Что такое социализм? Марксистская версия

Глава 38. Кризис коммунистического движения и вырождение социал-демократии в конце XX века

Крах обществ «реального социализма» (выполнявшего функцию противовеса западной буржуазной цивилизации) выступил как важнейшая видимая причина ослабления всех социалистических движений. Однако кризис социалистических движений назревал уже давно, и имел корни, в том числе и не связанные непосредственно с теми факторами, которые определили распад «мировой социалистической системы».

Глубокий кризис коммунистического движения определялся в первую очередь тем фактом, что рабочий класс развитых капиталистических государств не горел желанием участвовать в революционном ниспровержении капиталистического строя. Одновременно происходила эволюция социал-демократии от социал-реформизма к буржуазному реформизму - постольку, поскольку социал-реформизм, как политика медленной эволюции капиталистической системы в сторону ее «социализации», натолкнулся на свой предел. Дальнейшая «социализация» капитализма уже не отвечала интересам капитала и могла поставить под сомнение экономические интересы и властные позиции господствующего класса.

Крах советской модели в СССР и отказ от нее в большинстве бывших «социалистических» стран лишь сделали нараставшие проблемы осязаемыми и очевидными. Неудача первого грандиозного исторического эксперимента по формированию общественной системы, альтернативной капитализму, сразу ясным и недвусмысленным образом поставила под вопрос смысл и перспективы любого социалистического движения.

Коммунистические партии, которые в большей или меньшей степени отождествлялись с приверженностью советской модели, резко утратили свою популярность или вообще исчезли как сколько-нибудь заметная политическая сила. Социал-демократия, в основном уже исчерпавшая свою историческую задачу - обеспечение прогрессивной эволюции капиталистической системы на основе классового компромисса (в рамках возможного в нынешнюю историческую эпоху) - утратила главный рычаг давления на господствующие классы. Теперь призрак «коммунистической угрозы» исчез, а сама социал-демократия оказалась слишком беспомощна, чтобы самостоятельно добиваться уступок у капиталистов.

Тем не менее, полного краха ни коммунистического движения, ни социал-демократии, ни иных социалистических течений не произошло. Даже тот колоссальный провал социалистической идеи, каким в глазах мирового общественного мнения был крах «мировой социалистической системы», оказался не способен уничтожить сложившиеся течения в рамках социалистического движения. Однако потери оказались достаточно болезненными и серьезными.

Какие бы неудачи ни претерпевало социалистическое движение, главная причина его существования - противоречия существующего капиталистического общества - никуда не исчезла. Даже глубокая дискредитация коммунистического течения не привела к его полной гибели. Коммунисты утратили большую часть своих позиций, однако сохранились как радикальное крыло социалистического движения - в виде уменьшившихся в размере партий (во Франции, Испании, Португалии) либо как составные части (фракции) новых партий социалистической направленности (PDS, а затем Die Linke - в Германии), либо путем объединения с троцкистами и другими леворадикальными организациями (Rifondazione Communista в Италии). Троцкистское крыло коммунистического движения при этом почти не утратило популярности, и троцкистские организации послужили во многих случаях центрами консолидации приверженцев леворадикальных взглядов. Поскольку троцкисты всегда дистанцировались от советской модели и от «просоветских» коммунистических партий, постольку крах СССР не нанес им такого удара, как коммунистическим партиям, ориентированным на Москву.

Коммунистическое движение утратило свою прежнюю целостность. Одни партии и группы в основном сохранили свои прежние установки, другие стали метаться между левым радикализмом и умеренным социализмом, часть перешла на социал-реформистские позиции. Значительная часть членской базы коммунистических партий в странах бывшей «мировой социалистической системы» перешла в социал-реформистские или лево-либеральные партии, созданные на базе бывших правящих партий, а другая часть - в националистические и в правые партии.

Тем не менее, и в постсоциалистических странах кое-где сохранились самостоятельные коммунистические партии. Однако лишь в России коммунистическая партия не превратилась в небольшую маргинальную политическую группу, хотя такие группы во множестве возникли рядом с «большой» КПРФ. Сама же КПРФ претерпела значительную идейно-политическую эволюцию (корни которой, впрочем, были заложены еще в эпоху «застоя»).

Консолидация части бывших членов КПСС в рамках КПРФ в начале 90-х годов XX века произошла на основе синтеза прежней официальной коммунистической риторики с популистскими и националистическими лозунгами. Это не было ни случайностью, ни чисто конъюнктурным поворотом лидеров КПРФ в погоне за сиюминутной популярностью. Националистический поворот явно намечался еще в рамках прежней КПСС и имел в ней немало приверженцев. Этот поворот отражал кризис политики и идейной доктрины КПСС, равно как и неспособность и нежелание многих руководителей КПСС искать выход из назревавших противоречий в рамках марксизма (да и вообще социализма).

Кризис начала 90-х годов создал дополнительную питательную почву для роста массовых националистических настроений. Явная утрата статуса великой державы, вместе с упадком экономической и военной мощи, несомненная роль внешних сил, содействовавших разрушению СССР, явления неконтролируемой миграции в интересах нового капитала, привлекающего дешевую рабочую силу из бывших республик СССР - все это создавало благоприятные возможности для розыгрыша националистической карты в политической игре.

На первых порах националистический уклон в идеологии КПРФ принес ей немалые политические дивиденды в борьбе с правящими прозападными либеральными кругами. Но затем правящие классы стали перехватывать лозунги у КПРФ, дозировано используя националистическую демагогию для укрепления собственной популярности. Сама же КПРФ оказалась заложницей своих идеологических установок, ведущих ее в тупик. Руководство КПРФ упорствует в сохранении националистической идеологии, и даже развернуло в 2009-2010 годах кампанию чистки против наиболее крупных и активных партийных организаций (Петербуржской, Московской и целого ряда других), обвиняя их в недостаточной приверженности национальной доктрине КПРФ.

Социал-демократы, по всей видимости, почти не потеряли своих политических позиций. Они во многих странах сохранили свой статус элементов «двухпартийной» системы власти, время от времени становясь правящими партиями. Однако это «самосохранение» социал-демократии было куплено ценой заметной эволюции программных установок и политического курса. Заметная часть социал-демократии еще больше сдвинулась вправо, отказываясь от остатков прежних социалистических ценностей и окончательно превращаясь в составную часть системы политического господства буржуазии.

Опубликованный 8 июня 1999 года документ «Путь вперед для европейской социал-демократии» (приобретший известность как «Манифест Блэра-Шредера») как раз и стал идеологическим выражением этого дрейфа. Авторы документа, претендуя на то, чтобы найти «третий путь» между социализмом и неолиберализмом, на самом деле пошли по пути уступок неолиберализму. Такой подход встретил резкое неприятие не только на левом фланге социал-демократического движения, но и у многих лидеров правящих социал-демократических партий, которые не без оснований опасались, что отказ от критического подхода к капитализму и либеральной глобализации, и от социальной защиты трудящихся приведет к потере поддержки социал-демократии на выборах.

Кроме того, отчетливо проявившееся стремление капитала «отыграть обратно» социальные уступки, сделанные во второй половине XX века, вызвало массовое сопротивление трудящихся классов, и усилило давление снизу на позиции социал-демократических и социалистических партий.

Поэтому состояние современной социал-демократии можно оценить как колебания между окончательной капитуляцией перед правящими классами и попытками продолжать традиции социальной самозащиты перед лицом наступления капитала на позиции трудящихся.

1. В чем причины общего отступления социалистического движения в 90-е годы XX века?

2. Почему коммунистическое движение утратило большую часть своих позиций?

3. Почему троцкистское крыло коммунистического движения понесло относительно меньшие политические потери?

4. В чем причины эволюции части приверженцев коммунистических партий вправо и к национализму (особенно в Восточной Европе)?

5. Каковы корни и ход идейно-политической эволюции КПРФ?

6. Какие факторы современного этапа развития капитализма ослабляют позиции социал-демократии?

7. В каких направлениях происходит идейная и политическая эволюция современной социал-демократии?

8. Почему несмотря на кризис и существенные политические потери, социалистическое движение не исчезло и сохраняет значительное влияние?

О состоянии российского коммунистического движения:

• Сорокин А.А. Наследники КПСС. // Альтернативы, 2006, №2.

• Пригарин А.А. Кризис перед возрождением (о коммунистическом движении в России). http://rkp-kpss.boom.ru/KrizisPyervedVozroidveniyem.html

Здесь вы можете ознакомиться с сопоставлением нескольких важнейших идейных течений современности:

• Либерализм, социал-демократизм, коммунизм: академическая дискуссия. М.: Ленанд/URSS, 2005.

В данных работах содержатся различные точки зрения на положение современного социал-демократического движения:

• Западная социал-демократия: поиск обновления в условиях кризиса. М.: ИФ РАН, 1998.

• Сингер Д. Реквием по социал-демократии? // Альтернативы, 1998, №1.

• Кагарлицкий Б. Агония социал-демократии (несколько тезисов для политической дискуссии) // Альтернативы, 1998, № 1.

• Социал-демократия: pro и contra (Обсуждение книги теоретика германской социал-демократии Вилли Айхлера) // Альтернативы, 1998, №1.

• Воейков М., Лащинский И. Иллюзии социального партнерства // Альтернативы, 1998, № 1.

Журнал «Альтернативы» см. на сайте http://www.alternativy.ru

Глава 39. Причины и последствия краха «реального социализма»

Буржуазное общество - в наиболее развитых странах, где противоречия капитализма более всего вызрели - стало эволюционировать, принимая и интегрируя в свою социально-экономическую структуру некоторые уже не вполне буржуазные элементы («ростки социализма»), что стало наиболее заметной чертой в 50-е - 70-е годы XX века. В этом смысле для капитализма XX века стали характерны все нарастающие переходные процессы и формирование переходных производственных отношений, однако, при сохранении господствующей роли капиталистического способа производства. Сюда можно отнести распространение целого ряда ограничений эксплуатации (сужение границ рабочего дня, установление режима отпусков, минимальной оплаты, системы норм, регулирующих условия труда, права на коллективный договор и т.п.), и установление системы социальных гарантий, частично оплачиваемых из прибавочного продукта (пенсии, социальные пособия, в том числе по безработице, финансируемые из бюджета сектора в здравоохранении и образовании и т.д.). Кроме того, продолжали развиваться и ограничения действия рыночного механизма, связанные с разнообразными формами государственного и общественного (например, со стороны профсоюзов, организаций потребителей и т.д.) регулирования экономики.

Именно эти переходные формы (возникновение которых вполне закономерно для зрелого способа производства), как и лежащая в их основе борьба рабочих за более достойные условия существования, и обеспечили странам наиболее развитого капитализма постепенное нарастание элементов постиндустриального производства, а вместе с этим - и преимущество в соревновании с СССР.

Советская же социально-экономическая модель именно в этот период времени стала утрачивать имевшиеся у нее преимущества и все более ощутимо натыкаться на ограничения, заложенные в нее еще при ее формировании в 30-е годы XX века.

