Цитадель Гипонерос

Глава 13

— Ваше Святейшество, вам следует пойти в ремонтную мастерскую и устраиваться в подготовленном для вас деремате, — сказал Мальтус Хактар.

То, как поворачивались события, явно беспокоило Адамана Муралла, заполошный взгляд которого беспрерывно прыгал из одного края комнаты в другой. Он горько жалел, что позволил муффию втянуть себя в эту историю. Дружеские чувства молодого маркинатянина к Маркитолю не простирались до того, чтобы разделять с ним напасти. Поначалу Адаману льстил интерес к нему Барофиля Двадцать пятого, и он, пусть и отказывался себе в этом признаться, ожидал определенных выгод от своего привилегированного статуса личного секретаря; но предвкушаемые блага по взмаху палочки злого колдуна внезапно обратились во всевозможные неприятности, которые увенчала готовящаяся жуткая битва в галереях дворца.

Секретарь окинул взглядом неподвижно вставшего перед морозящим саркофагом муффия. Он не мог избавиться от гадкого ощущения, что владыка решил к собственной участи приговорить и своего служителя. Барофиль Двадцать пятый даже не спросил его совета, не предложил ему возможности перейти в другой лагерь и искать расположения тех, кто ведает перемещениями в иерархии. Как и все его коллеги — экзархи и кардиналы, — Адаман слыхал о готовящемся нападении на епископский дворец, но полагал, что это всего лишь беспочвенный слух, как и большинство слухов о правящем понтифике. Ему пришлось столкнуться с реальностью, когда, повинуясь экстренному вызову муффия, он обнаружил в кулуарах атмосферу подготовки к битве. Он хотел развернуться, но вооруженные осгориты преградили ему путь и сопроводили в покои понтифика. Муралл оказался в ловушке и столкнулся с жестокой дилеммой: если он останется здесь, нападающие убьют его безо всяких церемоний, а если он сбежит в компании верховного понтифика — его признают сообщником и пожизненно внесут в индекс еретиков.

Муффий повернулся, и в уголках его губ появилась легкая улыбка:

— Не смотрите так, мой дорогой Адаман. Вы, вероятно, чувствуете себя, как будто в эту минуту все теряете, но есть другие края, куда мы отправимся, где мир будет заново возрожден… Какая благородная задача!

— У меня нет никакого желания возрождать мир! — сварливо ответил экзарх. — Я хотел получить экзархат на Маркинате…

— Я неверно судил о вас: я приписал вам более возвышенные побуждения.

— Пожалуйста, не приписывайте мне больше ничего, Ваше Святейшество!

Его запальчивые выкрики отдавались громким эхо от стен и потолка комнаты.

Мальтус Хактар сверился со своим портативным таймером — голографическим микропроектором, показывающим положение солнц. Над его ладонью повисла крошечная синяя, почти фиолетовая, точка.

— Скоро сумерки, Ваше Святейшество… Воители безмолвия теперь уже не придут. Я даже не уверен, что их предупредили: связь с членами сети, отвечавшими за контакт с ними, пропала, и, я боюсь, окончательно. Полицейские силы не замедлят с атакой.

— У меня предчувствие, что они появятся, Мальтус. И я не собираюсь оставлять эти четыре тела в руках Междупола. В них — будущее человечества.

Адаман Муралл широким взмахом руки указал на саркофаги. В еле заметном порыве воздуха колыхнулись светошары.

— Эти четыре мороженых тушки — будущее человечества? Вы утратили здравый смысл, Ваше Святейшество? И не заставляйте меня поверить, что вы доверяете этим историям о воителях безмолвия! Это просто люди, которые, как и все остальные, перемещаются через дерематы. Привожу доказательство: миньонам Марса их удалось захватить.

Экзарх сердито ткнул пальцем в сторону муффия. Его напудренное лицо было бледно как его светло-зеленая ряса. Два локона, выпущенные из-под капюшона, усыпали желтые камни — должно быть, цитрины, — но даже так приукрасившись, он мало походил на сиракузянина.

— В любом случае, Ваше Святейшество, я улавливаю различия между истиной и вашими речами! Вы убегаете не ради возрождения мира, а чтобы избежать встречи с вашими судьями!

Нахмурившийся Мальтус Хактар замахнулся на Адамана Муралла:

— Так не разговаривают с Непогрешимым пастырем, грязный кастратишка!

— Оставьте это, Мальтус, — вмешался муффий. — Адаман поймет позже, когда время развеет сиракузянские иллюзии.

Испугавшись угрожающего тона дородного шефа-садовника, экзарх так резко отпрянул, что сильно стукнулся затылком о край стеклянного саркофага. От удара пудра посыпалась с лица и окутала его белым эфемерным облачком.

— Прекратите разговаривать со мной, словно вы мой отец, Ваше Святейшество! — прошипел он. — Это вы теряете почву под ногами, это вы блуждаете в иллюзорной вселенной, вы проводите все свое время в созерцании зловещих мерзляков, это вы тот, кто бросил корабль Церкви, будто капитан, охваченный стыдом и презрением, вы тот, кто ужасает всю империю Ангов, вы тот, кто замыслил избежать всеприсущего правосудия Крейца, тот, кто прячется за химерическими видениями, чтобы оправдать свои неудачи, вы тот, кто использовал мой незащищенный разум, чтобы увести своих врагов по ложным следам, вы тот, кто завлек меня в западню, чтобы вынудить потонуть в компании вместе с вами!

