В окрестностях Борго-Сан-Пьетро
Елена все еще неподвижно лежала на земле, которая под ее головой окрасилась в красный цвет. Рана сильно кровоточила. Энрико по мобильному телефону позвонил в полицию Пеши и все им сообщил, ему обещали послать в горы врача скорой помощи. Теперь ему ничего другого не оставалось, как ждать. Елена находилась в бессознательном состоянии, но так, наверное, было лучше для нее самой. Он опустился рядом на корточки и неотрывно глядел на нее. Несмотря на то что в душе у него все болело от одного вида Елены, лежащей неподвижно на земле, он все равно не мог отвести глаз. Лишь изредка Энрико посматривал на жителей Борго-Сан-Пьетро, опасаясь очередной вспышки гнева. Но, казалось, первая безудержная ярость немного улеглась. Видимо, свою роль в этом сыграл авторитет таинственного старика. Или камень, который попал в Елену, немного образумил их. Вероятно, они поняли, что человеческая жизнь может быстро угаснуть и им придется жить с виной в сердце. Старик опустился рядом с Еленой с другой стороны и легко погладил ее по голове. Энрико боялся, что неосторожным прикосновением старик может навредить Елене, ухудшить ее состояние, поэтому он предостерег мужчину.
— Я знаю, — тихо ответил тот, не сводя глаз с Елены.
Казалось, что кровотечение немного уменьшилось, и Энрико от этого полегчало. Он напряженно думал над тем, что он может сделать для Елены, но в голову ничего не приходило. Чтобы немного отвлечься, Энрико спросил у старика, как того зовут.
— Меня? — Казалось, он задумался, припоминая собственное имя. Наконец он нерешительно произнес: — Меня называют Анджело.
— Я хотел бы поблагодарить вас, Анджело. Без вашего вмешательства, — он взглянул на Елену, — без вашего вмешательства нас обоих, наверное, убили бы.
— Убивать — это неправильно, — ответил Анджело. — Ни виновного, ни невинного… — Из его уст эта фраза прозвучала так, будто он долгое время заучивал ее наизусть.
— Мы оба невиновны! — настаивал Энрико.
— Я знаю.
— Вы знаете об этом? Откуда?
Анджело едва заметно улыбнулся.
— Я чувствую это.
Энрико указал на большую каменную хижину.
— Вы здесь живете?
— Да.
— В этой… В этой лачуге?
— Это дома для мертвых.
— Вы хотите сказать, что это гробницы?
— Да, гробницы.
— А кто здесь похоронен?
— Люди из народа, который жил в этих горах многие столетия тому назад. Этруски.
Энрико попытался узнать побольше об этом человеке, но ответы старика были односложными, разговор не клеился. Энрико впал в состояние, похожее на летаргию. Очнулся он лишь после того, как услышал пронзительный звук сирен, разорвавший тишину леса и быстро приближавшийся. Еще никогда в жизни Энрико не радовался вою сирен.
Какой-то джип прогремел по непроходимой местности и остановился в пятидесяти метрах, потому что дальше проезда не было вообще. Женщина лет пятидесяти, с короткой стрижкой, в очках с толстыми линзами и в роговой оправе, подбежала к ним, держа в правой руке медицинский чемоданчик. Энрико помахал ей. Врач опустилась на колени и пробормотала свое имя:
— Доктор Риккарда Аддесси. — Она осмотрела Елену и сказала: — Очень тяжелое состояние. К счастью, кровотечение остановилось. Как вы это сделали?
— Я этого не делал, — ответил Энрико и вспомнил, как старик гладил Елену по голове. — Если кто-то и может это объяснить, то только Анджело.
— И где же этот Анджело?
Энрико хотел позвать старика, но, осмотревшись, никого не обнаружил. Анджело исчез. Подбежали два санитара со сложенными носилками. Их «скорая» была не такой мощной, как внедорожник доктора Аддесси, поэтому они оставили ее подальше. Пока они осторожно клали Елену на носилки под пристальным вниманием врача, появились мужчины в полицейской форме в сопровождении священника.
— Это же пастор Умилиани! — закричала какая-то женщина в толпе. — Это в его церкви произошло убийство, которое совершил вот этот! — Она указала на Энрико.
Тут же раздались голоса других прихожан, которые тоже обвиняли Энрико в убийстве бургомистра. Энрико был рад, что санитары увезли Елену. Если со стороны деревенских жителей снова поднимется волна гнева, она будет в безопасности, если так вообще можно сказать при ее теперешнем состоянии.
— Тихо! — Упитанный полицейский крикнул так громко, что тут же воцарилась тишина и все взгляды с любопытством обратились к нему.
— Этот чужак не убивал вашего бургомистра. Вы преследовали двух невиновных.
Снова разгорелась словесная перепалка.
— Вранье!
— Откуда вы знаете?
— Младший сын Кавара видел этих двух у тела!
— Полиция покрывает чужаков!
— Я никого не покрываю! — решительно ответил полицейский. — Все, что я говорю, правда. И я знаю это, потому что через несколько минут представлю вам убийцу. Он ждет нас у ворот деревни.
— Кто он?
— На чьей совести жизнь Бенедетто Кавара?
— Покажи нам настоящего убийцу, если ты действительно его поймал!
Полицейский повернулся чуть в сторону и посмотрел на священника.
— Пастор Умилиани признался, что это он убил бургомистра Кавара.
Голоса смолкли, и удивленные жители в ужасе уставились на священника.
Рим, в переулке Борго Пио
Кафе «Фаме да Люпи» находилось в десятке метров от Ватикана, что для швейцарских гвардейцев было неоспоримым преимуществом: они могли сидеть здесь, пока не протрубят вечернюю зорьку, и наслаждаться почти до последней минуты. Борго Пио, старый квартал паломников, расположенный в непосредственной близости от Ватикана, был наводнен всяческими барами и ресторанами, потому что паломники во все времена хотели есть и пить, а деньги еще никому не мешали. К тому же этот район привлекал своей самобытностью множество туристов. За прошедшие десятилетия вокруг сносили целые кварталы, выпрямляли улицы и строили современные дома без украшений — Борго Пио остался частью старого Рима.
