил он.

Хикоэмон стал преданным сторонником Хидэёси и держался с ним как вассал, забыв о былых отношениях.

Хидэёси при первой возможности начал нападать с небольшими отрядами на соседние деревни, входившие в Мино. С земли, выделенной ему Нобунагой, можно было собрать оброк в пятьсот канов, а с завоеванных Хидэёси — больше тысячи.

Узнав об этом, Нобунага с натянутой улыбкой сказал:

— Обезьяна способен завоевать всю провинцию Мино. Бывают же стойкие люди, которые все делают своими руками и никогда не жалуются на жизнь.

Суномата окрепла. Нобунаге казалось, что он уже завладел всей провинцией Мино, но отвоеваны были земли на окраинах Мино, а основная часть провинции, подвластная клану Сайто, отделенная от Овари рекой Кисо, оставалась неприступной.

Нобунага дважды предпринимал безуспешные попытки к наступлению с опорой на крепость в Суномате, но его войско словно билось лбом в железную стену. Хидэёси и Хикоэмон не падали духом, ведь теперь провинции поменялись ролями, и люди из Мино сражались за выживание своего клана. Небольшое войско из Овари не могло покорить Мино привычными методами.

После завершения строительства крепости противник, забыв о былом презрении, начал присматриваться к Хидэёси с особенным вниманием. Этот человек с обезьяньим лицом вышел из низов, и хотя нельзя было сказать, что его способностям в клане Ода нашли достойное применение, Хидэёси, безусловно, доказал всем, что он — искусный и удачливый военачальник, умеющий воодушевлять своих воинов. В стане врагов к нему относились намного уважительнее, чем среди вассалов Оды. Командиры Сайто крепили оборону с удвоенным рвением, понимая, что времена высмеивания противника миновали.

Потерпев два поражения подряд, Нобунага отступил и обосновался на горе Комаки. Он решил дождаться нового года, но Хидэёси был нетерпелив. Из его крепости в Суномате открывался вид на широкую долину Мино. Сложив руки на груди, он озирал просторы, размышляя, что же делать с Мино? Огромная армия, необходимая для завоевания этой провинции, существовала не в Суномате и не в Комаки, а только в воображении Хидэёси. Спустившись с наблюдательной башни, Хидэёси позвал Хикоэмона, и тот немедленно явился.

— Чем могу быть полезен?

Он теперь признавал молодого военачальника своим повелителем.

— Подойди поближе!

— С вашего позволения.

— А вы все выйдите и ждите, пока я вас не позову! — приказал Хидэёси собравшимся вокруг него самураям. — Хочу с тобой кое-что обсудить, Хикоэмон.

— Слушаю.

— Во-первых, — сказал Хидэёси, понизив голос, — ты лучше меня знаешь жизнь в Мино. В чем, по-твоему, коренится главная мощь Мино? Что мешает нам спокойно спать в Суномате?

— Сила, на мой взгляд, в способностях их предводителей.

— Ты говоришь не о Сайто Тацуоки?

— Трое из Мино присягнули на верность деду и отцу Тацуоки.

— Кто они?

— Я думал, вы их знаете. Андо Норитоси, владетель крепости Кагамидзима.

Хидэёси кивнул и, положив руку на колено, загнул один палец.

— Иё Мититомо, владетель крепости Сонэ.

— Хорошо. — Хидэёси загнул второй палец.

— И третий — Удзииэ Хитатиноскэ, владетель крепости Огаки.

— Все?

— Да как сказать… — Хикоэмон задумался. — Есть еще Такэнака Хамбэй, но он давно уже перестал служить клану Сайто и живет в уединении на горе Курихара. Не думаю, что его следует принимать в расчет.

— Можно сказать, что опора Мино — эта тройка. Так?

— Вероятно.

— Не можем ли мы каким-то образом лишить Мино их поддержки?

— Не думаю. Человек чести всегда дорожит своими обязательствами. Ни богатство, ни слава его не манят. Вот если бы вам, например, предложили выдрать три здоровых зуба, вы бы отказались, верно?

— Сложное положение, но есть же какой-нибудь способ… Враг несколько раз штурмовал нашу крепость, но ведь тебе известно, что один из военачальников Мино не пожелал принять в этом участия.

— Кто же?

— Осава из крепости Унума.

— А! Осава Дзиродзаэмон! Его называют Тигром Унумы.

— Он самый… Тигр… Нельзя ли найти к нему подход через какого-нибудь родственника?

— У Осавы есть младший брат, — сказал Хикоэмон. — Его зовут Мондо. Мы несколько лет с ним дружим. Мой брат Матадзюро тоже в хороших отношениях с ним.

— Хорошая новость! — Хидэёси захлопал в ладоши. — А где живет этот Мондо?

— По-моему, он состоит на службе у Инабаямы.

— Немедленно пошли туда брата, пусть разыщет Мондо.

— Если нужно, я и сам поеду. Что нужно сделать?

— С помощью Мондо отлучить Осаву от клана Сайто, а затем через Осаву одного за другим убрать тройку. Вот так и выдернем три зуба!

— Не уверен, что вам удастся это. Правда, Мондо, в отличие от старшего брата, никогда не упустит своей выгоды.

— Одного Мондо нам будет мало для того, чтобы поймать Тигра из Унумы. Понадобится еще один помощник. По-моему, на эту роль сгодится Тэндзо.

— Прекрасно! Как вы намерены использовать их?

— А вот так, Хикоэмон… — Хидэёси подсел к нему поближе и зашептал на ухо.

Хикоэмон удивленно уставился на Хидэёси. Откуда же берутся в человеческой голове гениальные озарения? Хикоэмон печально подумал, что сам никогда бы не додумался до такого.

— Пусть Матадзюро и Тэндзо немедленно принимаются за дело, — сказал Хидэёси.

— Они отправляются к врагам, поэтому им нужно дождаться ночи, чтобы переправиться через реку.

— Подробно объясни им наш план и дай все распоряжения.

— Непременно, мой господин.

Хикоэмон вышел из комнаты Хидэёси. Теперь большую часть гарнизона крепости составляли бывшие ронины из Хатидзуки. Они остепенились и стали самураями.

Матадзюро, младший брат Хикоэмона, и его племянник Тэндзо, получив указания, переоделись бродячими торговцами и той же ночью покинули крепость. Они направлялись в Инабаяму — сердце вражеской провинции. Оба прекрасно подходили для предназначенной им роли. Через месяц они возвратились в Суномату.

А за рекой, на берегу, принадлежащем Мино, поползли тревожные слухи.

— Подозрительно ведет себя Тигр из Унумы.

— Осава Дзиродзаэмон много лет поддерживает тайную связь с людьми из Овари.

— Поэтому и не подчинился распоряжениям Фувы о совместном выступлении, когда враг заканчивал строительство крепости в Суномате. Войско Осавы тогда не тронулось с места.

Слухи множились с невероятной быстротой.

— Князь Тацуоки в скором времени вызовет Осаву в Инабаяму и возложит на него вину за наше поражение в Суномате.

— Крепость Унума у него отберут, как только он отправится в Инабаяму.

Люди во всей провинции Мино верили молве. Исходили слухи от Ватанабэ Тэндзо, за спиной которого был Хидэёси, не покидавший своей крепости в Суномате.

— По-моему, настало подходящее время. Отправляйся в Унуму, — приказал Хидэёси Хикоэмону. — Вручишь мое письмо Осаве.

— Слушаюсь, мой господин.

— Главная задача — переманить его на нашу сторону. Нужно выбрать удобное место для встречи.

Хикоэмон тайно прибыл в Унуму.

Услышав о прибытии посланца из Суноматы, Осава крайне удивился. Тигр Унумы пребывал в растерянности и в дурном настроении. Сказавшись больным, он не появлялся на людях. Дело в том, что недавно Осава получил приказ явиться в Инабаяму, что вызвало тревогу у родственников и подданных Осавы. Тогда он и объявил, что занемог и не может никуда ехать. Грозные слухи дошли и до Унумы, и Осава понимал их опасность для себя. Свой гнев он изливал на подданных. Он клял безобразия, чинимые старшими советниками клана Сайто, и глупость князя Тацуоки, но не мог ничего предпринять и уже видел тот день, когда ему придется совершить сэппуку… В этот момент к нему прибыл тайный посланец из Суноматы. Осава решил действовать без промедления.

— Я встречусь с ним, — сказал он.

Прочитав послание Хидэёси, он немедленно сжег письмо и согласился на встречу.

— Через несколько дней я сообщу вам о дне и месте. Надеюсь, господин Хидэёси сможет прибыть.

Спустя недели две в Суномату было доставлено послание из Унумы. Хидэёси со свитой в десять человек, в их числе и Хикоэмон, отправился к месту встречи — в небольшой дом, расположенный на полпути между Унумой и Суноматой. Сопровождающие обоих военачальников оставались на берегу реки, следя за тем, чтобы сюда случайно не забрел кто-нибудь посторонний. Хидэёси и Осава вдвоем на маленькой лодке отправились по течению реки. Никто не знал, о чем они говорят на середине широкой реки, упершись колено к колену. Лодку, как лист, несло течением, и на какое-то время военачальники оказались в полном одиночестве, вдали от чужих ушей и глаз. Они сумели договориться.

В Суномате Хидэёси сказал Хикоэмону, что Осава, вероятно, через неделю приедет. Действительно, в обстановке строжайшей секретности Осава вскоре прибыл в Суномату. Хидэёси принял его крайне учтиво и, прежде чем в крепости догадались о прибытии столь важного гостя, отправился с ним на гору Комаки. Перед тем как представить Осаву Нобунаге, Хидэёси с глазу на глаз поговорил с князем.

— Со мною приехал Осава Дзиродзаэмон, Тигр Унумы. Выслушав меня, он выразил готовность порвать отношения с кланом Сайто и присоединиться к войску Оды. Если вы примете его с радушием и снисхождением, у вас появится еще один отважный военачальник, а клану Ода без единого выстрела отойдет крепость Унума.

Нобунага, откровенно удивясь речам Хидэёси, казалось, обдумывал каждое его слово. Хидэёси удивился, а в душе и обиделся, увидев, что его покровитель не выказывает признаков радости. Дело ведь не в признании личных заслуг Хидэёси, а в неслыханной удаче — переманить на свою сторону Тигра Унумы! Вырвать самый острый клык из пасти врага! А уж то, что Хидэёси сумел привести его к Нобунаге, следовало бы воспринимать как дорогой подарок.

Он надеялся, что Нобунагу обрадует неожиданный поворот событий. Позже, размышляя над случившимся, Хидэёси вдруг вспомнил, что на этот раз забыл спросить разрешения у князя, и действовал на свой страх и риск. Возможно, здесь и таилась разгадка поведения Нобунаги. Старинная пословица гласит, что гвоздь, который торчит наружу, забивают по самую шляпку. Хидэёси прекрасно понимал это правило и старался по возможности не выделяться, но по характеру не мог сидеть сложа руки и не предпринимать того, что, по его мнению, пойдет на благо провинции.

Наконец Нобунага снизошел до того, чтобы высказать нечто похожее на вялое одобрение. Хидэёси привел к нему Осаву.

— Вы очень возмужали, мой господин, — сердечно произнес гость. — Вы полагаете, что мы встречаемся впервые, но я имею честь видеть вас во второй раз. Дело было пятнадцать лет назад, в храме Сётоку в Тонде, когда вы встречались с моим прежним господином, князем Сайто Досаном.

— Вот как? — коротко отозвался Нобунага, который, вероятно, пытался понять, что за человек предстал перед ним.

Осава не льстил князю, но и недоброжелательности в его речах не было.

— Мы с вами враги, но ваша деятельность вызывает у меня глубокое уважение. В храме Сётоку вы показались мне капризным молодым человеком. Судя по процветанию в подвластной вам провинции, о вас недаром идет добрая слава за пределами Овари.

Осава говорил с князем как равный. «Он не только храбрец, но и благожелательный человек», — подумал Хидэёси.

— Давайте встретимся в другой день и обстоятельно поговорим обо всем. Меня ждут неотложные дела. — Нобунага поднялся с места.

Чуть позже он вызвал Хидэёси для разговора наедине. Неизвестно, о чем шла речь, но Хидэёси, похоже, получил хороший нагоняй. Он ничего не сказал Осаве и продолжал вести себя с ним как радушный хозяин, развлекая гостя уже в крепости Комаки.

— По возвращении в Суномату я извещу вас о решении князя, — сказал Хидэёси Осаве.

Как только они вернулись в крепость Хидсэёси и остались одни, Хидэёси сказал:

— Господин Осава, я поставил вас в неловкое положение. Я могу искупить свою вину только ценой собственной жизни. Не испросив позволения князя Нобунаги и будучи уверен, что он обрадуется, я самовольно предложил вам союз и был счастлив, получив ваше согласие. Но князь Нобунага не разделяет моего мнения. — Хидэёси вздохнул и печально потупил взор.

Осава уже догадывался о том, что Нобунага не расположен к нему.

— Вы очень расстроены, но, право, нет повода для огорчений. Поверьте, я прекрасно проживу и без жалованья от князя Нобунаги.

— Хорошо бы недоразумение ограничилось только этим.

Хидэёси чувствовал неловкость от разговора, но внезапно он выпрямился, словно приняв важное решение:

— Лучше я поведаю вам все начистоту, господин Осава. Перед нашим отъездом князь Нобунага жестоко бранил меня за то, что я не владею искусством двойной игры. С какой стати, сказал он мне, Осава Дзиродзаэмон, человек чести, имеющий доброе имя во всем Мино, поддастся на мои уговоры и станет нашим союзником? Упрек князя застал меня врасплох.

— Представляю.

— Нобунага сказал, что мы имеем дело с тем самым Осавой, который известен, как яростный защитник Мино, недаром его зовут Тигром, с человеком, который на протяжении многих лет терзает жителей Овари. Он даже предположил, что я сам угодил в вашу западню, обманутый хитрыми речами и уловками. Князь, как видите, терзается сомнениями.

— Понятно.

— Князь считает, что если вы задержитесь на горе Комаки, то изучите устройство наших укреплений, поэтому он приказал немедленно сопроводить вас в Суномату и… — У Хидэёси слова застряли в горле.

Осава насторожился, но смотрел собеседнику прямо в глаза, подбадривая его выговориться до конца.

— Мне трудно говорить, но это приказ князя Нобунаги. Он приказал убить вас в Суномате, считая, что нельзя упускать удобный случай.

Растерянно оглядевшись по сторонам, Осава вспомнил, что находится во вражеской крепости, где нет ни единого человека, который помог бы ему. Он был бесстрашным воином, но по спине у него пробежал холодок.

Хидэёси продолжил:

— Выполнив приказ князя, я нарушу данное вам обещание, а значит, потеряю честь как самурай. На такой шаг я не пойду. Не подчинившись приказу, я нарушу долг вассала. Это камень преткновения в моих рассуждениях, вот почему на обратном пути в Суномату я пребывал в растерянности и печали. Вы, конечно, заметили мое состояние и, возможно, сочли его подозрительным. Прошу вас, оставьте сомнения! Мне удалось найти верный выход из положения.

— Что вы намерены предпринять?

— Я совершу сэппуку и таким образом освобожусь от обязательств и перед князем Нобунагой, и перед вами. Иного пути у меня нет. Господин Осава, поднимем прощальную чашечку, а после нее я отправлюсь в иной мир. Я позаботился о том, чтобы в крепости вас никто и пальцем не тронул. Вы спокойно можете удалиться под покровом ночи. Обо мне не печальтесь, пожалуйста!

Осава молча выслушал Хидэёси, и слезы навернулись у него на глаза. Он был жесток в бою, за что и получил свое прозвище, но сейчас он плакал искренне, потому что по натуре был человеком с обостренным чувством справедливости.

— Я перед вами в великом долгу, — сказал Осава, вытерев слезы, — неужто плакал испытанный воин, прошедший сквозь столько сражений?! — Господин Хидэёси, с вашей стороны было бы непростительной ошибкой уйти из жизни.

— Иначе мне не искупить вины ни перед князем, ни перед вами.

— Что бы вы сейчас ни говорили, несправедливо лишать себя жизни ради спасения моей. Я тоже самурай, и моя честь не позволяет мне принять вашу жертву.

— Ведь это я пригласил вас в Суномату и устроил встречу с князем. Я неправильно рассчитал, как отнесется к моему предложению князь Нобунага. Снискать прощение у моего покровителя и у вас я могу лишь покончив с собой. Прошу вас, не отговаривайте и не пытайтесь меня остановить.

— Как ни тяжела совершенная вами ошибка, но я и себя упрекаю. Ваш поступок не заслуживает самоубийства. Позвольте в знак признательности за вашу верность предложить вам свою жизнь. Отвезите мою голову на гору Комаки. — Осава медленно потянул из ножен короткий меч.

— Что вы делаете? — Потрясенный Хидэёси схватил его за руку.

— Прошу вас, господин Хидэёси…

— Нет! Вы оскорбите меня, совершив обряд сэппуку.

— Я понимаю вас, поэтому и предлагаю вам свою голову. Если бы вы решили одолеть меня, прибегнув к низкой хитрости, я бы постоял за себя и спасся, оставив гору трупов у себя за спиной. Я глубоко тронут тем, что вы повели себя как истинный самурай.

— Не торопитесь, давайте подумаем! Как странно, что мы соперничаем друг с другом за право умереть. Господин Осава, если вы действительно мне доверяете, я изложу вам замысел, который позволит нам обоим остаться в живых, не уронив самурайской чести. Скажите, вы по-прежнему готовы доказать свою верность клану Ода? Вы готовы совершить поступок?

— Какой поступок?

— Сомнения Нобунаги вызваны только тем, что он чрезвычайно высоко ценит вас. Наша судьба зависит от того, решитесь ли вы на деяние, безусловно доказывающее верность клану Ода.

Этой же ночью Осава отбыл из крепости Суномата в неизвестном направлении. Что за спасительный план придумал Хидэёси? Никто не знал об этом, но, как выяснилось позже, замысел оказался простым. Трое из Мино — Иё, Андо и Удзииэ — получили убедительные предложения перейти на сторону Оды. И человеком, добившимся их согласия, был не кто иной, как Осава Дзиродзаэмон.

Хидэёси, разумеется, не совершил сэппуку. Осава добился своего, и Нобунага, не покидая своей крепости, получил в союзники четырех прославленных военачальников. Было ли это проявление природного ума Нобунаги или исключительного дара Хидэёси? Князь и его подданный вели окутанные тайной переговоры, в которых нельзя было определить, кому принадлежит главенствующая роль.

Нобунага проявлял нетерпение. Ценой больших жертв он воздвиг крепость в Суномате, а теперь заскучал.

— Надо обрушиться на этот бесчестный клан, чтобы отомстить за моего покойного тестя и освободить народ, страдающий от дурных правителей, — провозгласил Нобунага, замаскировав свои воинственные планы.

Со временем этот возвышенный призыв постепенно утратил привлекательность. Токугава из Микавы сомневался в полководческом искусстве Нобунаги, и последний чувствовал серьезного соперника у себя за спиной.

Клан Ода не мог претендовать на военное преимущество, а вероятность союза между Одой и Токугавой оставалась весьма неопределенной. Нобунага, однако, рвался в бой. Он заручился поддержкой Осавы и троицы из Мино, но это еще не гарантировало ему победы.

Он хотел сокрушить Мино одним ударом. Нобунага, казалось, со времени битвы под Окэхадзамой уверовал в тактику «одного удара». Приближенные, включая Хидэёси, изредка осмеливались высказывать несогласие с мнением князя.

На летнем военном совете, где обсуждался план завоевания Мино, Хидэёси, сидя в последнем ряду, угрюмо молчал. Когда спросили о его мнении, он ответил:

— По-моему, пока еще рано.

Ответ рассердил Нобунагу:

— Не ты ли утверждал, что в случае если Тигр Унумы склонит троицу из Мино на нашу сторону, то вражеская мощь рухнет сама по себе, и нам не придется даже покидать свои крепости?

