Что такое социализм? Марксистская версия

Глава 20. Классовая борьба в капиталистическом обществе

Первые проявления классовой борьбы в капиталистическом обществе отмечаются еще на заре капиталистического способа производства. Когда капитализм начинает вставать «на собственные ноги», т.е. с формированием адекватных ему производительных сил в виде крупного промышленного производства, формируется и фабрично-заводской пролетариат, который сознательно формулирует и выдвигает свои особые классовые интересы в противоположность интересам буржуазии. К этому же периоду относится и самостоятельный выход пролетариата на арену политической и идеологической борьбы.

Что касается такой составной части классовой борьбы пролетариата, как экономическая борьба, то она является неотъемлемым элементом капиталистического способа производства, как борьба вокруг условий продажи рабочей силы. Поэтому экономическая борьба начинается сразу же с формированием пролетариата и буржуазии, задолго до того, как капиталистический способ производства становится господствующим.

В политическом отношении пролетарское движение первоначально выступает как составная часть буржуазного демократического движения против сословной монархии и других остатков феодализма, лишь временами и не весьма отчетливо обнаруживая свои особые интересы. Только после того, как задачи буржуазной революции в той или иной степени оказываются решены, противоречие классовых интересов пролетариата и буржуазии становится более отчетливым и выходит на передний план. В этот период начинают формироваться особые пролетарские политические организации и вырабатываться собственная пролетарская классовая идеология.

Именно в это время политические организации пролетариата впервые выдвигают свои особые политические требования (чартисты в Великобритании, коммунисты в континентальной Европе). В первую очередь эти требования касаются приобретения условий для легальной экономической и политической борьбы пролетариата (республика, всеобщее избирательное право, легализация профсоюзов и политических партий рабочих, 8-часовой рабочий день и т.д.). Тогда же в качестве одной из своих целей пролетарские партии выдвигают борьбу за захват государственной власти.

Поскольку капиталистический способ производства развивается в интернациональном масштабе, классовая борьба пролетариата очень быстро приобретает интернациональный характер. В первую очередь это касается политической борьбы. На рубеже последней трети XIX века формируется международная пролетарская организация (I-й Интернационал), а вскоре вслед за его роспуском при участии его национальных секций начинается формирование крупных национальных пролетарских политических партий, организовавших II-й Интернационал. Несколько позже начинают формироваться международные профсоюзные объединения.

На протяжении XIX - первой половины XX века классовая борьба пролетариата и буржуазии носит весьма упорный характер, нередко принимая насильственные и вооруженные формы, доходящие до вооруженных восстаний и гражданской войны. С течением времени пролетариат завоевывает себе возможность легальной экономической и политической борьбы, после того как легализуются профессиональные союзы, признается право на забастовку и коллективные договора, вводится всеобщее избирательное право, и легализуются пролетарские политические партии. Это, однако, не всегда может смягчить классовые противоречия, и время от времени происходит переход от легальных форм борьбы к вооруженному насилию.

Классовая борьба пролетариата не может быть сведена к прямому противостоянию пролетариата и буржуазии («класс против класса»). В капиталистическом обществе насчитывается немалое число других классов и социальных групп, занимающих в классовой борьбе различные позиции. Это, во-первых, многочисленный класс мелкой буржуазии, положение и интересы которого определяют его тяготение как к буржуазии, так и к пролетариату. Во-вторых, существуют социальные слои, формально относящиеся к лицам наемного труда, но реально занимающие промежуточное положение между пролетариатом и буржуазией (управляющие, высший слой специалистов и чиновников и т.п.). В-третьих, имеется немногочисленный, но влиятельный класс земельных собственников. Кроме того, следует принимать во внимание, что внутри классов пролетариата и буржуазии (как и внутри других классов и социальных слоев) существуют группы с различными специфическими интересами. Эти группы так же могут занимать разные позиции в классовой борьбе.

В результате эффективность классовой борьбы рабочего класса, особенно в том, что касается политической борьбы, зависит как от степени внутренней консолидации рабочего класса (которая никогда не бывает стопроцентной), так и от возможностей заключать союзы с политическими представителями других классов и социальных групп, предлагая политику, отвечающую в той или иной мере их собственным специфическим интересам. На ранних этапах развития индустриального капитализма особое значение приобретает установление союза между рабочим классом и весьма многочисленным в этот исторический период крестьянством.

В конце XIX и первой половине XX века для ряда развитых (и менее развитых) капиталистических государств была характерно наличие массового пролетарского движения, выступающего под социалистическими лозунгами. В то время в этих странах существовали массовые коммунистические, социалистические и социал-демократические партии, ставившие своей целью приобретение государственной власти, ликвидацию тем или иным образом капиталистического строя и движение к социализму. В настоящее время ситуация значительно изменилась.

Историческая эволюция классовой борьбы в капиталистическом обществе выявляет две тенденции. Во-первых, постепенное развитие классовых компромиссов, развитие экономических и политических уступок рабочему классу со стороны капиталистов в наиболее развитых странах (что получило отражение в концепциях «государства всеобщего благосостояния», «социального государства», «социального партнерства», «народного капитализма» и т.п.). Этот процесс шел неравномерно, и прерывался попытками использования буржуазией методов жесткого силового подавления рабочего движения (фашизм, нацизм). Значительное влияние на уступчивость буржуазии оказало наличие альтернативы капитализму в виде «мировой системы социализма».

Во-вторых, вовлечение в развитие по капиталистическому пути ранее относительно отсталых стран неизбежно привело к формированию в них, по мере прохождения капиталистического промышленного переворота, острых классовых противоречий между пролетариатом и буржуазией. Поэтому наибольшего накала пролетарская классовая борьба достигает в настоящее время в так называемых новых индустриальных странах и в странах, приближающихся к ним по уровню экономического развития.

В результате сейчас в наиболее развитых странах не существует такого массового движения рабочего класса, которое нацелено на ниспровержение капитализма как системы. Соответственно, и в сфере политической борьбы, партии, выступающие за ниспровержение капиталистического строя, отсутствуют или пользуются сравнительно небольшим влиянием. Что касается развивающихся стран, то для них характерна неравномерная динамика политической борьбы пролетариата. Если в 80-90-е гг. XX века там тоже можно было наблюдать затухание существовавших ранее политических движений под социалистическими лозунгами, то в начале XXI века мы сталкиваемся с их активизацией (в Латинской Америке). Эта активизация происходит нередко за пределами существовавших ранее коммунистических и социалистических партий.

Означает ли такая ситуация, что по мере развития капитализма классовая борьба в нем будет затухать, а пролетариат - отказываться от ранее провозглашавшейся борьбы за ликвидацию капиталистической системы? Соответственно, не является ли острая классовая борьба между пролетариатом и буржуазией свойством лишь ранних стадий развития промышленного капитализма? Такие выводы на протяжении значительной части XX века делались неоднократно, причем, как противниками, так и сторонниками социалистических концепций.

С точки зрения противников социализма, классовая борьба и социалистические лозунги есть своего рода «детская болезнь» капитализма, поражающая его в силу его неразвитости. Дальнейшее же экономическое развитие позволяет полностью избавиться от этой болезни, открывая дорогу безболезненным постоянным улучшениям капиталистической системы. Одни идеологи полагают, что таким путем могут быть постепенно реализованы и «социалистические ценности». Другие, напротив, утверждают, что чем дальше от социализма, тем лучше для экономики и благосостояния граждан.

Некоторые сторонники социализма также считают, что в развитых странах классовая борьба затухает, потому что рабочий класс этих стран участвует вместе со своей буржуазией в эксплуатации менее развитых наций, и вообще «обуржуазился». Поэтому революционизируется рабочий класс и предпролетарские слои в отсталых странах и путь движения к социализму предстает как путь борьбы «мировой деревни» против «мирового города», отсталого «Юга» против развитого «Севера». В этой борьбе рабочий класс отсталых стран ведет борьбу совместно со своей мелкой буржуазией и патриархальным крестьянством, поскольку их объединяют общие интересы противостояния «бедных» «богатым», а потому идеологическая оболочка такой борьбы может быть весьма своеобразной, например, религиозной.

Изложенные позиции возникли, как можно видеть, не на пустом месте, и опираются на реальные факты исторического развития классовой борьбы. Однако они исходят и из некоторых недостаточно достоверных посылок.

Обе названные выше позиции появились как ответ на концепцию «исторической миссии пролетариата», развитую в «Манифесте Коммунистической партии». Согласно этой концепции, развитие капиталистических производственных отношений порождает два основных класса - буржуазию и пролетариат, вытесняющие ранее существовавшие классы и социальные группы. Дело не ограничивается одной лишь борьбой между этими двумя основными классами капиталистического общества. Пролетариат в историческом смысле выступает как могильщик буржуазии, борющийся не просто за ниспровержение власти буржуазии и ликвидацию капиталистической системы, но и за ликвидацию общественных классов вообще, и создание общества без классов.

Этот тезис о пролетариате, как ведущей силе коммунистической революции, находится, однако, в противоречии с фундаментальными положениями социально-экономического учения К. Маркса.

Такое утверждение на первый взгляд выглядит абсурдным - ведь, несмотря на то, что К. Маркс на протяжении всей своей жизни вносил коррективы в свои прежние представления (не избежал таких корректив и "Манифест"), однако он не счел нужным пересматривать тезис об исторической миссии пролетариата. Тем не менее, есть серьезные основания настаивать на ошибочности этого тезиса с точки зрения научного метода самого К. Маркса.

Согласно К. Марксу, в рамках вторичной (экономической) формации человеческого общества каждый исторически определенный способ производства определяет и наличие в нем основных общественных классов. Эти классы самим экономическим и политическим строем общества вынуждаются к борьбе между собой. С утратой данным способом производства потенциала прогрессивного развития, по мере вызревания соответствующих социально-экономических предпосылок, в конечном итоге в ходе классовой борьбы происходит замена одного способа производства другим, а вместе с этим - и политическая революция, и переворот во всей общественной надстройке. Однако это не означает победу одного основного класса данного способа производства над другим. В процессе перехода к новому способу производства прежние классы начинают разлагаться, а им на смену приходят новые, которые и выступают основными действующими лицами революции, опосредствующей переход от одного способа производства к другому.

Переход от одного способа производства к другому в социальном отношении никогда не представлял собой прямое превращение основных классов одного способа производства в основные классы другого[20-2].

Этот вывод, хотя и не в обобщенной форме, а применительно к частному случаю - к переходу от феодализма к капитализму - был сделан самим К.Марксом[20-3], а применительно к переходу от античного способа производства к феодализму - Ф.Энгельсом[20-4].

Мелкие римские крестьяне и рабы (и даже римские колоны и «рабы с хижинами») не превратились сразу же и непосредственно в средневековых крепостных: между римским колоном и средневековым крепостным стоял свободный крестьянин, которого еще только предстояло закрепостить. Переход к феодальному обществу от античного не был победой рабов над рабовладельцами, или мелких землевладельцев-общинников над крупными (более того, все движения рабов и мелких землевладельцев были разгромлены). Произошла многоступенчатая трансформация рабов и свободных общинников в новый класс лично зависимого крестьянства: сначала через смягчение рабской зависимости, закабаление прежде свободных общинников, затем через формирование слоя свободного крестьянства с отчуждаемой земельной собственностью, и уже через его закрепощение - но на иных условиях, нежели закабаление свободных крестьян в античные времена. Такая же многоступенчатая трансформация опосредовала превращение крупных земельных собственников-рабовладельцев в новый класс феодалов: через возникновение форм условного держания земли (прекарий), затем путем выделения новой военно-служилой, получающей земельное владение лишь временно за службу (главным образом, военную), и через постепенное превращение этого служебного владения в наследственное, происходящее параллельно с обращением крестьян, располагавшихся на этой земле, в личную зависимость от феодалов, как от своих сеньоров.

Точно также буржуазная революция не была революцией крепостных против феодалов. Средневековые крепостные не превращались непосредственно в наемных работников. Сначала они освобождались от крепостной зависимости и превращались в независимых мелких товаропроизводителей (в деревне ли, в городе ли), лишь последовавшая позднее экспроприация которых привела к пролетаризации трудящегося населения. Аналогичную трансформацию претерпевали и представители господствующих классов, пополняясь при этом представителями прежде угнетенных классов (пример - генезис и эволюция «третьего сословия»).

Буржуазная революция происходит тогда, когда крепостные уже превратились в лично свободных крестьян, городская часть "третьего сословия" выросла в широкий слой свободных ремесленников, торговцев, полупролетариев и буржуа. Одновременно с этим значительная часть господствующего класса приобрела чисто буржуазные источники дохода, в то время как другая его часть, утратив прежние источники дохода, основанные на крестьянских повинностях (феодальная рента), стала паразитическим наростом, кормящимся за счет государственного бюджета.

Ведущей силой буржуазной революции выступают не крепостные, и острие удара направлено не против крепостной зависимости и феодальных повинностей (хотя борьба такого рода характеризует собой собственно феодальную эпоху, так же, как античность сопровождается постоянными конфликтами рабов и рабовладельцев, мелких и крупных землевладельцев). Ведущей силой этой революции выступают новые социальные группы - буржуа (в том числе мелкая буржуазия - лично свободные крестьяне и ремесленники, работающие на рынок на основе трудовой собственности), пролетарии и полупролетарии. Социально-экономическим содержанием этой революции является борьба за разрушение феодальных привилегий, сдерживающих развитие товарного хозяйства, а политическим - борьба против сословной монархии, обеспечивающей политическую монополию представителям старого, отмирающего господствующего класса (который уже в значительной мере утратил свое прежнее экономическое лицо, цепляясь за политические привилегии как за главный источник своего существования).

Итак, в рамках любого способа производства социальной силой, вызывающей революционные перемены, выступают не основные классы данного общества, а новые социальные группы, экономические (и политические) интересы которых связаны с торжеством нового экономического уклада, на основе развития которого в недрах старого общества эти социальные группы и сформировались.

Поэтому можно с определенной долей уверенности предположить, что и в в капиталистическом обществе сопровождающая его историю постоянная борьба наемных рабочих и капиталистов не является тем конфликтом, который непосредственно порождает коммунистическую революцию. Революция становится возможной лишь тогда, когда в недрах капитализма сформируются экономические (а также и политические, культурные и прочие) предпосылки нового общественного строя, а вместе с ними и на основе их развития сформируются и новые социальные группы, интересы которых будут непосредственно связаны с развертыванием этих предпосылок в целостный общественный строй.

Та критика, которой я подверг "Манифест Коммунистической партии", с необходимостью должна быть дополнена признанием объективной обусловленности выдвижения тезиса об исторической миссии пролетариата. Тогда, в середине XIX века, не было иных классовых сил, кроме пролетариата, которые противостояли бы режиму капиталистической эксплуатации, и невозможно было строить обоснованные предположения о появлении таких сил в будущем. Кроме того, считая неточным тезис о пролетариате как о ведущей силе социалистической революции, я вовсе не хочу сказать, что классовая борьба пролетариата вообще не играет никакой роли в революционном процессе устранения капиталистического способа производства. Более того, на протяжении периода с середины XIX до конца XX вв. фактически только пролетарская классовая борьба и выполняла эту революционизирующую роль. И именно пролетариат, по мере развития обобществления труда капиталом, и развития обобществления самого пролетариата (рост его экономической и социальной подвижности, способности к формированию различного рода объединений и союзов для защиты своих классовых интересов), формирует в своей среде новые социальные группы, способные стать ведущей силой революции.

Если мы обратимся к истории античности, то можно заметить, что борьба рабов против рабовладельцев, и мелких землевладельцев-общинников против крупных землевладельцев сыграла значительную роль в смягчении форм рабской зависимости и в закреплении прав мелких земледельцев на занимаемые ими участки земли (хотя и ценой обращения их в личную зависимость). Точно также борьба крепостных крестьян против феодалов сыграла существенную роль в постепенном устранении личной зависимости крестьян и расширении возможностей развития товарного хозяйства.

Разумеется, одновременно с этим велась и чисто экономическая борьба, где спор противоборствующих классов сводился лишь к норме эксплуатации (величина оброка или барщины и т.п.).

То же самое можно сказать и о пролетариате. С одной стороны, его борьба есть лишь составная часть экономического механизма капиталистического способа производства, механизма конкуренции за условия продажи товара - рабочая сила. С другой стороны, борьба пролетариата за более достойные условия жизни привела к постепенному смягчению условий эксплуатации, к созданию механизмов социальной защиты трудящегося населения, что создало условия для прогрессивной эволюции самого капитализма, повышению роли образованной и квалифицированной части трудящихся, в конечном итоге - к формированию социально-экономических предпосылок коммунистической революции.

Буржуазные революции всегда опирались на широкую поддержку крестьянства, без которой ниспровержение феодальных порядков было бы невозможным. Более того, во многих случаях именно крестьянство обеспечивало наиболее массовую социальную базу антифеодального переворота. Можно сделать аналогичный вывод и о пролетарском движении. Борьба новых социальных групп, формирующихся в рамках класса наемных работников, за утверждение нового общественного строя, не имеет шансов на успех без поддержки со стороны массового пролетарского движения.

Так же, как крестьянство (даже уже и лично свободное) было заинтересовано в борьбе против крупного помещичьего землевладения, составляя тем самым массовый отряд общего потока антифеодальной революции, так и пролетариат, будучи заинтересован в освобождении от капиталистической эксплуатации, несомненно, окажет массовую поддержку антибуржуазному движению. И то, и другое, - не предположения, а исторические факты.

Сейчас в гораздо большей степени, чем в 1848 году, капиталистическая система хозяйства выступает как мировая система. Поэтому и развитие коммунистической революции должно рассматриваться обязательно во всемирном контексте. Со стороны классовой структуры общества мировой капитализм представлен сектором отсталых стран с преобладанием эксплуатируемых социальных групп докапиталистического и полукапиталистического типа, сектором новых индустриальных стран с преобладанием промышленного пролетариата, и сектором постиндустриальных стран, только в отношении которых полностью применимы положения, развитые мною выше.

Условия международной борьбы пролетариата существенно изменились по сравнению с XIX веком и первой половиной ХХ-го. Пролетариат существенно изменил свое этнокультурное лицо. Если в XIX веке это были почти исключительно белые рабочие стран с христианской культурной традицией, относящиеся к романо-германской языковой группе, то теперь рабочий класс стал мультиэтническим и мультикультурным. Хотя глобализующееся мировое капиталистическое хозяйство объективно определяет общие интересы пролетариев всех стран в борьбе против общей глобальной гегемонии капитала, этот общий интерес, чтобы реализоваться, должен еще преодолеть различия в культурных и политических традициях разных групп рабочего класса. Даже такой очевидный факт, как языковый барьер, может служить немалым препятствием для международной солидарности рабочих. Если же к этому добавить разную степень классового самосознания, разные идеологические концепции, националистические предрассудки, конфессиональное отчуждение, несовместимость семейно-бытовых традиций, различие взглядов на роль женщин в обществе и т.д., то становится ясно, что общие экономические интересы еще не означают автоматически и солидарных действий.

Пользуясь этими различиями, всячески поддерживая и консервируя их, капитал разобщает разные группы пролетариата, подчас даже противопоставляет их друг другу, и тем самым охраняет свое господство от своего классового противника.

Поэтому с точки зрения мирового капиталистического хозяйства организация международной классовой борьбы пролетариата имеет еще большее значение, нежели в том случае, если бы мы ограничились рассмотрением лишь группы наиболее развитых стран. Если пролетариат относительно более отсталых стран не включится активно в совместную революционную борьбу, то это задержит и революционизацию рабочего класса развитых стран. Такая революционизация имеет своим условием выпадение капиталистической периферии и полупериферии из общей мировой системы капиталистической эксплуатации, что неизбежно приведет к новому обострению конфликта как традиционного пролетариата, так и новых групп наемных работников развитых стран со «своей» буржуазией - ибо возможности классового компромисса окажутся сразу резко сужеными. Организованное в международном масштабе пролетарское движение, руководствующееся социалистическими идеалами, является необходимым условием победы коммунистической революции.

Однако на этом основании нельзя вернуться к тезису об исторической миссии рабочего класса в неизменном виде. Сколь бы ни был количественно преобладающим промышленный пролетариат, и сколь бы острые формы ни принимала его классовая борьба с буржуазией, - вплоть до ниспровержения политической власти последней, - невозможно отождествить его с такой социальной группой, не только непосредственные материальные интересы которой совпадают с развертыванием некапиталистических общественных отношений, но и социально-культурный потенциал которой достаточен для социального творчества, формирующего такие отношения как всеобъемлющую систему.

В рамках капитализма уже начинают формироваться социальные группы, непосредственно включенные (разумеется, лишь отчасти) в зачатки производственных отношений того типа, который будет характерен именно для социалистического бесклассового общества. А потому эти группы более, нежели пролетариат, заинтересованы в переходе к социалистическому бесклассовому обществу, поскольку экономические условия существования пролетариата заключены в противоположности труда и капитала. Мечта о преодолении эксплуатации и классового неравенства была присуща всем угнетенным классам -- и пролетариат здесь не составляет исключения. Но построить бесклассовое общество могут лишь те силы, которые уже обладают хотя бы начатками соответствующего социального опыта.

Что же это за новые социальные группы, рождающиеся в процессе разложения основных классов капиталистического общества? Чтобы понять это, надо разобраться, на основе каких социально-экономических предпосылок, рожденных капитализмом, возможна социалистическая революция, и какие именно новые социальные движущие силы революции формируются этими предпосылками. Но прежде нам предстоит понять, что же представляет собой сама социалистическая революция.

1. Затухает ли классовая борьба пролетариата по мере развития капитализма?

2. Чем можно объяснить факт заметного сужения влияния политических движений, выступающих за ниспровержение капиталистического строя, в развитых капиталистических странах?

3. Каким образом происходит трансформация основных классов данного способа производства в основные классы способа производства, приходящего ему на смену?

4. Какие классы и социальные группы разлагающегося способа производства являются движущими силами социальной революции, опосредующей переход к новому способу производства?

5. Следует ли принимать сформулированную К.Марксом и Ф.Энгельсом концепцию «исторической миссии пролетариата» в неизменном виде?

6. Какова роль классовой борьбы пролетариата в движении к новой ступени общественного развития?

В работе американского социолога, близкого к марксизму, впервые было дано теоретическое объяснение того факта, что рабочий класс не торопится ниспровергнуть капитализм. Там же обоснован тезис о том, что современный капитал эксплуатирует рабочего, используя не только его рабочее, но и свободное время, не только его рабочую силу, но и все качества человека, как личности:

• Charles Wright Mills. The Marxists. N.Y. 1962

В следующей работе прослеживаются некоторые современные тенденции эволюции классовой структуры капиталистического общества:

• Бузгалин Д., Колганов А. Глобальный капитал. Часть I, глава 4. М.: URSS, 2007.

Глава 21. Выход из капитализма: революция или реформа?

Для идеологов буржуазии вопрос о характере перехода от капитализма к новому общественному строю вообще не стоит - даже как отвлеченная теоретическая проблема. Для них гораздо притягательнее наспех сколоченные идейки, вовсе не имеющие под собой научных оснований (вроде печально знаменитого «конца истории» Френсиса Фукуямы), но которые тешат самолюбие буржуазии иллюзией вечности и незыблемости капиталистических порядков. А еще любезнее их сердцу просто не замечать этой проблемы, тупо веруя в то, что исторический характер может носить все, что угодно - но только не капитализм.

Именно к таким сторонникам самообмана были обращены в 1848 г. слова «Манифеста Коммунистической партии»: «Ваше пристрастное представление, заставляющее вас превращать свои производственные отношения и отношения собственности из отношений исторических, преходящих в процессе развития производства, в вечные законы природы и разума, вы разделяете со всеми господствовавшими прежде и погибшими классами»[21-1].

Разумеется, ни один общественный строй не вечен, и когда назревает историческая необходимость, существующая общественная система гибнет и ей на смену приходит другая. Но как происходит такой переход от одного общественного строя к другому? Он происходит путем социальной революции (см. гл. 8).

Социальная революция означает перерыв постепенного, эволюционного развития, качественный скачок, связанный с быстрым распадом общественных отношений старого способа производства и формированием на их обломках, на основе уже зародившихся предпосылок, переходных элементов и укладов, целостной системы отношений нового способа производства. Социальная революция - это кратковременный, в историческом смысле, процесс, однако это и не одномоментный переход. Социальная революция в полном объеме занимает многие десятилетия, а иногда и более длительные сроки.

