Горький писал: "Всем хорошим в себе, я обязан книгам". Но это
Горький. Мао Цзе Дуну принадлежит другая фраза: "От книг глупеют".
Кто из них прав?
В теплотехнике, которую мы начали изучать со второго курса, есть раздел, в общем-то не обязательно нужный для тех, кто собирался в мои времена посвятить себя работе на тепловых электростанциях.
Раздел носил название "К критике буржуазных воззрений о тепловой смерти Вселенной".
Поняв буквально, будто речь идет о перегреве космоса, я несколько раз перечитал раздел. Нет, не о перегреве Вселенной, писал критикуемый Клаузиус. Ибо то, что не имеет конца, перегреть невозможно.
Клаузиусу ставился в ошибку вывод о том, что "Энтропия Вселенной стремится к некоторому максимуму". Грубо говоря, теплофизик предсказывал выравнивание температур в космическом пространстве, что и было равносильно утверждению о неизбежности его тепловой смерти.
Материалисты в обоснование надежного будущего для Вселенной закладывали самый туманный и ничем не подтвержденный закон сохранения энергии: в разделе заявлялось, что в мире протекают не только процессы безвозвратного рассеивания энергии, но и обратные процессы, в результате которых происходят возрождение жнергия, ее концентрация.
Приводилась ссылка на Энгельса. Именно он первым высказал мысль о том, что излученная звездами в космическое пространство материя должна вновь сконцентрироваться и дать начало новому круговороту материи.
Клаузиус вывел в свет понятие "энтропия". Чтобы понять, что это такое, надо было внимательно, с самого начала, прочитать термодинамику.
Я прочел определение: "Энтропия есть функция вероятностного состояния". Ничего не понял кроме одного: с этой штукой возможно все. То есть Клаузиусу можно было попенять еще и за неумение объяснить простым людям свою догадку на пальцах.
Что такое энтропия? Похоже на атропин. Атропином расширяют зрачки глаз и колят для скорейшего высушивания послеоперационных ранок.
Атропин, атрофин. С атрофином тоже возможно все. И что? Да ничего.
Словом, атрофия Вселенной стремится к некоторой засухе.
Вдохновляющим в названии и в самом содержании параграфа оказалось для меня следующее. Раз, теплотехники, отложив в сторону рассуждения о циклах паросиловых установок, выходят за границы общеинженерного курса напрямую во Вселенную, то значит, не такая уж теплотехника и общеинженерная дисциплина. И то, что энергетика, где мне предстояло работать после института, полностью держится на теплотехнике, делало в моих глазах будущую специальность не столь уж безнадежно нудной.
" Не гони, да не гоним будешь".
Матушка боялась злословия или насмешек по поводу непонятных вещей. Стоило мне или кому из братьев посмеяться над передрягами кого-либо из знакомых, то мама с паническими глазами предупреждала:
– Ой бай! Озынын басына келед.
Можно ли накликать на свою голову несчастья злоречивостью?
У меня из головы не выходил случай на скамейке, когда по злобе я наговорил младшему Кондрату про его брата Витьку и уже позже иногда думал, что мои слова на скамейке не прошли бесследно для судьбы
Доктора.
…Москва выделила Казахскому отделению Литфонда "Москвич-412".
Папа, все мы были довольны. Теперь у нас под задницей персональный аппарат. На моквичонке папа, мама и я однажды съездили после работы в колхоз имени Калинина и думали, что это только начало. Но не прошло и месяца, как машина неожиданно сломалась и встала на капитальный ремонт.
На секретариате правления Союза писателей проходил отчет деятельности Литфонда за истекший период. Когда дошло до вопроса, почему вдруг новая машина сломалась, встал писатель Духан Атилов и указал на виновника:
– Машину сломал сумасшедший сын Абдрашита Улан.
Члены правления почувствовали неловкость и промолчали. Духан заслуженный литератор и если кто и был на правлении из сочувствующих отцу, то и тот не хотел связываться с Атиловым. А потом, возможно
Духан и прав. Может и в самом деле сломал москвичонок Ситка? Поди, теперь разберись.
