2

Рим, пятница, 18 сентября


— Что там нового в Ватикане?.. Ах, ну хорошо… Да, так и сделаем. Чао, Лаура.

Александр взглянул на Елену через стол, на котором стоял завтрак, и по выражению ее лица и тону понял, что она недовольна. Елена, казалось, не замечала его вопросительного взгляда. Она положила мобильник на стол и беззвучно стала помешивать капучино.

— Елена, если ты и дальше будешь так себя вести, на первой полосе «Мессаджеро» появится статья о тебе под заголовком «Первая женщина, которая замешала себя до смерти».

— Ха-ха. Очень остроумно, да еще в такую рань! — деланно ответила она.

Александр широко улыбнулся.

— Мы должны начинать день с хорошего настроения, ведь он принесет нам еще много грустных новостей. Мне кажется, сегодня Ватикан выступит с сообщением в прессе, дальше тянуть уже никто не будет. Если они так и будут молчать, одуревшие журналисты возьмут штурмом самое маленькое государство в мире. Тут и швейцарские гвардейцы ничем не помогут.

— Может, они сегодня и дадут сообщение в прессе, но нам до этого нет дела. — Елена вздохнула и положила ложечку на голубое блюдце. — Мы поедем не в Ватикан. Лаура дала нам другое задание — следить за расследованием убийства священника.

— Но мы уже опубликовали статью, — заметил Александр и протянул свежий номер «Мессаджеро ди Рома». В передовице красовалось фото убитого священника, одно из тех, которые сделала Елена. Заголовок гласил: «Священник распят: чудовищное убийство в Трастевере».

— Если будут какие-то новости, Донати обязательно нам сообщит.

— Лаура считает, что за этим делом кроется нечто большее. Нам нужно поехать в Трастевере и поговорить с членами общины Доттесио. Любили его прихожане или нет, много ли было у него друзей или даже заклятых врагов… И так далее, и тому подобное. В общем, раскрутить от А до Я.

— И для этого Лауре нужна самая главная ватиканистка газеты?

— Лаура считает, что сидеть у ворот Ватикана и ждать новостей — для нас непростительная трата времени. Это ведь может сделать и Эмилио.

— Не могу с ней не согласиться. Я ее почти заново полюбил. Но если…

Веселый звон дверного колокольчика прервал их разговор, и оба вопросительно переглянулись: «Кто бы это мог быть в столь ранний час?»

Александр, пожав плечами, встал и направился к двери. В удобной мансардной квартире Елены не было домофона, поэтому им ничего не оставалось, как впустить незваного гостя.

— Может быть, почта? — задумчиво произнес Александр. — Кто бы там ни поднимался по лестнице, он не торопится. Возможно, это какой-то чиновник.

— В такую рань? Едва ли… — ответила Елена.

— Ты снова права.

Когда на лестнице раздались шаги, Александр открыл дверь.

— И все же это чиновник, да еще какой! — вырвалось у Розина, когда на маленькой лестничной клетке показался Стельвио Донати. — Вам не дает покоя убитый священник, комиссар?

— Как видите, — пробормотал себе под нос полицейский. У него был вид невыспавшегося человека: щетина, темные круги под глазами и небрежно завязанный галстук… Он немного напоминал лейтенанта Коломбо из сериала. Елена пригласила его на капучино и круассаны с вареньем, и Донати, благодарно кивнув, уселся за стол. Перекусив, он взглянул на Александра и произнес:

— Вы не проводите меня в Ватикан?

— Я бы с радостью, но не могу, — ответил Александр и рассказал о задании главного редактора Лауры Моничини для него и Елены. — Очевидно, не вы, комиссар, а мы должны позаботиться о расследовании убитого священника.

— Нет уж, я тоже займусь этим. И меня умоляли, чтобы я взял вас с собой, Александр.

— Меня? И кто же вас умолял?

Донати нагнулся над столом и тихо произнес, будто боялся, что кто-то может подслушать:

— Его святейшество Папа.

Через четверть часа Розин сидел вместе с комиссаром в машине и напряженно размышлял над тем, что ожидает их в Ватикане. Донати сказал лишь, что ему звонил Генри Луу, личный секретарь понтифика. Его святейшество выразил желание как можно скорее поговорить с комиссаром, который расследует дело об убийстве Доттесио. Комиссару нужно было приехать вместе с Розином. Александр, встревоженный услышанным, сожалел, что Елена скрепя сердце поехала на Трастевере одна. На всех улицах, примыкавших к Ватикану, римская полиция еще вчера выставила оцепление. Весть о расколе Церкви привлекала толпы туристов, журналистов, команды телеоператоров и радиотранслирующих автомобилей. Чтобы немного уменьшить наплыв людей, полиция для частного автотранспорта перегородила подъездные пути к Ватикану. Донати тоже останавливали три раза, но его удостоверение гарантировало им свободный проезд.

И вот перед ними выплыла площадь Святого Петра, где в напряженном ожидании толпились тысячи людей. Их волновал вопрос о том, что станет с Церковью и новым понтификом, на либеральные взгляды которого люди возлагали большие надежды.

