Цирк в шкатулке

Глава четырнадцатая Про то, как у Марика обнаружился цирковой талант, а Шкатулка открыла ему свою тайну

Мадемуазель Казимира уже в четвертый раз пересчитывала расходы и доходы.

Она сидела за маленьким столиком у окна своего фургончика, перед ней лежали ворохом корешки билетов, контрамарки, счета за овес и колесную мазь, налоговые счета, монетки с профилем короля и бумажные деньги с портретами королевского семейства. Казимира грустно щелкала костяшками счетов, перекладывала бумажки туда и сюда — росла то правая горка, то левая, столбик цифр на лежащем перед ней листочке становился все длиннее, Казимира писала, зачеркивала, снова писала и снова зачеркивала.

Украдкой Казимира смахивала набегавшие слезы. Она очень скучала по господину директору и все думала: «Как он там, в тюрьме, один-одинешенек?» Эти мысли мешали Казимире считать — и она уже пятый раз неверно поставила запятую. На неправильную запятую упала слеза, и запятая превратилась в маленькую синюю кляксу.

Казимира с досадой посмотрела на кляксу. Опять пересчитывать все заново!

Самое главное, что в конце всех расчетов ей надо было определить, какой налог они должны заплатить в городскую казну. С налогами шутки плохи — ошибешься на одну крохотную монетку, пусть даже она так мала, что королевский нос на ней не больше макового зерна, — и случатся ужасные последствия.

«За ограбление королевского банка, — грустно думала Казимира, переведя взгляд с кляксы на купающихся в пыли беззаботных воробьев, — падут на мою голову меньшие кары, чем за ошибку в налогах. А как тут разобраться — когда столько цифр, процентов и правил…» На минутку Казимира замечталась. Вот, к примеру, они с господином директором — знаменитые разбойники. В черных бархатных масках они врываются в банк и кричат, стреляя в потолок (ох, непременно в потолок, чтоб не задеть кого-либо нечаянно, ведь это так больно и неприятно, когда в тебя попадают из пистолета!): «Ни с места, это ограбление!» А потом на вырученные деньги они ремонтируют цирковой шатер, и господин директор говорит, нежно глядя в глаза Казимире: «Вы самый надежный друг, моя дорогая!» Но потом полиция идет по их следу, и Казимира гордо говорит главному следователю: «Это я одна ограбила ваш банк! Я отвечу за все!» Ее сажают в тюрьму, и господин директор сидит под окном ее темницы день и ночь, умоляя ее не отчаиваться…

Казимира с трудом вернулась из мира грез и снова принялась за работу.

Она сложила стопочкой лиловые купюры и снова принялась их пересчитывать. Нет ничего скучнее, чем считать дебет, кредит и налоги.

На лиловых купюрах была изображена принцесса. Казимира достала из пачки одну бумажку, разгладила ее на столе и, чтоб на минутку отдохнуть от расчетов, начала разглядывать картинку.

Серьезная принцесса в полосатом платьице с кружевным воротником смотрела куда-то в сторону. Губы ее были крепко сжаты, а уголок воротника слегка замялся. «Если бы это была моя дочка, — вздохнула Казимира, — я бы всегда следила за тем, чтоб ее воротнички были выглажены. И, наверное, я бы рассказала ей что-нибудь такое, чтоб она улыбнулась, позируя художнику. Днем она бы играла с Китценькой, а вечерами читала мне вслух сказки, а я бы вязала ей новые кружевные воротнички…»

И тут Казимира рассердилась на саму себя.

Близится вечер, а она так и не закончила считать. Сидит, мечтает то о грабителях, то о принцессах.

А дело так и не сделано.

В эту минуту под окном фургончика раздались чьи-то шаги.

— Мадемуазель Казимира! Я принес вам кофе. Эва сказала, что сладкий кофе со сливками очень полезен при умственной деятельности, и велела мне отнести его вам. Еще она сказала, чтобы вы непременно попробовали яблочные блинчики — она испекла их сегодня на полдник.

Марик поставил поднос с кофе на подоконник.

— Смотрите, не пролейте это на свои бумаги, — сказал он, отодвигая в сторону весь ворох. — Принцессе не станет веселее, если вы нальете ей на голову горячий кофе.

