Чистое сердце

ГЛАВА V. Перед сражением

Джон Дэвис почти тотчас же опомнился.

— А-а! — воскликнул он. — Так это вы, святой отец?!

— Вы не ожидали встретить меня здесь?

— Признаюсь, я нисколько не удивлен! Ваше место, по-моему, везде, где есть какая-либо западня, а потому очень естественно, что вы здесь.

— Вы поступаете дурно, Джон Дэвис, когда оскорбляете людей, не зная наверняка, каковы их намерения.

— Как так? Намерения эти ясны в настоящую минуту.

— Вы можете ошибаться.

— Не думаю. Впрочем, скоро все разъяснится.

— Что вы собираетесь делать?

— Вы видите, я схожу с лошади.

Американец действительно сошел с лошади, взял в обе руки по пистолету и приблизился к монаху совершенно спокойным шагом и с приятной улыбкой на лице.

— Почему вы не уезжаете? Почему вы не следуете моему совету? — спросил отец Антонио.

— По двум причинам, дорогой сеньор. Первая — та, что вы не имеете права давать мне ни советов, ни приказаний; вторая — что мне желательно присутствовать при маленьком злодействе, которое вы, без сомнения, замышляете.

— Так вы намереваетесь…

— Я намереваюсь защитить моего друга, by God! — воскликнул американец пылко.

— Как? Вашего друга? — спросил монах с удивлением. — Несколько минут тому назад вы старались убить его!

— Дорогой сеньор, — сказал на это с усмешкой Джон Дэвис, — во всяком разговоре есть оттенки, которых, к несчастью, вам никогда не постигнуть. Поймите меня хорошенько: я хочу убить этого господина, но я не соглашусь на то, чтобы над ним было совершено злодейство. Это ясно, кажется, by God!

Отец Антонио разразился смехом.

— Странный вы человек, — сказал он.

— В самом деле? — возразил ему американец и, повернувшись к своему противнику, стоявшему все время совершенно спокойно, продолжал: — Дорогой полковник, мы позднее продолжим интересную беседу, которую этот достоуважаемый святой отец так неудачно прервал. Что же касается настоящей минуты, то позвольте мне возвратить вам один из пистолетов, которые вы так великодушно одолжили мне. Нет ни малейшего сомнения в том, что эти негодяи убьют нас, но мы, по крайней мере, будем иметь удовольствие покончить предварительно с двумя или тремя из них.

— Благодарю вас, мистер Дэвис, — сказал на это полковник, — я другого и не ожидал от вас. Я принимаю ваше предложение так же чистосердечно, как вы его мне сделали.

С этими словами полковник взял пистолет и зарядил его. Американец стал рядом с полковником и, насмешливо поклонившись незнакомцам, произнес:

— Сеньоры кабальеро, вы можете напасть на нас, когда вам заблагорассудится. Мы готовы храбро встретить ваше нападение.

— Так это действительно серьезно?! — воскликнул отец Антонио.

— Как — действительно ли это серьезно? Вопрос мне кажется чересчур наивным. Вы находите, что теперь время и место для шуток?

Монах пожал плечами, и повернувшись к сопровождавшим его людям, сказал:

— Ступайте! Уезжайте отсюда. Через час я последую за вами в то место, которое вам известно.

Незнакомцы, кивнув головами в знак согласия, почти мгновенно исчезли в кустарнике. Тогда монах, бросив на землю все находившееся при нем оружие, подошел вплотную к американцу и полковнику.

— Что ж, вы и теперь еще продолжаете опасаться? — сказал он им. — Теперь я в ваших руках!

— Что все это значит? — воскликнул Джон Дэвис, опуская свой пистолет.

— Если бы вы не приняли меня за разбойника, а дали бы себе труд подумать немного, вы бы поняли, что я имел в виду только одно — помешать вашему ожесточенному поединку, что и случилось благодаря моему счастливому вмешательству.

— Но каким образом очутились вы здесь в эту минуту?