— С вашего позволения напомню, что и воинской мощью, и богатством Мино раз в десять раз превосходит нашу Овари, — возразил Хидэёси на гневные упреки князя.

— Недавно ты утверждал, что дело решают одаренные и отважные люди, а теперь испугался их могущества. Выходит, нам следует вообще отказаться от мысли о нападении на Мино.

Нобунагу уже больше не интересовало мнение Хидэёси, а военный совет продолжался. Было решено, что нынешним летом большое войско выступит из крепости Комаки и войдет на земли Мино, используя Суномату как перевалочный лагерь.

Битва на переправе через реку затянулась на месяц, в течение которого из войска Оды многочисленных раненых отправляли в глубинные районы Овари. Заметных побед войско не одержало. В конце концов измотанное и обескровленное войско Оды отступило. И военачальники, и простые воины пали духом.

На расспросы о сражениях они опускали глаза и горестно вздыхали. Нобунага пребывал в мрачном настроении. Он осознал, хотя и поздно, что не всякую битву можно выиграть, повторив внезапную атаку, которая принесла успех у Окэхадзамы. Крепость Суномата погрузилась в тишину, нарушаемую лишь порывами осеннего ветра с реки.

Хидэёси вызвал Хикоэмона:

— Помнится, среди твоих бывших ронинов немало уроженцев из разных провинций.

— Верно.

— Нет ли кого-нибудь из Фувы?

— Разузнаю.

— Хорошо. Пришли его ко мне.

Вскоре Хикоэмон привел к Хидэёси человека по имени Сая Кувадзю, могучего воина лет тридцати. Хидэёси дожидался его в саду.

— Ты Сая?

— Да, мой господин.

— И ты родом из Фувы в Мино?

— Из деревни Таруи.

— И хорошо знаешь тамошние места?

— Я прожил на родине до двадцати лет.

— Родственники остались там?

— Младшая сестра.

— С кем живет?

— Замужем за крестьянином, и дети, наверное, у нее есть.

— Не хочешь прямо сейчас вернуться туда?

— Никогда не думал об этом. Если я вернусь в родную деревню, у сестры будут неприятности и в семье и с односельчанами.

— Ты ведь уже не ронин, а воин гарнизона крепости Суномата и настоящий самурай. В чем же тебя упрекать?

— Фува — очень важный район на западе Мино. Что мне делать у врага?

Хидэёси кивал, словно обдумывая какое-то решение.

— Мне бы хотелось отправиться туда вместе с тобой. Оденемся так, чтобы не бросаться в глаза. Жди меня у садовых ворот, когда стемнеет.

— Куда вы так внезапно собрались? — встревожился Хикоэмон.

— На гору Курихара, — шепнул ему на ухо Хидэёси.

Хикоэмон онемел от изумления. Он, конечно, догадывался о том, что Хидэёси что-то замышляет, но чтобы идти на Курихару! Несмотря на свою сдержанность, Хикоэмон не смог скрыть удивления. На той горе жил Такэнака Хамбэй, бывший вассал клана Сайто, некогда слывший великим стратегом. Теперь он, удалившись от дел, вел уединенную жизнь. Хидэёси навел сведения о характере этого человека и его отношениях с кланом Сайто.

«Вдруг удастся провести этого норовистого жеребца в те же ворота, которые уже миновали Тигр Унумы и троица из Мино…» — думал Хидэёси, но попытка самому проникнуть на гору Курихара была очень рискованной.

— Вы серьезно собираетесь туда? — не веря собственным ушам, переспросил Хикоэмон.

— Да.

— Вы хорошо подумали?

— Почему ты так разволновался? — Хидэёси, казалось, не видел опасности в задуманном путешествии. — Никто, кроме тебя, не посвящен в мой замысел. Оставляю тебя старшим в крепости.

— Неужели вы в одиночку?

— Нет, с Саю.

— Это все равно что ехать безоружным. Вы полагаете, что уговорите Хамбэя вступить в союз с нами?

— Непросто, конечно, — вполголоса произнес Хидэёси, словно разговаривая с самим собой. — Все же попробую. Если я прибуду к нему с открытым сердцем, прочность уз, связующих его с кланом Сайто, не сыграет существенной роли.

Хикоэмон вспомнил страстные речи Хидэёси в его родной Хатидзуке, однако он не мог поверить в то, что Хидэёси вынудит Такэнаку Хамбэя спуститься с Курихары. При неудачном повороте событий Хамбэй оставил бы уединение, но только для того, чтобы присоединиться к клану Сайто.

Говорили, что Такэнака Хамбэй на горе Курихара ведет тихую жизнь удалившегося от мирских забот отшельника, но, если его прежним повелителям из клана Сайто будет грозить смертельная опасность, он непременно вернется, чтобы возглавить войско. Во время недавней войны с Одой он не принял участия в боях и со своей вершины наблюдал за тем, как сгущаются грозовые тучи. Время от времени он передавал с гонцом советы полководцам Сайто, исполненные неугасшей стратегической мудрости. Хидэёси знал, что ему предстоит сложное дело. Хикоэмон, охваченный страхом за своего благодетеля, не удержался от горестного стона.

— Непростую задачу вы на себя взвалили! — В словах Хикоэмона страх был смешан с восхищением.

— Ну что ж… — Хидэёси улыбнулся. — В самом деле нет повода для беспокойства. Кажущееся на первый взгляд неодолимым может оказаться совсем простым, а незатейливое дело способно повлечь за собой неожиданные осложнения. По-моему, главная трудность заключается в том, чтобы убедить Хамбэя в моей искренности. Такого серьезного соперника заурядной хитростью не возьмешь и в ловушку не заманишь.

Хидэёси начал готовиться к тайной поездке. Хикоэмон, переживавший за судьбу Хидэёси, не мог помешать ему. Его вера в способности и великодушие Хидэёси возрастала, и теперь день ото дня он чувствовал себя простым подчиненным.

Стемнело, и Сая подошел к садовым воротам. Хидэёси выглядел так же неприметно, как и его спутник.

— Хикоэмон, полагаюсь на тебя, — сказал Хидэёси и спокойно пошел, словно на прогулку вокруг крепости.

Путь предстоял недальний, до Курихары было всего десять ри. В хорошую погоду днем из Суноматы виднелись расплывчатые очертания вершины. Цепь гор была главной защитой Мино от вражеского вторжения. Хидэёси, выбрав кружной путь, вошел в Фуву, обойдя горы стороной.

Хидэёси с любопытством вглядывался в местность, чтобы понять, как здесь живут люди, чем они занимаются. Фува располагалась у подножия гор в западной части Мино, защищая дорогу в столицу.

Осенью Сэкигахара выглядела очень живописно. Бесчисленные реки и ручьи пересекали ее, как кровяные жилки. Древняя история и предания освящали уклад сельской жизни, но кровавая память о прошлом тоже передавалась из поколения в поколение. Горы Ёро с вершиной Ибуки, постоянно окутанной тучами, служили границей с провинцией Каи.

Такэнака Хамбэй родился в этих местах в четвертый год Тэммон. Рассказывали, правда, что он из Инабаямы, но детство провел у подножия Ибуки. Сейчас ему было всего двадцать восемь — слишком молодой для истинного полководца. Он был на год моложе Нобунаги и на год старше Хидэёси, но многое успел совершить в неспокойном мире и, устав от забот, удалился на гору Курихара. Он наслаждался красотой природы, читал старинные книги и писал стихи, не допуская к себе посетителей, часто стучавшихся к нему в дверь. Обрел ли он истинный покой или же притворялся, имея тайные умыслы? Такое тоже о нем говорили, но в Мино к нему относились с почтением, и слава его достигла Овари.

«Надо непременно его посетить и составить о нем собственное мнение», — с ходу решил Хидэёси. Было бы непростительной глупостью разминуться с таким выдающимся человеком, раз им обоим суждено было родиться в одном и том же мире. Если Хамбэй встанет на вражескую сторону, Хидэёси вынужден будет убить его. Он надеялся, что такого не случится, потому что убийство столь незаурядного человека омрачило бы всю жизнь Хидэёси. «Непременно добьюсь встречи с ним!» — решил Хидэёси.

Хозяин горы Курихара

Курихара, расположенная по соседству с горой Нангу, невысока и похожа на ребенка, приткнувшегося к материнскому подолу.

Но как она прекрасна! Хидэёси, лишенный поэтического воображения, пришел в восторг, поднявшись на вершину. Его поразила нежная красота закатного солнца, медленно уходящего за горизонт. Мысли его мгновенно вернулись к главной заботе — как заставить Хамбэя стать союзником Оды? «Нет, попытка переиграть великого стратега с помощью стратегии обречена на провал. Нужно полностью перед ним открыться. Буду говорить с ним просто, призвав все красноречие, на которое я способен», — подбадривал себя Хидэёси, даже не знавший, где на этой горе искать уединенный приют Хамбэя. Хидэёси не торопился. Стемнеет, и где-нибудь обязательно зажгут огонь. Хидэёси решил не плутать в сумерках и расположился на отдых. Сгустилась тьма, и они вдалеке разглядели слабый свет фонаря по другую сторону заболоченной низины. По узкой петляющей тропе Хидэёси и Сая добрались до цели своего путешествия.

Они оказались на небольшой и ровной площадке, лежащей на полпути к вершине. Вокруг росли могучие криптомерии. Они ожидали увидеть скромный деревенский дом под соломенной кровлей, окруженный покосившимся забором, но перед ними высилась глинобитная стена, опоясывавшая просторный участок земли. В саду горело несколько фонарей. Вместо ворот проход в сад прикрывала раскачивающаяся на ветру бамбуковая калитка.

«Большой дом», — подумал Хидэёси, молча минуя калитку. За ней стоял густой лес. Узкая тропа, усыпанная осыпавшимися иголками, вела к дому. Пройдя шагов пятьдесят, Хидэёси и Сая вышли к дому. Из хлева по соседству доносилось мычание. Они слышали потрескивание дров на ветру, в воздухе стлался дым. Хидэёси остановился, чтобы протереть глаза. Порывом ветра с гор облако дыма сдуло, и Хидэёси увидел в кухонной пристройке ребенка, который подкладывал дрова в огонь.

— Вы кто? — насторожился мальчик.

— А ты здесь слуга? — отозвался Хидэёси.

— Да.

— А я вассал клана Ода. Меня зовут Киносита Хидэёси. Не передашь ли послание?

— Кому?

— Своему господину.

— Его здесь нет.

— Он уехал?

— Говорю вам, его нет. Уходите!

Отвернувшись, мальчик принялся перемешивать угли. Ночной туман пробирался под одежду, и Хидэёси подошел поближе к очагу:

— Позволь мне немного погреться.

Мальчик промолчал, бросив на него хмурый взгляд исподлобья.

— Холодная ночь, верно?

— В горах всегда так, — ответил мальчик.

— Послушай, служка!

— Никакой я не служка! Это не храм! Я — ученик господина Хамбэя!

— Ха-ха-ха!

— Ничего смешного!

— Извини.

— Ступайте прочь! Если хозяин узнает, что здесь были посторонние, он меня накажет.

— Не бойся! Все будет хорошо. Я извинюсь за тебя перед твоим господином.

— Вы действительно хотите повидаться с ним?

— Обязательно. Или ты думаешь, что, забравшись так высоко, я уйду ни с чем?

— В Овари все грубияны. Вы ведь из Овари, так?

— Ну и что в этом плохого?

— Мой господин ненавидит людей из Овари. И я тоже. Овари — вражеская провинция, правильно?

— Да.

— Вы проникли в Мино тайно? Значит, что-то здесь разнюхиваете. Если вы просто путник, уходите немедленно! Вы рискуете жизнью.

— Никуда я не пойду. Мне нужен твой господин.

— Зачем?

— Я пришел просить его о встрече.

— О встрече? Хотите стать его учеником? Учеником вроде меня?

— Ну да… в некотором смысле. Нам надо с тобой подружиться. Доложи обо мне господину, а я пока пригляжу за очагом. Не беспокойся, у меня получится.

— Никуда я не пойду.

— Не сердись. А кто это в доме кашляет? Не твой ли хозяин?

— У него всегда кашель по ночам. Здоровье слабое.

— Выходит, он дома. Значит, ты меня обманул.

— Какая вам разница, дома он или нет. Он все равно вас не примет. Он вообще никого не принимает, из какой бы провинции к нему ни пришли.

— Буду ждать своего часа.

— Потом как-нибудь придете.

— Мне хорошо здесь и тепло. Побуду у очага, пока мне не надоест.

— Шутите! Немедленно уходите!

Мальчик вскочил на ноги, готовый наброситься на врага, но, поглядев в улыбчивое лицо Хидэёси, освещенное багровым пламенем очага, он против воли перестал сердиться. Он смотрел на незваного пришельца с возрастающей симпатией.

— Кокума! Кокума! — послышалось из глубины дома.

Мальчик опрометью бросился на зов. Из котла на очаге потянуло подгоревшим рисом. Забыв, что еда предназначалась не ему, Хидэёси снял крышку и ловко принялся помешивать бурую рисовую кашу, смешанную с каштанами и сушеными овощами. Другой бы погнушался нищенской трапезой, но Хидэёси вырос в бедной крестьянской семье, и каждая рисинка напоминала ему материнские слезы.

— Эй, чуть не сгорело, Кокума!

Хидэёси, обернув руки полотенцем, снял котел с очага.

— Спасибо! Откуда вам известно мое имя?

— Тебя только что окликнул господин Хамбэй. Ты сказал хозяину обо мне?!

— Он позвал меня по другому делу. Мой господин запрещает говорить о разных пустяках. Он внушает мне, что нужно говорить только о важном. Вот я ему ничего и не сказал.

— Ладно. Ты строго выполняешь все наказы своего учителя, да? Приятно видеть усердного ученика.

— А вы просто выказываете свое тщеславие. Пустое занятие.

— Ошибаешься. Я и сам человек нетерпеливый, но будь я твоим учителем, так непременно похвалил бы тебя. Поверь мне, я говорю искренне.

В это мгновение кто-то вышел из кухни с бумажным фонариком в руке. Женский голос несколько раз окликнул Кокуму, и Хидэёси, обернувшись, увидел в неярком свете девушку лет семнадцати. Ее кимоно украшал узор, изображавший цветы горной вишни, окутанные туманом. Пояс-оби был персикового цвета. Лица ее Хидэёси рассмотреть не мог.

— Слушаю, госпожа Ою. — Кокума подошел к ней.

Девушка, сказав что-то мальчику, удалилась, фонарик растаял во тьме.

— Кто это? — спросил Хидэёси.

— Сестра моего учителя, — произнес Кокума с таким благоговением, как будто говорил о диковинном цветке, расцветшем в хозяйском саду.

— Прошу тебя, сходи, пожалуйста, к учителю и попроси его принять меня. Если он откажет, я уйду.

— Правда?

— Обещаю.

— Попробую. — Кокума нехотя пошел в дом и вернулся очень быстро.

— Хозяин наотрез отказался, сказав, что терпеть не может посетителей. И строго отчитал меня вдобавок. Пожалуйста, уходите. Мне пора подавать ужин господину.

— Хорошо, я уйду, но зайду как-нибудь в другой раз. — Хидэёси безропотно встал и собрался уходить.

— Вряд ли вам стоит сюда возвращаться, — сказал Кокума.

Хидэёси молча ушел. Он спустился в темноте с горы и лег спать.

На следующее утро он вновь отправился на Курихару. К дому Хамбэя он, как и накануне, добрался только на закате. Вчера он потратил слишком много времени на разговоры с мальчишкой, поэтому на этот раз решил зайти с той стороны, где, по его представлению, находился главный вход. Стоило ему постучать и подать голос, как перед ним предстал все тот же Кокума:

— Как! Это вы?

— Хочу узнать, не согласится ли твой господин принять меня сегодня. Сделай милость, осведомись о его настроении.

Кокума ушел в глубь дома и вскоре вернулся с тем же неутешительным ответом. Неизвестно, говорил ли он с хозяином или нет.

— Придется попробовать еще раз. Вдруг я когда-нибудь застану его в благоприятном расположении духа, — не теряя самообладания, произнес Хидэёси и распрощался с мальчиком.

Через два дня он еще раз поднялся на гору.

— А как сегодня?

Кокума, по обыкновению, заглянул в дом и вернулся с очередным отказом.

— Господин сказал, что ваши визиты докучают ему.

Хидэёси молча спустился с горы, но потом пришел снова. Дело дошло до того, что Кокума начинал смеяться, едва завидев Хидэёси.

— Вы действительно терпеливый человек, но бесполезно ходить сюда. Учитель, когда я докладываю ему о вашем очередном приходе, уже не сердится, а смеется.

Мальчики легко сходятся со взрослыми, и у Кокумы с Хидэёси сложились почти приятельские отношения.

На следующий день Хидэёси опять взобрался на Курихару. Поджидавший его у подножия Сая не представлял, что на уме у его господина, и начал терять терпение:

— Какой заносчивый этот Такэнака Хамбэй! Надо бы мне пойти с господином и проучить гордеца за неучтивость!

В тот день, когда Хидэёси собрался на гору в десятый раз, было дождливо и ветрено, и Сая с крестьянами, в доме которых они поселились, отговаривал хозяина от бесполезной затеи, но тот упрямо стоял на своем. В соломенной накидке и широкополой шляпе он пошел на Курихару. Как всегда под вечер, он стоял перед главным входом.

— Кто там? — услышал он в ответ на свой стук.

Впервые навстречу ему вышел не Кокума, а Ою, которая, по словам мальчика, доводилась Хамбэю родной сестрой.

— Я понимаю, что беспокою господина Хамбэя своими визитами. Мне очень неприятно быть назойливым, но я прибыл к вам посланцем от своего господина и не могу вернуться домой, не поговорив с господином Хамбэем. Вручение посланий своего господина — одна из важнейших обязанностей самурая, поэтому я вынужден докучать господину Хамбэю до тех пор, пока он не согласится принять меня, пусть даже через два года. Если господин Хамбэй не удостоит меня чести выслушать послание, я сделаю сэппуку. Таков воинский долг, и господин Хамбэй это прекрасно знает. Пожалуйста… похлопочите перед ним за меня, хотя бы одно словечко скажите.

Под проливным дождем Хидэёси опустился на колени. Впечатлительная девушка растрогалась.

— Пожалуйста, подождите, — приветливо произнесла она и скрылась в глубине дома.

Вскоре она вернулась и, не скрывая сочувствия, сообщила, что Хамбэй не намерен менять своего решения.

— Мне жаль, что мой старший брат такой упрямый, но, по-моему, вам лучше уйти. Он сказал, что никогда не примет вас. Он вообще избегает встреч с посторонними.

— Вот как? — Огорченный Хидэёси потупился, но упорствовать не стал. Дождь барабанил ему по спине. — Что ж, подожду, пока господин Хамбэй передумает.

Нахлобучив шляпу, он ушел во тьму. Обойдя, как обычно, усадьбу по лесной тропе, Хидэёси был сейчас по другую сторону стены.

— Постой! Он примет тебя! Слышишь! Он велел вернуть тебя! — закричал подбежавший Кокума.

— Неужели!

Хидэёси с Кокумой быстро зашагали к усадьбе. У входа в дом их поджидала только Ою.

— Ваше упорство настолько поразило моего брата, что он сказал, было бы грехом не принять вас, но только не сегодня. Он уже в постели из-за сырой погоды, но просит вас прибыть, когда он сам вас известит.

Хидэёси понял, что девушка, сжалившись над ним, после его ухода поговорила с братом.

— Я прибуду немедленно, как только вы за мной пришлете.

— Где вы остановились?

— В деревне Нангу, у подножия горы, у крестьянина Моэмона. Его дом под высокой шелковицей.

— Подождем хорошей погоды.

— Буду с нетерпением ждать вестей от вас.

