Даль-цвет. Том 1. Охра

Глава 2

— Дело в том, — произнёс старик, глядя на меня снизу вверх, — что я получил послание из далёкого прошлого.

— Да вы издеваетесь, — буркнул я, опять сев на стул.

— Сейчас поясню. Весной я перелистал один из своих альбомов с набросками — старый, из студенческих времён. Я был на третьем курсе тогда, рисовал охотно… И многие зарисовки сделаны как раз в кампусе. Территория там обширная, есть укромные уголки… И вот на чистой странице спустя полвека вдруг проявилась надпись моей рукой: «Проверить третий межевой столб»…

— Пока не пойму, в чём драма. Может, та надпись была давно, вы просто забыли.

— Нет, к сожалению. Этот альбом я помню, и никаких пометок там не было. Кроме того, написано с применением эффектора…

— Это как?

— Магической краской, если выражаться вульгарно, — ответил дед. — Это очень странно. Такая краска стоит недёшево. И делать ею пометки — всё равно что прикуривать от крупной банкноты… К тому же на территории Академии нет третьего межевого столба… Это древние мегалиты, они считаются памятниками культуры… Находятся как раз в кампусе, но их там два, а не три…

— Ну, если даже и так. Ерунда какая-то…

Разговор утомлял меня уже не на шутку. Головокружение ощутимо усилилось, мысли путались, а голос собеседника звучал глухо, будто сквозь вату.

— Это не ерунда, — возразил старик. — Поверьте мне на слово, из ума я ещё не выжил… Похоже, мне подчистили память…

— У вас так могут?

— Официально — нет, но у лордов много секретов. А если вспомнить другие странности, с которыми я столкнулся тогда, во время учёбы… У меня давно было подозрение, что вокруг Академии творится что-то неладное, но я это списывал на привычную грызню лордов… Не хватало зацепки, но вот теперь я, кажется, её получил…

— Да ладно вам, Финиан, — отмахнулся я раздражённо. — Ну, предположим, была действительно разборка аристократов или типа того. Теперь-то какая разница? Полвека прошло, вы сами сказали…

— Разница есть! — приподнявшись, каркнул он с неожиданной злостью. — Принципиальная разница, колоссальная! Из Академии Красок я выпустился крепким середнячком, солидным ремесленником. Звёзд с неба не хватал, но имел все шансы на денежную работу в столице… Предложения были, но…

Его вновь оставили силы, и он откинулся на подушку. Продолжил тише:

— В столице у меня не сложилось. Срывались выгодные контракты, на которые я рассчитывал… А одно влиятельное лицо намекнуло мне недвусмысленно, что специалисты моего уровня более востребованы в провинции… В итоге я уехал-таки… И моя невеста уехала со мной вместе, хотя она-то была талантлива в самом высоком смысле… Все были тогда уверены, что она продолжит учёбу, по углублённой программе для самых лучших… И сам я тоже предлагал ей остаться на этот дополнительный курс, но она даже слушать не захотела… Решимости ей было не занимать…

— Ну, и дальше что? — спросил я. — В провинции жилось плохо?

— Не шиковали, но и не бедствовали. Хуже было другое — моя жена тосковала, хоть и не признавалась в открытую… Несколько раз я делал попытки вернуться-таки в столицу, но передо мной как будто выставили барьер. Я списывал это на невезенье, на стечение обстоятельств. Теперь, однако, всё это предстаёт в ином свете… Надпись в альбоме дала толчок, и мелкие детали, которые я забыл за давностью лет, теперь вспоминаются и складываются в неприглядный узор… Вне всяких сомнений — я, будучи студентом, перешёл кому-то дорогу, и за это меня загнали в болото… Пустили жизнь под откос… Поэтому повторяю — разница есть… Жаль только, зацепку я получил так поздно, когда уже растратил все силы…

— Ясно, — сказал я, чтобы сказать хоть что-то.

Мне было всё труднее следить за его рассказом. Звуки вокруг меня искажались, со зрением тоже происходила непонятная хрень — краски выцветали, а в углах комнаты мерещилась туманная взвесь.