— Все это — результат простой случайности. Получив приказание от вашего командующего наблюдать за действиями противника, я расставил посты по всем дорогам, чтобы захватить в свои руки всех праздношатающихся, которые осмелятся появиться здесь.

— Так вы не питаете ни ко мне, ни к полковнику никакого злого чувства?

— Может быть, — ответил монах нерешительно, — я и не совсем забыл ваше недостойное обращение со мной, но я, по крайней мере, отказался от мысли мстить вам за это.

С минуту подумав, Джон Дэвис протянул монаху руку и сказал:

— Вы честный монах! Я вижу, что вы верны данному вами слову исправиться; я очень сожалею о своем поступке.

— В свою очередь, сеньор, я также скажу вам, — сказал полковник, — что не ожидал от вас такого великодушия.

— Еще одно слово, сеньоры!

— Говорите, — сказали они разом, — мы вас слушаем.

— Обещайте мне отказаться от этой безобразной дуэли и, следуя моему примеру, перестать ненавидеть друг друга.

Вместо ответа противники протянули друг другу руки.

— Отлично! — продолжал монах. — Я счастлив, что вы помирились. Теперь нам надо расстаться. Вы, полковник, садитесь на лошадь и отправляйтесь к вашему лагерю; дорога безопасна, никто не помешает вам доехать до цели. Что касается вас, Джон Дэвис, то вы поедете следом за мной. Ваше долгое отсутствие вызвало беспокойство, которое ваше прибытие, конечно, развеет. Я получил приказание попытаться узнать о вас что-нибудь.

— До свидания, — сказал полковник. — Постарайтесь забыть, сеньор Дэвис, то, что случилось в начале нашего знакомства, и помнить только то, как мы расстались.

— Может быть, полковник, мы и встретимся при более счастливых обстоятельствах, и я буду иметь возможность высказать вам всю симпатию, которую внушает мне ваш открытый и честный характер.

Обменявшись еще несколькими словами и сердечно пожав друг другу руки, они расстались.

Полковник галопом поскакал в Сан-Исидор, тогда как Джон Дэвис и монах столь же поспешно направились в совершенно противоположную сторону.

Было около полуночи, когда полковник Мелендес доехал до передовых постов; там его уже ждал один из адъютантов генерала. В пуэбло было заметно какое-то волнение. Солдаты, вместо того, чтобы спать, как это можно было ожидать в столь поздний час ночи, толпами сновали по улицам; офицеры с озабоченным видом мелькали то здесь, то там. По всему было видно, что готовились к чему-то важному.

— Что здесь происходит, капитан Гютер? — спросил полковник адъютанта.

— Генерал сам скажет вам об этом, полковник! — ответил офицер. — Он ждет вас с нетерпением и уже несколько раз справлялся о вас.

— О-о! Так есть, стало быть, какие-нибудь новости?

— Кажется, да.

Полковник пришпорил лошадь и через несколько минут доехал до домика, служившего квартирой генералу. Весь дом был освещен, кругом стоял невообразимый шум. Не успел генерал заметить полковника, как уже оставил офицеров, с которыми говорил, и поспешно подошел к Мелендесу.

— Наконец-то вы здесь! — воскликнул он. — Я ждал вас с большим нетерпением.

— Что здесь происходит? — спросил полковник, удивленный встречей, которой он никак не ожидал: оставив лагерь в полном спокойствии, он не рассчитывал найти его в шумной тревоге.

— Вы сейчас узнаете, — сказал генерал, и обратившись к офицерам, находившимся в комнате, добавил: — Господа, прошу вас оставаться здесь, я возвращусь к вам через несколько минут. Полковник, следуйте за мной.

И поклонившись всем собравшимся, генерал в сопровождении полковника вышел из комнаты и запер за собой дверь. Оставшись с ним наедине, генерал взял молодого человека за пуговицу его мундира и, устремив на него взгляд, которым он, казалось, хотел проникнуть ему в душу, дружеским тоном проговорил:

— После вашего отъезда нас посетил один из ваших друзей.

— Один из моих друзей? — воскликнул молодой человек.

— Да, по крайней мере, человек этот называет себя вашим другом, — сказал генерал.

