Четыре логиста и собака

5. Комбриг

Командир бригады поднялся, как всегда на ротации, без четверти шесть. Для этого ему не нужны были ни будильник, ни дневальный — внутренние часы, отлаженные за годы войны, работали безупречно. Он поднялся из блиндажа, наскоро размялся, умылся, пошел в палатку-столовую, кофе пить.

В столовой штаба, невзирая на предрассветное время, было, как всегда, людно. Плотно натаптывались супом в расчете на целый день бойцы из дежурной смены — контрачи и мобилизованные связисты. Вяло жевали бутеры с колбасой какие-то сонные командировочные офицеры, прибывшие на КП по своим делам.

Комбриг всем кивнул, устроился чуть в сторонке.

Ксюша с припухшими, но счастливыми глазами тут же подлетела с двойным эспрессо и бутербродами, уточнила, “завтрак нести?” и, получив отказ, тут же исчезла на кухне. Вид помятый у девочки, подумал комбриг, опять всю ночь личную жизнь устраивала. Надо замначальнику связи сказать, чтобы сильно не увлекался — пацанка хорошая, обижать грех.

Отхлебнув первый, самый кайфовый глоток, комбриг включил рабочий планшет и начал врастать в обстановку.

Участок ответственности тактической группы, сформированной на основе трех батальонов его бригады от Каменки до Шахты Бутовской. Всего около восьми километров. По нынешним боевым уставам ширина обороны мехбатальона по фронту составляет от трех до пяти кеме. То есть по науке все правильно. А вот фактически подразделения укомплектованы в лучшем случае на шестьдесят процентов, что и создает кучу проблем. Впрочем, как он уяснил еще в четырнадцатом — равномерно рассыпать опорники по линии разделения — отнюдь не залог успеха. Гораздо важнее расположенный в нужном месте резерв, натренированная полигонными стрельбами артиллерия и правильная разведка.

А с этим у него было все в порядке. В тихом месте за Авдеевкой укрывался тактический резерв — рота, усиленная танковым взводом и минометной батареей, обученной работать прямо с колес. Комроты знал местность как свои пять пальцев, и мог выдвинуться в любую указанную точку за тридцать-сорок минут.

За то время, пока комбриг отдыхал, в полосе ответственности ничего серьезного не случилось. Вчера, после того, как в Донецке подорвали одну из машин их куриного царька, был введен «план перехват», но к концу дня техника и личный состав вернулись в места дислокации. Около полуночи наблюдатели засекли невнятное шевеление на нейтральной полосе в районе дачного поселка, которое, впрочем, быстро закончилось. Ну и ближе к утру пришлось ответить из гаубиц на минометный обстрел. Потерь нет, а значит, наверх докладывать не о чем. Вскоре на маршруты выйдут группы ОБСЕ, и все притихнут до наступления темноты.

А вот новости из Киева оказались интереснее на порядок. Из закрытой сводки стало понятно, что вчерашний шухер в Донецке был не обычным обезьяньим визгом вражеской пропаганды. Оказалось, украинская группа задвухсотила командующего их армейским корпусом, генерала Субботина. Комбриг припомнил, как российские новости вчера вечером объявили, будто он погиб в Сирии. Вот, стало быть, кого принимает в промке свалившаяся утром на голову чужая разведка.

Комбриг, покончив с кофе и дожевав бутерброд, покинул палатку. Уже на ходу прикинул, что готовность тактического резерва нужно повысить. Да и охрану командных пунктов усилить, мало ли что…

В центре боевого управления шла обычная утренняя работа. Офицеры принимали доклады, тихо отдавали распоряжения, одновременно что-то набирая на клавиатурах. На главном экране высвечивалась обстановка. Комбриг скользнул взглядом по дисплеям, махнул рукой дежурному «не шуми!», занял свое место справа от его кресла.

— Сегодня пополнение прибывает! — доложил заместитель по персоналу.

— На технике?

— Никак нет, своим ходом.

— Специалисты есть?

— Так точно, человек семь.

Комбриг удовлетворенно кивнул. В войска начали возвращаться на контракт резервисты, демобилизованные в пятнадцатом году. Народ был по большей части серьезный, обстрелянный и правильно мотивированный. Это тебе не мужики-заробитчане из серии: “На воинский учет стану, но воевать не буду!”. Впрочем, и такие тоже нужны — не всем стрелять. На каждого воюющего бойца приходится человек пятнадцать обеспечения.

Подошел начальник разведки. Мужик он был хитро-ушлый, помимо табельных сил и средств имел много разных глаз и ушей с обеих сторон. Источники не светил, а часть информации, если она не требовала немедленного реагирования, предпочитал сперва выдавать лично комбригу. И поступал очень правильно. Не четырнадцатый, конечно, год, когда все штабы текли как дырявое решето, но и сейчас время от времени проходили отчеты про задержанных офицеров, которые работали на противника. В прошлом году, говорят, полковника из ГУРа в назидание остальным без суда и следствия шлепнули как собаку, но всегда найдутся те, кто думает “со мной такого уж точно не случится!”…

— С час назад в сторону автобазы выдвинулась гражданская машина, микроавтобус, на котором вчера приехали разведосы! — тихо доложил подполковник.

— Эвакуация? — уточнил комбриг.

— Да, похоже. Нам ведь, как всегда, ничего не доводят! — пожаловался начальник разведки.

— Час, говоришь? Должны бы уже вернуться.

— В том-то и дело! Микроавтобус попал под обстрел и завалился в развалинах на нуле.

Комбриг недовольно скривился. Навязанная сверху спецоперация, которую проводит незнамо кто в каких-то своих, неизвестных целях — всегда больной зуб. А уж если с потерями — то вдвойне. Когда все заканчивается нормально, за орденами и медалями тут же бегут в Киев инициаторы. А вот раненых и убитых, не дай бог, конечно, “из соображений секретности” всегда стараются списать на те части, которые официально находятся в зоне ответственности.

— Помощи просили?

— Нет, по крайней мере пока.

— Ладно. Подождем полчаса, а потом позвони их старшему и спроси, что у них там за факинг шит, как говорят союзники на учениях…

— Понял, командир! Сделаем.

Комбриг вывел на экран спутниковое изображение промки. Рассматривая хорошо различимый прямоугольник легшей на бок машины, тихо похвалил сам себя за то, что руководствуясь чуйкой привел в готовность резерв. В том, что скоро начнется какой-то серьезный движ, он уже не имел сомнений.