— Холодно, а вы промокли. Посушите одежду у очага и поешьте перед уходом.

— Благодарю вас, в другой раз. Я немедленно ухожу. — Широким шагом Хидэёси пошел вниз.

Дождь лил и весь следующий день. А еще через день дождя не было, но вершина Курихары скрылась за облаками, и известия от Хамбэя не пришло. Наконец установилась хорошая погода, и гора, омытая ливнями, засияла яркими красками. Стояла ранняя осень, и листья на деревьях покрылись багрянцем.

В это утро у ворот Моэмона показался Кокума. Он вел на веревке корову.

— А вот и я! — сказал мальчик. — Тебе приглашение! Учитель приказал мне проводить тебя до дома и прислал скакуна для дорогого гостя. — Кокума протянул Хидэёси записку.

«Странно, что вы проявляете повышенный интерес к усталому и больному человеку, удалившемуся от мирских дел. Ваша просьба затруднительна для меня, но все же, пожалуйста, зайдите ко мне на несколько минут», — гласило послание Хамбэя.

Тон его был высокомерным. Хидэёси знал, что разговаривать с Хамбэем будет крайне трудно. Хидэёси взгромоздился на корову и сказал Кокуме:

— Прокатимся на вашем жеребце!

Кокума без промедления двинулся в обратный путь. Осеннее небо над горами Курихара и Нангу прояснилось, и впервые Хидэёси отчетливо увидел горы.

У главных ворот усадьбы их дожидалась красавица. Это была Ою, принарядившаяся к приезду гостя.

— Не стоило так утруждать себя! — воскликнул Хидэёси, ловко спрыгнув с коровы.

Они вошли в дом, и Хидэёси ненадолго оставили одного. Где-то капала вода, в окно стучал бамбук. Хидэёси огляделся по сторонам. В нише-токонома в грубой глинобитной стене висел свиток, на котором рукой буддийского монаха был начертан иероглиф «видение».

«Неужели ему здесь не скучно?» — вопрошал себя Хидэёси, стараясь понять, что могло заставить Хамбэя избрать уединение в таком месте. Он бы не выдержал и трех дней в таком заточении. Пробыв несколько минут в этой строгой комнате наедине с самим собой, он уже изнывал от скуки. Слух его услаждали пение птиц и шелест ветвей, но мыслями он был в Суномате и на горе Комаки. Дитя своего времени, Хидэёси чувствовал себя чужим в горной обители.

— Извините, что заставил вас ждать, — прозвучал за спиной звонкий голос Хамбэя.

Хидэёси знал, что человек, встречи с которым он так настойчиво добивался, еще молод, но голос отшельника поразил его. Хозяин усадил гостя на почетное место.

Хидэёси без промедления приступил к делу, представившись Хамбэю:

— Я вассал клана Ода. Меня зовут Киносита Хидэёси.

Хамбэй вежливо прервал его:

— Давайте отбросим излишние формальности. Приглашая вас сегодня, я рассчитывал на другое.

Хидэёси понял, что эти слова дали хозяину преимущество. Ход, к которому он привычно прибегал в этих ситуациях, обернулся против него.

— Такэнака Хамбэй, владелец этого горного приюта. Вы оказали мне честь, удостоив своим посещением.

— Я проявил непочтительную настойчивость, обременив вас ненужными хлопотами.

Хамбэй рассмеялся:

— Признаться, вы мне изрядно надоели, но сейчас вынужден признать, что изредка принимать гостей даже приятно. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Поведайте, почтенный гость, с какой целью вы нарушили мое уединение? Пословица утверждает, что в горах не найдешь ничего, кроме птичьего щебета.

Хамбэй намеренно сел ниже, чем гость, однако в его глазах играла насмешливая улыбка, и он явно потешался над человеком, внезапно свалившимся сюда, словно с луны. Хидэёси пригляделся к нему повнимательней. Он действительно не отличался крепким телосложением, но был красив. Красные губы ярко выделялись на прозрачном бледном лице.

Манеры Хамбэя свидетельствовали о прекрасном воспитании. Он был внимателен к собеседнику, говорил учтиво. Хидэёси сомневался, не скрывается ли под внешней приветливостью нечто иное, как в здешних горах, которые сегодня манили путника своей красотой, а вчера здесь неистовствовала буря.

— Я пришел повидаться с вами по распоряжению князя Нобунаги. Не хотите ли вы спуститься с этой горы? Человек ваших способностей не должен в столь молодом возрасте уединяться в горном приюте. Рано или поздно вам придется исполнить долг самурая. Кому же вам служить как не князю Нобунаге? Вот я и прибыл сюда с предложением служить клану Ода. Вы чувствуете, что над нами сгущаются грозовые тучи войны?

Хамбэй слушал с загадочной улыбкой. Хидэёси понимал, что его красноречие не принесет успеха, когда собеседник молчит. Хамбэй напоминал ему гибкую иву под ветром. Трудно было сказать, слушает ли он Хидэёси. Киносита умолк в ожидании ответа Хамбэя, но тот промолчал. Хидэёси исчерпал доводы, а отшельник ничем не выдал своих мыслей.

Легкий ветерок веял от веера Хамбэя, которым он поддерживал ровное пламя в очаге, не поднимая в воздух золу. Вода в чайнике закипела. Хамбэй вытер салфеткой, используемой в чайной церемонии, маленькие чашечки себе и гостю. Он, похоже, по бульканью воды определял, готов ли кипяток. Этот учтивый человек, любезно улыбавшийся гостю, был неподступен.

Хидэёси почувствовал, что у него затекли ноги. Он никак не мог продолжить разговор. Все сказанное им в мгновение ока обернулось пустым звуком.

— Хотелось бы понять, как вы относитесь к предложению Нобунаги. Я убежден, что бесполезно сулить вам богатства, перечислять ожидающие вас должности и награды. Овари, конечно, маленькая провинция, но в будущем ей суждено играть ведущую роль в Японии, потому что никто из князей не обладает способностями князя Нобунаги. Ваше добровольное заточение в горах вдали от смятенного мира бессмысленно. Вам следует спуститься к людям ради их спасения.

Хамбэй внезапно повернулся к гостю, и Хидэёси затаил дыхание, но хозяин лишь протянул ему чашку.

— Пожалуйста, попробуйте мой чай, — сказал он.

Хамбэй отпил несколько глотков из своей чашки, словно его не интересовало ничто, кроме вкуса чая.

— Почтенный гость!

— Слушаю вас!

— Вы любите орхидеи? Они изумительны весной, но и осенние по-своему прелестны.

— Орхидеи? Это что такое?

— Цветы. Если углубиться в горы еще ри на четыре, увидите на утесах и валунах орхидеи, прячущие в себе росу давних времен. Я велел своему слуге Кокуме сорвать одну и посадить в горшок. Не угодно ли полюбоваться?

— Да нет… — Хидэёси замялся. — Какой мне смысл разглядывать цветы?

— Вот как?

— Может быть, со временем, но сейчас я даже во сне думаю только о сражениях. Молод еще, вероятно. Я целиком отдаюсь служению клану Ода, и мне не понять чувства воина, удалившегося на покой.

— В вашей службе есть смысл, но не кажется ли вам, что вы понапрасну теряете время, рьяно предаваясь поискам славы и богатства? Отшельникам не понять мирской суеты. А почему бы вам, бросив Суномату, не выстроить хижину на склоне горы?

«Не равнозначны ли честность и глупость? Не означает ли глупость отсутствие стратегии? Одной лишь уверенности в своих силах и в словах, вероятно, недостаточно для того, чтобы достучаться до человеческого сердца», — горестно размышлял Хидэёси, спускаясь по горному склону. Все усилия оказались тщетны. Оскорбленный, униженный неудачей, Хидэёси оглянулся. Он чувствовал не раскаяние, лишь глубокое сожаление. Сегодня его выдворили с изящной учтивостью. «Возможно, мы никогда с ним больше не увидимся, — подумал Хидэёси. — Нет! В следующий раз на поле брани его голову положат перед моим походным стулом». Он твердо поклялся себе, что так все и будет. Сколько раз он, понурив голову, шагал по этой дороге, запрятав в глубине души стыд. Выяснилось, что дорога унижения ведет в никуда.

— Жалкий червяк! — в бессильном гневе воскликнул Хидэёси.

Возможно, он вспомнил бледное лицо и немощное тело Хамбэя. Он ускорил шаг. Перед поворотом, где дорога огибала скалу, Хидэёси вспомнил о желании, которое подавлял с момента ухода из дома Хамбэя. Поднявшись на утес, он помочился на простирающуюся внизу долину. Струя изгибалась дугой, рассыпаясь на мелкие брызги.

— Хватит ныть! — одернул себя Хидэёси и поспешил в долину.

— Сая, загостились мы с тобой. Завтра утром отправимся домой, — бодрым тоном сообщил он слуге, вернувшись в дом Моэмона.

Сая решил, что встреча с Хамбэем прошла успешно, и в душе порадовался за своего господина. Хидэёси и Сая провели вечер с хозяевами дома и рано легли спать. Ночью Хидэёси преспокойно храпел. Сая время от времени просыпался от храпа и таращился во тьму. Сая решил, что ежедневные прогулки на Курихару, видно, утомили Хидэёси.

«Чтобы добиться хоть небольшого успеха, приходится много трудиться», — подумал он, не подозревая о том, что его господин потерпел жестокое поражение. Еще до рассвета Хидэёси закончил все приготовления к отъезду. На заре они покинули спящую деревню.

— Подожди, Сая! — Хидэёси внезапно замер на месте, глядя на восходящее солнце.

Гора Курихара темнела, выступая из утреннего тумана. За горой облака переливались всеми красками зари.

— Я ошибся, — пробормотал Хидэёси. — Поставил перед собой нелегкую задачу, поэтому трудности были неизбежны. Возможно, я переоценил свои возможности. Малодушным великие деяния не суждены!

И вот он уже повернулся в противоположную сторону.

— Сая, я еще раз поднимусь на Курихару. А ты ступай домой! — внезапно сказал Хидэёси, исчезая в утреннем тумане. Вскоре он одолел половину пути. Дойдя до заболоченной низины неподалеку от дома Хамбэя, он услышал, как его окликнула Ою.

С ней был Кокума. Она ехала на корове, держа на локте корзину с травами.

— Какая неожиданность! Странный вы человек! Учитель сказал, что вы, получив сполна, вряд ли появитесь у нас, — сказал Кокума.

Спустившись на землю, Ою учтиво поклонилась Хидэёси, но Кокума не унимался:

— Сегодня не тревожьте учителя! Ночью он почувствовал себя нехорошо и сказал, что это результат затянувшейся беседы с вами. Он и сегодня утром в дурном настроении. И мне опять из-за вас досталось.

— Не груби! — одернула Ою мальчика, но тоже вежливо дала понять Хидэёси, что его сегодня в гости не ждут. — Конечно, брат заболел не потому, что разговаривал с вами, он простудился, поэтому сейчас в постели. Я сообщу о вашем приходе, но, пожалуйста, не тревожьте его покой.

— Я так и предполагал, но все же осмелился прийти, и… — Хидэёси достал тушечницу и написал на листе бумаги:

Он знал, что стихи получились нескладные, но они передавали его истинные чувства, поэтому он приписал еще две строки.

— Я уверен, что господин Хамбэй посмеется надо мной и назовет назойливым, но я хочу дождаться ответа, поскольку докучаю ему в последний раз. Если я не смогу выполнить приказ моего князя, то совершу сэппуку здесь, на болоте. Пожалуйста, попросите за меня последний раз в моей жизни.

Не чувствуя презрения к бесцеремонному посетителю, Ою пожалела его и отправилась к больному брату со стихотворным посланием. Хамбэй прочитал его, но ничего не ответил. Полдня он пролежал с закрытыми глазами. Наступил вечер, следом лунная ночь.

— Кокума, приведи корову, — внезапно сказал Хамбэй.

Ою, поняв, что Хамбэй куда-то едет, встревожилась и одела брата потеплее. Кокума вел корову за веревку. Они спустились с горы до заболоченной низины. Хамбэй издалека увидел одинокого путника, который сидел в позе буддийского монаха. Он наверняка целый день ничего не ел и не пил. Охотник сказал бы, что Хидэёси представляет собой превосходную мишень. Хамбэй подошел к нему и с поклоном опустился перед ним на колени.

— Уважаемый гость, сегодня я был неучтив с вами. Не знаю, какую пользу вы рассчитываете получить от меня, хворого, уединившегося в горах, но ваше упорство, право, взволновало меня до глубины души. Известно, что самурай готов пожертвовать жизнью ради близкого человека. Я не хочу, чтобы вы умерли понапрасну. Я прежде состоял на службе у клана Сайто и не намерен служить Нобунаге. Я готов служить вам, хотя сил у меня немного. Простите, что на протяжении стольких дней я был столь неучтив с вами.

Долгое время события развивались своим чередом, без военных конфликтов. Овари и Мино укрепляли боевую мощь. Негласное перемирие увеличило количество путников и торговцев, пересекающих границы обеих провинций. Наступил Новый год, и наконец зацвела слива. Жители Инабаямы думали, что невзгоды остались позади и хрупкий мир продлится еще лет сто.

Весеннее солнце играло на белых стенах Инабаямы, лишая крепость привычной суровости. В такие безмятежные дни горожане недоумевали, зачем замок воздвигли на непомерной высоте… Их жизнь целиком зависела от обстановки в крепости. Стоило там поселиться тревоге, как она сразу же сказывалась на повседневных заботах города. Когда в крепости было спокойно, жители тоже впадали в праздность. Любые предписания из крепости сейчас воспринимались в городе без должного внимания.

Был полдень. Журавли и утки резвились в пруду. Персиковые деревья пышно цвели. В саду за стенами крепости на вершине Инабаямы часто гулял ветер. Тацуоки, выпивший лишнего, лежал в беседке в цветущем саду.

Старшие советники Сайто Куроэмон и Нагаи Хаято разыскивали князя Инабаямы. Число прелестниц, услаждавших Тацуоки, не сравнилось бы с «тремя тысячами наложниц» из китайской легенды, но их было достаточно. Красавиц, включая хорошеньких служанок, было больше, чем персиковых деревьев в саду. Они томились в ожидании часа, когда их праздный повелитель соизволит проснуться.

— Где князь? — спросил Куроэмон.

— Господин устал и отдыхает в садовой беседке, — ответил один из оруженосцев.

— Хочешь сказать, он опять навеселе?

Куроэмон и Хаято поспешили к беседке. Тацуоки лежал в окружении красавиц. Под головой у него был маленький барабан.

— Не стоит беспокоить его, — сказал Куроэмон.

Они с Хаято хотели было удалиться, но Тацуоки оторвал голову от «подушки».

— Кто там? Я слышу мужские голоса! — Его лицо было багровым, глаза налились кровью. — Куроэмон? И ты, Хаято? Зачем явились? Мы любуемся цветами, а вам сакэ понадобилось?

Советники пришли по важному делу, но, увидев князя в таком состоянии, воздержались от доклада о новостях, которые только что получили из вражеской провинции.

— Оставим до ночи, — решили советники.

Ночью пиршество продолжилось.

— Подождем до завтра.

К полудню следующего дня веселье было в полном разгаре. Редкую неделю Тацуоки уделял хотя бы день государственным делам. Он препоручил все заботы старшим советникам. К счастью, многие его приближенные были мудрыми деятелями, которые служили клану Сайто уже в третьем поколении, и они поддерживали могущество клана в обстановке всеобщего упадка. Тацуоки предавался безудержным развлечениям, а они не знали ни минуты покоя.

Лазутчики Хаято доносили, что клан Ода извлек горький урок из прошлогодних поражений и осознал бесплодность попыток идти против судьбы.

— Нобунага, поняв, что, нападая на Мино, понапрасну теряет людей и деньги, похоже, решил отказаться от этой затеи, — решил Хаято.

Он был уверен, что Нобунага обречен на бездеятельность, потому что казна его истощилась.

Весной Нобунага пригласил в крепость мастера чайной церемонии и поэта и коротал время, совершенствуясь в искусствах. Со стороны казалось, что Нобунага, используя передышку, просто наслаждается всем, что дарит мирная жизнь.

В середине лета, после праздника Поминовения предков, гонцы со срочными предписаниями разъехались из крепости Комаки по всей Овари. Город бурлил. Ужесточилась проверка путников на заставах. Вассалы без конца приезжали в крепость, глубокими ночами в ней проходили совещания. У крестьян отобрали лошадей. Самураи торопили мастеров, которые чинили их доспехи.

— Как ведет себя Нобунага? — расспрашивал Хаято своих лазутчиков.

Они отвечали, хотя и без большой уверенности:

— В крепости все по-прежнему. До утра горят фонари, а звуки флейт и барабанов слышны за крепостным рвом.

Важные новости стали поступать ранней осенью.

— Нобунага выступил на запад с войском в десять тысяч человек! Опорным пунктом избрана Суномата! В данный момент они переправляются через Кисо!

Тацуоки, взиравший на мирские дела с полным безразличием, впал в истерику, когда его заставили выслушать это донесение. Советники пришли в смятение, потому что поздно было предпринимать ответные меры.

— Сплетни! — утешал себя Тацуоки. — Клан Ода не может выставить войско в десять тысяч воинов.

Лазутчики уверили его в том, что в войске действительно десять тысяч человек, и Тацуоки был потрясен до глубины души. Он спешно собрал испытанных советников.

— Нобунага рискует всем, а что нам делать?

Вспомнив о тех, кто не раз спасал провинцию в тяжелую годину, Тацуоки послал за троицей из Мино, которых еще вчера презирал как вздорных и отживших свой век стариков и не допускал к себе.

— Мы их известили, но пока ни один не откликнулся, — сообщили Тацуоки вассалы.

— А как Тигр Унумы?

— Он сказался больным и не хочет выступать из своей крепости.

Тацуоки осенило, и он, дивясь глупости подданных, решил, что нашел выход из сложного положения.

— А на Курихару послали гонца? Срочно вызвать Хамбэя! Почему не выполняете моих приказов? Нечего тут передо мной расстилаться! Сию же минуту отправьте человека за ним!

— Не дожидаясь вашего приказа, мы несколько дней назад отправили к господину Хамбэю гонца. Мы известили его о делах и просили его о помощи. Но он…

— Не приехал? — Тацуоки впал в ярость. — Почему? Почему не прилетел, как на крыльях, чтобы возглавить нашу армию? Он всегда казался мне верным подданным.

Выражение «верный подданный» в устах Тацуоки означало человека прямого, открыто осуждающего его, но в решительную минуту готового примчаться первым, чтобы защитить своего господина.

— Пошлите к нему еще одного гонца! — распорядился Тацуоки.

Старшие советники выполнили бесполезный приказ. Гонец, четвертый по счету, вернулся с Курихары ни с чем.

— Я с трудом добился встречи с ним, но, прочитав ваше послание, господин Хамбэй ничего не ответил. Горестно вздохнул, вытер слезы и пробормотал что-то о неправедных правителях бренного мира, — доложил гонец.

Тацуоки расценил поведение Хамбэя как насмешку над собой. Побагровев от гнева, он закричал на подданных:

— Какой толк от больного!

В Инабаяме происходила бесплодная суета. Часть войска Нобунаги, переправившись через реку Кисо, навязывала бои разрозненным отрядам Сайто. Каждый час в столицу провинции Мино прибывали сведения о новых поражениях.

Тацуоки мучила бессонница, глаза его остекленели. В крепости воцарились уныние и смятение. Тацуоки велел сделать навес над персиковыми деревьями и мрачно восседал на походном стуле в окружении выставленных напоказ богатых доспехов встревоженных вассалов.

— Если собранного нами войска недостаточно, требуйте подкрепления изо всех крепостей. Хватает ли воинов в городе? Надеюсь, не придется просить помощи у клана Асаи? Что молчите? — Голос Тацуоки звучал резко и визгливо, выдавая страх и безнадежность.