— А ты так хорошо знаешь, как выглядит принцесса, что сразу узнал ее на этом портрете? — улыбнулась Казимира, радуясь передышке в работе. — Не самый удачный портрет, как ты думаешь?

— Портрет принцессы Амелии висел у нас в общей столовой. По-моему, он был срисован как раз с этой купюры, — хмыкнул Марик. — Уж не знаю, неудачный ли это портрет, или наша принцесса по жизни такая кислятина. Вот выдумаем подходящий номер — и выступим во дворце, может быть, и саму принцессу доведется увидеть.

— Не исключено, — кивнула Казимира. — Как там дела, как идет работа у остальных? Кстати, не составишь мне компанию? Кофе в кофейнике явно на двоих.

Марик сел рядом, сунул в рот горячий яблочный блинчик и сказал:

— Иоасонвефываемыфей, Хопщетитфотонапефке…

— Чтоооо? Какие еще фото мыфей? — засмеялась Казимира. — Прожуй, потом расскажешь.

Иогансон взвешивает своих мышей. На аптекарских весах, сказал Марик, проглотив блин. — Хоп чертит на песке какие-то круги. Эва пекла блинчики, Рио-Рита ушла куда-то к реке — по-моему, она переживает, что у нее нет вообще никаких идей…

— Ясно, — вздохнула Казимира. — Вот и у меня тут не ладится. Видишь, какую ужасную схему уплаты налогов принес этот усатый? Такое мог выдумать только наш министр культуры господин Пе. Вот, надо взять общую сумму выручки, прибавить к ней количество артистов и животных, умножив на вот этот коэффициент, потом посчитать, сколько квадратных метров заняла арена, а сколько — весь наш цирк со всеми фургонами, умножить вот на это… тут вычесть… а здесь надо сосчитать среднее арифметическое, а вот тут высчитать шестьдесят четыре и триста сорок восемь тысячных процента от… я уже и сама не помню, от чего именно, но…

Казимира осеклась. С удивлением она смотрела, как Марик сгреб бумажки с ее расчетами, лицо его стало сосредоточенным. Он быстро переводил глаза с цифры на цифру, потом пожал плечами и сказал:

— Где ваш карандаш? Общая сумма налога — семь тысяч сто двадцать четыре с половиной монеты. Налог на воздух при этом составит примерно пятую часть от этой суммы, но, наверное, высчитывать его отдельно не надо?

Казимира даже рассердилась:

— Марик, ты думаешь, что это забавная шутка, но мне не до смеха.

— И не собирался шутить, — серьезно ответил Марик. — Я посчитал вам все совершенно точно. Можете проверить. Я быстро считаю.

— Хм… Тут было чему удивляться. Ну, допустим, она ему поверит.

— Ты хочешь сказать, что ты такой гениальный математик и все это посчитал в уме?

— Я просто люблю математику. И быстро считаю — вот и все.

— Триста сорок пять умножить на сто восемьдесят четыре?

— Шестьдесят три тысячи четыреста восемьдесят.

Казимира поспешно умножила в столбик. Получилось то же самое.

— Хм… А квадратный корень из этого числа?

Марик задумался лишь на миг:

— Двести пятьдесят одна сотая, а после запятой девять, пять, два, три, семь, шесть, четыре, пять… ну, словом, если округлить до третьей цифры, то девятьсот пятьдесят две тысячные.

— Феноменально, — прошептала потрясенная Казимира, не став даже перепроверять и мгновенно поверив в Мариков талант. — Фантастично! Удивительно!

И тут ее осенило.

Казимира отставила в сторону недопитый кофе и схватила Марика за рукав:

— Пойдем!

Посреди поляны Казимира с недоумевающим Мариком остановилась и, сложив руки рупором, закричала на весь берег:

— Эй! Все сюда! Общий сбор! Все ко мне!

И, когда ее окружили циркачи, она подтолкнула Марика:

— Говори!

— Что говорить? — не понял Марик.

— Ну, — нетерпеливо топнула ногой Казимира, — ну… Давай! Двести девяносто восемь разделить на сорок пять.

— Шесть целых, шестьдесят две сотых… ну и там дальше два в периоде.

— Корень из числа две тысячи пятьсот восемьдесят девять?