Донати остановил свой «Фиат Темпра» у Порта Сант-Анна — одного из трех въездов в Ватикан. Ворота охраняли двое гвардейцев в темных беретах и обычной для них голубой униформе.

Еще несколько месяцев назад Александр тоже носил ее и стоял на посту у ворот Порта Сант-Анна. Но теперь ему казалось, что с тех пор прошла целая вечность. Младший из гвардейцев не знал Александра. Когда раскрылся заговор против Папы, в котором были замешаны многие гвардейцы, из охраны ушла тьма народа. Подумывали, не распустить ли вообще швейцарскую гвардию. В конце концов, у Ватикана была еще и вторая команда охраны — «виджиланца», которая в сравнении со швейцарской гвардией и ее древними традициями по своей структуре больше напоминала современную полицию.

Виджиланца состояла из итальянцев; в эту команду было проще набирать людей, чем в гарнизон — швейцарских граждан, поскольку для службы в швейцарской гвардии люди должны были обладать строгими, безупречными характеристиками и при этом нести тяжелую службу за сравнительно маленькое жалованье.

Когда в Швейцарии узнали о планировавшемся покушении, многие патриоты согласились пойти служить в папскую гвардию, и недостаток гвардейцев быстро восполнился. Планам по окончательному роспуску гвардии не суждено было сбыться. Новый понтифик посчитал роспуск нецелесообразным, так как он повлек бы за собой слишком быстрый отказ от старых традиций. Чтобы люди оставались верными, они должны были признать Церковь.

Тут Александр заметил второго гвардейца — долговязого тощего мужчину с очень серьезным взглядом. Лейтенант швейцарской гвардии Вернер Шардт не был близким другом Александра, но все же в лицо они друг друга знали. Из-за молчаливости и замкнутости товарищи прозвали его Аскет.

— Александр! — удивился он, когда Донати опустил боковое стекло.

— Привет, Вернер! Вас теперь осталось мало. Это попахивает сверхурочной работенкой.

Узкие губы Шардта дрогнули, и Александр никак не смог этого объяснить. Возможно, то был знак веселья, а может быть, горечи при мысли о дополнительных часах на службе.

— Что-то прояснилось по поводу раскола Церкви? — спросил Александр.

Шардт неодобрительно взглянул на него.

— Ты же знаешь, что нам не разрешается отвечать на подобные вопросы. И вообще, что ты здесь делаешь? Прессе запрещен вход в Ватикан.

— Мне можно. Его святейшество послал за мной комиссара Донати. — Александр указал пальцем на своего спутника.

— У вас есть виза? — сомневаясь, переспросил Шардт.

— На это нет времени, — ответил Донати. — Мне позвонили всего полтора часа назад.

— А кто вам звонил, комиссар?

— Дон Луу.

— Хм…

После недолгих раздумий Шардт ушел на вахту и позвонил по телефону. Не прошло и минуты, как адъютант подал знак своему напарнику пропустить машину.

За «фиатом» уже выстроилась небольшая очередь из машин, впереди всех стоял лимузин с тонированными стеклами. Когда Александр обернулся, ему показалось, что на переднем сиденье сидит мужчина в черных одеждах кардинала. Возможно, именно в эти часы встречались архипастыри Ватикана со всех уголков света, чтобы обсудить раскол Церкви. Поэтому здесь было припарковано множество автомобилей.

Пока Донати с трудом пытался отыскать свободное место, чтобы поставить машину, Александр наблюдал за вертолетом, который заходил на посадку, — с тыльной стороны собора Святого Петра находилась вертолетная площадка. Во дворе Сан-Домазо стоял жандарм в униформе виджиланцы, исполняющий обязанности охранника на автостоянке. Донати последовал его указаниям и втиснул свой «фиат» в узкое парковочное место. Автомобили стояли так плотно, что оставалось удивляться, каким образом пассажирам удается выходить из машин. Жандарм поспешил к ним.

— Господа Донати и Розин?

— Они самые, — заверил комиссар, запирая машину.

— Подождите здесь одну секунду, вас сейчас заберут. — Едва жандарм произнес эти слова и подошел к следующей машине, которую нужно было припарковать, из тени Апостольского дворца вышел сухопарый мужчина в черном костюме священника и быстрым шагом направился к комиссару и Розину. Блестящие черные волосы спадали по обе стороны лица, а высокие скулы и узкие глаза отчетливо указывали на его азиатские корни. Александр знал о Генри Луу лишь то, что его родители были из Франции и Вьетнама. Луу в детстве жил в Европе и Азии, а свою клерикальную карьеру начал во Франции. До того как оказаться в Риме, понтифик Кустос жил под мирским именем Жан-Пьер Гарден, был архиепископом Марсельским. Еще с того времени он знал и доверял Луу и вскоре сделал его своим личным секретарем в Риме.

— Buon giorno, signori! — прокричал им Луу. — Хорошо, что вы оба приехали так быстро!

