Четвертая масть

Глава 13 Есть в старом парке

За прошедшие десятилетия я основательно подзабыл, как выглядела Москва во время обоих путчей начала девяностых. Я помнил места, в которые тогда не стоило соваться, помнил что-то громкое и яркое вроде обстрела Белого дома или стрельбы у «Останкино»; помнил даже Ельцина на танке всё у того же здания республиканского правительства. Но из моей памяти словно испарилось то, что творилось на улицах города[10].

А ведь я и сам жил в то время, а в 1991-м даже спорил со своей тогдашней любовницей, которая рвалась присоединиться к защитникам свободы и демократии. Кстати, я победил, мы никуда не поехали, так и остались в общаге, что-то обсуждали с Казахом, который именно тогда впервые заговорил, что хочет вернуться на родину — мы его высмеяли, но он упорно доказывал, что Казахстан вскоре получит независимость и заживет очень кучеряво.

Кажется, магазины тоже работали — но в них уже было шаром покати; точно не закрывались кооперативные ларьки. В первый путч у меня ещё не было машины, и я не знал, с чем столкнулись автолюбители, а вот во второй я три дня просто провозился со своей «трешкой» в гараже, который выпросил у знакомых — воспользовался случаем, чтобы немного привести эту развалюху в чувство. Впрочем, по слухам, и тогда по Москве можно было передвигаться относительно свободно — если держаться окраин и не лезть в центр.

Эта мешанина воспоминаний немного пугала меня, поэтому я настоял на том, что Алла со мной не поедет — и смело вышел в большой и страшный внешний мир.

У метро я в недоумении остановился, чтобы перекурить — и констатировать, что Москва как жила, так и продолжала жить. Гуляли с колясками и малышами окрестные женщины, шли по своим делам парочки, в закутке я увидел, как соображали на троих трое сумрачного вида мужиков. Не было никаких танков на стратегических точках, не было и блокпостов, перегораживающих Проспект Мира, по которому спокойно катались туда и сюда обычные грузовые и легковые автомобили. Я было подумал о том, чтобы вернуться к своему гаражу и по-быстрому доехать до нужного места на «Победе», но решил не менять планы.

Единственное, что изменилось в нашем районе — это поведение милиционеров. Стражи порядка наконец-то опомнились и начали контролировать общественный порядок на вверенной территории, что выражалось в наличии целого наряда на УАЗике у станции метро. Ещё у каждого постового имелась неприятно выпирающая кобура, но, кажется, они и раньше выходили на такие задания вооруженными. Впрочем, судя по всему, никаких инструкций милиционерам не дали, и они смотрели на проходящих мимо граждан с каким-то странным испугом.

Возможно, также они посмотрели и на меня, но я этого не увидел — и не стал специально оглядываться, чтобы не привлекать лишнее внимание. Законопослушно швырнул потушенный окурок в урну — и нырнул в двери станции.

Ну а первый признак нового порядка я увидел только на Рижском вокзале — у самого здания стояла темно-зеленая БМП на больших колесах и с маленькой круглой башенкой; из башенки торчал короткий ствол пушки или пулемета. Люки у боевой машины были полностью открыты, а на башенке сидел и курил весьма взрослый прапорщик в полевом х/б и с роскошными усами — скорее всего, глубокий сверхсрочник, которому сильно покласть на весь устав сразу. Остальной экипаж, видимо, находился внутри — и всеми силами пытался создать в отсеке некое подобие сквознячка. Впрочем, в последние дни в Москве было весьма прохладно, температура выше двадцати градусов не поднималась, и метеорологи в телевизоре били тревогу, поскольку такой климат оказывался сильно ниже нормы.

БМП привлекало внимание детворы, которые активно тащили матерей посмотреть на грозную машину поближе, но отпугивало обычные автомобили — те старались припарковаться как можно дальше, чтобы в случае чего не попасть под колеса.

Ну и непременные милиционеры, которые несли службу поодаль от БМП, но смотрели на неё значительно чаще, чем на прохожих.