В классово-антагонистическом обществе, где существует государство, социальная революция как правило (хотя и не всегда), сопровождается и политической революцией. Старые господствующие классы, несмотря на развитие социальной революции, на формирование новой системы производственных отношений, стремятся удержать за собой прежние условия своего господства. Они используют для этого аппарат государства, прибегая к правовым, административным, а нередко и прямо насильственным мерам, чтобы затормозить и сорвать происходящие перемены. Поэтому политическая революция, ниспровергающая прежнюю государственную власть, обычно выступает условием развития и завершения революции социальной.

Когда государственную власть захватывают новые общественные классы, они используют ее для целей продолжения и последовательного выполнения задач социальной революции. Политическая революция может протекать за рамками легальности или (гораздо реже) оставаться в этих рамках, она может быть мирной или сопряженной с применением вооруженного насилия, вплоть до гражданской войны. Но в любом случае политическая революция сопряжена с насильственным вмешательством в общественные отношения, и в первую очередь - в отношения собственности. Это вмешательство выступает средством ускорения социального переворота, перехода к новому способу производства.

Как показывает историческая практика, переход к социалистическому обществу также будет происходить через политическую революцию. Даже в том маловероятном случае, если господствующие классы не будут оказывать насильственного сопротивления утрате своего господства, необходимо будет преобразование формы государства, всей системы политического устройства общества для того, чтобы социальная революция - разложение капиталистической системы производственных отношений и формирование на ее месте новой - была обеспечена поддержкой такой формы государства, которое само составляет ступень к изживанию всякой отделенной от общества власти. «Только при таком порядке вещей, когда не будет больше классов и классового антагонизма, социальные эволюции перестанут быть политическими революциями»[21-2].

Ведущей социальной силой (гегемоном) социалистической революции, по представлениям К.Маркса и В.И.Ленина, должен выступать рабочий класс. Однако ниже будет показано, что есть основания для уточнения и даже пересмотра этой позиции, даже с точки зрения классического марксизма.

В отличие от социальной революции, которая развивается независимо от воли и желания отдельных людей и даже общественных классов (хотя их действия и могут существенно видоизменять темпы и формы этого процесса), в политической революции субъективный фактор играет огромную роль. Тем не менее, и политическая революция вызревает, прежде всего, как объективный процесс, однако обусловленный сложным сочетанием целого ряда объективных и субъективных, закономерных и случайных обстоятельств, которые формируют революционную ситуацию.

Революционная ситуация - совокупность условий, делающих возможным развитие политической революции.

Существует известное ленинское определение условий возникновения революционной ситуации (данное им в статье «Крах II Интернационала»), которым я и воспользуюсь для дальнейшего изложения:

"Для марксиста не подлежит сомнению, что революция невозможна без революционной ситуации, причем не всякая революционная ситуация приводит к революции. Каковы, вообще говоря, признаки революционной ситуации? Мы наверное не ошибемся, если укажем следующие три главные признака: 1) Невозможность для господствующих классов сохранить в неизмененном виде свое господство; тот или иной кризис "верхов", кризис политики господствующего класса, создающий трещину, в которую прорывается недовольство и возмущение угнетенных классов. Для наступления революции обычно бывает недостаточно, чтобы "низы не хотели", а требуется еще, чтобы "верхи" не могли жить по-старому. 2) Обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов. 3) Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в мирную эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими “верхами", к самостоятельному историческому выступлению.

Без этих объективных изменений, независимых от воли не только отдельных групп и партий, но и отдельных классов, революция по общему правилу невозможна. Совокупность этих объективных перемен и называется революционной ситуацией. (...) ...Не из всякой революционной ситуации возникает революция, а лишь из такой ситуации, когда к перечисленным выше объективным переменам присоединяется субъективная, именно: присоединяется способность революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить (или надломить) старое правительство, которое никогда, даже и в эпоху кризисов, не "упадет", если его не "уронят"[21-3]. И Ленин добавляет к этому, что социалисты «...отлично знают, что революцию нельзя «сделать», что революции вырастают из объективно (независимо от воли партий и классов) назревших кризисов и переломов истории...»[21-4].

Из этого большого отрывка можно увидеть, что революционная ситуация складывается из объективных экономических и социальных факторов. Уже первый тезис Ленина, о невозможности для господствующих классов сохранить в неизменном виде свое господство, скрывает за собой целый ворох факторов. Почему господство нельзя сохранять в неизменном виде? Потому что изменились фундаментальные экономические, социальные, классовые, и, как результат, - политические условия осуществления этого господства. На втором месте стоят нужда и бедствия угнетенных классов - а они обостряются так же потому, что фундаментальные социально-экономические условия изменились, и прежняя система отношений уже не обеспечивает нормальное воспроизводство общества[21-5]. Эти два фактора ведут к росту активности масс - и потому, что массы уже не могут более выносить сложившееся состояние, и потому, что господствующие классы уже не в силах удержать свое господство без апелляции к массам, и внутри самого господствующего класса разгорается борьба за власть, в которой эксплуатируемое большинство должно выступить как «пушечное мясо».

Однако не из всякой революционной ситуации рождается политическая революция, и не всякая революция бывает победоносной - т.е. приводит к переходу государственной власти в руки иных классовых сил. Для революции необходима достаточно высокая степень осознания массами необходимости, целей и путей революционной борьбы, и претворение этого сознания в организованные политические действия.

Приобретение такой способности - дело длительного исторического развития. При переходе от античного общества к феодальному можно наблюдать, что действия масс, - в том числе и сознательно вызываемые господствующими классами, - выступают лишь фактором, расшатывающим прежнюю систему власти. Нигде в эту эпоху действия масс не сыграли роль самостоятельного фактора политических преобразований, хотя бы и наряду с другими. Даже если действия масс совершенно самостоятельны, спонтанны - они не способны сыграть самостоятельную роль.

В буржуазной революции действия масс уже гораздо более важны. Без прямой опоры на организованное в определенной степени массовое действие невозможна уже ни революция, ни контрреволюция. Более того, массовые организации эксплуатируемого большинства начинают уже вырабатывать осознание своих особых интересов и защищать свои особые требования. «Масса» впервые начинает выдвигать цель борьбы за приобретение политических прав и свобод для себя с целью борьбы за государственную власть. Примером могут служить движения пуритан, диггеров и левеллеров времен английской буржуазной революции, якобинские клубы, организации «бешенных» и бабувистов эпохи великой французской революции.

Для коммунистической революции уже никакое политическое действие помимо масс и за их спиной не может служить залогом ее успеха. Только то, что эксплуатируемое большинство само осознает и завоевывает в политической борьбе, может служить опорой для коммунистического движения. Не может быть никаких действий «для народа» или «в интересах народа», совершаемых без участия народа или за его спиной, которые бы тем самым по существу своему не создавали бы угрозы утраты коммунистической природы движения. Как было записано еще в Уставе I-го Интернационала, освобождение рабочего класса есть дело рук самого рабочего класса.

Для того, чтобы революционная ситуация разрешилась победоносной революцией, пролетариат должен обладать средствами идейной и политической борьбы. Для этого пролетариату необходимо иметь свою партийную организацию и вести постоянную работу по уяснению себе теоретических основ своего освобождения. Без этих условий революция не будет успешной.

Так, например, революционная ситуация 1848 г. во Франции перешла в революцию, которая, однако, в конечном счете, завершилась контрреволюционным переворотом 1850 г. Точно так же завершилась поражением революция 1905-1907 гг. в России. А революционная ситуация, сложившаяся в период крестьянской реформы 1861 г., так и не переросла в революцию.

Становление буржуазного способа производства иногда сопровождается не одной, а несколькими политическими революциями - в том случае, когда революционные преобразования в политической и юридической надстройке остаются незавершенными или сталкиваются с контрреволюцией. Помимо уже упомянутого российского примера, классический пример такого развития событий - Франция. После Великой Французской революции конца XVIII века потребовались еще революции 1830, 1848 и 1870 гг., чтобы довести дело формирования буржуазной надстройки до конца.

Не доведенные до конца буржуазные революции приводят к необходимости буржуазно-демократической революции. Она носит такое название потому, что и по своим целям - обеспечение последовательной буржуазной демократии, и по своим движущим силам - к которым принадлежит не только буржуазия, но и значительная часть трудящегося и эксплуатируемого населения (в том числе - пролетариат), выступающего нередко под собственными лозунгами, отличается от «обычной» буржуазной революции. Нередко буржуазия отходит от борьбы за последовательное осуществление демократических прав и свобод даже в буржуазных рамках, и тогда в буржуазнодемократической революции возможен переход к гегемонии пролетариата (то есть пролетариат выступает ведущей социально-политической силой революции).

К.Маркс полагал, что революционное действие пролетариата будет иметь характер перманентной революции - начав с осуществления демократических целей, пролетариат в революции будет последовательно выдвигать и решать все более далеко идущие задачи, и таким образом революция приобретет непрерывный характер вплоть до ниспровержения господства буржуазии и установления диктатуры пролетариата.

Споры о трактовке перманентной революции, которые велись русскими марксистами в начале XX века (Плеханов, Ленин, Троцкий) страдали одним существенным пороком - это была попытка применения марксовой концепции перманентной революции в условиях, когда не было достаточных внутренних предпосылок для социалистической революции в России. Фактически этот спор оказался ложной теоретической оболочкой для обсуждения действительных разногласий по вопросам революционной стратегии и тактики.

Успешное осуществление социалистической революции зависит не только от необходимых материальных предпосылок, от наличия революционной ситуации, и от степени сознательности и политической организованности рабочего класса. Эти предпосылки необходимы для успешного взятия власти. А вот для того, чтобы суметь воспользоваться этой властью для совершения революционных преобразований, пролетариат должен владеть определенным уровнем культуры и развить в себе способность к социальному творчеству, к созданию новых форм общественных отношений.

Глубокие преобразования, связанные с развитием социальной революции, не обязательно приобретают в политической сфере форму политической революции, а могут проходить, как политические и экономические реформы. Это происходит в тех случаях, когда борющиеся за свои интересы классы недостаточно сильны и организованы, чтобы провести необходимые для них преобразования революционным путем, а господствующие классы все же вынуждены идти на серьезные преобразования - как под давлением масс «снизу», так и под давлением изменившихся объективных социально-экономических условий.

Так, например, проведение реформ в России в 60-е - 70-е гг. XIX века определялось невозможностью дальнейшего сохранения крепостничества, резкого сословного неравноправия, серьезных препон свободе предпринимательства и соответствующих этим порядкам обветшавших государственных учреждений. Хотя революционная ситуация в конце 50-х - начале 60-х гг. XIX века не переросла в революцию, накал социальных противоречий был достаточно велик, чтобы побудить господствующие классы к проведению весьма глубоких реформ.

Не сопровождалась политической революцией и буржуазная социальная революция в XIX веке в Швеции, приняв в сфере политической и юридической надстройки вид череды реформ. Помимо указанных выше причин это объяснялось значительным обуржуазиванием самих господствующих классов, а также менее развитыми (по сравнению с другими европейскими странами) сословно-феодальными пережитками в социально-экономической системе Швеции. Во многом аналогичной была ситуация в Норвегии и Исландии.

Таким образом, реформы выступают как альтернатива политической революции, или как результат неудавшейся революции. Политические реформы, начавшиеся с Манифеста 17 октября 1905 года, принесшие России ряд политических свобод и создание сильно ограниченной в правах системы представительной власти (Государственная Дума), были результатом революционных событий, оказавших сильнейшее давление на господствующие классы и заставивших их прибегнуть к реформам под угрозой утраты политической власти.

Однако никогда реформы не предпринимаются в порядке «доброй воли» господствующих классов. Лишь сильнейшее политическое давление и угроза революционного взрыва являются теми побудительными мотивами, которые принуждают господствующие классы к достаточно глубоким реформам. Достаточно глубоким - для того, чтобы обеспечить развитие коренных социально экономических преобразований, соответствующих объективным требованиям развивающейся социальной революции.

Нередко такие реформы, называемые иногда «революцией сверху», оказываются все же недостаточны, чтобы разрешить противоречия, вызвавшие к жизни социальную революцию. И тогда дальнейшее нарастание этих противоречий неизбежно вызывает к жизни политическую революцию. Так, реформы 60-х гг. XIX века в России не разрешили всех проблем развивающейся буржуазной революции, что вызвало к жизни сначала неудавшуюся политическую революцию 1905-1907 гг., а затем революцию 1917 года.

Коммунистическое движение не должно и не может связывать свою деятельность только с революцией и отказываться от борьбы за реформы. Точка зрения, согласно которой реформы способствуют лишь отвлечению рабочего класса от революционной борьбы - не коммунистическая точка зрения. Коммунисты поддерживают те реформы, которые (1) носят демократический характер, (2) расширяют возможности для классовой борьбы трудящихся, (3) улучшают положение трудящихся классов и (4) ведут к росту предпосылок для социализма.

Однако следует помнить, что революционное решение вопросов преобразования политической и юридической надстройки всегда носит более последовательный характер. Любая борьба за реформы всегда должна подчиняться борьбе за приближение революционного решения вопроса о переходе к социализму. Кроме того, без революционного натиска на господствующие классы и само проведение сколько-нибудь значимых реформ вырвать у господствующих классов невозможно.

В.И Ленин в свойственной ему лаконичной манере сформулировал тезис, что коренной вопрос всякой революции - это вопрос о власти. Действительно, политическая революция предпринимается именно для захвата государственной власти и изменения характера всей политической и юридической надстройки так, чтобы обеспечить власть нового господствующего класса, и выполнение этой властью задач по завершению происходящей социальной революции.

Таким образом, в «вопросе о власти» в революции на самом деле скрывается два вопроса: вопрос о классовой природе новой власти, и вопрос о политических формах этой власти.

При переходе от античного общества к феодальному мы наблюдаем смену господствующего класса - на смену крупным землевладельцам-латифундистам, эксплуатирующим труд зависимых мелких землевладельцев и рабов, приходит военно-служилое сословие, получающее земельные пожалования на условиях службы, и гарантирующее земельные наделы крестьянам, попадающим в личную зависимость от представителей этого сословия.

Одновременно наблюдается и смена политической формы. И в первом, и во втором случае это монархия. Но в античной монархии самодержец - это ставленник землевладельцев, осуществляющий ту или иную форму компромисса между крупным и мелким землевладением. Гарантии права земельной собственности в этом случае в общем не связаны с конкретной личностью монарха. Поэтому его власть нередко не является наследственной, а выступает в форме краткосрочной тирании, а в случае ее наследственного характера не обязательно приобретает династическую форму (то есть основанную на наследовании по принципу кровного родства, придающего монархии вид линии сменяющих друг друга на троне последовательных потомков одного рода - династии).

Феодальная монархия опирается прежде всего на одно сословие - военно-служилую знать, получающую земельные пожалования из рук монарха. Поэтому земельная собственность господствующего класса зависит от личности пожалователя, а потому власть очень быстро приобретает форму наследственной (династической) монархии. Сословно-династическая природа феодальной монархии сохраняется вплоть до эпохи буржуазных революций. Эти революции, приводя к власти новый господствующий класс - буржуазию, меняют и формы ее политического господства. Товарное хозяйство, основываясь на фактическом равноправии рыночных контрагентов, неизбежно требует равенства и в политическом представительстве, тем более что буржуазные революции опираются на многочисленную мелкобуржуазную массу, требующую свою долю политического пирога. Это и приводит к смене монархической формы правления республиканской, нередко прикрытой традиционным флером конституционной монархии.

Как же ставит вопрос о власти коммунистическая революция? Точка зрения классического марксизма XIX века состояла в том, что коммунистическая революция призвана превратить пролетариат в господствующий класс, а специфической политической формой его господства будет демократическая республика. Однако к этому далеко не сводится марксистская точка зрения о природе власти пролетариата.

Государственная власть по своим социальным основам представляет собой классовую диктатуру. Это означает, что господствующий в обществе класс контролирует и государственную власть, используя ее в интересах утверждения своего классового господства. Например, власть в буржуазном обществе представляет собой диктатуру класса буржуазии, вне зависимости от тех политических форм (форм правления), которые принимает ее господство - будь то парламентская или президентская республика, конституционная монархия или военная диктатура. Соответственно, пролетариат, превращаясь в господствующий класс, устанавливает свою классовую диктатуру - диктатуру пролетариата. А наилучшей политической формой этой диктатуры, как уже было замечено выше, является демократическая республика.

Для чего же нужна пролетариату государственная власть?

В отличие от всех прежних господствующих классов, пролетариату государственная машина нужна не для увековечивания своего господства. Диктатура пролетариата есть лишь переходный этап к обществу без классов, и, соответственно, без государства - ибо в таком обществе теряется сам смысл понятия «классовое господство». Однако, чтобы сформировалось общество без классов, именно диктатура пролетариата должна проложить ему путь, обеспечив развитие социальной революции - превращение накопленных еще при капитализме предпосылок социализма в целостную систему социально-экономических отношений нового общества. А для этого потребуется насильственное вмешательство в отношения собственности и преодоление сопротивления прежних господствующих классов, для которых не будет условий существования в становящейся общественной системе.

Характерной чертой завоевания власти пролетариатом является необходимость слома старой государственной машины. Пролетариат не может просто захватить существующий государственный аппарат и пустить его в ход для своих собственных целей. Если в прежних политических революциях речь шла лишь о смене господствующего эксплуататорского класса, и старый государственный аппарат - с определенными видоизменениями, конечно, - мог служить новому эксплуататорскому классу так же, как служил старому, то в коммунистической революции дело обстоит иначе. Пролетариату власть нужна не для подавления эксплуатируемого большинства, а для уничтожения условий для всякой эксплуатации, для всякого угнетения. Слом старой государственной машины, приспособленной именно для эксплуатации, именно для угнетения, выступает поэтому непременным условием успешной политической революции. Речь идет и об изменении форм государственного управления, и о замене кадрового состава государственного аппарата.

Это - весьма непростая задача. Новые формы пролетарской государственности еще только предстоит создать в ходе революции, а новых государственных служащих, действующих в интересах революции, пролетариат так же не имеет в готовом виде. Тем не менее, трудности такого рода не являются непреодолимыми. Постольку, поскольку революция опирается на массовое рабочее движение, организационные формы этого движения и его активные, сознательные участники выступают той основой, на которой может быть создан новый государственный аппарат.

Вторая, гораздо более сложная задача, являющаяся обязательной составной частью политической революции социалистического типа (но для решения которой одной только политической революции недостаточно, а нужно еще и успешное развитие фундаментальных социально-экономических преобразований) - политическое обеспечение отмирания государства.

Коммунистическая революция призвана создать условия для ликвидации всех форм социального угнетения - в том числе и отделенной от общества, стоящей над ним государственной власти. Эта задача не может быть решена «отменой» государства, ибо невозможен одномоментный переход к социальному устройству без государственного принуждения. Для того чтобы выбросить вон, по словам К.Маркса, весь хлам государственности, должны получить предельное развитие демократические формы правления. И лишь когда большинство граждан научится непосредственно участвовать в решении общественных дел, отпадает необходимость в особом аппарате, отделенном от граждан, и государство перерастет в самоуправление народа.

Судьба концепции «диктатуры пролетариата» требует особого обсуждения.

К. Маркс ясно и недвусмысленно определял классовую природу пролетарского государства как диктатуру пролетариата: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата»[21-6].

Зачем же пролетариату нужна эта диктатура? «Классовое господство рабочих над сопротивляющимися им прослойками старого мира должно длиться до тех пор, пока не будут уничтожены экономические основы существования классов»[21-7].

В какой форме будет осуществлена эта классовая диктатура? «Если что не подлежит никакому сомнению, так это то, что наша партия и рабочий класс могут прийти к господству только при такой политической форме, как демократическая республика. Эта последняя является даже специфической формой для диктатуры пролетариата, как показала уже великая французская революция»[21-8] (имеется в виду Парижская Коммуна 1871 года - А.К.).

Этот достаточно ясный подход претерпел у В.И Ленина довольно странную интерпретацию. Зная и неоднократно воспроизводя в своих работах соответствующие положения классиков марксизма, В.И.Ленин стал смешивать вопрос о классовой диктатуре, как об определенности классовой природы государства, с вопросом о диктатуре как о форме правления. В.И.Ленин неоднократно, в разных вариантах, выдвигал следующее определение: «Революционная диктатура пролетариата есть власть, завоевываемая и поддерживаемая насилием пролетариата над буржуазией, власть не связанная никакими законами»[21-9]. Хотя Ленин сам несколько раз подчеркивал, что речь идет не о форме правления, он, тем не менее, сползает именно в эту сторону. Или он полагал, что «власть, не связанная никаким законами» есть определение классовой природы диктатуры, и что под это определение подпадает любая форма классовой диктатуры, в том числе и демократическая республика?

В.И.Ленин, несомненно, прав в том отношении, что революция не обходится без насилия одного класса над другим, и что при завоевании власти пролетариатом в ходе революции он не обязан связывать себя буржуазными законами, а зачастую должен идти прямо против них. Представьте себе вооруженное восстание пролетариата против господства буржуазии, которое опиралось бы на буржуазное законодательство и проходило бы строго в его рамках!

Но выдвигать насилие и не связанную законами власть как главные признаки диктатуры пролетариата - значит, затушевывать именно классовую природу этой власти. Вообще говоря, В.И.Ленину приходилось утверждать почти то же самое - что насилие не есть главное в диктатуре пролетариата, а главное есть созидательная работа по строительству основ нового социалистического общества. Не раз подчеркивал В.И.Ленин и демократический характер пролетарской власти, и свойственную этой власти тенденцию к отмиранию государственного насилия вообще (например, в своей известной работе «Государство и революция»). Однако цитируемое выше высказывание, неоднократно повторенное им в пылу полемики в годы гражданской войны, несомненно, наложило отпечаток на последующее формирование идеологических клише. Во всяком случае, у И.В.Сталина мы найдем уже полное сведение понятия диктатуры пролетариата к классовому насилию, не ограниченному законами.

Такова была судьба классических марксистских представлений о диктатуре пролетариата. Однако, принимая во внимание приведенную здесь критику концепции «исторической миссии рабочего класса», возникает необходимость соответствующим образом пересмотреть и тезис о диктатуре пролетариата. И вообще, должно ли послереволюционное государство представлять собой какую бы то ни было разновидность классовой диктатуры?

Постольку, поскольку классы не исчезают моментально в ходе революции, и поскольку, следовательно, остается классовая борьба, победившие классы нуждаются в государстве для подавления своих противников. Длительность существования такой классовой диктатуры, и ее классовая определенность (т.е. будет ли это диктатура пролетариата или какая-то иная классовая диктатура) будет определяться социальной динамикой революционного процесса - т.е. будет зависеть от того, какие именно классы и социальные группы станут господствующими в результате революции, и насколько быстро будет протекать процесс изживания социально-экономических условий классового деления и исчезновения общественных классов.

Когда многие видные революционные деятели (В.И.Ленин, Л.Д.Троцкий) сводили формулу революционной нравственности к утверждению, что нравственно все, что ведет к победе коммунизма, то, строго говоря, сама эта формула не была ошибочной. Но она была совершенно недостаточной. Если ограничиваться только этой формулой, критерии нравственности могут сползти к печально знаменитому «Катехизису революционера» С.Г.Нечаева, где допустимым для победы революции объявлялось использование любых средств безо всяких ограничений.

В чем же недостаточность краткой формулы «нравственно все, что ведет к победе коммунизма»? Ведь, по всей видимости, она совпадает с позицией Ф.Энгельса, который писал: «Отвлекаясь от вопроса морали - об этом пункте здесь речи нет, и я его поэтому оставляю в стороне, - для меня как революционера пригодно всякое средство, ведущее к цели, как самое насильственное, так и то, которое кажется самым мирным»[21-10].

Во-первых, недостаточность этой формулы и ее несовпадение с подходом Энгельса состоит в том, что для Ф.Энгельса «пригодность» средств вовсе не выступает критерием их нравственности - он как раз отделяет вопрос о пригодности от вопроса моральной оценки. Во-вторых, сама по себе эта формула (как, впрочем, и фраза Энгельса) не дает критерия оценки пригодности применяемых средств: ведут ли они в действительности к победе коммунизма или же лишь отодвигают эту победу, дискредитируя революционное движение и развращая его участников?