Несмотря на радостные слова, лицо Луу оставалось таким же серьезным, как и у Вернера Шардта. Александр помнил прежнего, вечно улыбающегося азиата и теперь был разочарован. На лице Луу не дрогнул ни один мускул, он пригласил их пройти во дворец. Секретарь провел их коридорами к персональному кабинету его святейшества, в котором Александр уже однажды был. Коротко постучав в дверь, Луу вошел в комнату один, а потом через несколько секунд подал знак Розину и Донати.

Папа Кустос, явно озабоченный, сидел за столом в своей белой сутане и кому-то звонил по телефону.

— Я хочу лично поговорить с ним! — энергично сказал он в трубку. — Как повышение значимости присвоенной им же должности? Нет, я так не думаю. Его еще официально не провозгласили антипапой. Возможно, мы еще до этого сумеем договориться… И как это будет выглядеть? — Кустос глубоко вздохнул и взглянул на потолок, словно моля Бога о милости. — Поживем — увидим. Установите сначала контакты, монсеньор!.. Я буду ждать вашего звонка, спасибо.

Тяжело вздохнув, понтифик положил трубку и уставился на заваленный бумагами стол, будто был один в комнате. В его кабинете царил полумрак, потому что все стены были уставлены книжными полками, но все это как раз соответствовало настроению Святого отца. Когда Кустос наконец поднял глаза и встал, чтобы поздороваться с гостями, на его лице появилась вымученная улыбка. Темные круги под глазами свидетельствовали о том, что ночь у понтифика выдалась бессонная. Несмотря на все заботы, которые легли на его плечи, он отнесся к гостям доброжелательно и предложил им войти и присесть на небольшой диванчик.

— Ну, вы уже слышали, скоро у нас будет второй Папа. — Кустос снова вздохнул и добавил: — Если, конечно, все и дальше будет идти по воле так называемой Святой церкви истинной веры.

— И кто им станет? — взорвался дон Луу, потерявший свое знаменитое железное азиатское самообладание.

— Сальвати, — коротко ответил понтифик.

— Томас Сальвати? — переспросил личный секретарь.

Понтифик кивнул.

Луу издал звук, похожий на злобное рычание собаки.

— Я знаю, что Сальвати не согласен с курсом реформ, ваше святейшество. Я даже предполагал, что он заодно с раскольниками. Но чтобы такое?!

— Теперь мы знаем, что он на другой стороне, — сухо ответил Кустос. — Узнать своего соперника — это первый шаг к победе. Хотя, признаться, я не хотел бы видеть Сальвати в стане врагов.

— Простите меня за невежество, — вмешался Донати. — А кто такой этот Томас Сальвати?

Ответил Александр Розин:

— Относительно молодой, но очень харизматичный человек, глава Конгрегации религиозных орденов. До этого он был епископом Мессинским.

Кустос повернулся к Александру, и на этот раз его улыбка была радостной и непринужденной.

— Браво, сын мой, вы хорошо выполняли домашние задания, которые следует делать корреспонденту Ватикана! «Харизматичный» — это подходящее слово. К тому же Сальвати полон энергии. Да уж, представляю, как он будет выполнять обязанности Папы. К несчастью, он будет занимать этот пост незаконно.

— Я бы сказал, что он к счастью занимает его незаконно, — сказал Донати и обратился к Александру: — Синьор Розин, как только что сказал его святейшество, вы в настоящий момент должны позабыть о своей новой профессии. Все, о чем говорится в этих стенах, строго секретно.

— Ничего другого я и не ожидал, — без намека на иронию ответил Александр. — У меня и в мыслях нет добавлять Церкви ненужных проблем.

Кустос тихо произнес:

— Кто создает здесь проблемы, так это, наверное, я. Мои реформы привели к расколу Церкви. Я рассчитывал на противодействие, причем на сильное противодействие, но не думал, что все это приведет к схизме. Возможно, то, что я занял этот пост, было ошибкой. Прошлой ночью я долго думал, не уйти ли мне с занимаемой должности.

Луу испуганно взглянул на него.

— Вам не стоит так говорить, даже думать об этом не стоит, Святой отец! За первые месяцы вы преодолели столько трудностей! Если вы сейчас сдадитесь, все, что вы сделали до сегодняшнего дня, окажется напрасным. Все жертвы будут напрасными. Кто знает, когда Церкви еще так повезет и во главе ее станет человек вашего склада. Возможно, что уже никогда.

Кустос успокаивающе отмахнулся:

— Не делайте меня более великим, чем я есть на самом деле, дон Луу! Но все, что касается конца реформ и напрасных жертв, я и сам знаю, поэтому решил остаться. Служба понтифика — это не работа на заправке или в супермаркете, когда можно просто развернуться и уйти, если уже больше нет желания. Но я все-таки должен признаться себе и моей Церкви, что допускал ошибки. Я надеялся провести реформы рационально и безболезненно, но для консервативных кругов верующих, а также людей, которые работают для Церкви, все произошло внезапно и слишком быстро. Мы не должны были выносить на повестку дня вопросы о браке священников и о священниках-женщинах, по крайней мере, не так скоро и не все сразу.

— Вы хотите упразднить целибат и посвящать женщин в пастыри? — растерянно спросил Александр.