Вассалы старались сделать все, чтобы уныние их повелителя не передалось воинам.

Ночью из крепости видно было пламя пожаров. Войско Оды наступало и днем и ночью, от Ацуми и долины Кано — на юге и по притокам реки Нагара, в направлении Гото и Кагамидзимы — на западе. Пожары перед наступающим войском казались огненной волной, достигающей небосвода. На седьмой день месяца армия Оды подступила к Инабаяме, столице и главной крепости во вражеской провинции.

Нобунага впервые командовал большим войском, которое вселяло в него решимость любой ценой добиться победы. Ради нее в Овари призвали на воинскую службу почти всех мужчин. Поражение означало бы гибель и клана Ода, и провинции Овари.

У Инабаямы войско Нобунаги несколько дней вело ожесточенные бои. Созданные самой природой укрепления и опытные воины клана Сайто показали свою силу. Воины сражались за собственные дома и семьи. Превосходство врага в вооружении было наиболее неблагоприятным для клана Ода обстоятельством. Богатство казны Мино позволило клану Сайто запастись большим количеством огнестрельного оружия.

Стрелковый полк Сайто с горного склона обстреливал наступающих, отбивая любую атаку. Акэти Мицухидэ, сформировавший этот полк, давно покинул пределы Мино и стал ронином.

После нескольких дней тяжелых сражений в изнурительную жару воины Оды начали уставать. Призови клан Сайто помощь из Оми или Исэ, то десять тысяч отважных воинов Оды никогда не увидели бы родную Овари.

Удара в спину следовало ожидать оттуда, где на горизонте высились горы Курихара, Нангу и Бодай.

— За это направление можно не беспокоиться, — уверял Хидэёси своего князя, но Нобунага по-прежнему тревожился.

— Осада — не лучший способ в стратегии, но нетерпение приведет только к новым потерям. Не представляю, как вы будете брать Инабаяму.

Военный совет проходил каждый вечер, но ни у кого не было разумных предложений. В конце концов все согласились с мнением Хидэёси, который вскоре исчез из передового отряда.

Хидэёси выехал ночью с отрядом из девяти надежных воинов. Обливаясь потом, они поднялись на гору Дзуйрюдзи, удаленную от Инабаямы на расстояние, исключающее встречу с вражеским дозором. Среди спутников Хидэёси были Хикоэмон и его младший брат Матадзюро. Их проводником стал человек, искренне привязанный к Хидэёси и питающий к нему чувство глубокой благодарности — Осава Дзиродзаэмон, Тигр Унумы.

— Спустимся в долину вон у того утеса и переправимся через речушку.

Добравшись до конца тропы, Хидэёси и его спутники увидели скалу, увитую виноградной лозой. Обойдя утес, они нашли тайную тропинку в долину, которая вилась по зарослям низкорослого бамбука.

— Тропа ведет к тылу крепости, отсюда примерно два ри. По этой схеме вы найдете ручей, который течет по территории крепости. А теперь позвольте откланяться. — Осава в одиночестве отправился своей дорогой.

Сейчас он был предан Хидэёси и верил ему, но когда-то он поклялся в верности клану Сайто. Ему, человеку долга, нелегко было показать Хидэёси потайную тропу в крепость своих прежних господ. Хидэёси, понимая состояние Осавы, заранее решил отправить Тигра Унумы домой, как только он укажет им заветное место.

Два ри — небольшое расстояние, но тропы отряд Хидэёси не нашел. Они с трудом карабкались по скалам, и Хидэёси постоянно сверялся со схемой, но она совсем не соответствовала действительности.

Хидэёси так и не отыскал горную речку, которая должна была бы вывести их к крепости. Они заблудились, а день клонился к вечеру, и становилось прохладно. Хидэёси не предполагал, что они могут заблудиться. Мысленно он оставался с теми, кто осаждал Инабаяму. Если завтра на рассвете ему не повезет, то его неудача огорчит его соратников, оставшихся в лагере.

— Свет! — внезапно воскликнул один из воинов, и все застыли на месте. — Я вижу свет!

Откуда взяться свету на глухой горе, тем более около тайной тропы в крепость Инабаяма? Значит, они оказались в расположении одного из передовых постов.

Хидэёси и его спутники поспешили в укрытие. Ронины одинаково легко шли и по равнинной дороге, и по горной тропе, но Хидэёси едва поспевал за ними.

— Держитесь! — сказал Хикоэмон, протягивая ему древко копья.

Хидэёси сжал древко руками, и они начали взбираться по крутому подъему — Хикоэмон первым, а Хидэёси сзади, положившись на силы подчиненного. Наконец они выбрались на ровный участок. Ночь сгущалась, и все отчетливей был виден свет, горевший в горной расселине, к западу от того места, где они сейчас находились.

Если свет был на сторожевом посту, значит, тропа вела к крепости.

— Надо идти только вперед! — решительно заявили воины.

— Не спешите! — Хидэёси охладил пыл своих спутников. — В сторожевом домике, вероятно, несколько часовых, они не могут помешать нам, но поднимут изрядный шум и взбудоражат крепость. Если это костер, то он разведен у самого домика. Надо поставить у костра двоих. Половина из вас зайдет за домик с другой стороны, чтобы не дать часовым вернуться в крепость.

Воины Хидэёси, как лесные звери, расползлись по склону горы, пересекли впадину и вошли в долину, которая, к их удивлению, оказалась распаханной. Здесь росли конопля, просо и ямс.

Хидэёси, склонив голову набок, пристально всматривался во тьму. Хижина посреди поля не походила на сторожевой домик.

— Стойте! Пойду посмотрю, что там такое.

Хидэёси крадучись двинулся по зарослям конопли. Судя по всему, это был обыкновенный деревенский дом, нищий и сиротливый. Хидэёси разглядел старуху, лежавшую на соломенной циновке, и молодого человека, должно быть, ее сына, который разминал спину матери.

На мгновение Хидэёси, забыв, где находится, невольно залюбовался картиной мирной жизни. Женщина была совсем седой. Молодой человек отличался крепким телосложением, хотя на вид ему было лет семнадцать. Хидэёси не воспринимал этих людей как чужих, а уж тем более как врагов. Ему казалось, что он видит свою мать и самого себя, превратившегося в юношу.

— Матушка, что-то случилось. — Молодой человек настороженно поднял голову.

— Что такое, Москэ? — Мать приподнялась на циновке.

— Цикады почему-то перестали стрекотать.

— Зверек шарит около амбара, наверное.

— Нет! Он не подошел бы так близко к дому, когда горит свет.

Молодой человек, прихватив меч, выскользнул во двор.

— Кто здесь?

Хидэёси внезапно вышел из зарослей конопли.

Изумленный юноша уставился на него и не сразу смог заговорить.

— Что вы тут делаете? Я чувствовал, что тут кто-то есть. Вы — самурай из Касихары?

Хидэёси, ничего не ответив, обернулся и махнул рукой притаившимся спутникам.

— Окружайте хижину! Никого не выпускать, а кто выйдет, сразу же убивайте!

Воины мгновенно взяли хижину в кольцо.

— Стоит ли устраивать такое представление? — с усмешкой сказал Москэ. — Нас двое: моя мать и я. Зачем окружать наш дом? Что вы задумали, господин самурай?

Москэ стоял на пороге, на лице его не было ни растерянности, ни страха. Он держался хладнокровно, и, судя по его виду, ему не было жаль нежданных гостей.

Хидэёси сел на крыльцо и сказал:

— Нам нужно соблюдать осторожность, но мы не собираемся пугать или обижать тебя и твою матушку.

— Я вас не боюсь, а вот мать зря встревожили. Если вы хотите извиниться, то принесите извинения ей.

Юноша говорил смело и не походил на простого крестьянина. Хидэёси заглянул в хижину.

— Москэ, успокойся! Зачем ты грубишь самураю? — сказала старуха. Затем она обернулись к Хидэёси: — Не знаю, кто вы и почему пришли сюда, но мой сын далек от бурных мирских дел, он — деревенский парень и не умеет себя вести. Уж простите его, пожалуйста.

— А вы его мать?

— Да, господин.

— Вы говорите, что он простой деревенский парень, но по его речи и манерам трудно поверить в то, что вы обыкновенные крестьяне.

— Зимой мы промышляем охотой, а летом заготовляем уголь и продаем его в деревне.

— Но с каких пор? Уверен, что вы происходите из старинного рода. Я не вассал клана Сайто, мы с моими спутниками просто заблудились в горах. Мы не намерены ничем досаждать вам. Не соизволите ли вы назвать ваши имена?

— Господин самурай, вы говорите на наречии Овари. Вы действительно из Овари? — спросил Москэ, севший рядом с матерью.

— Да. Я родом из Накамуры.

— Из Накамуры? Мы с вами соседи, мы из Гокисо.

— Земляки, значит.

— Если вы подданный клана Ода, я все расскажу вам. Моего отца звали Хорио Таномо. Он служил князю Оде Нобукиё в крепости Когути.

— Странно! Если твой отец был вассалом князя Нобукиё, то и ты должен хранить верность князю Нобунаге!

«С этой встречей повезло», — обрадовался в душе Хидэёси.

Получив назначение на пост коменданта крепости Суномата, он повсюду искал одаренных людей, стремясь привлечь их на службу. Хидэёси не принимал опрометчивых решений, а внимательно присматривался к человеку, и если тот внушал ему доверие, то сразу же брал его на службу. А поручения давал ему лишь после того, как узнавал человека получше. Точно так же он действовал и выбирая себе жену. Хидэёси обладал даром отделять истинное от ложного.

— Неужели вы хотите, чтобы ваш сын потратил всю жизнь на охоту и торговлю углем? Доверьте Москэ мне. Понимаю, сын — единственное ваше богатство. Меня зовут Киносита Хидэёси. Мой ранг невысок, но я вассал князя Оды Нобунаги. Жалованье мое невелико — как говорят, с одним копьем против всего мира. Не хочешь ли ты поступить ко мне на службу, Москэ?

— Кто? Я? — Москэ широко раскрыл глаза.

Мать заплакала от радости.

— Если сын достоин служить клану Ода, то мой муж, павший на поле брани от руки презренного врага, был бы счастлив. Москэ! Соглашайся и восстанови честь отцовского имени.

Москэ без раздумий поклялся в верности клану Ода.

— Мы пытаемся проникнуть в крепость Инабаяма с тыла. У нас есть схема, но мы не нашли нужную тропу. Первое поручение не простое, но ты должен его выполнить. Я рассчитываю на тебя. — Хидэёси протянул Москэ карту.

Взглянув на нее, он вернул листок Хидэёси:

— Понятно. Вы не проголодались? Или у вас достаточно припасов?

Хидэёси и его спутники, не предполагая, что собьются с пути, взяли с собой немного еды.

— До крепости два с половиной ри, но лучше запасти еды побольше, чтобы на два раза хватило.

Москэ быстро приготовил рис с просом и маринованные сливы на десятерых. Взвалив котомку с припасами на плечо, он прикрепил к поясу отцовский меч.

— Матушка, я ухожу, — сказал он. — Сражение — прекрасное начало для самурайской службы, но, может, мы прощаемся с тобой навсегда. Если мне суждено пасть в бою, пожалуйста, не плачь по мне.

Пора было в путь, но матери с сыном, конечно, трудно расставаться. У Хидэёси заныло сердце при виде этого прощания. Он вышел из хижины и окинул взглядом кромешно-черные горы.

Москэ был уже во дворе, но тут мать окликнула его. Она протянула сыну флягу:

— Набери воды, путь долгий.

Хидэёси одобрительно кивнул, воды у них было мало, а родники в скалах попадались редко. Чем выше они поднимались, тем меньше находили источников воды.

Отряд подошел к утесу. Москэ закинул веревку на дерево, зацепил ее возле корней и первым взобрался наверх. За ним последовали и остальные.

— Тропа отсюда круто уходит вверх, — предупредил Москэ. — Около сторожевого домика у пещеры Акагава нас могут заметить часовые.

Теперь Хидэёси понял, почему Москэ едва скользнул взглядом по их карте. Он знал гораздо больше того, что сообщала она. В Москэ проглядывало что-то детское, но он был серьезным, что высоко ценил в людях Хидэёси.

Воду из фляги поделили на десятерых, и разгоряченные тела воинов покрылись потом.

— Мы так устали, что вряд ли в состоянии достойно сражаться. Не поспать ли нам немного? — сказал Москэ, вытирая лоб.

— Неплохо бы, — согласился Хидэёси и тут же спросил, далеко ли до крепости.

— Вот она, внизу. — Москэ указал рукой на открывшуюся перед ними долину.

Воины радостно зашумели, но Москэ утихомирил их взмахом руки:

— Тише! Ветер может донести голоса до крепости.

Хидэёси окинул взглядом долину, которая в обрамлении темных деревьев казалась зеленым озером. Вглядевшись повнимательней, Хидэёси различил очертания крепостных стен, сливающихся в единую оборонительную линию с утесами, бастионы и что-то вроде большого амбара за деревьями.

— Мы сели врагу прямо на голову. А теперь спать до рассвета!

Они улеглись на землю. Москэ обмотал полотенцем опустевшую флягу и положил ее под голову своему господину. На сон оставалось часа два, но Москэ бодрствовал на страже.

— Пора! — окликнул он Хидэёси.

— Что случилось? — поднял тот голову.

— Светает. — Москэ указал на восток.

Ночное небо понемногу окрашивалось белым. Облака затянули горные вершины, а долина за крепостью Инабаяма тонула во мраке.

— За дело! — сказал один из воинов.

Они проверяли оружие и подгоняли доспехи.

— Не торопитесь! Сначала позавтракаем, — сказал Хидэёси.

Когда солнце вышло из-за туч, они доедали приготовленную Москэ еду. Воды не было, но рис с просом в дубовых листьях был необыкновенно вкусным.

Туман в долине рассеялся, и воины увидели укрепления и подвесной мост через ров. Мост был увит виноградом, а крепостную стену покрывал густой зеленый мох.

— Где сигнальный факел? — спросил Хидэёси. — Дайте его Москэ и научите управляться с ним.

Хидэёси проверил, освоил ли Москэ факел, а затем сказал:

— Спустимся здесь, чтобы срезать дорогу. А ты оставайся тут. Как только услышишь крики, поджигай. Понял? Не зазевайся.

— Ясно.

Москэ встал рядом с факелом. Ему, конечно, не хотелось только наблюдать за тем, как его господин с отрядом спускается в долину. Хорошо бы с ними пойти. Небо затянули грозовые тучи, а туман в долине рассеялся. Сверху видны были просторы от Мино до Овари.

Стояла ранняя осень, но солнце припекало по-летнему. Москэ видел крепостной город Инабаяма, реку Нагара и даже перекрестки городских дорог. В городе не видно было ни души. Солнце поднималось все выше.

«Что случилось?» — тревожился Москэ, чувствуя, как бешено бьется сердце. И тут до него донеслись ружейные выстрелы. Он зажег факел, и дым высоко поднялся в голубое небо, словно заливая его тушью.

Хидэёси с отрядом крадучись вышел в тылы крепости. Они выбирали дорогу по лугу там, где трава была густой и высокой.

Часовые у пороховых и продовольственных складов Инабаямы приняли их за один из отрядов клана Сайто и спокойно продолжили завтрак. Осада длилась несколько дней, но крепость была труднодоступной для врага, а боевые действия происходили с другой стороны. Здесь, в тылу укреплений, созданных природой, царила такая тишина, что слышался щебет каждой пташки.

Когда стрельба шла перед крепостью, гул ее доносился и до воинов, несших службу на задворках. Никто не мог предположить, что вероятно сражение и здесь, у тылового входа в крепость.

— На передовой, видать, нелегко, — произнес один из часовых.

— Эти, похоже, отвоевались, — кивнул другой в сторону отряда Хидэёси.

Часовые завтракали, наблюдая за приближением неизвестных, которые начали казаться им подозрительными.

— Кто это, интересно?

— Да… Они как-то странно идут, верно? Куда? Зачем заглянули в брошенный сторожевой домик?

— Наверно, с передовой.

— Из какого отряда?

— В доспехах и не разберешь…

— Смотрите! Один вынес с кухни горящую головню! Зачем она ему понадобилась?

Пока часовые сидели разинув рты и с палочками для еды в руках, воин с головней забежал в дровяной склад и поджег штабель. Остальные разбрасывали факелы на крыши ближних строений.

— Враг! — закричали часовые в один голос.

Хидэёси и Хикоэмон, обернувшись на этот крик, засмеялись.

Почему неприступная твердыня так легко пала? Во-первых, в результате неожиданного нападения с тыла в крепости началась паника. Во-вторых, крики Хидэёси и его воинов перепугали защитников крепости, и они накинулись друг на друга, решив, что в их ряды закралась измена. Главной причиной поражения, как осознали со временем, послужил совет одного человека.

За несколько дней до решительного штурма тупоголовый Тацуоки приказал собрать в крепости жен и детей своих воинов, живших в городе, и удерживать их как заложников, чтобы войско не сдалось на милость победителя.

Такой совет дал Иё, один из троицы из Мино, состоявший в тайном союзе с Хидэёси. Измена, воплощенная в злоумышленном совете. В крепости, переполненной женщинами и детьми, возникшая в результате нападения с тыла паника имела пагубные последствия, и воины Мино не смогли достойно противостоять атакующим. Нобунага, давно ждавший этого часа, направил Тацуоки следующее послание:

Тацуоки, без промедления признав свое поражение, приказал войску прекратить сопротивление и со своим семейством в сопровождении тридцати вассалов покинул крепость. Нобунага с отрядом своих воинов отправил Тацуоки в изгнание в Кайсэй, выделив, однако, его младшему брату Сингоро участок земли, чтобы клан Сайто не прекратил своего существования.

Объединив под своей властью Мино и Овари, Нобунага завладел землями, которые давали в один урожай миллион двести тысяч коку риса. Нобунага еще раз перенес свою резиденцию, теперь в Инабаяму, которую он переименовал в Гифу. Это название было дано в память о месте, из которого происходила китайская династия Чжоу.

«Живи по-соседски»

Крепостной город Киёсу опустел. В нем почти не осталось ни лавок, ни самурайских домов, но это запустение не угнетало. Все живое на земле, породив новую жизнь, тихо доживает свои дни. Все в Киёсу радовались тому, что Нобунага не засиделся в родовом гнезде, хотя переезд князя обрекал крепость на забвение.

Судьбу города разделила одна женщина — мать Хидэёси, которой в этом году исполнилось пятьдесят. Она умиротворенно вступала в старость, поселившись с невесткой Нэнэ в самурайском квартале Киёсу. Года три назад она работала в поле, и с ее почерневших от земли рук еще не сошли мозоли. Она родила на свет четверых детей, потеряла зубы, но волосы не поседели.

Хидэёси часто писал ей. Вот одно из этих писем.

Особенно часто письма приходили после завоевания Мино.

— Нэнэ, прочти! Я не разбираю его каракули.

Она показывала ей каждое письмо от сына, а та давала свекрови весточки от мужа.

— Вам он пишет с нежностью. Для меня у него только советы: «берегись огня», «будь примерной женой в отсутствие мужа» или «приглядывай за моей матушкой».

— Он умный, поэтому пишет сразу два письма: одно тебе, другое мне, одно ласковое, второе серьезное. Мы читаем их вместе, так что это как две половинки одного письма.

— Вы правы, матушка, — засмеялась Нэнэ.

Она сердечно заботилась о свекрови, словно о родной матери. Больше всего старую крестьянку радовали письма сына. И сейчас, когда они уже тревожились из-за его долгого молчания, пришло очередное письмо из Суноматы. Оно почему-то было адресовано только Нэнэ и не содержало даже приписки для матери.

Хидэёси иногда писал только матери, но в таких случаях обязательно приписывал в конце несколько слов жене. Нэнэ решила, что Хидэёси не хочет тревожить мать дурными новостями. В своей комнате Нэнэ распечатала письмо и увидела непривычно длинное послание.