Запыхавшись, словно от долгого бега, он замолк. Заметно обиженный словами своего земляка Барофиль Двадцать пятый на несколько мгновений погрузился в созерцание Афикит Алексу, загадочной и такой прекрасной в своем ледяном сне. Мальтус Хактар засунул руку в карман своей накидки и внимательно следил за лицом муффия, ожидая малейшего знака, который велел бы ему прикончить личного секретаря — человека, который был ему совершенно не по душе.

— Суд большинства — не всегда суд верный, — снова заговорил Барофиль Двадцать пятый, отстраненно, понизив голос. — Я не пытаюсь оправдываться или вас, Адаман, поучать, но милостью моего предшественника я развился быстро, может быть, слишком быстро. Я совершил больше преступлений, чем кто-либо в этой вселенной. Я приказал удушить газом несколько миллионов карантинцев на Ут-Гене, устроить геноцид жерзалемян и провести множество других казней, и массовых, и одиночных… А потом я обнаружил истинное учение Крейца, изначальное Слово, которое все еще почитают кое-где в племенах великой пустыни Осгора, занесенное в Индекс ересей. Как и мой предшественник, я осознал, что Церковь сбилась на тропу иссушающую, тропу раскола, разобщения и разрушения. Итак, я поднялся против коллективного сознания и, естественно, столкнулся с духовенством, которое думает единственно о сохранении своих привилегий, о том, как использовать внушаемый им страх для удержания господства над верующими…

— Солнце Сапфир скоро сядет, Ваше Святейшество, — перебил шеф-садовник.

— Подождем еще немного, прошу вас.

— Я обещал Двадцать Четвертому позаботиться о вашей жизни, и я сдержу свое обещание, — пробурчал Мальтус Хактар. — Не вынуждайте меня…

— Мы ничем не рискуем, пока в коридорах еще не гремят взрывы. Что до вас, Адаман, вы можете уходить: что бы вы ни заявляли, я вовсе не собирался заставлять вас последовать за мной. Я только замыслил дать вам прекрасную возможность, точь-в-точь как Барофиль Двадцать Четвертый дал шанс глупому и фанатичному молодому кардиналу по имени Фрасист Богх…

Экзарх яростно вперился ему в лицо, затем резко повернулся. Его ряса хлестнула по стеклу саркофага и обвилась вокруг талии.

— Я ухожу, раз вы мне это предлагаете: это лучший совет, который я когда-либо слышал от вас, Ваше Святейшество!

Адаман широкими шагами направился к полуприкрытой двери. Тогда-то он и увидел в дверном проеме серую фигурку, которой раньше не замечал. То был двенадцатилетний мальчуган, паритоль, одетый в облеган и серую шерстяную куртку. Ошеломленный экзарх удивился, как этот ребенок сумел прорваться через двойной барьер, выставленный полицейскими силами и слугами-осгоритами. Серьезный и пристальный взгляд, необычный для мальчика в таком возрасте, словно проникал в самые недра его души.

Адаман безмерно перепугался: если мальчишка смог свободно пробраться внутрь епископского дворца, то это означало, что детекторы и другие системы защиты, установленные осгоритами, не работали, или что они были дистанционно обезврежены имперскими силами. Барофиль Двадцать пятый повел себя довольно оптимистично, заявив, что сигналом к отправлению должны стать первые взрывы. Полицейские с наемниками могли появиться в любой момент, и, судя по удивительно бесшумному проникновению этого мальчугана в одно из наиболее строго охраняемых мест в империи Ангов, никакой грохот заблаговременно не упредил бы их о вторжении. Адамана Муралла охватило дикое желание бежать со всех ног, но остатки достоинства и страх встретить в коридорах штурмующих отговорили его от претворения такого плана в жизнь.

Обеспокоенные его внезапным оцепенением муффий и Мальтус Хактар обогнули пьедесталы с крио и подошли к экзарху. Лишь только шеф-садовник заметил в дверном проеме силуэт ребенка, рефлекс заставил его потянуть волнобой из кармана накидки. Барофиль Двадцать пятый бросил на него укоризненный взгляд и придержал его запястье рукой:

— Уберите оружие, Мальтус!

— А вдруг этот ребенок — ловушка, Ваше Святейшество? — ответил осгорит. — Ни один волновой детектор не сработал: может быть, его заслали через деремат полицейские или притивы.

Затопившая Адамана Муралла паника отступила, оставив в горле противную горечь. Резоны главного садовника, человека с отвратительными ему вульгарной речью и грубыми манерами, давали единственное возможное объяснение тому, как этот мальчуган внезапно появился в подвале дворца: пославшие наверняка напичкали его тело этими осколочными световолновыми микробомбами. которые превратят всю материю в радиусе пятисот метров вокруг эпицентра в пепел.

— Этот ребенок — посланник небес, а не ядовитый гостинец от имперских сил! — провозгласил муффий.