— Это пока неофициальное решение, — поспешил вмешаться Луу. — По желанию его святейшества, мы хотели вынести эти пункты на обсуждение в Конгрегации кардиналов. Но этого уже было достаточно, чтобы предатели присоединились к раскольникам.

— Лучше сказать, это была последняя капля, которая прорвала плотину негодования, — подвел итог Кустос. — Оба эти вопроса вполне разумны и необходимы, если Церковь в ближайшее время не хочет остаться без своих приверженцев. Мне казалось, что решения по таким болезненным вопросам следует принимать в пакете, но тут я ошибся. — На губах его появилась горькая улыбка. — Это уж слишком для воспетой непогрешимости понтифика.

Луу снова вмешался в разговор и обратился к Донати и Александру:

— Может быть, нам стоит наконец перейти к причине этой встречи и поговорить о страшных убийствах наших пастырей?

— Убийствах? — переспросил Александр. — Произошли еще убийства?

— По меньшей мере два, — сказал Донати. — Вы не знали об этом, синьор Розин?


Елена нажала большим пальцем кнопку дверного звонка возле таблички с надписью «Паролини». В высотном здании раздался непрерывный пронзительный звук, и у Елены мелькнула мысль о том, как долго может выдержать это обычный человек, если у него, конечно, уши не залиты воском. Разумеется, нельзя было исключить возможность, что в доме вообще никого не было. Но шестое чувство Елены, развившееся вследствие профессиональной журналистской деятельности, подсказывало ей, что за дешевой, выкрашенной белой краской дверью кто-то невыразимо страдает от этого мучительного звонка. Как же должен быть велик страх перед тем, кто нажимает на эту кнопку? В таких ситуациях, как эта, Елена просто ненавидела свою работу. Для нее это отнюдь не было развлечением — изводить старую женщину страхом. Но это входило в ее повседневные служебные обязанности.

Когда палец Елены уже начал болеть, из квартиры донесся злобный голос:

— Прекратите звонить, черт бы вас побрал! Мы не откроем!

Это была женщина, и, судя по голосу, не старая.

Елена предположила, что это Ариетта Паролини.

Журналистка убрала палец с кнопки и как ни в чем не бывало поинтересовалась:

— А почему вы не хотите открывать?

— Потому что мы не хотим с вами разговаривать.

— Но вы ведь даже не знаете, кто я!

— Конечно же, знаю! Вы или из газеты, или с радио, или с телевидения. Так ведь?

— Да, из газеты. Меня зовут Елена Вида, я пишу для «Мессаджеро ди Рома».

— Мне абсолютно все равно, для кого вы пишете. Здесь нет никого, кто хотел бы с вами говорить.

— Может, ваша мать скажет мне то же самое, — предложила Елена.

— Моя мать? Вы попали не по адресу.

— А мне ваши соседи на Трастевере рассказали нечто иное.

На мгновение воцарилось молчание. Елена предполагала, что Ариетта Паролини сговорилась со своей матерью, но тут услышала долгожданный металлический скрежет ключа в замке. Входная дверь, которую предусмотрительно сдерживала цепочка, немного приоткрылась. Сквозь щель Елена увидела круглолицую, ярко накрашенную женщину за сорок.

— Синьора Паролини? — спросила Елена.

— Да, совершенно верно. Я здесь живу. И если вы немедленно не уберетесь отсюда, я вызову полицию!

— Но поднимется шум. Вы точно этого хотите? Мои коллеги могут прослышать об этом. Вы ведь наверняка видели, какая толпа репортеров осадила дом, в котором живет ваша мать. С вашей стороны действительно было разумно забрать ее к себе. — Елена уже была на Трастевере, в старом доме на Пьяцца Мастаи, где жила Сандрина Кильо. В общем-то, журналистке никто из соседей не сказал, куда пропала старая женщина, обнаружившая убитого священника Доттесио. Это был всего лишь блеф. Чутье журналистки и умение анализировать информацию помогли Елене додуматься, что Сандрину Кильо нужно искать у дочери, которая живет вместе с мужем и детьми в пригороде, у шоссе, что ведет в аэропорт. Именно в этом районе когда-то жил Леонардо да Винчи.

Ариетта Паролини явно колебалась.

— Врачи говорили, что моей матери нужно поберечься. Если она вдруг сильно разволнуется, я тут же выставлю вас, — заявила она.

Елена протянула руку через щель.

— Договорились.

Ариетта Паролини неохотно пожала руку и впустила Елену.

Сандрина Кильо лежала на кушетке, прикрыв ноги одеялом, несмотря на то что в просторной комнате вовсе не было холодно. Через большие окна проникали теплые лучи нежаркого сентябрьского солнца. «Тепло и свет — единственное преимущество этой квартиры на девятом этаже», — подумала Елена. Из окон открывался вид на такие же высотки и серые жилы дорог, по которым извивались бесконечные металлические потоки автомобилей, и это угнетало Сандрину.

— Я должна поговорить с этой женщиной, Ариетта? — спросила старушка с кушетки, посмотрев на Елену со смешанным чувством любопытства и недовольства.