Внутри вокзала милицейских патрулей было уже целых два, а ещё один обнаружился на пригородной платформе. Никаких задержек или отмен поездов, судя по всему, не планировалось — табло прибытия и отправления обновлялось исправно, да и из потенциальных пассажиров никто не суетился бестолково, хотя сутолоки на вокзале хватало, но она была понятной — выходной день многие старались провести на природе. Впрочем, в свою электричку я забрался без особых проблем и доехал сидя. И вскоре уже выходил на нужной остановке.

В будущем зажатый между Ленинградкой и Волоколамкой парк Покровское-Стрешнево оказался вне сферы моих интересов — пассажиров туда или оттуда мне не попадалось, а самому лезть в эти заросли особого желания не было. Да и в студенчестве он как-то прошел мимо, я и был-то внутри лишь раз, когда только начал встречаться с первой женой. Впечатления от того посещения смазались прожитыми годами, но освежать их меня не тянуло совершенно. На радиорынок мы попадали со стороны Волоколамского шоссе, куда нас привозил трамвай, и вглубь не заходили. Сейчас я тоже приехал прямо на место — от платформы открывался вид на лес, но, в принципе, деревья были с обеих сторон железной дороги; я увидел старый вокзал, кажется, ещё царской постройки — и узнал его. Правда, к нему были пристроены какие-то деревянные крылья, а их я уже не помнил[11].

Здесь милиции не было совсем, только если под прикрытием — несколько граждан обоего пола в гражданской одежде спокойно ждали электричек. Я никого не заинтересовал, спокойно спустился с платформы, прошел по знакомой тропке глубже в лес и выяснил, что Аллу надо было слушать.

Радиорынки середины восьмидесятых серьезно отличались от того беспредела, который в конце десятилетия устроили на бывшем аэродроме в Тушино. Я знал их два — здесь и в Царицыно, куда тащиться мне было обычно лениво. Ещё народ, озабоченный поиском всяких редких деталюшек, тусовался на Тверской, у магазина «Пионер» — но я вспомнил, как мне рассказывали, что туда без серьезной рекомендации лучше не ехать — мол, даже разговаривать не станут. Конечно, мне могли и соврать, но в первой жизни я туда так и не попал и на своей шкуре необходимость протекции не проверил.

Ну а Покровское-Стрешнево всегда было явлением очень демократичным, причем в большинстве своем люди тут были не про деньги, а про энтузиазм. Но опять же — так было чуть позже, году в 88-м или 89-м, когда мы с Жасымом впервые прикоснулись к этой области человеческой деятельности. Я плохо представлял, что тут творится сейчас — и в первый визит хотел просто разведать обстановку. Вот только разведывать было нечего.

На месте я обнаружил всего три человека. Двое общались друг с другом — тихонько, вполголоса, — а третий стоял поодаль от них и, кажется, думал о том, что пора валить. Влезать в чужой разговор я не стал — пошлют и будут правы, а направился к воину-одиночке.

— Привет, — доброжелательно поздоровался я. — Толкучку ищу, сегодня её не будет?

На меня посмотрели с какой-то смесью презрительности и подозрительности, но удостоили ответа:

— Не будет.

— Здесь не будет или вообще?

Паренек был немногим старше меня, но чуть более субтильным — возможно, поэтому он решил не борзеть.

— Вообще.

— А почему? — я умел быть настойчивым.

Кажется, мне попался нужный товарищ — он по каким-то причинам не стал просто посылать меня и вынужден был поддерживать разговор.

— По кочану. Газеты почитай, может, поймешь, — звучало это дерзко, но резонно.

— Читал. И даже по телевизору балет смотрел, — ответил я. — И танк у Рижского видел. К толкучке всё это каким боком?

Взгляд у паренька стал чуть менее раздраженным.

— Народ решил не рисковать, — объяснил он. — Через неделю приходи, если что нужно. Сегодня тут никого не будет.