— Я не разделяю вашего энтузиазма, Ваше Святейшество! — пробормотал Адаман Муралл сквозь сжатые губы. — Посланники небес обычно бывают с крыльями и окружены светом…

— Когда ты научишься доверять своей интуиции, мой дорогой Адаман?

— Когда вы прекратите меня заставлять полагаться на вашу!

В этот момент ребенок, не проронив ни слова, двинулся к саркофагу, в котором лежала девочка. Повелительным взмахом руки муффий приказал Мальтусу Хактару не вмешиваться.

Слезы Жека потекли на стеклянную стенку саркофага. Йелль была одновременно так далека и так близка, отделенная от него этой тонкой прозрачной преградой и тремя годами ледяного сна. В голове парнишки эхом зазвучал высокий, чистый голос девочки, ее смех в разгар летнего дня; у него появилось странное ощущение, словно он вглядывается в кусочек своего прошлого, в застывшую во времени картину.

Несколько часов тому назад они чудом избежали паров криобомб в резиденции Марсов.

— Встречаемся у реки! — крикнул Шари. — Куда мы сначала попали!

Все, что им, подготовленным к переносу благодаря интуиции махди, оставалось сделать — это закрыть глаза и представить берег реки, чтобы мгновенно там оказаться. Криохимикаты им не навредили: для пагубных последствий они не успели достаточно ими надышаться.

То ли зеваки в совершенстве владели тонкостями ментального контроля, то ли настолько ушли в свои мысли, что не заметили их рематериализации, но все же никто особенно не удивился при внезапном появлении двух паритолей — одетого в белое мужчины и мальчика в сером — посреди парка у реки.

Шари и Жек поглядывали на зеркало глади Тибера Августуса, время от времени колыхаемое легкой волной от торгового или туристического галиота. Солнце Сапфир сияло во весь свой пыл и окрашивало синим растительность и здания вокруг. Просвечивающие плоды и листья пальмин напоминали гигантские аметисты или аквамарины.

Несколько минут спустя, когда молчание начало угнетать, анжорец вызвался его нарушить:

— Как ты думаешь, та женщина в белом говорила правду насчет кодов? Что сенешаль Гаркот в самом деле держит их при себе?

Шари устало кивнул:

— Она не стала бы рисковать жизнью, чтобы передать нам ложную информацию.

— Значит, все кончено! — крикнул Жек, едва удерживаясь от слез.

— Возможно и нет. Сенешаль с самого начала нами манипулировал, но ему неизвестно, что теперь мы в курсе, где действительно спрятаны коды…

Махди посоветовал Жеку не покидать этого места, пока будет ожидать его возвращения, не делать ничего, что привлекло бы внимание прогуливающихся, полицейских или скаитов-инквизиторов, и в случае крайней необходимости укрываться в индисских анналах.

— Не теряй уверенности, — выдохнул Шари, прежде чем сомкнуть веки и раствориться в эфирном коридоре.

С безумной медлительностью потекли часы. Анжорец пытался отделаться от нетерпения, наблюдая за прохожими — в большинстве своем буржуа-венисийцами. Манерные гримасы, подчеркивающие важность говоримого, и их карикатурные позы сначала развлекали его, затем поднадоели, а под конец стали раздражать. Некоторых из них сопровождал скаит-защитник или пара, безмолвные белые тени, которые без устали занимались своим делом — стирали. Дальше Жек увлекся, разглядывая туристические галиоты, лениво плывущие по Тиберу. Было заметно, что пассажиры усиленно стараются скрыть изумление, в которое их повергают чудеса имперской столицы, но их вытаращенные глаза, разинутые рты и экспансивная жестикуляция выдавали скверное качество ментального контроля и, стало быть, паритольское воспитание. То, как они восторгались цивилизацией, которая их самих увлекала к погибели, как готовы были отказываться от глубин собственной природы, анжорец находил отвратительным.

Он вспомнил, что Марсы предсказывали нападение на епископский дворец с наступлением вторых сумерек, и с тоской следил, как садится Солнце Сапфир, в которое все гуще становились оттенки лилового. Поднялся кориолисов ветер и запел в листве музыкальных деревьев, длинные полые плоды которых напоминали маленькие органные трубы. Из своего укрытия в кустах выбрались несколько павлинов — покрутиться около Жека, потереться об его ноги, приласкаться, — но он был не в настроении играть с ними.

К тому времени, как небо полностью покрылось пурпурными полосами, предвещающими сумерки, Жек почувствовал, что у него за спиной кто-то появился. Заледенев от ужаса, он рефлекторно призвал антру и, прежде чем оборачиваться, на всякий случай приготовился к трансферту. Узнав знакомую фигуру махди в покрытом темными пятнами белом облегане, мальчик расслабился.

— Ну наконец-то! — воскликнул анжорец. — Коды у тебя?

— Нет, я сейчас попытаюсь их забрать, — отвечал Шари.

