Чистое сердце

ГЛАВА XXI. Сандоваль

— Да, — сказал Ягуар через минуту, — это письмо было целиком написано рукой Кармелы. И знаете, что оно содержало? Хотите это узнать? Американец огляделся.

— Э! — воскликнул Ягуар с жаром. — Это не важно. Эти храбрые парни — наши друзья, и притом друзья верные и преданные. Зачем же скрывать от них то, что завтра я вынужден буду им сказать.

Джон Дэвис поклонился.

— Вы неправильно поняли мою мысль, — сказал он. — Я боюсь не тех, которые слушают здесь, а тех, которые могут подслушать снаружи.

Молодой человек покачал головой.

— Нет, нет, — сказал он, — не бойтесь никого, Дэвис, старый дружище. Никто нас не подслушает.

— Тогда читайте скорее письмо, я хочу узнать его содержание.

Несмотря на то, что предрассветные сумерки перекрасили горизонт всеми цветами радуги, свет был не настолько силен, чтобы можно было читать без дополнительного освещения. Ланси схватил светильник, у которого фитиль обуглился и не давал большого света, снял с него пальцами нагар и поднял на высоту лица Ягуара.

Последний после минутного колебания вынул из бокового кармана своей замшевой куртки грязную смятую бумагу, развернул ее и прочел:

Командиру техасских вольных стрелков, прозванному Ягуаром.

Если вы и в самом деле питаете ко мне то сочувствие, которое так часто хотели доказать, спасите меня, спасите дочь вашего друга! Выйдя из Гальвестона на поиски моего отца, я попала в руки своего самого жестокого врага. Единственная моя надежда заключается в двух людях: в вас и полковнике Мелендесе. Мой отец слишком далеко, чтобы я могла надеяться на незамедлительную помощь с его стороны. Да к тому же его жизнь для меня слишком дорога, чтобы я согласилась рисковать ей, несмотря на все, что может произойти. Я надеюсь на вас, как на Бога! Неужели вы обманете мои надежды?

Несчастная Кармела.

— Гм! — прошептал американец. — Это все?

— Нет, — ответил молодой человек, — есть еще другое письмо, приложенное к первому.

— От Кармелы?

— Нет.

— А от кого же?

— Не знаю, оно не подписано.

— И вы никого не подозреваете?

— Может быть. Но до того как я вам скажу, кого подозреваю, не лишним будет вам прочесть это второе письмо.

— Зачем?

— А чтобы узнать, разделяете ли вы мое мнение и подтверждают ли ваши подозрения мои?

— Хорошо, я понимаю вас. Читайте.

Ягуар взял бумагу, уже наполовину сложенную, и прочел:

Это письмо, приготовленное в двух экземплярах, адресовано доньей Кармелой к двум лицам: сеньору Ягуару и полковнику Мелендесу. Второй экземпляр еще не вручен: я ожидаю ответа Ягуара. От него зависит не только спасение девушки, но и успех дела, за которое он так храбро борется. Для этого он должен сделать очень простую вещь, а именно: отправиться между восемью и девятью часами утра в Гуэва дель-Венадо. Знакомый ему человек выйдет из грота и сообщит, на каких условиях он согласен помочь в этом предприятии.

Имеющий уши — да слышит!

Ягуар сложил бумагу и положил в карман своей куртки.

— Это все? — спросил американец.

— На этот раз все, — ответил молодой человек. — И что вы думаете об этом послании?

— By God! Я думаю, что человек, писавший это письмо и вручивший вам его, — одно лицо.

— Согласен с вами, я думаю то же. Что я должен делать, по вашему мнению?

— А! Этот вопрос сложнее, чем первый!

— Подумайте, ведь это касается Кармелы.

— Я это хорошо понимаю. Но представьте себе, что это свидание может оказаться западней!

— С какой целью?

— Чтобы захватить вас, by God!

— Ну, а потом?

— Что, потом?

— Предположим, это западня, и что из этого следует?

— Прежде всего, вы станете пленником, а Техас лишится одного из самых преданных защитников. Словом, я бы не пошел — это мое прямое и откровенное мнение. — И обратившись к присутствующим, молчавшим с момента начала разговора, американец спросил: — Сеньоры, как вы думаете?

— Было бы безумием довериться человеку, которого никто не знает и у которого могут быть дурные намерения, — сказал Ланси.

— Не надо идти туда, — настаивал Квониам.

— Газель — самое глупое из животных, и все же инстинкт заставляет ее избегать охотников, — сказал поучительно вождь команчей. — Мой брат останется с друзьями.

Ягуар большими шагами ходил по шалашу, с лихорадочным нетерпением выслушивая мнения друзей, очевидно, противоречащие его собственному.