Здесь туристов подстерегало множество ловушек: приезжим гостям, которые вряд ли придут сюда второй раз, продавали баснословно дорогую и ужасную еду. Но были и хорошие заведения на любой вкус. Тут можно было увидеть служащих Ватикана, кардиналов, чиновников, жандармов и швейцарскую гвардию. Однако в одном заведении эти группы редко смешивались между собой. Там, где обедали кардиналы, служащие и охрана не могли себе позволить столоваться. Жандармы и швейцарцы традиционно не любили друг друга. Если швейцарец заходил в кафе, где обычно сидели жандармы, или наоборот, то встреча эта могла плохо закончиться. Поэтому у каждого приличного заведения на Борго Пио была своя постоянная клиентура. Или ресторанчики привлекали свою клиентуру ценами и обстановкой, или какая-нибудь профессиональная группа занимала подходящее кафе. Так было и с «Фаме да Люпи», как рассказали Александру. Однажды вечером сюда зашли швейцарские гвардейцы, в заведении им понравилось, и они после закрытия объявили его своей резиденцией.
Когда Александр вошел, ему в нос ударил смешанный запах едкого сигаретного дыма, кухни, пивной и вина. Кардинал наверняка здесь не задержался бы, а для швейцарца это было то, что надо. В «Фаме да Люпи» была непритязательная обстановка: много деревянной мебели, нарисованные на стенах окорока. Хозяева, очевидно, ориентировались на свою новую клиентуру: одна из картин была копией сцены распятия, оригинал которой находился в церкви Санта-Мария на Кампо-Санто-Тевтонико — немецком кладбище на территории Ватикана. На картине с распятием была изображена история швейцарской гвардии. На переднем плане, обхватив крест с телом Спасителя, сидел на корточках тот самый Каспар Ройст, комендант гвардии, который в мае 1527 года отдал жизнь, защищая Ватикан от немецких ландскнехтов. Одна из боковых капелл церкви служила усыпальницей для павших в этом бою швейцарцев. Поэтому церковь и картины перво-наперво показывали новоиспеченным гвардейцам.
Александр остановился у длинной стойки и оглядел ресторанчик с закругленными сводами. За одним из дальних столиков он заметил пару знакомых лиц, среди них был адъютант гвардии Вернер Шардт. «Картина — это хороший повод завязать разговор», — решил Александр и начал протискиваться к столу. Но уже через несколько шагов его кто-то остановил, схватив за левую руку.
— О, это случайно не Александр Розин, герой швейцарской гвардии? — раздался незнакомый голос. — Иди сюда, сядь с нами, дружище! — Это был молодой человек, очень высокий и сильный, со светло-рыжими волосами и округлым по-детски лицом. Двое других мужчин, сидевших с ним за столом, тоже были молоды. Александр не знал никого. Они, наверное, были из тех швейцарцев, которых наняли вскоре после майских происшествий. Александр присел на последний свободный стул. «Если эти юноши приглашают в свое общество, то почему нет? Мне ведь важно разузнать о нынешнем положении в швейцарской гвардии, о настроении солдат, о слухах, которые появляются, когда много людей долгое время находятся вместе».
Круглощекого рыжего звали Мартин Глор, он был родом из кантона Цюрих. Он говорил за троих, это сразу бросалось в глаза, и ему это, по всей видимости, нравилось. Сначала Александр спросил о майских событиях, а затем перешел на иные темы. Чем больше пива лилось, тем легче было Александру переводить разговор в другое русло. Разговорить Мартина Глора оказалось проще простого. Александр узнал о мелочной ревности внутри гвардии. Старослужащие швейцарцы завидовали молодым рекрутам, которые в иерархии поднимались быстрее, чем обычно, и занимали свободные должности. По мнению Глора, эта карьера была вполне заслуженной. Он даже называл своих старших товарищей важничающими завистниками. То, что он всего за несколько месяцев стал вице-капралом в ранге фельдфебеля, Глор приписывал исключительно своим способностям, а не вынужденной нехватке кадров в швейцарской гвардии.
Александр постепенно перешел к недавнему убийству пастора Доттесио, который работал в Ватикане. Обилие пива, видимо, еще не совсем затуманило ум Глора, и он, наклонившись к Александру, тихо произнес:
— Я мог бы рассказать тебе нечто интересное, приятель, но только не тут. Здесь слишком много ненужных ушей.
— Где же тогда?
Глор указал большим пальцем через плечо.
— Видишь ту узкую дверь, рядом с которой висит огнетушитель? Она ведет на уединенный задний двор. Я хорошо его знаю. Если здесь занят туалет, там можно отлично отлить. Подожди меня там! Я приду через пару минут.
— Договорились, — ответил Александр и поднялся, чтобы пройти к указанной двери. В нетерпении он вышел на улицу, подумав, что, очевидно, вытащил счастливый билет, когда подсел к Глору и его товарищам. Снаружи уже сгустились сумерки, а во дворе царила настоящая темень. Лишь из окон ресторанчика и близлежащих домов лился неяркий свет. Два больших мусорных контейнера и резкий запах фекалий несдержанных гвардейцев заставили дышать Александра исключительно ртом. Он направился в угол дворика, самый дальний от контейнеров. По пути что-то юркнуло у него между ногами, животное было похоже на толстую крысу. Глор вышел во двор и обернулся к стене ресторана, расстегнул штаны и отлил выпитое пиво. Потом он, улыбаясь, подошел к Александру и нанес ему сильный удар по почкам.
Атака застала Александра врасплох. Он опустился на колени. От боли на глазах выступили слезы.
— Проклятый шпик! — выругался Глор и плюнул ему в лицо. — Ты думаешь, раз теперь работаешь в газете, то можешь расспрашивать кого угодно. Но только не Мартина Глора! Я тебя научу, как уважать швейцарскую гвардию!
Обучение заключалось в избиении ногами, удары в основном приходились в область живота. Но теперь Александр был готов. Он схватил ногу Глора и вывернул ее сильным, резким движением. Рыжий гвардеец потерял равновесие и со стоном упал на грязную мостовую. В ту же секунду Александр бросился на Глора и со всей силы ударил его в подбородок, так что тот запрокинул голову. Глор открыл рот, хотел что-то сказать или застонать, но смог лишь выплюнуть кровь. Александр сидел верхом на своем противнике и, придавив коленями его предплечья, удерживал на земле.
— Ты делаешь мне больно! — прохрипел Глор и выплюнул еще больше крови.
— Как невежливо с моей стороны! При этом мы еще и товарищи, не так ли?