От сильной усталости его лицо осунулось, а темные глаза лихорадочно блестели, и Жек встревожился:

— Может, было бы лучше пойти мне…

— И речи быть не может! — прервал махди тоном, не допускающим возражений. — Ты будешь ждать меня в комнате, где покоится мама Афикит, ее дочь и двое жерзалемян… Если я не вернусь, проконсультируйся с индисскими анналами и узнай, что со мной случилось. И если ты больше ничего не сможешь для меня сделать, то выступишь против блуфа в одиночку…

Анжорец до головокружения всматривался в окаменевшее лицо Йелли. Из уст девочки чаще всего вылетали не столько слова, сколько острые отравленные стрелы, и все же он отдал бы все, чтобы увидеть, как ее губы оживут, и услышать звук ее голоса. У нее была несносная манера поглядывать на него с этаким важным и насмешливым видом, как никто другой, и все же он с наслаждением погрузился бы в серо-голубые озера ее глаз.

На его плечо деликатно опустилась рука в перчатке. Он оторвался от саркофага и, не пытаясь сдержать или скрыть текущие по щекам слезы, встретился с облаченным во все белое прелатом, которого видел несколько раз во время своих ментальных рекогносцировок. Священник был молод, о чем говорили его упругая кожа, живость взгляда и энергичные движения, но что-то бесконечно древнее плескалось в его глазах. Двое других — прелат в зеленом и массивный мужчина, закутанный в накидку из живой ткани, слегка отступили.

— Я Барофиль Двадцать пятый, муффий церкви Крейца, — сказал человек в белом с уважительностью и величавостью, поразившими маленького гостя. — Это Мальтус Хактар, главный садовник дворца и руководитель тайной сети «Луна Рок», и Адаман Муралл, мой личный секретарь. Мы вас ждали, вас и вашего спутника.

— Вы ведь Фрасист Богх, бывший губернатор Ут-Гена?

— Откуда вам это известно?

— Наш агент с вами связался? — вмешался, делая шаг вперед, шеф-садовник.

Жек надул щеки, тотчас же сообразив, что унаследовал эту привычку от па Ат-Скина, и пожал плечами.

— Он всего лишь ребенок, Мальтус, — проворчал муффий. — Бога ради, дайте ему перевести дух!

Осгорит проигнорировал вмешательство верховного понтифика.

— Мы отправляли к Марсам молодую женщину, — продолжил он. — Она с вами смогла поговорить?

Жек кивнул:

— Она сказала нам, что сенешаль Гаркот хранит четыре кода реанимации при себе.

— Вы не знаете, что с ней случилось? — настаивал мастер-садовник. — К нам не поступало известий…

— Ее убили как раз перед взрывом фальшивых кодов. Мы успели мыслью перенестись на берег реки до того, как нанюхались криогазов.

— Вы действительно надеетесь заставить нас поверить в то, что путешествуете силой своих мыслей? — агрессивно спросил Адаман Муралл.

Анжорец не ответил; не то чтобы он побоялся реакции явно раздраженного экзарха, просто не хотел тратить время и силы, пытаясь его убеждать.

— Ну же, я задал вам вопрос!

— Перестаньте приставать к нашему юному другу, Адаман! — резко сказал муффий. — Хотите, чтобы Мальтус и его люди вас вышвырнули? Вы, кажется, только что так спешили уйти…

Экзарх довольно кстати вспомнил, что близлежащие галереи кишат вооруженными осгоритами, и прикусил губу, чтобы удержаться от ответа; под нажимом его зубов серый перламутр потрескался. Жек оглядел тело Сан-Франциско, чья медная кожа стала темно-зеленой, и его мгновенно захватил поток воспоминаний и эмоций, который понес его по коридорам «Папидука», по улицам Неа-Марсиля, в цирк Плача на Жер-Залеме. Все эти события произошли три года назад, а казалось, что прошло несколько столетий.

— Куда пропал ваш товарищ? — мягко спросил муффий.

— Махди Шари? Он пошел добывать коды. Он должен присоединиться ко мне в этой комнате…

— Так значит, махди Шари из Гимлаев совсем не герой из сказки, — прошептал Мальтус Хактар.

Жек озадаченно и осуждающе посмотрел на главного садовника. Конечно же, Шари был именно героем из сказки, исключительной личностью, которая, не колеблясь, бросала вызов созданиям блуфа, чтобы уберечь будущее человечества…

Осгорит, онемевший при виде сурового выражения на лице своего маленького собеседника, а равно впечатленный тем, что повстречался с воителем безмолвия (даже если этому воителю была всего дюжина лет — он все равно был одним из тех, кто переносил себя с одной планеты на другую единственно движущей силой своей мысли), все же взял себя в руки и сверился со своим портативным таймером: уменьшившийся шарик Солнца Сапфир скрылся за невидимой линией горизонта.

— Имперские силы могут предпринять штурм в любой момент, Ваше Святейшество.

— Быть может, нам лучше бежать, — предложил Адаман Муралл. — Пора программировать дерематы…

— Прекратите уже паниковать, мой дражайший сын Маркината, — вздохнул муффий. — Устройства запрограммированы заранее.

— На какие координаты?

— Вы это узнаете, как только рематериализируетесь. Ваш разум не защищен, как вы любезно мне ранее напоминали, и я не хочу делиться этой информацией со скаитами-инквизиторами.

Никто не осмеливался нарушить напряженную тишину, воцарившуюся в комнате.

Опираясь на крио-пьедесталы, такие же промороженные, как тела, лежащие в саркофагах, они размышляли кто о чем, пока стены не потряс мощный взрыв.