— У вас начинается Серая лихорадка, — сказал старик. — После первого перехода приступ может быть сильным, но вы ещё молодой, поэтому справитесь… У меня приступ будет в сравнительно лёгкой форме — но я физически дряхл, и это проблема… Поэтому я так торопился вам рассказать…

Он схватил меня за предплечье и, сделав усилие, произнёс почти без запинки:

— Когда придёте в себя, подпишите грамоту о наследовании. Она подготовлена. Поезжайте в столицу, станьте студентом. Найдите третий межевой столб. Сообщите мне, если я к тому времени буду жив… Если нет, то…

Дед замолчал, запнувшись на полуслове.

Пальцы его разжались, рука безвольно упала и свесилась с дивана. Глаза закрылись. Он продолжал дышать, но впал в забытьё.

Я сидел, уставившись на него, и не мог понять, что мне делать дальше. Перед глазами плыли серые пятна. Сквозь эту муть доносился голос, что-то втолковывал — надоедливый, как комар.

На минуту в голове просветлело, и я сообразил — это Флендрик мне объясняет, что наверху есть комната для меня. Кое-как я встал и пошёл за ним. Вскарабкался по ступенькам, едва не перевалившись через перила. Держась за стену и отдуваясь, доковылял до нужной двери.

Флендрик тут же смылся, спеша к хозяину.

Я снял куртку, стащил ботинки, сев на кровать. Взгляд упал на тумбочку, там лежали три книги. Верхняя была тонкая, в переплёте с яркой картинкой — цветные кубики с буквами, фрукты, рыжая кошка. Азбука, вероятно, но алфавит был мне незнаком.

Какое-то время я таращился на букварь, пытаясь поймать какую-то мысль, которая от меня ускользала. И наконец поймал-таки.

Флендрик говорил со мной не по-русски, но я его понимал.

И постфактум ко мне пришло осознание, как всё это сработало.

Когда я переступил границу между мирами, на меня как будто налипла неощутимая паутина. Она была сплетена из тончайших смысловых нитей, которые (как бы дико это ни прозвучало) сопрягались с той информацией, что хранилась у меня в голове. В этом сопряжении перестраивались нейронные связи, в доли секунды формировались новые лингвистические шаблоны…

И вот теперь, когда я представил себе эту картину, мне окончательно поплохело.

Сознание, пискнув жалобно, отключилось — или, точнее, перешло в режим полусна. Я лежал ничком на кровати, вокруг клубился серый туман, а в нём, как водоросли на дне, колыхались цепочки символов, свивались во что-то трудноопределимое и вновь расцеплялись. Мебель и стены теряли цвет, взамен обретая неестественную контрастность. Лишь постепенно цвет возвращался, чтобы всё повторилось.

Меня бросало то в жар, то в холод, я потерял счёт времени. Лишь однажды, очнувшись, понял, что вокруг уже глубокая ночь. Луна заглядывала в окно, а на тумбочке появилась стеклянная бутылка с водой — Флендрик постарался, наверное. Жадно выхлебав половину, я вновь упал на подушку.

Серая лихорадка отступила к полудню.

Я на ватных ногах добрался до санузла — тот, к счастью, имелся в доме, несколько архаичный, но всё же функциональный. Ванна без душа, два крана (один с холодной водой, а другой с горячей), ватерклозет.

Остаток дня я проспал уже без кошмаров, и следующую ночь тоже.

Проснувшись утром, почувствовал зверский голод и спустился на кухню. Флендрик в ответ на моё приветствие что-то буркнул угрюмо, но всё-таки поставил передо мной тарелку с холодным мясом. И объяснил, что хозяин всё ещё борется с лихорадкой, а местный доктор, заходивший вчера под вечер, не хочет давать прогнозов.

Я смёл с тарелки еду и вернулся в комнату.

Взял букварь, заглянул в него осторожно.

Вроде бы вся грамматика нового языка уже разместилась у меня в голове, и базовая лексика тоже, но детская книжка действовала как якорь и успокаивала. Я листал её, ощущая, как мысли приходят в норму.

Письменность поначалу давалась с некоторым трудом. Но через четверть часа я уже читал по складам, а вскоре смог написать на листе бумаге карандашом простенькую фразу из середины азбуки: «Кот любит сметану».

Из своей комнаты я перешёл в кабинет хозяина, раз уж тот разрешил мне. Шкафы были заполнены книгами солидного вида, письменный стол впечатлял размерами.

На столешнице лежал лист бумаги, очень плотный и гладкий. Печать казалась рельефной, почти стереоскопической. Краска-эффектор, видимо, как выразился хозяин. Цвет — лиловый, как хозяйский перстень.