— Я знаю в этой стране только одного человека, — сказал полковник прямо, — который, несмотря на большое различие, существующее в наших взглядах, может быть назван этим именем!

— И этот человек?

— Этот человек — Ягуар.

— Вы его любите?

— Да.

— Но ведь это разбойник!

— В ваших глазах, генерал, и с вашей точки зрения весьма возможно, что вы правы, я этого не оспариваю и не осуждаю вас за это. Но я его люблю — он спас мне жизнь.

— Но ведь вы сражаетесь против него?

— Конечно, мы принадлежим к враждующим лагерям, каждый из нас служит делу, которое он по своим убеждениям считает правым. Но если оставить в стороне то, что нас разделяет, окажется, что душой мы тесно связаны друг с другом.

— Я не имею ни малейшего намерения порицать вас за это, мой друг. Наши симпатии не должны находиться в зависимости от наших политических убеждений. Но возвратимся к вопросу, который в данную минуту всего более должен интересовать нас. Повторяю, что во время вашего отсутствия к аванпостам подошел человек и заявил, что он — один из ваших друзей.

— Как странно, — пробормотал полковник, стараясь догадаться, кто бы это мог быть. — Сказал ли он вам свое имя?

— Конечно! Разве я мог бы принять его в противном случае? Да он здесь, в этом доме. Я поместил его в одну из комнат и попросил подождать вашего возвращения.

— Как его зовут, генерал?

— Его зовут Фелисио Пас, — ответил генерал.

— О! — воскликнул с живостью полковник. — Этот человек не солгал, он действительно один из самых дорогих мне друзей.

— Так, стало быть, мы можем питать к нему…

— Самое полное доверие, генерал. Я поручусь за него головой! — пылко воскликнул молодой офицер.

— Меня это тем более радует, — сказал генерал, — что человек этот уверял нас, что имеет в руках средство, которое поможет нам разбить неприятеля наголову.

— Если он вам это обещал, генерал, без всякого сомнения, он это сделает. Вы, по всей вероятности, имели с ним серьезный разговор?

— Нет. Вы понимаете, мой друг, что я не хотел, предварительно не переговорив с вами, выслушивать человека, который легко может оказаться шпионом неприятеля.

— Вы совершенно правы. А теперь что вы намерены делать?

— Выслушать его. Он мне все же сказал достаточно для того, чтобы заставить меня, в случае, если бы это все оказалось правдой, приготовиться действовать по первому сигналу, так что мы не потеряем ни одной лишней минуты.

— Отлично! Стало быть, необходимо выслушать его.

Генерал ударил в ладоши, и в комнату вошел адъютант.

— Попросите дона Фелисио войти сюда, капитан, — приказал ему генерал.

Пять минут спустя бывший мажордом 11 асиенды дель-Меските предстал перед генералом и полковником.

— Простите мне, кабальеро, — сказал генерал с изысканным поклоном, идя ему навстречу, — холодность приема, который был вам оказан. К несчастью, мы живем в такое время, когда настолько трудно отличить друга от. недруга, что часто против своего желания ошибаешься и принимаешь одного за другого.

— Вам не в чем извиняться передо мною, генерал, — возразил Фелисио. — Идя сюда, я знал, что меня ожидает.

Полковник Мелендес сердечно пожал руку своего друга. Для таких людей, как эти двое, длинного объяснения не требовалось, они поняли друг друга с первого слова.

Беседа их тянулась очень долго и закончилась поздней ночью, или даже, вернее, под утро. Часы пробили четыре, когда генерал отпер двери комнаты, в которой они все трое замкнулись, и проводил своих гостей до самого выхода.

Что произошло во время этого продолжительного разговора, никто не знал. Ничто не выдало планов, составленных генералом, полковником и его другом.

Офицеры и солдаты сгорали от любопытства, которое еще более усилилось приказанием генерала немедленно сняться с лагеря.

Полковник проводил дона Фелисио до передовых постов, и там они расстались, дружески пожав друг другу руки и обменявшись только двумя словами. Эти слова были: «до свидания».