— Ты ничего не должна, мамочка. Эта журналистка хочет задать тебе пару вопросов. Но ты не обязана на них отвечать. И если ты почувствуешь себя плохо, она тут же уйдет. — В этих словах чувствовалась невысказанная надежда Ариетты Паролини.

Сандрина Кильо села и вновь осторожно накрыла одеялом колени.

— Я поговорю с вами. Может, мне лучше от этого станет и другие люди из газет оставят нас в покое.

— Я не буду упоминать в своей статье, где я вас нашла, — пообещала Елена и присела в голубое кресло, на которое Ариетта Паролини указала больше из долга, чем из вежливости.

— Синьора Кильо, будет лучше, если вы расскажете мне своими словами, что вы пережили вчера вечером в церкви Санто Стефано на Трастевере.

— Собственно, говорить-то и нечего, — осторожно начала старушка. Она рассказала, как зашла в церковь, поставила свечку для своего покойного мужа и опустилась для молитвы перед большим распятием.

— А потом вдруг что-то капнуло мне на щеку. Я… Я подумала, что это знак Господа, как вдруг заметила, что это кровь… Потом я взглянула вверх… И увидела его!

— Кого? — с надеждой спросила Елена, надеясь получить хоть какую-то зацепку или указание на убийцу.

— Священника Доттесио. Он висел на кресте, как Спаситель, и смотрел на меня сверху вниз. Это было ужасно! Я больше ничего не могу вспомнить. Мне кажется, я потом выбежала из церкви.

Стоящей информации не было, но Елена попыталась не выказать своего разочарования.

— А вы больше никого в церкви не заметили? Может быть, вы видели что-то подозрительное снаружи, прежде чем вошли в церковь? Людей? Или машину, которая вам бросилась в глаза?

— Нет, абсолютно ничего. Улицы были тоже совершенно пусты.

— На эти вопросы моя мать уже ответила в полиции, — проворчала Ариетта Паролини.

— Я надеялась, что ваша мать сможет вспомнить еще что-нибудь. Иногда требуется время, чтобы прошел шок и воспоминания вернулись.

— Я все рассказала полиции, все, что знала, — уверяла синьора Кильо. — Только о цепочке я не подумала, я об этом позже вспомнила.

Елена с любопытством наклонилась к старушке.

— Что за цепочка?

Старушка взяла свою серую сумочку, которая лежала рядом с ней на кушетке, основательно перерыла ее содержимое и, наконец выудив оттуда тонкую серебряную цепочку, положила ее перед Еленой на стеклянный шестиугольный столик. На цепочке, порванной в одном месте, висел изящный серебряный крестик. С первого взгляда это смахивало на дешевое религиозное украшение из тех, что на каждом углу продают туристам в Ватикане. Елена взяла цепочку в руки, осторожно осмотрела ее, но так и не обнаружила ничего примечательного.

— А что случилось с этой цепочкой?

— Это не моя цепочка, — объяснила синьора Кильо. — Когда меня привезли в больницу, мне дали ее там, потому что подумали, что она принадлежит мне. Они уверяли, что я держала ее в руках. Но я не знаю, где я взяла эту цепочку. Может, она лежала под распятием, и я схватила ее. — Старушка растерянно покачала седой головой. — Как я ни старалась, не могла этого вспомнить. Я бросила цепочку в сумочку и забыла о ней через полчаса. Как думаете, мне позвонить в полицию и рассказать о ней?

— Если вы хотите, я могу передать цепочку комиссару, который занимается этим делом, — предложила Елена. — Я хорошо с ним знакома.

— О, я охотно отдам ее вам.

Елена улыбнулась в ответ и быстро спрятала цепочку, пока Ариетта Паролини не успела высказать никаких возражений по этому поводу.


— Первое убийство произошло три дня назад, — сказал комиссар Донати удивленному Александру Розину.

— Жертвой стал пастор Джорджио Карлини, община которого находится в горах, в Ариччии. Его нашли свесившимся над купелью, кто-то утопил его там. Как и в случае смерти пастора Доттесио, нам не удалось обнаружить никаких следов убийцы.

— Я ничего не слышал об этом, — растерянно произнес Александр.

— Об этом, по просьбе церковников, не стали упоминать в полицейском отчете, — сказал Донати. — Но вчерашнее происшествие, к сожалению, нельзя было утаить.

— Почему к сожалению? — спросил Александр. — Разве у общественности нет права знать о случившемся?

— Комиссар Донати просто хотел помочь нам, — сказал Генри Луу.

— У Церкви в эти дни и так слишком много проблем.

— Два убийства священников, да еще одно за другим, — добавил Донати, покачав головой. — Хотел бы я знать, связаны ли эти жертвы друг с другом. Было ли у них что-либо общее помимо того, что они имели духовный сан.

— Общее между ними есть, — к удивлению Донати и Александра, ответил Кустос. — И в этом кроется причина, по которой я позвал вас сюда.

Дон Луу снова взял слово:

— Оба убитых раньше работали в Ватикане, к тому же оба в Конгрегации доктрины веры. Джованни Доттесио возглавлял регистратуру архива, а Джорджио Карлини был его заместителем.

— Значит, они были знакомы, — пробормотал Донати.