Поэтому Л.Троцкий, комментируя известную формулу «цель оправдывает средства», справедливо заметил, что цель так же и ограничивает применяемые средства, определяя выбор только таких средств, которые действительно ведут к достижению цели[21-11].

Можно до какой-то степени уверенности предсказать, как скажутся на движении к новому обществу крупные исторические действия. Но бывает крайне сложно оценить отдаленные исторические последствия не просто сегодняшних отдельных конкретных шагов, а их форм и методов. Поэтому нужно искать другой критерий оценки моральности этих методов, основывающийся на выяснении вопроса, действительно ли они служат победе коммунизма.

Понимание этой проблемы приводит подчас к позиции, согласно которой все шаги сегодняшнего дня должны оцениваться с точки зрения коммунистического идеала морали - тогда уж не ошибешься. Но тогда из арсенала методов классовой борьбы должны быть исключены всякое насилие и принуждение, что означает на деле полную капитуляцию перед классовым противником, широко использующим подобные средства.

С моей точки зрения, к морали можно отнести то же положение, которое верно по отношению к праву - «Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества»[21-12]. Отсюда следует, что революционеры должны придерживаться не некой абсолютно идеальной «морали будущего», а наивысших моральных стандартов, принятых на данный исторический момент среди тех классов и социальных групп, интересы которых они выражают. Одновременно революционеры должны стремиться к более высокой (высокой - с позиций интересов освобождения трудящихся классов) нравственности, нежели их классовые противники, и бороться за создание условий для утверждения этих более высоких норм среди поддерживающих их классов общества, а затем и во всем обществе. И именно с этой точки зрения можно судить о том, что является морально оправданным в революционной борьбе, а что - нет.

Обстановка революции, а тем более - гражданской войны и вооруженного насилия, разрывая сложившиеся общественные связи людей, может вести к значительному временному снижению общепринятых моральных стандартов. Задача революционеров - противостоять этому снижению, а не потворствовать ему. И в любом случае необходимо соблюдать принцип соразмерности целей и средств. Даже крайние жестокости могут быть допустимы, если речь идет о спасении жизни людей (скажем, расстрелы, чтобы остановить панику в войсках). И напротив, даже малейшее насилие, не связанное с необходимостью предотвратить худшее насилие, не будет оправдано - например, применение расстрела за политическую агитацию, тем более не связанную с призывами к насильственным действиям. «...Когда нет реакционного насилия, против которого надо бороться, то не может быть и речи о каком-либо революционном насилии...»[21-13].

1. Каково соотношение социальной революции и политической революции?

2. Что такое революционная ситуация?

3. При каких условиях революционная ситуация переходит в революцию, а революция одерживает победу?

4. Каково соотношение революции и реформы?

5. Почему любая власть в классовом обществе представляет собой форму классовой диктатуры?

6. Необходима ли диктатура пролетариата для победы социалистической революции?

7. Как совместить концепцию диктатуры пролетариата и концепцию отмирания государства при социализме?

8. Сформулируйте для себя собственное представление о принципах революционной морали.

Работы классиков марксизма:

• Маркс К. Нищета философии. // Маркс. К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. т.4. М.: Госполитиздат, 1955.

• Маркс K._t Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. // Маркс. К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. т.4. М.: Госполитиздат, 1955.

• Маркс К. Критика Готской программы. // Маркс. К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. т.19. М.: Госполитиздат, 1961.

• Маркс К. Конспект книги Бакунина «Государственность и анархия». // Маркс. К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. т.18. М.: Госполитиздат, 1960.

• Маркс К. Гражданская война во Франции. // Маркс. К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. т.17. М.: Гослитиздат, 1961.

• Энгельс Ф. К критике проекта социал-демократической программы 1891 года. // Маркс. К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. т.22. М.: Гослитиздат, 1962.

Работы Ленина, посвященные проблематике революции и диктатуры пролетариата:

• Ленин В.И.. Пролетарская революция и ренегат Каутский. // Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. т.37.

• Ленин В.И. Крах II Интернационала. // Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. т.26.

• Ленин В.И. Детская болезнь левизны в коммунизме. // Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. т.41.

• Ленин В.И. Государство и революция. // Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. т.33.

Работа Троцкого, посвященная революционной морали:

• Троцкий Л.Д. Их мораль и наша http://revkom.com/biblioteka/marxism/trotckii/moral1.htm

Здесь содержится ряд идей, отражающих поиски новых подходов к социальным (идейным, культурным, политическим) предпосылкам социалистической революции:

• Грамши А. Тюремные тетради. В 3-х частях. М.: Политиздат, 1991.

Пожалуй, лучшее изложение проблематики революции в советский период:

• Водолазов Г.Г. Диалектика и революция. М.: Изд-во МГУ, 1975.

Современный взгляд на социально-экономические условия социалистической революции:

• Бузгалин А., Колганов А. Глобальный капитал. Части I и IV. М.: URSS, 2007.

Глава 22. Скачок из «царства необходимости» в «царство свободы»: что это такое?

При оценке характера социальной революции, опосредующей переход от капитализма к следующей ступени исторического развития, следует обратить внимание на немаловажное обстоятельство. Капитализм представляет собой способ производства, являющийся исторически последним в развитии всей экономической общественной формации. Поэтому с уходом капитализма с исторической арены уходит в прошлое и вся экономическая общественная формация.

Это означает, что социальная революция, выступающая итогом развития внутренних противоречий капиталистического способа производства, есть не только такая социальная революция, которая опосредует переход от одного способа производства к другому. Одновременно это социальная революция, опосредующая переход от экономической общественной формации к коммунистической (постэкономической).

С точки зрения корректности терминологии такую революцию следовало бы называть «коммунистической» (иногда ее так и называют). Однако уже устоялось наименование этой революции как социалистической. Это связано с довольно широко распространенным применением в марксистской терминологии слов «социализм» и «коммунизм» применительно к низшей и высшей фазам коммунистического общества. С точки зрения такого словоупотребления, та социальная революция, которая ниспровергает капиталистическое общество, обеспечивает переход непосредственно лишь к социализму, а не прямо к коммунизму, а потому и должна называться социалистической. Правда, при этом не принимается во внимание, что социализм тоже есть коммунизм, хотя и неполный. Чтобы не создавать путаницы, здесь я буду придерживаться привычной терминологии, однако прошу читателей не забывать того реального значения, которое стоит за применяемыми терминами.

В некотором отношении социалистическая революция служит водоразделом не только между двумя крупными историческими формациями человеческого общества (экономической и коммунистической), но означает окончание всей предшествующей эпохи развития человечества, как его предыстории («завершается предыстория человеческого общества»)[22-1], и переход к подлинной истории («с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю»)[22-2].

В чем же состоит этот переход от предыстории к возможности сознательно творить сбою историю? Стоит привести здесь длинную цитату из работы Фридриха Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке»:

«Раз общество возьмет во владение средства производства, то будет устранено товарное производство, а вместе с тем господство продукта над производителями. Анархия внутри общественного производства заменяется планомерной, сознательной организацией. Прекращается борьба за отдельное существование. Тем самым человек теперь - в известном смысле окончательно - выделяется из царства животных и из звериных условий существования переходит в условия действительно человеческие. Условия жизни, окружавшие людей, и до сих пор над ними господствовавшие, теперь подпадают под власть и контроль людей, которые впервые становятся действительными и сознательными повелителями природы, потому что они становятся господами своего собственного объединения в общество. Законы их собственных общественных отношений, противостоявшие людям до сих пор как чуждые, господствующие над ними законы природы, будут применяться людьми с полным знанием дела и тем самым будут подчинены их господству. То объединение людей в общество, которое противостояло им до сих пор как навязанное свыше природой и историей, становится теперь их собственным свободным делом. Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих людей»[22-3].

В конце концов Ф. Энгельс резюмирует: «Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы»[22-4].

Итак, мы видим переход от предыстории - к истории, из звериных условий существования - в условия человеческие, из царства необходимости - в царство свободы. Об условиях и предпосылках этого перехода будет сказано в следующей главе, сейчас же нас интересует его содержание. Содержание же этого качественного скачка заключается в приобретении людьми господства над своими общественными отношениями, в освобождении от противостояния им как чуждым господствующим силам, в приобретении способности устанавливать общественные отношения между собой как собственное свободное дело. Тем самым, раз общественные отношения перестают быть чуждой человеку, противостоящей ему внешней силой, преодолевается и отчуждение человека от человека и человека от общества. Но почему классический марксизм считает, что выход, благодаря социалистической революции, за рамки капиталистического общества даст именно эти, весьма заманчивые результаты?

Исследование противоречий капиталистического способа производства показывает нам, что эти противоречия ведут к такому развитию капиталистического производства, которое порождает еще в пределах капитализма целый ряд явлений, которые не имеют в полном смысле слова капиталистическую природу, и даже находятся в конфликте с основными производственными отношениями капитализма. Тем не менее эти отношения существуют как составная часть капиталистической хозяйственной системы, ибо без них капиталистическое производство уже не может существовать и развиваться.

Таким образом, капитализм открывает дорогу новым тенденциям в развитии производительных сил, являющимся неизбежным следствием эволюции самой капиталистической системы. Вместе с этими новыми производительными силами (проанализированными в 19 и 23 главах) рождаются и новые, переходные производственные отношения, в которых уже присутствует новое качество, выходящее за рамки качественной определенности капитализма. Именно на изучении этих тенденций и явлений, а не просто на мечтах об идеальном справедливом обществе, построен прогноз марксизма о революционном переходе к новому способу производства.

Хотя капитализм достаточно долго способен встраивать в себя эти новые, чуждые его природе элементы производительных сил и производственных отношений, его возможности не беспредельны. Когда дальнейшее эволюционное накопление некапиталистических элементов в рамках капитализма начинает угрожать ведущей роли фундаментальных основ капиталистического способа производства, капиталистические производственные отношения начинают играть роль тормоза развития. За этой чертой интересы капиталистического класса, порождаемые системой производственных отношений капиталистического способа производства, заставляют капиталистов препятствовать росту новых, прогрессивных, но отрицающих капитализм тенденций, как в производительных силах, так и в производственных отношениях.

Поэтому оказывается необходимым преодоление рамок капитализма в целом, как системы, чтобы дать простор развитию этих новых тенденций, позволить им приобрести целостный характер, сложиться в новый способ производства. При этом способе производства труд, вместо того быть средством порабощения наемных работников и источником процветания нетрудящихся классов, становится средством освобождения человека - постольку, поскольку он составляет основу для свободного и всестороннего развития человеческих способностей. Но как труд может подобным образом преобразовать свой характер?

К.Маркс подчеркивал, что «царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства»[22-5].

Человек становится более свободным и в самом материальном производстве, в «царстве необходимости» - ибо необходимость воспроизведения условий материальной жизни остается. «Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль, вместо того чтобы он господствовал над ними как слепая сила; совершают его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и адекватных ей. Но тем не менее это все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе»[22-6].

Это утверждение из «Капитала» согласуется с другой концепцией Маркса, что наибольшего расцвета производительные силы человеческого труда получают в развитии научного знания и в технологическом применении науки, а так же и в иных подобных же процессах творческой деятельности. Соответственно, время для развития свободной творческой деятельности, для развития и раскрытия способностей человека приобретает первостепенное значение. Поэтому именно свободное время, в противоположность рабочему - где производство диктуется «нуждой и внешней целесообразностью», должно стать мерилом богатства.

Как было показано выше, этот прогноз находит подтверждение в современных тенденциях развития капиталистического способа производства - но в его рамках эта тенденция не может стать всеобщим достоянием даже в потенции. Более того, современный капитал характеризуется тенденцией к установлению абсолютного контроля над условиями свободного развития человека: над его свободным временем, над творческой деятельностью и ее результатами, над объектами природы, и вообще над миром культурных ценностей. Капитал стремиться подчинить все эти сферы жизни человека своим собственным интересам - интересам производства прибавочной стоимости. Тем самым капитал ставит пределы возможностям развития человека в капиталистическом обществе, и эта его тенденция выступает свидетельством приближающегося кризиса капитализма.

Не означает ли такое положение вещей, при котором общественные отношения людей «станут собственным сознательным делом», будут «подчинены их господству», что соотношение общественного бытия и общественного сознания переворачивается? Сознание общественного человека становится господствующим над его общественными отношениями, а значит, и его производственные отношения - это уже не объективные, независимые от человека общественные отношения, как их определял сам К. Маркс? И как тогда меняется концепция способа производства, как взаимообусловленного единства производительных сил и производственных отношений?

Превращение развития человека «по ту сторону материального производства» в самоцель, а свободного времени - в мерило богатства, означает, по меньшей мере, приобретение сферой свободной человеческой деятельности главенствующего положения по сравнению со сферой материального производства (точнее было бы сказать - «вещного производства», ибо развитие способностей человеческой личности тоже есть материальный продукт). Но какой ответ дали бы классики марксизма на те парадоксы, которые вытекают из их собственных тезисов о скачке из царства необходимости в царство свободы (и которые я сформулировал в предыдущем абзаце)? Я не знаю.

Чрезвычайно распространенным является обвинение К.Маркса в том, что его историческая концепция является замкнутой, конечной, и что коммунизм по Марксу выступает «концом истории». Эти обвинения цепляются за слова о переходе от предыстории человечества к его подлинной истории, которая, якобы, и есть, по Марксу, завершенный идеал человеческого общества, а все, что было раньше - лишь предыстория к нему.

Однако для исторической концепции Маркса такая завершенность является совершенно немыслимой.

«Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние»[22-7].

Буквальное прочтение этой фразы может привести к выводу, что коммунизм в известном смысле слова - как борьба за будущее справедливое общество и ликвидацию условий угнетения человека - был всегда, и что после коммунистической революции его не будет, ибо указанная задача будет решена. Можно, конечно, сказать и так, но тогда все равно остается коммунистическое общество, как общество, являющееся результатом коммунизма, понятого только как борьба за освобождение человека, общество, с которого начинается подлинная история человечества. И Карлу Марксу никогда не приходило в голову, подобно Френсису Фукуяме, предписывать этому обществу какие-то застывшие окончательные формы социальной организации.

Однако на какой основе становится возможным этот скачок из царства необходимости в царство свободы, какие именно изменения - прежде всего, в способе производства материальной жизни общества, - делают его возможным?

1. Как с позиций марксистского метода определить масштабы качественного скачка, обеспечиваемого социалистической революцией?

2. Как понимать переход от предыстории человеческого общества к его подлинной истории?

3. Попробуйте разобраться в значениях терминов «царство необходимости» и «царство свободы» и в условиях перехода от одного к другому.

4. Не означает ли преодоление экономической необходимости переворачивание соотношения общественного бытия и общественного сознания?

5. Как меняется при скачке «из царства необходимости в царство свободы» относительная социально-экономическая роль свободного и рабочего времени?

6. Заканчивается ли история вместе с коммунистической революцией?

Работы классиков марксизма:

• Маркс. К. К критике политической экономии. // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.13. М: ИПЛ, 1959.

• Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.19. М: ИПЛ, 1961.

• Маркс. К. Капитал, т. III. // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.25, ч. II. М: ИПЛ, 1962, с. 386-387.

• Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс. К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. т.3. М.: Госполитиздат, 1955, с. 34.

Известная работа Адорно подчеркивает момент отрицания при преодолении отношений антагонистических общественных систем:

• Адорно Т. В. Негативная диалектика. М.: Научный мир, 2003.

• http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000743/

• http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Ador_Neg/index.php

Здесь Лукачем рассматривается, в том числе, проблематика преодоления отчуждения. Данная книга наложила заметный отпечаток на последующее развитие марксизма на Западе:

• Георг Лукач. История и классовое сознание. Исследования по марксистской диалектике. Пер. с нем. Сергея Земляного. М.: Логос-Альтера, 2003. 416 с. Тираж 1500 экз.

Современные подходы к трактовке выхода за пределы экономической общественной формации, скачка из царства необходимости в царство свободы:

• Бузгалин А. В. По ту сторону "царства необходимости" (эскизы и концепции). М.: Экономическая демократия, 1998

• Вазюлин В.А. Логика истории. Вопросы теории и методологии. Изд. 2-е, перераб. и доп. М.: Изд-во СГУ, 2005.

• Иноземцев В.Л. К теории постэкономической общественной формации. М.: Таурус, 1995.

Глава 23. Границы капитализма и предпосылки социализма

Решение вопроса о границах капиталистического способа производства имеет в классическом марксизме обширные основания в области марксистского метода исследования и гораздо менее обширные основания в готовых теоретических выводах. Что же касается прямой постановки вопроса о границах капитализма, за которыми производственные отношения, основанные на капитале, из источника прогресса производительных сил превращается в их тормоз и с необходимостью происходит социальная революция, то здесь мы обладает еще более ограниченным теоретическим наследием. Кроме того, это наследие классического марксизма неизбежно ограничено и тем историческим горизонтом, который был доступен классикам для формирования фактической базы своих теоретических выводов.

С тех пор прошло более века, и приходится констатировать, что вклад последователей Маркса в изучение этой проблемы оказался далеко не столь велик, как того требовало время. И все же, если систематизировать основные шаги вперед, сделанные марксистами после Маркса, и добавить к этому вклад ученых немарксистских направлений в расширение фактической базы соответствующих исследований, это не превратит проблему в решенную, но позволит обозначить новые рубежи для дальнейших исследований.

Итак, где кончается капитализм и с необходимостью начинается качественный скачок, революционный переход к социализму?

Чтобы понять характер материальных предпосылок, необходимых для перехода к социалистическому общественному строю, недостаточно затвердить набор немногочисленных цитат из классиков марксизма, обычно приводимых по данному случаю. Во-первых, никакие цитаты из произведений XIX или даже начала XX века не могут полностью разрешить проблемы, стоящие перед социалистическим движением и его теоретиками сейчас, в начале XXI века. Во-вторых, обычный набор цитат не включает в себя целый ряд замечаний, не вписывающихся в распространенную ортодоксальную трактовку материальных предпосылок социализма.

Поэтому нужно не только исследовать поставленную задачу с позиций фактического материала сегодняшнего дня, но и занять при оценке этого фактического материала определенную теоретическую и методологическую позицию. Для марксиста такая позиция заключается, прежде всего, в материалистическом понимании истории, которое в основе исторического процесса видит смену способов производства.

Вспомним, каким образом марксизм рассматривает предпосылки перехода от одного способа производства к другому. Вкратце эти предпосылки заключаются в таком развитии производительных сил общества (куда входит и развитие самого человека, и уровень человеческой культуры), которое становится несовместимым с оболочкой старых производственных отношений. Разумеется, для каждого конкретного способа производства оценка такого уровня развития производительных сил является предметом конкретного исследования.

Доступный нам исторический материал позволяет придти к любопытным выводам, не замечавшимся ортодоксальным марксизмом-ленинизмом. В рамках экономической общественной формации переход от одного способа производства к другому ни разу не имел своей предпосылкой переворот в характере применяемых средств производства (хотя глупо было бы отрицать заметную их эволюцию), а всегда основывался на изменении природы основной производительной силы общества - работника. Переворот же в технической основе производства всегда выступал следствием утверждения новой системы производственных отношений. Так, например, переход от феодализма к капитализму не потребовал переворота в технической основе производства - потребовалось лишь превращение крепостного сначала в самостоятельного мелкого производителя, а затем в свободного наемного рабочего. Возникновение же новой технической основы производства было обеспечено уже самим капитализмом - путем капиталистического промышленного переворота. Аналогичным образом и переход от античного способа производства к феодальному не имел своей предпосылкой возникновение качественно новых средств производства, а опирался на формирование нового типа работника - сначала лично свободного общинника с отчуждаемым земельным наделом, превратившегося затем в лично зависимого крестьянина с гарантированным земельным наделом.

Однако переход иного масштаба - не от одного способа производства к другому способу производства, а от одной крупной общественной формации к другой, - покоился несколько на другой расстановке предпосылок. Так, переход от доэкономической (архаической) формации к экономической (или от первобытнообщинного строя к эксплуататорскому обществу) имел предпосылкой не только формирование нового типа работника, - обособленного индивида, работающего в семейном хозяйстве[23-1], - но и переворот в технической основе производства: переход от применения преимущественно каменных к применению металлических (медных, бронзовых, железных) орудий труда.

Можно предположить, что и переход от экономической общественной формации к постэкономической (коммунистической) также потребует в качестве своей предпосылки не только возникновения нового типа работника, но и переворота в применяемых средствах производства. Не случайно замыкающим способом производства в экономической общественной формации является именно капитализм, характерной чертой которого выступает постоянное совершенствование технической основы производства.

В классическом марксизме были нащупаны определенные теоретические критерии, определяющие своего рода список требований («социальный заказ») к новой технической основе производства, призванной обеспечить разрешение противоречий, свойственных капитализму и экономической общественной формации в целом. Эти теоретические критерии, выведенные на весьма еще незрелой стадии капитализма, нашли к концу XX века блестящее подтверждение в реальных тенденциях развития современного нам капиталистического общества. Появились новые производительные силы, дающие надежду на практическое решение поставленных К.Марксом в середине XIX века задач.

Что же должны обеспечить новые производительные силы? Они должны создать такие условия, при которых человек покидает сферу непосредственного участия в производстве материальных благ, когда «прекратится такой труд, при котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя, для человека», когда труд выступает «в виде деятельности, управляющей всеми силами природы» и превращается в «экспериментальную науку, материально творческую и предметно воплощающуюся науку», когда развитие человека происходит «как беспрестанное устранение предела для этого развития», и является «абсолютным выявлением творческих дарований человека»[23-2].

Кроме того, новая техническая основа производства должна обеспечивать прекращение борьбы за индивидуальное существование[23-3]. В современных условиях это означает не только достаток средств существования, но одновременно и приемлемое состояние окружающей среды. Разумеется, такой переход невозможен до тех пор, пока целью производства остается накопление вещного богатства, и, более того, искусственное раздувание стремления к потреблению в погоне за расширением рынка сбыта. Соответственно, предполагается такое изменение характера человеческой деятельности, которое приводит к превращению не вещного богатства, а самой деятельности в первую жизненную потребность (и вместе с этим свободное время как пространство для развития человеческих способностей превращается в мерило богатства)[23-4].

Можно отметить что тенденция к замещению стремления к накоплению вещного богатства целями, вытекающими из превращения труда в творческую самодеятельность (самореализация индивида в труде, раскрытие его творческих способностей, обеспечение неотчужденных общественных связей с другими людьми, и другие невещные цели)[23-5], пока является реальностью лишь для довольно узкого сегмента работников в наиболее развитых странах, да и то в формах, весьма искаженных господствующей капиталистической системой отношений.

Нерешенной остается проблема: как возможно вывести на такой уровень развития все человеческое общество? Если ориентироваться на стандарты потребления современной буржуазной цивилизации - то никак, ибо для этого физически не хватит ресурсов Земли. Поэтому предпосылки перехода не могут одновременно сложиться во всех, или даже в большинстве, стран мира, а только в небольшой, наиболее развитой их части, и даже там в рамках капитализма никогда не станут полными. Переход к социализму упирается в проблему переноса этих предпосылок в менее развитые страны, причем таким образом, чтобы миновать ловушку колоссального роста избыточного потребления, свойственного позднему капитализму.

Очевидно, что в любом случае требуется значительный рост производительности общественного труда. Но одновременно становится ясно, что для движения к социализму приемлем не любой рост производительности труда, а лишь тот, который опирается на ресурсоэкономный путь развития производства и потребления. Иными словами, возрастающее производство общественного богатства должно достигаться при том же, или даже сокращающемся уровне потребления естественных ресурсов.

Другое требование, сформулированное классиками - освобождение человека от функции частичного рабочего (по крайней мере, в большую часть времени) и вообще освобождение его от подчинения общественному разделению труда[23-6]. Это предполагает, по меньшей мере, резкое сокращение времени рутинного репродуктивного труда, как за счет роста производительной, так и за счет роста потребительной силы человека (рационализация потребления - не за счет аскетизма в потреблении, а за счет перехода к менее расточительным способам удовлетворения потребностей, в том числе путем сокращения престижного и иррационального потребления).

