Даль-цвет. Том 1. Охра

Глава 24

Мы с Илсой стояли перед готовым рисунком. Тот был прикреплён кнопками к стружечной доске на стене, на уровне человеческого роста. Краска уже подсохла.

На почтовый ящик, который меня интересовал, даль-цвет был нанесён густо, а на соседние — лишь отдельными мазками. Илса проделала это мастерски — не было ощущения, что краску пытаются сэкономить, но при этом становилось понятно, что все дверцы имеют один и тот же оттенок.

В руках я держал открытку, купленную на местном почтамте. Обложка выглядела нейтрально — без надписей, с нарисованной вазой, в которой стояли астры. На обратной стороне вверху имелись пустые строчки, куда я вписал родительский адрес. Мелким шрифтом в углу указывалось название типографии, но Илса его замаскировала чернильной кляксой, как и логотип местной почты.

А на свободном поле внизу я нацарапал послание. Так и так, мол, аспирантуру бросил, потому что подвернулась оказия, вахтовая работа далеко за Уралом. Платят отлично, но со связью проблемы. Вот разве что открытку получилось отправить. Задержусь здесь надолго, а пока поздравляю с наступающим праздником.

Без обратного адреса, разумеется.

— Ладно, — сказал я, сосредоточиваясь, — поехали.

Я в упор смотрел на картину, на тот участок, который был закрашен лиловой краской. На нарисованную жестяную ячейку с номером.

Трафаретные цифры на тонкой дверце…

Круглый замок с узкой прорезью для ключа, тусклый блик от лампочки…

Грязная штукатурка над ящиками, царапины…

Сколько раз я видел всё это прежде? Сколько раз доставал оттуда «Советский спорт», а изредка, с предвкушением — журнал «Вокруг света»?

Не сосчитать…

Все остальные ящики теперь тоже стали лиловыми. Горизонтальные щели для писем и газет наполнились глубиной, в них скопилась темень. Стылый сквозняк коснулся лица, и я почувствовал запах пыли.

Передо мной была уже не бумага, а прямоугольная прореха в пространстве.

Форточка в другую реальность.

Стараясь не растерять концентрацию, я медленно поднял руку и сунул её в проём.

Промелькнула мысль — интересно, а как всё это смотрится из подъезда, с той стороны? С лестничной площадки, к примеру? Рука высовывается из пустоты?

Воздух в проёме казался вязким, упругим, словно вода.

Открытка коснулась ящика, я вставил её в горизонтальный паз — и коротким движением втолкнул внутрь.

Она упала туда беззвучно. Я осторожно вытянул из форточки руку и шумно выдохнул. Холодный сквозняк развеялся, а рисунок вновь стал бумажным.

Илса захлопала в ладоши. Я, наклонившись к ней, поцеловал в щёку:

— Ну, я же говорил — ты классная художница.

— Хоть это и нескромно, — улыбнулась она, — но я с тобой согласна. Буду теперь увереннее. И, знаешь, со стороны это смотрится совершенно сюрреалистично, когда картина протаивает…

Плюхнувшись на топчан, я перевёл дыхание. Картина тем временем выцветала и покрывалась желтоватыми пятнами, как будто с момента её использования прошли долгие годы, даже десятилетия. Лиловая краска совершенно поблёкла, высохла и потрескалась. Слои шелушились.

— Жаль, что она так быстро пришла в негодность, — вздохнула Илса. — Для новичка я справилась хорошо, но всё-таки недостаточно технично, наверное…

— Может быть, — кивнул я. — Но это не главное. Мой мир слишком далёк от вашего, коэффициент сходства низкий. Так мне объяснял художник, который сделал первую дверь. Старший лорд из клана, где я теперь состою. С этой дверью он провозился почти полгода. Ну, у него-то и дар слабее, он на универсальном факультете учился полвека тому назад.

— Ты мне расскажешь про свой мир?

— Да, если хочешь. Он и географически, кстати, отличается очень сильно, у нас там пять обитаемых континентов, две сотни стран.

— А ты у себя в стране занимал высокое положение? Был аристократом?

Мне стало смешно:

— Нет, Илса, прости, я чистопородный простолюдин. Хотя у нас и сословий официально нет. Всем рулила партия, но год назад её запретили…

— Не совсем понимаю.

— В двух словах не расскажешь. Но да, недавно у нас сменилась политическая система. И даже флаг поменялся — один спустили, другой подняли, вот как раз год назад… А вообще, забавно — старик, который меня сюда притащил, при знакомстве тоже спрашивал про политику. Я вот думаю — для чего? Проверял, похоже, способен ли я вообще оперировать такими понятиями. Чтобы наследник хоть как-то мог оценить расклад на общегосударственном уровне…

— Не знаю, как ему видятся твои достижения, но я очень рада, что ты теперь — у нас в Академии. И вообще, без тебя было бы скучнее.