Шари пробирался сквозь толпу придворных, направляясь к сенешалю Гаркоту, увлеченно беседующим с имперским советником. Белые облеган с мантелеттой, которые выдали ему Марсы, идеально преображали его, так что никто не обращал на него ни малейшего внимания, хоть он не припудривал лица и не вытаскивал двух прядей из-под капюшона. Не обращая внимания на ядовитые взгляды, которыми его награждали то здесь, то там, он работал плечами и локтями, приближаясь к синему бурнусу.

Он сознавал, что ставит будущее человечества на успех единственного дерзкого удара. Все его попытки за послеобеденные часы второго дня так и не увенчались успехом — ему не удалось обойти бдительность сенешаля. Оставался ли тот в коридорах императорского дворца в одиночестве, или его сопровождал сородич, а то и несколько, встречался ли он с советниками императора Менати, обсуждал ли что-то с кардиналами — Гаркот ни разу не ослабил внимания ни на единый крохотный миг, которым Шари мог бы воспользоваться, чтобы увести у него коды.

Махди провел долгие часы в тонких слоях эфира, которые даже изощренному восприятию скаита все же оставались недоступны, сопровождая каждый его шаг, наблюдая за каждым его движением. Он несколько раз материализовался возле Гаркота, но последний, словно немедленно обнаруживая присутствие воителя безмолвия, каждый раз поворачивал голову в его сторону. Шари спасался только благодаря своей способности опережать движения сенешаля на несколько сотых секунды и укрываться в эфирном коридоре до того, как его раскроют. Постепенно он понял, что использовал неверный подход: Гаркоту было бы гораздо труднее засечь его присутствие, если бы его окружали другие люди, волновые пакеты накладывающихся и перемешанных колебаний, которые маскировали бы его собственные вибрации. Поэтому он решил действовать в момент, когда сенешаль устроил аудиенцию для придворных грандов, кардиналов и делегатов гильдий в зале, именовавшемся «закрытым». Собственно, ее следовало бы именовать не аудиенцией, а варварской потасовкой, настоящими крысиными бегами, в которых претенденты, на время забыв об изысках ментального контроля, изо всех сил боролись за привилегию обменяться парой-тройкой слов, чаще всего — совершенно пустых, со вторым лицом в империи Ангов.

Шари сначала вернулся к Жеку и приказал ему ждать его в комнатке епископского дворца, где хранились четыре замороженных тела. Тут он снова шел на известный риск, поскольку не был точно уверен в поддержке муффия крейцианской церкви, но время поджимало, часть деталей ситуации от него ускользала, и ему приходилось опираться на догадки.

В толчее зала его появление осталось совершенно незамеченным. Перенос прямо в огромную комнату избавил махди от коридора с клеточными детекторами или ментальных пикетов скаитов-инквизиторов. Сферы климатизаторов распыляли эссенции, но им плохо удавалось затушевать запахи от человеческих тел и их собственных духов, которые под воздействием тепла и пота начинали окисляться. Нервно шуршали шелковые подошвы по розовым мраморным плитам, церемониймейстеры тщетно пытались навести порядок в этой суматохе, старухи приглядывались к дамам острыми глазами стервятников, кардиналы расхаживали с минами довольными и таинственно-значительными: весь мир им представлялся одним длинным дворцовым кулуаром, питательной средой интриг и заговоров. Недвижная армия мыслехранителей, скопившихся у главных дверей, выглядела белым островком спокойствия посреди бурного моря.

Шари приходилось бороться и с людскими потоками, которые стремились вытеснить его из давки, и с сильной усталостью из-за беспрестанных прыжков туда-сюда между материальным и эфирным мирами. Среди гама, ворчания, вздохов, оскорблений он разбирал обрывки разговоров:

— Марсы окончательно потеряли и лицо, и здравый смысл…

— Что вы хотите, микростазия… Прекратите уже топтаться по моим ногам, моя дорогая, или хотя бы сбросьте вес!

— Новый муффий начнет свой понтификат судом над Марсами, как Маркитоль начал свое правление с процесса дамы Сибрит…

— Надеюсь, на этом параллель исчерпается.

— Никаких сомнений: преемник, Мартис де Блоренаар, — выходец из гранд-семейства и…

— Мартис де Блоренаар? Я думал, что лучшим кандидатом был бы кардинал Йери Пассит-Паир…

— Йери Пассит-Паир, брат дамы Аннит? Даже не думайте: над ним все еще нависает бурное прошлое императрицы. Некоторые поступки, даже если вина прощена, плохо согласуются с назначением муффием…

— Нужно еще, чтобы имперским силам удалось выкурить Маркитоля из его логова. Мне говорили, он превратил дворец в настоящую крепость…

— Скоро мы узнаем, насколько эффективна эта защита, ведь штурм начнется через несколько минут. Я бы порадовался, если силы закона взяли бы его живым. Очная ставка Маркитоля с обвинителями так бы нас позабавила! А его агония тем более…

— А что думают о двоих, из-за которых подставились Марсы? Кое-кто поговаривает, что они… воители безмолвия…

— Не надо выдумывать! Это вульгарные террористы-осгориты.

— Меня уверяли, что они исчезли совершенно необъяснимым образом, когда полицейские осадили убежище Марсов.