— Пятьдесят целых, восемьсот восемьдесят две тысячных… э-э-э… примерно.

Казимира обвела всех победным взглядом:

— Вы видели? Вы поняли? Это же готовый цирковой номер «Уникальный мальчик»! Это должно понравиться принцессе, потому что это математика! И, по-моему, это просто чудо!

Радости собравшихся не было предела. Обнимали и Казимиру, и Марика, и снова Марика, и снова Казимиру. И правда — чудесный номер! А после этого необыкновенного номера, решили все, можно объявить «Фокусы и аттракционы во славу законов физики» — и тут позажигать факелы, покидать кольца, а все прочие номера объявить иллюстрацией к какому-либо физическому закону. Ну, допустим, к закону всемирного тяготения.

Это уже не важно, потому что Марик будет гвоздем программы.

Не тратя времени даром, Иогансон поспешил рисовать новую афишу с портретом Марика. Марик позировать не хотел, и Иогансон решил рисовать по памяти. Рио-Рита кинулась к сундукам, чтоб найти для нового артиста какой-то подходящий костюм, например бархатную курточку и большой шелковый бант в горошек (именно так должен выглядеть на арене цирка чудо-ребенок!).

Казимира побежала заполнять финансовый отчет (какое счастье, что Марик уже все посчитал за нее — и так быстро!).

А Марик, несколько ошеломленный поворотом в своей судьбе, решил найти какой-либо тихий уголок и собраться с мыслями. Сел на ступеньки Эвиного фургона (самой Эвы почему-то нигде не было видно), набрал пригоршню мелких камешков и начал кидать их, пытаясь попасть в обод колеса. Думать это занятие здорово помогало.

Он хорошо понимал, что ему выпала необыкновенная удача. Ну сами посудите: мальчиков, которые моют посуду, расчесывают собачек и вытряхивают попоны, пруд пруди. Марик был настроен вполне самокритично — с этой ролью справится совершенно всякий мальчик с улицы. Да что там, если начистоту, все эти дела прекрасно делались до его появления в цирке. В любой момент его со спокойной душой отправят назад. Как только дознаются, откуда он сбежал, — так сразу и отправят. Но теперь — теперь у него есть шанс стать действительно полезным. Может быть, даже незаменимым.

Сегодня он чуть не испортил все дело. Зачем он начал разглагольствовать про портрет принцессы? «В общей столовой!» Еще минутка — и Казимира бы спросила, что это за столовая. И догадаться, что общая столовая бывает в каком-либо приюте, легче легкого.

Остается только надеяться на то, что Казимира не заметила этого промаха. И не будет допытываться, где именно висел портрет принцессы Амелии.

И еще. Марик представил себя посреди арены — и в животе у него стало холодно. Вдруг он испугается и провалит все дело? Подведет всех, и тогда…

— Вот увидишь, это очень весело — и ничуть не страшно, — раздался за его спиной голос Шкатулки.

— Ой, Эва, — обернулся Марик. — Где ты была? Ты слышала, Казимира придумала… То есть я сосчитал… То есть все тоже сказали — отличная мысль…

— Да, да, я знаю, что ты будешь гвоздем программы. Только расскажи мне, что именно ты будешь делать?

Марик открыл было рот, чтоб начать рассказывать, но тут же умолк. Он почувствовал себя сбитым с толку. Как это так: Шкатулка знает, что Марик будет выступать, но не знает самого главного — с каким именно номером? Вот прежде чем Марик расскажет подробности, он должен понять — как это получилось?

Шкатулка пожала плечами:

— Да не нервничай ты — я все равно собиралась тебе ее показать.

— Кого — ее?

Шкатулка взяла его за руку и потянула за собой — в фургон.

В полумраке фургона Марик сделал несколько шагов вперед и услышал, как где-то совсем рядом играет тихая музыка.

— Вот она, на столе, — сказала за его спиной Эва.

На столе, в самом центре, на клетчатой скатерти стояла музыкальная шкатулка. Колокольчики тихо перекликались между собой, крышка была откинута, и изнутри шел неяркий, мерцающий золотой свет. Казалось даже, что над открытой шкатулкой вьются золотистые искры.

— Ой какая… — прошептал Марик.