Нэнэ растерялась. Просьба, замаскированная в письме, была очень серьезной.

— Нэнэ! Подойди сюда! — донесся голос свекрови из глубины сада.

— Иду!

Онака, по обыкновению, рыхлила землю на грядках. В осенний полдень было жарко и от земли тянуло теплом. Руки свекрови блестели бисеринками пота.

— Зачем же вы в такую жару работаете! — сказала Нэнэ.

Онака постоянно отвечала на сетования невестки, что это привычное для нее занятие. Нэнэ, выросшая в городе и не знающая любви к крестьянскому труду, считала хлопоты свекрови утомительными и скучными. Со временем Нэнэ стала понимать, почему свекровь усердно работает.

Онака неизменно называла всходы «дарами земли». Подняв в нищете четверых детей и не умерев от голода, она знала цену каждого зернышка риса. Каждое утро она начинала с того, что молилась Небесам, как это было заведено ею в доме на родине. В Киёсу она ни на мгновение не забывала о былом житье в Накамуре.

Онака любила говорить, что если она пристрастится к богатым нарядам и сытной еде и забудет о милостях солнца и земли, то Небеса накажут ее тяжелым недугом.

— Погляди-ка, Нэнэ! — Свекровь отложила в сторону мотыгу. — Смотри, сколько баклажанов созрело! Хватит на всю зиму. Неси корзину, можно сейчас сорвать немного.

Нэнэ вернулась из дома с двумя корзинами, одну из которых подала свекрови. Собирая баклажаны, Нэнэ сказала:

— Вашими трудами у нас столько овощей, что и покупать не нужно.

— Лавочник мне спасибо не скажет!

— Слуги говорят, что вам нравится работа в огороде, что она полезна для вашего здоровья. К тому же мы и деньги сберегаем. Доброе дело вы делаете!

— Люди плохо подумают о Хидэёси, если сочтут нас скаредными. Надо что-нибудь купить в лавке.

— Хорошо. Матушка, извините, что я сразу не сказала, но два часа назад пришло письмо из Суноматы.

— От сына?

— Да… Но на этот раз он написал только мне.

— Все равно приятно. Все хорошо у него? Он давно нам не присылал весточки. Верно, хлопот много из-за переезда князя в Гифу.

— Правда. В письме он просит сообщить вам, что князь Нобунага назначил его полновластным правителем крепости и настало время жить всем вместе. Муж просит уговорить вас на переезд. Он надеется, что за два дня вы сможете собраться.

— Чудесные новости! Он теперь князь, даже не верится! Ему не следует взбираться слишком высоко, ведь выше головы не прыгнешь.

Слушая добрые вести о сыне, мать уже тревожилась о том, как бы его счастье не оказалось мимолетным. Вскоре обе корзины наполнились блестящими баклажанами.

— Матушка, спина у вас не болит?

— Да что ты! Потихоньку работаю весь день и хорошо себя чувствую.

— И я у вас понемногу учусь. Теперь мне нравится на рассвете рвать зелень для супа, собирать огурцы и баклажаны. В Суномате тоже найдется клочок земли под огород. Вот уж там мы с вами вволю наработаемся.

Онака закашлялась, прикрыв рот рукой, испачканной в земле.

— Такая же умная, как Хидэёси. Решила переехать в Суномату прежде, чем я сообразила что к чему.

— Матушка! — Нэнэ опустилась на землю в низком поклоне. — Пожалуйста, уважьте просьбу моего мужа!

— Поднимись, я ведь только ворчливая старуха! — Онака бросилась к невестке.

— Нет, вы не такая. Я знаю, почему вы переживаете.

— Пожалуйста, не сердись на меня за упрямство. Я не хочу переезжать в Суномату, заботясь о благе сына. Он не должен пренебрегать служебными обязанностями, тратя время на меня.

— Муж всегда помнит о долге перед князем.

— Верно, но Хидэёси окружают люди, которые завидуют его стремительным успехам. Увидев, что старая крестьянка разводит огород в крепости, они начнут смеяться над ним и обзывать «обезьяной из Накамуры» или «крестьянским сыном». Подданные Хидэёси будут издеваться над ним.

— Напрасные страхи, матушка. Будь на месте Хидэёси какой-нибудь выскочка, который ловит каждое слово сплетни, ваши опасения были бы оправданны, но сердце моего мужа не подвластно людской молве. А его вассалы…

— Нет, Нэнэ. Мать с крестьянскими натруженными руками только повредит его репутации владетеля крепости.

— Нет, у Хидэёси благородная душа. — Нэнэ говорила с пылом, подкупавшим сердце свекрови.

— Я говорю непозволительные вещи. Нэнэ, не обижайся на меня.

— Матушка, солнце садится. Пора заканчивать работу.

Нэнэ с двумя тяжелыми корзинами направилась в дом.

Нэнэ, взяв метлу, принялась подметать вместе со слугами в доме. Особенно тщательно она прибрала в комнате свекрови. Вскоре зажгли лампы и сели ужинать. Ужинали женщины вдвоем, но каждый день, утром и вечером, они ставили на стол миску для Хидэёси.

— Растереть вам ногу? — спросила Нэнэ.

Свекровь время от времени беспокоили боли в ноге. Особенно ранней осенью, когда вечером поднимался холодный ветер. И сейчас, пока Нэнэ поглаживала ей ногу, Онака, казалось, задремала, но на самом деле она глубоко задумалась.

— Нэнэ, дорогая моя, тебе хочется жить рядом с мужем, а мое упрямство мешает этому. Передай Хидэёси, что я согласна переехать в Суномату.

Накануне приезда Онаки к сыну в крепость нежданно прибыл гость, которого встретили с великой радостью. На нем была скромная одежда, шляпа, надвинутая на глаза. Его сопровождали два оруженосца, молодая женщина и мальчик.

— Увидев меня, господин Хидэёси сразу все поймет, — сказал гость стражнику, который отправился доложить о его прибытии Хидэёси.

Хидэёси торопливо шел к воротам встречать дорогих гостей: Такэнаку Хамбэя, Кокуму и Ою.

— У меня больше никого не осталось, — сказал Хамбэй. — Я имел много вассалов, пока я жил в своей крепости на горе Бодай, но, удалившись от мира, я прервал с ними связь. Думаю, что настало время для того, чтобы выполнить обещание, данное вам, князь, поэтому я оставил горное уединение и вернулся к людям. Не окажете ли вы милость троим странникам, приняв их на службу слугами самого низкого ранга?

Хидэёси низко поклонился Хамбэю:

— Вы слишком деликатны. Если бы вы сообщили о своем решении заранее, я непременно сам приехал бы за вами в горы.

— Неужели вы отправились бы в горы ради того, чтобы забрать оттуда жалкого ронина, который пожелал поступить к вам на службу?

— Добро пожаловать, дорогие гости!

Хидэёси проводил их в дом и хотел усадить Хамбэя на почетное место, но тот решительно отказался:

— Я хочу стать вам верным подданным.

— Ни в коем случае! Я не могу занять более почетное место рядом с вами. Вам не пристало быть моим вассалом. Я хочу представить вас князю Нобунаге, — горячо заговорил Хидэёси.

Хамбэй решительно отверг это предложение:

— Я сразу же заявил вам, что не имею желания служить князю Нобунаге. Причина не в моей преданности клану Сайто. Я бы надолго не задержался на службе у Нобунаги. Несовершенства, присущие моей натуре, и молва о нраве князя наводят меня на мысль о том, что наши с ним отношения сложатся неблагоприятно. Мне больше подходит служба у вас. Я уверен, что вы сможете вытерпеть мое своенравие. Меня устроит самая низкая должность в кругу ваших подданных.

— Не согласитесь ли вы давать уроки воинской стратегии мне и моим соратникам?

Хамбэй принял это предложение, и вечером за сакэ они, забыв о времени, вели оживленную беседу. На следующий день в Суномате ждали приезда госпожи Онаки. Хидэёси с оруженосцами выехал из крепости, чтобы встретить ее у деревни Масаки за ри до Суноматы.

Небо было ясным, в придорожных садах благоухали хризантемы, а на деревьях пели птицы.

— Паланкин вашей достопочтенной матушки уже виден, — сказал один из спутников Хидэёси.

Лицо Хидэёси озарилось радостью. Самураи, сопровождавшие мать и жену Хидэёси, при виде князя мгновенно спешились. Хатидзука Хикоэмон, возглавлявший процессию, сообщил пожилой госпоже, что Хидэёси едет навстречу.

Онака захотела выйти из паланкина. Паланкины опустили на землю, и воины опустились на колени на обочине дороги. Нэнэ помогла свекрови выйти из паланкина. Один из самураев поспешно обул госпожу Онаку в соломенные сандалии. Нэнэ увидела у ног свекрови Хидэёси. Глубоко тронутая его почтением к матери, она ласково улыбнулась мужу.

Онака с уважением прижала себе ко лбу руку сына и сказала:

— Вы проявляете к нашим скромным особам чрезмерную учтивость. Пожалуйста, не делайте этого на глазах у ваших подданных.

— Я счастлив, что ты здорова. Ты упрекаешь меня за повышенное внимание, но, матушка, сегодня я встречаю тебя не как самурай, а как сын. Пожалуйста, не беспокойся ни о чем!

Онака ступила на землю. Самураи простерлись перед ней в поклоне, и от этого зрелища у нее закружилась голова. Она не могла ступить ни шагу.

— Ты, верно, утомилась в пути, — сказал Хидэёси. — Отдохни немного. До крепости еще целый ри ехать.

Он за руку повел ее к придорожному дому, у которого стояла скамья. Онака села и посмотрела в высокое осеннее небо над пожелтевшими деревьями.

— Это сон! — прошептала она.

Слова матери вернули Хидэёси в прошлое. Нет, он не считал сегодняшний день сном. Он чувствовал, что сейчас переживает очень важный период в своей жизни.

Через месяц после приезда в Суномату Онаки и Нэнэ в крепость перебрались родная сестра Хидэёси Оцуми двадцати девяти лет и сводные: брат Котику двадцати трех лет и сестра, которой исполнилось двадцать лет.

Оцуми по-прежнему была не замужем. Хидэёси давно пообещал ей найти достойного супруга, когда он прославится, а до тех пор велел сестре приглядывать за матерью. На следующий год Оцуми вышла замуж за родственника Нэнэ, свадьба состоялась в крепости.

— Вот все дети и выросли, матушка! — сказал Хидэёси матери, которая сияла от радости.

Хидэёси был счастлив благополучием семьи и хотел совершить много великих дел, чтобы прославить свой род.

Весна была на исходе. Лепестки вишни падали к изголовью дремлющего Нобунаги.

— Верно! — Нобунага, что-то вспомнив, написал несколько слов на листе бумаги и отправил гонца с посланием в Суномату.

Хидэёси, став владельцем крепости, уже не был под рукой у Нобунаги, и князь скучал по своему верному вассалу.

Переправившись через широкую реку Кисо, гонец оказался у ворот крепости Суномата. Весенний пейзаж радовал глаз, цветы глицинии покачивались в тени холма, насыпанного в крепостном саду. За холмом, в глубине большого сада, были построены просторный зал для занятий воинскими искусствами и небольшой домик для Хамбэя и Ою.

С утра Такэнака Хамбэй преподавал классическую китайскую стратегию, а после полудня воины упражнялись в искусстве владения мечом и копьем. Затем Хамбэй до поздней ночи рассказывал о полководческом искусстве Сунь-Цзы. Хамбэй делал все для того, чтобы превратить былых разбойников из шайки Хатидзуки в истинных самураев.

Хидэёси знал, что ему самому предстоит многому учиться, чтобы преодолеть свои недостатки. Он постоянно занимался самосовершенствованием и полагал, что его самураи должны следовать его примеру. Великие цели, которые он наметил для себя, требовали помощи образованных вассалов. Приняв Хамбэя в крепости в качестве подданного, Хидэёси почитал его как учителя, доверив бывшему отшельнику обучение всех самураев в крепости, в том числе и свое.

Занятия воинскими искусствами приносили плоды. Когда Хамбэй заводил речь о Сунь-Цзы или о других китайских военачальниках, Хикоэмон и его прежние бандиты непременно оказывались среди слушателей. Слабое здоровье Хамбэя вынуждало его порой переносить или отменять занятия, что огорчало его учеников. Вот и сегодня, утомившись днем, он объявил, что вечерних занятий не будет.

Вечерний ветер с реки Кисо доставлял много неприятностей Хамбэю; даже теперь, когда наступили теплые дни, он часто простужался.

— Постель готова. Почему ты не ложишься? — спросила Ою брата.

Хамбэй в свободное время всегда читал.

— Я чувствую себя неплохо, а занятия отменил, потому что, как мне кажется, меня сегодня вызовет князь Хидэёси. Приготовь, пожалуйста, одежду.

— Ночью будет совет?

— Нет. — Хамбэй отпил горячего снадобья, принесенного сестрой. — Ты ведь сказала, что из Гифу прибыла лодка с посольским флагом.

— Поэтому ты и ждешь вызова?

— Если доставили послание для князя Хидэёси, то трудно предположить, о чем оно. Я все равно не усну, пусть даже меня и не позовут на совет.

— Господин Хидэёси уважает тебя как своего учителя, а ты почитаешь его как своего князя. Не знаю, чьи чувства глубже. Ты действительно настолько предан ему?

Улыбнувшись, Хамбэй закрыл глаза и поднял лицо к потолку:

— Да. Страшно, когда господин так тебе доверяет. Я бы устоял перед женскими чарами, но здесь…

В эту минуту на пороге их домика появился гонец, сообщивший, что Хидэёси просит Хамбэя немедленно прибыть к нему.

Вскоре юный оруженосец доложил Хидэёси о прибытии Хамбэя. Хидэёси поспешил навстречу гостю.

— Жаль, что мне пришлось позвать вас в столь поздний час. Как вы себя чувствуете? — спросил Хидэёси, усадив Хамбэя.

Хамбэй исподлобья взглянул на Хидэёси, который говорил с ним благоговейным тоном преданного ученика.

— Вы ставите меня в неловкое положение. Каким образом я могу выразить в словах свое почтение к вам! Почему бы просто не сказать: «А, вот и ты, Хамбэй!» Подобная манера уместна в общении с подданным.

— Вы полагаете, что моя учтивость вредит нашим отношениям?

— По-моему, вам не следует проявлять излишнее уважение к человеку моего ранга.

— Почему? — Хидэёси расхохотался. — Я — неуч, а вы — образованный человек. Я родился в деревне, а вы княжеского рода, и ваш отец владел крепостью. Вы во всем меня превосходите.

— Значит, мне следует быть осторожнее в разговорах с вами.

— Ну ладно! — шутливо произнес Хидэёси. — Будем постепенно превращаться в князя и его соратника. Мне еще многому нужно научиться.

Хидэёси старался избегать надменности и без стыда говорил Хамбэю о своей необразованности.

— По какому делу вы меня вызвали, князь?

— Ах да! Я ведь получил послание от князя Нобунаги. Слушайте! «Гифу — прекрасное место, но праздность нагоняет на меня тоску. Ветер ласков, облака безмятежны, хочется часами смотреть на них. Увы, великолепие природы не для меня. Чем бы нам заняться в этом году?» Что я, по-вашему, должен ответить?

— Смысл письма ясен. Вы можете уложить ответ в единственную строку.

— Г-м-м… Понятно… Но что же написать?

— «Живите в мире с соседями, стройте планы на будущее». Так ведь?

— Прекрасно!

— Князь Нобунага, избрав резиденцией Гифу, по-моему, намерен в этом году усовершенствовать управление провинцией, дать войску передышку в ожидании благоприятного случая для дальнейших военных операций, — сказал Хамбэй.

— И я так думаю. Он не может прожить ни минуты без дел.

— По-моему, сейчас чрезвычайно важно не нарушать мира с соседями.

— Вот как?

— Таков мой взгляд, но судить вам, вы всем доказали свои незаурядные способности на многих поприщах. Ответьте кратко: «Живите в мире с соседями и стройте планы на будущее», а при первой возможности поезжайте в Гифу и лично доложите князю, что вы намереваетесь предпринять.

— Не стоит ли составить список провинций, с которыми, по нашему мнению, следовало бы вступить в союз клану Ода? А потом сравним наши точки зрения.

Первым взял кисть Хамбэй, потом Хидэёси.

Выяснилось, что каждый написал «Такэда из Каи», и они рассмеялись, обрадованные совпадением мнений.

В комнате для гостей зажгли лампы. Гонца из Гифу усадили на почетное место, пришли и госпожа Онака с Нэнэ. От присутствия Хидэёси казалось, что и лампы горели ярче и веселее.

Нэнэ подумала, что в последнее время муж пристрастился к сакэ, но она не укоряла его за веселье на пиру. Он развлекал гостя, смешил мать, а главное — сам веселился от души. Хамбэй, никогда не употреблявший сакэ, сегодня пригубил чашечку, произнеся здравицу в честь Хидэёси.

Вскоре пришли другие самураи и шумный пир продолжился. Когда мать и Нэнэ ушли, Хидэёси отправился во двор, чтобы остудить хмельную голову. Вишня уже отцвела, и в ночи разливался лишь запах горных трав.

— Кто там под деревом прячется? — крикнул Хидэёси.

— Это я! — ответила женщина.

— Ою! Что ты тут делаешь?

— Брат загостился у вас, я тревожусь, он такой слабый.

— Какое счастье, когда брат и сестра нежно любят друг друга!

Хидэёси приблизился к девушке, она хотела упасть на колени для поклона, но он схватил ее за локти.

— Ою, пойдем в чайный домик. Я выпил лишнего, так что плохо держусь на ногах. Приготовь мне чаю.

— О Боже! Пожалуйста, отпустите меня!

— Что ты разволновалась?

— Вы… вы не должны так поступать.

— А что я плохого делаю?

— Прошу вас!

— Не кричи! Говори тише! Недотрога какая!

— Пожалуйста, отпустите меня!

В это мгновение во дворе показался Хамбэй, который собрался домой. Хидэёси сразу же выпустил Ою из объятий. Хамбэй недоуменно смотрел на него.

— Князь! Сколько же нужно выпить, чтобы так распустить руки?

Хидэёси шлепнул себя ладонью по лбу. Расхохотавшись над собственной глупостью и невоспитанностью, он громко сказал:

— Я не замышлял ничего дурного. Вот это и есть: «Живите в мире с соседями, стройте планы на будущее». Правильно? Не сердитесь на меня!

Наступила осень. Хикоэмон передал Хамбэю послание князя, в котором тот просил Ою прислуживать госпоже Онаке. Ою, съежившись от страха, зарыдала.

Говорят, что чашка без изъяна не совершенна. Хидэёси тоже был не без греха. Приятно рассуждать об изяществе чайника или о свойствах человеческой натуры, но молодой девушке подобный изъян может навредить. Хамбэй счел, что сестра имеет право отказаться от двусмысленного приглашения, и передал это князю через Хикоэмона.

В Гифу претворялся в жизнь совет «жить в мире с соседями и строить планы на будущее». Ода считал клан Такэда постоянным источником опасности с тыла. Решили выдать приемную дочь Нобунаги за Кацуёри, сына Такэды Сингэна. Тринадцатилетняя девочка славилась красотой. Сингэн обрадовался браку и рождению внука, которого назвали Таро.

Северная граница владений Оды оказалась в безопасности, но юная жена Кацуёри умерла, дав жизнь Таро. Нобунага решил сосватать своего старшего сына Нобутаду за шестую дочь Сингэна, чтобы укрепить ослабевший союз между Овари и Каи. Он направил предложение о брачных узах Токугаве Иэясу из Микавы. Военный союз между двумя кланами должен был подкрепиться родственными связями. Такэтиё, старшему сыну Иэясу, и дочери Нобунаги ко времени помолвки было по восемь лет. Таким же способом склонили на свою сторону и клан Сасаки из Оми. Два года подряд в крепости Гифу праздновали свадьбы.