— Сволочь!
Александр холодно усмехнулся в ответ:
— Ты должен отвыкать от таких выражений, если хочешь продолжить карьеру в швейцарской гвардии. Хотя я в это не верю. У тебя слишком длинный язык и очень мало мозгов. Могу поспорить, ты не можешь рассказать мне ничего важного и интересного, ведь так?
— Конечно нет. Мы только хотели проучить тебя, ищейка!
Брошенное вскользь «мы» и горящие глаза Глора насторожили Александра. Он проследил за его взглядом и увидел, как во двор вышли двое товарищей фельдфебеля. Наверное, они договорились выйти вскоре после него, чтобы внести свою лепту в «обучение» Александра. Сразу оценив ситуацию, они бросились к Александру и Глору.
Кто-то из них выхватил боевой нож и угрожающе произнес:
— Ну-ка, отпусти Мартина, живо! Или я исполосую твое личико!
Александр тут же отреагировал, нажав на веки Глора большими пальцами.
— Если ты подойдешь еще хотя бы на сантиметр, я выдавлю глаза твоему дружку! — Он усилил давление на глаза Глора, и тот взвыл от боли.
— Ты… Ты не сделаешь этого! — ответил гвардеец с ножом.
Александр сухо рассмеялся:
— Ты думаешь, я скорее позволю тебе пырнуть меня ножом? А теперь брось свою зубочистку на землю!
Головорез колебался. Он неуверенно поглядывал то на Глора, то на третьего гвардейца. Александр заметил, как нож в его руке начал едва заметно дрожать.
— Бросай! — повторил он.
Головорез медленно разжал кулак, и его оружие со звоном брякнулось на камни.
Глор ждал именно этого момента, надеясь, что Александр потеряет бдительность. Гвардеец резким движением нанес удар и катапультировал Александра вперед через себя. Александр ударился головой о стену. От этого его чуть не стошнило, в глазах помутилось. Он боролся с головокружением, которое его одолевало, и, опираясь на стену, поднялся. Глор тоже встал, и трое гвардейцев окружили Александра. Головорез снова поднял нож, а в руке третьего появился тяжелый камень. Глор был безоружным, но его большие кулаки нельзя было недооценивать: почки Александра еще не отошли от болезненного удара.
— Финита ля комедия! — проворчал Глор и медленно двинулся на Александра.
— Я тоже так думаю! — раздался у двери чей-то голос. Высокий тощий мужчина подошел поближе. — Фельдфебель Глор, я надеюсь, вы и ваши приятели вынесли достойный урок из этого происшествия.
— Вернер! — облегченно воскликнул Александр, когда узнал адъютанта гвардии Шардта. — Рад тебя видеть!
Глор указал на Александра.
— Этот человек напал на нас. Мы… Мы всего лишь защищались!
Шардт, покачав головой, сказал Глору:
— Я случайно знаком с «этим человеком». Александр Розин никогда не славился тем, что нападал на других. И уж тем более в ситуации, когда один выступает против троих. А у вас к тому же еще и боевой нож. Дружище Глор, придумайте историю получше, да побыстрее!
Но Глор лишь тупо смотрел на своего начальника.
«Наверное, таких моментов в жизни разговорчивого фельдфебеля было немного», — подумал Александр.
— Вон отсюда, быстро! — приказал Шардт. — Оплатите свои счета и бегом в казарму! Розин и я решим, какие последствия будет иметь для вас это происшествие.
Гвардейцы удалились, поджав хвосты, как побитые псы. Но прежде чем окончательно скрыться, Глор бросил на Александра злобный взгляд.
— С каких это пор тебя стали замечать в плохих компаниях, Александр? — спросил Шардт.
Александр, несмотря на боль, выдавил из себя улыбку.
— Конечно, с тех пор, как я начал работать на «Мессаджеро». — В мусорном баке раздалось шуршание. — Как видишь, теперь мне приходится иметь дело с крысами, четвероногими и двуногими. Жаль только, что несколько крыс напялили на себя форму швейцарской гвардии. После майских событий я думал, что наши ряды наконец-то вычистили.
— Нам нужно было быстро восполнить пробелы, и мы взяли всех, кого смогли найти. К сожалению, пришлось набирать рекрутов, которых в свое время мы строго отсеивали. Этого Глора произвели в фельдфебели лишь за то, что он поймал на площади карманника, и, как видишь, факт говорит сам за себя. Но если бы ты знал, как ведут себя бывшие гвардейцы по окончании рабочего времени, то понял бы, что нынешняя гвардия не идет ни в какое сравнение с той, в которой были предатели.
— Может быть, Вернер, а может, и нет.
Шардт пристально посмотрел на Александра.
— Ты знаешь что-то, чего не знаю я?
— Вполне вероятно. Но здесь неуютно, а внутри слишком много швейцарцев. Кстати, как ты додумался сыграть роль моего ангела-хранителя?
— Признаться, я тебя вообще не заметил. Я лишь увидел, как сначала Глор, а потом и его приятели вышли во двор. Я знал, что некоторые ходят туда в туалет, и это, судя по запаху, так и есть, но когда они не вернулись, я призадумался. Ты же знаешь, что хороший начальник всегда ведет себя так же, как и на службе.
Александр в ответ кивнул.
— Я уже достаточно наслушался разговоров здесь. Я хотел бы расплатиться, немного умыться и с удовольствием угостить тебя в благодарность бокалом вина… но в заведении, где мы могли бы спокойно поговорить.
Шардт, чуть помедлив, предложил:
— Тогда пойдем лучше в «Каверну». С тех пор как появилось «Фаме да Люпи», там нет ни души. Это значит, что лавочка закроется только после того, как продадут запасы вина.
— Звучит весьма привлекательно.
Спустя пятнадцать минут они уже сидели в «Каверне», где, кроме прожженного пьяницы за стойкой, никого из посетителей не было. Они взяли бутылочку «Виллетри», пошли за дальний столик и поговорили немного о былых временах. Боль в почках у Александра немного прошла, напряжение заметно спало. Даже Вернер Шардт расслабился, что для Аскета было большой редкостью. Он даже иногда улыбался, вспоминая о совместной с Александром службе.
Вдруг лицо Шардта посерьезнело, и он стал прежним.
