Глава 27

Стало быть, и Кэрол поняла, что мы зашли в тупик! Я был потрясен и, вопреки всякой логике, удивлен. Впрочем, так уж ли это нелогично? Со времени убийства Артура разрыв казался мне возможным, но я не ожидал, что первый шаг сделает Кэрол.

Затем я еще раз перечитал записку. Она была написана решительно, но кончалась-то странно: «Прощай… на какое-то время». Нет, на окончательный разрыв она не настраивалась. Я быстро проверил, что она взяла с софой. Оказалось — только мелочи. Значит, она в любое время может вернуться. Не блеф ли это? Быть может, она только хочет, чтобы я убедился, насколько буду по ней скучать? А что мне будет ее недоставать, я не сомневался… Но если она хотела всего лишь смягчить мое сердце, почему не пустила сначала в ход менее крайние средства: слезы, мольбы, жалобы?

Трудно описать, как мне было тяжело метаться между верой и неверием, между надеждой и отчаянием! Не настал ли момент, думал я, когда мне самому пора на что-то решиться? Быть может, лучше не оставить ей никаких шансов вернуться и возобновить наши бесплодные споры? Можно было признать разрыв свершившимся фактом, отправиться к адвокату и подать на развод. Нельзя быть таким бесхребетным и все время колебаться, убеждал я себя. Нужно подумать о дальнейшей жизни, о своей карьере, наконец. Нужно взять себя в руки. Пора свыкнуться с мыслью, что моему браку пришел конец.

Но в том-то и штука, что свыкнуться с этим я не мог. Остаток вечера я снова провел в раздумьях о случившемся. Обвинение против Фэй казалось обоснованным и убедительным, а версия Кэрол по-прежнему представлялась чистой воды спекуляцией. Если смотреть в корень, в чем она состояла? В том, что некий Эллис находился в нужное время в нужном месте, что он был знаком с местностью, что при желании он мог следить за Рэмсденами, что внешностью и силой он подходил под описание мифического шантажиста, которое составили мы с Кэрол. И все! Глупо рассчитывать, что это кого-то сможет убедить.

Я еще раз попытался вообразить себе шантажиста, решившегося пойти на жестокое двойное убийство только для того, чтобы избежать уличения в преступлении, которое не влечет за собой сурового наказания, но, как ни старался, никакого смысла в этом не находил. Да и что ему угрожало, пусть даже его личность стала бы известна жертве шантажа? Так ли велик был риск разоблачения? Я и сейчас готов был повторить то, что говорил Кэрол: власть шантажиста держится на страхе жертвы перед ним. Разве редки были случаи, когда жертвы шантажа с самого начала знали, кто вымогает с них деньги? Разве что-то менялось от этого? Пусть даже Фэй удалось сфотографировать преступника, что с того? С помощью снимка ей, несомненно, удалось бы самой узнать секрет Артура, но в полицию она — преданная супруга — никогда с этим не побежала бы.

Именно в этот момент меня посетила совершенно новая и неожиданная мысль. Что, если у Артура был секрет, который он хранил именно от Фэй? Что, если он, к примеру, еще в молодые годы имел какие-то неприятности с женщинами? Это не обязательно могло быть преступление, но что-то настолько постыдное и унизительное… В таком случае, я уверен, он бы сделал все, чтобы Фэй никогда не узнала об этом. Ее любовь и уважение были настолько важны для него, что он скорее готов был бы отдать любые деньги, чем поставить это под угрозу.

Да, то была бы совершенно иная ситуация. Как только Фэй, пользуясь снимком, вытянула бы из Артура правду, власть шантажиста над ним была бы безвозвратно утеряна. Более того, Артур, когда ему нечего было бы терять, стал бы для шантажиста опасен, как граната с выдернутой чекой. Следовательно, преступнику нужно было во что бы то ни стало избавиться от фотографии, а сделать это он мог, только убив Фэй. Однако и в этом случае Артуру нечего было бы терять — значит, и его приходилось заставить замолчать. Таким образом, двойное убийство оставалось для шантажиста единственным способом остаться на свободе.