Непосредственной причиной экономических трудностей, с которыми столкнулся советский эксперимент, было несоответствие системы экономических отношений, довольно эффективно решавших задачи догоняющей (по существу капиталистической) индустриализации, задачам развития на позднеиндустриальном этапе (когда индустриализация основном завершена), а тем более - перехода на постиндустриальный этап.

Воспроизводственно-технологический аспект этого кризиса хорошо описан А.Белоусовым и А.Клепачем в серии статей в журнале «Альтернативы»[39-1]. Не менее важным представляется мне и мотивационный аспект. Советская система пыталась создать механизм хозяйственной мотивации, альтернативный вещно-денежному. Однако эта попытка совершалась в условиях, когда потенциал вещно-денежной мотивации был далеко еще не исчерпан, а вещно-денежные потребности не насыщены. Кроме того, сама гипербюрократизация ставила мощные препоны на пути действия альтернативной мотивации, опирающейся на принцип свободной реализации творческих способностей человека. В этих условиях цели вещно-денежной мотивации оказались для большинства населения желанными, но во многом не достигнутыми.

Однако ведь и капитализм начала XX века не был приспособлен для решения задач позднеиндустриального, а затем и постиндустриального этапа. Проблема заключалась в том, что капиталистический строй содержал в себе достаточный потенциал для эволюционного приспособления к условиям поэднеиндустриального и появляющегося постиндустриального производства. Во многом это диктовалось принудительной необходимостью, исходившей от «соревнования двух систем».

Советская же система оказалась для этого чересчур окостеневшей. Ее заложенная при Сталине гипербюрократизация, бывшая неотъемлемым звеном системы, определявшим ее лицо, оказалась и основным тормозом для ее эволюции. Кроме того, устойчивость системы была подорвана размыванием классового компромисса, лежавшего в ее основе.

Кратковременный всплеск научно-технического творчества, опиравшийся на заметный рост реального потребления и качества жизни во второй половине 50-х - начале 60-х годов, обеспечил высокий темп экономического развития и пробудил надежды, оказавшиеся необоснованными. Этот последний в СССР период быстрого экономического и социального прогресса пришелся на краткий момент поверхностной «десталинизации». Однако речь на деле шла лишь о ликвидации репрессивных крайностей сталинского режима. Попытки же призвать к изменению экономического и политического устройства советского общества в духе идеалов Октябрьской революции были успешно отторгнуты системой, возглавлявшейся сталинскими выдвиженцами, глубоко проникнутыми духом сталинизма (Хрущев, Брежнев, Суслов). Не произошло даже возврата к относительно мягкому варианту бюрократической системы 20-х годов XX века.

Когда в ходе «перестройки» была поставлена задача перехода к «социализму с человеческим лицом», то оказалось, что необходимое для этого устранение системы бюрократического централизма разрушает всю сложившуюся модель «реального социализма», поскольку в ее недрах не было почти никаких широко развитых социальных механизмов, способных заместить господствующую бюрократию (были лишь деформированные и рудиментарные вкрапления элементов общественной самодеятельности). Бюрократия, столкнувшись с неэффективностью старой, «сталинской» модели, лишившейся в ходе эволюции репрессивных стимулов развития, и почувствовав угрозу краха этой модели, встала перед выбором: на что менять обанкротившуюся систему? Пойти по пути поддержки постепенного развития общественной самодеятельности, социального творчества трудящихся, реальной «демократии дпя всех»? Или сдать в утиль социалистические лозунги и кинуться приобретать буржуазные источники дохода и буржуазные условия существования?

На самом деле бюрократия сделала свой выбор еще до начала видимого кризиса советской системы. Оказалось справедливым предвидение Троцкого, который писал: «Если, наоборот, правящую советскую касту низвергла бы буржуазная партия, она нашла бы немало готовых слуг среди нынешних бюрократов, администраторов, техников, директоров, партийных секретарей, вообще привилегированных верхов. Чистка государственного аппарата понадобилась бы, конечно, и в этом случае; но буржуазной реставрации пришлось бы, пожалуй, вычистить меньше народу, чем революционной партии. <... > Никак нельзя рассчитывать и на то, что бюрократия мирно и добровольно откажется от самой себя в пользу революционного равенства. ...На дальнейшей стадии она должна будет неминуемо искать для себя опоры в имущественных отношениях»[39-2]. Впрочем, Троцкий не сделал из своего анализа дальнейшего логичного вывода: сама бюрократия и составит в большинстве своем ту самую «буржуазную партию», которая свергнет советский строй.

«Перестройка» оказалась последней неудачной попыткой превратить официальную идеологию, давно ставшую ложью, в правду. Ведь невозможно одни и те же социалистические лозунги, долго служившие средством обмана масс, в одночасье превратить в программу практических действий. Бюрократия в этом вовсе не была заинтересована, и даже те немногие из ее рядов, кто искренне пытался сделать что-то в этом направлении, не могли уже рассчитывать на то, что отравленные систематической ложью идеи вдруг приобретут всеобщее доверие.

Это была одна из важных, но не единственная причина того, что лидирующим в борьбе с бюрократизированным строем СССР оказалось антисоциалистическое движение.

Приход капиталистической системы оказался неизбежным, поскольку она была единственной реально существующей альтернативной системой, соответствующей достигнутому уровню производительных сил, и к тому же занимающей господствующие позиции в мировом хозяйстве. Она также создавала прочную иллюзию соответствия стремлению большинства насытить свои вещно-денежные потребности. Кроме того, всем была очевидной неспособность тех фракций бюрократии, которые цеплялись за сохранение старых порядков, к сколько-нибудь конструктивной работе. Интересы же трудящихся на деле не собирались защищать ни те из номенклатуры, кто хотел капиталистической эволюции, ни те, кто выступал против нее.

Что касается такой проблемы, как международные условия гибели советской системы, то наиболее кратко эти условия можно определить как образование исторического разрыва между попыткой социалистических преобразований в СССР и вызреванием объективных предпосылок для такой попытки во всемирном масштабе. Дело здесь не столько в самом факте изоляции СССР и «мировой системы социализма», а в том, что эта изоляция была предопределена объективными тенденциями всемирно-исторического процесса. В таких условиях борьба мировой капиталистической системы против вызова со стороны альтернативной системы имела все шансы на успех. Внутренние противоречия советского «социализма», корни которых лежали в объективной невозможность складывания новой, более прогрессивной, чем капитализм, социально-экономической системы социализма без достаточных материальных и экономических предпосылок, да еще и в национально-ограниченных рамках, позволили капиталистической системе сыграть на этих противоречиях и ускорить гибель Советской державы. Хотя материальные предпосылки социализма в СССР к тому времени были несравненно более зрелыми, чем в 20-е или 30-е годы, были утрачены социально-политические предпосылки социализма. Советский «реальный социализм» до самых последних дней своего существования так и не нашел выхода из тисков погубившей его сталинской модели.

Следует заметить, что ни одна из существующих национальных моделей «социалистического строительства» так и не вышла за рамки того бюрократического прототипа, который сложился в СССР. Хотя югославскую или кубинскую модель при этом нельзя в полном смысле слова назвать сталинистскими, но при всем их своеобразии они все же остались в пределах «бюрократического социализма». Ни одна из этих моделей не устояла перед натиском буржуазных социально-экономических отношений. Однако следует обратить внимание на своеобразие того ответа, который дали на этот натиск некоторые из национальных моделей.

Кубинская модель, хотя и открыла широкую дорогу развитию буржуазных (главным образом в формах государственного капитализма) и переходных социально-экономических отношений, сохранила очень многое от первоначального социалистического импульса, причем не только в политико-идеологической сфере. Кубинцам удалось достичь глубоких прогрессивных сдвигов в структуре производства в постиндустриальном направлении (однако одновременно остаются нерешенными многие проблемы насыщения базовых потребностей). Остается лишь удивляться, как стране со столь слабой экономикой удается столь долго удерживать значительные элементы социалистического эгалитаризма в экономике, социальной сфере и в политике.

Китайская модель, хотя и не устояла перед лицом победы капиталистического мира, ответила на эту победу не стихийным развалом прежней системы и торжеством «дикого капитализма», а управляемым переходом на государственно-капиталистические рельсы.

Что же касается России, то в ней происходит формирование крайне неустойчивой, неосновательной модели капитализма. Для того, чтобы не только указать на видимые, бросающиеся в глаза приметы такой неустойчивости, но и понять их фундаментальные основания, следует совершить небольшой экскурс в теорию.

Как уже отмечалось ранее, переход от одного способа производства к другому в социальном отношении никогда не представлял собой прямое превращение основных классов одного способа производства в основные классы другого. Римские колоны и «рабы с хижинами» не превратились сразу же в средневековых крепостных: между римским колоном и средневековым крепостным стоял свободный крестьянин, которого еще только предстояло закрепостить. Средневековые крепостные не превращались непосредственно в наемных работников - между ними стоит фигура независимого мелкого товаропроизводителя (в деревне ли, в городе ли), лишь экспроприация которого привела к пролетаризации трудящегося населения. Аналогичную трансформацию претерпевали и представители господствующих классов. Кроме того, значительная часть последних рекрутировалась из рядов прежде угнетенных классов (пример - «третье сословие»).

В этом смысле социальная база российского капитализма представляет собой совершенно искусственное, «тепличное» растение. Наш капитализм не развился на почве широкого слоя свободных мелких товаропроизводителей («мелкой буржуазии») - крестьян и ремесленников, выделивших из своих рядов как пролетарские, так и капиталистические элементы. То же самое относится и к Восточной Европе, хотя там во многих случаях существовала хотя и не слишком большая, но заметная прослойка мелкой буржуазии (в этом существенное отличие, скажем, Польши или Венгрии от СССР).

Но такой ход развития и невозможен был в XX веке, в странах, экономика которых уже основывалась на крупном машинном производстве (а, значит, для существования массового, преобладающего слоя мелкой буржуазии уже не было никаких материальных условий). Единственной формой более или менее «естественной» эволюции к капитализму мог бы в этих условиях быть «рыночный социализм» с отчетливо выраженной буржуазной тенденцией. Собственно, Венгрия, республики бывшей Югославии (Словения, Хорватия), и отчасти Польша демонстрируют нам именно такой переход.

В странах относительно успешного «строительства капитализма» предпосылки сталинизма уже практически изжиты. Противоречия капиталистического развития в этих странах будут проявлять себя уже в иных социально-политических формах, вытекающих не из неразвитости капитализма и слабости буржуазии (и возникающих на этой почве попыток пришпорить развитие страны в социалистической оболочке и не собственно буржуазными методами), а, напротив, из процессов его вызревания и постепенного движения к «перезрелости». Относительная же слабость национальной буржуазии по сравнению с транснациональным капиталом выражается там в форме роста националистических настроений.

В России же, в силу того, что наш доморощенный капитализм развивается на крайне хилой социально-экономической базе, предпосылки возрождения сталинизма (вместе с националистическими тенденциями, подобными восточноевропейским) оказались весьма прочными.