— Tempi passati[5], Александр. В последние месяцы Церковь сильно изменилась, а вместе с ней и швейцарская гвардия. А с недавнего времени появилось две Церкви и две гвардии. Да и ты стал другим. Мне кажется, тебя что-то угнетает. Или я ошибаюсь?
— То, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами.
— Само собой.
— Я — неофициально, конечно, — уполномочен помогать полиции расследовать убийства священников.
Шардт наморщил лоб.
— Уполномочен? Кем?
— Его святейшеством.
Шардт тихо присвистнул сквозь зубы.
— Да, ну и дела. Но как я на тебя посмотрю, это еще цветочки.
— Ты прав, к сожалению. У меня есть основания полагать, что в убийствах замешан кто-то причастный к гвардии.
— Что значит «замешан»?
— Ну, что-то вроде того.
— Я понимаю. — Шардт с рассеянным видом пригубил вино из бокала. — Это плохие новости, Александр, видит Бог. Ты можешь мне сказать, на кого падает подозрение?
Александр вынул из внутреннего кармана своей кожаной куртки тонкую цепочку с крестиком и положил ее на стол перед Шардтом.
— Помнишь?
— Конечно, помню, подарок на Пасху от нашего капеллана Имхоофа. А что не так?
— Точно такую же цепочку нашли в церкви, на том месте, где распяли пастора Доттесио.
— И что? В Риме полно всяких религиозных украшений и прочей пошлой мишуры, которую покупают на память. Кто знает, сколько людей, туристов или горожан могли купить себе такую же.
— Согласен, — сказал Александр и перевернул крестик другой стороной, так что можно было увидеть гравюру. — Но на обратной стороне этого крестика выгравированы три заглавные буквы святых покровителей швейцарской гвардии.
— И на крестике, который нашли в церкви Санто Стефано на Трастевере, тоже есть такая гравюра?
— Именно. Ювелир, у которого был куплен этот крестик, сразу узнал свою работу. Он вспомнил о заказе Имхоофа.
Шардт помолчал, сделал большой глоток вина, взял бутылку и снова наполнил бокалы.
— Но есть и другие объяснения тому, как эта цепочка могла оказаться там. Многие передарили свои крестики или попросту выбросили. Или его мог потерять гвардеец, пришедший на обычное богослужение.
— Ты же знаешь, что гвардейцы, как правило, ходят в церкви Ватикана, а не в маленькую церквушку на Трастевере.
— Да, верно, Александр. — Шардт вздохнул. — И что ты теперь собираешься делать?
— Я всего лишь три с половиной месяца назад ушел из гвардии, но только сегодня вечером понял, как тяжело добыть информацию. Мне нужен кто-то из гвардейцев, который мог бы рассказывать о том, что он видит и слышит, сообщать обо всем необычном. Человек, который не будет видеть в этом предательства своих товарищей, а лишь помощь для гвардии. Новый скандал для гвардии означает гибель для нее. Поэтому сейчас ничего нельзя скрывать.
— Я уже понял, к чему ты клонишь. Тогда лучше оставить в покое Глора и его дружков. Если они понесут ответственность за сегодняшнее происшествие, едва ли можно будет скрыть тот факт, что ты интересовался внутренними делами гвардии.
— Это значит, что ты согласен? — с надеждой спросил Александр.
— При одном условии.
— Каком?
— Ты расскажешь, почему доверился именно мне. Мы ведь никогда не были близкими друзьями.
Лицо Александра помрачнело.
— Неужели это единственный критерий, Вернер? Мой лучший друг из гвардии, Утц Рассер, пытался убить меня. Ты же сегодня вечером, напротив, заступился за меня.
— Благими намерениями вымощена дорога в ад, — пробормотал Шардт и правой рукой оттянул воротник рубашки. — Ну, теперь ты сам видишь, что подходишь на эту роль. Я по-прежнему ношу эту вещицу, я не подарил ее какой-нибудь девушке и не заложил в ломбард. — Он вытащил цепочку с маленьким крестиком и показал Александру. Тусклый свет лампы упал на выгравированные буквы МСН.
Пеша
Кофе уже остыл и на вкус казался таким же отвратительным, каким было настроение у Энрико. Он поставил белую пластиковую чашку на стол и поднялся, чтобы, словно потревоженный хищник, пробежаться взад и вперед по длинному коридору больницы. На улице давно стемнело, а о состоянии Елены не сообщили ничего нового. Он уже тысячу раз упрекнул себя в том, что поехал в Борго-Сан-Пьетро вместе с ней, но потом снова и снова возвращался к мысли, что его вины в том, что случилось, нет. Он ведь не провидец, чтобы знать о драме, которая развернется в горной деревушке. То, что деревенский пастор убил бургомистра, было воспринято им как гром среди ясного неба, как эпизод из зловещего сценария фильма про дона Камилло и Пеппоне.
Насколько было известно Энрико, полиция больше ничего не узнала от пастора Умилиани. Он упрямо молчал, ни слова не сказав о мотивах убийства. Энрико долго размышлял над тем, что заставило священника так поступить, нарушить пятую заповедь. У него сложилось впечатление, что убийство как-то связано с их визитом, который они нанесли бургомистру. Вскоре после этого Кавара побежал в церковь, где его и настигла смерть. Такое быстрое развитие событий не могло быть случайностью, Энрико понимал это. Но ведь он всего лишь спрашивал о семье своей матери. Что-то здесь явно было не так.
Когда Кавара сказал, что священник якобы уехал в Пизу, он соврал. Все это Энрико сообщил полиции, однако служители Фемиды никак не могли состыковать факты.
Размышления не приводили ни к чему, но, по крайней мере, помогали Энрико не думать постоянно о Елене, которая, насколько он знал, все еще была без сознания. Часы тянулись мучительно долго. В который раз он подошел к окну в конце коридора и взглянул на Пешу, теперь освещенную фонарями. Маленькая больница находилась в легендарном квартале города, на левом берегу речки, название которой получило и само место, где она протекала. По соседству с больницей стояли собор, конвент и францисканская церковь. Когда они прибыли в больницу, парковка, ранее забитая машинами, опустела. Теперь там находились три автомобиля, среди них и «фиат» Энрико. За парковкой лежал мост через реку. На фоне ночного неба на другом берегу, словно могучие злые великаны, высились темные горы.
— Неважный у вас выдался вечер, да? — Неожиданно раздавшийся голос заставил Энрико вздрогнуть. Он так погрузился в мысли, что не услышал, как кто-то подошел к нему.