Папа вернулся с работы в состоянии грогги, и, не раздеваясь лег на кровать. Прошло еще полчаса. Отец разделся и молча лежал, глядя в потолок.
Мама подошла к нему.
– Тур. Сен умыттын ба? – матушка напомнила о приглашении на писательский банкет в ресторане "Иссык". – Шахырыгу бару керек.
– Никуда я не пойду.- сказал отец.
Мама заговорила по-русски:
– Вставай! Наши враги только ждут и смеются. И если мы с тобой не пойдем, то…
– Я сказал, не пойду.
– Прошу тебя, вставай… – сказала матушка и добавила зло и решительно. – Назло врагам!
С чего это мама решила, что Атилов наш враг? Отец и Духан в разных весовых категориях. В чем они могли соперничать? Обычный злой человек сказал привычную для себя речь.
Я вспомнил, как Джон обыграл в карты его среднего сына Ивана и подумал: " Да нет, за такие дела не мстят".
Тут что-то другое.
С банкета родители пришли в двенадцатом часу. Папа прошел в спальню. Мама щелкала семечки на кухне.
– Как папа? – спросил я.
– Хорошо. – спокойно ответила матушка.
– Как прошел банкет?
– Тамадой был Сырбай. – Мама сгребла в кучу шелуху. – Он всем показал кто твой отец.
– Что он показал?
– В ресторане все знали, как Духан убил твоего отца и Сырбай дал слово твоему отцу раньше Духана, Сейтжана и других…
– Ну и что?
– Как ну и что? Духан и Сейтжан старше твоего отца на пять лет.
– Какая разница кто после кого держит тост?
– Э-э…- со значением сказала мама. – Это большая разница.
Сырбай Мауленов, один из секретарей Союза писателей и главный редактор журнала "Жулдыз".
"Но дело не в этом". А дело в том, что спустя год старший сын
Атилова Ревель очутился в третьем отделении Республиканской психиатрической больницы по поводу тяжелой депрессии. А еще через три года покончил с собой.
Что я подумал, когда через год узнал, что самый благополучный из детей Атиловых заболел? На короткий момент возникло неясное ощущение, что шизофрения это не только болезнь и что кто-то – неизвестно кто – приглядывает не только за шизиками, но и за совершенно здоровыми людьми.
Ощущение посетило на мгновение и тут же ушло.
Злорадствовать по поводу начинавшегося выравниваться баланса несчастий в двух семьях я на всякий случай поостерегся. Мало ли что.
И вообще было не до Духана с его детьми.
В 69-м получил два года усиленного Доктор. Родители подсуетились и брата перевели на химию. На поселение Доктора этапировали в
Джамбул, брат жил в общежитии для химиков и время от времени приезжал на выходные домой.
Джон не выходил из дома. Смотрел телевизор, читал книги, газеты.
А до посадки Доктора на два года усиленного произошло вот что.
Не помню из-за чего я повздорил с Джоном. Разозлился и крикнул:
– Урод!
Джон вопросительно-виновато посмотрел на меня и спрятал глаза вниз.
Подлетел Доктор и, гневно сверкнув глазами, замахнулся на меня.
– У-у-бью!
С убийством Доктор опоздал. Дело было уже сделано.
С 69-го года мама уговаривала жениться Шефа. Уговоры на брата не действовали. Мало того, спустя год, заметил я, Шеф потерял интерес к женщинам. С 70-го у меня возникли подозрения, что и его постигла моя участь. Все говорило за то, что у Шефа неожиданно вдруг непоправимо ушел в отставку член Политисполкома Коминтерна. Катастрофе имелись причины – серьезные черепно-мозговые травмы, полученные в драках, так или иначе должны были оставить свой след. Хотя и не обязательно.
Так думал я, пока (это было уже на новой квартире) не стал нечаянным свидетелем одной сцены, которая опровергала догадку о полном бессилии брата.
Что же на самом деле происходило с ним?