Россия и некоторые другие страны СНГ переживают сейчас парадоксальный ренессанс сталинизма. Правда, сразу следует заметить, что это никак не повторение прошлого. Сейчас под лозунгами сталинизма продвигается программа укрепления слабого российского национального капитализма, вынужденного в борьбе с более сильным международным капиталом искать протектората государства и обращаться к нему за помощью в деле смягчения социальных противоречий, чтобы не быть похороненным под обломками народного недовольства. Идеологически это оформляется в виде национального российского социализма, а подчас и просто национализма безо всякой социалистической окраски (и даже проникнутого антикоммунистическим духом). С этой целью широко эксплуатируется миф о Сталине, как о строгом и мудром народном вожде, который выступает как символ защиты от национального унижения России, символ наведения порядка в море преступности и коррупции, символ социального патернализма, защиты пострадавших от прихода «дикого капитализма».

Этот миф имеет мало общего с историческим Сталиным, однако его несомненно реалистической компонентой является тот явный и резкий контраст между временами Сталина и нашим нынешним временем, который очевиден как для поклонников, так и противников сталинизма. Организационно-политической основой возрождения этого мифа является значительная масса бывших членов сталинистской по основе своей идеологии и практики КПСС, уцелевшие обломки ее организационных структур. Объективной же основой его возрождения является как незрелость, ублюдочность российского капитализма, слабость национальной российской буржуазии, так и крайняя слабость социально-политических предпосылок социализма в России.

Основная масса российского населения является еще не до конца устоявшимся продуктом процесса пролетаризации крестьянства, в основном завершившегося лишь к концу 70-х годов XX века. В переходном, «мозаичном» по своей структуре обществе «реального социализма» этот преобладающий социальный слой не мог полностью преодолеть черт маргинальности, сложиться как воспроизводящийся на собственной основе общественный класс, с глубоко укорененными традициями социального поведения и самосознания.

Приход российского капитализма резко усилил черты маргинальности этого социального слоя в связи с резким и в тоже время недостаточно определенным изменением его социального статуса. В 90-е годы, когда значительная часть населения продолжала работать на полумертвых предприятиях и НИИ, в недофинансируемых бюджетных организациях, эти люди потеряли определенность своего социального статуса. Для многих из них нищенская и месяцами задерживаемая зарплата перестала быть главным источником дохода. Второй и третий заработок - то ли на дачном участке, то ли за счет занятости в теневом секторе - приобрели для них если не преобладающее, то, во всяком случае, критическое значение. К концу 90-х гг. почти 40% занятых продолжали работать в государственном секторе.

Таким образом, представители этого социального слоя никак не могут рассматриваться в качестве классических наемных работников капиталистического общества. Противостояние «капиталист - наемный работник» еще не выкристаллизовалось для них в качестве центрального социального антагонизма. В реальном социальном статусе этих людей смешались черты мелких буржуа («челноки», либо вынужденные торговцы продукцией своего предприятия), непромышленных рабочих (вторая занятость в качестве наемных торговцев на рынках), патриархальных крестьян (натуральное производство на садовых участках), государственных служащих, надеющихся на патернализм государства (работники бюджетной сферы, работники госпредприятий, работники приватизированных предприятий, зависимых от бюджетных заказов, льгот, субсидий).

Для такого типа людей свойственно отсутствие ясно выраженного осознания своих собственных интересов, как и стремления к организации для защиты этих интересов. Для них характерна социальная пассивность, сменяющаяся кратковременными вспышками социальной агрессии. Свои надежды они возлагают на вождей, лидеров, государство («доброго царя»). Очевидно, что такая питательная среда вполне может быть использована для возрождения сталинизма. Одновременно в такой среде могут формироваться и фашистские (национал-социалистические) тенденции, что уже проявилось в деятельности РНЕ и других подобных организаций.

Следует заметить, однако, что исторический сталинизм, будучи достаточно консервативным в своей основе (ибо означал фактическое окончание революции, замену ее стабильным бюрократическим «порядком»), не мог не опираться и на импульс революции, на глубоко укоренившуюся идею замены капитализма более справедливым строем - социалистическим. Современный сталинизм вовсе не носит революционного характера. Он исходит от людей, которые уже прошли первичную адаптацию к нынешнему строю, свыклись с ним, и на деле боятся радикальных перемен. То, к чему они реально стремятся - это расширение государственного патернализма как по отношению к работникам, так и по отношению к мелкому и среднему бизнесу, для защиты его от международной конкуренции и внутренней финансово-промышленной олигархии. Они фактически открыто провозглашают государственный капитализм своим идеалом, и стремятся отодвинуть в сторону марксизм, ранее бывший официально признаваемой идейно-теоретической основой сталинского течения.

Это - логически завершенная эволюция сталинизма, порывающего с породившим его революционным движением и революционной идеологией.

В конечном итоге процесс латентного формирования корпоративно-капиталистической структуры в оболочке планового хозяйства, и процесс избавления бюрократии от последних ниточек, связывающих ее с трудящимися классами, неизбежно привел к реставрации капитализма. Система с глубокими объективными корнями капитализма, но без целостных капиталистических отношений, к тому же развивающаяся во внешних социалистических формах и оснащенная немаловажными социалистическими атрибутами, была разрушена и заменена системой корпоративного капитализма. Однако этот новый российский капитализм оказался обременен целым рядом врожденных пороков.

Крайне оригинальный исторический путь формирования в России позднеиндустриального капитализма наложил своеобразный отпечаток и на его нынешний облик. Во-первых, как уже было отмечено, этот капитализм вырос не из эволюции мелкобуржуазного моря, из которого вырастали островки свободного капиталистического предпринимательства, основанного на более или менее свободной конкуренции. Он, не имея за своей спиной непрерывного исторического опыта развития свободного предпринимательства, с самого начала родился как система господства крупного корпоративного капитала, объединенного в монополистические структуры. Кроме того, переход от государственно-монополистических структур к частно-монополистическим был проведен скачкообразно, в условиях институционального вакуума, порожденного преобладанием разрушительных процессов над созидательными, а потому господство монополистического капитала приобрело ярко выраженную криминально-олигархическую тенденцию.

Во-вторых, социальная среда, из которой рос этот капитализм, так же была необычной. Новейший российский капитализм вырос из распада и разложения бюрократической плановой системы. К несчастью, именно худшие элементы этого разложения - союз коррумпированной бюрократии и дельцов теневого бизнеса, густо приправленный пропитавшими эту среду криминальными элементами - захватили господствующие политические позиции, и составили как раз наиболее активный контингент современного российского предпринимательства. С другой стороны, становление этого капитализма происходило при отсутствии свободного наемного работника, который еще только создается заново на наших глазах.

Российский капитализм не имеет длительной истории становления, совершенствования и отладки институтов капиталистической экономики. Эти институты являются плодом поспешной импровизации, основанной на плохо продуманном бессистемном копировании внешних форм организации бизнеса в развитых странах.

В результате экономическая система российского капитализма обнаруживает гораздо больше сходства с начальным этапом промышленного капитализма, описанным в «Капитале», и ранними стадиями монополистического капитализма, нежели со странами высокоразвитого капитализма, прогресс которых во многом обеспечивается выходом за рамки классических капиталистических отношений. Российский же капитализм еще не вступил на этот путь постепенного самоотрицания капитализма, служащего для развитых стран непременным условием выживания капиталистической системы в целом. Те же элементы «социального государства», которые можно обнаружить в современном российском капитализме, не являются плодом социализации капитализма, а представляют собой разрушающиеся рудименты бюрократического социального патернализма советского прошлого.

Этот относительно архаизированный характер российского капитализма служит одним из источников его отсталости, поскольку находится в остром конфликте с относительно современной материально-технической базой, созданной в советский период, с уровнем развития основной массы работников, и с условиями конкуренции в мировом хозяйстве.

Другим пороком современного российского капитализма служит неспособность новой буржуазии обеспечить ускоренную модернизацию, парадоксальным образом напоминающая подобное же свойство ее предшественника времен Российской империи, что и привело тогдашнюю российскую буржуазию к историческому банкротству, несмотря на весь неисчерпанный потенциал капиталистической системы. Причины этого, впрочем, различны. Если «старая» российская буржуазия не имела достаточной решимости освободиться от обветшалых форм полукрепостнической монархии, довольно прочно сросшись с нею и переплетясь взаимными интересами, то «новая» буржуазия сформировалась с психологией захватчика, «хапнувшего» в союзе с бюрократией прежнюю государственную собственность и использующего ее как добычу, подлежащую разграблению. В лучшем случае приобретенная собственность рассматривается «новыми богатыми» подобно какой-нибудь деревеньке, полученной «в кормление» от государя.

Любые капитальные вложения поэтому представляются для нашей буржуазии не средством наращивания капитала, а прямым вычетом из ее дохода. Лишь наиболее дальновидные собственники, скрепя сердце, вынуждают себя делать хотя бы самые неотложные капиталовложения, понимая, что без этого вообще не удастся сохранить приобретенную собственность и доходы от нее.

При этом есть и общие черты с дореволюционной буржуазией - и та, и другая историческая генерация буржуазии характеризуются, во-первых, тесной зависимостью от бюрократии, глубоко вросшей в предпринимательство и паразитирующей на нем, одновременно охраняя интересы этого предпринимательства от «претензий» трудящихся классов, и, во-вторых, подчинением финансовой и технологической монополии более развитых держав.

Наконец, проведение нынешней буржуазией ускоренной модернизации означало бы вступление в ожесточенную конкурентную борьбу с сильнейшими капиталистическими державами и мощным транснациональным капиталом, доминирующими в глобализированном мировом хозяйстве. А наша буржуазия явно не готова нести неизбежные издержки такой борьбы.

Итак, буржуазная революция в России завершилась. Вся экономика пронизана устойчивыми структурами капиталистических производственных отношений. Сложилась определенная национальная модель капитализма - отсталого, периферийного, занимающего в мировом хозяйстве нишу поставщика сырья и топлива (да, еще и оружия - но это ненадолго...). Каково может быть ее будущее?

Россия вполне может существовать и в нынешнем ее виде. Без особых успехов - но все же существовать, постепенно накапливая внутренние противоречия, которые могут увлечь нас в пучину острейших социальных конфликтов. А что может быть альтернативой? Опять догоняющая модернизация?

Нет, новый рывок в духе мобилизационной экономики позднеиндустриальное общество вряд ли вынесет - да и вряд ли предпримет. Успех такой политики сейчас более чем сомнителен. Россия - не Сингапур и не Тайвань. При нынешних правилах игры в мировом хозяйстве, живущем в условиях глобализации, Россия вообще не имеет шансов таким путем пробиться в первые ряды. Другое дело, что эти правила не вечны.

