Плотно сжав зубы и надеясь, что в глазах перестанет щипать, Пандора уныло поплелась на чердак. Из окон на этажах лестницы открывался все более дальний вид на ландшафт, окружающий Стрега-Шлосс. Наконец она добралась до верхнего этажа. Здесь, в конце низкого коридора, располагалось холостяцкое жилище Лэтча. Перед дверью его спальни выстроилось несколько пар до блеска начищенных башмаков, а приглушенный звук бегущей воды и жизнерадостный свист свидетельствовали о том, что дворецкий предается своему любимому занятию — борьбе за чистоту.
Пандора на цыпочках прокралась по коридору туда, где вверх уходила крутая деревянная лестница. Судя по отпечаткам подошв на пыльных ступеньках, никто, кроме нее, уже давно не отваживался на посещение чердака Стрега-Шлосса. Едва сдерживаясь, чтобы не чихнуть, Пандора вскарабкалась по лестнице и толкнула тяжелую крышку люка, потом влезла на чердак и закрыла за собой люк, осторожно и бесшумно опустив крышку. Чердак давно уже стал ее убежищем, поскольку грозные объявления на двери спальни не помогали. Обитатели Стрега-Шлосса игнорировали советы держаться подальше и после невнятного стука бесцеремонно вламывались в комнату. Здесь же, на этом обширном чердаке, под слоем пыли и барахла можно было легко спрятать целый эсминец.
Нити паучьего шелка украшали стропила всюду, за исключением недавно заделанной секции крыши, где свирепые зимние вьюги успели сдуть паутину и выбелить древесину до мертвенной бледности. Отводя взгляд от свежих половиц, что напоминали о двух незадачливых незнакомцах, начавших отсюда свой смертельный полет, Пандора направилась в самую пыльную, самую «чердачную» часть чердака. Она перелезала через сундуки, шаткие стопки старых книг, свернутые ковры и даже забытую волынку, пока наконец не добралась до древней кушетки под одним из окон. Потрепанная и выцветшая обивка успела нагреться в лучах утреннего солнца.
Не доставив Титусу удовольствия видом своих слез, теперь Пандора получила возможность дать волю чувствам. В уединении и тишине чердака она свернулась клубочком и зарыдала. Она оплакивала и себя, и своего потерянного брата, до которого было теперь как до Луны, хоть они и жили в одном доме. Сквозь слезы она вдруг разглядела ржавую птичью клетку, обитель давно усопшего австралийского попугайчика, и прислоненную к ней старую книжку с картинками. Обложка была истрепана и кем-то изжевана, позолота с букв давно осыпалась, но все же название еще можно было разобрать. Пандора усмотрела горькую иронию в том, что именно «Снежная королева» возникла из небытия после стольких лет забвения. Новая волна слез хлынула из глаз, когда в памяти всплыл сюжет сказки. О том, как брата и сестру разлучила злая Снежная королева, и о том, как брат был спасен из ледяного плена любящей сестрой. Герда и Кай, вспомнила Пандора, ей на минуту показалось, что она сидит в старой детской и слушает мамино чтение, несмотря на протесты Титуса. Помнится, в четыре года он носил штаны с помочами… и это воспоминание заставило ее улыбнуться сквозь слезы…
…синий джинсовый комбинезон на помочах… с большим ржавым пятном на нагруднике, оставшимся от сильного носового кровотечения… которое приключилось у Титуса после того, как ей пришлось столкнуть его с трехколесного велосипеда. Его несло тогда прямо в ров, и она хотела всего лишь остановить его… но он, конечно, решил, что она поступила так просто из вредности… В те годы у него вечно шла носом кровь. А детская тогда была в другой комнате, в голубой комнате с большими окнами на втором этаже. Красивая была комната, солнечная, теплая и надежная. Мама как-то даже сказала, что Титус там родился…
— А я тут тоже родилась? — спросила Пандора, заглядывая маме в лицо и ощущая неприятную сырость в подгузнике.
— Ты вообще не родилась, — фыркнул Титус, поднимая голову от планомерно разгрызаемого танка из конструктора Лего. Его пухлые пальчики были не в состоянии отделить скользкие маленькие кирпичики, необходимые для сооружения трактора. — Тебя сделали в госпитале, — авторитетно добавил он.
— Нет, не сделали! — заорала Пандора. — Не сделали, не сделали, не сделали!
Титус со всем презрением своих четырех лет повернулся спиной к этой непристойной истерике и впился зубами в одно особенно упрямое колесико.