Шеф загорелся идеей поехать на Байкал. Много говорил о том, как соберется, снимется с кентами и высадится на берегу озера. "Зачем, – думал я, – ему Байкал. Купаться там нельзя, весной и летом комары, а зимой так вообще холод собачий".
Когда в очередной раз он заговорил с матушкой о Байкале, я нечаянно пропел:
– Никогда я не был на Босфоре…
– Я п… тебе дам! – Шеф распсиховался всерьез и не разговаривал со мной три дня.
Почему я вспомнил эпизод с Байкалом?
С осени 69-го Шеф перевелся на заочное и весной следующего года сдал контрольные в деканат. Не помню, зачли ли ему контрольные, только на сессию он так и не собрался.
"Но дело не в этом". В конце концов ошибки на то и существуют, чтобы их совершать. И сами по себе ошибки мало что значат. Все дело в цене, которую человек преисполнен готовности платить за них.
…Вовка Амбал, Мурка Мусабаев, Витька Броневский, три девицы и я сидели за сдвинутыми столами на первом этаже ресторана "Алма-Ата".
Вовка Амбал лениво скучал, Броневский и Мусабаев в полголоса разговаривали, Шеф рассказывал девицам:
– И он им тискает…А они ему отвечают…
Мурка Мусабаев покачал головой и негромко сказал Бронтозавру:
– Ты посмотри на него… Делает вид, что ничего не происходит…
Витька Броневский – тут я вспомнил себя в летом 58-го, когда в школьном актовом зале на просмотре фидьма "Над Тисой" неожиданно для всех проорал: "Сейчас он крикнет "фас"!- тем же макаром, но только с гадливыми глазами кивнул и подтвердил:
– Да, Мурка… И я том же…
Мурка может и имел право так сказать. Школьный друг болел за
Шефа. Только надо немного думать с кем и что говорить. Мусабаев уже окончил медицинский, проходил ординатуру и постоянно напоминал моему брату, что за образование стоит цепляться хотя бы только потому, чтобы не опуститься.
Броневский тоже вроде бы друг. Росли в одном дворе. Бронтозавр – пристебай из пристебаев – всегда пьет исключительно за чужой счет – сейчас он опять же гулял на деньги Шефа и его друзей. Пил и прятался до момента, пока Мурка по дурости не проговорился. Крысенок
Броневский подумал, что и Мурка Мусабаев такой же, как и он сам.
И, обрадовано, не сообразив, – что я то все вижу и слышу, сказал: "Да, Мурка… И я том же". Сказал злорадно, с ехидством и это еще бы ничего, если бы не глаза, которые, как я уже заметил, обнаружили в себе столько гадливости, что я подумал: "Нуртасей, гони ты их всех…Таких друзей надо за х… и в музей!".
Мурку Шеф бил часто. Бил за язык. Сидят вдвоем, выпивают. Потом бац и Мурка на полу. Уходил Мусабаев домой в слезах и с обещанием больше не приходить, а через день заявлялся вновь и просил прощения.
Шеф по пьянке бил и не виновных. Бил не за язык, а именно за взгляд.
А сейчас сидел и что-то там тискал девушкам и не понимал, что теперь-то тому же Мурке Мусабаеву или Вовке Амбалу, не говоря уже о
Бронтозавре, он давно не друг, а собутыльник, который никак не может и не желает распрощаться с детством.
Когда Шеф избивал Мурку, родители и все остальные злились на
Шефа. Можно ли поднимать руку на близкого друга, даже если он тебя чем-то сильно задел? Сейчас в ресторане я думал: "Мурат, а ведь
Нуртас мало тебя лупил. Ты не друг и даже не баран, ты – созерцатель".
Друзья это та же, что и Байкал – иллюзия.
Многие предавали Шефа. Не предали только два человека. Вовка
Коротя и Искандер.
В 75-м Шефа единственный раз прорвало:
– Да знал бы ты, как иногда мне хочется выброситься с восьмого этажа…
Омир учится в университете на журфаке. В "Вечерке" вышли заметки о том, что где-то в городе сдали очередной дом, а где-то на окраине собираются строить большое парниковое хозяйство.