— Через неделю меня уже в Москве не будет, в том-то и дело, — пожаловался я. — Надеялся со знающими людьми проконсультироваться по одной проблеме… что ж, придется до осени ждать. Времени только жалко…

Скорее всего, продавцы с местного радиорынка не понаслышке знали о возможных подставах со стороны ментов, а потому и осторожничали. Но я, кажется, подходил под строгие критерии добросовестного покупателя.

— А что за проблема? — поинтересовался он.

— Нужна схема декодера цветности на микросхеме К174ХА28, желательно для «Рубина Ц-266Д»… или 714-го, — добавил я, вспомнив Конана у Снежаны.

Паренек на несколько мгновений задумался, потом спросил:

— Тебе зачем?

— Хочу собрать, а то видеокассеты сплошной PAL, а наши телевизоры только SECAM понимают, надоело черно-белое кино смотреть, хочу цвет, как в лучших домах, — улыбнулся я.

— Да… — протянул он. — Есть такая штука. Но, кажется, из наших никто не занимается. На двести шестьдесят шестые вроде есть заводские декодеры, попробуй их поискать в магазинах.

— Как думаешь, найду? — с улыбкой спросил я, показывая, что раскусил нехитрую попытку избавиться от меня. — Это только на заводах надо искать, но у меня туда выходов нет совсем. Сможет кто помочь?

Паренек снова задумался — и я явственно видел ход его мысли. Скорее всего, выходы на заводские запчасти были — пусть не у него лично, так у его знакомых. Но влезать в отношения с новеньким и незнакомым покупателем — в этом точно был определенный риск, потому что при провале могла пострадать вся цепочка. Я бы, конечно, сказал ему, что вероятность такого минимальна — ОБХСС не интересны мелкие несуны, которых постоянно ловят и тут же отпускают, а крупным оптом на этом рынке никто заниматься не будет. И даже если они мне этот несчастный декодер продадут за несколько десятков рублей — с завода он больше стоить не может, — на статью это не потянет ни при каких раскладах, а, значит, вся проделанная оперативниками работа снова улетит в трубу. Впрочем, при социализме служивые регулярно занимались всякими бесполезными вещами, изображая повышенную активность на вверенном их заботам участке, так что какой-то риск всё равно присутствовал.

— Да людей найти не проблема, — тихо сказал он. — Но это обойдется в поллиста минимум.

«Листом» тут иногда называли сторублевку — этот нехитрый сленг я уже снова освоил, тем более что когда-то знал его довольно неплохо.

— Приемлемо, — кивнул я. — А схемы не достать? И микросхем я взял бы, если есть.

— Про это так сразу и не скажешь… — задумчиво проговорил паренек и почесал в затылке.

— Да у меня теперь до осени терпит, — улыбнулся я. — Если сможешь узнать — не обижу. Меня Егором зовут… могу телефон оставить?

Спустя пару лет для таких контактов мне пришлось завести отдельную записную книжку, в которую я аккуратно или не очень, в зависимости от условий, заносил имена, фамилии, прозвища и вид деятельности людей, которые могли оказаться полезными — и иногда оказывались. Записную книжку я уже купил и здесь, но в ней пока было заполнено лишь несколько страниц — например, с телефонами Валентина и Михаила Сергеевича, хотя для пущей конспирации я никак не указал, кто они и чем знамениты.

Временами я жалел, что у меня нет доступа к той, старой книжке из будущего — она, наверное, могла бы помочь и сейчас. Но за годы все записанные в ней люди просто стерлись у меня из памяти, да и привычки запоминать множество телефонным номеров не осталось — через много лет этот навык с успехом заменил список контактов в смартфоне.

— Нет, твой телефон мне без надобности, — после небольшой паузы сказал он. — Я тебе свой оставлю… и ещё одного человека. Осенью и позвони, напомни, а там посмотрим, что можно сделать. Я бы ещё посоветовал в журнал «Радио» написать…

— Это я уже, но совсем недавно, — объявил я. — Тоже, думаю, осенью отреагируют, у них там, наверное, номера на два вперед материалы расписаны.

— Вообще-то на четыре, — улыбнулся паренек. — Меня Павлом зовут.