Да, дед не обманул — в документе значилось, что я получаю титул лорда-наследника и соответствующие имущественные права. На листе лежала стильная авторучка с колпачком — бери, дескать, и подписывай.

Я задумчиво поскрёб подбородок, на котором пробивалась щетина.

Если рассуждать беспристрастно, старик мне делал царский подарок. Мне выпадал грандиозный шанс, особенно по сравнению с тем, что я имел до сих пор.

Но я, во-первых, терпеть не мог, когда кто-то принимал решение за меня.

А во-вторых, пословицу про бесплатный сыр сочинили не просто так.

С другой стороны, дед честно признался, что Академия — тот ещё гадючник, где слишком бойким провинциалам могут дать по сопатке. Ну, в смысле, приложить магией. Ещё до того, как мы перешли сюда, он предупреждал — работа рискованная…

В любом случае, требовалось проверить и остальные его слова.

Я вышел из кабинета и нашёл мастерскую.

Это оказалась не очень большая комната с полукруглым стеклянным эркером. Она была заполнена ярким предполуденным светом, а из мебели там имелся только мольберт с холстом, на котором изображался город.

Если точнее, это был даже не мольберт, а громадная реечная конструкция с рычажками, позволяющими двигать картину вверх или вниз. Картина имела метра два в высоту и столько же в ширину.

Я долго её разглядывал, пребывая в недоумении.

Да, город имел некоторое сходство с областным центром, где я окончил свой институт. Угадывались панельные новостройки и машины на улицах. Но это не походило на рисунок с натуры — скорее уж, на фантазию по мотивам. Или на попытку сделать иллюстрацию с чьих-то слов.

Картина, насколько я мог судить, была написана тушью — достаточно выразительная, но схематичная, чёрно-белая, без особых полутонов. И лишь редкими вкраплениями присутствовал цвет, опять же лиловый — так была окрашена легковушка, похожая на старую «волгу», едущая по улице, а также полоска неба над горизонтом, поздневечерняя.

Краска местами смазалась и поблёкла, из-за чего казалось, что полотно заляпано. Дед не соврал и тут — картина была испорчена, непригодна для перехода. Сколько я ни всматривался в неё, не чувствовал ни малейшего отклика.

В мастерскую заглянул Флендрик и без приязни сообщил мне:

— Хозяин пришёл в себя. Просит вас зайти.

Дед всё так же лежал в гостиной на первом этаже, которая временно выполняла функцию спальни. Он был укрыт одеялом. Лицо осунулась, глаза глубоко запали, а кожа выглядела землистой.

При моём появлении он не выказал особых эмоций. Произнёс ровно:

— Здравствуйте, Вячеслав. Как у вас дела? Самочувствие?

— Спасибо, — сказал я. — Вроде бы оклемался, усваиваю язык. Смотрел вашу мастерскую и кабинет. Прочёл ту бумагу, что вы оставили.

— Но пока не подписали, насколько я понимаю?

— Нет. А вы, может, передумали, за эти два дня? Больше не хотите таких наследников? Ну, значит, повезло вам.

Он бледно усмехнулся:

— Не передумал. Вылазка к вам была правильным решением. Я не зря потратил последние крохи дара. Не помер даже от лихорадки, как видите… Но, если откровенно, сейчас я чувствую лишь апатию. Злость — и та притупилась…

— Слушайте, — сказал я, — у вас же тут есть полиция? Почему вы с ней не связались, если уверены, что вам незаконно подтёрли память? Раз уж у вас теперь появились конкретные подозрения.

— Но нет доказательств. Запись в альбоме никто не примет всерьёз, тем более — полвека спустя. Отсутствует состав преступления, есть только фантазии сумасшедшего старика — так решит любой здравомыслящий полицейский…

— А сами вы почему не поехали в этот кампус? Вы же выпускник, вас должны пустить. Или нет?

— Да, меня пропустят. Но гостям запрещается применять эффекторы на территории Академии. А без них тайник не найти, если он действительно существует.