После этого полковник карьером возвратился в лагерь, тогда как дон Фелисио таким же быстрым аллюром направился к соседнему лесу и вскоре скрылся в нем.

Возвратившись в свою часть, полковник приказал тотчас же трубить сбор и, не ожидая ничьих приказаний, став во главе пятисот кавалеристов, покинул селение. Все это происходило приблизительно около пяти часов утра. Солнце уже вставало на безоблачном небе, отливавшем пурпуром и золотом и предвещавшем великолепный день.

Генерал, заняв наблюдательный пункт на верхнем этаже своего дома, стал внимательно следить в подзорную трубу за быстрым движением отряда, которым командовал полковник. Менее чем через четверть часа отряд не только спустился с холма, но уже перешел вброд довольно широкий приток Рио-Тринидада. Генерал с тревогой следил за этой опасной переправой. Он видел, как солдаты сомкнулись в колонну, как потом по сигналу командира колонна вытянулась, отчего стала похожа на огромную змею, развернувшую свои кольца, затем спустилась в воду и, несмотря на довольно сильное течение, за несколько минут перебралась на противоположный берег. Там после неизбежного минутного замешательства отряд стройными рядами двинулся дальше и вскоре исчез в соседнем лесу.

Когда последний всадник скрылся из поля зрения, генерал отложил в сторону свою подзорную трубу и сошел вниз с серьезным и задумчивым видом.

Мы уже говорили, что гарнизон Гальвестона состоял из девятисот с лишним солдат; весь же наличный состав, включая солдат, занимавших многочисленные маленькие береговые посты, доходил до тысячи пятисот человек.

Полковник Мелендес взял с собой пятьсот кавалеристов, генерал оставил в селении, которое он во что бы то ни стало хотел удержать за собой как удобный стратегический пункт, двести пятьдесят солдат под командой опытного и храброго офицера; таким образом, он мог располагать боевой силой, состоявшей приблизительно из шестисот пятидесяти человек и четырех горных орудий. Сколь ничтожным показался бы для европейца, привыкшего к сражениям, в которых участвуют десятки тысяч людей, такой небольшой отряд! Но для этой страны и такое число солдат имело огромное значение.

Техасская армия, правда, насчитывала в своих рядах четыре тысячи солдат, но люди эти были большей частью плохо вооружены и неопытны в военном деле. Они не были способны сражаться в открытом поле против регулярного войска, а потому и неудивительно, что, несмотря на численное превосходство противника перед отрядом генерала Рубио, последний, как мы должны сознаться, сильно рассчитывал на дисциплину своих солдат и благодаря этой дисциплине надеялся разбить неприятеля, страшного только одним количеством войск, но не качеством их.

Выступление отряда из пуэбло было произведено в образцовом порядке. Генерал приказал обозу оставаться позади отряда, чтобы ничто не затрудняло движения колонны. Каждый кавалерист, по обычаю американцев — обычаю, не укоренившемуся в Европе, — взял на круп своей лошади одного пехотинца, и таким образом скорость движения войск была удвоена. Разосланные по всем дорогам разведчики донесли, что отряд повстанцев двумя колоннами направился к устью Рио-Тринидада с целью занять там позицию и прикрыть наступление к Гальвестону. Взятию Гальвестона было крайне необходимо помешать, потому что если бы инсургентам удалось занять город, то в совокупности с тем, что они уже сделали, захватив «Либертад», они становились бы обладателями значительной части побережья, и тогда уже малочисленная мексиканская армия могла бы оказаться не в силах снова отбросить их. С другой стороны, генерала предупредили, что президент республики генерал Санта-Анна покинул Мексику и шел форсированным маршем во главе тысячи двухсот солдат, чтобы подавить восстание.

О генерале Санта-Анне судили по-разному: одни считали его тонким политиком и человеком боевым (да и он сам был такого же мнения о себе, судя по тому, что называл себя «Наполеоном Нового Света»), враги же приписывали ему строптивый характер и неимоверное честолюбие, обвиняли в том, что он зачастую старался держаться подальше от опасности, и считали его любителем действовать из-за угла и человеком без всяких нравственных принципов.