— Нет, — горячо сказал он, внезапно остановившись, — нет, я не оставлю донью Кармелу, если она обращается ко мне за помощью, это было бы подлостью. Я не подвергну ее опасности. Что бы ни случилось, я отправлюсь в Гуэва дель-Венадо.

— Хорошенько подумайте, мой друг, — сказал Джон Дэвис.

— Мое решение непреклонно: я хочу спасти донью Кармелу, пусть даже с опасностью жизни.

— Вы не сделаете этого, мой друг, — возразил тихо американец.

— Я не сделаю этого? Почему?!

— Потому что честь вам это запрещает, потому что рядом с сердцем стоит долг, рядом с личными чувствами стоит общее благо. Потому что как командир, поставленный во главе отряда, вы отвечаете за спасение армии; потому что, если вы погибнете или попадете в плен, армия техасцев может погибнуть или, по крайней мере, оказаться в опасности. Вот почему, мой друг, вы этого не сделаете.

Ягуар опустил голову и в отчаянии сел на скамью.

— Но, Боже, что же делать? Что делать? — прошептал он.

— Надеяться! — ответил Джон Дэвис. Он сделал своим друзьям знак, по которому они встали и вышли из шалаша, затем продолжал: -Ягуар, мой друг, мой брат, неужели мне надо вселять в вас бодрость, — в вас, человека с сердцем льва, которого бедствия никогда не заставляли склонять голову! Неужели вы посмеете поставить на одну доску любовь к женщине и преданность отечеству? Осмелитесь ли вы оплакивать погибшую любовь, возлюбленную, находящуюся в плену или мертвую, когда ваша отчизна изнемогает под непрерывными ударами притеснителей? Если вы поддадитесь слабости, если вы только поколеблетесь, не сможете довести до конца свое самопожертвование, ваша отчизна, мать, которая по справедливости должна быть вам так дорога, которая пролила самую светлую, самую драгоценную кровь в этой безнадежной борьбе, завтра же может оказаться навсегда погребенной по вашей вине под трупами своих детей! Брат, брат, этот час — высший и последний. Надо победить — или умереть во имя общего спасения! Общие интересы должны возобладать над личными страстями. Колебаться здесь — быть изменником! Встряхнитесь, брат, и не бесчестите себя недостойной вас слабостью!

Молодой человек вскочил как ужаленный, услышав эти резкие слова. Взгляд его потух, но вслед за тем грустная улыбка промелькнула на прекрасном лице.

— Спасибо, брат! — сказал он, схватив руку Джона Дэвиса и крепко пожав ее. — Спасибо за напоминание о моем долге. Я умру на своем посту!

— Ах! Наконец-то я вас узнаю, — радостно воскликнул американец. — Я был уверен, что ваше сердце не останется глухим к зову отчизны и вы до конца исполните ваш славный долг.

Молодой человек глубоко вздохнул и не нашел в себе силы ответить на похвалу, которую в глубине души считал незаслуженной.

В это мгновение снаружи послышались бряцанье оружия и топот лошадей.

— Что там происходит? — спросил Ягуар.

— Не знаю, — ответил американец, — но думаю, что нам не замедлят сообщить это.

Действительно, на вопрос часового: «Кто идет?» — снаружи что-то ответили, затем незнакомый всадник въехал в лагерь.

— Парламентер, — сказал Ланси, появляясь у входа в шалаш.

— Парламентер? — повторил Ягуар, бросая на Джона Дэвиса удивленный взгляд.

— Может быть, это помощь, которую вам посылает Бог, — ответил американец.

Молодой человек недоверчиво улыбнулся, но, обращаясь к Ланси, сказал:

— Велите войти.

— Входите, сеньор, — сказал метис, адресуясь к невидимому лицу. — Командир готов принять вас.

Ягуар вздрогнул, узнав вошедшего. Это был Сандоваль, передавший ему накануне письмо.

Сандоваль вежливо поклонился двум людям, находящимся в комнате.

— Вы удивлены, видя меня, кабальеро, не правда ли? — улыбаясь, сказал он Ягуару.

— Признаюсь, — ответил тот, отвечая не менее вежливым поклоном.

— А объясняется все просто: я люблю положения ясные и определенные. В письме, которое я имел честь вручить вам вчера лично, я вам назначил свидание в Гуэва дель-Венадо для обсуждения важных дел, не правда ли?

— Действительно, вы назначили мне свидание.

— Но, — продолжал Сандоваль с отличавшими его непринужденностью и небрежностью, — как только мы расстались, у меня появилась одна мысль.

— Не будет ли нескромностью спросить, какая именно?

— Нисколько. Я подумал, что в настоящих обстоятельствах, принимая во внимание отношения, в каких мы с вами состоим, и то, что я не имею чести быть вам знаком, могло случиться, что вы не окажете мне доверия и заставите меня напрасно мерзнуть, ожидая вас в гроте.