— Наверняка в секретном убежище полно секретных ходов.

— А вы, сьер, как полагаете?

Шари потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что обращаются к нему. Женщина с неумеренным макияжем и локонами в опталиевых блестках, в переливчатых облегане и манто. Она уставилась на него с тончайшей примесью иронии и пренебрежительности во взгляде — как это принято при дворе.

— Воители безмолвия — чистая выдумка, дама моя, — ответил он.

На покрытых черным перламутром губах его собеседницы появилась усмешка.

— Вы ведь не сиракузянин? Откуда вы?

Махди беглым взглядом оценил расстояние до синего бурнуса. Ему оставалось пересечь еще три ряда, и тогда достаточно было бы оставаться в правом потоке, чтобы его вынесло перед сенешалем.

— Вам слыхали про планету Ут-Ген? — сказал он. — А про город Анжор?

Нет, она не слыхала, и эта тема казалась ей настолько неуместной, что она предпочла раздраженно обратить глаза к потолку и отвлечься на созерцание украшавших его голографические фрески. Она могла бы и потратить драгоценную минутку своего времени на паритоля с такой значительной планеты, как Маркинат, Иссигор или из Неоропа, но уроженец Ут-Гена значил немногим больше человекозверя с Жетаблана. В его неприкрытой мужественности было что-то привлекательное, но животная красота всего лишь отражала грубый дух, трагическую неспособность посвятить себя культу элегантности и красоты.

Шари сосредоточил все внимание на синем бурнусе, который промелькивал перед ним урывками, только когда передвигались с место на место толпящиеся впереди придворные. Изготовленные из грубой ткани традиционные костюмы скаитов не имели ни отверстий, ни карманов на виду. Защитники иногда носили широкие тканые пояса, украшенные ромбовидными пряжками, но Гаркот никогда не затруднял себя излишними аксессуарами. Несколько раз Шари наблюдал, как он оттягивал нижний край капюшона и тянул руку к высокому открытому вырезу своего одеяния. Махди предположил, что именно туда, во внутренний карман, засунуты коды. Итак, он должен был проделать те же движения, что и сенешаль, когда они окажутся лицом к лицу: оттянуть за низ капюшон, распахнуть вырез бурнуса, залезть в карман и схватить четыре маленьких белых шара. Ему нужно будет завершить все это менее чем за две секунды, а затем воспользоваться эффектом внезапности и последующим моментом замешательства, чтобы вызвать антру и раствориться в тонких слоях эфира. В плане было много неизвестных, в том числе — рефлекторные способности скаита Гипонероса, реакция придворных и возможное подключение кодов к волновой системой безопасности, но другого пути для достижения цели он не видел.

— И чем же занимаются на… Ут-Гене?

Это вернулась к разговору та придворная дама, вероятно, посчитав, что обмениваться банальностями с туземцем какой-то жалкой планетенки все же предпочтительнее, чем глазеть на нудные и многократно подновленные артибанические фрески на потолке, особенно если можно двигаться у туземца в кильватере и беззастенчиво пользоваться им как внушительным живым щитом. По мере того, как Шари приближался к цели, людские потоки становились все сильнее и хаотичнее. Ему пришлось упираться ногами и расставлять локти, чтобы противиться центробежным течениям, которые пытались оттащить его на край давки.

— Полагаю, тем же самым, что и на Сиракузе, — ответил он, бестрепетной рукой отпихивая кардинала, который попытался проскользнуть вперед него. — Стараемся там жить.

— Трудно жить вдали от света.

— Свет опаляет насекомых, которые позволяют себя ослепить его сиянием, дама моя.

Приметив неодобрительные искорки в карих глазах придворной, он сразу же пожалел о своих словах. Она была настолько самоуверена, настолько убеждена в превосходстве сиракузской цивилизации, что ей вполне могло прийти в голову устроить сцену. К счастью, ментальный контроль был для нее не пустым звуком.

— Это в обычаях на Ут-Гене — сравнивать людей с насекомыми, сьер?

— Прошу простить, дама: слово «свет» неудержимо навело меня на сравнение с бабочками, летающими вокруг плавучих светошаров.

— Что ж, подыщите себе на будущее другие сравнения!

Он слегка склонил голову и увидел по пренебрежительной гримаске, растянувшей черные губы его собеседницы, что она удовлетворилась этой скромной победой. Еще один яростный напор толпы бросил его впритирку к синему бурнусу. В общем гвалте преобладал металлический тембр голоса сенешаля, разговаривавшего с мужчиной, лицо которого побагровело под тонким слоем пудры.

— Ваша пребенда, сьер д’Ариоста, будет продлена только при условии, что вы перестанете клеветать на императора. С другой стороны, было бы к лучшему, если бы ваша семья — одна из самых важных для империи Ангов — чаще посещала главный храм. Нельзя одновременно запрашивать имперских субсидий и совершенно не уважать правила двора и Церкви.

— Я не знаю, Ваше Превосходительство, какой заклятый друг взял на себя смелость распространять эти слухи насчет моей семьи, но прошу, поверьте, что они совершенно безосновательны…

Шари попытался дышать размеренно, чтобы успокоить сердцебиение. Пусть он избегал таращиться на сенешаля, чтобы не привлекать его внимания, и все же почувствовал, как в мозг проникают холодные колышущиеся щупальца, сталкиваясь со звуковым барьером, мгновенно воздвигнутым антрой. Его всего будто накрыло ледяной тенью, пробудившей воспоминание о невыносимом сокрушительном холоде Несотворенного на тропе света к индисским анналам.