Лицо высокого самурая скрывала камышовая широкополая шляпа. На вид ему было лет сорок. Судя по одежде и сандалиям, он был странствующим воином. С одного взгляда было ясно, что неожиданное нападение не застигнет его врасплох. После обеда он прохаживался по улицам Гифу, оглядываясь по сторонам. Он бормотал себе под нос, как неузнаваемо все переменилось.

Из города видны были стены крепости. Самурай восхищенно любовался ею, запрокинув голову и придерживая за поля конусообразную шляпу.

Вдруг какая-то женщина, похожая на жену торговца, замерла на месте, уставившись на самурая. Она шепнула что-то приказчику, сопровождавшему ее, и нерешительно подошла к самураю:

— Простите, пожалуйста. Неучтиво обращаться посреди улицы подобным образом, но вы, случаем, не племянник господина Акэти?

Смешавшись от неожиданности, он бросил: «Нет!» — и резко двинулся вперед. Отойдя шагов на десять, обернулся и посмотрел на женщину, провожавшую его взглядом. «Это дочь оружейника Сюнсая, — подумал он. — Верно, замужем давно».

Самурай продолжил кружной путь по улицам. Через два часа он, выйдя на берег Нагары, сел на траву и залюбовался рекой, которая завораживала взгляд. Тростник шелестел под нежарким осенним солнцем.

— Господин самурай? — Кто-то хлопнул его по плечу.

Мицухидэ увидел троих воинов, похожих на дозорных клана Ода.

— Что вы здесь делаете? — подозрительно поинтересовался один из них.

Выражение их лиц не сулило страннику ничего хорошего.

— Присел немного отдохнуть, — спокойно отозвался самурай. — Вы из вассалов клана Ода? — обратился Мицухидэ к воинам, поднимаясь на ноги и стряхивая травинки с одежды.

— Да, — ответил один из воинов. — Скажите, откуда вы пришли и куда следуете.

— Я из провинции Этидзэн. Здесь в крепости живет родственник, хотелось бы известить о моем прибытии.

— Он состоит на службе у князя?

— Нет.

— Вы же сами сказали, что он живет в крепости.

— Это женщина. Она прислуживает по хозяйству.

— Как ее зовут?

— Хотелось бы не называть ее имени.

— Значит, вы не желаете представиться?

— Верно.

— Следуйте с нами в караул!

Его, несомненно, приняли за лазутчика, и один из стражников кликнул подмогу. Впереди по дороге проходил отряд из десяти воинов во главе с конным самураем.

— На это я и рассчитывал. Ведите меня!

Самурай быстро пошел со стражниками.

В Гифу, как и в других провинциях, заставы на речных переправах, на входе в крепостной город и на границах были очень строгими. Нобунага, недавно перебравшись в Гифу, начал на свой лад налаживать систему управления. Новые правила увеличили обязанности городской стражи. Многие сетовали на чересчур суровые порядки в городе, но ведь здесь оставалось немало сторонников поверженного клана Сайто, а враги Оды постоянно засылали лазутчиков в Гифу.

Мори Ёсинари получил почетную должность начальника городской стражи, но ему, как всякому воину, хотелось отличиться на поле брани. Возвращаясь домой со службы, он, тяжело вздыхая, показывал жене, как устал от дел государственной важности.

— Вам письмо от Ранмару.

Ёсинари улыбнулся, ведь новости из крепости от сына были для него одной из немногих радостей. Сына еще ребенком отправили на службу в крепость. Особыми способностями он не обладал, но был красивым мальчиком. Нобунага сделал его одним из личных оруженосцев. Теперь Ранмару доверяли серьезные поручения.

— Что пишет? — спросила у Ёсинари жена.

— Все по-прежнему. Князь Нобунага пребывает в спокойном расположении духа.

— Здоров ли сын?

— Не волнуйся, жив и здоров.

— Наш мальчик очень добрый, не хочет огорчать родителей неприятностями.

— Верно, — сказал Ёсинари. — Он ведь еще ребенок, и ему нелегко служить князю.

— Представляю, как он соскучился по дому и родительской ласке.

Разговор прервал самурай, известивший Ёсинари о том, что вскоре после его ухода со службы произошло нечто важное, о чем хотят рассказать его подчиненные, невзирая на поздний час. У входа Ёсинари ожидали трое начальников дозора.

— В чем дело? — спросил Ёсинари.

Старший доложил ему:

— Под вечер один из наших дозоров задержал на берегу Нагары подозрительного самурая.

— И что?

— Он без сопротивления согласился пройти в караул, однако отказался назвать свое имя и провинцию, из которой он родом, заявив, что станет разговаривать только с господином Ёсинари. Потом сказал, что не является лазутчиком и что его родственница, имени которой он тоже не назвал, служит по хозяйству в клане Ода еще с тех пор, когда князь Нобунага жил в Киёсу. И замолчал, повторив, что будет разговаривать лишь с начальником стражи. Очень упрямый тип!

— А сколько ему лет?

— Около сорока.

— Как выглядит?

— Внешность благородная, трудно поверить, что он простой странствующий самурай.

Через несколько минут задержанного в сопровождении пожилого самурая привели в заднюю комнату и предложили подушку для сидения.

— Господин Ёсинари сейчас придет, — сказал самурай и удалился.

Комнату наполнял аромат благовоний. Самурай в запыленной одежде подумал, что нелепо расточать дорогие курения для человека с невзыскательным вкусом. Он терпеливо дожидался хозяина дома.

Мерцающая лампа освещала лицо самурая, слишком бледное для того, чтобы дозор признал в нем странствующего воина, кожа которых дубеет от солнца и ветра. Взгляд его был слишком спокоен и кроток для человека, ни на минуту не расстающегося с мечом.

Раздвижная перегородка открылась, и женщина, явно не служанка, вошла с чашкой чая. Молча поставив ее перед гостем, женщина вышла, задвинув створку. Обычному гостю не оказали бы подобных знаков внимания.

Вскоре в комнате появился и сам хозяин дома, Ёсинари. Приветствуя гостя, он извинился, что заставил себя ждать.

Самурай соскользнул с подушки и официально поклонился Ёсинари:

— Имею ли я честь говорить с господином Ёсинари? Я доставил вашим подчиненным много хлопот своей вынужденной осторожностью. Я прибыл с секретным поручением от клана Асакура из провинции Этидзэн. Меня зовут Акэти Мицухидэ.

— Господин Акэти! Надеюсь, вы простите моих стражников за грубость. Я удивился, услышав о вашем приезде.

— Я не представился стражам, так как же вы узнали меня?

— Вы упомянули о родственнице, о племяннице, как я понимаю, которая давно состоит на службе у князя. Я сразу догадался, кто вы. А ваша племянница — госпожа Хагидзи, которая служит у супруги князя Нобунаги еще с тех пор, как они жили в Мино.

— Действительно! Я поражен вашей проницательностью.

— Знать все я обязан по службе. Мы обязательно наводим справки о родословной и ближайших родственниках всех, кто служит в крепости.

— Полезные сведения.

— Мы основательно изучили родственников госпожи Хагидзи. Когда погиб князь Досан, один из братьев ее отца бежал из Мино. Она с неизменной грустью рассказывала князю о Мицухидэ из крепости Акэти. Стоило стражникам описать вашу внешность и сказать, что вы целый день бесцельно блуждали по городу, я решил, что к нам пожаловал господин Мицухидэ.

— Вы очень проницательны, — улыбнулся Мицухидэ.

Ёсинари был доволен, что произвел впечатление на гостя.

— Какое дело привело вас в наши края? Путь из провинции Этидзэн не близкий.

Мицухидэ огляделся по сторонам и пристально посмотрел на раздвижную перегородку.

— В соседней комнате кто-нибудь есть? — тихо спросил он.

— Не беспокойтесь. Слуг я отослал. На страже стоит мой самый надежный соратник. Еще один человек караулит в коридоре. Посторонних нет.

— Мне оказана честь вручить князю Нобунаге два послания. Первое от сёгуна Ёсиаки, а второе от князя Хосокавы Фудзитаки.

— От самого сёгуна!

— Послания приказано сохранить в тайне от клана Асакура, поэтому можете себе представить, с каким трудом я сюда добрался.

Годом раньше сёгун Ёситэру пал от рук военного наместника Миёси Нагаёси и его вассала Мацунаги Хисахидэ. Миёси таким образом захватил власть в стране. У Ёситэру было два брата. Старшего, настоятеля буддийского храма, убили мятежники. Младший, Ёсиаки, монах монастыря в Наре, боясь расправы, решил бежать с помощью князя Хосокавы Фудзитаки. Некоторое время Ёсиаки скрывался в Оми, где сложил с себя монашеский обет и в возрасте двадцати шести лет принял титул четырнадцатого сёгуна.

«Странствующий сёгун» обратился за поддержкой к Ваде, к Сасаки и ко множеству других кланов. Он с самого начала решил не жить милостью других. Его замысел заключался в том, чтобы отомстить за смерть братьев и восстановить власть своего рода. Он обращался за помощью и к самым отдаленным кланам.

Этот грандиозный план затрагивал интересы всей страны, потому что Миёси и Мацунага захватили власть в столице. С династической точки зрения Ёсиаки был законным сёгуном, но фактически оставался нищим изгнанником, не имеющим ни денег, ни собственного войска. Народ относился к нему без симпатии.

Мицухидэ рассказал о пребывании Ёсиаки в провинции Этидзэн в крепости Ёсикагэ, принадлежащей клану Асакура. В это время клану Асакура служил обиженный судьбой человек, которого лишили многих прав, положенных вассалу. Это был Акэти Мицухидэ. В Ёсикагэ он впервые встретился с Хосокавой Фудзитакой.

Мицухидэ продолжил свой рассказ:

— Я рассказываю очень подробно, но прошу вас выслушать меня до конца, чтобы потом так же подробно пересказать все князю Нобунаге. Письмо сёгуна я, разумеется, должен передать Нобунаге сам.

Мицухидэ рассказал о событиях, происшедших после того, как он покинул крепость Акэти и бежал в Этидзэн. Около десяти лет он переживал невзгоды. Не обладая склонностями к военной службе, он тянулся к книгам и знаниям, поэтому благодарил судьбу за лишения. Странствия и лишения затянулись. Крепость Акэти разрушили во время смуты в Мино, в Этидзэн удалось бежать только ему и его двоюродному брату Мицухару. Мицухидэ превратился в ронина и едва зарабатывал на жизнь, обучая грамоте деревенских детей.

Он мечтал поступить на службу к достойному князю. В поисках службы Мицухидэ глубоко изучил воинское искусство, устройство и типы крепостей в тех провинциях, где он побывал.

Мицухидэ посетил все провинции западной Японии. Он сознательно избрал для своих странствий эти края, потому что они первыми знакомились с заморскими диковинками. Мицухидэ интересовало огнестрельное оружие, что имело для него неприятные последствия. Кацура, вассал клана Мори, арестовал Мицухидэ в городе Ямагути, заподозрив в нем вражеского лазутчика. На допросе Мицухидэ честно рассказал о своем происхождении, затруднительном положении, в которое он попал, о своих надеждах на будущее и даже о наблюдениях, проведенных в соседних провинциях.

Кацура, пораженный глубиной его знаний, сообщил своему князю Мори Мотонари о ронине с незаурядными способностями, который может пригодиться клану.

Одаренные люди были тогда желанными повсюду. Самураи, покинувшие родные края и поступившие на службу другим кланам, рано или поздно становятся врагами своих прежних властителей. Мицухидэ вызвали в усадьбу к Мотонари для знакомства. На следующий день Кацура в беседе с глазу на глаз спросил у своего повелителя, какое впечатление произвел на него вчерашний гость.

— Ты прав, на редкость одаренный человек, надо дать ему денег и дорогую одежду и учтиво выпроводить из провинции.

— Неужели он не понравился вам?

— Я этого не говорил. Таланты бывают двух видов: одни наделены истинным величием, а вторые — злодеи. Ученый злодей способен погубить себя и князя, которому служит. В нем есть что-то скользкое. Его яркие и восторженные речи завораживают. Не отрицаю, человек он обаятельный, но я предпочитаю наших испытанных, пусть и туповатых воинов из западных провинций. Мицухидэ на службе в моем войске был бы как журавль среди петухов, поэтому я не хочу иметь с ним дела.

Мицухидэ отправился в Хидзэн и в Хиго. Он пересек Внутреннее море и попал на остров Сикоку, где изучил воинское искусство клана Тёсокабэ.

Вернувшись домой в Этидзэн, Мицухидэ узнал о смерти жены и переходе двоюродного брата Мицухару на службу к другому клану. Прошло шесть лет, а участь его не менялась к лучшему.

Мицухидэ в отчаянии отправился к Эне, настоятелю храма Сёнэн в провинции Этидзэн. Поселившись в домике по соседству с храмом, он стал учить грамоте местных детей, хотя никогда не считал учительство своим истинным призванием. Через два года Мицухидэ прекрасно знал все стороны жизни провинции.

В Этидзэне не раз происходили восстания монахов-воинов секты Икко. Зимой, когда войско клана Асакура разбило полевой лагерь для наступления на бунтовщиков, Мицухидэ сказал Эне:

— Я мог бы дать полезный стратегический совет военачальникам Асакуры. Как вы думаете, к кому мне стоит обратиться?

— К Асакуре Кагэюки, — не раздумывая ответил настоятель.

Мицухидэ, оставив школу на попечение Эны, отправился к Кагэюки. Не имея ни посредника, ни рекомендателя, он просто пошел в лагерь с листом бумаги, на котором изложил свой план. Его задержали, бумагу грубо отняли без обещаний передать ее Кагэюки, и Мицухидэ протомился под арестом два месяца. По перемещениям в лагере он понял, что Кагэюки точно следует его советам.

Сначала Кагэюки с недоверием относился к Мицухидэ, поэтому его и арестовали, но боевые действия зашли в тупик, и он рискнул воспользоваться планом узника. Наконец состоялась их встреча, и Кагэюки выразил Мицухидэ уважение как воину, глубоко познавшему науки и воинские искусства. Он освободил Мицухидэ из заточения и стал понемногу привлекать его к обсуждению важных вопросов, но, похоже, не собирался брать Мицухидэ на службу. Преодолев неловкость, ему самому пришлось заговорить о своей участи.

— Если вы дадите мне мушкет, я застрелю неприятельского военачальника в его же лагере.

— Бери, — ответил Кагэюки.

Не доверяя искренности Мицухидэ, он втайне послал одного из вассалов понаблюдать за ним.

В те времена одно-единственное ружье было бесценным даже для богатого клана Асакура. Поблагодарив за доверие, Мицухидэ с толпой воинов Асакуры отправился на передовую, а когда началось сражение, отправился во вражеский тыл.

Кагэюки упрекнул вассала за то, что тот не выстрелил в спину Мицухидэ.

— Он может быть вражеским лазутчиком.

Через два дня Кагэюки доложили, что предводитель противника застрелен неизвестным во время смотра боевых порядков. Внезапная гибель вызвала панику во вражеском стане.

Вскоре Мицухидэ вернулся в лагерь и сразу же спросил у Кагэюки:

— Почему вы сразу же не атаковали охваченного паникой врага? Как вы можете называть себя полководцем, если упускаете благоприятный случай?

Вернувшись в крепость Итидзёгадани, Асакура Кагэюки рассказал эту историю Асакуре Ёсикагэ. Тот взял Мицухидэ на службу. Однажды Ёсикагэ выставил мишень на крепостном дворе и предложил Мицухидэ продемонстрировать свое искусство. Не владея в совершенстве луком, он все же из ста стрел шестьдесят восемь метко послал в цель.

Мицухидэ определили жалованье в тысячу канов. Ему позволили жить в крепостном городе и поручили сотню юных сыновей вассалов клана, и он приступил к созданию отряда стрелков. Мицухидэ в знак признательности Ёсикагэ за участие в его судьбе несколько лет усердно и бескорыстно обучал воинов владению мушкетом.

Его увлеченность делом возбудила недовольство среди вассалов, которые обвиняли Мицухидэ в чрезмерном рвении и стремлении превзойти всех. В каждом его слове проявлялись блестящий ум и образованность.

— Выскочка! С нами держится надменно! — негодовали вассалы провинциального клана.

Упреки и жалобы доходили и до Ёсикагэ. Неприязнь вассалов наносила вред делу, которым занимался Мицухидэ. Сдержанный по натуре, он повсюду наталкивался на колючие взгляды. Ёсикагэ мог бы заступиться за него, но вассалы удерживали князя от покровительства над чужаком. Злобные суждения о Мицухидэ высказывали даже многочисленные наложницы Ёсикагэ. Мицухидэ был одинок, в крепости он нашел временное прибежище. Он понимал, что обречен на непонимание и ненависть со стороны завистников.

Мицухидэ понимал, что совершил ошибку, согласившись служить Ёсикагэ. Решившись на побег, он не рассчитал все как следует и пристал не к тому берегу. Он коротал бессонные ночи в печальных мыслях о бесплодно прожитой жизни. От душевных страданий у Мицухидэ приключилась болезнь кожи, и он попросил князя отпустить его для лечения на целебные воды в Ямасиро.

Там он и услышал о волнениях в столице и о гибели сёгуна Ёситэру.

— Раз уж сёгуна убили, так и вся страна развалится! — с ужасом пророчествовали жители мирного городка в горах.

Мицухидэ решил немедленно вернуться в Итидзёгадани. Смута в Киото затрагивала интересы всех провинций, поэтому повсюду спешно готовились к возможным действиям.

«Можно уклониться от дел, сославшись на болезнь, но это позорно для воина в расцвете сил», — сказал себе Мицухидэ и отправился к Ёсикагэ.

Мицухидэ предстал перед князем отдохнувшим и здоровым, но тот встретил его холодно. Обескураженный поведением своего покровителя, Мицухидэ удалился. Его перестали звать на советы, а в его отсутствие полк стрелков передали другому вассалу. Ёсикагэ утратил былую привязанность к Мицухидэ, и он вновь стал жертвой всеобщей злобы и собственной тоски.

В эту пору приехал Хосокава Фудзитака, которого словно небеса послали к исстрадавшемуся человеку. Взволнованный Мицухидэ вышел навстречу дорогому гостю к воротам.

По натуре Фудзитака был схож с Мицухидэ. Он отличался благородством и глубокими познаниями в науках. Мицухидэ, давно жаждавший общения с истинно достойными людьми, искренне обрадовался неожиданному визиту Хосокавы, хотя в душе тревожился по поводу цели его приезда.

Фудзитака, происходивший из старинного знатного рода, ко времени тайного приезда к Мицухидэ был изгнанником. Свергнутый сёгун Ёсиаки, бежав из Киото, скитался по стране. Фудзитака обратился к Асакуре Ёсикагэ с просьбой поддержать сёгуна. Хосокава, объезжая одну провинцию за другой, призывал местных князей присягнуть на верность Ёсиаки.

— Клан Асакура примкнет к сёгуну. Если к нам присоединятся провинции Вакаса и Этидзэн, то и остальные провинции Севера поддержат справедливое дело Ёсиаки.

Ёсикагэ склонялся к отрицательному ответу. Страстные речи Фудзитаки о верности и преданности не могли подвигнуть Ёсикагэ на войну за свергнутого сёгуна. Дело заключалось не в ограниченности военной и хозяйственной мощи, просто Ёсикагэ устраивало теперешнее положение в стране.

Фудзитака, поняв, что нельзя рассчитывать на клан Асакура, погрязший в раздорах и распрях, прекратил переговоры, хотя Ёсиаки с немногочисленными вассалами уже держал путь в Этидзэн.

Клан Асакура не хотел брать на себя ответственность за судьбу изгнанника, но не мог не пустить законного сёгуна в свои земли. Ёсиаки временно предоставили под резиденцию один из храмов и обходились с ним, соблюдая официальный этикет, втайне надеясь на его скорый отъезд.