Бика поступать в институт отказался и работал в санэпидстанции.
В семье Халеловых Бика самый младший. Кроме него и родителей еще четыре брата Женька (Жаксылык), Эдька (Едиге), Кайрат и Канат. Отец
Бики работник министерства, татарка -мама, тетя Фая домохозяйка.
Женьку и Кайрата тогда я еще не видел. Женька жил с семьей,
Кайрат учился в аспирантуре в Симферополе. Канат женился и жил с семьей в доме родителей. Эдьку видел я один раз, когда в его квартире отмечали день рождения Бики. Эдька мужик суетной, разговаривал быстро, не сказать что резкий, но и мягким не назовешь.
Жена его полукитаянка-полурусская, помню, стреляла глазками на пацанов, что пришли к Бике на день рождения.
Полгода спустя Едиге повесился и я, услышав о смерти старшего брата Бики, не догадался сходить к другу. Узнал поздно, после похорон. Пришло в голову, что якобы Бике было бы неудобно видеть меня, потому как форма смерти Эдьки не располагала к соблюдению достойных такому случаю приличий. И потом, я знал: Бика крепкий пацан.
Мне передали: Бика не понимает меня.
Я пришел. Мы выпили и я сказал: "Извини. Поздно узнал".
Бика заплакал.
Ходили разговоры, что Эдька покончил с собой из-за жены. Гуляла, мол, а потом и вовсе бросила мужа. Можно ли накладывать на себя руки из-за женщины? И вообще есть ли оправдывающий добровольный уход из жизни повод? Какая причина могла бы устроить и примирить обывателя с самоубийством?
Для того, чтобы честно и искренне ответить на этот вопрос, нужно знать, что творится в душе самубийцы перед казнью над собой. В противном случае любое объяснение вроде того, что гуляла жена или еще что, – ничего не объясняет.
Что творится внутри нас, говорила Лилия Петровна, самое главное.
"Жизнь Эрнста Шаталова" Джон прочитал в "Юности". И тоже, как и в случае с "Кентавром" Апдайка, сказал: "Прочти".
Эрнст в детстве, играя во дворе в хоккей, повредил позвоночник.
Полный паралич у Шаталова наступил к концу школы. Не запомнилось, удалось ли закончить институт Шаталову. "Но дело не в этом". Дело все в том, что Шаталов рассказывает писателю Амлинскому, как и о чем думает парализованный парень, которого младший брат тоже называет
Шефом. Влюблялся Эрнст по телевизору в дикторш Центрального телевидения, занимался, превозмогая боль, физкультурой, и читал.
Шаталов читает философов древности, Амлинский цокает языком: "Силен мужик…". Но что философы и другие в сравнении с Шаталовым? Чего стоит книжная заумь перед лицом неизреченных страданий Шаталова?
Но что из того? Заслуживает ли вообще уважения чье-либо страдание? А если заслуживает, то почему оно постигло именно Эрнста
Шаталова, а не кого-либо иного, кому в самый раз бы испить скорби полной чашей и до дна? Я не видел никакого смысла в жизни Шаталова.
Хотя, если вдуматься, то и жизнь здоровых людей тоже не имеет ни малейшего смысла. Действительно ли человек рождается только для того, чтобы умереть?
Яшка-уйгур небольшого роста санитар приходил из дурдома за Ситкой и Шеф спрашивал: "Ситка Чарли от него не убежит?".
– Нет, – отвечал Джон, – От Яшки не убежишь. А попробуешь, так
Яшка одним броском укладывает больного к себе, как чабан овцу, на загривок.
Медбрат для больных, что ротный старшина. Поднимет в полседьмого, заставит койку заправить, укольчик сделает. На трудотерапию шизики идут в спровождении медсестры. Врачи, рассказывал Джон, за весь день в отделении бывают едва ли более получаса. Остальное время запираются в кабинете и пишут истории болезней, составляют назначения.