До сих пор остается гораздо менее ясным, в какой мере освобождение человека от калечащего его подчинения разделению труда будет происходить путем либо универсализации его функций, либо широко распространенной перемены труда[23-7]. В какой мере, и, главное, на какой основе станет возможно обойтись без развития узкой специализации человека? Ведь даже в т.н. творческих профессиях необходимость такой специализации для достижения высоких результатов пока остается реальностью. Вероятно, она и не может быть устранена полностью - будет лишь создана ограниченная только собственными способностями человека возможность перехода к любым видам деятельности. Единственное, что обязательно должно быть выведено за рамки узкой специализации, так это занятия, не предполагающие значительной доли творческих функций (тяжелый неквалифицированный труд).

Создание материальных условий для развития творческих способностей человека в современных условиях «экономики знаний» подтверждает прогноз Маркса о развитии всеобщего труда[23-8], основанного на универсальности (и в пространстве, и во времени) кооперации деятельности и обмена знаниями в ходе творческих процессов. Таким образом, развитие процесса обобществления производства приобретает новый облик. Оно не сводится к концентрации и специализации производства, а в огромной степени усиливает сложившуюся еще в индустриальную эпоху тенденцию к «обобществлению человека», то есть к его универсальной социальной подвижности, способности к образованию различного рода ассоциаций и союзов, основанную теперь на всеобщем труде - всеобщей кооперации знаний и творческой деятельности. Эта сторона обобществления производства находит в современных средствах информатики и телекоммуникаций адекватную техническую основу.

Однако современные тенденции в развитии производительных сил сохраняют в обозримой перспективе значительный сегмент производства, основанный на старых полуиндустриальных или даже до-индустриальных технологиях. Это значительная часть сферы услуг, где такие профессии, как официант, горничная в отеле, парикмахер, посудомойка, уборщица, продавец и т.д. еще не вышли в основном или хотя бы частью из сферы доиндустриального труда. Произойдет ли в этих отраслях замена ручного труда машинным? Или преобразование содержания труда произойдет на основе каких-то новых, немашинных технологий? Или же эти отрасли останутся отраслями, основанными на межсубъектном взаимодействии, где сохранится прямое обслуживание одним человеком другого?

Ясного и общепринятого ответа на эти вопросы у нас пока нет.

При всех этих оговорках становится все более очевидным, что указанные выше тенденции не могут быть в полной мере реализованы на основе индустриального (машинного) производства. Это вовсе не значит, что выход за пределы машинного производства является непременным условием перехода к социализму. Однако формирование еще при капитализме по крайней мере значимого сектора «постмашинного» производства является необходимой предпосылкой, позволяющей развернуться указанным выше тенденциям.

Другая сторона вопроса о материально-технических предпосылках социализма - это их негативное определение. Известно высказывание Маркса о том, что ни один общественный строй не погибнет раньше, чем исчерпает все возможности для прогрессивного развития производительных сил. Признаки такого исчерпания возможностей современного капитализма, несомненно, налицо, и левая литература пестрит указаниями на войны, экологический кризис, перепотребление, культурную деградацию и т.д. и т.п., как спутников современного капитализма. Но одновременно этот же капитализм смог осилить такие, несомненно, прогрессивные в своей основе сдвиги, как информационную революцию, создание предпосылок постиндустриального общества и экономическую глобализацию.

Однако даже эти прогрессивные стороны развития капитализма в сфере производительных сил неизбежно приводят (именно в силу их прогрессивности!) ко всё большему накоплению в структуре его производственных отношений таких элементов, которые не вытекают из качественной определенности капитализма, да и товарного производства вообще[23-9]. В частности, оправдывается прогноз К.Маркса об эрозии стоимостной основы капиталистических отношений.

Новый характер деятельности, новое содержание труда порождают и новый тип работника. Это в первую очередь свободный работник - свободный в том смысле, что его деятельность становится основой свободного формирования и воспроизводства его общественных отношений[23-10] (принцип свободной ассоциации тружеников). Предпосылку для такого свободного труда первоначально составляет творческое содержание человеческой деятельности.

Дело не в том, что труд творческий, в противоположность рутинному репродуктивному труду, свободен сам по себе, на основе принципа «не продается вдохновенье...» - то есть вроде бы не может совершаться в рамках какой бы то ни было формы социального принуждения. Современный капитализм показывает, что еще как может! Дело в том, что именно в творческой деятельности впервые, еще при капитализме, появляется тенденция к свободному формированию общественных отношений. Эта тенденция весьма ограничена, она проявляется лишь непосредственно в рамках самого творческого процесса, где капитал уже не может диктовать работнику, как решать поставленную творческую задачу. Соответственно, творческий работник сам определяет сеть и характер тех общественных связей, той кооперации знаний, которые он устанавливает в труде. Но за пределами этого процесса капитал жестко задает внешние параметры деятельности, и в первую очередь подчинение этой творческой деятельности задаче производства прибавочной стоимости, погоне за прибылью (что накладывает определенный отпечаток и на содержание творческого процесса).

Ясно, что в обозримой перспективе даже такая ограниченная свобода будет развиваться в весьма узких рамках. Ведь труд с преимущественно творческими функциями никогда не станет при капитализме достоянием большинства работников даже в наиболее развитых странах. Замечу, что и с преодолением капитализма, в течение длительной исторической эпохи творческое содержание деятельности не будет являться достоянием всех. По меткому замечанию В.М. Межуева, социализм освобождает человека вовсе не тем, что делает всех творческими гениями.

Каким же образом свободная творческая деятельность может составить тогда предпосылку выхода за рамки капитализма, если основанный на ней новый тип работника формируется лишь в относительно узком социальном слое? Эта проблема преодолевается, если мы примем во внимание, что со снятием оболочки капиталистических производственных отношений становится возможным распространение принципа свободной творческой самодеятельности - по крайней мере, в одном аспекте - на всех. Появляется свобода социального творчества - т.е. именно та самая свобода людей самим творить свои общественные отношения. И уже на основе этой свободы могут завоевываться материальные предпосылки для постепенного распространения возможностей творческой деятельности для каждого человека.

Ортодоксальный «марксизм-ленинизм» вообще отрицал формирование экономических предпосылок социализма в рамках капиталистического способа производства, утверждая, что налицо могут быть только материально-технические предпосылки[23-11]. Сторонники этой точки зрения выдвигали вполне логичный аргумент, что важнейшие экономические отношения социализма могут сформироваться только в народнохозяйственном масштабе, а потому и не могут возникнуть до социалистической революции.

В противоположность им представители более творческого направления в советском марксизме 60-х - 70-х годов отмечали, что в любом случае серьезные сдвиги в производительных силах общества и обусловленные ими изменения в содержании труда не могут не повлечь за собой такие изменения в производственных отношениях, которые ведут к формированию переходных экономических форм. Разумеется, эти переходные формы не являются полным отрицанием капиталистических отношений, однако как раз они выступают в качестве экономические предпосылок социализма. Наряду с ними есть и собственно капиталистические отношения, на которые Маркс указывает, как на предпосылки социализма.

Что же это за отношения, представляющие собой частичное отрицание капитализма в его рамках?

Это те отношения, которые формируются под влиянием развития общественного характера производства, тенденции к росту обобществления производства - т.е. углубления общественного разделения труда, связывающего различные частные работы между собой так, что их независимый характер становится иллюзорным. Одновременно растет сфера нерыночной координации деятельности внутри капиталистических предприятий, масштабы которых с ростом специализации и концентрации производства растут, приобретая в конце концов транснациональный масштаб.

Эти процессы ведут к подрыву товарного характера (а вместе с этим - и стоимостной основы) капиталистического производства. Частное, изолированное, самостоятельное производство все больше заменяется координируемым, регулируемым и даже прямо управляемым в общественном масштабе. Такого рода тенденции не уничтожают капиталистический базис производства, но ведут к возникновению в его структуре таких производственных отношений, которые выражают рост уровня обобществления, развитие тесных связей, охватывающих все звенья общественного разделения труда.

К.Маркс в «Капитале» рассматривал в качестве таких отношений, во-первых, кредитную систему и банки, охватывающие все общественное производство контролем за движением денег, и выступающие как прообраз системы общественного счетоводства[23-12].

Во-вторых, это развивающийся на основе кредитной системы акционерный капитал, выходящий за пределы «классической» частной собственности и превращающий ее в групповую, распыляя ее нередко среди десятков тысяч собственников, но одновременно резко увеличивая концентрацию производства и капитала и контроль над чужими капиталами со стороны капиталистической олигархии[23-13].

В-третьих, это кооперативные предприятия, снимающие (только, разумеется, в пределах самого предприятия) противоречие между трудом и капиталом, и выступающие, по словам К.Маркса, как «положительное упразднение частной собственности»[23-14].

Теоретики периода II Интернационала (Р.Гильфердинг, В.И.Ленин и ряд других) дополнили эти представления по меньшей мере, в двух пунктах.

Во-первых, анализ монополистической стадии капитализма показал расширение планомерной организации производства внутри капиталистической фабрики до масштабов гигантских монополистических объединений, нередко выходящих за национальные рамки. Кроме того, возросшая концентрация и специализация производства и капитала, и образование финансового капитала означали шаг вперед в степени зрелости тех предпосылок, которые создавались акционерной системой и банками.

Во-вторых, сложилась концепция, согласно которой разрозненные, изолированные кооперативные фабрики рабочих могут сыграть свою роль, как предпосылки социалистической системы производственных отношений, если они будут объединены в общенациональную систему под контролем общенациональной потребительской кооперации[23-15]. Особой составной частью этой концепции было развитие идеи, намеченной у Маркса лишь одним штрихом - об использовании кооперативных организаций в качестве меры, обеспечивающей переход от мелкокрестьянского сельскохозяйственного производства к крупному общественному.

Дальнейшие исследования не так много добавили к этому анализу. В послевоенный период в советской политической экономии[23-16] была развернута концепция переходных производственных отношений (которой не было у Маркса - не было и самого термина «переходные отношения»), В рамках этой концепции были показаны отличия переходных отношений, выражающих собой зарождение нового способа производства в рамках еще господствующего старого, и переходных отношений, выражающих собой отмирание старого способа производства в рамках становящегося нового. Кроме того, продолжались уточнение, конкретизация, и наполнение свежими фактами уже сложившихся ранее теоретических концепций.

Значительно расширились и углубились наши знания о возможности организации производства без капиталистов. Такое производство уже не сводится к кооперативным фабрикам рабочих, а представляет собой целый сектор «экономики солидарности» (или «экономики участия»), начиная от акционерной собственности работников и кончая различными формами добровольного бесплатного труда[23-17]. Однако удельный вес этого сектора в капиталистическом хозяйстве в целом не столь велик (хотя в отдельных странах он играет значимую роль в некоторых секторах экономики). Возможно, поэтому роль этого сектора - и в качестве составной части поздней капиталистической экономики, и в качестве предпосылки перехода к социализму - еще не подверглась новому теоретическому осмыслению.

Анализ глобализации марксистами внес немало нового в понимание эволюции капитализма и в оценку исторической ступени его зрелости. Однако и этот анализ пока не привел к достаточно ясному формулированию идей, показывающих то новое, что глобализация вносит в экономические предпосылки социализма, за исключением очевидного наблюдения, что теперь эти предпосылки начинают приобретать глобальный характер[23-18].

Следует особо подчеркнуть, что все проанализированные выше предпосылки так или иначе отражают процессы обобществления (роста общественного характера) производства в рамках капитализма. В.И. Ленину даже принадлежит выражение, что научный социализм исходит из факта обобществления труда капиталом. Однако эти экономические формы, выражающие тенденцию обобществления производства, проявляющуюся при капитализме, не могут рассматриваться в качестве уже готовых оснований для системы социалистических производственных отношений. В этом смысле тот оптимизм, который демонстрировал Ленин в работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», не вполне оправдан. Те экономические отношения, которые составляют экономические предпосылки социализма, не есть еще элементы самого социализма - это все-таки лишь переходные экономические отношения.

Этот факт, правда, лишь в отношении банковской системы, отметил еще Н.И. Бухарин, указав на то, что банковская система не есть вполне готовый механизм общественного счетоводства для социализма, поскольку она обеспечивает учет на основе стоимостных отношений, в то время как социализм преодолевает товарное производство.

Итак, у нас есть определенное понимание того, как развитие внутренних противоречий капитализма и рост обобществления производства формируют экономические предпосылки социализма. Однако пока нет практически никаких исследований, в которых бы изучался вопрос о том, в какой степени должны быть развиты эти экономические предпосылки социализма (и какие именно из них в первую очередь), чтобы создать достаточные экономические основания для перехода к социализму.

Имеется немало исследований, показывающих нам формирование социально-экономических предпосылок социализма на основе развития творческого содержания труда, высвобождения человека из непосредственного процесса материального производства и т.п., что сейчас получило наименование постиндустриальных тенденций. В буржуазной экономической теории эти процессы уже получили ту или иную экономическую интерпретацию (например, в виде «экономической теории информации» или в концепции «человеческого капитала»). Марксисты же, обосновывая свою критическую позицию по отношению к такой интерпретации, не дали еще своего собственного позитивного видения этих тенденций как социально-экономических предпосылок социализма, отделываясь общими положениями о возрастании роли человека в производстве, о свободном времени, как мериле богатства и т.д., то есть рассматривая эти тенденции как подтверждение теоретических выводов, сделанных Марксом еще в середине XIX века. Единственный пункт, который до какой-то степени можно поставить нам в заслугу - это указание на тенденцию к формированию всеобщей собственности на знания и информацию как реальной альтернативы частной интеллектуальной собственности и коммерческой тайне. Некоторые исследователи указывают на эту тенденцию как на главную основу формирования общей собственности при социализме.

Еще более сложным и теоретически не проясненным остается вопрос о том, как экономические предпосылки социализма могут составить фундамент для формирования производственных отношений коммунистического общества, носящих уже не экономический характер.

Проделанный выше обзор формирования материально-технических, деятельностных (трудовых) и экономических предпосылок социализма достаточно ясно свидетельствует о развитии процесса разложения капиталистического способа производства. Следовательно, можно сделать вывод и о том, что должен происходить и процесс разложения основных классов капиталистического общества - класса капиталистов и класса наемных работников (этот процесс уже был проанализирован выше).

Факты подтверждают этот вывод. Действительно, классическая фигура частного капиталиста неудержимо расплывается в пространстве, будучи затерянной где-то между крупными, средними и массой мелких акционеров, директорами, высшими менеджерами и прочими управляющими, банкирами, финансовыми спекулянтами, маклерами и брокерами, ведущими специалистами исследовательских отделов корпораций, владельцами и вкладчиками пенсионных фондов и т.д. Одновременно численность фабрично-заводского пролетариата в странах развитого капитализма неумолимо сужается, распадаясь, с одной стороны, на слой квалифицированных специалистов и профессионалов, непосредственно обслуживающих интересы капитала, и имеющих соответствующие доходы, и, с другой стороны, на массу малоквалифицированных и полуквалифицированных работников сферы услуг, распыленных, не спаянных в крупные коллективы, часто занятых временно или частично, и чей заработок нередко не дотягивает до прожиточного минимума.

И эти «неприятные» факты заставили немало понервничать левых теоретиков, ибо они ставили под сомнение их понимание классической марксистской концепции об «исторической миссии пролетариата» как могильщика капитализма. Некоторые из них решили сдать историческую миссию пролетариата в утиль и подыскать на его место кого-нибудь другого (например, интеллигенцию или «когнитариат»). Другие вышли из затруднений, распространив понятие пролетариат на всех лиц наемного труда (вне зависимости от их действительной роли в экономической системе). Третьи заявили, что, несмотря на все перемены, пролетариат по-прежнему остается пролетариатом - и точка.

На самом деле требовалось, прежде всего, обратить внимание на тот факт, что при смене способа производства его движущей социальной силой никогда не выступал только конфликт между основными классами «старого» способа производства. Более того, самая активная (ведущая) роль в социальной революции (другими словами, гегемония) принадлежала всегда новым социальным слоям, бывшим продуктами разложения основных классов прежнего общества и исходным материалом для формирования основных классов нового способа производства[23-19].

Разумеется, эти новые слои длительное время выступали в старой социально-правовой оболочке. Например, буржуазия, как мелкая, так и крупная, а также и предпролетариат, к началу буржуазной революции во Франции несли на себе общее одеяние «третьего сословия». Значительная часть буржуазии в России XIX века по документам значилась крестьянами или мещанами (т.е. городскими простолюдинами). Крестьянами числилась и часть фабрично-заводских рабочих.

В современном капиталистическом обществе наемным работником может именоваться полунищий поденщик, перебивающийся случайными заработками, заводской рабочий, профессор университета и генеральный директор крупной корпорации. Но даже если мы выделим в этой пестрой толпе только тех, кто эксплуатируется капиталом (а не является агентом капитала по эксплуатации труда), и для кого систематическая продажа рабочей силы является основным способом существования, это еще не решает проблемы.

Дело в том, что значительный (хотя и составляющий явное меньшинство) слой наемных работников, занятых по преимуществу, или в существенной степени творческими функциями, отличается по своему социально-экономическому положению от «классического» фабрично-заводского пролетариата. Переход от машинных технологий к постмашинным создал и нового наемного работника - не частичного фабричного рабочего, подчиненного как диктату капитала, так и власти фабричной системы, а творческого работника, реализующего значительную степень свободы в своей деятельности, и в этой части претендующего на независимость от капитала.

Как уже было сказано выше, эта независимость весьма относительна, но потенциально не ограничена, а потому и является основной конфликта интересов между творческими работниками и капиталом. Этот конфликт имеет своей основой то же отчуждение труда, которое гнетет любого наемного работника. Но новый тип творческого работника отличается от классического фабрично-заводского пролетария тем, что в самом процессе своего труда он потенциально (а отчасти - и реально) свободен от диктата капитала. Для него остается в силе формальное подчинение труда капиталу, но реальное уже начинает размываться.

Именно это различие создает и различие в характере того, что, вслед за К. Марксом, можно было бы назвать «исторической миссией» данных социальных групп внутри класса наемных работников.

Объективные экономические интересы основной массы фабрично-заводского пролетариата могут быть сведены к высокой заработной плате для себя, и к сужению дохода капиталиста до уровня зарплаты высокооплачиваемого управляющего. Не следует забывать и о внутренне присущих пролетариату чертах мелкобуржуазности (пролетарий ведь одновременно и рабочий, и торговец - продавец своей рабочей силы). Да, борьба рабочего за достойные условия труда и его оплаты революционизирует капиталистическое общество, подталкивает его к изменениям, в том числе и выходящим за пределы собственно капиталистических отношений. Да, рабочий страдает от гнета капитала и не прочь бы вообще избавиться от его власти...

Но что же дальше? Даже ниспровержение капитала не освобождает фабрично-заводского рабочего от его фабричного рабства, хотя бы наемное рабство уже было ликвидировано. А с сохранением первого, порождающего противоречие интересов управляющих и управляемых, умственного и физического труда, ущербность частичного работника и т.д., весьма вероятно вернется и второе (печальный опыт СССР недвусмысленно свидетельствует об этом). Кроме того, фабрично-заводской пролетариат выступает таким классом, который обречен на гибель вместе с гибелью капитализма и становлением бесклассового социалистического общества.

Какой же социальный слой по роду своей деятельности, по месту в общественном производстве не только заинтересован в преодолении любых классовых перегородок, любого социального гнета, но и имеет практический опыт такого преодоления, практическое знание о путях и способах, которыми решается эта задача? Именно та часть наемных работников, которая связана с выполнением творческих функций.

До сих пор капитал довольно успешно справлялся с теми противоречиями, с которыми связано положение творческого работника в системе капиталистических отношений. На ранних стадиях промышленного капитализма число таких работников было невелико, и значительная часть из них занимала особое положение «лиц свободных профессий», что сближало их по статусу с мелкими буржуа, делая их продавцами продуктов со своего частного «интеллектуального огородика». Затем, с развитием технического прогресса, происходит количественный рост этого слоя и превращение большинства его представителей в наемных работников. Творческая деятельность по развитию и технологическому применению научных знаний превращается из поля индивидуальной (частной) инициативы в крупную, капиталистически организованную отрасль производства, покоящуюся на использовании наемного труда.

Однако и теперь капитал все еще способен создавать для значительной части таких работников относительно привилегированные условия - как по уровню дохода, так и по условиям труда. Поэтому творческие работники (ученые, инженеры, преподаватели, врачи, журналисты и т.д.) в массе своей, хотя и тяготятся властью капитала, но стремятся к освобождению от него именно как привилегированная каста, добиваясь такого освобождения только для себя. Более того, многие видят путь своего освобождения от власти капитала в том, чтобы самим сделаться капиталистами - подобно тому, как французский буржуа XVII столетия мечтал о покупке дворянского патента или женитьбе на дворянке. Ведь значительная часть творческих работников - менеджеры, агенты финансового рынка, агенты политического и идеологического манипулирования и т.п., - по своему положению в системе капиталистического производства привязана к непосредственному обслуживанию самовозрастания капитала.

И все-таки возможности капитала по социальному подкупу всего этого слоя не беспредельны. Многие творческие работники, независимо от своего привилегированного положения, осознают общность своих интересов с другими отрядами наемных работников в противостоянии власти капитала. Кроме того, с ростом количества рабочих мест, нуждающихся в выполнении творческих функций, возможности подкупа со стороны капитала сужаются. Становится невозможным подкупить всех. И часть творческих работников все активнее включается в борьбу против власти капитала - первоначально в основном под своими, специфическими «цеховыми» лозунгами.

Эти «цеховые» лозунги, - свобода доступа к знаниям и информации, контроль над использованием научных результатов ради блага людей, а не вопреки ему (ради прибыли капиталистов) и т.п., - чем дальше, тем больше совпадают, однако, с интересами всех наемных работников. Разве фабричному пролетарию или малоквалифицированному работнику сферы услуг не нужен свободный доступ к высшему профессиональному образованию, если не для себя, то для своих детей? Разве не заинтересован любой наемный рабочий в том, чтобы лишить капитал «священного права» травить людей отходами производства или угрожать их здоровью не проверенными генно-модифицированными продуктами?..

Наконец, с ниспровержением власти капитала «цеховые» лозунги творческих работников могут превратиться в универсальные цели всего общества: «образование - для всех», сокращение рабочего дня, доступ к культурным благам в свободное время, достижение равновесия с природной средой... Эти лозунги могут стать основой такого преобразования материальных условий производства (развития производительных сил), которое создаст действительную возможность для свободного развития человека.

Поэтому, на мой взгляд, «могильщиком капитализма» может стать как раз союз традиционного наемного работника (фабричного пролетария) и наемных рабочих сферы услуг с наемным работником нового типа - творческим работником. Самостоятельно ни та, ни другая социальная группа не смогут решить эту задачу. Фабричные рабочие и работники сферы услуг - потому, что условия их труда и их положение в общественной системе производства ограничивают их способности в части преобразования общества на социалистических началах. Творческие работники - потому, что социалистические отношения могут быть сформированы только в процессе социального творчества, захватывающего большинство населения. А для этого надо преодолеть собственную цеховую узость, придти к борьбе за интересы большинства и завоевать практическую поддержку этого большинства.

Следует особо отметить, что даже наиболее бесправные и угнетенные слои современных наемных работников (в отличие от классических люмпенов), не занятые творческими функциями, и не имеющие доступа к высокому уровню культуры, отнюдь не лишены способности к социальному творчеству. Это доказано опытом последнего десятилетия в Латинской Америке, где в ряде стран беднейшие слои населения продемонстрировали высокую степень способности к систематической самоорганизации в борьбе за свои права.

Стоит заметить, в связи с этим, что главным стимулом антикапиталистического протеста наемных работников является не уровень заработной платы, и не стремление отобрать прибавочную стоимость у капиталиста и положить себе в карман. Этот стимул действует, но он в гораздо большей степени подталкивает к экономической борьбе за условия оплаты труда, нежели к борьбе за революционное ниспровержение капиталистического строя.

Следует сразу сказать - никакая теория (и марксизм здесь не исключение) не может обладать неким прибором или формулой, способным аптекарски точно фиксировать степень напряженности противоречий между производительными силами и производственными отношениями, и, соответственно, указывать на точный процент готовности капитализма к выходу за свои пределы. Мы, однако, в состоянии зафиксировать некоторые необходимые качественные параметры (которые я и попытался представить выше), на основе которых можно делать и более или менее приблизительные количественные оценки.