В это время Фудзитака нежданно приехал к Мицухидэ, который пока не догадывался о причине визита.

— Говорят, вы любитель поэзии. Я видел одно из ваших сочинений, когда вы находились в Мисиме, — начал разговор Фудзитака.

Он не походил на человека, обремененного заботами, смотрел на собеседника спокойно и кротко.

— Вы смущаете меня, — произнес Мицухидэ не от скромности, а от искреннего удивления.

В те времена Фудзитака слыл знаменитым поэтом. Они долго говорили о классической японской литературе.

— Приятная беседа получилась у нас с вами, словно мы давние знакомые.

Фудзитака простился с хозяином.

После его ухода Мицухидэ забеспокоился еще больше. Уставившись на лампу, он глубоко задумался. Фудзитака заходил еще раза три, но разговоры касались только поэзии и тонкостей чайной церемонии. В ненастный день, когда шел проливной дождь и даже днем зажигали лампы, Фудзитака внезапно сказал Мицухидэ:

— Сегодня я хотел бы обсудить с вами секретное и очень важное дело.

— Я сохраню вашу тайну. Пожалуйста, доверьтесь мне, — ответил Мицухидэ, давно ожидавший серьезного разговора.

— Вы человек острого ума, конечно, давно догадались, что я посещаю вас не ради приятных бесед. Мы, ближайшие сподвижники сёгуна, прибыли сюда, полагаясь на князя Асакуру как на главу единственного провинциального клана, который мог бы стать нашим союзником. Мы неоднократно вели с ним переговоры, но он тянет с окончательным ответом, и его решение, скорее всего, окажется неблагоприятным для нас. Мы внимательно изучали методы управления провинцией, используемые князем Асакурой, и пришли к выводу, что он не захочет воевать за сёгуна. Опрометчивое поведение с его стороны, однако же…

В Фудзитаке нельзя было узнать человека, который увлеченно рассуждал о поэзии.

— Но на кого еще из провинциальных князей, кроме Асакуры, можно положиться? Кто самый искусный военный предводитель в стране, если таковой вообще существует?

— Такой человек существует.

— Неужели? — Глаза Фудзитаки заблестели.

Мицухидэ молча начертал пальцем на полу имя Оды Нобунаги.

— Князь Гифу? — Фудзитака, переведя взгляд с пола на Мицухидэ, сидел не проронив ни слова.

Потом они долго говорили о Нобунаге. Мицухидэ когда-то был вассалом клана Сайто и на службе у князя Досана хорошо изучил характер и способности его зятя.

Спустя два дня после этого разговора Мицухидэ встретился с Фудзитакой в горах за храмом, в котором нашел приют сёгун. Фудзитака вручил Мицухидэ личное послание сёгуна, адресованное Нобунаге. Той же ночью Мицухидэ поспешно покинул Итидзёгадани, не рассчитывая возвращаться сюда. На следующее утро клан Асакура переполошился из-за тайного исчезновения Мицухидэ.

За беглецом снарядили погоню, но он успел пересечь границу провинции. Вскоре Асакура Ёсикагэ прослышал о том, что один из сторонников сёгуна, Хосокава Фудзитака, тайно встречался с Мицухидэ накануне его побега.

— Это он вовлек Мицухидэ в ваши дела и послал его гонцом в другую провинцию, — упрекнул Ёсикагэ сёгуна и вынудил его покинуть пределы Этидзэна.

Фудзитака, предвидя такой исход событий, даже обрадовался тому, что сёгуна со свитой вынудили покинуть Этидзэн. Фудзитака отправился в Оми и нашел прибежище у Асаи Нагамасы в крепости Одани, где и ждал добрых вестей от Мицухидэ.

Так Мицухидэ оказался в Гифу. Пряча на груди послание сёгуна, он не раз рисковал жизнью на долгом пути. Теперь он выполнил половину порученного ему дела. Он сумел попасть в дом начальника стражи и в тот же вечер встретиться с самим Мори Ёсинари. Мицухидэ, подробно изложив ему суть дела, попросил устроить аудиенцию у Нобунаги.

Был седьмой день десятого месяца девятого года Эйроку. Этот день без преувеличения можно назвать историческим. Мори походатайствовал за Мицухидэ, и все сведения были доложены Нобунаге. Мицухидэ прибыл в крепость Гифу и впервые увидел Нобунагу. Мицухидэ было тридцать восемь лет, Нобунаге — тридцать два.

— Я внимательнейшим образом изучил послания сёгуна и князя Хосокавы, — сказал Нобунага, — и понял, что они рассчитывают на мою поддержку. Я не достоин чести помогать сёгуну, но все, чем я располагаю, с этой минуты переходит в его полное распоряжение.

Мицухидэ, низко поклонившись, ответил так:

— Я готов расстаться с моей ничтожной жизнью, выполнив поручение сёгуна и услышав ваш благосклонный ответ, — искренне произнес Мицухидэ.

Убежденность Мицухидэ в правоте своего дела поразила Нобунагу. Он оценил и манеры гостя, его красноречие и образованность. «Хорошо бы иметь его на службе в клане», — подумал он. Мицухидэ пожаловали удел в Мино, приносивший в год доход в четыре тысячи канов. Сёгун и его сторонники гостили у клана Асаи, и Нобунага отправил за ними большое войско во главе с Акэти Мицухидэ, чтобы сопроводить сёгуна до крепости Гифу. На границе провинции сам Нобунага торжественно приветствовал сёгуна, которому в других провинциях оказывали холодный прием.

У въезда в крепость Нобунага взял лошадь сёгуна под уздцы и ввел его в Гифу как самого высокого гостя. Так в руках Нобунаги оказались не только поводья, но и бразды правления всей Японией. Отныне, какую дорогу он ни выбирал бы, все ветры, бури и грозы страны сосредоточились в этой руке, крепко сжимавшей узду.

Странствующий сёгун

Сёгун со свитой, найдя прибежище у Нобунаги, жил в одном из храмов Гифу. Тщеславные приближенные сёгуна заботились лишь о своем благе и власти. Они не понимали перемен, происходящих вокруг, и, едва устроившись на новом месте, начали высокомерно попрекать вассалов Нобунаги за то, что они не создали условий, положенных им, высокопоставленным особам.

— Еда невкусная.

— Постель жесткая.

— Жалкий храм — временное пристанище, но оно унижает достоинство сёгуна.

— Пора подумать о сёгуне. Нужно немедленно подыскать хорошее место и начать строительство дворца для нашего покровителя.

Нобунага, услышав жалобы и требования, возмутился. Он распорядился срочно созвать приближенных Ёсиаки.

— Мне доложили, что вы настаиваете на возведении дворца для сёгуна.

— Непременно! Он прозябает в убогом пристанище.

— Понятно, — задумчиво произнес Нобунага. — Вы меня удивляете, господа. Или вы уже забыли недавнее прошлое? Сёгун обратился ко мне с просьбой помочь ему изгнать Миёси и Мацунагу из Киото, вернуть утраченные земли и насильственно отнятую власть.

— Верно.

— Я взял на себя эту великую ответственность и полагаю, что смогу осуществить надежды сёгуна в ближайшее время. Где же прикажете взять время на строительство дворца? Неужели вы распрощались с надеждой вернуться в Киото? Вас удовлетворит праздная жизнь в окрестностях Гифу на положении просящих милости у провинциального князя?

Приближенные Ёсиаки, выслушав отповедь Нобунаги, поспешно удалились. С тех пор они приумолкли. Нобунага не лукавил в разговоре с ними. В конце лета он приказал собрать всех воинов в Мино и в Овари. На пятый день девятого месяца в войске насчитывалось почти тридцать тысяч человек, а на седьмой день оно двинулось из Гифу на столицу.

В ночь накануне выступления в крепости устроили большой пир, на котором Нобунага обратился к воинам:

— Смута, затеянная в Японии соперничающими князьями, делает простых людей несчастными. Горе народа — горе императора. Со времен моего отца Нобухидэ и до нынешних дней клан Ода считает, что главный долг для каждого самурая — это защита Императорского дома. В поход на столицу вы идете не как воины под командованием князя Нобунаги, а прежде всего защитниками своего императора.

Армия Нобунаги от пеших воинов до полководцев с воодушевлением рвалась в бой.

Токугава Иэясу, заключивший военный союз с Нобунагой, прислал тысячу своих воинов. Вассалы Нобунаги негодовали, что помощь столь незначительна.

— Князь Микавы не слишком расщедрился. Хитрец!

Услышав такие речи, Нобунага со смехом пресек их:

— В Микаве сейчас заняты налаживанием управления и хозяйства, у них нет возможности отвлекаться на другие заботы. Иэясу не может выставить больше воинов без ущерба для себя. Он понимает, что на него обидятся наши воины. Иэясу — незаурядный полководец, и я уверен, что его воины будут сражаться достойно.

Ожидания Нобунаги оправдались. Тысяча воинов из Микавы под командованием Мацудайры Кансиро отличилась в битвах. Наступая в передовых частях, они прокладывали путь многочисленному войску союзников, а доблесть их прославляла имя Иэясу.

Погода во время похода стояла прекрасная. Тридцать тысяч воинов шагали под ясным осенним небом. Колонна растянулась так, что головные отряды уже вошли в Касивабару, а тыловые проходили еще только через Таруи и Акасаку. В воздухе реяли знамена. Войско, миновав дорожную станцию Хирао, вошло в Такамию, и из передовых отрядов по цепочке закричали:

— Посланцы! Посланцы из столицы!

Три полководца поскакали навстречу гонцам.

Гонцы привезли послание от Миёси Нагаёси и Мацунаги Хисахидэ для Нобунаги.

Князь распорядился немедленно привести их.

Нобунага, прочитав письмо с призывом к примирению, воспринял его как уловку врагов.

— Сообщите, что я отвечу на послание, когда войду в столицу.

На рассвете одиннадцатого числа передовые части переправились через реку Аити. На следующее утро Нобунага подошел к Каннондзи и Мицукури, которые удерживал клан Сасаки. Сасаки Дзётэй находился в крепости Каннондзи, а его сын, Роккаку, готовился к осаде в крепости Мицукури. Клан Сасаки из Оми состоял в союзе с Миёси и Мацунагой, и, когда сёгун попытался найти у них прибежище, отец и сын Сасаки едва не убили его.

Оми являлась стратегически важной местностью у озера Бива по пути на юг. Здесь и поджидал вражеское войско Сасаки Дзётэй, похваляясь тем, что одним ударом уничтожит Нобунагу, как сам Нобунага когда-то разбил Имагаву Ёсимото. Роккаку привел свое войско в Каннондзи и расставил гарнизоны по всем восемнадцати крепостям Оми.

Нобунага, посмотрев вниз со взгорья, расхохотался:

— Прекрасная линия обороны! Как в классическом трактате!

Он приказал Сакуме Нобумори и Ниве Нагахидэ взять крепость Мицукури, бросив на штурм ударный отряд из Микавы.

— Перед выступлением я объяснил вам, что поход на столицу не вызван моей враждой к кому-либо. Каждый воин в нашем войске должен осознать, что на этот раз мы сражаемся за императора. Не убивайте бегущих с поля боя, не жгите деревень и, по возможности, не топчите поля, с которых не собран урожай.

Озеро Бива скрывалось в утреннем тумане. Сквозь пелену тумана двинулось тридцатитысячное войско. Нобунага, увидев сигнальный огонь, возвещающий о начале штурма крепости Мицукури, распорядился перенести ставку в крепость Вада, которая была одним из ключевых пунктов в оборонительной линии неприятеля. Приказ Нобунаги означал, что эту крепость нужно захватить штурмом, но произнес он это таким тоном, словно повелел войскам разбить лагерь в пустынной местности.

— Сам Нобунага идет на приступ! — воскликнул комендант крепости Вада, получив донесение от часовых со сторожевой вышки. — Небо ниспослало нам удачу! Каннондзи и Мицукури способны продержаться по крайней мере месяц, а за это время войска Миёси и Мацунаги и их союзников, сосредоточившихся севернее озера Бива, перекроют Нобунаге путь к отступлению. Нобунага, вздумав штурмовать нашу крепость, ускорит собственную гибель. Так не упустим счастливую возможность! Я жду, когда вы принесете мне голову Нобунаги!

Войско ответило радостным кличем. Защитники крепости верили, что клан Сасаки сможет целый месяц противостоять тридцатитысячному войску Нобунаги. Крепость Вада, однако, пала через четыре часа. Остававшиеся в живых бежали в горы или прятались по берегам озера Бива.

— Не трогать бегущих! — распорядился Нобунага, находившийся на вершине горы Вада, над которой развевались победные знамена. Воины, перепачканные кровью и грязью, свои полки находили по знаменам, постепенно восстанавливая прежний порядок. Из окрестностей Мицукури приходило одно известие за другим. В это время ударный отряд Токугавы из Микавы отважно штурмовал крепость. С каждой минутой вести с поля сражения становились все радостнее.

Нобунага узнал о падении крепости Мицукури до заката солнца. Под вечер столбы черного дыма поднялись неподалеку от крепости Каннондзи. К ней приближалось войско под командованием Хидэёси, и был отдан приказ идти на штурм. Все силы клана Сасаки и их союзников сосредоточились в Каннондзи. Когда спустилась тьма, первые воины Оды ворвались в крепость.

В ночном осеннем небе горели звезды, воздух светился искрами. Один за другим отряды Оды с победными кличами входили в Каннондзи. Защитникам крепости голоса врагов казались злобным воем осеннего ветра. Никто не ожидал, что оборонительная линия рухнет в один день. Ни крепость на горе Вада, ни восемнадцать малых крепостей в стратегически важных точках не сдержали яростную волну наступления.

Клан Сасаки — от женщин и детей до самих Роккаку и Дзётэя — уже не сражался, а искал спасения во мраке, пустившись в бегство из охваченных пламенем крепостей по направлению к последней твердыне — неприступной крепости в Исибэ.

— Не преследуйте их, впереди нас ждут новые полчища врагов.

Нобунага даровал побежденным жизнь и даже не покушался на прихваченные беглецами несметные сокровища. Он никогда не отвлекался на второстепенные дела. Мыслями он был уже в Киото. Крепость Каннондзи сгорела дотла. Вступив на пепелище, Нобунага похвалил воинов и велел им как следует отдохнуть.

Сам он заснул, не снимая доспехов, а едва рассвело, собрал главных подданных на военный совет. Нобунага взял под свою власть захваченную провинцию и немедленно отправил Фуву Кавати в Гифу с предписанием перенести резиденцию Ёсиаки в Морияму.

Вчера Нобунага сражался во главе войска, сегодня решал вопросы правления, таков был его характер. Назначив четверых старших командиров ответственными за порядок в портовом городе Оцу, он через два дня переправился через озеро Бива. Занятый работой, он забывал о пище и о сне.

Взяв приступом крепости Каннондзи и Мицукури двенадцатого числа, войско Нобунаги отдыхало по двадцать пятое, а полководцы и командиры налаживали новые порядки в провинции. Только вперед, к заветной цели! Военные корабли, отплыв от восточного берега озера, взяли курс на Оми. Погрузка продовольствия и кормов требовала помощи местных жителей, которые безропотно покорились завоевателям, устрашенные мощью Нобунаги. Простые люди из Оми поддержали нового правителя еще и потому, что изданные им указы и введенные порядки внушали им веру в стремление Нобунаги ко всеобщему благу.

Нобунага был единственным, кто сумел в разгар войны снискать расположение простолюдинов. Князь всегда обращался напрямую к народу. Он умел утешить и ободрить людей. Секрет успехов Нобунаги заключался в том, что он действовал быстро и решительно. В стране, охваченной усобицами, простым людям не нужен мудрый правитель. Бесконечные войны повергли Японию в хаос, и Нобунага, сумев навести в этой неразберихе подобие порядка, нашел поддержку у народа, который готов был смириться с лишениями ради будущей мирной жизни.

Прохладный ветер над озером напоминал об осени. Двадцать пятого числа челн с Ёсиаки пристал к берегу у храма Мии.

Здесь Нобунага ожидал атаки со стороны Миёси и Мацунаги, но все обошлось.

Нобунага приветствовал Ёсиаки у входа в храм:

— Считайте, что мы уже в столице.

Двадцать восьмого числа Нобунага двинулся на Киото. У Аватагути войско остановилось, и Хидэёси, находившийся в свите князя, тут же помчался вперед и встретил Акэти Мицухидэ из передового отряда.

— Что случилось?

— Гонцы от императора.

Удивленный Нобунага спешился и принял императорское послание. Низко поклонившись гонцам, Нобунага учтиво произнес:

— Я — простой провинциальный князь и не владею иным искусством, кроме воинского. С тех времен, когда был жив мой отец, мы оплакиваем бедственное положение Императорского дома. Сегодня я пришел в столицу, чтобы встать на защиту императора. Нет большей чести для самурая и радости для всего клана.

Тридцать тысяч воинов торжественно поклялись вместе с князем отдать жизнь за императора.

Нобунага разбил лагерь у храма Тофуку, и в тот же день в столице развесили воззвания. Первым делом организовали стражу для охраны порядка. Начальником дневного дозора был назначен Сугая Куэмон, ночного — Хидэёси.

Один из воинов Оды совершил неприглядный поступок. Он напился и наелся в харчевне и, выложив на стол несколько мелких монет, треть того, что с него причиталось, вышел на улицу.

Хозяин попытался остановить воина, но тот, оттолкнув его, с важным видом пошел прочь. Хидэёси, совершая обход, стал случайным свидетелем этого происшествия. Он распорядился немедленно арестовать виновного и доставить в ставку. Нобунага похвалил стражу, отобрал у провинившегося воина оружие и велел привязать его к дереву у входа в храм с соответствующей табличкой на груди. Он должен был простоять так семь дней, после чего его ждала казнь. Каждый день у храма собирались толпы людей — купцы, самураи, монахи, бродячие торговцы.

Все глазели на несчастного, убеждаясь как в справедливости Нобунаги, так и в жестокости его законов. Суровые указы Нобунаги висели во всех уголках столицы. Кража одной монеты каралась смертью. Никто не жаловался, потому что законы соблюдались даже по отношению к воинам Нобунаги.

Жители Киото с невольным почтением следили за действиями Нобунаги. Шел двадцать первый день со времени выступления из Гифу.

Наведя порядок в столице, Нобунага вернулся в Гифу и обнаружил, что соседняя Микава уже совершенно преобразилась.

В душе он восхищался искусством, с которым Иэясу вел свою провинцию к процветанию. Князь Микавы не желал быть лишь сторожевым псом на задворках Мино и Овари, пока его могущественный союзник Нобунага решает судьбу страны. В отсутствие Нобунаги он разбил войско Удзидзанэ, наследника Имагавы Ёсимото, и захватил провинции Суруга и Тотоми. Своими силами он бы не справился. Помимо военного союза с Одой, Иэясу договорился с Такэдой Сингэном из Каи поделить две провинции, остававшиеся во власти у клана Имагава. Удзидзанэ, имевший вздорный характер, дал кланам Токугава и Такэда немало поводов для нападений.

В стране хотя и царил хаос, но любой полководец знал, что для начала войны все же необходим какой-то предлог, иначе его неизбежно подстерегало поражение. Удзидзанэ завел такие порядки, которые оправдывали вторжение с нравственной точки зрения, и был не настолько умен, чтобы предвидеть последствия своих действий. Все понимали, что он оказался недостойным преемником Ёсимото.

Провинция Суруга отошла клану Такэда, а Тотоми попала под власть Токугавы. В первый день тринадцатого года Эйроку Иэясу перебрался в Хамамацу, в провинции Тотоми, оставив своего сына комендантом крепости в Окадзаки. Во втором месяце ему доставили поздравительное послание Нобунаги.