— Странно, — задумчиво произнес Александр. — Пастор из церкви Санто Стефано на Трастевере или в Ариччии… Это не похоже на повышение по службе. Почему их сняли с должностей?

Луу усмехнулся:

— Если вы думаете, что их наказали, то ошибаетесь. В соответствии с нашими анкетными данными оба ушли с должности по собственному желанию.

— А в какое время? — спросил комиссар.

Луу взял потертую папку-регистратор со стола и полистал ее:

— Ах, вот оно. Доттесио ушел из Ватикана пять лет назад, в мае, Карлини — сразу вслед за ним, двумя месяцами позже.

— Дело становится все более странным. И таинственным, — добавил Донати.

— Поэтому я и позвал вас, — сказал понтифик. — Я хочу, чтобы убийства были раскрыты как можно скорее, комиссар Донати. Я наделю вас особыми полномочиями, которые позволят вам беспрепятственно проводить расследование в Ватикане. А вас, Александр, я попрошу помочь комиссару разобраться во внутренних делах Ватикана.

— Я бы с радостью, но у меня ведь работа.

— Все уже улажено, — сказал Луу. — Пока вы ехали сюда, я позвонил вашему главному редактору. Вы, синьор Розин, обладаете теперь неограниченной свободой и можете помогать комиссару Донати. За это «Мессаджеро ди Рома» получит эксклюзивное право сообщать на своих страницах обо всех подробностях расследования. Конечно, если Ватикан предварительно даст на это согласие.

Стельвио Донати одобрительно кивнул.

— Все это звучит многообещающе. В первую очередь я хотел бы поговорить с главой Конгрегации доктрины веры.



Конгрегация доктрины веры была прямой наследницей инквизиции. И сейчас этот церковный институт должен был следить за тем, чтобы не распространялась ересь, а также располагал судебной властью над верующими. Глава конгрегации, кардинал-префект Ренцо Лаваньино, обладал колоссальной властью и отчитывался лишь перед понтификом. Лаваньино уже долгое время работал в Конгрегации доктрины веры, но после событий, связанных с «истинным подобием Христа», его назначили главой конгрегации. Многие должности с того времени были заняты уже другими людьми. Злые языки поговаривали, что это кадровые чистки. Но Папа Кустос должен был увериться, что на решающих постах Церкви находятся преданные люди, которым во время проведения реформ можно доверять. Каково было количество его противников внутри Церкви, стало ясно, когда произошел раскол и возникла Святая церковь истинной веры. Все это вертелось в голове у Александра, когда дон Луу и комиссар Донати шли во дворец, где располагалась Конгрегация доктрины веры. Палаццо дель Сант-Уффицио находился напротив Апостольского дворца на другой стороне площади Святого Петра. Но идти через площадь — значит вызвать на себя ненужный огонь журналистов: любопытные взгляды и лишние вопросы. Поэтому Луу предпочел повести Александра и Донати вокруг собора Святого Петра.

Когда они обходили собор с тыльной стороны, Александр на мгновение остановился. Вдалеке, между церковью Санто Стефано и Палаццо Трибунале, он увидел здание бывшего железнодорожного вокзала Ватикана, которое теперь редко использовалось по назначению. Часть здания была отделена и переделана под подобие тюрьмы. Тюрем в Ватикане уже давно не было. Большинство участников майского заговора потеряли свои должности и были отлучены от Церкви. Многих, кто был виновен по международному законодательству, Ватикан передал итальянской юстиции. Но пару главарей заговорщиков осудила, будучи автономной, судебная система Ватикана, и в результате они были заключены в этой вновь созданной тюрьме. Все приговоры гласили: «Лишение свободы на неопределенное время». Это означало, что заключенный может быть освобожден только милостью понтифика. Одним из заключенных был отец Александра — Маркус Розин. Он ни на мгновение не раскаялся в своих поступках. С содроганием и скорбью одновременно Александр думал о тех нечастых визитах к арестованному отцу, на которые он получал разрешение. Маркус Розин отказывался говорить со своим сыном. Лишь однажды он заговорил, и то были слова, полные горьких упреков.

— Может быть, мы двинемся дальше, синьор Розин? — мягко, но с заметной настойчивостью произнес дон Луу. Наверное, в эти напряженные дни у него накопилось много работы и время было на вес золота. Александр поторопился за Луу и Донати.

В приемной кардинала Лаваньино секретарь попросил троих посетителей немного подождать и вошел в кабинет своего начальника, чтобы сообщить о них. Посетительница, которая тоже явно ждала встречи с кардиналом, привлекла внимание Александра: миловидная рыжеволосая женщина примерно тридцати лет сидела в приемной и, скучая, листала издание «Оссерваторе Романо». При ближайшем рассмотрении он увидел, что это был немецкий еженедельник, выходивший в Ватикане. Женщина заметила его внимательный взгляд и посмотрела на Александра. «Зеленые глаза и рыжие волосы — прямо как в необузданных фантазиях писателя», — подумал Александр. Пока он решал, не заговорить ли с незнакомкой, из кабинета вышел секретарь и пригласил войти Александра, Донати и дона Луу. Неужели Александр ошибся, или незнакомка действительно с завистью посмотрела на них?