За ним стояла доктор Риккарда Аддесси в распахнутом белом халате, ее глаза за толстыми стеклами очков выглядели уставшими.
— Елена! — выдавил Энрико. — Как у нее дела?
— Без изменений, — ответила врач.
— Что это значит?
— Она все еще без сознания.
— Почему?
— Мы завтра покажем Елену специалистам и тогда сможем говорить конкретнее. Возможно, от удара камнем были повреждены некоторые части мозга. Только не пугайтесь, это всего лишь предположение.
— У нее что-то вроде комы? — осторожно спросил Энрико, произнеся последнее слово через силу.
— Да, можно и так сказать. — Доктор Аддесси сняла очки и потерла правой рукой глаза. — По крайней мере, она не истекла кровью. А вы уверены, что тот старик, про которого вы говорили, действительно остановил кровотечение?
— Нет, не уверен, но у меня нет других объяснений.
— Я бы с удовольствием познакомилась с этим человеком поближе. Я бы походила к нему на занятия по оказанию первой помощи. Странно, что он исчез, не сказав ни слова.
— Все, что со мной сегодня случилось, странно. — Энрико вздохнул. — Признаться, об этом человеке я думал меньше всего.
Доктор внимательно посмотрела на Энрико.
— Судя по тому, как вы выглядите, это был трудный день для вас. Вам сейчас нужно пойти к себе и поспать. Здесь вам пока нечего делать.
— Но как же Елена?
— Конечно, ее состояние нельзя назвать хорошим, но, по крайней мере, оно стабильное. В эту ночь ничего не изменится. Кроме того, мы знаем, в каком отеле вы остановились. Мы сразу же сообщим вам, если будут какие-то новости. Договорились?
Энрико понимал, что ночь в больничном коридоре обещает быть ужасной, поэтому он попрощался с доктором Аддесси и ушел в отель. Перед зданием он остановился, закрыл глаза и вдохнул прохладный ночной воздух. Это был приятный осенний вечер, которым он хотел бы наслаждаться вместе с Еленой за столиком бара в Пеше. Вдруг он почувствовал, как бездонная печаль одолевает его, и Энрико заставил себя сесть в «фиат». Самая короткая дорога в отель «Сан-Лоренцо» проходила по правому берегу реки, мимо бумажных фабрик и кожевенных заводов, выстроившихся темными громадами.
Но фабрики остались позади, и дорога постепенно пошла вверх, в горы. На одном из поворотов Энрико поехал направо, к узкому мосту, который вел к парковке возле гостиницы.
Когда Энрико вышел из машины, он уловил запахи гостиничного ресторана, где завтракал сегодня утром. Он так больше ничего и не ел. Желудок был пуст, но аппетит отсутствовал напрочь. Смертельно уставший, Энрико направился в свой номер, но сон не приходил.
В этот раз Энрико не боялся кошмара, который заставлял его бодрствовать; он беспокоился о Елене. Чем больше он старался не думать о Елене, тем больше мыслей о ней у него возникало. В конце концов он взял путевой дневник и углубился в чтение.
Стоя посреди мертвецов и луж крови, я с трудом понимал, что произошло. Только что я был пленником отряда Риккардо Бальданелло, на меня нападал разъяренный бандит Ринальдо, а теперь все они, кроме Риккардо и его сестры, мертвы. Как могли солдаты ворваться в долину, ведь на входе в нее стояли часовые? Наверное, мой поединок с Ринальдо отвлек часового, который теперь, будто мешок с картофелем, лежал посреди дорожки. Я почти не сомневался, что его убили люди капитана Ленуа. Но мое сочувствие к убитым быстро прошло, как только я вспомнил о том, что из-за бандитов кучер Пеппо свернул себе шею.
Я посмотрел на капитана, который, стоя подле меня, раздавал приказания своим солдатам, и обратился к нему:
— Mon capitaine, как вам удалось столь быстро узнать о моем бедственном положении? И прежде всего, где находится логово бандитов?
Ленуа, улыбаясь, погладил аккуратно подстриженную эспаньолку.
— Когда ваш экипаж в назначенное время не прибыл в Лукку, тут же были посланы розыскные отряды. Вас искало множество людей, мосье. К счастью, мне был известен маршрут вашего экипажа, и нам не составило труда обнаружить место нападения. Оставалось лишь тщательно обыскать окрестности и надеяться, что нам повезет. Это место, без сомнения, очень хорошо выбрано, но у меня на подобные убежища глаз наметан. Я в тот же миг понял, как обстоит дело. — После этих слов он взглянул на труп Ринальдо.
— Это был главарь банды, — соврал я. — Я слишком сильно раздразнил его, но и сам разозлился, потому что меня здесь держали, как зверя в клетке.
Я наградил Ринальдо званием вожака банды посмертно, чтобы отвести подозрения от Риккардо. Собственно, я не испытывал особых симпатий к Бальданелло, но Мария, его сестра, очень меня привлекала. Если бы выяснилось, что главарь банды — ее брат, Марию вряд ли бы пощадили. Я подошел к обоим и поинтересовался ранениями Риккардо. Мария стояла на коленях и накладывала на грудь брата повязку, которую сделала из рубахи убитого бандита.
— Мне повезло, раны, похоже, неглубокие, — ответил Риккардо с храброй улыбкой на лице. — Но без вашего вмешательства лежал бы я сейчас среди других убитых. Зачем вы это сделали?
— Я это сделал не для вас, а для Марии. Кстати, впредь я буду обращаться к вам на «ты», как к моим слугам.
Улыбка Риккардо превратилась в ухмылку.
— Я понимаю, — ответил он. — Несмотря на это, я все равно ваш должник, синьор Шрайбер. Я отблагодарю вас за это.
Капитан Ленуа прокричал приказ, прогремел барабанщик, и солдаты начали собираться. Мария, оглядевшись, спросила:
— Что это значит?
— Капитан отдал приказ к отходу, — сказал я.
— Но как же быть с убитыми? Они так и останутся непогребенными?
— Разве мертвецы-бандиты похоронили моего кучера? — ответил я вопросом на вопрос и тут же пожалел об этих резких словах. Мария замолчала и пристыженно опустила глаза.
— Синьор Шрайбер прав, — сказал Риккардо. — Для капитана мы трое — пленники бандитов. Если мы будем чересчур беспокоиться об убитых, это может вызвать у него подозрения.