Гигантски раздутый финансовый рынок, сублимирующий кризисный потенциал, накапливающийся в реальном секторе, не может надуваться беспредельно. Прошедший в 2008-2009 годах кризис, лишь частично сдув этот пузырь, не разрешил основных противоречий нынешней модели капиталистического воспроизводства. В исторически обозримой перспективе неизбежен не просто новый глобальный финансовый кризис, но и кризис системы господства финансового капитала, а вместе с ним может придти гибель современной «имперской» модели мира и распад глобального мирового хозяйства на крупные блоки. А вот в одном из таких блоков Россия сможет получить шансы занять место под солнцем и продвинуться вперед, но в первую очередь не как промышленная держава, разумеется. Сейчас преждевременно было бы рисовать гипотетические сценарии такого процесса, однако можно сказать одно - через какое-то время после прогнозируемого распада объективно необходимое единство мирового хозяйства вновь властно заявит о себе.

Вот тогда можно будет подумать и о предпосылках социализма в России - но на этот раз только в рамках глобального социализма. И социалистическая революция в формирующихся условиях может выступить только как своего рода «социалистическая глобализация», покоящаяся на новых материальных предпосылках того, что Маркс когда-то назвал «всеобщим трудом».

Этот процесс неизбежно столкнется с проблемой социально-экономической отсталости большинства стран мира (по отношению к которым Россия выступает как развитая держава). Проблема приобщения их к современной культуре ставит перед социалистической мыслью вопросы, на которые сейчас нет ответов. Каковы могут быть формы помощи этим странам? Как быть с господствующими там косными и коррумпированными политическими режимами? Как обеспечить экономический прогресс всего человечества, не упершись в тупик ресурсного перенапряжения и экологической катастрофы?

Фактически это продолжение тех же самых вопросов о возможности движения к социализму стран, не обладающих для этого достаточными социально-экономическими предпосылками, что стояли перед Россией в 1917 году, но поставленных уже применительно не к отдельной стране, а ко всему мировому хозяйству. Вопросы гораздо более серьезные, чем этические конфликты, описанные в романах братьев Стругацких в связи с феноменом «прогрессорства». Готовых ответов пока нет. Но наш собственный исторический опыт может, по крайней мере, предостеречь от некоторых ошибок.

Поскольку социально-экономические противоречия, свойственные капитализму, не изжиты, да и не могут быть изжиты в его рамках, то социалистический потенциал развития остается в повестке дня. Разумеется, очередная историческая попытка выйти за пределы мира отчуждения не будет предпринята в самом ближайшем будущем, поскольку исторические последствия краха первого социалистического эксперимента преодолеть не так-то легко. Однако эта следующая попытка будет предприниматься уже далеко не на пустом месте.

Речь идет не только о приобретенном, негативном и позитивном, историческом опыте. Прежде всего, речь идет о том, что попытка перехода к социализму оставила осязаемый след в самой ткани общественного бытия.

Самыми устойчивыми из наследия советского эксперимента являются самые, казалось бы, эфемерные его элементы - массовая культурная и социально-психологическая традиция. Немалую устойчивость продемонстрировали и элементы, связанные с переходом капитализма на его позднюю стадию (всеобщие социальные гарантии), и поведенческие стереотипы, связанные с исторически длительными цивилизационными особенностями российского общества (впрочем, не все из последних можно рассматривать как «позитивное удержание»).

Разумеется, все эти элементы подвергаются сильному разрушающему влиянию утверждающих свое господство капиталистических общественных отношений. Однако сложившаяся в России неэффективная модель капитализма (неэффективная отчасти еще и потому, что не смогла до конца решить неразрешимую в принципе задачу: расправиться в короткие сроки с советским наследием), сама питает культурную оппозицию капитализму. Когда эта культурная оппозиция сможет, соединившись с мировой культурной оппозицией, сформировать культурную, а затем и политическую платформу, ориентированную не просто на неприятие капитализма, а на его преодоление через выход в более высокое социальное пространство, тогда мы станем свидетелями (и неизбежно участниками) второго мирового революционного кризиса.

1. Почему развитые капиталистические государства успешнее адаптировались к переходу на позднеиндустриальную стадию развития и к росту постиндустриальных тенденций, нежели страны социально-экономической системой советского типа?

2. Почему попытка преодолеть чрезмерную бюрократизацию советского строя привела, в конечном счете, к его гибели?

3. Чем процесс формирования капитализма в России (и, отчасти, в странах Восточной Европы) отличался от процесса естественно-исторического генезиса капитализма?

4. В чем заключаются социально-экономические корни возрождения сталинизма в России? Чем современный сталинизм отличается от «исторического» сталинизма?

5. Чем социально-экономическая система капитализма в России отличается от капиталистической системы в развитых странах и почему?

6. Почему историческая перспектива движения к социализму остается актуальной?

В этих работах содержатся материалы по проблемам капиталистической трансформации стран «мировой системы социализма»:

• Центрально-Восточная Европа во второй половине XX века. В 3-х т. т.2. От стабилизации к кризису (1966-1989), М.: Наука, 2002.

• Центрально-Восточная Европа во второй половине XX века. В 3-х т. т.З, ч. I и II. Трансформации 90-х годов. М.: Наука, 2002.

В этих работах широкого затронуты дискуссионные вопросы, связанные с причинами кризиса «реального социализма» и последующей капиталистической трансформацией:

• Бузгалин А. В., Колганов А. И. Мы пойдем другим путем! От «капитализма Юрского периода» к России будущего. М.: Яуза: Эксмо, 2009.

• Бузгалин А. В., Колганов А. И. Трагедия социализма. М.: Экономическая демократия, 1992.

• Бузгалин А.В., Колганов А.И. Сталин и распад СССР. М.: URSS, 2003.

• Бузгалин А.В., Колганов А.И. 10 мифов об СССР. М.: Яуза: Эксмо, 2010.

• Бузгалин А. В., Колганов А. И. Трагедия социализма. М.: Экономическая демократия, 1992.

• Коэн Ст. Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунисти-ческой России. М.: АИРО-ХХ, 2001.

Здесь изложены позиции современных левых по некоторым проблемам предпосылок кризиса «реального социализма» в позднем СССР:

• СССР: «Застой». М.: Культурная революция, 2009.

В этих работах исследуется противоречие идеи действеннопрактического коммунистического начала в сфере культуры советского общества, которое в своем реальном бытии не смогло превратить эти начала в основание социальной жизни:

• Булавка Л.А. Социалистический реализм: превратности метода. Философский дискурс. М.: Культурная революция, 2007.

• Булавка Л.А. Феномен советской культуры. М.: Культурная революция, 2008.

Глава 40. Социализм: ответ на вызов глобальных проблем

Обычно к наиболее острым глобальным проблемам относят угрозу экологического кризиса, обострение противоречий между беднейшими и наиболее богатыми странами, растущее бремя военных расходов и распространение оружия массового поражения, терроризм, кризис нравственных ценностей и т.п. При этом постиндустриальные тенденции не принято рассматривать как проблему. Между тем, именно капиталистическая оболочка постиндустриальных тенденций придает их развитию такие черты, которые, несомненно, во многом являются причиной многих других глобальных проблем. Да и сам капиталистический постиндустриализм грозит превратиться в проблему, затрагивающую исторические судьбы капиталистической системы.

Для капиталистической оболочки постиндустриального развития характерна заметная тенденция к тому, чтобы поставить пределы этому развитию. Даже такой видимый признак формирования постиндустриального общества, как значительное сокращение удельного веса промышленного сектора в развитых странах, ведет себя как затухающая тенденция. Кроме того, снижение удельного веса индустриального сектора еще ничего не говорит о прогрессе постиндустриальных технологий. Это снижение (и по доле в ВВП, и по доле в численности занятых) на самом деле однозначно свидетельствует лишь о двух фактах: 1) о территориальном перераспределении индустриального производства путем переноса его из наиболее развитых стран в развивающиеся, и 2) о том, что производительность труда в индустриальной сфере растет значительно быстрее, чем в сфере услуг, до сих пор покоящейся в основном на доиндустриальных и раннеиндустриальных технологиях.

Довольно сложно рост сферы услуг выдавать за постиндустриальный прогресс, поскольку этот рост означает расширение сферы применения не столько постиндустриального (например, в информатике и телекоммуникациях), сколько доиндустриального или, в лучшем случае, раннеиндустриального труда (горничные, продавцы, официанты, посудомойки, грузчики, парикмахеры...). В результате некоторый рост действительно высококвалифицированного труда специалистов на одном полюсе сопровождается ростом неквалифицированного и малоквалифицированного труда на другом полюсе.

Наряду с этим формируются социально-экономические механизмы, меняющие социальный статус и препятствующие социальной мобильности малоквалифицированных работников сферы услуг. Значительно расширился круг работников, попадающих в условия неполной (не полный рабочий день) и частичной (не постоянной) занятости. На этих работников не в полной мере распространяется социально-трудовое законодательство, предусмотренные им права и социальные гарантии. Такие работники обычно не объединены в профсоюзы, что еще более снижает их способность отстаивать свои интересы.

Именно этот слой работников попадает в категорию «новых бедных» (т.е. людей, имеющих работу, но не способных обеспечить семейный доход заметно выше прожиточного минимума). Формируемая «новыми бедными» социальная среда обладает крайне низким потенциалом социальной мобильности, ибо не в состоянии обеспечить главный современный фактор такой мобильности - получение высшего профессионального образования.

Еще одной проблемой «постиндустриального общества» является использование растущей сферы услуг для обеспечения нарастающего социального паразитизма. Это относится, в том числе, и к той части сферы услуг, где используются действительно современные постиндустриальные технологии. Значительная часть современного высокотехнологического потенциала и высококвалифицированных трудовых ресурсов направлена на обслуживание лишь капиталистической формы процесса производства, в первую очередь - на развитие операций в финансовом секторе. Взрывной рост этого сектора в последние четыре десятилетия привел, в частности, к явно преувеличенной оценке вклада этого сектора в создание ВВП и преувеличению доли услуг в ВВП. Другая часть постиндустриального потенциала (в т.ч. крупные сектора в сфере НИОКР) ориентирована на обеспечение конкуренции капиталов за долю на рынке (реклама), раздувание и обеспечение фиктивных потребностей, престижного потребления и т.п. Одно из величайших технических достижений информационной эры - сеть Интернет - используется главным образом как торгово-рекламная площадка и средство распространения порнографии. Продолжается отвлечение значительной части высокотехнологичного потенциала на развитие производства средств уничтожения и т.д.

Капиталистическая форма процесса производства накладывает и прямые ограничения на технический прогресс. Наличие частной собственности на результаты интеллектуального труда, являясь неизбежной при капитализме формой экономической реализации этого труда, в то же время сдерживает распространение и применение его результатов, создавая как экономические, так и административно-правовые барьеры, порождает явления монополизма.

В то же самое время капиталистический характер применения, достижений технического прогресса, задавая в качестве главного критерия их эффективности извлечение наивысшей прибыли, поворачивает технический прогресс против интересов человека. Имеются многочисленные случаи широкомасштабного производства недостаточно проверенных лекарственных препаратов, генно-модифицированных продуктов с неизвестными отдаленными последствиями их применения, использования сомнительных химических веществ в производстве предметов потребления, в том числе и пищевых продуктов и т.д.