Мы помолчали, а затем он сказал спокойно:

— Я понимаю — моя затея выглядят авантюрой, истерическим всплеском. Жестом отчаяния, если начистоту. Сейчас, после болезни, я вижу это с особенной ясностью… Разумеется, я не могу принудить вас к шпионажу в кампусе. Мой план в этом смысле… гм… излишне самонадеян. Давайте пока оставим его за скобками. Прошу только об одном — не выбрасывайте из головы мой рассказ. Вспомните о нём, если тоже столкнётесь на факультете с чем-то необъяснимым, а дальше действуйте по обстоятельствам… Что же до остального… Да, я и вправду буду доволен, если в вашем лице получу наследника. И вы тоже будете в выигрыше…

Дед предостерегающе поднял руку, чтобы я не перебивал:

— Да-да, Вячеслав, я знаю ваши возражения наперёд. И вы совершенно правы — я перетащил вас сюда без вашего согласия. Что ж, ещё раз прошу прощения. Но этот переход просто не состоялся бы, если бы вам подсознательно не хотелось выйти за грань обыденности. Я не взял бы кого попало, поймите… Теперь вы — здесь, и у вас есть дар, примите это как факт. Через двое суток отсюда вылетит рейсовый дирижабль в столицу — на нём вы как раз успеете к поступлению…

Тут я, не удержавшись, хмыкнул:

— Я только сегодня буковки выучил, про ваш мир ничего не знаю. Маловато для первокурсника, вам не кажется?

— Вот и используйте те два дня, что остались. У вас есть очень серьёзный козырь. Переход извне в наш базовый мир форсирует восприятие у пришельца. Ваша способность усваивать информацию выросла на порядок, проверьте сами… И это, кстати, одна из причин того, что я искал наследника там, за гранью. Вы сможете, если будет необходимость, противостоять даже сильным лордам — но вам надо развить свой дар, раскрыть его должным образом…

— Гм, — задумался я. — А в других династиях нет пришельцев? Чтобы усилиться за их счёт и всех забороть?

Старик посмотрел на меня с иронией:

— Другие династии опираются на кровные узы. Родители инвестируют, образно выражаясь, в своих детей, а не в чужаков.

— Ну, в принципе, да, логично.

— Одарённые, — добавил старик, — изредка рождаются и в обычных семьях. Здесь, в нашем мире, я имею в виду. Но их сразу прибирают к рукам влиятельные аристократы, лорды высшего круга. Приближают к себе. Наследниками не делают, зато вводят в клан… Без патронажа лордов остаются только немногие из простых одарённых, десять процентов максимум. Но это уже — отдельная тема…

— Короче говоря, все лорды здесь — маги? Ну, в смысле, могут использовать суперкраски?

— Если коротко — да. Природные пигменты для красок — тоже собственность лордов. Три главных пигмента — киноварь, охра и лазурит. А три главных цвета соответственно — красный, жёлтый и синий. Мой лиловый, к примеру, уже менее важен. Его можно получить, смешав синий с красным… Но лучше почитайте об этом в книгах у вас на тумбочке, я их подобрал специально. В запасе два дня, напомню. Надеюсь, примете правильное решение…

Утомившись, он смежил веки.

Мне же осталось лишь подняться к себе и взяться за книги.

Утверждение старика, что моя восприимчивость к информации возросла, оказалось преуменьшением. То, что со мной творилось теперь, напоминало жор — только поглощались не съестные припасы, а информационные. Мой разум жадно заглатывал факты, цифры, взаимосвязи — и требовал ещё.

Если не считать азбуки, на тумбочке обнаружился свод законов с пояснением социальной структуры, а также политико-географический справочник с краткими сведениями об экономике.

В стране был индустриальный капитализм, но с феодальным налётом — так я определил это для себя.

Лорды контролировали магическую инфраструктуру в своих краях, но не являлись правителями. Административные функции выполняли губернаторы. Было и центральное правительство с канцлером во главе. Имелись также промышленники-магнаты, не связанные с добычей пигментов. Они зачастую были богаче лордов, но всё равно считались простолюдинами.

Короче говоря, входить в список лордов было престижно и круто, хоть и не означало прямую власть. Самым же знатным аристократом считался так называемый лорд-арбитр, имевший дворец в столице.

В географическом справочнике я отыскал Вересковую Гряду, приткнувшуюся на краю континента, в юго-восточной части. Причём кроме обычного вереска здесь рос и особый, из которого добывали краситель. Но его было совсем мало, и в этом смысле область считалась бедной.

А континент был, кстати, единственный на планете, зато большой.

Я читал до позднего вечера, потом сделал перерыв, а с утра продолжил.

Следующим вечером старик вновь прислал Флендрика за мной.

— Итак, Вячеслав, время на исходе. Как вы намерены поступить?