Через полчаса убежище бандитов было далеко позади. Колонна солдат маршировала по неприветливой местности. Мария и я шли по обе стороны от Риккардо и поддерживали его, насколько это получалось. У него были легкие ранения, но и они ослабили его.
— Значит, в Лукку, — тихо пробормотал предводитель бандитов. — Я догадывался, что маршрут экипажа должен заканчиваться там. Кто бы там ни был вашим покровителем и заказчиком, синьор Шрайбер, у него не просто много денег, у него еще и хорошие связи. Даже герцогиня не отправила бы на ваши поиски половину своей армии.
— Герцогиня? — повторил я.
— Элиза, сестра французского императора. Наполеон в начале года пожаловал ей титул герцогини Пьомбино. — Риккардо мрачно рассмеялся. — Не очень-то большое герцогство: так, мухи на мировой карте натоптали. Но Элиза настолько хорошо там управлялась, что император пожаловал ей и герцогство Лукка. Эти солдаты присланы сюда по ее приказу, во всяком случае, они уж точно не подчиняются герцогу. — Риккардо вновь рассмеялся, и в его смехе чувствовалось презрение. Правда, в тот же миг смех перешел в кашель, и Мария озабоченно взглянула на брата.
— А что случилось с герцогом? — спросил я, когда Риккардо немного отдышался. — Ты же говоришь о муже герцогини?
— Да, ее муж, не больше! Этим все сказано. Его зовут Феликс Бачокки, он тоже корсиканец, как и Бонапарт. Этого вполне достаточно, чтобы стать зятем императора. Он отвергает всякое честолюбие и во французской армии смог дослужиться лишь до капитанского чина, пока Наполеон не произвел его в бригадные генералы и не назначил командующим войсками Пьомбино и Лукки. Но и здесь, как я уже говорил, заправляет Элиза. Проклятая баба! — Он зло сплюнул. Мария крепче сжала его руку и тихо, но настойчиво зашептала:
— Ты не должен так говорить, Риккардо! Если тебя услышит какой-нибудь солдат, твоя судьба будет решена!
— Мария, я всего лишь говорю правду об этой корсиканской ведьме.
Я снова вмешался в разговор:
— Мне кажется, что ты ненавидишь герцогиню, Риккардо. Но почему?
— Потому что она хочет меня и таких людей, как я, взять к себе на службу. Она ведет настоящий крестовый поход против всего, что называется бандитским бесчинством. Это значит, что сестра императора хочет вырубить все леса в своем герцогстве, чтобы ни одному бандиту не удалось спрятаться.
В душе я не мог не смеяться над Риккардо. Он говорил о службе как настоящий торговец, столяр или пекарь, но при этом вместе со своими сообщниками убивал честных горожан, отнимая у них деньги. Мне даже в какой-то мере повезло, что герцогиня Элиза так безжалостно обращалась с бандитами и действовала без промедления, послав на поиски много отрядов. Меня снова начало разбирать любопытство: что же за человек этот мой заказчик, если он имеет такое влияние на сестру императора Наполеона? Когда солдаты на поляне остановились на привал, а капитан Ленуа присоединился ко мне и моим мнимым слугам, я решил выведать немного больше. Чтобы не выложить все карты сразу, я как бы между прочим спросил, откуда солдатам стало известно о маршруте моего экипажа. К моему разочарованию, Ленуа ответил очень сухо и коротко:
— Терпение, мосье Шрайбер, в Лукке вы все узнаете!
Рота капитана Ленуа вскоре присоединилась к другим поисковым отрядам, и на следующий день, вскоре после обеда, мы прибыли в Лукку. Как только показались городские стены, солдаты возликовали, не скрывая радости по поводу окончания долгого марша. Мария, Риккардо и я не обращали внимания на сбитые ноги, но жаловались на другую часть тела, которая пострадала после того, как каждому из нас выделили по мулу из обоза поисковых отрядов.
Я забыл обо всех своих нареканиях, когда размытые очертания города под лучами послеполуденного солнца постепенно приобрели четкие контуры. Окруженная старыми крепостными валами, Лукка выглядела очень внушительно. Благодаря многочисленным деревьям на внутреннем валу казалось, что перед тобой не город, а лес за широкими стенами. Одинокая сторожевая башня, наверное, последний реликт набожных заказчиков средневековья, поднималась над крышами и валами. И даже над ее верхушкой гордо высились высаженные деревья. Лукка произвела на меня сказочное впечатление. Когда наша длинная колонна проходила через городские ворота, у меня появилось ощущение, будто мы погружаемся в иной мир.
Многочисленные жители всех сословий и обоих полов, и стар и млад, выбежали нам навстречу и засыпали нас вопросами. Отправка отрядов для уничтожения бандитов, очевидно, была у всех на устах, и каждый жаждал поскорее узнать об успехах и приключениях солдат. Почти все пехотинцы улыбались, украдкой бросая взгляды на женщин, и радовались, что после напряженного марша по полуденной жаре смогут уже сегодня вечером отдохнуть, выпить вина, погорланить песни и развлечься с женщинами. Не все возлюбленные солдат отличались красотой, но после двух или трех графинов красного вина воякам будет все равно, пусть даже рядом с ними окажутся беззубые старухи. Я посмотрел на Марию, которая ехала на муле. Здесь действительно не было ни одной женщины, которая могла бы сравниться с ней по красоте. Это касалось и тех дам из высшего общества, которые затесались в толпу и, несмотря на всю сдержанность, бросали на нас не меньше завистливых взглядов, чем жены ремесленников и батраков. Даже если на дамах были дорогие платья красивого покроя, а над головами они держали изящные зонтики от солнца, Мария в своем оборванном, грязном платье превосходила их своей естественной привлекательностью.
Риккардо взглянул на меня и широко улыбнулся. Наверное, он догадывался о моих чувствах к его сестре. Мне не понравилась самоуверенность, читавшаяся на его лице, и я, поспешив отвернуться, принялся разглядывать улицу, по которой с горем пополам двигалась наша колонна. Лукка произвела на меня впечатление города, который не изменился со времен средневековья. Казалось, что старые крепостные валы защитили Лукку от перемен и смогли сберечь не только город, но и само время. Улица, по которой мы шли, была довольно широкой, в отличие от расходящихся в стороны переулков, где совершенно не было места для солдат и зевак. Я обратил внимание на планировку улиц и кварталов, расположение которых напоминало собой шахматную доску, и подумал, что в Лукке сохранилось много черт не только со времен средневековья, но и Римской империи.