— Подойди поближе, посмотри, — так же тихо сказала Эва.

Марик подошел и заглянул внутрь.

Внутри, к его изумлению, он увидел нечто необычное и неожиданное.

Да, это похоже на крохотный кукольный театр. Кукольный цирк, если быть точным. Вот ряды скамеек, а на них зрители — каждый размером с некрупный желудь. Они подняли игрушечные ладошки и хлопают, хлопают в такт колокольчикам.

А в центре арены стоит мальчик. На нем синяя бархатная куртка, а под ней — футболка с жирафом. Жираф на груди у мальчика совсем уже крохотный — с муравья, но картинку четко видно. А главное, ясно, что этот мальчик — Марик.

— Это я? — спросил Марик, не до конца веря своим глазам.

— Это кукла. Это крохотная деревянная кукла, похожая на тебя, — в музыкальной шкатулке. Вот от шкатулки я и узнала, что именно с тобой будет связан успех нашего будущего выступления. Но видишь ли, это всего-навсего игрушка. Что именно ты говоришь на арене, я узнать не могу.

— Эва, а откуда у тебя шкатулка, в которой внутри цирк, и все эти зрители, и я?

Эва хмыкнула:

— Собственно говоря, у нее внутри не только ты.

— А кто еще?

— Ну, там много всего и всех, — пожала плечами Эва. — Просто когда я хочу узнать, как разрешится та или иная проблема, я задаю вопрос и открываю шкатулку.

— И всякий раз, то есть всякий раз, когда ты задаешь шкатулке новый вопрос, внутри нее новая сцена? С другими участниками?

— Ну да, — кивнула Эва. — Но ведь это всего-навсего игрушечный театр. Подробностей не разглядишь. Видно только, кто будет героем дня. Сегодня это оказался ты.

— Здорово! — Марик во все глаза смотрел на шкатулку. — А если… Ей можно задать вообще любой вопрос?

— Наверное, любой. Только надо беречь механизм.

Видишь ли, это старинная вещь, ее шестеренки довольно-таки изношены. Начнешь открывать крышку ежеминутно — и сломается. Я отрываю ее далеко не каждый день… Так рассказывай, что ты собираешься делать там, на арене? Только давай продолжим разговор на свежем воздухе — жаль сидеть в четырех стенах в такой прекрасный вечер.

Эва захлопнула крышку шкатулки, золотистое свечение исчезло, а в фургоне стало совсем темно.

Они вышли, присели на ступени фургона, и Марик начал рассказывать, Эва кивала, удивлялась и ахала. Но когда подробности кончились, у Марика остался еще один невыясненный вопрос:

— Эва, а что ты делаешь потом? Потом, после того как открыла шкатулку?

— Наслаждаюсь музыкой, огоньками и кружением этих деревянных куколок, надетых на штырьки. И думаю, как удивительно и всякий раз по-иному поворачиваются там шестеренки. И какая разная играет музыка, — фыркнула Эва. — А что я, по-твоему, должна делать — плясать джигу под звон колокольцев?

— Эва, — не сдавался Марик, — а вот ты сегодня послала меня к Казимире. Ты испекла блинчики — ты никогда раньше этого не делала — и послала меня к Казимире с кофейником, хотя ее вполне можно было позвать к общему столу. Ты это нарочно так подстроила, чтоб…

— Для маленького мальчика с ангельски ясными глазами ты слишком подозрителен, дорогой мой, — проворчала Эва недовольным голосом. — Тебе бы в полицию податься. Гляди, скоро вырастут усищи, как у помощника начальника, — и будешь готов.

Тут она посмотрела на сердитое лицо Марика и добавила, вздохнув:

— Ну, я догадываюсь, что ты хочешь. Ты жаждешь спросить, неужели все заранее предопределено. И тебя, вероятно, интересует, кто именно крутит все эти шестеренки.

Она подняла лицо к усыпанному звездами июньскому небу.

— Так вот что я тебе скажу. Я — не знаю. Я просто иногда вижу, у кого следующий выход на арену.

— И ты просто стараешься помочь, чтобы все произошло именно так, как ты увидела?

— А я просто решила попробовать новый рецепт блинчиков, — отрезала Эва. — Ступай спать. Ты уже порядком утомил меня своими вопросами.