Крайне важно обратить внимание на тот факт, что в условиях глобализации уже совершенно необходимо ставить вопрос о преодолении капитализма в ходе социальной революции в масштабах мирового капиталистического хозяйства. Поскольку национально-изолированная социальная революция окончательно становится невозможной, встает проблема оценки условий международного распространения этой революции. Следовательно, без решения вопроса о характере и перспективах конфликта между развитым ядром капитализма и менее развитой полукапиталистической периферией нельзя верно определить перспективы движения к социализму.

В какой мере, например, социалистическая революция, охватывающая полупериферию и периферию мирового капитализма, и подрывающая тем самым привилегированное положение стран ядра капиталистической системы, может стать необходимым условием обострения противоречий в капиталистическом ядре, и создания там предпосылок для социалистической революции? Исторический пример Октябрьской революции 1917 года в России, оказавшей колоссальное воздействие на эволюцию мирового капитализма, показывает, что воздействие революции на периферии и полупериферии капиталистического хозяйства на революционизирование развития капиталистического ядра может быть весьма существенным, если не решающим.

Кроме того, социальная революция, ведущая к изживанию капиталистического способа производства и выходу за пределы мира отчуждения, не является продуктом только лишь противоречия между производительными силами и производственными отношениями. На ее вызревание влияют особенности исторической эволюции классов и социальных групп, развитие особенностей их социальной психологии, место той или иной страны в сложившемся международном разделении труда и масса других обстоятельств, определяющих конкретное соотношение социально-политических сил в национальной и международной политической борьбе. Ход этой борьбы, в свою очередь, зависит от наличия и характера организаций, представляющих интересы различных классов и социальных групп, от их зрелости, сплоченности, от решения теоретических и идеологических вопросов, от личных и политических качеств лидеров и т.д.

Да и вообще говоря, история никогда ничего не дает нам в чистом виде, соответственно абстрактным теоретическим схемам.

Учет всех этих многообразных обстоятельств зависит уже не только от науки, но и от искусства политической борьбы, причем сама практическая общественно-политическая деятельность (включая сюда также теоретическую и идеологическую борьбу) выступает немаловажным фактором, влияющим на перспективы социальной революции.

Победа может быть достигнута только в борьбе - ни одно историческое действие не свершится кем-то или чем-то за нас и без нашего участия.

Тем не менее, даже принимая во внимание все указанные выше обстоятельства, марксисты не могут обойти вниманием весьма сложный теоретический вопрос, который был поставлен перед ними ходом исторических событий XX века. Этот вопрос заключается в следующем: каковы перспективы социалистической революции, если она начинается в условиях, когда объективные предпосылки для перехода к социализму явно недостаточны? Ответ на этот вопрос уже не может, со всей очевидностью, носить абстрактно-теоретического характера, и потому может быть дан только после анализа соответствующей исторической практики (чему будет посвящен один из последующих разделов).

1. Какие изменения в сфере производства подготавливают переход от одного способа производства к другому, от одной общественной формации к другой?

2. Какие тенденции в современных производительных силах подталкивают к выходу за рамки капиталистических производственных отношений?

3. Какие изменения в характере человеческой деятельности вступают в конфликт с экономическим строем капитализма?

4. Может ли в рамках капитализма появиться новый тип работника - работник, занятый свободным творческим трудом? В какой мере это возможно, а в какой - нет?

5. Что можно сказать о появлении при капитализме переходных производственных отношений, т.е. отношений, частично отрицающих капитализм (пока еще в его собственных рамках)?

6. Каковы признаки, позволяющие говорить о разложении основных классов капиталистического общества?

7. Какую эволюцию претерпевает современный наемный работник и как в связи с этим меняется роль фабрично-заводского пролетариата в антикапиталистической борьбе?

8. Как на оценку развития предпосылок перехода от капитализма к социализму влияет факт развития капиталистической глобализации?

9. Какова роль оценки конкретно-исторических обстоятельств при определении степени развития предпосылок социализма и степени готовности капиталистического общества к социальной революции?

Работы классиков марксизма:

• Маркс. К. Экономические рукописи 1857-1859 гг./Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.46, ч. I. М: ИПЛ, 1968, с. 280, с. 476; ч. II. М: ИПЛ, 1969, с. 35, с. 110, 217,221.

• Энгельс Ф. Анти-Дюринг. // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.20. М: ИПЛ, 1961, с. 292, 294, 295, 305.

• Маркс К. Капитал, т. I / Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.23, с. 453.

• Маркс К. Капитал, т. Ill / Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.25, ч. I, с. 481-484.

В этих двух работах содержится современный марксистстский взгляд на развитие противоречий капитализма и формирование предпосылок социализма:

• Бузгалин А.В., Колганов А.И. Пределы капитала: методология и онтология. Части 1-3. М.: Культурная революция, 2009.

• Бузгалин А., Колганов А. Глобальный капитал. М.: URSS, 2007.

Предлагаемая работа - одна из крайне немногих, где прослеживается эволюция категории стоимости в современном капитализме:

• Антипина О.Н., Иноземцев В.Л. Диалектика стоимости в постиндустриальном обществе / Иноземцев В.Л. За десять лет. К концепции постэкономического общества. М.: Academia, 1998, с. 375-465.

• (Либо здесь: Антипина О., Иноземцев В. Диалектика стоимости в постиндустриальном обществе. // МЭиМО, 1998, № 5,6,7).

В следующих четырех работах прослеживается формирование при капитализме экономических отношений и институтов, выходящих за рамки капиталистических отношений и частной собственности:

• Колганов А.И. Коллективная собственность и коллективное предпринимательство. М.: Экономическая демократия, 1993;

• Рудык Э.Н. Производственная демократия: теория, практика, проблемы становления в России. М.: Фонд «За экономическую грамотность», 1998;

• Бузгалин А.В., Колганов А.И. Экономическая компаративистика. Параграф 2.3.3. М.: ИНФРА-М, 2005;

• Rifkin J. The End of Work. Chapter 17. Empowering the Third Sector. N.Y.: A Tarcher/Putnam Book, 1996.

В данных двух работах содержится довольно интересная, хотя и весьма расплывчатая, и замутненная постмодернистским способом мышления попытка разобраться с новыми аспектами социальных конфликтов в эпоху глобального капитализма:

• Майкл Хардт, Антонио Негри. Империя. М.: Праксис, 2004;

• Майкл Хардт, Антонио Негри. Множество. М.: Культурная революция, 2006

Глава 24. Научный социализм и опыт «реального социализма»

Научный социализм не ставил и не мог ставить себе задачу представить во всей полноте картину будущего социалистического общества. Максимум возможного, что мог дать научный социализм - это сделать определенные, самые общие, выводы на основе развития противоречий капиталистического общества, и появления в недрах самого капитализма средств разрешения этих противоречий.

Так обстояло дело до того момента, как свершилась революция, взявшая на вооружение социалистические лозунги, и была предпринята попытка сделать социалистическое общество реальностью. С этого момента стало невозможно не считаться с практикой борьбы за построение социалистического общества. И сразу же возникла проблема: как быть, если эта революционная практика расходится с имеющимися теоретическими прогнозами (пусть и самыми абстрактными) относительно условий формирования и облика социализма?

Тот, кто попытается «в лоб» применить здесь известную формулу «практика - критерий истины», рискует оказаться в дураках. Дело в том, что на самом деле здесь мы имеем дело не с сопоставлением практики и теории, а с сопоставлением теоретических выводов, сделанных на основе двух различных практик.

Научный социализм стремится опереться в своих теоретических выводах на историческую практику всего предшествующего развития человечества, и в особенности - на практику развертывания противоречий капиталистического общества. Обобщения и выводы, которые можно сделать из опыта СССР и «мировой социалистической системы», опираются в основном на практику попыток формирования социалистического общества в странах, где для этого не созрели необходимые материальные предпосылки. Если это и социальный эксперимент, то поставленный для проверки совсем не тех разделов научного социализма, которые непосредственно касаются формирования коммунистического общества.

Однако было бы столь же глупо отмахнуться от этого исторического опыта. Сколь бы ни были недостаточны предпосылки для движения к социализму, но они все же были, и исторической реальностью было формирование многочисленных общественных форм, выходящих далеко за пределы возможного и допустимого при капитализме. Поэтому опыт становления и функционирования общества «реального социализма» обязательно должен быть принят во внимание, но при непременном учете того, что это - не тот социализм, который является продуктом наивысшей точки развития и напряжения противоречий капиталистического общества.

На что же из опыта «реального социализма» XX века мы можем опереться в построении более обоснованной теоретической картины социалистического общества? И что мы должны отбросить как чуждое, неорганичное социализму? Вот здесь на первый план выходят наиболее фундаментальные положения марксистского метода и теории научного социализма. Они дают нам критерии, позволяющие попробовать выделить в хаосе фактов то, что относится к закономерным проявлениям именно коммунистической тенденции развития - не исключая и новых, ранее неизвестных явлений и закономерностей.

Коммунистические тенденции, их основания в развитии производительных сил человеческого общества, материальные и социально-экономические предпосылки социализма, формирующиеся в рамках капиталистического общества - все это было рассмотрено в предыдущих главах, и нет необходимости повторять это здесь. Теперь нам предстоит использовать это знание, чтобы реконструировать социально-экономический строй социалистического общества.

Эта реконструкция выделяет три особых исторических периода: переходный период - период революционного перехода от капитализма к коммунизму, первую фазу коммунизма («социализм», неполный коммунизм), и высшую фазу коммунизма (собственно коммунизм). Такая периодизация не носит твердо установленного наукой, или, тем более, нормативного характера, а выступает лишь как гипотеза, опирающаяся на наблюдение некоторых общих закономерностей исторического развития. Пока исторический опыт XX века дает материал для подтверждения этого теоретического прогноза лишь относительно переходного периода, а также свидетельствует о том, что за пределами переходного периода может складываться отличная от него, более стабильная социально-экономическая структура.

При исследовании шагов становления коммунистического общества следует иметь в виду, что это переход не только от капитализма, но и от всей экономической общественной формации, и даже шире - от всей так называемой предыстории человечества. Поэтому производственные отношения коммунизма уже не являются в полной мере экономическими отношениями даже на его первой исторической фазе, а производящая система общества может быть названа хозяйством, но не может быть в точном смысле слова названа экономикой.

Кроме того, ни в коем случае нельзя забывать, что коммунистическое общество с точки зрения марксизма - это вовсе не равнозначная какому-нибудь докоммунистическому способу производства историческая ступень. Способ производства после коммунистической революции, безусловно, меняется, поскольку меняются производительные силы, и соответствующая им система производственных отношений. Однако историческое развитие после коммунистической революции, в коммунистическом обществе, не сводится только к этой перемене. Меняется сам способ исторического развития человечества - и это гораздо более важная перемена, чем перемены в способе производства. Коммунистическая революция открывает тем самым не просто дорогу к новой исторической ступеньке с новым способом производства, а дорогу к новой исторической эпохе, где сам способ исторического бытия человека меняется (вспомним, что было сказано в главе 22 о переходе от предыстории человеческого общества к его подлинной истории). Коммунизм не завершается становлением и утверждением нового способа производства - напротив, только тогда открывается дверь к подлинному историческому бытию человека.

Поэтому то, что мы сможем сказать ниже о социально-экономической системе коммунистического общества, составляет лишь некоторую часть действительного смысла коммунизма, как исторического движения.

Предлагаем читателю вернуться к этой главе после прочтения всего учебника и поставить перед собой вопросы:

1. В какой мере исторический опыт «реального социализма» пригоден для теоретического исследования социалистического общества?

2. На какие еще источники можно опереться при теоретическом исследовании социализма?

В этой работе сделана попытка рассмотреть, что из багажа советской политической экономии может быть нам полезно для понимания современной эпохи и будущего социализма:

• Политическая экономия социализма в экономической теории XXI века. М.: ТЕИС, 2003.

Здесь рассматривается многообразный исторический опыт попыток создания общества, где главенствуют трудящиеся:

• Государства и общества трудящихся: историческое наследие. Омск: Изд-во ОмГПУ. 2010.

Глава 25. Переходный период

Переходный период от капитализма к первой фазе коммунизма характеризуется тем, что первоначальный уровень производительных сил унаследован от капиталистического общества и не может быть изменен в короткие сроки. А вот насильственное вмешательство в экономический строй, определяемое революцией, и в первую очередь вторжение в отношения собственности, весьма быстро меняют экономический базис общества.

«Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют»[25-1]. Подобно тому, как капиталистический способ производства отрицает в своем развитии индивидуальную частную собственность, основанную на собственном труде, социалистическая революция отрицает капиталистическую собственность. «Это - отрицание отрицания. Оно восстанавливает не частную собственность, а индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры: на основе кооперации и общего владения землей и произведенными самим трудом средствами производства»[25-2].

Что такое эта индивидуальная собственность на основе общего владения? Догматический марксизм-ленинизм делал вид, что вообще не замечает этого вопроса. Мы же можем обратить внимание на фразу из «Немецкой идеологии»: «...масса орудий производства должна быть подчинена каждому индивиду, а собственность - всем индивидам»[25-3]. Но как возможна такая собственность каждого - на всё? Она возможна при двух предпосылках - если отношения присвоения основаны на всеобщем участии в самоуправлении, и если сам характер орудий труда таков, что делает возможным всеобщую собственность (а это как раз происходит при превращении силы знания в первую производительную силу общества). Для полного завоевания этих предпосылок недостаточно только предшествующего багажа, созданного капитализмом, и требуется еще длительный период исторического развития.

Хотя волевое вмешательство в отношения собственности является необходимым шагом для их преобразования, одного его совершенно недостаточно, чтобы изменить их экономическую природу. В.И Ленин недаром вынужден был подчеркнуть в 1918 году различие формального обобществления собственности и обобществления на деле[25-4]. Основной вопрос в том, какие реальные производственные отношения будут складываться в новой правовой оболочке. Собственность юридически перестает быть частной и становится государственной. А что это значит с экономической точки зрения? Ответ на этот вопрос зависит от того, во-первых, какова классовая природа государства, чьи классовые интересы выражает государственный аппарат, получивший в свои руки средства производства; и, во-вторых, от того, на основе каких реальных производственных отношений государственные средства производства будут приведены в действие. Ленин писал о налаживании «чрезвычайно сложной и тонкой сети новых организационных отношений, охватывающей планомерное производство и распределение продуктов», как о главной задаче социалистической революции[25-5]. Процесс налаживания этих новых отношений есть заведомо процесс длительный; они не возникают «вдруг», в результате принятия тех или иных декретов.

Итак, становление производственных отношений и институтов социалистического общества происходит не мгновенно, и само наличие переходного периода как раз и определяется историческим процессом становления социалистических производственных отношений и постепенного отмирания, разложения отношений капиталистического общества (да и экономической общественной формации в целом - должны, например, отмирать внеэкономическое принуждение, товарные отношения и т.д., хотя в пределах переходного периода эти процессы еще не находят завершения).

Таким образом, в переходный период сосуществуют качественно разнородные производственные отношения (новые, социалистические, и унаследованные от капитализма, а так же переходные, сочетающие в себе элементы и тех, и других), что проявляется как наличие нескольких социально-экономических укладов: капиталистического, мелкобуржуазного, социалистического и явно переходного государственно-капиталистического уклада (развитие капиталистических отношений под прямым контролем пролетарского государства). Переходное общество является многоукладным. Поскольку чистый капитализм является абстракцией, то реальное капиталистическое общество (даже весьма развитое) несет в себе остатки прошлых хозяйственных систем. Особенно серьезное значение эти остатки приобретают в том случае, когда революция совершается при относительно незрелых социально-экономических предпосылках. Тогда докапиталистические отношения могут образовывать даже самостоятельные уклады. Так это было в СССР, где, помимо перечисленных, присутствовал также и патриархальный уклад (включавший мелкотоварное производство, т.е. систематическое производство на продажу только небольших излишков, и чисто натуральное, замкнутое хозяйство).

Переходный характер такой социально-экономической структуры характеризуется не только ее многоукладностью. На самом деле каждый из укладов (не только упомянутый выше государственно-капиталистический) также носит переходный характер, что определяется наличием в них переходных производственных отношений. Для таких отношений свойственно соединение элементов как присущих, так и не присущих данному экономическому укладу - либо унаследованных от прошлого, либо являющихся симптомами разложения данного уклада и перехода его к более высокой исторической ступени. Переходный характер коммунистических производственных отношений не преодолевается полностью в течение переходного периода и отчасти сохраняется на первой фазе коммунизма (что и определяет ее характеристику как незрелого коммунизма).

Насильственное вторжение в отношения собственности в ходе революционных преобразований не является произвольным. Оно предпринимается лишь там, где созрели достаточные социально-экономические предпосылки для формирования социалистических производственных отношений (напомню - когда я говорю здесь «социалистические», речь идет о незрелых коммунистических отношениях). Поэтому, например, большевики предполагали сначала экспроприацию (национализацию, передачу в государственную собственность) лишь банков и крупных монополистических объединений, а на следующей ступени - всей крупной промышленности (железные дороги, телеграфная и почтовая связь и так находились в государственной собственности). Мелкое капиталистическое производство, а тем более мелкобуржуазный уклад и крестьянское производство считались вовсе не подлежащими национализации. Их преобразование должно было произойти постепенно, главным образом под воздействием экономических преимуществ обобществленного социалистического производства.

Однако в исторической реальности, сначала под воздействием жестоких условий гражданской войны, а затем (после короткого периода легализации многоукладности в годы НЭПа) в результате применения методов бюрократической централизации хозяйства для проведения догоняющей модернизации, эти планы были полностью нарушены. Произошло навязывание социалистических по внешней форме отношений хозяйственным укладам, не создавшим еще для этого необходимых (не говоря уже о достаточных) социально-экономических предпосылок.

По отношению к крестьянскому хозяйству (как и по отношению к мелкому ремеслу) метод экспроприации всеми социалистами считался абсолютно неприемлемым (и потому даже и не рассматривался). Для преобразования крестьянского хозяйства в крупное социалистическое - минуя исторический этап капиталистической экспроприации мелких производителей - предполагался длительный период постепенного объединения мелких производителей города и деревни в различные типы кооперативов. Крупные кооперативные объединения становились способными применять современную машинную технику, и тем самым создавать материальноэкономические предпосылки для формирования в последующем на этой основе социалистических отношений.

Не следует все же представлять себе даже идеальный образ переходного периода как идиллическую картину мирного сосуществования и соревнования различных укладов. Разные производственные отношения определяют и разные экономические интересы, ведущие к конфликту между этими укладами, тем более, когда речь идет о том, кому из них в обозримой исторической перспективе суждено развиться, а кому - отмереть. Вопрос «кто - кого?» является реальным вопросом переходного периода. Поэтому социалистический уклад должен доказать свою более высокую социально-экономическую эффективность, опираясь, разумеется, на поддержку государственной власти. К сожалению, этого не было достигнуто в СССР. Изживание несоциалистических укладов чем дальше, тем больше сводилось к методам административного нажима (сверхвысокие ставки налогов и аренды, отказ от поставки сырья и материалов из государственного сектора, принудительное огосударствление, «коллективизация», «раскулачивание» и т.п.).

В то же время различные уклады, существующие в единой системе национального хозяйства, не могут не взаимодействовать между собой и в какой-то мере не могут существовать друг без друга. Способом их экономической связи первоначально выступает рынок, хотя со временем в эту рыночную связь начинают постепенно проникать плановые элементы, по мере их становления и укрепления в социалистическом укладе (работа на определяемый планом заказ социалистического уклада, - например, контрактация крестьянских посевов; поставка товаров социалистическим укладом, также определяемая его производственным планом; плановое финансирование и кредитование и т.п.). Социалистический уклад использует так же методы косвенного регулирования для воздействия на другие уклады, чтобы ориентировать их развитие на цели народнохозяйственных планов.

В СССР в переходный период прилагались чрезвычайные усилия, чтобы поднять уровень производительных сил, явно недостаточный для формирования социалистического общества. Основными составными частями этих усилий были: индустриализация, коллективизация крестьянских хозяйств и культурная революция. Индустриализация была призвана обеспечить завершение промышленного переворота и превращение промышленности в преобладающую отрасль народного хозяйства. Коллективизация крестьянских хозяйств должна была обеспечить растущую индустрию со стороны аграрного сектора: увеличить поставки сельскохозяйственного сырья и продовольствия, а также, за счет увеличения производительности труда, обеспечить перелив рабочей силы из сельского хозяйства в промышленность. Хотя культурная революция непосредственно была нацелена на достижение всеобщей грамотности населения и развертывание массовой подготовки специалистов с высшим образованием, она включала в себя так же и широкое развитие общественной самодеятельности в деле приобщения к достижениям мировой культуры и втягивания населения в самостоятельное творчество.

Совокупность этих задач в первом приближении была решена к концу 30-х гг. XX века (а в более или менее полном виде - к началу 60-х гг.).

Однако решение этих задач вовсе не означало, что в СССР созданы необходимые материально-экономические предпосылки для социализма. Можно легко убедиться, что к концу 30-х гг. в лучшем случае была создана материальная база для более или менее развитого, но вовсе не самого высокоразвитого (для того исторического периода) капиталистического общества.

Значительной проблемой в формировании социалистических производственных отношений в СССР в 20-е - 30-е гг. был тот факт, что применение методов бюрократической централизации хозяйства для проведения догоняющей модернизации имело двойственное влияние на «строительство социализма». С одной стороны, происходило форсированное подтягивание к материальным предпосылкам социализма (хотя полностью дистанция до них так и не была пройдена). С другой стороны, одновременно происходило разрушение или выхолащивание уже имевшихся, пусть и весьма ограниченных, социально-экономических предпосылок социализма (акционерные общества, кооперативы, свободные профсоюзы...). Они не превращались в более прогрессивные социалистические институты, а заменялись институтами, основанными на бюрократическом централизме и принудительном коллективизме.

В итоге переходного периода должно произойти отмирание (полное или почти полное) несоциалистических укладов, и превращение в основном переходных производственных отношений в целостную систему социалистических производственных отношений. В СССР этот процесс так и не был завершен, хотя формально все производственные отношения во второй половине 30-х годов стали выступать в социалистической оболочке.

Вместе с преодолением многоукладности в переходный период происходят глубокие сдвиги в социальной структуре общества. Исчезают эксплуататорские классы, а трудящие классы приобретают значительно большую однородность. Мелкие собственники и наемные работники сливаются в одну социальную группу работников - совладельцев обобществленных средств производства. Однако полного исчезновения классовых различий не происходит, поскольку сохраняется подчинение работников разделению труда (горизонтальному - между умственным и физическим трудом, аграрным и индустриальным, квалифицированным и неквалифицированным; и вертикальному - между управляющими и управляемыми).

1. Чем определяется необходимость переходного периода между капиталистическим и коммунистическим обществом?

2. Какую роль играет в переходный период насильственное (волевое) вмешательство в экономические отношения, и, в первую очередь, в отношения собственности?

3. Каковы объективные основания (и ограничения) для волевого вмешательства в экономические отношения?

4. В чем состоит особенность структуры переходных производственных отношений? Какие элементы сочетаются в этих отношениях?

5. Почему экономика переходного периода носит многоукладный характер?

6. Чем определяется состав укладов в экономике переходного периода?

7. На какой экономической основе осуществляется в переходный период взаимодействие между различными укладами?

8. Как разграничить переходный период и первую фазу коммунистического общества?

Работы классиков марксизма:

• Маркс. К. Капитал, т.I. // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.23. М: ИПЛ,1960, с. 773.

• Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.3. М: ИПЛ, 1955, с. 68.

• Маркс К. Критика Готской программы / Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.19.

Работы Ленина, посвященные переходному периоду:

• Ленин В.И. Государство и революция. // Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. т.33.

• Ленин В.И. Грозящая катастрофа. // Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. т.34.

• Ленин В.И. Очередные задачи Советской власти // Ленин В.И. Полн. собр. Соч., т.36.

• Ленин В.И. О продовольственном налоге // Ленин В.И. Полн. собр. Соч., т.43.