Два инсургента обменялись взглядом, который был перехвачен Сандовалем.

— А-а! — сказал он, смеясь. — Кажется, я угадал верно. Одним словом, я повторю: так как нам надо обсудить важные дела, я решил идти прямо к вам, чтобы не возникло никаких затруднений.

— Вы хорошо сделали, благодарю вас.

— Не за что, я в этом деле заинтересован сам настолько же, насколько и вы.

— Даже если так, ваш поступок остается не менее порядочным. Вы ведь не парламентер?

— Я? Конечно, нет, я только прикрылся этим званием, чтобы легче было проникнуть в ваш лагерь и попасть к вам.

— Все равно, пока вы находитесь между нами, с вами будут обращаться, как с парламентером, и считать вас таковым. Так что можете ничего не бояться.

— Бояться? Чего же? Разве мне не служит ручательством ваша честь?

— Благодарю вас за хорошее мнение обо мне, я его оправдаю. Теперь, если вы не возражаете, перейдем к делу.

— Я ничего другого не желаю, — ответил Сандоваль с некоторым колебанием, бросая подозрительный взгляд на американца.

— Этот кабальеро — мой близкий друг, — сказал Ягуар, перехватив взгляд, брошенный его собеседником, — вы можете говорить при нем совершенно откровенно.

— Гм! — сказал Сандоваль, качая головой. — Моя мать, святая женщина, повторяла мне всегда, что если двоих достаточно для исполнения какого-либо дела, то незачем прибавлять третьего.

— Ваша мать была права, мой любезный, — сказал, смеясь, Джон Дэвис. — Если вы возражаете против моего присутствия здесь, я удалюсь.

— Мне совершенно все равно, будете вы меня слушать или нет, — ответил Сандоваль беспечно. — Если я так говорю, то только для сеньора, которому может не понравиться, что другой услышит то, что я ему собираюсь сказать.

— Если это единственная причина, то вы можете говорить, потому что, повторяю, у меня нет тайн от этого кабальеро.

— Хорошо, этим все сказано, — продолжал Сандоваль.

Он сел на скамью, скрутил сигаретку из маисовой соломы, зажег ее от светильника, который стал теперь ненужен, поскольку наступил день и в комнате с минуты на минуту становилось все светлее, и, непринужденно выпуская клубы густого дыма изо рта и носа, сказал:

— Сеньоры, вы должны знать, что я — признанный вожак многочисленной и храброй армии изгнанников или беглецов, если хотите, которых так называемые честные люди в городах ошибочно называют степными разбойниками.

При этом странном заявлении, сделанном с циничной непринужденностью, оба слушателя вздрогнули и посмотрели друг на друга с изумлением.

Разбойник заметил это и, в душе довольный произведенным эффектом, продолжал:

— Вам нужно знать мое социальное положение, чтобы понять то, что за этим последует.

— Хорошо, — перебил Джон Дэвис, — но что вас заставило обратиться к нам?

— Две важные причины, — ответил откровенно Сандоваль. — Первая — желание отомстить, а вторая — желание хорошо заработать, продав вам как можно дороже помощь отряда, которым я имею честь командовать, состоящего из тридцати хорошо вооруженных всадников.

— Продолжайте, но будьте кратки: время не терпит.

— Не бойтесь, в делах люди понимают друг друга с полуслова. Я не болтлив. Сколько вы мне заплатите за помощь моего отрада?

— Я не могу лично решать такие вопросы, — ответил Ягуар, — а должен доложить об этом главнокомандующему.

— Совершенно справедливо.

— Назовите только требуемую сумму, я сообщу об этом генералу, а он решит.

— Отлично. Вы мне даете пятьдесят тысяч пиастров. Половину — вперед, остальное — после выигранной битвы. Вы видите, я не требователен.

— Ваша цена нам подходит, но как мы свяжемся с вами?

— Ничего нет легче: когда вы захотите поговорить со мной, вы повяжете красные перевязи на копья ваших кавалеристов, я со своей стороны сделаю то же, когда мне понадобится сообщить вам что-нибудь важное.

— Решено. Ну, а теперь поговорим о другом деле.

— Вот оно. Однажды монах по имени отец Антонио прислал ко мне раненого.

— Белого Охотника За Скальпами? — воскликнул Джон Дэвис.

— Вы его знаете? — спросил разбойник.

— Да, продолжайте.

— Он — смелый негодяй, не так ли?

— Я тоже так думаю.

— Хорошо. Итак, я принял его, как брата и как мог ухаживал за ним. Знаете ли вы, что он сделал?

— Нет, честное слово.

— Он хотел восстановить моих товарищей против меня и занять мое место.

— Ого, это уже чересчур.