Что касается нас, то, не вдаваясь в подробное разбирательство личности этого человека, стоявшего у кормила правления, скажем только в двух словах, что мы убеждены в том, что он был бичом Мексики, ускорившим ее разорение, и одним из тех великих зол, которые терзали в продолжение тридцати лет эту несчастную страну.

Генерал Рубио сознавал необходимость нанести противнику решительный удар до момента подхода подкрепления под командой президента республики, — ведь в случае поражения тот, несмотря на полное отсутствие собственной инициативы, неминуемо приписал бы это поражение генералу Рубио. В случае же, если бы мексиканцы остались на поле сражения победителями, честь победы была бы приписана самому президенту.

Инсургенты до этого времени не осмеливались помериться силами с неприятелем в открытую, но события, случившиеся в последнее время, совершенно изменили положение вещей. Командиры повстанческих отрядов, опьяненные неизменной удачей, завладев без единого выстрела одним из главных портов Техаса, почувствовали, наконец, необходимость выступить против неприятеля в открытом бою, покончив войну из засад. Кроме того, они надеялись одержать над противником блистательную победу. Они понимали, что своей удачей обязаны исключительно собственной смелости и беспримерной дерзости. Не без основания опасались они того момента, когда им придется поставить лицом к лицу с испытанной мексиканской армией свою шайку неопытных ополченцев. Поэтому инсургенты по мере возможности старались отдалить эту решительную минуту, когда могла пасть навсегда их самая дорогая надежда на независимость, за которую они боролись с беспримерной настойчивостью и смелостью целых десять лет. Они желали, чтобы их волонтеры до столкновения с регулярными войсками научились дисциплине и приобрели ту военную закалку, без которой самая многочисленная и храбрая армия — не что иное, как смешение разнородных, ничем не связанных элементов, то есть толпа.

После того как мексиканцы оставили порт, военачальники техасской армии держали между собой серьезный совет относительно того, какие принять меры, чтобы из-за какого-нибудь неосторожного шага не потерять тех преимуществ, которые они получили таким чудом. Ими было решено в общих чертах, что основные силы займут Гальвестон, где их приведут в надлежащий боевой порядок, обучат, насколько это возможно, военному искусству. Только одни вольные стрелки будут высланы в разных направлениях для занятия постов, откуда они постоянными внезапными нападениями станут беспокоить мексиканцев. Таким образом, очевидно, главной заботой техасцев было постараться по возможности избегнуть открытого столкновения с неприятелем и войти в Гальвестон без единого выстрела.

Вот каково было положение обеих воюющих сторон. Техасцы старались во что бы то ни стало избегнуть генерального сражения, которое генерал Рубио, напротив, горел желанием им дать.

Всего четыре мили отделяли неприятелей друг от друга, и генерал совершенно отчетливо видел в подзорную трубу бивачные огни техасского войска.

Между тем полковник Мелендес продолжал двигаться со своим отрядом. Подъехав к кресту, к тому месту, где у него накануне состоялся ожесточенный поединок с Джоном Дэвисом, полковник с большим вниманием лично произвел рекогносцировку окружающей местности. Затем, удостоверившись в том, что ни одного неприятельского стрелка не было в засаде, он приказал солдатам спешиться и уложить лошадей на землю, завернув им головы в попоны, чтобы они не ржали.

Когда все эти меры предосторожности были приняты, солдаты залегли в кустах с ружьями наготове, причем им было приказано оставаться совершенно неподвижными.

Генерал Рубио шел со своим отрядом стороной, что дало ему возможность миновать развилку, на которой находился крест. Спустившись с холма, отряд его быстро подошел к берегу реки.

Мы уже сказали, что берега Рио-Тринидада в некоторых местах круты и окаймлены по откосу великолепными лесами. В этих-то лесах, на расстоянии двух пушечных выстрелов от того места, где генерал высадил свои войска, он оставил в засаде одну треть своей пехоты; остальных людей он, разделив их на два отряда, разместил в кустах по обеим сторонам дороги, причем, по обычаю американцев, солдаты должны были залечь в траву, чтобы их не было заметно.