• Ленин В.И. Новая экономическая политика и задачи политпросветов // Ленин В.И. Полн. собр. Соч., т.44.

• Ленин В.И. Проект тезисов о роли и задачах профсоюзов в условиях новой экономической политики // Ленин В.И. Полн. собр. Соч., т.44.

• Ленин В.И. О значении золота теперь и после полной победы социализма // Ленин В.И. Полн. собр. Соч., т.44.

• Ленин В.И. XI съезд РКП(б) 27 марта - 2 апреля 1922 г. Заключительное слово по политическому отчету ЦК РКП(б) 28 марта // Ленин В.И. Полн. собр. Соч., т.45.

В этих работах можно ознакомиться с лучшими теоретическими результатами политической экономии советского периода по исследованию переходных отношений:

• Куликов В.В. Становление социалистических производственных отношений: очерки теории и методологии. М.: Изд-во МГУ, 1978.

• Курс политической экономии. Под ред. Цаголова Н.А. 2 том. М.: Экономика, 1974.

Глава 26. Социально-экономическая система неполного коммунизма[26-1]

«Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а, напротив, с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет еще родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло»[26-2] - писал о первой фазе коммунистического общества К.Маркс.

Социализм отличается от переходного периода значительно более однородной социально-экономической структурой и не столь быстрым темпом сдвигов в этой структуре, но остается еще во многом переходным по своей природе обществом.

Эта переходность определяется не только сохранением неорганичных для коммунизма элементов производственных отношений, но и тем, что производительные силы на первой фазе коммунизма еще далеко не полностью перешли тот рубеж, за которым они составляют специфическую основу для коммунистического производства. Именно это последнее обстоятельство, в конечном счете, определяет и неполную зрелость производственных отношений первой фазы.

В силу этого становится необходимым провести различие между формальным и реальным освобождением труда в социалистическом обществе.

Формальное освобождение труда выступает как становление свободы общественных отношений людей в труде, в производстве - но только по социально-экономической форме, т.е. только со стороны новых производственных отношений.

Реальное освобождение труда будет достигнуто тогда, когда эта свобода будет обеспечена и со стороны производительных сил, со стороны содержания самого процесса человеческой деятельности.

Если мы взглянем на это различение с точки зрения характера и содержания труда при социализме, то мы увидим, что с точки зрения социально-экономической формы труд перестает быть наемным трудом, ликвидируется «наемное рабство» у капитала. Неравноправие по отношение к средствам производства исчезает, все становятся работниками, уже не несущими на себе иго капитала. Однако с точки зрения содержания процесса труда этот труд остается по преимуществу фабричным трудом, и тем самым «фабричное рабство» во многом сохраняется, как и вытекающие из него негативные последствия подчинения человека фабричному разделению труда. Точно также сохраняется и подчинение человека общественному разделению труда (тем более что, как будет показано ниже, во многом остается и экономическое принуждение к труду).

Различение между формальным и реальным освобождением труда при социализме имеет прямую аналогию с выдвинутым К.Марксом тезисом о различии формального и реального подчинения труда капиталу (см. главу 15). Первое основывалось только на природе капиталистических производственных отношений, второе подкреплялось формированием специфических для капитализма производительных сил (подчинение работника фабричной системе машинного производства).

Уровень производительных сил уже на первой фазе коммунизма имеет несомненные отличия от уровня капиталистических производительных сил. Прежде всего, даже независимо от каких-либо глубоких технологических сдвигов, производительные силы при социализме, под воздействием обобществления собственности, позволяют выстроить отрасли производственной инфраструктуры (энергетику, все отрасли транспорта и связи) как единые общенациональные или даже международные системы (если социалистические отношения охватывают ряд национальных хозяйств). Кроме того, структура производственных мощностей и темп производственного накопления выстраиваются таким образом, чтобы обеспечить полную занятость населения. Наконец, происходит регулирование всей хозяйственной деятельности таким образом, чтобы постепенно установить все более высокий уровень равновесия с природной средой, сделать производство и повседневную жизнь возможно более безопасными для нравственного и физического здоровья человека.

Пока менее ясным в практическом отношении является путь более глубоких сдвигов в характере производительных сил при социализме. С точки зрения развития работника, социализм, во всяком случае, должен обеспечить условия для возможно более свободного и полного раскрытия его способностей, чему соответствует всеобщий характер широкого фундаментального образования и рост пространства свободного времени (не только сокращение времени обязательного труда, но и соответствующее наполнение свободного времени).

Понятен скептицизм Ханны Арендт, сомневавшейся, что расширение свободного времени обеспечит развитие человека, ибо в реальности человек склонен использовать это время лишь для бездумного потребления. «Эта питаемая марксизмом утопическая надежда есть тот опиум для народа, за который Маркс принимал религию» - писала она[26-3]. Да, при капитализме дело обстоит именно так, потому что капитализм, собственно, оставляет человеку свободное время только для того, чтобы он потребил то, что произвел в рабочее время, а потом снова заработал и снова потребил...

Коммунизм (пусть поначалу и неполный) находит выход из этого порочного круга вовсе не за счет идеологии аскетизма, принудительного рационирования или сокращения потребления, либо за счет пропаганды более высоких идеалов, а за счет сокращения необходимого рабочего времени (предпосылки чего создаются еще капитализмом) и развития творческой деятельности в свободное время. Но не следует думать, что сомнения Ханны Арендт появились на пустом месте - переход от свободного времени, как времени потребительства, к свободному времени, как пространству развития человеческой культуры, не представляет собой простое и быстрое дело. Это колоссальной значимости проблема, а на первой фазе коммунизма она способна порождать трудности весьма серьезных масштабов и глубины. Только ее решение окончательно выводит нас в эпоху коммунизма.

Человек на первой фазе коммунизма уже может во многом выступать не как бездумный потребитель, а как человек творческий постольку, поскольку он вовлечен в социальное творчество в сфере времени обязательного труда, поскольку он становится (хотя далеко еще не в полной мере) творцом своих собственных производственных отношений и переносит эти свои качества творца и потребность в творчестве и на свободное время. Кроме того, творческий характер использования свободного времени в значительной мере зависит от формирования материальных предпосылок творческой деятельности - доступа к средствам самообразования, к средствам физического совершенствования, к средствам научного и художественного творчества и т.д. Разумеется, необходимой предпосылкой выступает и изменение соотношения между рабочим и свободным временем в пользу последнего.

С точки зрения развития средств производства, социализм, даже пока оставаясь в основном в рамках машинного производства, ориентируется на гуманизацию труда, смягчающую подчинение человека разделению труда - как в обществе, так и в рамках фабричной .системы. Это предполагает такие меры, как возможно более быстрое изживание тяжелого, ручного, неквалифицированного труда, а также более равномерное распределение его тягот между работающими; отказ от конвейерных методов организации труда на фабрике, что предполагает широкое совмещение профессий, и возможно более быстрый переход к автоматизированной фабрике.

В структуре общественного разделения труда рост производительности труда в традиционном материальном производстве должен обеспечить возрастание удельного веса занятости в творческих видах деятельности (научные исследования и опытноконструкторские разработки, медицина, педагогика, искусство и т.п.). Общей тенденцией этих сдвигов является существенное вытеснение человека из процесса труда в материальном производстве и вовлечение его в творческую само-деятельность. Однако в рамках социализма эта тенденция находится лишь в начальной фазе своего развития, Полный простор для свободного, всестороннего и гармоничного развития личности человека обеспечивает лишь высшая фаза коммунистического общества.

Поскольку социализм выступает как первая фаза коммунистического общества, то есть как коммунизм, хотя и не полный, то основу производственных отношений социализма образуют отношения, общие как для первой, так и для высшей фазы коммунизма. Однако не следует упускать из виду, что степень зрелости этих отношений на первой и на высшей фазах коммунистического общества различна, и, следовательно, они не являются полностью идентичными на этих двух исторических ступенях коммунистического общества. В этом смысле при социализме их исторически переходный характер еще не до конца преодолен. В самих этих производственных отношениях содержатся и элементы, действительно общие для первой и высшей фаз коммунизма; и элементы отношений, унаследованных от капитализма и даже от предшествующих ему способов производства; а также специфические только для первой фазы коммунизма комбинации указанных двух элементов[26-4].

Несмотря на сохранение черт переходности в производственных отношениях первой фазы коммунизма, социализм отличается от переходного периода тем, что содержащиеся в его производственных отношениях общекоммунистические элементы (общекоммунистические начала) приобрели в целом господствующий характер, а унаследованные от капитализма элементы уже не представляют собой собственно капиталистических отношений (хотя бы и неполных и усеченных).

В советской экономической теории предлагались разные решения проблемы специфики производственных отношений социализма. Наиболее распространенный подход предлагал объявить все отношения, какие есть при социализме, специфически социалистическими, и на этом закрыть проблему. Последовательное проведение этой точки зрения приводило к выводам, что социализм качественно отличается от полного коммунизма. Этот вывод был в какой-то мере исторически оправдан в том отношении, что советское общество действительно качественно отличалось от коммунистического общества. Но он был глубоко неверен в том отношении, что теоретически разрывал первую и высшую фазы коммунизма.

Другой подход исходил из общности первой и высшей фаз коммунизма. Теоретическое объяснение этой общности проводилось механистическим путем: через выделение отношений, общих обеим фазам, которые назывались общекоммунистическими отношениями, и отношений, свойственных только первой фазе - специфически социалистических производственных отношений. Однако в реальности при социализме не может существовать чистых общекоммунистических отношений и чистых специфически социалистических производственных отношений. В реальности производственные отношения при социализме представляют собой смесь элементов отношений коммунистических (каковые элементы находятся на разных ступенях зрелости), докоммунистических, и представляющих собой сложные «гибриды» того и другого.

Господствующее при капитализме товарное производство в течение переходного периода в основном замещается отношениями планомерного производства и распределения продуктов труда. Опыт СССР, к сожалению, не дает нам завершенной картины этого процесса, и не позволяет с точностью установить, каковы главные условия полного преодоления товарного производства и каковы адекватные формы отношений планомерного производства[26-5]. В СССР некоторые основы существования товарного производства сохранялись, и формирующиеся законы планомерного развития производства постоянно приходили в конфликт с еще действующими законами товарного производства (свидетельством чему были скрытая инфляция, конфликт между государственным планом и выгодностью производства, выражаемого в хозрасчетных денежных показателях, накопление избыточных запасов в торговле и т.д.).

Мы можем сделать вывод, что социализм характеризуется наличием отношений непосредственно планомерного производства и распределения, сохраняющимися еще отношениями товарного производства, и отношениями, представляющими собой сложное взаимодействие этих форм.

В реальности советского общества первую группу отношений мы можем видеть в сфере планирования производства и распределения ресурсов вне стоимостной формы продуктов труда (или независимо от нее). Вторая группа отношений представлена производством на рынок (например, с личного подсобного хозяйства). В ряде других стран советского типа сфера отношений товарного производства была значительно шире, распространяясь не только на аграрный сектор, но и на часть промышленности и сферы услуг. Третья группа отношений была представлена такими «планомерно-товарными гибридами», как хозрасчет, как планирование торговли и денежного обращения, как государственный бюджет, государственная кредитная система и т.п. Однако элементы планомерных отношений выступали в этой сложной системе господствующими.

Сочетание разнородных (планомерных и товарно-денежных) отношений неизбежно порождает противоречия. Товарные (рыночные) отношения формируют свою собственную систему критериев эффективности, мотивов и экономических интересов, отличающуюся от критериев, мотивов и интересов, связанных с планомерным ведением общественного хозяйства. Эти противоречия неизбежны на первой фазе коммунизма и могут быть преодолены лишь по мере обобществления производства и труда, что расширяет базу для планомерного сотрудничества производителей и потребителей. Искушение преодолеть эти противоречия путем «отмены» товарных отношений, денег и т.п. приводят лишь к тому, что противоречия не преодолеваются, а загоняются вглубь. Планомерные отношения не могу быть введены или навязаны. Они могут быть лишь выращены при наличии необходимых материальных и социально-экономических предпосылок.

Что же касается некоторых принципиальных контуров планирования будущего, то оно видится не как бюрократическая система административных команд «сверху», а как процесс со-творчества (планового диалога), субъектами которого являются ассоциации-сети производителей, потребителей и собственно управляющая подсистема хозяйства. Некоторым грубым прообразом этой системы может выглядеть современная модель стратегического менеджмента в креативной корпорации-сети при условии абстрагирования от специфически капиталистических черт этого управления[26-6]. Еще более сложным является вопрос о нестоимостной редукции труда[26-7], без которой невозможен учет затрат труда (рабочего времени) при социализме.

Достаточно аргументированным выглядит и хорошо известный тезис о том, что мера использования отношений сознательного регулирования должна быть тем больше (а рыночных отношений тем меньше), чем в большей степени обобществлен и близок к креатосфере данный сегмент экономики.

Соответственно генезис и развертывание социалистической системы отношений координации может выглядеть следующим образом. В исходном пункте в сфере материального производства - преимущественно современные механизмы рынка, контролируемого и регулируемого обществом; в креатосфере - преимущественно свободное распределение общедоступных ресурсов при использовании некоторых рыночных форм. Развитое состояние: противоречивое сочетание современных механизмов социально-ограниченного и регулируемого рынка (наиболее эффективных в низкообобществленных секторах материального производства) с механизмами планового диалога (используемыми преимущественно для интегрированных научно-производственных структур материального производства) и свободного распределения благ в креатосфере.

Как отмечал К.Маркс, «коллективный характер производства с самого начала делал бы продукт коллективным, всеобщим. Обмен, имеющий место первоначально в производстве, - это был бы не обмен меновых стоимостей, а обмен деятельностей, которые определялись бы коллективными целями, коллективными потребностями»[26-8]. У механизма достижения этих коллективных целей сохраняется и экономическая сторона: «экономия времени, равно как и планомерное распределение рабочего времени по различным отраслям производства, остается первым экономическим законом на основе коммунистического производства»[26-9].

С самого начала стоит подчеркнуть, что, в противоположность капитализму, эта экономия нацелена не на увеличение прибавочного рабочего времени, обеспечивающего рост вещного богатства, а на иные цели. «...Имеет место не сокращение необходимого рабочего времени ради полагания прибавочного труда, а вообще сведение необходимого труда общества к минимуму, чему в этих условиях соответствует художественное, научное и т.п. развитие индивидов благодаря высвободившемуся для всех времени и созданным для этого средствам»[26-10].

Итак, экономия рабочего времени выступает при социализме необходимым (даже крайне необходимым) условием развития, но не его самоцелью и высшим критерием. Цель экономии времени при социализме уже не собственно экономическая. Важнейшая черта социализма будущего состоит в том, что экономические отношения в этом обществе играют роль, подчиненную, вторичную по отношению к целям, формируемым производственными отношениями в социокультурной сфере. Именно последняя формирует «социальный заказ» экономическому развитию (цели) и определяет пределы, которые не может переступать течение экономических процессов (границы пространства возможных средств).

Чем же определяется цель производства при социализме? В качестве основного закона производства при социализме выступает его ориентация на свободное всестороннее развитие личности человека, которое, в свою очередь, воздействует на рост производства. «Сбережение рабочего времени равносильно увеличению свободного времени, т.е. времени для того полного развития индивида, которое само, в свою очередь, как величайшая производительная сила обратно воздействует на производительную силу труда»[26-11]. Такая ориентация на развитие производительных сил человека отнюдь не означает, что социализм основан на пренебрежении к потреблению. Нечаевский принцип «производить для общества как можно более и потреблять как можно меньше» совершенно чужд социализму. Ему, напротив, свойственен «отнюдь не отказ от потребления, а развитие производительной силы, развитие способностей к производству и поэтому развитие как способностей к потреблению, так и средств потребления»[26-12].

Тем не менее, потребительская и деятельностная составляющая цели производства на первой фазе коммунистического общества могут вступать между собой в противоречие. Особенно серьезные противоречия между этими составляющими цели могут возникнуть в том случае, если уровень развития производительных сил недостаточно высок для обеспечения социалистических производственных отношений. Тогда вещные потребности членов общества могут быть довольно далеки от уровня насыщения, а возможности развития способностей людей оставаться весьма ограниченными. В этом случае неизбежно возникает односторонняя ориентация на удовлетворение вещных потребностей («вещизм», развившийся в советском обществе, и усугубленный явлением дефицита), которая, закрепляясь, может стать со временем тормозом для развития человека в творческой деятельности.

Таким образом, экономика социализма видится как система, в которой в материальном производстве будет занято (как сейчас в странах среднего уровня развития) не более 30% работников, а остальные будут стремиться стать не финансистами, брокерами, адвокатами, менеджерами, чиновниками, рэкетирами, моделями и поп-дивами, а воспитателями, врачами, учителями и садовниками[26-13].

Важнейшим слагаемым нового социализма должна стать общественная культурная политика, обеспечивающая ориентацию средств распространения информации на стратегические запросы общества (развитие подлинной культуры), а не платежеспособный спрос мещанина, подчиненного экспансии масс-культуры.

Определяющими для экономического строя общества являются отношения собственника средств производства к непосредственному производителю. В рамках экономической общественной формации характер этих отношений определялся фактом эксплуатации непосредственного производителя собственником средств производства и поэтому вел к классовому антагонизму. При социализме социальные фигуры собственника средств производства и непосредственного производителя, по всей видимости, совпадают. Однако в таком абстрактном виде это утверждение не совсем точно.

Во-первых, функции непосредственного труда и функции собственника не тождественны. Они требуют различной деятельности, осуществляются в разное время и ведут к формированию различных интересов. Говоря на диалектическом жаргоне, человек как работник отличается от самого себя как собственника. Могут возникать противоречия, связанные, например, с разным уровнем способностей к осуществлению этих различающихся функций, с необходимостью распределения времени между этими функциями и т.д.

Во-вторых, специфика социализма состоит в том, что в его рамках не преодолевается до конца вертикальное разделение труда, когда часть членов общества выступает преимущественно как работники, а другая часть - специализируется на функциях управления собственностью. Это различие является одной из предпосылок для сохранения элементов классовых различий при социализме.

Такое положение несет в себе потенциальную угрозу формирования классового антагонизма, если специализация на управленческих функциях превращается в монополию на осуществление функций управления определенной, устойчиво воспроизводящейся социальной группой, а эта монополия, в свою очередь, становится основанием для приобретения материальных привилегий.

Предотвратить столь нежелательное развитие событий возможно лишь в том случае, если большинство работников социалистического общества вовлечены на постоянной основе в выполнение функций собственника хотя бы простейшего уровня (уровень рабочего места, бригады, цеха, мелкого предприятия), а значительная часть из них - и более высокого. Разумеется, придти к такому положению можно лишь при наличии необходимых предпосылок, формируемых в содержании труда (присутствие некоторого минимума творческих функций), в уровне образования и культуры, в исторически складывающихся навыках и традициях. Напротив, при недостаточности этих предпосылок социальный раскол общества (как показывает опыт СССР) становится неизбежным.

Социализм есть процесс трансформации царства необходимости в царство свободы, а значит - процесс отмирания отношений отчуждения работника от труда, от средств производства, от результатов производственной деятельности и рождения механизмов свободного ассоциирования работников, присваивающих и средства, и результаты этой деятельности. Соответственно мере развития реальных основ этой трансформации в креатосфере и материальном производстве будут формироваться и различные отношения присвоения.

В креатосфере (в сфере образования, науки, культуры, искусства и т.д.), в сфере взаимодействия человека и природы как культурной ценности (например, в решении проблем защиты природы, развития национальных заповедников, восстановления биогеоценозов и т.д.) господствующими, по-видимому, будут отношения общедоступности (в частности, бесплатности) культурных благ и средств их освоения (образования и т.п.). Соответственно, здесь будут развиваться отношения всеобщей собственности - собственности каждого на все - любые ресурсы, которые индивид или ассоциация индивидов могут распредметить в своей деятельности.

Подчеркну: не просто государственной (публичной), а всеобщей собственности, когда основные ресурсы, необходимые для развития креатосферы (а это, прежде всего знания, культурные и природные ценности), будут доступны для каждого индивида, и доступ этот будет равноправным. Регулировать этот всеобщий равноправный доступ каждого к таким всеобщим ресурсам уже при социализме могут свободные добровольные ассоциации, создаваемые в этой сфере - ассоциации учителей и ученых, художников и экологов. Безусловно, здесь будут возникать немалые противоречия, регулирование которых, по-видимому, придется взять на себя государству как верховному представителю различных ассоциаций трудящихся и граждан. Конкретные механизмы такого регулирования сейчас было бы преждевременно придумывать. Можно только наметить эту тенденцию.

Что же касается материального производства, то в этой «старой» сфере экономики решения проблемы будут тяготеть к традиционным выводам «старых» социалистов. Для этой сферы общедоступность каждому любых средств производства принципиально невозможна в силу ограниченности последних. Следовательно, здесь могут развиваться лишь переходные отношения. К числу общеизвестных относятся отношения полной занятости, общедоступности образования и переквалификации, демократического регулирования структуры материального производства. В результате каждый гражданин получает следующие права как собственник общенародных материальных ресурсов (член ассоциации граждан-собственников);

• участие на равных со всеми остальными гражданами основаниях[26-14] в решении вопросов производства и использования объектов собственности;

• включение в работу любого трудового коллектива или в использующую общенародные ресурсы индивидуальную деятельность на равных со всеми остальными гражданами основаниях (в случае избытка желающих - на основе конкурса профессиональных и других личных качеств);

• получение на базе общедоступного образования такой квалификации, которая позволяет реально использовать в своей работе любые материальные ресурсы (согласно выбранной специальности);

• гарантия занятости по специальности и/или переквалификации за общественный счет;

• гарантированное бесплатное получение равного базового «пакета» материальных социальных благ (жилье и другие слагаемые социально-гарантированного минимума; общедоступность образования, здравоохранения, спорта, культуры).

Социально-гарантированный минимум - обязательная составная часть - дохода работающего населения, а также нетрудоспособных, обеспечивающая включение человека в общественную жизнь (социализацию). Социально-гарантированный минимум следует предоставлять (на особых условиях) и лицам, уклоняющимся от труда, чтобы предотвратить криминализацию этого социального слоя и не закрывать возможность их трудовой реадаптации.

Все эти права каждый гражданин получает как собственник материальных благ, находящихся в общенародной собственности. К таковым могут относиться прежде всего природные ресурсы и все остальные объекты собственности, имеющие общенародное (народнохозяйственное) значение.

Вслед за ними мы можем выделить ряд сфер с различным уровнем реального (технологического) обобществления средств производства.

Во-первых, сферы, где господствуют крупные интегрированные технологические структуры, от которых зависит экономика в целом (энергетика и транспортные системы; крупнейшие предприятия в сфере высоких технологий и в отраслях, связанных с добычей и использованием природных ресурсов; само использование природных ресурсов в условиях развития ноосферных технологий становится важнейшей сферой, от которой зависит всё общество). В этих сферах предполагается развитие таких отношений соединения работников со средствами производства (собственности), которые обеспечат использование этих средств на благо общества в целом.

По-видимому, здесь наиболее уместными окажутся отношения с государственной формой собственности при наличии широких полномочий (самоуправления) у трудовых коллективов (модель народного предприятия, где государство определяет лишь основные направления его деятельности, а основные вопросы внутренней жизни и выбора наиболее эффективных путей реализации программных общегосударственных установок осуществляет самоуправляющийся трудовой коллектив).

Во-вторых, в традиционном индустриальном секторе (машиностроительные и транспортные предприятия, механизированные аграрные предприятия и т.п.), структура отношений собственности может быть гораздо более сложной. В этом «старом» секторе, скорее всего, будут доминировать коллективные предприятия и кооперативы, но могут сохраняться и акционерные предприятия, где значительную долю среди акционеров будут составлять частные физические лица. Государство и массовые демократические организации трудящихся могут иметь право контроля над деятельностью акционерных обществ, постепенно приобретая значительную часть акций или решающий, контрольный пакет акций. Впрочем, не стоит сейчас фантазировать. Важен принцип: сохранение в секторе индустриального массового производства смешанных форм собственности, переходных от частной акционерной собственности к общественной собственности (собственности коллективов, государства и общественных организаций).