— Мы и желали бы появляться в храме как можно чаще, Ваше Превосходительство, и всегда громко и открыто заявляли о нашей приверженности Крейцу. Однако, как вам известно, наша семья контролирует производство магнитной энергии в межзвездных масштабах на протяжении уже более трех веков, а эта деятельность отнимает огромную часть, если не все наше время…

Гаркот механически кивал головой, но уже не слушал своего визави.

Он мобилизовал весь комплекс нервных имплантатов, чтобы попытаться проникнуть в разум одетого в белое мужчины, стоящего чуть правее него, который, если толпой его не выдавит, станет следующим собеседником скаита. Он сверился с данными своей памяти, но не смог найти никакой информации, касающейся этого человека, чье энергичное лицо и отсутствие позерства резко контрастировали с прочими придворными. Существовал высокий шанс (50 %), что этот незнакомец был новоприбывшим представителем профессиональной гильдии из паритольского мира и спешил засвидетельствовать уважение сенешалю, но неприступность его мозга не объяснялась ни одной разумной причиной.

— Уверяю вас, Ваше Превосходительство, наша семья будет бесконечно благодарна вам за продление нашей пребенды…

— Почему вас так волнует эта пребенда, сьер д’Ариоста? — ответил Гаркот. — Неужели производство магнитной энергии не удовлетворяет всех ваших нужд?

— Дело не в деньгах, Ваше Превосходительство! — обиделся придворный. — Наша семья присоединилась к аристократической коалиции, которая помогла Артибану Сен-Нойлю одолеть Планетарный комитет, и веками была непоколебимо предана семейству Анг. Разве не будет справедливо, чтобы империя Ангов выразила благодарность своим историческим основателям?

Гаркот с удовольствием ответил бы ему, что Ариосты вошли в шесть великих семейств, которые принесли клятву верности Марсам и сформировали фактически параллельное правительство с намерением свергнуть и заменить империю Ангов; однако его мозговые имплантаты захлестнула подоспевшая гипотеза, и теперь не давала ему заниматься пустопорожними беседами: возможно, человек в белом, стоявший справа от него, был одним из двух воителей безмолвия, которые украли два фальшивых кода из караульной комнаты и подвала старого правительственного дворца. Такая возможность пока что опиралась только на горсточку предположений, на мысленную конструкцию, выстроенную на факте неприступности мозга. В конце концов, люди могли защищать свой разум от просмотра и стираний не только с помощью индисской науки: например, семейство Марс использовало микростазии — химические препараты, которые окутывали их мозг холодной туманной завесой. Но Гаркота встретила обжигающая вибрация, несмолкающий звук, о который его щупы разбивались, словно волны о скалистый утес. Похоже было на то, что близость этого человека притупляла его собственные логические способности, замедляла процессы обмена, как будто скаита внезапно покинула базовая энергия материнских плат и, стало быть, Несотворенного. Внутри него неуклонно росла вероятность того, что ныне он оказался перед лицом главного врага Гипонероса.

Перед лицом махди Шари из Гимлаев.

Это предположение, которое постепенно превращалось в уверенность, имело то достоинство, что удовлетворительно и связно объясняло, как незнакомец без хлопот миновал клеточные и ментальные барьеры. Инквизиторы систематически связывались с сенешалем в случаях, когда лицо, не внесенное в списки, причем к тому же паритоль, просило пропуска ко двору. Однако доклада не поступало; это говорило о том, что в разумах, которых они должны были обследовать, аномалий не обнаружилось. Вдобавок, поскольку географические координаты Императорского дворца были под строжайшим запретом, никто не мог перенестись туда посредством деремата, не прибегая к специальным услугам государственных компаний.

Только человек, овладевший мысленным путешествием, человек-исток, заклятый враг Гипонероса, мог пробраться в зал для конфидентов, не подняв тревоги. Из уже выявленных людей-истоков, помимо четырех крио из епископского дворца, тутталки Оники, ее сына Тау Фраима и оранжанина Тиксу Оти, Гаркот знал только о двоих: о Жеке Ат-Скине, ребенке с Ут-Гена, и о махди Шари из Гимлаев, последнем потомке народа америндов. Кто-то предупредил их, что настоящие коды хранит при себе сенешаль — вероятно, осгоритка, горничная Патриса де Блоренаара: она входила в подпольную сеть, и полицейские слышали, как она что-то кричала, прежде чем они ее застрелили.

Гаркот немедленно прекратил безуспешные попытки ментального взлома. К огромному неудовольствию прочих придворных он отключился от сьера д’Ариоста посреди тирады последнего, чтобы улучить время на анализ вероятностей и выбрать наиболее эффективное решение. Дичь сама пришла и бросилась в пасть волку, и на этот раз он не даст ей ускользнуть.