Ранней весной Иэясу и Нобунага поехали в Киото. Главной целью путешествия было знакомство с красотами весенней столицы и любование цветущей вишней, во всяком случае, так это выглядело со стороны. Люди, причастные к государственным делам, пристально наблюдали за поездкой двух князей, гадая об истинных намерениях.

Нобунага на сей раз действительно задумал развлечься в столице. С Иэясу они ездили на соколиную охоту, вечерами Нобунага задавал пиры, приглашая певцов и танцоров. Со стороны все выглядело безобидно. В день приезда Нобунаги и Иэясу в столицу Хидэёси, ставший военным комендантом Киото, выехал навстречу им в Оцу. Нобунага представил его Иэясу.

— Я давно его знаю. Впервые я увидел его в Киёсу на следующий год после битвы под Окэхадзамой. Немало воды утекло с тех пор. — Иэясу с улыбкой смотрел Хидэёси в глаза. А тот удивился превосходной памяти Иэясу. Иэясу исполнилось двадцать восемь лет, Нобунаге — тридцать шесть, а Хидэёси шел тридцать четвертый год. Со времени битвы под Окэхадзамой минуло десять лет.

В Киото Нобунага первым делом проверил, как восстанавливается императорской дворец.

— В следующем году закончим, — уверил его старший на строительстве.

— Не скупитесь на расходы! — распорядился Нобунага. — Императорский дворец пролежал в развалинах долгие годы.

— Я искренне завидую вам. Вы доказали верность императору не словом, а делом, — сказал Иэясу.

— Да, — не скромничая, ответил Нобунага и кивнул, словно благодаря себя за достойное поведение.

Нобунага не только восстанавливал императорский дворец, но и приводил в порядок казну. Снискал Нобунага и расположение горожан. Видя, что богатые живут спокойно, а простой люд пребывает в мире и согласии, Нобунага весь второй месяц праздно проводил время с Иэясу, отдыхая под цветущей вишней, в чайных домиках, посещая музыкальные представления.

Никто не догадывался о том, что в мирских радостях ум его устремлен в грядущие испытания. Нобунага денно и нощно обдумывал дальнейшие действия. На второй день четвертого месяца его полководцы получили приглашение на совет в резиденцию сёгуна.

— Речь пойдет о клане Асакура из провинции Этидзэн, — заговорил Нобунага о том, что волновало его последние два месяца. — Князь Асакура не обращает внимания на просьбы сёгуна и пока не предоставил ни единого камня на восстановление императорского дворца. Асакура получил назначение на должность правителя провинции от сёгуна и является вассалом императора, однако заботится только о богатстве собственного клана. По-моему, следует наказать его карательной операцией. Что скажете? — обратился он к переполненному залу.

Некоторые из членов совета находились в прямом подчинении у сёгуна, но поддерживали прочные связи с кланом Асакура — кто в открытую, кто втайне, однако сейчас никто не осмелился возразить Нобунаге. У большинства предложение вызвало нескрываемую радость, огорченные предпочли промолчать.

Наступление на клан Асакура означало поход на север, на подготовку которого Нобунага дал немного времени. В день совета издали указ о сборе войска, и двадцатого числа того же месяца оно стояло лагерем в Сакамото. К воинам из Мино и из Овари присоединилось восьмитысячное войско из Микавы под командованием Токугавы Иэясу. На исходе весны по берегу Внутреннего моря двигалась армия численностью почти в сто тысяч человек.

Представ перед войском, Нобунага указал рукой на высящиеся на севере горы:

— Смотрите! Снег на вершинах растаял! Весна приветствует наш поход!

Хидэёси получил звание генерала и возглавил одно из крупных соединений.

— Значит, князь Нобунага не просто развлекался в столице, а дожидался, когда сойдет снег с перевалов, ведущих на север, — усмехнулся Хидэёси, восхитившись мудростью, проявленной его повелителем, пригласившим Иэясу в столицу.

Нобунага, продемонстрировав Иэясу свою силу и успехи, вселил в него желание участвовать в походе. Нобунага оказался ловким политиком! Хидэёси считал предстоящий поход справедливым и прекрасно понимал его пользу.

Выступив из Такасимы, армия переправилась через реку Кумагава в Вакасе и направилась на Цуругу, находящуюся в провинции Этидзэн. Она шла, сжигая вражеские крепости и заставы, покоряя одну горную вершину за другой, и через месяц стояла под стенами Цуруги.

Князья Асакура, вовремя недооценившие Нобунагу, растерялись от внезапного наступления его войска. Совсем недавно Нобунага любовался цветами вишни в столице! Князьям Асакура и в страшном сне не приснились бы знамена Нобунаги в своей провинции.

Древний клан Асакура, происходивший из императорского рода, возвысился благодаря тому, что поддержал еще первого сёгуна. За эти заслуги ему пожаловали всю провинцию Этидзэн.

Асакура был самым могущественным кланом в северных провинциях. Его влияние, богатство, военную мощь признавали во всей империи.

Узнав, что Нобунага уже в Цуруге, Ёсикагэ не поверил своим ушам.

— Не сходи с ума! Бессмыслицу какую-то плетешь! — засмеялся он над гонцом.

Захватив Цуругу, войско Оды стало лагерем, а отдельные отряды отправились на штурм крепостей Канэгасаки и Тэдзуцугаминэ.

— Где Мицухидэ? — осведомился Нобунага.

— Он возглавляет передовые отряды, — ответил один из вассалов.

— Немедленно отозвать! — распорядился Нобунага.

— Чем я провинился, мой господин? — спросил Мицухидэ, представ перед полководцем.

— Ты долгое время прожил в Этидзэне и прекрасно ориентируешься в здешних местах. Зачем попусту тратить время и силы, добиваясь мелких успехов вместо того, чтобы разработать стратегию захвата главной цели — крепости в Итидзёгадани.

— Простите меня. — Мицухидэ поклонился так низко, будто слова Нобунаги клинком пронзили его. — Позвольте я нарисую вам карту, чтобы не тратить лишних слов на объяснения.

— Самое подходящие дело для тебя! Наши карты неточны. Поправь их, где нужно, и передай мне.

Мицухидэ составил подробнейшие карты, с которыми прежние не имели ничего общего, и вручил их Нобунаге.

— Отныне будешь состоять у меня при ставке, — сказал Нобунага.

Мицухидэ стал, по сути дела, начальником ставки.

Крепость Тэдзуцугаминэ, комендантом которой был Хитта Укон, вскоре пала, но крепость Канэгасаки под командованием двадцатишестилетнего Асакуры Кагэцунэ не сдавалась. В юности Кагэцунэ хотел стать монахом, но все вокруг твердили, что человеку его богатырского сложения и отваги грешно не быть воином. Он вернулся в мир и вскоре был назначен комендантом крепости, выделяясь способностями даже на фоне выдающихся представителей клана Асакура. Окруженный в своей крепости сорокатысячным вражеским войском во главе со знаменитыми полководцами Сакумой Нобумори, Икэдой Сёню и Мори Ёсинари, Кагэцунэ хладнокровно взирал на неприятеля со сторожевой башни.

— Ну и полчище! — усмехался он.

Ёсинари, Нобумори и Сёню бросили войско на штурм, обагрив кровью стены крепости, по которым, как муравьи, карабкались их воины. В конце дня подсчет потерь оказался безрадостным: враг потерял триста человек, а войско Нобунаги свыше восьмисот. Неприступная крепость гордо высилась под громадной летней луной.

— Эту крепость не одолеть, а если и повезет, то победа не принесет нам славы, — сказал вечером Хидэёси Нобунаге.

Нобунага выказывал признаки нетерпения.

— Почему ты так решил? — раздраженно спросил Нобунага, который, попав в затруднительное положение, становился подозрительным и сварливым.

— Овладение этой крепостью не означает победу в войне и не увеличивает нашу мощь.

— Как прикажешь идти вперед, не взяв Канэгасаки? — гневно оборвал Хидэёси князь.

Хидэёси внезапно посмотрел в сторону и увидел Иэясу, который, войдя в комнату, застыл, прислушиваясь к их спору. Хидэёси, отвесив поклон, поспешно удалился. Он принес подушку для сидения и предложил князю Микавы занять место рядом со своим господином.

— Я не помешал? — спросил Иэясу, опускаясь на подушку.

Он не подал виду, что узнал Хидэёси.

— Вы о чем-то горячо спорили.

— Нет.

Нобунага, немного успокоившись, изложил Иэясу суть разговора.

Иэясу был на восемь лет моложе Нобунаги, но по манере держаться и говорить трудно было предположить, что Иэясу нет и тридцати.

— Я согласен с Хидэёси. Эта крепость не стоит ни времени, ни больших потерь.

— По-вашему, следует собрать силы в один кулак и обрушиться на главные вражеские твердыни?

— Послушаем Хидэёси. Он, похоже, что-то придумал.

— Хидэёси!

— Да, мой господин!

— Расскажи, что ты надумал.

— Ничего.

— Как? — изумился Нобунага.

Иэясу вопросительно взглянул на Хидэёси.

— В крепости три тысячи воинов, с учетом толщины стен и боевого духа защитников их силы равны десятитысячному войску. Крепость не велика, но взять ее непросто. Думаю, что нам не удалось бы захватить ее даже хитростью. Ее защищают люди, которые знают и чувство долга, и уверенность в своих силах.

— Опять ты за свое! — воскликнул Нобунага, не желавший выслушивать разглагольствования Хидэёси.

Другое дело Иэясу, который был его самым могущественным союзником, поэтому относиться к нему следовало учтиво, но и он в конце концов был всего лишь властителем двух небольших провинций и не входил в узкий круг приближенных Оды. Нобунага давно понимал Хидэёси с полуслова.

— Прекрасно! — сказал Нобунага. — Поручаю тебе выполнить то, что ты считаешь нужным. Действуй!

— Благодарю, мой господин!

Хидэёси невозмутимо вышел из комнаты. Той же ночью он один проник во вражескую крепость и встретился с ее комендантом. В разговоре с Асакурой Кагэцунэ он, не прибегая к уловкам, откровенно выложил свои мысли:

— Вы из самурайского рода, значит, предвидите исход сражения. Дальнейшее сопротивление приведет лишь к напрасным жертвам. Я не хочу, чтобы вы погибли бессмысленно. Не лучше ли вам покинуть с вашим отрядом крепость и соединиться с основными силами князя Ёсикагэ, чтобы сойтись с нами в бою позднее? Я лично поручусь за безопасность женщин и детей, сохранность денег и оружия, а затем отправлю их к вам.

— Заманчиво встретиться с вами на другом поле боя, — ответил Кагэцунэ и начал приготовления к отходу.

Хидэёси с истинно самурайской верностью своему слову выпустил вражеское войско из крепости, не чиня ему препятствий, и сопровождал его, пока Кагэцунэ не отвел отряд на расстояние в один ри.

За полтора дня Хидэёси разобрался с крепостью Канэгасаки, но, доложив Нобунаге о результате, услышал в ответ лишь восклицание: «Вот как?» Князь не удостоил его похвалой. Выражение лица у Нобунаги было такое, словно он подумал: «Ты поступил чересчур благородно». К Хидэёси можно было относиться по-разному, но отрицать его заслуг никто не мог.

Превознеси Нобунага его до небес, так военачальники Сёню, Нобумори и Ёсинари от стыда не показались бы на глаза своему князю. Штурмуя крепость, они потеряли восемьсот воинов и не сумели ничего добиться при подавляющем численном превосходстве. Хидэёси, стараясь не задеть самолюбия полководцев, не упомянул в докладе о том, что замысел принадлежит ему, а сказал, что следовал указаниям Нобунаги.

— Я старался точно выполнить приказ. Надеюсь, вы простите мои ошибки, а также внезапность и таинственность происшедшего. — Пробормотав это извинение, он откланялся.

В это время у Нобунаги среди военачальников находился и Иэясу. Хидэёси удалился, и князь Микавы что-то тихо произнес себе под нос. Он впервые осознал, что рядом с ним находится выдающийся человек, по возрасту ненамного старше его самого.

Оставив Канэгасаки, Асакура Кагэцунэ спешил соединиться с основным войском клана в Итидзёгадани, чтобы сразиться с армией Нобунаги. По пути он встретил двадцатитысячное войско, посланное Ёсикагэ на выручку Канэгасаки.

— С подкреплением я бы выстоял! — горестно воскликнул Кагэцунэ, сокрушаясь, что последовал вражескому совету.

— Как ты посмел сдать крепость без боя?! — закричал взбешенный Ёсикагэ, но теперь оставалось только вернуться в Итидзёгадани.

Войско Нобунаги дошло до перевала Киномэ, откуда, если удастся прорваться, он вышел бы в самое сердце владений клана Асакура. Дальнейшее продвижение войск Оды остановило срочное известие.

Донесение сообщало, что Асаи Нагамаса из Оми, клан которого на протяжении нескольких поколений был дружественным соседом Асакуры, привел войско на северный берег озера Бива, отрезав Нобунаге путь к возможному отступлению. Сасаки Роккаку, испытавший горечь поражения в битвах с Нобунагой, собрав свежие силы горной местности Кога, начал согласованные действия с Нагамасой. Оба войска приближались, готовясь нанести удар Нобунаге во фланг.

Враг поджидал теперь и впереди, и в тылу, именно поэтому в войске самого Ёсикагэ воины воспряли духом и готовы были к яростному наступлению.

— Мы на волосок от смерти, — сказал Нобунага, поняв, что им грозит погибель на чужой земле. Он страшился даже не ударов Роккаку и Нагамасы в тыл и во фланг, а монахов-воинов из Хонгандзи, которые могут напасть на армию, вторгшуюся в Этидзэн. Войско Нобунаги оказалось в положении челнока в бушующем море.

Где отыскать дорогу, чтобы отвести с позиций десятки тысяч воинов? Стратегия учит, что наступать легко, а отступать трудно. Военачальник, неосмотрительно заведший армию в глубокий тыл врага, рискует потерять свое войско.

— Позвольте мне возглавить тыловые части. Тогда вы, мой господин, без громоздкого войска сможете срезать дорогу через Кутикидани и под покровом ночи выскользнуть из этих погибельных мест. На рассвете оставшаяся часть войска отступит на столицу, — предложил Хидэёси.

Опасность нарастала с каждым мгновением. В тот же вечер Нобунага в сопровождении нескольких вассалов и трехсот воинов отправился в путь по бездорожью и ночь напролет скакал по направлению к Кутикидани. Не раз на отряд нападали монахи-воины из секты Икко и местные разбойники. Двое суток Нобунага и его спутники были без пищи, воды и сна. К вечеру четвертого дня, когда они добрались до Киото, многие едва держались на ногах. Печальнее была участь тех, кто после отхода основных сил армии остался в крепости Канэгасаки.

Военачальники, которые прежде завидовали успехам Хидэёси и за глаза называли его хвастуном и выскочкой, на прощанье выражали ему глубочайшую признательность, величая его «столпом клана Ода» и «истинным воином». Уходя, они оставили ему все свои запасы — ружья, порох и провизию. Дары эти напоминали цветы и поминальные подношения к свежей могиле.

На следующий день после ночного бегства Нобунаги начали отступать девять тысяч воинов под командованием Кацуиэ, Нобумори и Сёню. Маневр провели безупречно. Армия Асакуры пустилась было в погоню, но Хидэёси нанес ей фланговый удар и создал угрозу с тыла. Отступающие части Нобунаги оказались в безопасности, и Хидэёси со своими воинами укрылся в крепости Канэгасаки, где они поклялись стоять до последнего.

Наглухо заперев крепостные ворота, воины Хидэёси доедали оставленные запасы, отсыпались, пока была возможность, и готовились расстаться с этим миром. Войском Асакуры, осадившим крепость, командовал храбрый военачальник Кэя Ситидзаэмон. Избегая больших потерь при штурме, он спокойно дожидался, когда у затворников кончатся припасы.

— Ночная вылазка! — прозвучала команда на вторую ночь осады, и без боя приступили к исполнению заранее подготовленного плана. Войско Кэи мгновенно встало навстречу движущемуся во тьме врагу, загнав отряд Хидэёси обратно в крепость.

— Враг сам рвется к смерти! На заре крепость должна пасть! — распорядился Кэя.

Его отряды на плотах переправились через крепостной ров, и в мгновение ока тысячи воинов овладели крепостными стенами.

Ситидзаэмон не хвалился понапрасну — на рассвете крепость Канэгасаки была взята. Но что победители нашли за ее стенами? В крепости не было ни одного воина Хидэёси. На башнях реяли знамена, курился дымок, паслись кони на траве, и ни единой человеческой души. Ночной маневр Хидэёси оказался хитростью.

Притворившись, будто отряд возвращается в крепость, Хидэёси устремился на поиск спасения от неминуемой гибели. К рассвету они добрались до подножия гор на границе между двумя провинциями.

Кэя Ситидзаэмон не смирился с сомнительной победой.

— В погоню! — скомандовал он.

Войско Хидэёси стремительно шло тайными тропами, не делая привалов.

— Мы пока не вырвались из лап тигра, — предупреждал Хидэёси. — Будьте начеку, не останавливайтесь. Забудьте о голоде и жажде. Думайте о спасении собственной жизни!

Военачальник Кэя настигал беглецов. Услышав боевые кличи врагов, Хидэёси объявил короткий привал и обратился к своим воинам:

— Нам нечего страшиться. Наши враги глупы. Воинственно вопя, они собираются карабкаться в горы, а мы уже наверху. Мы устали, но враг в ярости преследует нас, выбиваясь из сил. Как только они покажутся внизу, мы забросаем их камнями, копья тоже пригодятся!

Спокойная речь командира вдохнула в воинов новые силы.

— Лезьте побыстрее и попробуйте взять нас! — кричали они, осыпая насмешками наступающих. Вскоре на врага посыпались камни и копья. Ситидзаэмон потерпел жестокое поражение, усеяв склон бездыханными телами воинов Асакуры.

— Отступаем! — огласили долину хриплые голоса командиров, передававших по цепочке приказ Кэи.

— Самое время отходить!

Повторяя в зеркальном отражении действия врага, воины Хидэёси начали спешно спускаться с горного гребня на юг в безопасную долину. Кэя, с трудом остановив бегущих с поля боя уцелевших воинов, предпринял еще одну попытку преследования Хидэёси. Воинов Асакуры нельзя было при всем желании назвать боеспособным отрядом, и только монахи-воины из Хонгандзи пытались преградить Хидэёси спуск в долину Оми, обрушив на его отряд камни и стрелы под крики:

— Не уйдете!

Даже Хидэёси на миг показалось, что теперь гибель неизбежна, но именно в такие минуты в человеке вспыхивает воля к жизни, подавляя трусливое смирение со смертью.

— Положимся на волю Небес! Прорываемся сквозь чащи, по горным рекам, впадающим в озеро Бива. Горные потоки стремительны, но нам нужно обогнать их. Единственное спасение — в скорости отступления!

Хидэёси, умевший воодушевить людей на подвиг, уже не велел им сражаться. Он не мог заставить измученных и голодных воинов, не отдохнувших ни разу за двое суток отступления, вступить в смертельную схватку с монахами, внезапно выраставшими из-под земли на пути Хидэёси. Он мечтал только о том, чтобы довести до столицы побольше воинов, изнуренных в походе. Единственным залогом успеха была воля к жизни.

В их отчаянном броске не было ни плана, ни самопожертвования. Монахи-воины вылетали из лесной чащи, как рой пчел. Отряд прорывался вперед, сквозь вражеские порядки. Неожиданный маневр Хидэёси внес смятение в ряды противника, сделав бесполезными заранее приготовленные засады. Во всеобщей сумятице воины Хидэёси уходили на юг, следуя вдоль горных потоков.

— Озеро Бива!

— Мы спасены!

Воины плакали от счастья.

На следующий день они вошли в Киото.

— По воле Небес вы вернулись живыми. Слава и хвала вам, уподобившимся богам! — приветствовал Нобунага своих воинов.