И он протянул мне руку, которую я с достоинством пожал.

С Павлом мы договорились, что созвонимся после моего возвращения в Москву. Он пообещал найти нужный блок цветности для «Рубина», который стоял у нас в зале; про схемы он говорил чуть более размыто, но я был уверен, что он найдет и их. А вот про микросхемы он сразу сказал, что это будет очень сложно и, скорее всего, дорого — выпускались они совсем не в массовых количествах, были расписаны по потребителям задолго до финальной приемки, находились под строгим контролем, так что умыкнуть несколько штук было очень геморройно. Причем это касалось не только тех микросхем, которые были мне нужно, а вообще всех — советская промышленность пока лишь наращивала соответствующие производства и делала это вовсе не стахановскими темпами.

Но даже такие расплывчатые обещания сильно меня воодушевили. Я уже прикидывал, как по осени организую в гараже нечто вроде подпольного заводика — правда, для этого надо будет как-то договариваться с Санычем, поскольку пока он пустил меня лишь до конца лета. Я грустно подумал, что если выдать за него замуж бабушку, то этот загадочный старик должен будет пойти навстречу свежеиспеченному родственнику — особенно если выделить новой ячейке общества часть заработанного на установке декодеров. Впрочем, я даже не представлял, как начну разговор об этом с Елизаветой Петровной — и опасался, что сразу после его начала меня выставят из квартиры на Новоалексеевской без права на возвращение.

Но в целом настроение у меня было хорошее — и я почти забыл про то, что прямо сейчас в СССР происходит государственный переворот. Вернее, совсем забыл, но жизнь вернула меня в реальность очень быстро. Вернувшись к платформе, я выяснил, что поезда в Москву больше не ходят, причем их отменили по неизвестной причине и на неопределенный срок. Из Москвы выбраться было можно — тут остановку движения обещали лишь через пару часов, — но я не представлял, что мне может понадобиться в каком-нибудь Нахабино или Волоколамске.

Я плюнул на непредсказуемых железнодорожников, прошел немного вперед, к Волоколамскому шоссе — но лишь для того, чтобы увидеть, как по нему ползет очередная колонна техники; видимо, в столицу начали подтягивать подмосковные части. Трамваи грустно стояли вдоль дороги — и, кажется, тоже двигаться не собирались. Где-то в той стороне находилась «Щукинская», но я помнил, что попасть к ней с Волоколамки было нетривиальной задачей — во всяком случае, на машине, — и решительно вернулся к «Покровской-Стрешнево». Меня ждал одноименный парк и станция метро «Войковская». Идти к «Соколу» вместе с военными мне не хотелось.

Путь через парк до «Войковской» тоже не был простым — в любом раскладе я выходил к Ленинградскому шоссе за мостом над окружной железкой, которая тут пока не превратилась в ещё одно пассажирское кольцо. Но моему организму было восемнадцать, и я мог легко осилить пару километров — даже бегом, если вдруг возникнет такая нужда. Сейчас я спешить не стал, а решил заодно посмотреть на сам парк — вдруг он мне понравится, и я захочу привести сюда Аллу. Впрочем, самые первые впечатления были, скорее, негативные — за лесом никто не ухаживал, дорожки не асфальтировал и схем не развешивал. Я подозревал, что и с бытовыми удобствами тут тоже всё просто: что принес с собой, то и жрешь, а в качестве уборной используешь любой подходящий куст и молишься, чтобы тебя не поймала милиция, если, конечно, она сюда забредает.

Люди тут были — не очень много, конечно, но всё-таки. Непременные мамаши с детьми дошкольного возраста гуляли вдоль прудов и кормили наглых разжиревших уток; неподалеку от них собрались собачники и что-то бурно обсуждали, пока их питомцы обделывали свои собачьи дела. Праздных граждан не было — видимо, из-за воскресного раннего времени, но я подозревал, что вечерами тут не протолкнуться от компаний, которые предпочитают пить крепкие спиртные напитки на природе.