Все это означает, что цели движения капитала, и те производственные отношения, на основе которых оно происходит, вступают в конфликт с потенциалом постиндустриального производства. Развитие постиндустриальных технологий и происходящий на их основе рост масштабов творческих элементов в труде и рост числа людей, занятых творческой деятельностью, наталкивается на узкие рамки, диктуемые воспроизводством капиталистических производственных отношений. Это и ограничивает пределы роста творческой деятельности, и создает социальные конфликты, основанные на конфликте целей: с одной стороны, целей развития человека в процессе творческой деятельности, с другой - подчинения этого процесса целям производства прибавочной стоимости.

В то же самое время постиндустриальные тенденции создают новые предпосылки для перехода к социалистическому обществу. Развитие элементов творческого содержания в труде расширяет возможности того, что Маркс называл всеобщим трудом - универсальной кооперации людей в процессе творческой деятельности. Прогрессирующее вытеснение человека из процесса материального производства означает потенциальную возможность вовлечения все более широкого круга людей в творческую деятельность. На этой основе становится возможным и реализация принципа собственности «каждого на все»: каждый человек в меру своих способностей может овладевать всем интеллектуальным богатством человечества.

Превращение творческого процесса в ключевой момент современного производства и возрастание социальной значимости индивидов, занятых творческой деятельностью, создает социальные предпосылки для развития общества в этом направлении. Однако на этом пути необходимо преодолеть барьеры, образуемые капиталом - в первую очередь, массовую занятость малоквалифицированным трудом в сфере услуг и созданное в этой социальной среде «гетто необразованности». Разумеется, решение этих вопросов упирается в саму природу капитала, как производственного отношениями без преодоления последнего невозможно.

Развитие капиталистического способа производства характеризуется нарастающим кризисом экологического равновесия. Массовое промышленное производство и массовое потребление, на которые опирается капитализм, означают и огромный масштаб вовлечения природных ресурсов в этот процесс - как с точки зрения объема, так и с точки зрения территориальной экспансии.

Несмотря на технический прогресс, обеспечивающий некоторую экономию ресурсов, постоянный рост масштабов производства приводит и росту ресурсоемкости экономики, а вместе с этим - и к возрастанию воздействия на окружающую среду. Огромное многообразие промышленных технологий ведет и к огромному спектру таких воздействий.

Основные направления воздействия человека на окружающую природную среду это, во-первых, добыча и истощение природных ресурсов (извлечение полезных ископаемых, использование пресной воды для орошения, охота и рыболовство, вырубка лесов, выпас скота, ведущий к уничтожению травяного и лиственного покрова, истощение почв при земледелии и т.д.), и, во-вторых, загрязнение окружающей среды многообразными промышленными, сельскохозяйственными и бытовыми отходами (механическое, химическое, электромагнитное, акустическое и тому подобное загрязнение).

Особенностью производственных отношений капитализма является невозможность отражения в стоимостной оценке товаров всех экстерналий («внешних эффектов»), связанных с воздействием на окружающую среду. Никакая спецификация прав собственности и создание конкурентных «рынков загрязнений» не сможет решить эту задачу, потому что отдаленные последствия как истощения ресурсов, так и загрязнения окружающей природной среды являются принципиально неопределенными. Невозможно включить, например, в цену сырой нефти затраты на разработку постнефтяных технологий и на перевод мирового хозяйства на эти технологии, ибо нет способа оценить масштабы соответствующих издержек.

В конце 60-х - начале 70-х годов появляются многочисленные исследования, говорящие о возможности всемирной экологической катастрофы. В этот же период (в 1972 году) появился первый доклад Римскому клубу - проект Д.Медоуза «Пределы роста», в котором содержалось предупреждение о нарастающем глобальном неравновесии и угрозе исчерпания природных ресурсов. Зримое нарастание экологического кризиса вызвало к жизни экологическое движение, приобретшее заметные масштабы в период активизации «новых левых» (середина 60-х - начало 70-х годов XX века).

В экологическом движении сразу же определилась заметная левая составляющая - экосоциализм. Многие теоретики экологического движения обратили внимание на позицию Маркса в этом вопросе, высказанную еще в середине XIX века, где Маркс обращал внимание на разрушительное воздействие капиталистического производства на природную среду. Кроме того, он поставил теоретическую проблему фундаментального противоречия между природой и человеческой деятельностью, указав на неразрешимость этого противоречия в рамках экономической общественной формации. Экосоциалисты стали связывать экологический кризис с безудержной экспансией капитализма и «общества потребления», а устранение экологической угрозы - с устранением капитализма как системы.

Одновременно в самом социалистическом движении была подвергнута критике примитивно-потребительская трактовка социализма, и концепция развития производительных сил как безудержного преобразования природы. Рос интерес к теоретической разработке экологических проблем с марксистских позиций. Экологическая проблематика стала входить в программные документы социалистических и коммунистических партий.

Однако далеко не все экологическое движение занимало такую радикальную позицию. Значительная часть его была ориентирована на решение локальных, конкретных экологических проблем, что было вполне возможно в рамках капитализма. «Зеленые» (как нередко стали называть представителей этого движения) смогли мобилизовать общественное мнение, организовать политическое давление на правительства, и добиться в 70-е - 90-е годы XX века принятия целого комплекса решений, ограничивающих наиболее очевидные проявления загрязнения окружающей среды в развитых капиталистических странах.

Практика и идеология смешанного, рыночно-нормативного регулирования экологических проблем, оказала большое воздействие на экологическое движение. Кроме того, снятие некоторых наиболее вопиющих проблем загрязнения природы так же способствовало ослаблению радикальности этого движения. Возникли даже такого рода явления, как коммерциализация движения «зеленых». Нередко акции протеста против вредного воздействия на природу стали предприниматься для оказания давления на определенные фирмы или страны при скрытой поддержке и даже по инициативе их конкурентов, а так же для извлечения материальных выгод (например, для получения вознаграждения адвокатами, ведущими процессы по экологической проблематике). В такого рода ориентации акций «зеленого» движения время от времени обвиняют крупную экологическую организацию «Гринпис».

Популярность идей, связанных с защитой природной среды, привела к тому, что они стали эксплуатироваться политическими течениями самых различных направлений. Так возник экофашизм - приспособление лозунгов охраны окружающей среды для обоснования оголтелого социал-дарвинизма, крайнего национализма и изоляционизма (использующего, в том числе, призывы к защите от пагубного влияния транснационального капитала на природную среду), ксенофобии (когда миграция рассматривается как разновидность «загрязнения среды») и политического авторитаризма, как средства разрешения экологических проблем. Подобным же образом экофеминизм выступает с позиций якобы большей близости женщин к природе и «естественности» их преимущественного положения в борьбе за экологическое равновесие в противоположность разрушительному мужскому началу.

Наиболее экстремистски настроенные представители экологического движения прибегают не только к демонстративным акциям протеста и актам гражданского неповиновения, направленным против тех, кто загрязняет и разрушает природную среду, но и к диверсиям, прерывающим работу промышленного оборудования, срывающим проведение строительных работ и т.п. Такие действия получили наименование экотерроризм.

Ярлык экофашизма и экотерроризма нередко приклеивается либеральными идеологами представителям левого крыла экологического движения с целью дискредитации последних.

В настоящее время леворадикальная, социалистическая составляющая экологического движения продолжает оставаться его значимым компонентом. В ряде стран крупные национальные экологические организации находятся под тем или иным влиянием левой идеологии и даже формируют политические коалиции с организациями, представляющими социалистическое движение. Такого рода «красно-зеленый альянс» (Enhedslisten) существует, например, в Дании. Он по результатам выборов 2007 года располагал 4 местами в датском фолькетинге (парламенте). В ФРГ партия «зеленых» образовывала одно время правящую коалицию с социал-демократами, а на местном уровне вступала в блоки так же и с Партией демократического социализма (ныне - Левая партия).

Для левого движения принципиально важной является выработка конструктивного ответа на вопрос о том, как обеспечить социальный прогресс беднейшей части населения Земли, не переводя этот прогресс в русло индустриального капитализма, поскольку движение по этому пути приведет к перенапряжению глобальной экосистемы и глобальному истощению ресурсов. Этот вопрос не остался незамеченным социалистическими теоретиками, однако внятного и хорошо обоснованного ответа на него пока не предложено. Ведь нельзя же всерьез, - тем более, с социалистических позиций, - принимать такие ответы, как призыв к добровольному аскетизму, или к замораживанию развития в рамках «национальных традиций» или «цивилизационного своеобразия».

Сложность проблемы заключается в том, что торможение безудержного роста материальных потребностей происходит лишь у лиц, занятых творческой деятельностью, и при достижении ими довольно высокого уровня благосостояния. Точно так же торможение роста населения обеспечивается лишь при достижении довольно высокого уровня экономического развития. Если направить все слаборазвитые страны к достижению этого уровня, истощение ресурсов еще по пути к нему неизбежно.

Разумеется, если выйти за рамки капитализма, то на основе иных общественных отношений этих результатов можно достигнуть при значительной экономии ресурсов, избегая развития избыточных расходов (военных, на бюрократический аппарат), избегая раздувания фиктивных потребностей и перепотребления. Социалистическое общество может установить более рациональный обмен веществ между человеком и природой (конкретные детали механизма таких гармоничных отношений с природой могут быть различны в зависимости от уровня развития общества). Но можно ли выйти за пределы капитализма странам с относительно низким уровнем развития? Мы снова и снова возвращаемся к этому вопросу.

Развитие капиталистической глобализации и ее последствия уже рассматривались в 19 главе. Теперь же нас интересует взгляд на глобализацию с точки зрения перспектив социализма.

Как уже было сказано ранее, глобализация капиталистической системы рождает и глобальное сопротивление глобальному капиталу. Недаром капитал прилагает столь большие усилия, чтобы сохранить или усилить разобщение всех тех, кто является объектом капиталистической эксплуатации. Но, несмотря на это, уже первые десятилетия глобализации привели к формированию организованного движения сопротивления капиталистической глобализации.

Первым широко известным шагом этого движения было проведение в 1999 году широкомасштабной акции протеста, в которую было вовлечено множество самых разнообразных организаций из разных стран мира, в городе Сиэтле. Протестующие блокировали - проведение крупного международного совещания, что, вместе с проведенной перед этим массированной разоблачительной компанией, привело к фактическому провалу совещания - было сорвано подписание т.н. «Многостороннего соглашения об инвестициях» (Multilateral Agreement on Investments - MAI). Это соглашение, помимо дальнейшего ослабления контроля над миграцией капитала, должно было открыть транснациональным корпорациям дорогу к установлению контроля над некоторыми сферами хозяйственной деятельности, куда они еще не в полной мере сумели проникнуть (образование, здравоохранение, социальное обеспечение).

С весьма большой уверенностью можно сказать - если бы не срыв этого соглашения, разрушительное действие кризиса 2008-2009 годов было еще более широким и глубоким.