— Пандора, дорогая, не надо…
— НЕ СДЕЛАЛИ, НЕ СДЕЛАЛИ, НЕ СДЕЛАЛИ ТАМ!
— Ну хватит, не кричи…
Колесико вдруг соскочило с оси и влетело Титусу в рот. Он ахнул и вместе с воздухом втянул маленький пластиковый диск, который тут же застрял у него в горле, перекрыв дыхательные пути. Его нос, привычно забитый соплями, тоже не пропускал воздух. Выкатив глаза, Титус мгновенно побагровел от натуги, не в силах вдохнуть.
— ПЛОХОЙ, ПЛОХОЙ ТИТУС! — заревела Пандора, соскользнула с колен синьоры Стрега-Борджиа, визжа, как баньши, и поползла туда, где спиной к остальным сидел тихо задыхающийся Титус.
— Пандора! Бога ради, успокойся. НЕТ! НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!
Но Пандора уже подняла свои пухленькие кулачки и с силой обрушила их на спину брата. Со звуком пробки, вылетающей из бутылки шампанского, колесико выскочило из горла Титуса и пронеслось через всю детскую. Синьора Стрега-Борджиа вскочила на ноги как раз вовремя, чтобы подхватить сына. Тот медленно заваливался назад — с посиневшим лицом, но уже дыша полной грудью.
«Тогда Титус был на волосок от гибели», — подумала Пандора. Ей вспомнилось, сколько раз она спасала брата… Но теперь она интуитивно чувствовала, что Титус в гораздо большей опасности, чем когда бы то ни было прежде. В прошлом они часто ссорились, иногда безжалостно оскорбляя друг друга. В итоге каждый из них уползал в свою спальню зализывать раны… Но, подувшись друг на друга, они всегда находили спасительный путь к восстановлению отношений. На этот же раз все было иначе — гораздо более гадко, горько и долго… На этот раз, похоже, ни один из них не знал, как подступиться к наведению мостов через разделившую их пропасть.
Чья-то тень легла на пол. Пандора подняла глаза на стропила — оттуда свешивался гигантский тарантул, раскачиваясь на нитке паучьего шелка.
— Тарантелла? — прошептала Пандора, почти ослепшая от слез.
— Совершенно верно, — донесся ленивый ответ сверху. — Скажи мне, о ревущее дитя, это сюжет типа Роберта Брюса[5] или я чего-то не понимаю?
— Прости? — переспросила Пандора, наблюдая, как Тарантелла спланировала с потолка и прошествовала к кушетке, на которой она устроилась поплакать.
— Роберт Брюс, — напомнила паучиха. — Древний двуногий, много волос, особенно на лице. Ну же, ты должна знать эту историю. Оказался в пещере с тупой бритвой и услужливым пауком. Он еще изрезал себе подбородок, пытаясь гладко выбриться…
— Хм, вообще-то это не та версия событий, которая мне известна, — сказала Пандора.
— Неважно, — отмахнулась Тарантелла, считавшая, что содержимое многочисленных исторических книг не заслуживает ее внимания. — В общем, как гласит легенда, сидит он там, замерзая в своей шерстяной юбке, и пялится на свое тупое лезвие, подбородок весь в порезах и ссадинах, а борода на месте. Он совершенно подавлен, смотрит на свое отражение в луже, и тут обитательница пещеры, паучиха по имени Апокрифилла, опускается к его лицу и говорит: «Попробуй это, зловоннодышащий», и начинает ткать паутину прямо у него перед глазами. «Бррр! Паук!» — морщится он или что-то в этом духе и замахивается, чтобы разорвать паутину… Ты меня слушаешь?
— Я вся внимание, — честно призналась Пандора и добавила: — Давай дальше.
— С терпением, которым будущие поколения могут только восхищаться, Апокрифилла отползает в дальний угол пещеры и начинает ткать паутину снова, на этот раз таким замысловатым кельтским орнаментом, что Боб, вопреки своей паукобоязни, просто очарован…
— Боб? — переспросила Пандора.
— Ой, ну не перебивай, — проворчала Тарантелла. — Боб Брют, Роберт Брюс. Короче, он смотрит, как моя талантливая родственница создает свой эфемерный шедевр…
— И?.. — намекнула Пандора. — Что дальше?
— Ну, в общем, осталась не самая приятная часть истории. Особенно для нашей семьи… Так вот, висит эта паутина, как памятник великому трудолюбию Апокрифиллы, а Боб обращается к ней, желая знать, что это означает. «Что означает? — переспрашивает она. — Тебе подать философию вместе с красотой? Это означает, о владелец шерстяной юбки, что если я не преуспела в первый раз, поскольку какой-то небритый кретин не сумел оценить мою гениальность, то стоит попытаться снннн…» — Она хотела сказать «снова», но тут, оскорбленный столь фамильярным обращением со стороны какой-то паучихи, Боб Брют обрушил свой массивный кулак на ее хрупкое тельце, после чего вернулся к бритью.