Ещё тут не было никаких карт, которые в будущем в обязательном порядке развесили по всем московским паркам — и поэтому я шел почти наобум, примерно выдерживая направление, ориентируясь по солнцу и сворачивая в самых неожиданных местах, если считал, что именно эта тропинка ведет в нужную мне сторону. Двигался я достаточно споро, но когда за спиной послышались быстрые шаги, не удивился — наверняка этот парк облюбовали и местные любители бега. Я лишь принял вправо, ближе к кустам, давая дорогу — и мою спину буквально ожгло от внезапной боли.

Я почти не думал. Сразу отскочил ещё ближе к кустам, зашипел, развернулся — и увидел человека, который держал в руках нож из темного металла, с лезвия которого капала на землю моя кровь.

Кажется, он был чуточку постарше меня. Но у нас было почти одинаковое телосложение и почти одинаковый рост — он разве что был чуточку шире, такой коренастый пацан, который мог быть кем угодно. Одежда на нем выглядела неказисто, была она не по размеру и порядком замызганной. Но в первую очередь меня поразили его глаза — в них плескалась какая-то запредельная ненависть. Может, ко мне, а, может, ко всему человечеству разом — этого я понять не мог.

Я точно знал, что никогда не видел этого человека — и не мог понять причин, по которым он напал на меня. Впрочем, маньяки имелись и в этом благословенном времени; с одним из них я не так давно познакомился в городе Шахты.

Я слегка пошевелил левой рукой и снова зашипел — резаные раны лучше не беспокоить; правая рука двигалась без помех. Я автоматически дернулся к своей сумке, но вспомнил, что перед поездкой выложил всё, что можно было использовать как оружие — дома остался и перочинный нож, который я затрофеил после общения с Лёхой в Сокольниках, и верный ломик, которым отбивался от нападавших в гараже. Ездить по сегодняшней Москве с чем-то, очень похожим на настоящий арсенал, показалось мне плохой идеей. Я быстро глянул туда-сюда — ничего похожего на оружие на земле не валялось, один сухостой.

Мой противник двинулся вперед, и я непроизвольно подался назад. Что-то спрашивать у него я не стал — без толку, только концентрацию потеряю. Впрочем, я и так не мог представить, что смогу сделать один, с порезанной спиной против человека с ножом — только что достойно умереть, но этого мне хотелось в последнюю очередь. И ещё я помнил, что потеря крови ведет к неприятным ощущениям в организме, которые совсем не помогают в драке. Кажется, это хорошо описал Дюма в том рассказе о дуэли королевских миньонов, но я мог и путать, потому что помнил её лишь по сериалу[12].

Как меня учили, я следил за ножом — чтобы не пропустить момент удара. Сумку я с плеча сбросил и взял её за ручку; получилась жалкая пародия на старинные плащи, но ничего лучшего я придумать не мог. Противник сделал шаг, ещё один… Мне уже некуда было отступать, только что кинуться спиной вперед в кусты в надежде на провидение, но если я запутаюсь в ветках, шанс получить нож в печень значительно вырастет. И бежать я не мог — этот человек догонит меня с легкостью.

Он наконец начал чуть отводить руку с ножом — видимо, чтобы полоснуть им по воздуху и окончательно вывести меня из равновесия, — но тут справа раздался собачий лай. Совсем близко, буквально в нескольких шагах, за поворотом тропинки и за кустами. И тогда я вспомнил, что не использовал ещё свойство человеческой природы издавать громкие крики. Правда, без свидетелей поблизости я мог лишь вынудить противника начать атаку раньше. А тут…

— Пожар!! — заорал я. — На помощь!! Пожар!! Огонь!

Он застыл на месте, потом заозирался — и бросился в кусты с противоположной стороны тропинки. А справа снова раздался собачий лай — уже значительно ближе.

И я возблагодарил тех анонимных авторов из интернета будущего, которые советовали звать на помощь именно с помощью крика про «пожар» — не все способны на абстрактную помощь, а вот огня все боятся одинаково. Да к тому же многие примерно представляют, как с этим огнем бороться.