Сложившееся движение не принимает навязываемое ему буржуазными средствами массовой информации наименование «антиглобалисты». Участники движения подчеркивают, что они выступают не против глобализации, не против развития интернациональной взаимосвязи и взаимодействия, в том числе и в экономике, а против капиталистической модели глобализации, выгоды из которой извлекает транснациональный капитал и доминирующие капиталистические державы. Поэтому движение именует себя «альтерглобалистским» или альтернативным социальным движением (ориентируясь на свой основной лозунг - «Иной мир возможен!»).

По своему составу альтерглобалистское движение объединяет множество самых различных общественных организаций из разных стран мира (среди них - профсоюзные, женские, молодежные, экологические, правозащитные, фермерские, независимые средства массовой информации и информационные сети, движения безземельных крестьян, движение за отмену долгов стран «третьего мира», движение за введение налога на финансовые трансакции - АТТАС, и многие другие). Общей платформой для их деятельности является неприятие капиталистической глобализации и практическая борьба за иные формы объединения людей (в том числе - интернационального). Разнородность участников движения и равноправие множества его различных составных частей предопределили отказ от иерархического принципа организации и переход к сетевому принципу. Участники движения добровольно образуют сети связей и взаимодействия, не образуя никаких руководящих органов, а формируя лишь временные рабочие группы для координации конкретных действий и организации конкретных акций, работающие на принципе полной открытости.

По общему согласию участников этого движения политические партии как таковые не принимают в нем участия. В то же время это не означает исключения членов политических партий из альтерглобалистского движения - но участие в нем члены партий принимают только через свою деятельность в тех или иных общественных организациях.

Альтерглобалистское движение приобрело в первое десятилетие XXI века широкую известность своими массовыми акциями протеста, приуроченными к крупным международным совещаниям глав государств и правительств, а также проведением Всемирных и региональных социальных форумов - своего рода смотров общественных организаций - участников движения за иной мир.

Однако массовость альтерглобалистского движения в его нынешнем виде постепенно угасает. Ни символические акции протеста, ни проведение социальных форумов не являются достаточными мотивами для долговременной активности участников движения. Эти формы - что уже очевидно - исчерпывает себя. Участники альтерглобалистского движения пока так и не смогли достичь значительного уровня объединения усилий вокруг совместных конструктивных действий, способных приносить хотя бы какие-нибудь осязаемые долгосрочные результаты (речь не идет о шумных акциях протеста в местах проведения совещаний лидеров ведущих капиталистических стран). По отдельности общественные организации или их группы, участвующие в движении, способны добиваться частичных результатов на своем конкретном поле деятельности. Но вот настоящего Общего Дела у них пока не сложилось.

Даже если альтерглобалистскому движению в его нынешнем виде суждено угасание, оно уже состоялось как первая волна объединенного массового движения против капиталистической глобализации. И его характерной чертой является объединение лиц и организаций, которые в своей общественной деятельности борются за конструктивное воплощение альтернативы мировому неолиберальному порядку. Конструктивная сторона движения, однако, складывается в основном из разрозненных усилий. Альтерглобализм не сумел пока выработать реальной объединяющей конструктивной программы - и в этом его слабость.

Нынешнее альтерглобалистское движение уже утвердило себя как более массовое, более широкое (распространившееся и на «третий мир») и более устойчивое антикапиталистическое движение, нежели движение «новых левых» середины 60-х - начала 70-х гг. прошлого века. В то же время альтерглобалистское движение не имеет определенно социалистической направленности, объединяя как радикально-социалистические, так и ограниченнореформистские элементы. Ясного общего представления об «ином мире», к которому призывают альтерглобалисты, они не имеют. Однако именно пестрота взглядов на этот новый мир, обращение (в том числе и в практических действиях) к тем его аспектам, которые почти не затрагивались традиционной социалистической теорией, создают потенциальную возможность выработки более сложного, более богатого понимания как самого социалистического будущего, так и проблем движения к нему.

Именно поэтому альтерглобализм выступает, по меньшей мере, как союзник социалистического движения. Не исключено, что такое альтернативное социальное движение станет со временем (хотя, вероятнее всего, и в иных исторических формах) важной составной частью движения к социализму.

Для всемирной истории в рамках экономической общественной формации всегда было свойственно противоречие между «центром» и «периферией». Ушедшие относительно дальше в своем развитии общества («центр») использовали окружающие их относительно менее развитые общества («периферию») как источник дешевых ресурсов и объект эксплуатации. Последние нередко отвечали им насильственными действиями, иногда заставляя центр и периферию поменяться ролями.

В современном мировом капиталистическом хозяйстве, для которого характерны процессы глобализации, разрыв между центром и периферией сохраняется, как и соподчинение между ними. Глобальный «Север» (центр) противостоит «Югу» (мировой периферии), как господствующая сила, использующая неравенство в уровне экономического развития в своих интересах. «Юг» реагирует на свое менее благоприятное положение самыми различными способами: попытками догоняющей модернизации (что в какой-то мере удается, но лишь меньшинству), или же агрессивного шантажа, фундаментализмом, ксенофобией, изоляционизмом - либо поиском путей, выводящих за пределы логики капиталистической глобализации.

Удержание «Севером» своего преимущественного положения является жизненно важным для развитых капиталистических государств и базирующегося в них транснационального капитала. Экономически зависимое положение периферии обеспечивает не столько доступ к дешевым ресурсам, как в прежние времена, сколько возможность экстенсивного расширения капиталистических отношений, а вместе с этим - масштабов эксплуатации (при высокой норме прибавочной стоимости) и емкости рынков сбыта.

Такое положение является немаловажным фактором поддержания стабильности хозяйственной системы в развитых странах, источником дохода для обеспечения беспрепятственного роста капитала и смягчения социальной напряженности в странах центра. Тем самым развитие внутренних противоречий капиталистического способа производства в странах центра компенсируется получением выгод за счет внешних (периферия) источников.

Перспективы революционного выхода за пределы капитализма в немалой степени зависят поэтому от динамики отношений между «Севером» и «Югом», центром и периферией капиталистического мирового хозяйства. Менее развитые страны опутаны сложными отношениями зависимости - прежде всего, технологической и финансовой, - от более развитых стран, и потому вырваться из этой зависимости отнюдь не просто. Пример таких стран, как Куба, и даже Китай, свидетельствует об этом со всей очевидностью. Китай, на первый взгляд, занимает сильные самостоятельные позиции в мировой экономике и вроде бы не страдает от зависимости - но это видимое благополучие куплено за счет того, что Китай в основном принял «правила игры» глобального транснационального капитала. Его некоторая относительная самостоятельность основана на беспрецедентно огромных масштабах экономики, находящейся под жестким централизованным политическим контролем.

В таких условиях переход к социализму потребует перестройки всей системы мирохозяйственных связей, потому что вырваться из нее «в одиночку» будет не под силу даже Китаю. Перспективы социалистической революции будут во многом зависеть от решения двух вопросов. Первый - сумеют ли страны периферии вырваться из своего зависимого положения, тем самым лишив центр его привилегированных позиций и столкнув его лицом к лицу с ограниченностью возможностей капиталистического развития? И второй - сумеют ли страны периферии добиться этого не путем самоизоляции (ибо это путь в тупик, чреватый восстановлением зависимости), а путем обретения независимых источников технологического развития и собственной надежной финансовой базы?

Решение этих вопросов невозможно без широкой международной кооперации стран периферии, и без формирования хотя бы одной-двух точек научно-технологического роста, ресурсы которых будут использоваться в рамках такой кооперации. Разумеется, такого рода сотрудничество нельзя наладить без преодоления капиталистических отношений на периферии, без отхода от чисто эгоистических, частных мотивов поведения в мировом хозяйстве.

Поэтому крайне желательно было бы вовлечение в такой проект хотя бы некоторых развитых стран или, по крайней мере, стран со значимыми научно-технологическими комплексами. Чтобы результаты работы этих комплексов послужили делу социально-экономического подъема стран, желающих преодолеть рамки капиталистических отношений, необходимо обеспечить нечто вроде «глобализации по-социалистически». Должна быть создана сеть всестороннего сотрудничества в сфере науки, образования, распространения новых технологий и культурных достижений, и для совместного использования ресурсов на эти цели. Зародыши такого сотрудничества можно увидеть в нынешних отношениях Кубы и Венесуэлы (нефть в обмен на кадры учителей и врачей для развития массовой медицины и массового образования).

«Социалистическая глобализация» может стать ответом на глобализацию капиталистическую в той мере, в какой она будет в состоянии противопоставить монополии на финансовые и технологические ресурсы массовое вовлечение трудящихся в социальное, технологические и культурное творчество, и обеспечить распространение этой практики на все страны социалистического выбора. Формирование широчайшей социальной базы для творческой деятельности может заложить основы подлинно инновационной экономики - т.е. экономики, не только широко использующей инновации, но и способной производить эти инновации не узкой группой привилегированных специалистов и профессионалов, а фактически в каждом своем звене. Сложение интеллектуальных, технологических и естественных ресурсов большой группы стран может дать при этом дополнительный (синергетический) эффект.

1. К каким противоречиям и проблемам приводит капиталистическая форма развития постиндустриальных тенденций?

2. Какие барьеры развитию постиндустриальных тенденций ставит капитализм?

3. Каким образом развитие капитализма связано с нарастанием экологических проблем? В какой мере эти проблемы могут быть смягчены в рамках капитализма?

4. Каков идейно-политический спектр современного экологического движения?

5. Почему движение против капиталистической глобализации (альтерглобализм, альтернативное социальное движение) носит всемирный характер?

6. В чем причины постепенного снижения массовости движения против капиталистической глобализации, волна которого поднялась в конце прошлого тысячелетия?

7. Какие проблемы на пути движения к социализму создает современное состояние противоречий между капиталистическим «центром» и «периферией»?

Характеристика современной капиталистической глобализации и постиндустриального капитализма с марксистских позиций:

• Бузгалин А., Колганов А. Глобальный капитал. М.: URSS, 2007.

• Хауг В. Глобализация, хайтек-капитализм и будущее марксизма. // Альтернативы, 2008, №2.

• Бузгалин А.В. Так что же такое постиндустриальный капитализм // Альтернативы, 2008, №3.

(Журнал «Альтернативы» см. на сайте http://www.altemarivy.ru)

О сопротивлении капиталистической глобализации пишет международный коллектив авторов:

• Альтерглобапизм: теория и практика «антиглобалистского движения». Под ред. Бузгалина А.В. М.: URSS, 2003.

Характеристика альтерглобалистского движения как альтернативного социального проекта:

• Кто сегодня творит историю: альтерглобализм и Россия. М.: Культурная революция, 2010.

Работа одного из теоретиков современной социальной экологии и экоанархизма. Автор стоял у истоков экологического движения Соединенных Штатов и Европы:

• Букчин Мюррей. Реконструкция общества: на пути к зеленому будущему. Нижний Новгород: "Третий Путь". 1996.