– Главные психиатры в Казахстане, – говорил Ситка, – Зальцман,
Ганнапольский и Ленский.
Профессор Зальцман заведовал кафедрой психиатрии в Алма-Атинском мединституте и на территории дурдома у него личный кабинет. Григорий
Ильич имел обычай знакомиться с каждым новым больным лично, читал истории болезней.
Что заносится в историю болезни? Так как болезнь начинается в семье, то согласно методики оказания психиатрической помощи кроме симптоматики история болезни содержит и описание семейно-бытовой обстановки. В описании приводятся сведения от перенесенной в детстве кори, до привычек больного. Что он делает дома, помогает ли по хозяйству, где учился или работал до болезни.
Зальцман читает в институте лекции и ему в первую очередь интересны больные, умеющие рассказывать студентам, как и что с ними происходит. Ситка Чарли один из таких больных и раз в месяц раздавался звонок из больницы и медсестра сообщала:
– Улан, тебя приглашает на лекцию Григорий Ильич.
Ситка ждал лекций, как я просмотра матча на Кубок европейских чемпионов. Собирался за минуту, приговаривая: "Студентики, милые студентики…".
– Не ходи на эту долбанную лекцию! – просил его я. – Скажи, что простудился.
– Нельзя братишка. – Ситка лихорадочно натягивал штаны. – Знаешь, какие вопросы студенты задают? – спрашивал брат и восторгался. -
О-о… С ними можно говорить обо всем.
Почему я отговаривал Ситку Чарли не ходить на лекции понятно. Еще понятно, что не ходить на лекции Ситка, даже если бы и захотел, не смог бы.
Шизик во власти врача. Полной и безраздельной.
Больных в те времена санитары били.
– Под дых как даст… – говорил Ситка.
Милее избиения или привязывания на сутки к кровати – сульфазин.
Больные говорили, что своим появлением сульфазин обязан немцам, которые изобрели его во вторую мировую войну и испытывали на заключенных лагерей Дахау и Освенцима. Западные психиатры относили препарат по свойствам воздействия на больного к группе особо бесчеловечных и время от времени поднимали в мировой печати вопрос перед своими правительствами: "Что ж вы не потребуете от Советов прекращения практики применения сульфазина на больных? Психиатрия не может и не должна быть репрессивной. Есть ведь и мягкие препараты, о них советским медикам известно. Почему они их не применяют?".
Судя по названию, сульфазин содержит в себе большей частью сульфаты, проще, серу. Сера вещество горючее, от сульфазина резко повышается температура, деревенеет тело.
Джон свидетельствовал: "Всего про сульфазин не расскажешь. Надо ощутить его на себе".
Заведующая третьим отделением Нэлли Константиновна Русакова.
Молодая, строгой красоты женщина.
– С больными ведет себя как классная дама. – Говорил про Нэлли
Константиновну Ситка Чарли.
Лечащий врач Ситки Людмила Павловна Попова, напротив, дистанции с больными не держала. Часто забывала, что имеет дело с шизиками.
Ситка обожал Людмилу Павловну.
Зальцман, Ганнапольский, Ленский евреи. Ситка Чарли считал не случайным факт сильного влияния семитов на советскую психиатрию.
Означала ли его плакатный антисемитизм не на словах, а на деле, что Ситка Чарли ненавидел конкретного еврея?
Как у любого рядового антисемита к самим евреям, как к людям, личных претензий у него не было. Более того, на уровне быта Ситка не замечал в евреях ничего плохого, как не замечал самих евреев.
Отношение к самой нации, к торжествовавшему, по его словам, в СССР явлению жидобольшевизма, у Ситки определялось установкой, которую он якобы получил от Господа бога, сыном которого, как уже упоминалось, он и являлся.
Как известно, был еще один сын у Господа – Иисус Христос. Про него Ситка Чарли мало, когда говорил, тем самым словно намекая, что он, мол, Ситка как раз и любимейший из всех сыновей Господа бога.