— Действительно.

Мы ещё долго с ней разговаривали. Илса расспрашивала, я отвечал — как жил до прибытия сюда и чем занимался. Рассказал ей, как выглядят у нас города и какие технические штуковины у нас есть. Ей больше всего понравилось про орбитальные станции и про домашние телевизоры.

— Значит, тот пейзаж с ветряком, — сказала она, — мог бы стать проходом в твой мир, если бы я его рисовала в нужном масштабе?

— Нет, с ним всё сложнее. Во-первых, я тебе описывал не конкретную местность, а некий собирательный образ из кино. А во-вторых, ты нарисовала не совсем то, что я себе представлял. И если бы дверь открылась, то не в мой мир, а в какой-то другой, про который раньше никто не слышал. Хотя машины там немного напоминают те, что ездили в моём мире лет двадцать-тридцать назад.

— Это любопытно. — Илса задумалась. — А мои новые рисунки, где техника другая? С вокзалом, аэродромом?

— Там ещё интереснее, — хмыкнул я. — Так могли бы изобразить будущее старые фантасты из моего мира. Причём фантасты из разных стран и разных эпох. Если будешь и дальше окучивать эту тему, останусь твоим фанатом.

— Я как раз размышляю — надо ли продолжать? Да, пара рисунков получилась неплохо, в них есть намёк на реалистичность. Но всё-таки транспорт у меня там выглядит сомнительно, как мне кажется…

— Футуристичные паровозы — реализуемы в металле, по-моему. А вот с самолётами — да, перебор, пожалуй. Слишком уж они у тебя огромные. Но я не технарь, не могу привести тебе конструкторские расчёты.

— Это, кстати, идея, — сказала Илса. — Показать мои рисунки тому, кто разбирается в технике не только практически, но и теоретически. Жаль, что у меня нет таких знакомых.

— У меня тоже. Хотя постой…

Вспомнился мой попутчик Рэнди, с которым мы прилетели с юга на цеппелине. Он вроде говорил, что у себя в универе изучает прикладную механику. Адресами мы обменялись, но так и не встретились ни разу с тех пор. Слишком я замотался тут с мегалитами, бизнес-планами и дуэлями…

— Есть такой человек, — сказал я. — Хорошо, что напомнила.

— Ты в этом мире всего три месяца, — с улыбкой сказала Илса, — а я уже — восемнадцать лет, с самого рождения. Но у тебя, по-моему, больше знакомых, чем у меня.

— Ну, так получилось.

И через пару дней, когда у меня нашлось свободное время после обеда, я взял такси и поехал в гости.

Доходный дом, где жил Рэнди, выглядел респектабельно — гладкая кирпичная кладка, вишнёво-красная, широкие окна, гранитное крыльцо под навесом. Я, собственно, и сам в последнее время неоднократно задумывался — а не снять ли квартиру за пределами кампуса? Надоела уже общага. От переезда меня удерживала, главным образом, лень. Сейчас мне требовалась пара минут, чтобы добраться от места жительства до места учёбы. А так пришлось бы ездить на транспорте — пусть даже на личном, если куплю машину…

Рэнди, открыв мне, удивлённо уставился:

— Вячеслав? Совершенно не ожидал, если честно.

— Не отвлекаю?

— Нет-нет, я просто сижу с домашним заданием.

На столе у него громоздились книги, лежала логарифмическая линейка и толстая тетрадь, где страницы были испещрены какими-то формулами. Опасливо покосившись на всё это, я поинтересовался:

— Ну, как дела?

— Спасибо, — сказал Рэнди, — неплохо. Учёба нравится, но она достаточно сложная. Отнимает почти всё время.

— А с однокурсниками как отношения?

— Ну, в общем-то, ровные, — пожал он плечами. — Но большинство здесь всё-таки из столицы или из ближайших окрестностей. На их фоне я — слишком явный провинциал. Это не означает, конечно, что все смотрят свысока. Но какой-то особой дружбы у меня ни с кем не сложилось.

— Всё с тобой ясно, — сказал я. — Предлагаю слегка расширить твой круг общения, пока ты тут не закис. А заодно хочу корыстно попользоваться твоими техническими мозгами. Так что готовься к интеграции в аристократические круги.

— Не совсем тебя понимаю, — сказал Рэнди осторожно. — И звучит это, честно говоря, не слишком заманчиво. Общения с аристократами мне хватило и в сентябре.

— На этот счёт не волнуйся. Аристократы будут хорошие, без рэкетирских замашек. Тебе понравится.