Если же, в-третьих, говорить о секторе, где господствует ручной труд, а также о значительной части сферы услуг (там, где требуется непосредственная связь с мелким, раздробленным, индивидуальным потребителем, где концентрированное специализированное производство не имеет своих преимуществ), то тут возможно и целесообразно развитие трудовой мелкой собственности и небольших кооперативов. При этом мелкая трудовая частная собственность вполне может сочетаться (это показал опыт НЭПа в нашей стране, опыт многих других стран, начинавших социалистические преобразования) с сугубо добровольным кооперированием этих мелких частных собственников в сфере сбыта, обслуживания, закупки средств производства и т.д. Для мелких частных собственников и небольших кооперативов также обязательными окажутся нормативные ограничения, которые «работают» во всей экономике.

Обрисованная картина может стать типичной для достаточно зрелого социалистического общества. В исходном пункте частная собственность будет играть, по-видимому, большую роль. В общем и целом в процессе развития социализма будет действовать тенденция: чем далее будет продвигаться новое общество по пути к формальному и, позже, реальному освобождению труда (развитию отношений социального творчества, вытеснению материального производства креатосферой), тем в большей степени целесообразно и необходимо будет вытеснение частной собственности.

В любом случае, однако, ключевая проблема здесь - не столько распределение акций, сколько контроль над реальными правами собственности, каналами экономической власти. А ими могут быть не только акции, которыми владеет тот или иной собственник (государство, трудовой коллектив, частные физические лица). Такими каналами, в частности, могут быть и обязательные нормы, которые должно соблюдать всякое предприятие в социалистическом обществе. Эти нормы могут требовать эффективного приложения капитала, обусловливать определенные (предусмотренные программами) направления его использования и т. д.

Что касается институциональной системы, построенной по принципу свободной работающей ассоциации, то ответ на вопрос о том, как она может быть устроена, дает модель «социализма гражданского общества». Новая институциональная система может и должна вырасти, прежде всего, из массового и систематического включения граждан в деятельность общественных организаций и движений, и «привычки» жить и действовать по правилам, характерным для этих институтов[26-15].

Напомню, что процесс воспроизводства человеческого общества носит двойственный характер. Это, с одной стороны, процесс воспроизводства материальных условий жизни общества, а с другой - процесс воспроизводства общественных отношений (прежде всего - производственных отношений). Специфика воспроизводства при социализме определяется, во-первых, коммунистическим содержанием его производственных отношений, и, во-вторых, их неполной зрелостью, и, соответственно, историческим процессом повышения зрелости этих отношений по мере движения от первой к высшей фазе коммунизма.

1. Заметим, что еще 40 лет назад требования к европейскому сообществу жить по экологически корректным правилам казались утопией, а выдвигавших эти требования «зеленых» считали романтическими мечтателями, оторванными от жизни.

Если при капитализме процесс воспроизводства опирается на процесс накопления капитала, то при социализме, где главной целью производства выступает сам человек, происходит создание материальных условий для расширенного воспроизводства человеческих способностей, для всестороннего развития личности человека. Это «накопление» способностей человека, накопление знаний и технологических возможностей само, в свою очередь, есть предпосылка роста материального производства. Тем самым, по мере развертывания этого процесса, создаются и предпосылки для преодоления подчинения человека разделению труда, для размывания все еще сохраняющихся социальных различий (определяемых специализаций в области физического или умственного труда, аграрного или индустриального, специализацией на выполнении управленческих функций), для достижения такого наполнения человеческой деятельности творческими функциями и одновременно - достижения такого уровня потребления, при которых вещные потребности отходят на второй план, сменяясь потребностями саморазвития человека, и т.д.

Таким образом, процесс воспроизводства при социализме представляет собой и процесс расширенного воспроизводства коммунистических начал социализма, и, следовательно, создания основ движения от первой фазы коммунизма к высшей его фазе.

Критерий эффективности производства при социализме (как и при всяком способе производства) определяется соотношением достигнутых целей производства и затрат на их достижение. Коммунистическим критерием эффективности на самом абстрактном уровне выступает соотношение свободного времени (как пространства для развития человеческой личности, человеческой культуры) и рабочего времени (как времени, затраченного на создание условий для такого развития). При более конкретном определении эффективности социалистического производства необходимо принимать во внимание вопрос о действительном наполнении свободного времени: в какой мере в свободное время созданы реальные условия для развития человеческих способностей, и как эти условия используются.

Специфика социализма (по отношению к высшей фазе коммунизма) при определении эффективности производства заключается в том, что при социализме рамки свободного времени еще довольно узки, и свободное время для большинства членов общества является временем свободного развития лишь в очень незначительной степени. В гораздо большей мере развитие человека определяется при социализме характером его деятельности в рабочее время, а также ростом производительности труда. Этот рост, во-первых, создает предпосылки изменения соотношения между рабочим и свободным временем в пользу последнего, во-вторых, обеспечивает достижение рационального уровня потребления, и, в-третьих, позволяет наполнять свободное время материальными и культурными предпосылками для развития личности человека. Производительность труда поэтому может использоваться как частный критерий эффективности для фазы социализма.

Отношения, регулирующие распределение доходов при социализме, как и другие производственные отношения, также носят неоднородный характер. Из сказанного выше об отношениях присвоения и распределения при социализме уже вытекают определенные выводы о характере распределения доходов. Часть произведенного потребительского фонда распределяется на основе коммунистических отношений, часть - на основе отношений товарного производства, но главным образом - на основе сложного соединения тех и других отношений. В отношении последней группы форм распределения наибольшую значимость играет принцип распределения по труду.

Коммунистические формы распределения при социализме затрагивают в основном то, что в советском обществе получило наименование общественных фондов потребления. Однако и эти фонды далеко не всегда распределяются вполне по-коммунистически. О действительно коммунистических принципах распределения при социализме речь может идти лишь там, где для этого вполне созрели материальные предпосылки, то есть где сняты объективные ограничения для распределения по потребностям, и потребление по потребностям имеет лишь субъективные ограничения в виде личных способностей человека к потреблению.

Речь идет в первую очередь о доступе к знаниям, информации и иным культурным благам. К этим благам обеспечивается свободный или частично платный (субсидируемый) доступ. Тенденция к такому распределению этой категории благ появляется еще при капитализме. Социализм отличается тем, что проводит эту тенденции максимально последовательно, насколько вообще позволяют наличные материальные ресурсы.

Через общественные фонды потребления распределяется так же часть материальных благ и услуг (прежде всего услуги образования и здравоохранения). Но в их распределении господствуют формы, сложившиеся уже на основе сложной гибридизации коммунистических и некоммунистических принципов. Например, услуги школьного образования распределяются при социализме на основе уравнительно-сти, а не принципа свободного доступа. Однако социализм нацелен на постепенное превращение уравнительности в свободный доступ к образованию (переход от предоставления стандартного пакета образовательных услуг по территориальному принципу к организации образования на основе установления свободного добровольного сотрудничества между учителями и учениками).

Ряд социально значимых благ и услуг может предоставляться при социализме на основе различных сочетаний принципов уравнительности, распределения по нуждаемости (материальные льготы для уже и еще нетрудоспособных), частичной платности (жилищные услуги, туризм и отдых). Конкретный набор этих благ и услуг, равно как и конкретное сочетание принципов их распределения, носят исторический характер и меняются в силу различия в особенностях исторического развития, в степени насыщения общества материальными благами и услугами и т.д.

Основной массив материальных благ и услуг распределяется при социализме на основе принципа распределения по труду. Этот принцип в значительной мере наследует законы распределения товарного производства, однако в то же время и существенно отличается от них.

«...Каждый отдельный производитель получает обратно от общества за всеми вычетами[26-16] ровно столько, сколько сам дает ему. <...>

Здесь, очевидно, господствует тот же принцип, который регулирует обмен товаров, поскольку последний есть обмен равных стоимостей, Содержание и форма здесь изменились, потому что при изменившихся обстоятельствах никто не может дать ничего, кроме своего труда, и потому что, с другой стороны, в собственность отдельных лиц не может перейти ничто, кроме индивидуальных предметов потребления. Но что касается распределения последних между отдельными производителями, то здесь господствует тот же принцип, что и при обмене товарными эквивалентами: известное количество труда в одной форме обменивается на равное количество труда в другой»[26-17].

Я не буду здесь подробно разбирать все положения из «Критики Готской программы», где К.Маркс специально останавливается на проблеме распределения в социалистическом обществе. Хочу лишь заметить, что фактически Маркс подчеркивает здесь переходный характер отношений распределения по труду, указывая на их родство с отношениями товарного производства (но в то же время отмечает и отличия от них), и выдвигая тезис, что распределение по труду означает наличие элементов «буржуазного права» при социализме. Тот факт, что распределение по труду связано с сохраняющейся еще при социализме необходимостью экономического принуждения к труду, отмечал В.И. Ленин в работе «Государство и революция», обращая внимание на принцип «кто не работает, тот не должен есть», и на узкий горизонт буржуазного права, «заставляющий высчитывать, с черствостью Шейлока, не переработать ли лишних получаса против другого, не получить бы меньше платы, чем другой»[26-18].

Следует заметить, что те остатки «буржуазного права», которые сохраняются при социализме, отличаются от господствующего при капитализме буржуазного права также и в чисто количественном отношении. Социализм иначе решает вопрос о справедливой мере дифференциации доходов. Вопрос справедливости здесь - это не вопрос применения к распределению тех или иных этических принципов, а вопрос соответствия отношений распределения господствующим производственным отношениям.

Социализм признает неравные способности естественной привилегией, соответственно, признавая и неравный трудовой вклад, и неравное распределение доходов. Однако он строго ограничивает дифференциацию доходов неравенством личного трудового вклада, не признавая за работником права претендовать на более высокий доход на основе более высокой производительности, если она обусловлена неравным распределением общественных условий производства. Количественная мера такого неравенства достаточно явственно прорисовывается на практике уже при капитализме на основе опыта деятельности рабочих кооперативов с демократической системой управления. В таких кооперативах отношение низшей ставки оплаты труда к наивысшей (хочу подчеркнуть - не децильный коэффициент дифференциации, а именно отношение низшей ставки оплаты труда к наивысшей) устанавливается в пределах 1:3 -1:6.

Социализм как эпоха перехода от гегемонии корпоративного капитала к формальному освобождению труда, естественно, будет включать и целый ряд более сложных переходных форм, соединяющих распределение, характерное для рождающегося «царства свободы», и механизмы распределения, достающиеся в наследство от буржуазной эпохи. В частности, социалистическая система, по-видимому, будет включать (во всяком случае, на первоначальных этапах) доходы, которые граждане будут получать от частной собственности. Это может быть трудовая частная собственность или наследство (включая недвижимость, собственность на акции или собственность на деньги, вложенные в банк). Во всех этих случаях доход будет носить нетрудовой характер и сохранять черты дохода буржуа. Однако и здесь возникнут существенные отличия в природе и механизмах получения этого дохода.

Вложения гражданами денег в общенародные финансовые институты (скажем, в государственный банк) или приобретение акций предприятий, которые работают под контролем государства и в рамках общенародных программ, - всё это существенно отличает даже такой доход при социализме от дохода, получаемого на основе эксплуатации труда частным капиталом и присвоения прибавочной стоимости. Ведь это инвестирование в своего рода «общенародный капитал», которое отличается от общественных инвестиций, совершаемых из государственного бюджета за счет налогов тем, что оно осуществляется не по общественной, а по индивидуальной воле, и выгоды от него распределяются не через общественные фонды, а прямо поступают индивидуальному инвестору.

В то же время этот доход не становится автоматически социалистическим или, тем более, коммунистическим. Для регулирования такого типа доходов в мире, переходном от буржуазного к новому, потребуется использование сложной системы параметров, которые позволят постепенно вытеснять такие доходы и укреплять распределение по труду.

Отметим два важнейших из таких регуляторов.

Первый, известный по опыту социал-демократических стран, - прогрессивный налог на доходы от собственности, от капитала, от инвестиций в финансовую сферу. Если такой доход остается в пределах, характерных для дохода, получаемого в рамках распределения по труду, то налог на него может быть относительно невысок. Если же вы получаете более высокие доходы, или доходы, качественно отличающиеся от трудовых, то налогообложение может быть очень высоким, достигая 60-70 и более процентов.

Второй - это так называемый социальный максимум. Его внедрение было предложено не только социалистами, но и учеными-гуманистами, теоретиками Римского клуба, в частности, Аурелио Печчеи. И первые, и вторые показали, что за определенным пределом сверхвысокий личный доход не является стимулом ни для предпринимательства, ни для новаторства, ни для более эффективной трудовой деятельности, порождая либо бездумное расточительство, либо безудержную жажду наживы. Поэтому такой доход может быть изъят (например, через приближающийся к 90% прогрессивный налог на сверхвысокие доходы) относительно безболезненно для принципиально важных с точки зрения генезиса креатосферы направлений деятельности.

Существенным для социалистического общества станет вопрос контроля за движением доходов. И здесь нелишне вспомнить о механизмах, которые были отчасти реализованы ещё в период НЭПа в СССР[26-19]. Для такой модели экономической и социальной жизни, привязанной к трудовым и другим легальным доходам, возможно использование различных технических средств контроля за движением доходов. Часть из них достаточно хорошо известна, например, индивидуальные электронные деньги. Если мы перейдем к системе, когда каждое физическое лицо будет обладать только одной банковской карточкой (счетом) только в одном банке, к тому же государственном, то в этих условиях автоматически будет обеспечен учет и контроль за движением доходов и расходов данного физического лица. Каждый из нас с вами, имея такую карточку (счет), будет вынужден фиксировать на нем все свои денежные доходы. И всякий раз будет известно, как и от кого именно вы получили эти деньги: заработную плату, гонорар, доход с банковского вклада, личное пожертвование, помощь от своих товарищей... Точно так же могут фиксироваться практически все основные траты (за исключением мелких покупок, осуществляемых при помощи наличных денег).

Этот механизм развивает некоторые современные тенденции. Например, сегодня в Западной Европе, в Соединенных Штатах Америки покупки на суммы, превышающие несколько десятков евро (долларов), как правило, осуществляются при помощи банковских карточек. Другое дело, что современный буржуазный мир делает счет каждого человека коммерческой тайной. Кроме того, он позволяет открыть счета не в одном, а в нескольких банках, перевести деньги в банки нейтральных стран и иными путями скрыть свои доходы (или, напротив, расходы). Однако даже в буржуазной системе для того, чтобы отмыть нелегально полученные деньги, приходится предпринимать огромные усилия и тратить немалые суммы, теряя от 20 до 50 процентов полученных доходов на то, чтобы легализовать эти преступные барыши. В условиях социализма тем более возможно создание системы, при которой такое отмывание нелегальных доходов станет чрезвычайно сложным, при помощи перехода к индивидуальным счетам и системе доступности информации о движении средств на них.

Безусловно, действительное открытие соответствующей информации должно быть скорее исключением, чем правилом. Оно должно регулироваться строго установленными законодательными нормами, и использоваться только для пресечения правонарушений в экономической сфере.

При этом, конечно же, возникнет серьезное противоречие, которое в целом характеризует использование денежных отношений в условиях социализма. В самом деле, для мещанина (субъекта рынка) его денежный доход и траты, которые он совершает - это святая святых его личной жизни, главное составляющее его человеческой личности. Для него всякая возможность посторонних лиц (а тем более общественных организаций) заглянуть в это его сокровенное «Я» и посчитать деньги в его кармане будет восприниматься как покушение на личную свободу, на права человека, на свою не только коммерческую, но и душевную тайну, на то, что на Западе называется privacy - частная жизнь.

В то же время, если мы говорим о социализме как о мире развития творческого человека (мире свободных ассоциаций, мире, который уходит от господства товарного и денежного фетишизма), то в этом случае возможность общественного контроля за движением финансовых средств не будет составлять большой нравственной или личной проблемы, не будет являться угрозой тайне личности. Ведь действительная тайна личной жизни для человека творческого - это тайна его общения, его личных отношений с друзьями, его пристрастий и интересов. Впрочем, и эта тайна является весьма условной, и личное дело каждого человека - афишировать или скрывать свои творческие достижения, свою дружбу и свою неприязнь, свою любовь и свою ненависть.

При социализме почти наверняка сохранится масса отклонений («злоупотреблений») от названных механизмов распределения - использование общественных фондов или фондов предприятий, кооперативов и других структур для личного потребления (например, использование служебной машины в личных целях, как это многократно возникало в условиях мутантного социализма). Но для того и необходима система демократического общественного учета и контроля, чтобы предотвратить такого рода бюрократические злоупотребления в массовых масштабах, чтобы квалифицировать их будущим социалистическим обществом как уголовные преступления.

Существует и угроза вырождения системы общественного учета и контроля в слежку и подрыв тайны личной жизни. Но разрешение этого противоречия зависит от того, будет ли социалистическое общество опираться на развитие реальной базисной демократии, или же скатится к бюрократической деградации.

Не только в отношениях распределения предметов потребления, но и в других производственных отношениях социализма несомненно присутствие элементов отношений товарного производства, а в каких-то пределах могут существовать и остатки товарного производства как целостного уклада. Это связано с тем, что товарные отношения имеют более глубокие экономические корни, нежели отношения капиталистической эксплуатации, а потому и преодоление их является более сложным и исторически более длительным делом. Лежащее в основе товарного производства противоречие между общественным характером труда и обособленностью товаропроизводителей невозможно разрушить «экспроприацией экспроприаторов». Для этого реальное обобществление производства должно подняться на такой уровень, где не будет места для обособленности производителей и частного характера труда, и где, напротив, производство является общественным непосредственно (а не окольным путем, через рынок), а его продукт перестает быть товаром, будучи продуктом ассоциации, распределяющей труд среди своих членов.

Однако совершенно невозможно согласиться с довольно широко распространенной точкой зрения, согласно которой может существовать социализм на основе отношений товарного производства. Помимо того, что эта позиция не имеет ничего общего с марксизмом («...не может быть ничего ошибочнее и нелепее, - писал К.Маркс, - нежели на основе меновой стоимости и денег предполагать контроль объединенных индивидов над их совокупным производством...»)[26-20], она не выдерживает как исторической, так и логической проверки.

Социалистическое преобразование общества может начинаться (и неизбежно начинается) в условиях господства отношений товарного производства. Однако сама социалистическая революция заключается в том, что она освобождает дорогу уже возникшим при капитализме отношениям, вытесняющим и заменяющим товарное производство его общественным регулированием и планированием. Социализм устраняет производственные отношения, при которых продукт господствует над обособленными производителями, и заменяет их совместным контролем объединенных производителей над своим производством и его продуктом.

Разумеется, на этом пути общество проходит через период, когда его производство в целом носит еще товарный характер, который лишь существенно ограничен общественным контролем, регулированием и планированием. Однако такое переходное состояние не может быть устойчивым. Либо окажется, что отношения товарного производства имеют более глубокие корни в достигнутом уровне развития производительных сил, и тогда они восстановят свой господствующий характер, а вместе с этим - поскольку крупное товарное производство на основе машинной техники, как правило, имеет капиталистическую природу, - будут восстановлены и производственные отношения капитализма. Либо будет происходить последовательное вытеснение отношений товарного производства, опираясь на высокий и растущий уровень обобществления труда, и товарное производство будет заменено непосредственно общественным планомерным производством.

Исторический опыт так называемых «рыночных реформ» в Югославии, в Венгрии (с конца 60-х до конца 80-х гг. XX века), в Польше (в 80-е гг.), а затем и в СССР, показали, что расширение в существенных масштабах поля отношений товарного производства может постепенно привести к формированию сначала латентных (скрытых, обычно нелегальных) капиталистических отношений, а затем и к спонтанному выходу их на поверхность, к размыванию и разрушению планового управления общественным производством. Это, разумеется, зависит не от самого факта присутствия товарных отношений, а от их исторической динамики. Процесс ведь может развиваться и в противоположном направлении, если для этого есть достаточные объективные и субъективные предпосылки. Но, так или иначе, господство товарного производства при социализме может продолжаться лишь исторически недолгое время, и модель «рыночного социализма» может представлять собой только переходное состояние - либо к непосредственно общественному социалистическому производству, либо назад, к капиталистическому товарному производству.

Соответственно структуре производственных отношений социализма складывается и социально-классовая структура социалистического общества. Социализм характеризуется высокой степенью социальной однородности общества, однако не устраняет полностью всех причин существования классовых различий. Самое главное, что социализм не может еще устранить подчинения человека общественному разделению труда, и потому разница в месте, занимаемом человеком в системе общественного производства, определяет и особый социальный статус человека. Социальный статус, таким образом, различается в зависимости от того, занят ли человек индустриальным или аграрным трудом, физическим или умственным, является ли он управляющим или управляемым. На социальный статус влияют также и различия в уровне дохода.

Тем не менее, главная основа классового неравенства - различное отношение к средствам производства и проистекающая отсюда возможность эксплуатации, то есть возможность одной части общества спихнуть на другую свою долю участия в производительном труде, - при социализме устраняется. Поэтому характер социальных различий при социализме постепенно эволюционирует от преимущественно соцально-классовых различий к преимущественно социально-профессиональным.

1. Производительные силы

2. Формальное и реальное освобождение труда

3. В чем проявляется незрелость коммунистических производственных отношений?

4. Как связаны между собой планомерный характер производства и социализм?

5. Как можно охарактеризовать отношения собственника средств производства к непосредственному производителю на первой фазе коммунизма?

6. На какой основе обеспечивается воспроизводство социалистических производственных отношений?

7. Как устроена система отношений собственности на первой фазе коммунистического общества?

8. Что такое распределение по труду, и какие еще принципы распределения существуют при социализме?

9. Какова судьба товарного производства при социализме? Может ли существовать «рыночный социализм»?

10. Имеет ли социалистическое общество классовую структуру?

Работы классиков марксизма:

• Маркс К. Критика Готской программы. // Маркс. К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. т.19. М.: Госполитиздат, 1961.

Работы Ленина:

• Ленин В.И. Государство и революция. // Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. т.33.

• Ленин В.И. О значении золота теперь и после полной победы социализма // Ленин В.И. Полн. собр. Соч., т.44.

В работе известного бельгийского марксиста рассматриваются противоречия и проблемы, связанные с движением к социализму:

• Мандел Э. Власть и деньги. Общая теория бюрократии. М.: Экономическая демократия, 1992.

Здесь представлены соображения относительно вклада советской политической экономии в научное понимание социализма:

• Политическая экономия социализма в экономической теории XXI века. Под ред. Бузгалина А.В., Корчагиной З.А. М.: Теис, 2003.

Из этой книги почерпнута немалая часть материала для данной главы:

• Бузгалин А.В. Ренессанс социализма. М.: URSS, 2007.

Наиболее интересное из разработок советской политической экономии:

• Курс политической экономии. Под ред. Цаголова Н.А. 2-й том. М.: Экономика, 1974.

• Метод "Капитала" и вопросы политической экономии социализма. Под ред. Н.А.Цаголова. М.: Изд. Моск. ун-та, 1968.

• Черковец В.Н. Методологические принципы политической экономии как научной системы. М.: Изд. Моск. ун-та, 1965.

• Тронев К.П. Основное производственное отношение и основной экономический закон социализма // Вестник МГУ. Сер. Экономика. 1974. № 4.

• Хессин Н.В. Об историке-генетическом подходе к исследованию системы производственных отношений развитого социализма. // Экономические науки, 1975, №6.

• Хессин Н.В. Развитие теории планомерней организации социалистического производства и проблема ее совершенствования. // Вестник Моск. ун-та, сер. 6, Экономика, 1979, №1.

Глава 27. Социально-экономическая система полного коммунизма

Переход от социализма к высшей фазе коммунизма (от неполного к полному коммунизму) совершается прежде всего на основе изменений характера производительных сил, и в первую очередь - характера человеческой деятельности.

На первый взгляд, коммунистическое общество, как и любое другое, неизбежно сталкивается с проблемой ограниченности материальных ресурсов - природных ресурсов, технических средств, фонда рабочего времени и т.д. Отсюда вытекает необходимость экономии рабочего времени и т.д. Даже если представить себе общество, где достигнуто изобилие средств существования, то ограниченность все равно остается. Правда, эта ограниченность будет существовать уже не в сфере личного потребления, а в сфере производственной и творческой деятельности. Она может предстать, например, в форме ограниченности производства новейших образцов оборудования, ограниченности энергетических и технических ресурсов для исследовательских программ, ограниченности кадровых ресурсов, которые можно привлечь для тех или иных научных исследований, и в форме ограниченных возможностей средств сообщения, и ограниченной продолжительности человеческой жизни, неспособной обеспечить полную реализацию творческих способностей человека за срок его существования.