Технология прихода Ситки в наш мир применена такая же, какая использовалась при рождении Иисуса Христа. То есть Валера отец Ситке только по метрике.
– Бог через Лысенко оплодотворил матушку Шаку.
"Физик Тэт утверждал, что "теплота, повсюду распространенная, равномерно разлитая, есть теплота выродившаяся, деградированная. Она не имеет никакой ценности. А эту деградированную форму должны будут принять все энергии миров".
Ошибка Клаузиуса заключается в неправомочности распространения выводов о возрастании энтропии, справедливых для конечных адиабатных систем, на бесконечную Вселенную.
Эта идеалистическая коцепция, утверждающая, по существу, конечность вселенной и ее неизбежную гибель, утверждает вместе с тем и момент ее начала, т.е. "сотворения". Точка зрения идеалистов на второй закон укрепляла позиции религии, которая получала в руки как бы научное обоснование своего учения о сотворении и конце мира.
По этому поводу известный физик Нернст писал: "Представление, что все происходящее на свете началось, так сказать, в один определенный день и к определенному же дню окончательно прекратится, является до такой степении невероятным, что всякую теорию, которая с необходимостью ведет к этому следствию, мы должны считать в высшей степени невероятной и поэтому необоснованной".
Действительно, нельзя распространять действие второго закона термодинамики, дающего достоверные результаты в земных условиях для конечных адиабатных систем, на всю вселенную. В мире происходят не только процессы необратимого рассеяния энергии, но и обратные процессы, в результате которых происходят возрождение энергии и ее концентрация. Возникают новые звездные миры, о чем свидетельствуют исследования за последние годы.
Какие законы управляют возрождением энергии, мы еще не знаем, но вопросы возникновения миров будут решены человеком, это также достоверно, как и то, что в природе не происходит никаких чудес".
В.В.Нащокин. "Техническая термодинамика и теплопередача".
Учебное пособие для вузов.
Точка зрения идеалиста Клаузиуса укрепляет позиции религии…
М-да… Странно… Религия – это "там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит", а чудес, как нам с рождения известно, " в природе не происходит".
Как может наука укреплять позиции религии, если она сама по себе ничего не объясняет, а лишь устанавливает, фиксирует факт явления, закономерность события, но не причину свершения факта? – это тоже чудеса. Только на постном масле. "Завидуют нам, потому что завидуют". А почему – неважно.
Религия, это не только чудеса, которых и в самом деле не бывает.
Религия – это та самая молва, что сильнее факта. То есть на свете есть вещи важнее факта. Получается, что наука, которая, как мы выяснили, есть факт, нисколько не усиливает позиции религии, а напротив, наделяет ее свойствами сомнительными. Ибо первичность знания уже сама по себе поставлена под сомнение хотя бы тем же обещанием науки когда-нибудь в будущем разобраться как с возникновением так и концом мира.
Конец света может обещать нам только Солнце. Вот когда оно потухнет, тогда и придет всем нам каюк. Только когда он еще придет, если посчастливится увидеть его человеческим потомкам через сотни миллионов лет? Тревожиться оснований нет. Надо жить.
"От беспорядка – к порядку". А не наоборот. Природа не дает нам зажиться и для того, чтобы занять делом будущие поколения распорядилась она так, чтобы получение новых знаний о себе человеку происходило порционно-растянутым. Не все сразу. Сегодня яблоко
Ньютона, завтра формула Планка и так всегда. С тем, чтобы человек до наступления конца света ломал голову в поисках ответа правды о самом себе. И это гораздо интереснее, нежели сразу и целиком получить ответы на все вопросы, как это делает религия.
Получается, религия – удел людей невозделанного ума.
Положение в Чехословакии стабилизировалось, но внутри меня исподволь лопающимися почками вербы распускалась своя Пражская весна.
И что из этого? Да ничего особенного. Если босяк Горький кроме как книгам ничему и никому не был обязан лучшему в себе, то одинаково прав для всех оказывался Мао.
От книг действительно глупеют.