Работа еще одно известного теоретика «новых левых»:

• Андре Горц. Экология и свобода

http://avtonom.org/old/lib/theorv/gorz_ecology-freedom.html

Глава 41. Политические перспективы нового левого проекта

Процессы политической реструктуризации на левом фланге, на мой взгляд, невозможно понять, если ограничиваться только анализом политической и идеологической динамики последних двух десятилетий. За этой реструктуризацией лежат фундаментальные, глубинные исторические процессы, без обращения к которым нельзя выработать понимание долгосрочных перспектив левых партий и движений. Практически все согласны в том, что окончание советского эксперимента и распад СССР оказали огромное влияние на судьбу всех левых политических течений. Однако правильно оценить это влияние можно только в том случае, если обращать внимание не только на последствия, но и на причины произошедших событий. Крах советской системы был вызван, вопреки расхожим представлениям, вовсе не неудачей советского проекта, а как раз (по меткому наблюдению Антонио Негри) успешным завершением - завершением, которое, однако, не имело продолжения[41-1]. Естественно, что общественная система, призванная обслуживать уже завершенный проект, не имела больше шансов на исторически длительное существование в отсутствие этого проекта. Она утратила историческую динамику и распалась.

Таким образом, на печальную судьбу партий коммунистического направления повлиял не столько сам факт краха советской системы, сколько осознание (или хотя бы неясная догадка) отсутствия у советского проекта перспективы за рамками решения задачи промышленной модернизации (индустриализации). Мало того, что по природе своей это задача капиталистической системы, так ведь в развитых и новых индустриальных странах она к тому же была уже решена!

Единственное, что теперь может поддерживать на плаву коммунистическое движение в развитых странах - это последовательная защита интересов тех слоев общества, которые не вписались в «общество всеобщего благоденствия», и столь же последовательный протест против демонтажа этого общества. Такие действия, замешанные на радикальной антикапиталистической риторике, создают компартиям довольно прочную социальную нишу, однако весьма узкую. И наибольших успехов в этом направлении добились не постсоветские компартии, а коммунисты троцкистского направления, которые не были политически связаны с КПСС, и меньше пострадали от краха СССР. Стоит заметить, что коммунистическое течение сохраняет в Европе заметное влияние в тех странах, где еще не исчерпаны противоречия индустриальной стадии развития капитализма (Греция, Кипр, отчасти Португалия, Испания и Италия).

Точно также обстоит дело и с социал-демократией. Она столкнулась с исчерпанием собственного проекта. И опять это связано не только с крахом СССР и исчезновением реального противовеса капитализму, давление которого помогало социал-демократам проталкивать их политику социализации капитализма. Дело в том, что и сам европейский капитализм изменился. Эпоха массового промышленного производства как опоры всей экономики ушла в прошлое. На первый план выдвигается информационное производство и интеллектуальный труд, и, соответственно, отпадает необходимость в массовом социальном протекционизме - его можно ограничить более узкими привилегированными слоями специалистов и профессионалов.

Развитие капиталистической глобализации и постиндустриальных тенденций в странах развитого капитализма изменило экономическую структуру капиталистического общества и мирового хозяйства в целом. Соответственно изменилась социальная структура общества, что неизбежно влечет за собой необходимость изменения его политических институтов и организаций.

Наиболее заметная для левых (и часто подчеркиваемая) черта этих изменений - значительное снижение удельного веса и политического значения промышленного пролетариата. Тезис о его всемирно-исторической миссии, выглядевший довольно сомнительным уже к середине XX века, в настоящее время уже не может быть оставлен без пересмотра. Среди радикальных левых это стало причиной растерянности, уныния и разочарований (либо догматического упрямства), а социал-демократия пытается реагировать на сложившуюся ситуацию всеядным расширением своей социальной базы, претендуя теперь на отражение интересов едва ли не всех сразу слоев общества.

Для социал-демократических партий крупнейших европейских держав (Великобритании, Франции, Германии) это повлекло за собой значительные уступки интересам буржуазных слоев и явно обозначившуюся тенденцию к превращению социал-демократов в заурядные буржуазно-реформистские партии. В этом смысле совершенно справедлив вывод Бориса Кагарлицкого о крахе социал-демократии.

Но если пролетариат уходит (как главная социальная опора левых), то что же приходит ему на смену? И на этот вопрос невозможно ответить, если ограничивать себя только анализом политической динамики. Процесс разложения традиционных для эпохи промышленного капитализма классов и социальных групп далеко еще не принял сколько-нибудь завершенных форм - именно этим объясняется такая пестрота и неопределенность социальной структуры современного капитализма. А там, где еще не произошла кристаллизация определенных массовых социально-классовых интересов, крайне затруднена и задача социальной ориентации массовых политических партий.

Отсюда проистекают все те симптомы, о которых уже много говорилось. Все старые левые партии, и те социальные слои, которые их поддерживали, испытывают кризис политической самоидентификации. Общество изменилось, старые политические проекты исчерпали себя, новые еще не сформировались.

Стоит заметить, что на правом фланге политической жизни процесс формирования новых политических и идеологических позиций происходит гораздо быстрее. Правые партии (за исключением радикально шовинистических) достаточно быстро встали на позиции защиты современных форм капиталистической глобализации, и проблемой для них является лишь поиск баланса интересов между глобализацией и национальным государством. Одна из радикальноправых разновидностей идеологии глобализации, получившая широкое хождение в последние годы - имперский проект (проект мировой гегемонии развитых капиталистических держав в новой имперской форме). Как реакция на этот глобалистский имперский проект возникает фундаменталистский и право-националистический ответ, часто опережающий ответ левых.

Какой же контрпроект могут сформулировать левые? В явном виде его пока нет ни у социал-демократов, ни у левых социалистов, ни у радикальных левых, ни у альтерглобалистскогодвижения.

Само альтерглобалистское движение, поскольку оно в наиболее явной форме отражает те экономические и социальные сдвиги, которые происходят в современном капитализме, является и лучшей демонстрацией тех проблем, с которыми сталкивается современное левое движение. Происходит окончательное превращение капитализма в мирохозяйственную систему. Вместе с этим в развитых странах намечается отход от старой системы классового компромисса. Разлагаются старые классы и социальные группы. Самоидентификация интересов новых социальных слоев далека от завершения. И все это находит в альтерглобалистском движении адекватную политическую форму своего выражения.

Движение представляет собой аморфную констелляцию самых разнородных общественных организаций и политических партий, связанных между собой по сетевому принципу, без жестких программных и организационных рамок. Такая новая форма движения позволила ему превосходно приспособиться к описанной выше ситуации. Но она же является источником слабости альтерглобалистов, равно как и участвующих в движении политических партий и организаций левой части политического спектра. Эта слабость, как уже было сказано выше, коренится в отсутствии ясного нового левого проекта - контркапиталистического проекта - и, соответственно, в недостатке новой левой идеи и теории.

Настоятельная необходимость в таком проекте ощущается достаточно остро и он будет формироваться уже в ближайшем будущем. Однако насколько быстро это произойдет, зависит от множества обстоятельств, лежащих не только в сфере теоретических и политко-идеологических процессов, но и в сфере фундаментальных социально-экономических отношений. Какими темпами будут развиваться противоречия «окончательно победившего» глобального капитализма? Как скоро обозначится кризис глобальной имперской модели?

Те немногие из левых, кто действительно хорошо знаком с исходным марксистским коммунистическим проектом, знают, что эта идея не потеряла актуальности, если брать ее не как догму, а как исходный пункт для творческого развития (не случайно именно Марксом в середине XIX века были предсказаны и очерчены современные постиндустриальные сдвиги). Для такого проекта по большому счету не существует дилеммы социальной справедливости и экономической эффективности, в которую, как в непреодолимый барьер, уперлось развитие европейской социал-демократии.

Социальная справедливость вообще имеет косвенное отношение к этому исходному коммунистическому проекту (лишь в том смысле, что ощущение социальной несправедливости есть симптом кризиса общественного устройства). Этот проект (в отличие от реального советского проекта) вовсе не нацелен на социальный патернализм, призванный облагодетельствовать «сверху» основную массу населения. Он основан, прежде всего, на стремлении поднять суверенитет человеческой личности выше, чем он стоит при капитализме, устранив вражду интересов и обеспечив добровольное сотрудничество свободных индивидуальностей. В этом отношении коммунистический проект вполне способен интегрировать в себя те реальные черты социал-демократического проекта (и даже либеральнобуржуазного социал-реформизма), которые связаны с личной свободой, самоорганизацией и самоуправлением граждан.

Какие социальные слои, и какие противоречия могут лежать в основе подобного проекта?

Этот проект может иметь широкую базу в том случае, если сложится союз «традиционных» наемных работников в сфере материального производства и сферы услуг со слоем высококвалифицированных специалистов и профессионалов. Для первых старое противоречие наемного труда и капитала будет дополняться оттеснением их в «интеллектуальное гетто»; для вторых в перспективе все более нетерпимым будет становиться противоречие их положения как творческих работников с подчинением этого творчества целям самовозрастания капитала.

Совершенно очевидно, что сейчас это последнее противоречие не играет серьезной роли - капитал вполне успешно создает для специалистов и профессионалов привилегированное материальное положение, а существующие ограничения для творчества не воспринимаются ими как таковые. Ограниченная возможность творчества в рамках, заданных капиталом» воспринимается как вполне достаточная (особенно по сравнению с социальными слоями, которые лишены и таких возможностей). Не случайно современный профессионал если и стремится к освобождению от диктата капитала, то видит его в том, чтобы самому стать капиталистом - подобно тому, как французский буржуа XVII века мечтал не о революции, а покупке дворянского патента или женитьбе на дворянке. Однако чем шире будет становиться слои работников с творческими функциями, тем меньше у капитала будет возможностей для его «подкупа», чем больше капиталистическое использование технического прогресса будет наносить ущерб людям и окружающей среде, тем больше будет недовольство творческих работников таким применением их способностей.

Неизбежно в перспективе и обострение внешних противоречий, которые весьма значимы для Европы - противоречий между развитым капиталистическим «ядром» и отсталой полукапиталистической «периферией». Капитализм до сих пор предлагал (и будет вынужден предлагать) только такие компромиссы в этой области, которые увековечивают разрыв в уровне развития для большинства отсталых стран. Поэтому решение придется искать за рамками капитализма.

Все это делает возникновение нового радикального левого проекта весьма вероятным уже в ближайшие десятилетия. А вот что требует собственно политологического анализа - так это вопрос о том, какие организационно-политические формы сложатся для осуществления этого нового левого проекта. Но заниматься предсказаниями в этой области я не берусь.

1. Каковы фундаментальные социально-экономичёские причины (не сводящиеся к факту неудачи советского проекта) сдвигов в современном положении коммунистических и социал-демократических партий?

2. Какие различные политические ответы возникают на эволюцию социальной структуры современного глобального капитализма?

3. Какими видятся перспективы коммунистического проекта и его возможная социальная база?

Самокритичный взгляд на состояние и перспективы левого движения:

• М.Малютин. Левые и социализм XXI века - в России и мире: итог и остаток... (190-летию со дня рождения К.Маркса, 160-летию публикации «Манифеста коммунистической партии» и 150-летию «Экономических рукописей» 1857-58 гг. К.Маркса посвящается).