Мы с ним потрепались ещё некоторое время. Рэнди усмехнулся:

— Да, кстати, я тебя осенью вспоминал. Заглянул в «Деловой курьер», а там объявление — следопыт предлагает съёмку домов за деньги. И я почему-то сразу подумал — твоя идея. Такой странный способ заработка никому бы, наверное, больше в голову не пришёл.

— Ну, странный — не странный, а в двадцать тысяч с каждого заказа имею. Сейчас, правда, обращаются редко. Во-первых, дорого, а во-вторых, всё в снегу — хозяева домов понимают, что снимать неудобно. Бывают, конечно, особняки, которые зимой смотрятся даже круче, но это исключение.

Через несколько дней я познакомил Рэнди с Илсой и Бойдом. Встретились в кофейне недалеко от университета.

Сам я пришёл с Шианой, чтобы слегка понизить концентрацию лордов на единицу площади. Поначалу Рэнди чувствовал себя скованно, но вскоре освоился. Илса показала ему рисунки, и он высказал некоторые технические соображения.

— Слушай, Илса, — сказал я, — а почему к вашему факультету на постоянной основе не прикрепили каких-нибудь технарей-экспертов? Чтобы они оценивали конструкторские решения и давали по шапке тем, кто слишком увлёкся?

— Это довольно тонкий момент, — пояснила Илса. — Чтобы открыть двери в новый мир, важна интуиция и фантазия. Именно они первичны в моей профессии. Поэтому первые полгода мы рисовали почти без ограничений. Наставница изучала наш стиль, а её рекомендации были чисто ремесленные — как правильнее делать штриховку, выстраивать перспективу и прочее в том же духе. Только потом она стала давать советы по содержанию. Вот мне, например, посоветовала поработать с кем-нибудь в паре. В общем, нашу фантазию подстегнули, потенциал проверили, а во втором полугодии всё будет уже конкретнее.

— В смысле?

— Будем делать рисунки-двери в уже разведанные миры, опираясь на фотографии. Практического смысла это не имеет, конечно, но пригодится для тренировки. Курсовая работа — дверь именно в такой мир. А вот на следующий год нам уже расскажут подробнее о машинах, но только в общих чертах. Иначе есть риск, что мы начнём слишком стремиться к реалистичности в рамках современной науки, будем на этом зацикливаться и заглушим фантазию. Академия ведь существует не первый год, подходы менялись, результаты оценивались. В итоге решили, что оптимальный метод — так, как сейчас.

— Гм, хитро.

— Ага, — подтвердила Илса. — Нужен баланс между натуралистичностью и фантазией. Причём каждый студент нащупывает этот баланс по-своему, а наставник подсказывает. Конкретно в моём случае оказалось, что консультации по машинам полезны уже сейчас, на раннем этапе. Воображение слишком буйное.

— А полноценную дверь когда вам разрешат сделать? В какой-нибудь совсем новый мир, ещё не открытый?

— На третьем курсе. Это у нас и будет дипломная работа.

Зима набирала силу — трещал мороз, налетали метели с севера.

Мы слушали лекции, разглядывали фотоматериалы из соседних миров, работали с тренажёрами, и я чувствовал, что преодолевать границу между реальностями становится легче. Декан подчёркивал — если тренироваться правильно, то к концу учебного года побочные эффекты сойдут на нет.

А моё расследование насчёт мегалитов забуксовало. Намёков на то, где спрятана суперкраска, больше не попадалось, и не случалось подозрительных инцидентов. Мои оппоненты, кем бы они ни были, впали в зимнюю спячку — и я в роли сыщика-аматёра тоже, за компанию с ними.

Дни складывались в недели, те превращались в месяцы.

Илса рисовала активно — в основном то, что требовалось по учебной программе, но и сценки с людьми появлялись у неё регулярно, в том же мультяшном стиле.

Наступил март, если считать по календарю из родного мира. Особых изменений в погоде я поначалу не уловил, и только к весеннему равноденствию побежали ручьи, а солнце выглянуло смелее.

Начало нового календарного года, привязанное как раз к равноденствию, народ здесь отметил дружно. Были гуляния, которые мне напомнили масленицу, разве что без блинов и сгоревших чучел. Температура к этому дню уже выкарабкалась из минуса, а на тротуарах даже подсох асфальт. Мы прогулялись, а вечером полюбовались на фейерверки.

Пришла весна.

Деревья на улицах вспенились белым цветом, переоделись в зелень. Тепло вернулось — а вместе с ним и мои заказы.

Я сфотографировал (по старой цене) два дома, которые осенью смотрелись невыгодно, а теперь показали себя отлично, во всей красе, встроившись в весенние декорации. Ещё трое крупных дельцов связались со мной, заказали фотки. Эту работу я выполнил уже по новым расценкам.