Кардинал Ренцо Лаваньино был небольшого роста, с лицом аскета, поэтому немного терялся на фоне большого кабинета. Он сидел, откинувшись на спинку своего кожаного кресла, сложив молитвенно кисти и уперев в них подбородок, и внимательно слушал рассказ Луу о двух убийствах и о том, что жертвы были связаны с Конгрегацией доктрины веры.

— Его святейшество хочет, чтобы вы оказывали любую поддержку комиссару Донати и Александру Розину в расследовании, — завершил речь Луу.

Лицо кардинала заметно помрачнело.

— Я, конечно, обещаю поддержку обоим господам, дон Луу. И не только потому, что Церковь в этом заинтересована. Я знал убитых священников и уверен, что эти чудовищные преступления не могут оставаться безнаказанными.

— Вы были знакомы с убитыми, ваше преосвященство? — ухватился за эту фразу Донати. — Как хорошо вы их знали?

— Не очень хорошо, но достаточно для того, чтобы сожалеть об их гибели. Наше знакомство с ними началось с тех времен, когда Карлини и Доттесио работали в регистратуре архива. Я служил тогда архивариусом Святой Римско-католической церкви.

— Значит, вы были начальником обоих?

Лаваньино слегка, словно снисходительный учитель при ответе плохо подготовленного ученика, улыбнулся:

— В какой-то степени да. Фактически главой архива является префект. А я, как архивариус Святой Римско-католической церкви, должен был следить за религиозной составляющей. — Кардинал бросил на Луу взгляд, ища понимания. — Если говорить проще, без церковных терминов.

Донати тоже улыбнулся и поблагодарил кардинала:

— Спасибо за ваше пояснение простыми словами, ваше преосвященство. Воспринимайте меня как любопытствующего дилетанта. Поэтому я позволю себе еще один вопрос: в архиве Ватикана есть и тайный архив, не так ли?

Теперь кардинал едва смог сдержать усмешку.

— Звучит так, будто за углом притаился Джеймс Бонд и уже готов украсть все наши секреты. Слова «тайный архив» у непосвященного человека вызывают ассоциации, которые, как бы это помягче выразиться, не совсем верные. Это название сохранилось в дань традициям, так же как и все остальные названия в Ватикане. Злые языки утверждают, что за стенами Ватикана можно скорее выбрать нового Папу, чем новое имя для него. Тайный архив — это большая библиотека Ватикана, в которой, собственно, и хранится множество ценных исторических документов прошлых столетий. Но тайного для общественности здесь ничего нет. Иначе ежедневно тысячи туристов толпами рвались бы в эту библиотеку и о серьезной научной работе нечего было бы и думать. Но по требованию доступ в нашу библиотеку могут получать не только католики, но и ученые со всего мира.

— Значит, в тайном архиве нет документов, содержащихся под замком? — почти разочарованно констатировал комиссар Донати.

Лаваньино покачал головой.

— Конечно, есть несколько бумаг. Но ведь и римская полиция предоставляет общественности не все документы, правда? Ну, вот подумайте сами. Документы, которым меньше ста лет, недоступны исследователям. Я думаю, это практикуется сегодня везде просто из целей защиты информации, не так ли? Конечно, есть и несколько документов, которые по определенным причинам держат под замком. Чем был бы Ватикан для общества, если бы у него не было своих маленьких секретов?

— К этим документам кто-нибудь имеет доступ?

— Они лежат в отдельной комнате, от которой есть только один ключ.

— У кого хранится этот ключ, ваше преосвященство?

— Я как префект Конгрегации доктрины веры храню этот ключ у себя. Вы хотите его увидеть? — Кардинал полез рукой в вырез черной сутаны и вытащил серебряную цепочку с ключом, который выглядел вполне современно, как и любой другой ключ от автоматического замка с секретом. Через пять секунд Лаваньино вновь спрятал его.

— Но давайте вернемся к Доттесио и Карлини, — продолжил комиссар. — Когда вы их видели в последний раз, ваше преосвященство?

— Когда они оставили свои должности. Думаю, это было около пяти лет назад.

— Почему они решили уйти из Ватикана?

Лаваньино пожал плечами.

— Вы задаете слишком много вопросов, комиссар. Я помню лишь, что оба ушли по собственной воле. Священники тоже ведь люди, и каждому человеку иногда нужно менять род деятельности. Доттесио и Карлини пожелали возглавить общины и предпочли работать с людьми, а не с книгами, папками и бумажной пылью. — Он задержал взгляд на шкафах во всю стену, забитых папками.

— Я очень хорошо понимаю это, — заговорил до сих пор молчавший Александр, — но разве не странно, что они оставили службу в Ватикане практически одновременно? Выглядит так, будто они бежали от чего-то.

— Вероятно, они бежали от монотонности своей повседневной работы, — ответил кардинал. — Если мне не изменяет память, они даже дружили. Они часто говорили друг с другом, и, возможно, один просто последовал примеру другого и тоже сменил род деятельности. Сожалею, но по этому вопросу я не смогу дать вам точной информации. Священники, конечно, должны знать, что движет их подчиненными. Но, к сожалению, здесь, в Ватикане, зачастую эту христианскую обязанность затмевают огромное количество работы и ответственность.