— Не правда ли? К счастью, я наблюдал за ним, и мне удалось отразить удар. Тем временем генерал Санта-Анна предложил мне поступить волонтером к нему на службу.

— А! — прошептал Ягуар с отвращением.

— Это было не слишком соблазнительно, — продолжал разбойник, не поняв восклицания молодого человека, — но у меня появилась одна мысль.

— Какая?

— Та, которую я только что имел честь открыть вам.

— А, очень хорошо…

— Итак, я выбрал тридцать отважных парней и решил соединиться с мексиканской армией. Caspita! Вы понимаете, мне заплатили.

— Еще бы, это было как нельзя более справедливо.

— Мне стоило большого труда увезти с собой этого дьявола, но я не хотел оставлять его без присмотра, вы понимаете?

— Я думаю.

— До последнего времени мы двигались довольно спокойно, но тут, участвуя в постоянных стычках, я захватил молодую девушку, которую сопровождали только трое наемников, бросивших ее при первых выстрелах. Она хотела догнать техасскую армию.

— Бедная Кармела, — прошептал Ягуар.

— Не жалейте ее, наоборот, радуйтесь, что она попала в мои руки. Кто знает, что могло бы с ней случиться в других руках.

— Это правда, продолжайте.

— Я собирался отпустить бедную девушку идти своей дорогой, но Белый Охотник За Скальпами воспротивился этому; кажется, он ее узнал, так как при виде ее воскликнул: «Ого! На этот раз она не ускользнет от меня». Это понятно, не правда ли?

Оба собеседника кивнули утвердительно.

— Но пленница принадлежала мне, так как я захватил ее.

— А! — сказал Ягуар, вздохнув с облегчением.

— Да, я ни за какую цену не согласился уступить ее Охотнику За Скальпами.

— Хорошо, очень хорошо, вы — честный человек!

Разбойник скромно улыбнулся.

— О, я вполне чистосердечен. Мой товарищ, видя, что я не хочу уступить свою пленницу, предложил мне сделку!

— Какую?

— Он предложил мне двадцать пять унций золотом, с условием, что я никогда не возвращу свободу моей пленнице.

— И вы их приняли? — воскликнул Ягуар с живостью.

— Черт возьми! Дело — делом, двадцать пять унций золотом — это кругленькая сумма

— Негодяй! — воскликнул молодой человек, вскочив в ярости.

Джон Дэвис удержал его и заставил сесть.

— Терпение! — сказал он.

— Гм! — пробормотал Сандоваль. — Вы чертовски вспыльчивы. Я обязался не возвращать ей свободу, это правда, но не брал обязательств мешать ее бегству. Не говорил ли я вам, что у меня была задняя мысль?

— Правда.

— Девушка меня растрогала — она плакала. Глупо, но я не могу видеть плачущих женщин с того дня, когда… впрочем это к делу не относится, — сказал он, спохватившись. — Итак, она назвала мне свое имя и рассказала свою историю. Я был растроган против воли, тем более что увидел возможность отомстить.

— Значит, вы мне предлагаете ее похитить?

— Именно.

— Сколько же вы с меня за это просите?

— Ничего, — ответил разбойник, с великолепным пренебрежительным жестом.

— Как, ничего?

— Ах, Боже мой, ровно ничего.

— Не может быть!

— Это так, только я вам предложу два условия.

— Ага! Вот оно что.

Бандит молча улыбнулся.

— Посмотрим, что это за условия, — продолжал молодой человек.

— Чтобы никакая тень подозрения не пала на меня, вы похитите молодую девушку во время первой битвы, когда я перейду на вашу сторону. Не бойтесь, это время наступит скоро, если верить некоторым признакам.

— Так и быть, согласен. Какое же второе условие?

— Второе условие — поклянитесь, что вы освободите меня от Белого Охотника За Скальпами, убив его каким бы то ни было образом.

— Еще раз так и быть. Клянусь, но позвольте один вопрос.

— Говорите.

— Если ваша ненависть к этому человеку так сильна, отчего вы не убьете его сами? Я думаю, случаев к этому представлялось достаточно.

— Конечно, я сто раз мог это сделать.

— Почему же вы этого не сделали?

— Хотите знать почему?

— Да.

— Потому что человек этот — мой гость, он спал под моей крышей со мной рядом, ел и пил за моим столом. Но то, что запрещено мне, могут сделать за меня другие. Итак, до свидания, сеньоры. Когда вы мне дадите окончательный ответ?

— Сегодня же вечером: через несколько часов я увижу генерала.

— До вечера!

И любезно поклонившись обоим приятелям, он спокойно вышел из шалаша, сел на лошадь и пустился галопом в деревню, оставив обоих друзей пораженными его необыкновенным бесстыдством и полной испорченностью.