Более оптимистический взгляд на левое движение, нацеленный в будущее:

• Бузгалин А.В., Колганов А.И. Мы пойдем другим путем! От капитализма Юрского периода к России будущего. М.: Яуза: Эксмо, 2009.

Глава 42. Российский социум: социализм и проблема цивилизационного синтеза

Как уже было отмечено в параграфе 8.6., существуют долгосрочные исторические характеристики различных обществ, в значительной мере сохраняющие свое значение при переходе от одного способа производства к другому. Эти характеристики (которые называют «цивилизационными») относятся к различным культурным, бытовым, религиозным, идейным и иным традициям, во многом влияя на специфику экономических, политических и иных социальных институтов. Во многом именно эти цивилизационные особенности определяют различие исторических судеб различных стран и народов в рамках одних и тех же формационных ступеней развития.

Значительная часть того, что называют цивилизационными чертами, представляет собой архаические пережитки или обломки тех отношений, которые сложились когда-то в рамках предшествующих способов производства, по тем или иным причинам обретая и сохраняя историческую устойчивость. При этом элементы культуры, языка, обычаев, верований, семейно-бытовых традиций являются обычно более устойчивыми, чем стереотипы экономического или политического поведения, или правовой режим.

Как правило, успешность социально-экономического развития той или иной страны зависит от того, в какой мере удается гармонично сочетать цивилизационные особенности данной страны со структурой отношений господствующего способа производства.

Сегодня, в условиях господства капиталистического мирового хозяйства и далеко зашедших процессов глобализации, все же не произошло нивелирования развития всех стран по образцу европейской буржуазной цивилизации (а внутри последней - по англосаксонскому образцу). Хотя экспансия европейских (а особенно - англо-американских) экономических, политических и культурных норм и традиций, нередко в «экспортном» (доведенном до крайности или примитивизированном) исполнении приобрела широкие масштабы, она не смогла покончить с цивилизационным разнообразием. Более того, постоянно высказываются опасения относительно «конфликта цивилизаций».

Защита цивилизационного своеобразия пред лицом натиска европейской буржуазной цивилизации носит двойственный характер. С одной стороны, в такой защите могут содержаться черты национальной узости, изоляционизма, защиты отживших реакционных порядков, тормозящих развитие. С другой стороны, цивилизационное своеобразие может быть как раз потенциальным резервом, использование которого позволяет выдвинуться на передовые рубежи. Примером такого использования своих цивилизационных особенностей для достижения самого современного уровня развития является Япония и новые индустриальные страны первой волны.

Вопрос о том, является ли цивилизационное разнообразие симптомом отсталости или же потенциальным преимуществом, не имеет стереотипного решения. Вся проблема в том, о каких именно цивилизационных особенностях идет речь, и какие существуют возможности использовать эти особенности в деле достижения передовых рубежей социально-экономического прогресса. Вполне возможно, что одни из таких особенностей действительно требуется изживать, а другие могут сыграть свою роль в выходе на новый уровень развития общества.

Решение этой проблемы невозможно на основе модной сейчас, но крайне примитивной в своей основе методологии т.н. институциональных матриц, исходящей фактически из буржуазно-либерального взгляда на исторический процесс. Эта методология исходит из того, что в мире существует несколько (часто говорят о двух) исторически сложившихся типов этих институциональных матриц (то есть наборов различных экономических, политических и социальных институтов, способных складываться в устойчивые сочетания, где все институты взаимно обусловливают друг друга). Соответственно, наличие в структуре общества той или иной институциональной матрицы определяет его историческую судьбу.

Правда, матрицу можно сменить. Но уж если вы держитесь за «свою» матрицу, не пеняйте на то, что вас перегоняет общество с более «прогрессивной» матрицей. Современный наукообразный жаргон здесь призван обосновать известную нехитрую идею: двигаться в ногу с прогрессом можно только на основе европейских буржуазных порядков, а все остальное будет формировать только реакционные и застойные черты в развитии.

Для совремённого социализма совершенно очевидно, что движение к социалистическому обществу исторически не может начаться с одних лишь только наиболее развитых государств. Более того, особенности современной эволюции стран европейской буржуазной цивилизации уже высвечивают целый ряд цивилизационных тупиков в нравственном, идейном и культурном отношении, которые могут сильно затруднить развертывание социалистической революции.

Речь идет, прежде всего, о проникновении рыночной ментальности, культа чистогана во все поры социальной ткани - в формирование стереотипов мышления, в нравственные нормы, в религиозный культ, в семейно-бытовые традиции, в характер микросоциальных отношений и т.д. Это, в конечном итоге, ведет к ослаблению самих социальных связей, к подрыву способности к кооперативному поведению, к угрозе изживания альтруизма даже на уровне, минимально необходимом для поддержания жизнеспособности сообщества людей.

Фактически такое положение тормозит дальнейшее развитие западного общества в постиндустриальном направлении, поскольку последнее требует тесной и во многом бескорыстной многосторонней кооперации людей в процессе творческой деятельности.

Поэтому сохранение цивилизационного разнообразия, не сведение общественных порядков к единому шаблону, а напротив, различные виды цивилизационного синтеза являются той дорогой, по которой возможен выход человечества из тупиков капиталистической системы, в конечном счете - из мира отчуждения.

Но для этого переход к социалистическим общественным отношениям не может быть построен на шаблонном применении некой «единственно правильной» модели. Можно вспомнить, какую роль в подрыве авторитета социализма сыграли попытки навязать странам «мировой системы социализма» советский шаблон в виде единственно правильного пути к социализму. Вообще должны быть исключены такие отношения, при которых одни страны могут навязывать другим какие-либо шаблоны. Но даже искренняя вера во всемогущество какого-либо единого, «правильного», «истинно социалистического» шаблона способна нанести значительный ущерб.

Предстоит очень внимательное изучение цивилизационных особенностей каждой страны, чтобы найти в ее историческом арсенале то, что может быть использовано для построения более свободного и справедливого общества, и исключить то, что тянет назад, питает реакционные тенденции. Следует учитывать, что даже глубоко консервативные традиции, во-первых, сохраняют свою устойчивость не случайно, и, во-вторых, могут быть определенным образом трансформированы и приспособлены так, чтобы содействовать прогрессу освобождения, а не препятствовать ему. Не останавливаясь перед революционным разрушением отношений и институтов, сковывающих движение вперед, социалистическая революция должна в то же время весьма бережно относиться к достающемуся ей в наследство историческому материалу - ведь только из этого наличного материала можно сформировать новые, более совершенные социальные структуры.

И при этом немалую роль может сыграть взаимное обогащение опыта различных стран и народов, использование всего накопленного человечеством цивилизационного разнообразия. Ведь возможность цивилизационного синтеза существенно расширяет спектр решений на предстоящих развилках истории.

Все сказанное выше вовсе не означает, что будущий социализм возможен как формирование некой совокупности «национальных социализмов». Нет никаких сомнений, что все страны будут идти к социалистическому обществу по-разному, используя свой собственный исторический опыт и учитывая свои цивилизационные особенности. Но главная проблема состоит не в том, чтобы сконструировать свой, своеобразный, неповторимый «национальный социализм», а в том, чтобы использовать свою историческую неповторимость для общего интернационального, глобального движения к социалистическому будущему, обогатить это общее движение своим историческим опытом.

Коммунистическое движение возможно только как глобальный проект, подхватывающий в свой поток все страны и народы, но подхватывающий различным образом. Сложность состоит в том, чтобы нащупать в общественной практике своей страны, своего народа, то, что наилучшим образом может быть использовано как вклад в социалистический цивилизационный синтез.

С этой точки зрения путь России к социализму сталкивается с многочисленными препятствиями, коренящимися в исторических традициях России. Среди таких традиций - почтение к власти, стремление переложить на власть решение наиболее насущных вопросов общественной жизни; унаследованная от общинных традиций способность к солидарным действиям, но ограниченная рамками узких коллективов; слабость традиций добровольного объединения по интересам, образования прочных и широких общественных союзов.

В противоположность этому мы обнаруживаем колоссальную способность к массовому социальному творчеству, ограничиваемую, однако, сравнительно недолгими сроками и неизжитой тягой к патернализму. Народы России продемонстрировали так же огромный потенциал овладения мировыми достижениями культуры и тягу к творчеству во всех областях - науке, культуре, политике, производстве... В то же время способность к тщательной, упорной, систематической работе развита в меньшей степени.

В русском народе сохраняется эмоциональная отзывчивость, готовность помочь, и в то же время слабая способность самим преодолевать жизненные невзгоды, при значительном потенциале терпения и выживания. За последние два столетия Россия испытала несколько глубоких социальных сдвигов, связанных с резкими переменами социального статуса, разрушением привычного уклада жизни. В результате при столкновении с такого рода сдвигами для многих стало свойственно нарастание настроений фатализма, отказа от противостояния судьбе. В условиях обострения социально-экономических трудностей значительная часть населения претерпевает социальную дезадаптацию, маргинализуется.

Главный вопрос, который возникает при этом - в какой мере патерналистские традиции России могут быть использованы на пути к социализму? Следует ли формировать своего рода «социалистический патернализм» и строить социалистическое общество под вездесущей государственной опекой? Или же, напротив, с этим искушением надо изо всех сил бороться?

Опыт попытки движения России к социализму в XX веке свидетельствует о том, что следует склониться к последнему ответу. Но где тогда взять социальные ресурсы, социальный опыт для развития самостоятельности, самодеятельности, самоуправления? Нельзя сказать, что все эти свойства вообще не развиты в русском народе. Однако их реализация до сих пор затрагивала лишь небольшое меньшинство населения и лишь в отдельные, краткие исторические периоды.

Вероятно, именно в приобретении и освоении такого опыта и должна заключаться основная линии борьбы за социализм в России.

И в этом смысле для нас особенно важно усвоение общественной практики других народов, дальше нас продвинувшихся по этому пути.

А что может внести в мировое социалистическое движение сама Россия? Совершенно очевидно, что мы обладаем уникальным, как позитивным, так и, к сожалению, значительным негативным опытом попытки движения к социализму на протяжении около 70 лет. И этот опыт должен быть проанализирован и изучен с точки зрения практических выводов для будущего социализма.

1. Каково соотношение цивилизационного своеобразия и характера господствующего способа производства?

2. Как оценить соотношение тенденций к нивелированию цивилизационных особенностей в условиях капиталистической глобализации и борьбы за цивилизационное многообразие?

3. Как цивилизационное своеобразие влияет на перспективы борьбы за социализм?

4. Каковы цивилизационные особенности современного российского общества и каково может быть их влияние на перспективы социализма?

5. Какую роль в борьбе за социализм может сыграть синтез цивилизационного многообразия?

Для выработки не банального взгляда на особенности России полезно сопоставить эти две работы:

• Бузгалин А.В. Что есть Россия? // Альтернативы, 2010, №3.

• Львов Д. Роль России в мировом развитии // Свободная мысль - XXI. 2002. №3