Вдруг колонна остановилась. Капитан Ленуа подошел к нам и указал на большое угловое здание на перекрестке, в котором находился постоялый двор.
— Вы и ваши слуги можете там немного отдохнуть, мосье Шрайбер. Я вас позже заберу. Если у вас есть особые пожелания, не стесняйтесь высказывать их хозяину. Об оплате не беспокойтесь. Я принесу вам чистую одежду. Двое часовых у дома позаботятся о вашей безопасности.
Когда я вошел в дом вместе с Марией и Риккардо, тот проворчал:
— О какой безопасности он говорит? Часовых поставили для того, чтобы мы не сбежали!
Я в испуге остановился и тихо спросил:
— Ты думаешь, у капитана возникли какие-то подозрения насчет тебя и Марии?
Риккардо покачал головой.
— Я не думаю, что часовые здесь из-за меня и Марии. Нет, речь идет о вас, синьор. Ваш влиятельный заказчик очень боится, что вы можете улизнуть от него в последний момент.
— Но к чему мне так поступать?
— Этого я не знаю. Может быть, из-за того, что все это волшебство, устроенное ради вас, наводит на определенные мысли?
Я оглядел холл.
— Во всяком случае, я чувствую себя здесь увереннее, чем в твоем лагере, Бальданелло. Если брать во внимание, что тут есть возможность помыться в теплой ванне, поесть и переодеться в чистое белье, то могу сказать, это хороший повод для того, чтобы не уезжать отсюда преждевременно. Тебе так не кажется?
— Если я сейчас сбегу отсюда с Марией, это лишь вызовет подозрение у властей. Капитан Ленуа наверняка доложит, что освободил вас из бандитского плена вместе с двумя слугами. Совершить побег было бы крайне опрометчиво. Если вы все же разрешите, синьор Шрайбер, мы еще ненадолго задержимся и послужим вам. — Произнеся последние слова, Риккардо отвесил поклон, хотя на его лице нельзя было прочитать большого уважения.
— Я позволяю, — ответил я в том же ироничном тоне, но в душе очень радовался такой перемене обстоятельств. Теперь я мог и дальше быть рядом с Марией.
Слова капитана Ленуа полностью подтвердились. Хозяин с готовностью исполнял любые наши пожелания. Я тщательно вымылся, приказывая снова и снова подливать горячую воду. По окончании водных процедур мне принесли чистое белье, обещанное Ленуа. Я едва сдерживал улыбку, когда вместе с Риккардо и Марией пошел поесть в трактирный зал. В одежде для слуг, которую принес для них Ленуа, они выглядели не очень весело; лицо Риккардо помрачнело, когда он заметил мой насмешливый взгляд. Хозяин подал нам на первое горячий луковый суп, а на второе рагу из кролика, вдобавок еще и с хорошим вином. После того как Риккардо попробовал напиток, он одобрительно взглянул на меня.
— Наверное, я выбрал неправильную профессию, если вам все это подают бесплатно, синьор Шрайбер.
— Едва ли это все бесплатно, — возразил я. — Я думаю, мне очень скоро предъявят счет.
Спустя час на постоялый двор явился капитан Ленуа, и я задался вопросом, не предъявит ли он мне счет прямо сейчас. Казалось, все тяготы долгого марша ему нипочем. Он был свежевыбрит, в чистой форме с блестящими начищенными пуговицами.
— Вы отдохнули, мосье Шрайбер? — осведомился он после короткого приветствия.
— Да, надеюсь, что вы тоже. Вы выглядите так, будто были не в военном походе, а на парадном плацу.
Француз усмехнулся:
— Напротив, мосье Шрайбер, я туда только собираюсь, причем в вашем сопровождении, если позволите. В честь вашего благополучного освобождения состоится праздничный парад, и меня попросили вас забрать.
Это было приглашение, от которого я был не вправе отказаться. Внутренний голос шептал мне, что если я пойду с капитаном, то вскоре узнаю о цели моего путешествия. Итак, я дал свое согласие и отправился наверх с Риккардо и Марией в комнату, чтобы переодеться. Наверху Риккардо спросил, можно ли ему сопровождать меня.
— Там будет такой спектакль, который я не хотел бы пропустить, — сказал он.
Когда я согласился, Мария тоже выразила желание пойти с нами, но Риккардо проворчал:
— Ты останешься здесь! Мы не знаем, что нас ожидает в Лукке. Тут, на постоялом дворе, ты будешь в безопасности.
— Но я чувствую себя в безопасности только рядом с тобой и… с синьором Шрайбером, — ответила Мария и бросила на меня умоляющий взгляд.
Она только назвала мое имя и взглянула на меня, а я уже готов был выполнить любую ее просьбу. Я ответил:
— Мне кажется, будет неправильно, если мы оставим здесь Марию одну. Либо вы идете оба, либо не идет никто!
Лицо Риккардо стало злым, руки сжались в кулаки, словно он готов был в любую секунду точным ударом уложить меня на пол. Но затем он вдруг улыбнулся и с неприкрытым сарказмом произнес:
— Как прикажете, синьор.
Капитан не стал возражать против того, что мои слуги отправятся вместе со мной. В сопровождении своего маленького эскорта я шел по улицам и переулкам, пока перед нами не открылась широкая площадь с возвышающимся на ней дворцом. Перед ним стояла деревянная трибуна, к которой нас и отвел Ленуа.
— Будете смотреть отсюда парад! А потом о вас позаботятся.
Многочисленные любопытные взгляды устремились на нас, когда я, Мария и Риккардо заняли свои места среди уважаемых жителей города. Очевидно, слух о том, кто мы такие, уже успел распространиться. Часть трибуны совсем рядом с нами была отгорожена лентами, это место, охраняемое солдатами в роскошной форме, все еще было пусто. Пока я рассуждал, какие же высокопоставленные гости будут смотреть парад с этой трибуны, заиграли трубы и ворота дворца раскрылись. На площадь в сопровождении конной охраны выехала карета, запряженная четырьмя белыми лошадьми. Она медленно подкатила к трибуне и остановилась у лент. Слуга, который все это время бежал за каретой, открыл дверцу и помог сойти женщине и мужчине. Собравшийся народ приветствовал обоих аплодисментами и криками ликования. Речь не могла идти ни о ком ином, как о сестре императора Наполеона и ее муже, о котором Риккардо так нелестно отзывался.