Эта идея захватила меня. В ней было существенное дополнение к версии Кэрол, которая, с моей точки зрения, не объясняла убийства Артура. Сходилось и то, что Артур впервые снял со счета крупную сумму денег только после женитьбы на Фэй.

Да, но правда ли это? Неужели я, как и Кэрол, дал увлечь себя игре воображения?

Я еще раз подумал о том, как вела себя в эти дни Кэрол. Насколько непоколебимой была ее вера в невиновность Фэй! Что ж, в одном я почти не сомневался — она действительно подсознательно знала правду о своей сестре. Если бы только мне самому разобраться, какая это правда! Если бы я только мог проверить ее…

Хотя в каком-то смысле она прошла проверку. В своем желании доказать справедливость своей версии она дошла до крайности — предложила пойти в полицию. Зачем? Если она знала, что ее версия — это чистый вымысел, зачем заводить дело так далеко? Зачем тогда ей нужно было, чтобы полиция обыскала дом Эллиса и обнаружила, что там ничего инкриминирующего нет? Что она собиралась доказать этим мне? Не лучше ли было вовремя остановиться? Впрочем, она не хуже меня могла догадываться, что полиция ничего не предпримет. Так что и это ее предложение вполне могло оказаться не более чем блефом.

Я снова вспомнил о фотографиях. Пропавший снимок действительно мог быть серьезным доказательством, если бы только у меня не было сомнений в Кэрол. Если бы только!..

Мысли вернули меня в тот день в Пепельный Берег… Понятное возбуждение Кэрол… И как искусно подвела она меня к открытию, что одной фотографии не хватает, какими продуманными были ее выводы. Она проделала все четко и умело, как опытный сыщик, потому что знала, что ее нельзя схватить за руку…

Здесь поток моих рассуждений словно на что-то наткнулся. Нельзя схватить за руку? Неужели? А что, если бы я позвонил Бернсу, спросил, пересчитал ли он фотографии, и получил утвердительный отвеет? Что, если бы инспектор с уверенностью сказал бы мне, что снимков было двенадцать — ни больше, ни меньше? Тогда я бы твердо знал, что фото взяла сама Кэрол. Значит, ей самой нужно было сначала позвонить Бернсу и убедиться, что он не помнит, сколько снимков было в конверте. Конечно, ей это было бы нетрудно… Но только она не звонила ему, иначе инспектор непременно упомянул бы об этом в разговоре со мной.

Разумеется, ока могла и рискнуть. Она ведь понимала, что инспектор вряд ли должен был придать значение количеству фотографий. Однако разумно ли было так рисковать? Вероятно, она просто не учла такого варианта, но тогда это единственное, чего не учел ее изощренный ум.

Мои чувства пришли в небывалое смятение. Чаша весов качнулась в пользу Кэрол. Быть может, я с самого начала построил неверный силлогизм. Вдруг он должен был выглядеть так: «Кэрол — прекрасный человек. Фэй в точности похожа на Кэрол. Следовательно, Фэй тоже прекрасный человек».

Я снова подумал об Эллисе. Ясно одно — он единственный другой подозреваемый во всей этой истории. Он, и никто другой. Если бы его удалось исключить, сомнений бы не осталось. Тогда оставалась только Фэй, и моя пытка кончилась бы. Боже, если бы я только знал способ проверить этого человека! Какой-то простой, эффективный и тайный способ определить, виновен он или нет. Такой способ должен существовать. Человек, совесть которого нечиста, всегда уязвим…

Уязвим! Я еще раз произнес это слово, чувствуя, как в моем мозгу возникают очертания совершенно фантастической идеи.

Что, если я попытаюсь шантажировать его!

Загрузка...