— О, как ужасно, — вздохнула Пандора, пристыженная тем, что относится к одному виду с этим чудовищем Брюсом.
— Не зацикливайся на этом! — жизнерадостно воскликнула Тарантелла. — Лучше слушай дальше. Бог все видит. Боб порезался еще раз, бреясь, провел бритвой поперек горла и — о, ужас задел яремную вену. Жутко булькая, он упал на пол пещеры, жизнь вместе с кровью покидала его. И что же он увидел в каких-нибудь двух метрах над собой? Да-да, абсолютно недостижимая для человека в его состоянии, там висела единственная вещь, которая могла бы остановить ток крови и таким образом спасти ему жизнь…
— Паутина? — спросила Пандора, блестя глазами.
— Паутина, — подтвердила Тарантелла. — Простое и эффективное средство от кровотечения. С незапамятных времен использовалась в целительстве.
— Бедная Апокрифилла, — сказала Пандора. — Как жалко.
— Точно, — резко произнесла Тарантелла. — Но скажи мне, что привело тебя в мое царство? Надеюсь, не потребность побриться — ты для этого недостаточно покрыта растительностью.
— Это все Титус, — сказала Пандора, вновь помрачнев. — Я не знаю, как сделать так, чтобы у нас с ним наладились отношения. Он так далек…
— Положим, мог бы быть и подальше, — пробормотала Тарантелла. — На Бетельгейзе его закинуть и то слишком близко. Хотя все, что касается человеческой природы, страннее странного. И ты забралась сюда, чтобы обдумать, как лучше решить проблему брата?
— Что-то вроде того, — промямлила Пандора, представив себе дальнейшее продолжение беседы. Что может предложить паучиха? Укусить его? Завернуть в паучий шелк и подвесить сушиться?..
— Мой совет прост, — начала Тарантелла, широко улыбаясь Пандоре, — нужно попробовать начать все сначала. Постарайся завоевать его расположение. Принеси ему гостинец: несколько комариных ножек, высушенную на солнышке навозную муху. — Заметив, что Пандора содрогнулась от этих предложений, Тарантелла подкорректировала меню: — Нет? Да, точно… Как насчет пирожного? Чашки чаю? Мой опыт подсказывает, что мужскую особь надо накормить, прежде чем пытаться общаться. Итак. Накорми его, а потом попытайся подружиться. И… — Паучиха пробежалась маленьким черным язычком по накрашенным губам. — …Если это не поможет, тогда просто без колебаний съешь его. Тогда он уже точно не сможет сделать тебе ничего плохого. Ну покаааа. — Быстро взлетев по паутине вверх, Тарантелла исчезла в тенях под потолком.
Оставшись одна, Пандора улыбнулась. Какой бы странной ни казалась беседа с паучихой, она принесла ей колоссальное утешение. Как паутина лечит раны, так общество Тарантеллы успокоило душевную боль. Девочка встала и, склонившись к окну, подышала на грязное стекло и потерла его рукавом.
Далеко внизу она разглядела мачты прекрасного корабля Блэка Дугласа, стоящего на якоре у берегов Лохнагаргульи. Крошечные фигурки усеяли газон, она едва различила среди них миссис Маклахлан, вывешивающую простыни для сушки на бельевую веревку. Рядом с ней Мари Бэн медленно прикрепляла прищепками похожие на палатки черные корсеты и узкие полосатые чулки. Поза поварихи недвусмысленно свидетельствовала о том, что она не считает стирку белья гостей входящей в свои должностные обязанности. Из чердачного окна люди выглядели совсем крохотными, но когда в поле зрения вползла Дэмп, Пандора сразу почувствовала прилив нежности. То, что сейчас она не могла дотронуться до них, ничего не меняло в ее отношении к ним. Это просто точка зрения, поняла она. Титус все равно ее брат, и ничто это не изменит; а то, что сейчас он казался столь же далеким, как и крошечные фигурки на газоне, вовсе не означало, что ей до него никогда не дотянуться. Приободренная этими мыслями, Пандора пересекла чердак и подняла крышку люка, чтобы спуститься вниз.
— Тарантелла? — окликнула она паучиху через плечо. — Спасибо тебе за совет. Попробую путь к его сердцу через желудок — тут промаха не будет.