Я не взялся бы судить ни о его честолюбии, ни о его способностях, но у него была такая привлекательная внешность, что он мог покорить любую женщину, даже сестру самого могущественного человека в Европе. Феликс Бачокки был среднего роста, с симпатичным лицом. Взгляд его карих глаз мог легко растопить сердце женщины. Темные вьющиеся волосы выбивались из-под треуголки. Униформа с золотыми галунами довершала образ, который не мог не впечатлить.
Когда я взглянул на жену Бачокки, то был удивлен. Большой нос, похожий на загнутый клюв хищной птицы, и выдающийся вперед подбородок. Элиза была энергичной женщиной, и черты ее лица больше подошли бы ее мужу. Зоркие глаза Элизы внимательно осматривали все вокруг, словно она хотела понять, кто из ее подданных аплодирует, а кто нет. Несмотря на то что на Элизе было белоснежное платье, а на ее муже униформа, у меня сложилось впечатление, что Бачокки очень покладистый и отнюдь не воинственный супруг. Острый взгляд Элизы упал на меня и, немного успокоившись, остановился: она явно проявляла ко мне большой интерес. Меня это не удивило, потому что она наверняка знала, кто я такой. В конце концов, именно она отправила на мои поиски небольшую армию.
Пока чета занимала свои места на отгороженной части трибуны, я попытался понять, кто же мой таинственный заказчик. Если он тесно связан с герцогиней, а этот факт многое подтверждало, то он, скорее всего, сидел недалеко от Элизы и ее мужа. Собственно, как и я сам. Но ни один из тех, в лица кого я вглядывался, не выдал себя ни улыбкой, ни жестом, ни каким-либо иным знаком. Поэтому я разочарованно отвернулся, чтобы посмотреть парад. Мимо трибуны гарцевали вычищенные лошади кавалерии, а офицеры приветствовали герцогскую чету, обнажив сабли. У драгунов, кирасиров и гусар были мундиры разного цвета, но отличались лишь незначительно. Владения сестры Наполеона и ее супруга были невелики и, соответственно территории, армия тоже. Солдаты, лошади, пушки и мушкеты стоили денег, и такое крошечное княжество, как верно выразился Риккардо, могло позволить себе содержать лишь небольшую армию.
За кавалерией двигалась пехота, и среди офицеров, которые возглавляли свои роты, я заметил капитана Ленуа. Музыка полкового оркестра, чеканный шаг до блеска начищенных башмаков, сверкание оружия и униформы на солнце — такие декорации проплывали у меня перед глазами. И вдруг вместо домов я увидел песчаные дюны, вместо цветов — высохший кустарник, мундиры показались мне грязными, башмаки — нечищеными, лица солдат — небритыми. Солдаты устало тащились, а не маршировали, гордо выпятив грудь. Память вдруг забросила меня на несколько лет назад в далекую страну под названием Египет. Я чувствовал на зубах и в глазах всепроникающий мелкий песок, вдыхал затхлый, липкий воздух бесконечной и однообразной пустыни и потел под палящими лучами солнца, безжалостно испепеляющего голый ландшафт. Египет был адом для любого чужака, который не мог приспособиться к условиям этой страны. Но оказалось, что и этого было мало, ибо в этих землях свирепствовали чума и дизентерия. У людей и животных появлялись все мыслимые и немыслимые враги, готовые наполнить нашу жизнь испытаниями: скорпионы и ядовитые змеи, размахивающие саблями мамелюки, разбойничающие бедуины и, наконец, англичане, которые добили изможденные остатки французского экспедиционного корпуса в Александрии и Каире.
Кто-то положил руку на мое плечо, вырвав меня из египетского кошмара. И я обнаружил, что парад закончился. Солдаты охраны обнажили оружие, когда Бачокки и Элиза под гром новых аплодисментов сели в карету, которая неспешно отъехала к дворцу. Воспоминания о прошлом настолько пленили меня, что от воображаемого египетского солнца на моем лбу выступили капли пота.
— Вам нехорошо, мосье Шрайбер?
С благодарностью взглянув на человека, который помог мне сбросить оцепенение, вызванное воспоминаниями о Северной Африке, я заморгал и прищурился, как от палящего солнца пустыни, которое превращает воздух в дрожащее марево. Передо мной стоял рослый офицер в мундире полковника и смотрел на меня со смешанным чувством неприятного удивления и озабоченности. У него были длинные седые, словно выгоревшие, бакенбарды, а кожа казалась темнее, чем у местных жителей. Неужели он один из ветеранов египетского похода Наполеона?
— Мосье, может, мне позвать к вам доктора?
Я покачал головой, постарался улыбнуться и промокнул платком пот на лбу.
— Нет, спасибо, уже все хорошо, — ответил я и тут же добавил, чтобы избежать дополнительных объяснений: — Это все усталость от волнения последних дней, mon colonel.
Мой собеседник словно вырос на десять сантиметров за один миг (военная выправка давала себя знать) и представился:
— Полковник Хорак Шенье, адъютант ее высочества герцогини Элизы.
— Вы — адъютант герцогини? — удивился я. — Разве у ее высочества есть воинское звание?
— Она и ее супруг, генерал Бачокки, командуют армией Лукки и Пьомбино. Я помогаю ее светлости во всех военных вопросах и одновременно отвечаю за безопасность герцогини.
— Я понимаю. Чем могу быть вам полезен, полковник Шенье?
— Герцогиня приглашает вас на праздник, в продолжение парада, и желает видеть вас своим гостем. Если вы уже чувствуете себя хорошо, я мог бы сопроводить вас до дворца.
Неужели полковник был лишь гонцом, которому поручили передать приглашение? Или он был соглядатаем и следил, чтобы я не передумал в последний момент? Я не знал ответа и долго не думал над этим. Слишком велики были любопытство и желание увидеть моего заказчика. Внутренний голос говорил мне, что я непременно встречу его в этом большом здании — дворце герцогини, поэтому я откровенно ответил полковнику, что принимаю приглашение и с радостью проследую вместе с ним во дворец. Напряжение росло с каждым шагом.