Четыре горных орудия поставили на вершине небольшого холма, который возвышался над местностью, а кавалерия, разделенная также на две части, охраняла орудия.

Шум, вызванный этим передвижением и расположением войск, мало-помалу стих, и местность вновь приняла свой прежний пустынный и безмятежный вид. Генерал Рубио так ловко распорядился войсками, что отряд его вдруг стал совершенно невидимым.

Когда на совете военачальников армии техасцев было решено укрепиться в Гальвестоне, вопрос о том, каким способом привести это намерение в исполнение, вызвал горячие споры. Ягуар придерживался мнения, что необходимо переправить войска на бриге, на корвете и на других маленьких судах, которые должны быть собраны для этой цели. К несчастью, этот вполне разумный совет не мог быть приведен в исполнение благодаря предосторожности, принятой генералом Рубио, завладевшего всеми легкими судами. Для того, чтобы вновь собрать необходимое число судов, инсургенты должны были бы потратить слишком много времени, а потому техасцы решили воспользоваться неприятельскими судами, брошенными ими на берегу.

По какой-то роковой случайности совет не захотел поверить словам Джона Дэвиса, уверявшего, что генерал Рубио, укрепившись на очень выгодной позиции, не даст им беспрепятственно завладеть судами, что он бросил эти суда нарочно, чтобы заманить неприятеля в ловушку, где ему будет легко с ним справиться. К сожалению, таинственная личность, о которой мы уже говорили, одна только имела право приказывать, а доводы, представленные Джоном Дэвисом, не убедили ее. Обманутый своими шпионами, человек этот был уверен, что генерал Рубио далек от мысли снова занять Гальвестон и не станет предпринимать каких-либо наступательных действий, прежде чем дождется подкрепления под командой генерала Санта-Анны, а также считал, что мексиканцы заняли пуэбло исключительно с целью обеспокоить этой военной хитростью мятежников.

Это непростительное заблуждение послужило причиной бесчисленных несчастий.

Командирам было отдано приказание наступать, и им оставалось только повиноваться. Хотя это ошибочное решение и было принято, его стали выполнять с большой осторожностью. Бригу и корвету было отдано приказание стать на рейд как можно ближе к берегу, чтобы перекрестным огнем защищать посадку войск от мексиканцев, пожелай они воспротивиться этому. Небольшие мобильные группы были высланы вперед и находились на флангах армии, чтобы очищать ей проход, уничтожая все мелкие посты, которые неприятель расставил вдоль берега. Четыре человека возглавили сильный отряд конных стрелков. Это были Ягуар, отец Антонио, Эль-Альферес и… дон Фелисио Пас, которого, конечно, читатель не ожидал встретить под знаменем мятежников и которого он видел всего несколько часов назад в мексиканском лагере, где он, запершись в комнате, вел продолжительную беседу с генералом Рубио и полковником Мелендесом.

Этим четверым было приказано от имени командующего производить самую тщательную рекогносцировку местности, чтобы не быть захваченными врасплох. Эль-Альферес двинулся вправо, отец Антонио влево, Ягуар остался в арьергарде, а дон Фелисио Пас во главе шестисот кавалеристов составил авангард.

Скажем несколько слов о солдатах, находившихся под командой бывшего мажордома асиенды дель-Меските. Эти солдаты, набранные самим доном Фелисио из пеонов 12, ранее служивших на асиенде, были индейцы, в большинстве своем люди полудикие, сражавшиеся как львы по приказанию командира, которому они были вполне преданы. Они слушались только его одного и не желали повиноваться другим вожакам повстанцев. С того времени как дон Фелисио присоединился к армии мятежников со своими охотниками, он оказал инсургентам немало услуг, а потому за короткое время заслужил всеобщее доверие. Мы скоро увидим, был ли он достоин этого.

Благодаря странной случайности обе армии снялись с лагеря в одно и то же время и почти в один и тот же час шли навстречу друг другу, не подозревая, что через два часа встретятся лицом к лицу.