— Ваше преосвященство, вы говорите честно и открыто. Несмотря на свою должность, — заметил Александр.

— Я ратовал за открытость и говорю то, что думаю. Поэтому, поверьте мне, я, как и вы, тоже искренне хочу, чтобы преступления были раскрыты. Если я могу быть чем-нибудь полезен, без стеснения обращайтесь ко мне. — Произнеся эти слова, он встал и пожал на прощание руки.

Когда посетители вышли в приемную, там по-прежнему сидела рыжеволосая незнакомка. Отложив в сторону «Оссерваторе Романо», она вскочила и обратилась к секретарю:

— Теперь я могу наконец поговорить с его преосвященством?

Секретарь внимательно посмотрел на нее сквозь толстые стекла очков, как на странное насекомое, которое только что обнаружил, и ответил:

— Кардинал-префект Лаваньино примет вас, как только у него появится свободное время.

— Но для этих мужчин он тут же нашел время! — сказала она, повернувшись к Александру и его спутникам.

— Эти мужчины пришли в сопровождении личного секретаря его святейшества, — поставил ее на место священник в очках.

Женщина хорошо говорила по-итальянски, но Александр уловил в ее речи легкий немецкий акцент. Это вполне соответствовало тому, что у нее в руках был немецкий номер «Обсерваторе», который она скорее нервно, чем заинтересованно листала до этого. Недолго думая, он подошел к ней и заговорил по-немецки:

— Verzeihen Sie, wenn wir uns vorgedrдngelt haben. Es lag nicht in unserer Absicht, Ihnen die Zeit zu rauben, frau…[2]

— Falk ist mein Name. Vanessa Falk[3].


Елена ждала его в маленьком баре на Корсо Витторио Эмануэле. Она сидела, пила капучино и что-то старательно записывала тонким карандашом в записную книжку. У нее тоже были зеленые глаза. Может быть, поэтому Ванесса Фальк так околдовала Александра. В отличие от рыжеволосой немки, у Елены были темные, почти черные волосы. Она их стригла очень коротко, что выгодно подчеркивало красивые черты лица с высокими скулами.

— Ну, синьор, осмотр окончен? — неожиданно произнесла Елена, не поднимая глаз. — Может, вы все же решитесь подсесть к моему столику?

Он подошел к ней, и они страстно поцеловались. Александр заказал латте макиято и рассказал ей о своих приключениях в Ватикане.

— Лучше бы мы с тобой вообще не встречались, — ответила Елена. — Сопровождение комиссара Донати, да еще свободный вход в Ватикан — я бы тоже на месте Лауры отпустила тебя. И, как оказалось, ниточка привела вас в тайный архив, и вы, похоже, нашли там какие-то следы.

— «Нашли» — это сильно сказано, Елена. Папа Кустос сам нам сказал об этом.

— Да, понтифик, — задумчиво произнесла она. — И какое впечатление он произвел?

— Раскол Церкви очень волнует его, но Кустос пытается не показывать этого. Ты же знаешь, он мужественный человек.

Елена кивнула.

— Лишь мужественному человеку по плечу воплотить в жизнь все то, что задумал понтифик.

Потом Елена рассказала о своем разговоре с Сандриной Кильо и выложила на середину маленького стола серебряную цепочку.

— Достаточно дешевое религиозное украшение. Но если повезет, эта вещь может указать на убийцу Доттесио.

Александр взял в руки изящную цепочку и внимательно осмотрел ее.

— И правда, не очень дорогая вещица, но из чистого серебра.

— О! Господин отлично разбирается в этом? — игриво воскликнула Елена.

— Ничего особенного, но у меня есть такая же цепочка.

— Ты хочешь сказать… похожая.

— Нет, именно такая. — Александр поднес маленький крестик к глазам. — Если ты сможешь сильно напрячь свои милые глазки, то наверняка увидишь маленькую гравировку. Лишь три буквы: МСН. Гравюра с такими же буквами есть и на моем крестике. Он должен где-то у меня лежать.

— Как ты узнал о гравировке? Она такая крошечная, что я даже не заметила ее.

— Эта гравировка — изюминка креста и стоит больше, чем он сам.

Елена растерянно посмотрела на Розина.

— И ты сию минуту скажешь мне, что означают эти буквы, не так ли?

— Это первые буквы имен трех святых, покровителей швейцарской гвардии Ватикана: святого Мартина, святого Себастьяна и святого Никлауса из Флю.

Пока Елена сидела и слушала его разинув рот, Александр продолжал:

— Гвардейский капеллан, тогда еще Франц Имхооф, подарил такой крестик каждому гвардейцу на Пасху. Это было в первый год моей службы.

— Цепочка швейцарского гвардейца! — удивилась Елена. — Теперь на это убийство можно посмотреть с другой стороны.

— Да, к сожалению, — вздохнув, согласился Александр. — С чудовищной.

Загрузка...