Бродить по улицам теперь было приятно, и я ещё раз обошёл точки, где в старину, по моим расчётам, стояли межевые столбы, помеченные красками. Лазурит и ярь-медянка сюрпризов не принесли — да, собственно, сами точки были и не видны, поскольку их теперь скрывали дома.

А вот увидев скверик, где раньше был пятый столб, я остановился и замер.

Когда я заглядывал сюда поздней осенью, все листья с кустов уже облетели, пейзаж казался безликим. Я толком и не понял, какие это растения. Сейчас, однако, всё выглядело иначе.

Цвела сирень.

Причём цвела именно на том месте, где прежде мог стоять мегалит.

Нет, эта сирень была не магическая, а обыкновенная. Но всё-таки трудно было бы выдумать более явный указатель.

Итак, рядом с Академий — пять опорных точек, как в букве «w». И пять красок-подсказок: охра, киноварь, ярь-медянка, лазурит и сирень.

Теперь у меня практически не осталось сомнений, что я на верном пути.

Да, это межа. Осталось найти ещё одну точку, где залегает суперпигмент.

Но новых зацепок не было, и опять отвлекла учёба — сессия приближалась.

Декан сказал нам:

— Группа в этом году подобралась достаточно сильная, это радует. Тренировки прошли успешно, и объявляю официально — все здесь присутствующие допущены к экзаменационному испытанию.

Сделав паузу, он обвёл нас взглядом:

— Как мы уже не раз обговаривали, задание будет не слишком сложным. Но в этот раз — без всяких тренажёров. Вы перейдёте в один из исследованных миров, и дверь за вашей спиной закроется. Вы окажетесь в чужом городе. Вам необходимо сориентироваться на месте, найти некое сооружение и сфотографировать его. После этого вы вернётесь, используя снимок-реверс, заранее подготовленный. По возвращении вам надо сдать плёнку экзаменаторам. Её здесь проявят, напечатают фотографию — и если она соответствует следопытским стандартам, то экзамен вы сдали.

— А если нет? — спросил Кэмден.

— Вам дадут ещё две попытки. Если вы их провалите тоже, то будете отчислены.

— А в какой именно мир вы нас отправляете?

— Это вы узнаете на экзамене. Но, естественно, мир хорошо изучен и достаточно безопасен. Вылазка ведь учебная. Её смысл — проверить, как вы открываете переходы и делаете следопытские снимки, а подвергать вас риску никто не будет.

На этом предварительный инструктаж завершился.

Оставшиеся дни промелькнули быстро.

Накануне экзамена Илса с Бруммером пожелали удачи Уне, Бойду и мне. А следующим утром все десять первокурсников-следопытов собрались перед экзаменационной аудиторией.

Окна в коридоре было распахнуты — погода царила летняя, хотя астрономически лето ещё не наступило, до солнцестояния осталось несколько дней.

В аудиторию нас приглашали по одному, причём не в алфавитном порядке, а по какой-то другой системе. Экзаменуемый заходил, минут пять мы ждали, а затем декан выглядывал в коридор и звал следующего.

Систему я понял ближе к концу, когда в коридоре остались я, Грегори и Кэмден. То есть напоследок экзаменаторы оставили тех, у кого были наилучшие результаты по итогам занятий.

Когда Кэмден скрылся за дверью, Грегори сказал мне:

— Нэсса не ошиблась, оценивая твой потенциал. Жаль, что ты так бездарно его растрачиваешь.

— А по-моему, растрачиваю нормально.

Большее мы не обменялись ни словом.

Грегори пригласили, и некоторое время я маялся в коридоре один.

— Прошу, Вячеслав.

Я переступил порог. Никого из сокурсников в аудитории уже не было — все ушли на ту сторону, через огромную фотографию в рамке. Экзаменаторов было трое — декан, преподаватель стереометрии и незнакомый хмырь с красным перстнем, член попечительского совета.

— Итак, Вячеслав, — произнёс декан, — точка входа для всех одна, но объекты для фотосъёмки разные. Ваш объект — вот в этом конверте.

Я взял у него конверт, и декан спросил:

— Инвентарь при вас?

— Да, при мне.

«Мыльница» была в застёгнутом кармане рубахи, сшитой из грубоватой джинсовой ткани. А за спиной у меня висел тубус в метр длиной, со свёрнутой фотографией-реверсом.

— Если реверс придёт в негодность, — сказал декан, — просто обратитесь в наше консульство на той стороне. Адрес есть в конверте. Вопросы?

— Нет, всё понятно.

— Тогда удачи.

Я подошёл к фотографии. Ландшафт был непримечательный — городская окраина, жилые дома в четыре-пять этажей.

Переход открылся без особых проблем — я сосредоточился, и картинка протаяла, приобрела глубину.

Я шагнул в неё.

И, уже пересекая границу, понял — что-то не так. Пейзаж исказился, смазался, а вместо него проступил другой.