В любом обществе, разумеется, прилагаются некоторые усилия (где значительные, а где и не очень) к тому, чтобы раздвинуть рамки подобных ограничений за счет развития производительной силы труда, но в каждый данный момент времени общество вынуждено считаться с ними, как с объективной, непреодолимой гранью, лимитирующей возможности производства и потребления. Однако коммунистическое общество отличается от других обществ тем, что сама специфика деятельности в этом обществе состоит в нацеленности на постоянное преодоление каких бы то ни было пределов для развития.

К. Маркс дал беглый набросок своего взгляда на такое развитие: «Результатом является всеобщее - по своей тенденции и по своим возможностям - развитие производительных сил и вообще богатства в качестве базиса. Базис как возможность универсального развития индивида и действительное развитие индивидов на этом базисе как беспрестанное устранение предела для этого развития, который и осознается как предел, а не как некая священная грань. Универсальность индивида не в качестве мыслимой или воображаемой, а как универсальность его реальных и идеальных отношений»[27-1].

Таким образом, «полный коммунизм» только начинается тогда, когда человек покидает сферу непосредственного участия в производстве материальных благ, когда «прекратится такой труд, при котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя, для человека»[27-2], когда труд выступает «в виде деятельности, управляющей всеми силами природы»[27-3] и превращается в «экспериментальную науку, материально творческую и предметно воплощающуюся науку»[27-4], когда развитие человека происходит «как беспрестанное устранение предела для этого развития»[27-5], и является «абсолютным выявлением творческих дарований человека»[27-6].

В более общем виде изменения в человеческой деятельности, являющиеся условиями перехода к высшей фазе коммунизма, К. Маркс изложил в «Критике Готской программы». Переход к высшей фазе коммунизма, с его точки зрения, произойдет «...после того, как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда: когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы...»[27-7].

С точки зрения социально-экономических отношений этому соответствует торжество свободного общественного объединения людей (принцип свободной ассоциации), на основе чего люди организуют производство по заранее обдуманному общему плану. Здесь не место фантазировать о том, как конкретно будет устроено производство по общему плану на высшей фазе коммунизма. Однако вполне определенно можно сказать, что характер организации деятельности в рабочее и в свободное время будет различаться.

Капитал стремится к всемерному сокращению необходимого рабочего времени не ради сокращения рабочего времени вообще, а ради увеличения в этом времени доли прибавочного рабочего времени. И необходимое, и прибавочное рабочее время носят при капитализме однокачественный характер - это время труда под контролем капитала, время производства стоимости. Свободное время выступает как время, свободное от труда, и производственные отношения в узком смысле слова (отношения непосредственного производства) его не затрагивают, хотя в свободное время можно участвовать, например, в отношениях обмена и потребления.

Когда коммунизм стремится к экономии необходимого рабочего времени ради сокращения времени обязательного труда вообще и увеличения свободного времени, то деятельность человека в рабочее и свободное время приобретают разную социальную окраску. В первом случае происходит труд, диктуемый нуждой и внешней целесообразностью, во втором - свободная деятельность как самоосуществление индивида. Дадим слово К. Марксу: «Рабочее время, даже когда меновая стоимость будет устранена, всегда остается созидающей субстанцией богатства и мерой издержек, требующихся для его производства. Но свободное время, время, которым можно располагать, есть само богатство: отчасти для потребления продуктов, отчасти для свободной деятельности, не определяемой, подобно труду, под давлением той внешней цели, которая должна быть осуществлена и осуществление которой является естественной необходимостью или социальной обязанностью, - как угодно»[27-8]. Поэтому и характер отношений в рабочее и свободное время различен. В рабочее время сохраняются «фабричная дисциплина труда», разделение на управляющих и управляемых, диктуемые законами организации труда в материальном производстве, хотя эти отношения также существенно видоизменяются по сравнению с капиталистическим обществом.

«Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль, вместо того чтобы он господствовал над ними как слепая сила; совершают его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и адекватных ей. Но тем не менее это все же остается царством необходимости»[27-9]. Этот подход предполагает радикальное сокращение тяжелого ручного, неквалифицированного, монотонного труда и введение общественного производства в рамки, обеспечивающие гармоничное взаимодействие с природной средой.

В свободное же время полностью реализуется принцип свободной ассоциации, всеобщего труда как свободной универсальной кооперации творческой деятельности. «По ту сторону его (царства необходимости - А.К.) начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе»[27-10].

Характер отношений, складывающихся в свободное время, становится на высшей фазе коммунизма господствующим, и распространяет свое влияние и на деятельность в рабочее время. «Само собой разумеется, что само рабочее время - тем, что оно будет ограничено нормальной мерой, далее, что оно будет затрачиваться уже не для другого, а для меня самого, - вместе с уничтожением социальных антагонизмов между хозяевами и рабочими и т.д. получит, как действительно социальный труд и, наконец, как базис для свободного времени, совершенно другой, более свободный характер и что рабочее время такого человека, который вместе с тем есть человек, располагающий свободным временем, должно будет обладать гораздо более высоким качеством, чем рабочее время рабочего скота»[27-11].

Структура производственных отношений коммунистического общества на его высшей фазе, предположительно, должна быть примерно такова же, как и на первой. Основное отличие заключается в степени зрелости коммунистических производственных отношений, что накладывает свой отпечаток и на структуру этих отношений (в том числе за счет отмирания их экономической стороны).

На высшей фазе коммунизма полностью исчезают все отношения товарного производства, и производство полностью приобретает непосредственно общественный характер. Этому соответствует полное преодоление отчуждения людей от их общественных отношений, торжество свободного общественного объединения людей (принцип свободной ассоциации), на основе чего люди организуют производство по заранее обдуманному общему плану.

Поскольку производство средств существования, равно как и обеспечение всей совокупности материальных условий для этого, с ростом производительных сил общества будут занимать относительно небольшую часть времени, постольку основной целью и содержанием производственной деятельности будет обеспечение условий для развития человеческой индивидуальности. Это развитие, в свою очередь, станет главным источником роста производительности общественного труда. Поэтому главным источником роста общественного богатства станут не трудовые усилия людей (в противоположность тому, что сказано в Ветхом Завете: «В поте лица твоего будешь есть хлеб...» - Быт. 3, 19), и даже не совершенствование применяемых средств производства, а развитие самого человека в процессе научной, художественной, педагогической и т.д. деятельности.

На высшей фазе коммунизма, с развитием всеобщей собственности (то есть собственности каждого на всё)[27-12] отпадают особые отношения собственности. Это не значит, что в свободной ассоциации тружеников присвоение общественного богатства - в производстве ли, в потреблении ли, - не будет опосредоваться общественными отношениями между людьми. Однако, вместе с исчезновением отношений собственника и не-собственника (чему соответствует превращение безграничных по своей природе культурных ценностей, которые могут беспрепятственно присваиваться каждым членом общества, в главную форму богатства), это опосредование не будет принимать форму особых отношений собственности.

Вместе с этим отпадают и отношения между собственником и непосредственным производителем, составлявшие главное содержание любого экономического строя общества. Общественный строй коммунистического производства перестает быть экономическим строем, а фигуры собственника и непосредственного производителя окончательно сливаются. Впрочем, в материальном производстве («царстве необходимости») функциональные различия собственника и производителя остаются - ведь выполнение функций собственника и функций производителя подразумевает различные виды деятельности. Но это различие видов деятельности не будет вести к образованию различных социальных ролей, т.е. к выделению людей, за которыми закреплены преимущественно либо одни, либо другие виды деятельности.

Изменившийся характер деятельности является главной предпосылкой перехода к распределению по потребностям. Когда главным видом деятельности становится творческая самодеятельность индивидов, а главным богатством - достижение всесторонности как индивидуального развития, так и общественных связей, благодаря которым она достигается, то главной потребностью человека становится саморазвитие в процессе творческой деятельности и богатство общения. Раз главный мотив и результат деятельности изменился, то в соответствии с этими изменениями меняется и характер распределения.

Для участия в творческой деятельности и общении не остается никаких социальных препятствий (и хотя наличные материальные средства деятельности в каждый данный момент времени ограничены, деятельность человека как раз и направлена на постоянное преодоление этой ограниченности). При таких условиях главной проблемой распределения становится доступ к творчеству и общению - а этот доступ на высшей фазе коммунизма ограничивается только собственными способностями человека. Таким образом, распределение по потребностям становится реальностью, ибо человек самостоятельно включается в процесс творческой деятельности именно в меру coбcтвeнныx потребностей.

Разумеется, определенный - и достаточно высокий - уровень удовлетворения потребностей в жизненных средствах является необходимым условием перехода к такому способу распределения. Этот уровень потребления выступает здесь не как самоцель, а всего лишь как условие полноценного включения в творческую деятельность, и объем необходимых жизненных средств воспринимается человеком именно с точки зрения отсутствия с этой стороны препятствий для саморазвития. Как заметили классики марксизма еще в своих ранних работах, «...при крайней нужде должна была бы снова начаться борьба за необходимые предметы и, значит, должна была бы воскреснуть вся старая мерзость»[27-13].

Однако главным условием перехода к распределению по потребностям является не изобилие жизненных благ, а такие изменения в характере человеческой деятельности, которые устраняют подчинение человека общественному разделению труда, обеспечивают всесторонность развития индивидов и превращают труд в первую жизненную потребность (что, собственно, и обеспечивает необходимый уровень производства и потребления жизненных благ как свой побочный результат).

Нередко марксизм пытаются представить как философскую систему, провозглашающую, вместе с достижением коммунизма, законченность человеческой истории. Казалось бы, Маркс сам дает повод для этого, заявляя: «Как только меновая стоимость перестанет составлять предел для материального производства и его предел будет определяться его отношением к целостному развитию индивида, то отпадет вся эта история с ее судорогами и страданиями»[27-14].

Однако для Маркса конец прежней истории означает лишь впервые достигнутую для человечества возможность жить реальной исторической жизнью. Говоря о «целостном развитии индивида», о беспредельной универсальности развития человека, Маркс добавляет: «Отсюда проистекает также понимание его собственной истории как процесса и познание природы (выступающее также в качестве практической власти над ней) как своего реального тела. Сам процесс развития положен и осознан как предпосылка индивида. Но для этого прежде всего необходимо, чтобы полное развитие производительных сил стало условием производства, чтобы определенные условия производства не являлись пределом для развития производительных сил»[27-15].

Прежняя история была историей борьбы за существование. Конечно, человек развивался и в этой истории - но такое развитие происходило как побочный продукт борьбы за существование, развитие одних индивидов обеспечивалось за счет других, и человечество - поскольку его собственные общественные отношения господствовали над ним как чуждые ему силы - в целом не контролировало этот стихийный процесс развития. Однако раз отпадает борьба за существование, и люди, взяв свои производительные силы под свой совместный контроль, оказываются свободны для самостоятельного установления общественных связей между собой, то их собственное развитие становится непосредственной целью их деятельности и тем самым составляет и содержание процесса истории.

История теперь впервые в полном смысле слова становится историей человеческого развития.

Но для этого необходимо достижение целого ряда условий. Маркс предполагал, что историческое назначение капитала будет выполнено тогда, когда его развитие приведет к тому, «...что, с одной стороны, владение всеобщим богатством и сохранение его будут требовать от всего общества лишь сравнительно незначительного количества рабочего времени, и что, с другой стороны, работающее общество будет по-научному относиться к процессу своего прогрессирующего воспроизводства, своего воспроизводства во все возрастающем изобилии; - следовательно, тогда, когда прекратится такой труд, при котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя, для человека»[27-16].

Капитал создает такие предпосылки потому, что «...капитал гонит труд за пределы обусловленных природой потребностей рабочего и тем самым создает материальные элементы для развития богатой индивидуальности, которая одинаково всесторонняя и в своем производстве и в своем потреблении и труд которой выступает поэтому уже не как труд, а как полное развитие самой деятельности, где обусловленная природой необходимость исчезает в свое непосредственной форме, ибо на место обусловленной природой потребности становится потребность, созданная исторически»[27-17].

В результате такого исторического развития становится возможным отбросить его ограниченную буржуазную оболочку: «На самом же деле, если отбросить ограниченную буржуазную форму, чем же иным является богатство, как не универсальностью потребностей, способностей, средств потребления, производительных сил и т.д. индивидов, созданной универсальным обменом? Чем иным является богатство, как не полным разбитием господства человека над силами природы, т.е. как над силами так называемой «природы», так и над силами его собственной природы? Чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих дарований человека, без каких-либо других предпосылок, кроме предшествующего исторического развития, т.е. развития всех человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу. Человек здесь не воспроизводит себя в какой-либо одной только определенности, а производит себя во всей своей целостности, он не стремится оставаться чем-то окончательно установившимся, а находится в абсолютном движении становления»[27-18].

Итак, человек, уже не связанный необходимостью большую часть времени тратить на добычу средств к существованию и на обеспечение накопления вещного богатства в руках других людей, будет свободно развивать собственную индивидуальность. И свободный союз людей, выступающих как независимые индивиды (свободная и равная ассоциация), становится здесь основной формой их общественной связи.

«Только в коллективе индивид получает средства, дающие ему возможность всестороннего развития своих задатков, и, следовательно, только в коллективе возможна личная свобода. <...> В условиях действительной коллективности индивиды обретают свободу в своей ассоциации и посредством нее»[27-19]. Свобода понимается здесь не как негативная свобода от любых ограничений («воля», произвол), и не как свобода в ее либеральной трактовке - в виде вынужденного компромисса противоположных интересов (мои права кончаются там, где начинаются права других людей), а как постоянное преодоление всех и всяческих границ, основанное на общности интересов и на добровольном сотрудничестве людей.

Человек тем самым преодолевает любые границы своей общественной жизни - его общественные связи становятся потенциально безграничными как в пространстве, так и во времени. Хотя человек (обращаясь к тезису В. Межуева) платит за неповторимость своей индивидуальности конечностью своего существования - каждый человек есть особая вселенная и другой такой не было и не будет - но в свободной ассоциации человек преодолевает и ограниченность индивидуального существования. Жизнь человека, воспроизводящего себя в универсальности своей деятельности и своих общественных связей, основывается здесь на кооперации с любыми современниками, предшественниками и потомками.

Однако такое преодоление индивидуальной ограниченности невозможно без сотрудничества с другими людьми, невозможно без восприятия людьми друг друга как неповторимых индивидуальностей[27-20].

На этом противоречии основывается и движущее противоречие развития и воспроизводства человека в коммунистическом обществе как воспроизводства целостного общественного человека. Специфические для первой фазы коммунизма противоречия развития - между вещной и деятельностной составляющими богатства, между стремлением к расширению свободного времени и ограниченными возможностями его использования для развития индивида и т.п., - на высшей фазе снимаются. Однако остается безграничное стремление человека выйти за пределы своего индивидуального существования. Сегодня трудно представить во всей конкретности, какие именно человеческие драмы, какое напряжение страстей будет порождать это противоречие, однако и нашим предкам, и современникам доводилось сталкиваться с этим противоречием. И тот факт, что оно способно порождать всплеск творческой энергии человека, несомненен.

Все предшествующее изложение проблематики характера производства и общественных отношений высшей фазы коммунизма носило весьма абстрактный характер. Иначе и быть не могло. Высшая фаза коммунизма еще не стала исторически полномасштабной реальностью (хотя в известном смысле она уже проявляет себя в реальности). Гораздо более конкретные суждения о высшей фазе коммунизма можно вынести, если обратить внимание не на то, что будет на этой высшей фазе, а на то, чего там не будет. То, что отрицается высшей фазой коммунизма, известно нам во всей конкретности, и потому негативные определения коммунизма отличаются значительно большей детальностью и осязаемостью.

Как уже говорилось выше, высшая фаза коммунизма характеризуется снятием товарного производства и свойственных ему общественных отношений. Отмирает всеобщее производство на продажу и погоня за деньгами как за мерилом успеха. Устранение товарного производства неизбежно ставит вопрос: в какой социальной форме будет происходить определение общественной необходимости затрат труда, их учет и измерение, обеспечивающие их экономию? У Маркса мы не найдем ответа на этот вопрос. Он определенно знал лишь, что такой механизм должен сложиться, что на место товарного производства должна встать иная социальная форма, которая уже не окольным путем, а прямо обеспечивает контроль индивидов над своим трудом и затрачиваемым на него временем.

Иллюзия, будто на место товарного производства может встать трудовой учет непосредственно в натуральной форме, основывается на непонимании того факта, что люди не могут производить, не вступая в определенные общественные (производственные) отношения между собой. Однако решение вопроса о том, как именно, в каких конкретных общественных формах свободная ассоциация будет регулировать свое совокупное рабочее время, распределяя его для производства различных продуктов, относится к будущему - к тому будущему, когда исчезнут условия для обособленного, частного производства на рынок, и всякий труд уже не сможет быть сведен к простой абстракции деятельности. Только тогда новые социальные формы труда проявят себя с объективной необходимостью. Хотя уже сейчас можно строить различные предположения на этот счет, ни одно из них пока не выглядит достаточно основательным.

Вместе с падением товарного производства и частного характера труда вообще отпадает и частная собственность, и, в результате всего этого, устраняется отчуждение труда, отчуждение человека от продуктов своей деятельности, а вместе с этим - и отчуждение человека от человека и человека от общества.

Естественно, что при коммунизме не будет эксплуатации (эта проблема решается еще на его первой фазе).

На высшей фазе коммунизма произойдет стирание социально-классовых различий. При этом огромное разнообразие индивидуальных свойств людей не будет вести к их разделению на общественные классы. Никакие различия не будут основанием для приобретения социально привилегированного статуса, для неравного положения в системе общественных отношений. Все люди будут иметь одинаковые возможности для участия в любых видах деятельности, доступность которых будет определяться лишь своеобразием личных способностей людей, и не будет никаких социальных градаций в условиях личного потребления.

Другой социальный институт, которому не суждено дожить до высшей фазы коммунизма - государство. Государственная организация общества сменится общественным самоуправлением. Что будет представлять собой самоуправление в глобальном масштабе - это пока невозможно представить в конкретных формах. Можно говорить пока о зыбких прообразах такой добровольной координации общественно-организующей деятельности в виде «сетевой демократии», которую практикуют современные глобальные социальные движения.

Вместе с государством отпадут и основные формы организованного насилия, и в первую очередь войны. Исчезновение войн будет иметь своей предпосылкой также постепенное (более длительное, нежели для организации общественного самоуправления) отмирание национальных противоречий. Но еще до их окончательного отмирания сделается возможным исключить войны как способ разрешения конфликта национальных интересов, первым шагом к чему будут полная ликвидация оружия массового поражения, резкое взаимное сокращение военных расходов и арсеналов военного противостояния, введение дополнительных международных ограничений в обычаи и правила войны.

Целиком исчезает значительный пласт преступности, связанный с корыстными побуждениями, и резко сокращается социальнопсихологическая база для преступлений против личности, в связи со снятием социальной напряженности, обусловленной самыми различными проявлениями социального неравенства. Однако ликвидировать конфликты на почве личных взаимоотношений, как и попытки разрешения их преступным путем, никакая общественная система не может. Она может лишь создать условия для сведения таких эксцессов к минимуму, что позволит отказаться от специального правоприменительного аппарата (судов, прокуратуры и т.д.), вместе с отмиранием самого института права.

Значительные перемены произойдут в общественном сознании. Религиозные формы общественного сознания потеряют свое значение, распространение и влияние церкви как общественного института, по меньшей мере, резко сократится. Хотя общественные предпосылки для существования религиозного сознания практически исчезнут, но ряд других предпосылок (наличие пределов возможностей человека - конечность индивидуального существования, ограниченность познания мира и т.д.) сохранится. Кроме того, традиционные формы общественного сознания будут преобразовываться медленнее, чем будут меняться объективные предпосылки их существования. Поэтому в обозримой перспективе полная и абсолютная ликвидация всяких пережитков суеверий вряд ли возможна.

Безусловно, претерпит значительные изменения форма семьи. Если даже на протяжении XIX - XX веков произошло уже не одно изменение формы семьи, то тем более следует ожидать существенных перемен в этой области при переходе к новой исторической эпохе. Каковы будут конкретные формы семейных отношений? Ответ на этот вопрос лучше всего сформулировал Ф.Энгельс:

«Таким образом, то, что мы можем теперь предположить о формах отношений между полами после предстоящего уничтожения капиталистического производства, носит по преимуществу негативный характер, ограничивается в большинстве случаев тем, что будет устранено. Но что придет на смену? Это определится, когда вырастет новое поколение: поколение мужчин, которым никогда в жизни не придется покупать женщину за деньги или за другие социальные средства власти, и поколение женщин, которым никогда не придется ни отдаваться мужчине из каких-либо других побуждений, кроме подлинной любви, ни отказываться от близости с любимым мужчиной из-за боязни экономических последствий. Когда эти люди появятся, они отбросят ко всем чертям то, что согласно нынешним представлениям им полагается делать; они будут знать сами, как им поступать, и сами выработают соответствующее этому свое общественное мнение о поступках каждого в отдельности, - и точка»[27-21].

Таким образом, семейно-брачные отношения не будут связаны с заботой об условиях существования, отпадет закрепление частной семейной собственности как одной из основ существования семьи, и использование семьи как трамплина для материального успеха. Произойдет также изменение соотношения воспитания, основанного на биологической связи родителей и детей (каковую вовсе не следует игнорировать - но только до тех пор, пока играет роль как сама биологическая связь, так и выросшая на ее основе социальная общность родителей и детей), и общественного воспитания подрастающего поколения.

Этот краткий обзор высшей фазы коммунизма,оставляет, разумеется, очень много вопросов - в том числе и вовсе не рассмотренных мною. Однако я надеюсь, что обозначенные здесь узловые пункты дают достаточное представление о том, какими видятся основы будущего общественного строя.

1. Какие изменения в содержании человеческой деятельности определяют переход к высшей фазе коммунизма?

2. Как меняется на высшей фазе коммунизма соотношение и социальная роль рабочего и свободного времени?

3. Чем на высшей фазе коммунизма характер деятельности в рамках свободного времени отличается от характера деятельности в рабочее время?

4. В чем на высшей фазе коммунизма заключается различие между производственными отношениями в рабочее и в свободное время?

5. Какие структурные элементы производственных отношений отпадут при переходе от первой к высшей фазе коммунизма?

6. На какой основе становится возможным распределение по потребностям?

7. Чего не будет при коммунизме - то есть каковы известные в настоящее время негативные определения высшей фазы коммунизма?

Работы классиков марксизма:

• Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.3. М: ИПЛ, 1955, с. 33, 68, 75.

• Маркс. К. Экономические рукописи 1857-1859 гг. / Маркс К, Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.46, ч. I, М: ИПЛ, 1968, с. 280, 281, 476; ч. II. М: ИПЛ, 1969, с. 35,110,123, 221.

• Маркс К. Теории прибавочной стоимости. // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.26, ч. III. М: ИПЛ, 1964, с. 265-266.

• Маркс. К. Капитал, т. III..., // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.25, ч. II. М: ИПЛ, 1962, с. 387.

• Маркс К. Критика Готской программы. // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд. т.19. М: ИПЛ, 1961, с. 20.

Работа одного из лучших советских марксологов хорошо иллюстрирует взгляды Ф.Энгельса на коммунистическое общество:

• Багатурия Г.А. Контуры грядущего. Энгельс о коммунистическом обществе. М.: Политиздат, 1972.

Работы Батищева и Хабермаса помогут лучше разобраться со сдвигами в характере человеческой деятельности и в ее целях:

• Батищев Г.С. Введение в диалектику творчества. СПб.: 1997.

• Хабермас Ю. Понятие индивидуальности // Вопросы философии, 1989, №2

Целый ряд проблем перехода к высшей фазе коммунистического общества рассматривается в этих работах с современных позиций:

• Бузгалин А.В. Будущее коммунизма. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1996.

• Бузгалин А.В., Колганов А.И. Пределы капитала: методология и онтология. Часть 4. М.: Культурная революция, 2009.