Затянувшееся молчание сенешаля заинтриговало Шари. Сьер д’Ариоста истолковал это безмолвие как приглашение развить тему; польщенный неожиданным интересом второго лица империи Ангов и одержимый настоящим недержанием слов, он сыпал дальше пустыми фразами, как будто продолжительность речи была важнее ее содержания.

Шари обнаружил, что холодные дергающиеся щупальца от его мозга убрались, и подметил в полутьме капюшона энергичные пламенеющие проблески. Интуиция подсказывала, что скаит о чем-то догадался, что он искусственно затягивает беседу с придворным, чтобы выиграть время и подготовить ответный ход. Судорожная давка мотала махди, как корабль в самом центре звездной бури.

Шари решил, что прождал уже слишком долго. Украдкой вытирая ладони о ткань облегана, он мысленно проиграл последовательность движений, которые ему предстояло повторить. В голове у него мелькнули образы Оники и Тау Фраима, и его решимость окрепла. Он призвал антру и подготовился дематериализоваться при малейшей тревоге. У Шари появилось отчетливейшее ощущение, словно он раздваивается, покидает собственное тело и глядит на себя со стороны. Поблекли все окружающие его звуки, формы и цвета, словно он полностью отделялся от мира.

Махди толкнул плечом сьера д’Ариоста с такой силой, что придворный потерял равновесие, рухнул на своих ближайших соседей и увлек их за собой на пол. Затем, сделав небольшой шаг в сторону, Шари оказался перед скаитом и ухватил капюшон его бурнуса за низ.

Здание сотрясла еще одна серия взрывов. На пьедесталы криоконсервации посыпалась густая едкая пыль. Бои разгорелись сразу в нескольких местах епископского дворца, и, судя по все более близкому треску, по все более едким запахам, разносящимся по наполнившейся углеродными газами атмосфере, имперские силы, с их превосходством в численности и вооружении, взламывали одну за другой всевозможные линии обороны, подготовленные осгоритами «Луны Рок».

— Чего вы еще ждете, Ваше Святейшество? — завопил Адаман Муралл. — Волнобойного луча в сердце? Пока полицейские вас арестуют и доставят в чрезвычайный трибунал?

Влажная пудра на его лице смешалась с пылью и превратилась в грязную густую маску.

— Я не часто бываю заодно с этим грязным кастратишкой, но должен признать, что тут он прав! — вмешался Мальтус Хактар. — Коридоры, ведущие к мастерским, могут в любой момент попасть в руки нападающих.

— Еще раз назовете меня кастратом, господин садовник, и я вам самому мошонку оторву! — взорвался экзарх.

Двое мужчин скрестили взгляды, злобно поедая глазами друг друга сквозь вихри пыли. Ярость взрывов задула сенсорные светошары, и жалкий рассеянный свет, все еще падающий от настенных бра, не мог рассеять мрака.

Муффий вклинился между экзархом и главным садовником и поочередно строго взглянул на них.

— Сейчас не время терять самообладание! Вы подаете очень скверный пример нашему юному другу. Уходите немедленно, если хотите, но сделайте это с достоинством!

На Жека, прислонившегося к саркофагу Йелли, и на самого напал неимоверный ужас, но он прилагал сверхчеловеческие усилия, чтобы этого не показать. От непрерывных взрывов, грохота оружия, воплей и явных признаков продвижения вражеских армий по дворцовым галереям, вместе с отсутствием Шари и чувством собственной беспомощности над замороженным телом Йелли, отчаяние и страх все росли.

— Я не останусь в этом бедламе ни на секунду! — прорычал Адаман Муралл. — Дерематы в ремонтной мастерской уже запрограммированы, так?

— Все, что вам нужно сделать — это закрыть дверцу и нажать кнопку переноса, Адаман, — подтвердил муффий. — Встретимся в условленном месте.

Экзарх решительно направился к выходу. Стены и потолок затряслись долгой дрожью от продолжительного взрыва, похожего на гром в грозу. Через щель в дверном проеме хлынул поток пыли. Адаман Муралл обернулся и уставился на Барофиля Двадцать пятого полу-насмешливым, полу-извиняющимся взглядом. Жек решил, что экзарх определенно похож на горгулий с анжорских храмов религии H-прим.

— Если хотите снова увидеться со мной, Ваше Святейшество, вам нужно следовать за мной…

Он закутался в накидку и вышел. Звук его шагов быстро потерялся за стаккато волнобоев и криками бойцов.

— Вы можете присоединиться к нему, Мальтус. Вам не обязательно оставаться со мной.

Бледная улыбка озарила суровое лицо шеф-садовника. Он поднял руку над головой и ткнул указательным пальцем в потолок:

— А Двадцать четвертый, Ваше Святейшество, с ним что поделать? Он приглядывает за мной сверху, и мне как-то не хочется, чтобы он надрал мне задницу, когда я ступлю через порог вечности.

— Вы были очень привязаны к моему предшественнику, верно?

Черные глаза осгорита затуманились от чувств:

— Он, хоть и церковник, был мне как отец, Ваше Святейшество…

Жек уперся лбом в стекло саркофага и уставился на невозмутимое лицо Йелль, тускло освещенное падающими искоса лучиками настенного бра. Махди советовал ему сохранять уверенность, а сам еще не появлялся, и только взгляд на девочку не давал анжорцу окончательно утратить надежду.