Даршан Шри Анандамайи Ма

НА ПУТИ К НОВОЙ ЖИЗНИ

Со времени моей первой встречи с Матерью Ее всегда радостное, простое и успокаивающее выражение лица наложило на мою жизнь такое невыразимое очарование, что даже в разной степени отвлекающих и волнующих моментов, через которые я проходил, я забывал обо всех своих заботах и ​​искушениях. Было только одно всепоглощающее желание — получить частицу Ее Милости. Как восходящие волны океана, мое сердце взрывалось глубоко, день и ночь ревя к Ее стопам и заглушая весь шум мира. Временами, если бы я мог кричать «Ма, Ма» как сумасшедший и проливать слезы о Ней и воспевать Её славу, я бы почувствовал огромное облегчение. Но такие возможности я вряд ли мог получить у себя дома. Когда я увидел в физическом теле Матери различные беспрецедентные бхавы[33], я был поражен радостью и удивлением в Ее присутствии. Перед Ней я чувствовал, что я всего лишь младенец или почти беспомощный, бедный нищий, совершенно негодный сидеть у Ее стоп. На самом деле за всю мою жизнь я никогда не мог сесть в Её присутствии. Я всегда стоял на расстоянии. Каждое утро мне посчастливилось получать первый даршан Ее стоп, потому что очень немногие могли так рано пойти в ашрам. Однажды утром я обнаружил, что Мать сидит одна на одной стороне Своей кровати со всей слабостью ото сна все еще над Ее веками; иногда Ее светлые глаза и милое лицо, казалось, обильно излучали материнскую привязанность и милость ко всем людям; или в других случаях Ее вид на рассвете имел всю безмятежность и изящество прекрасного осеннего утреннего неба, бесконечно яркого и синего, но совершенно изолированного от мирских вещей. Выражение Ее лица постоянно менялось с изменениями в Ее внутренних мыслях и эмоциях. Иногда Она выглядела как пожилая женщина; опять же, среди игривых шуток и громкого смеха радостной девушки, Она внезапно принимала такой серьезный, вдумчивый и решительный взгляд, который вызвал в нас благоговение и страх. В этом состоянии Ее тело принимало такие необычные размеры, лицо Её такое торжественное выражение, что это побуждало нас чувствовать, что всем Её существом овладела Мать Рудрани[34]. В то время Ее дикий смех, Её вращающиеся глаза и движения Ее конечностей сговорились вместе, чтобы вселить ужас в наши сердца. И всё же через некоторое время восстанавливалось Ее естественное выражение радости и сладости.

Тем не менее, всегда я чувствовал такое влечение к Матери, что если бы мне однажды не удалось поехать к Ней, мне стало бы не по себе, и мой ум искал бы самую раннюю возможность получить убежище и отдохнуть у Её стоп. Мне казалось, что Она всегда звала мою душу: «Приди, приди ко мне» и постоянно следила за мной, глазами всегда направленными на моё благополучие.

Много дней я пытался сильной волей вычеркнуть все мысли о Ней, но Она насмехалась над каждой такой моей извращенной попыткой и тем более завладела моим умом и умственными способностями. Я чувствовал себя измученным такими попытками и остался немым и инертным, как кусок глины. Я не мог найти никаких средств, чтобы утолить мою жажду любви Матери. Таким образом я начал слабеть, и мое тело ускорилось к кризису.

Наконец 4 января 1927 года я заболел. В самом начале я стал чувствовать острую боль в области моего сердца. Никакое лекарство не могло помочь мне. Мать пришла ко мне однажды и положила Свою нежную, успокаивающую руку мне на грудь. Все мои боли утихли от прикосновения. Но болезнь продолжала принимать всё более серьезный оборот. Врачи сказали, что у меня развился туберкулез. Несколько дней спустя Мать пришла ко мне однажды ночью, села у кровати и что-то сказала сама. Вскоре после этого я узнал от Матери, что Она сказала этой болезни[35]: «Ты сделала всё, что могла. Остановись с этого момента». С того времени Мать перестала приходить ко мне. В течение последних нескольких месяцев острых страданий мне не повезло увидеть Ее.

Это было необходимо для меня. Острое желание увидеть Мать заставило меня забыть боль из-за болезни, мой ум в те дни кружил вокруг Ее стоп днем ​​и ночью. Она пронизывала всё мое существо как внутренне, так и внешне. Позже мне сообщили, что однажды Мать сказала в Шахбаге, что Она увидела кровь на устах всех людей. Услышав это замечание, Питаджи сразу же пришел ко мне ночью. Меня тогда рвало кровью, и все мои силы были почти потрачены. Во многих случаях Мать направляла меня своими предложениями о лекарстве, задолго до того, как Ее устно информировали об изменениях в моей болезни.

Однажды ночью наступил очень острый кризис. Присутствующие врачи объявили мой случай безнадежным. Было 2 часа ночи. Проливной дождь обрушился с оглушительным шумом. Собаки лаяли, чтобы сделать мрак еще страшнее. Я начал видеть ужасные видения, все волосы на моем теле встали дыбом. В то время я увидел так же ясно, как среди бела дня, что Мать сидит с правой стороны моей подушки. Мной овладело удивление. До того, как закончилось первое удивление, я обнаружил, что Мать провела руками мне по голове. Это было так успокаивающе. В одно мгновение я погрузился в глубокий сон.

С того дня, в течение примерно восьми-десяти месяцев, пока я лежал в постели, я всегда чувствовал, что Мать сидит на моей кровати возле подушки с очень спокойным и безмятежным лицом и не передаст меня смерти.

Иногда, когда в течение нескольких часов я не мог выносить боль от кашля, сопровождаемого сплёвыванием крови, я повторял имя Матери, и вскоре интенсивность боли исчезала.

Во время моей болезни Мать попросила Брахмачари Йогеша на один год поехать в Западную Индию и жить только на милостыню без каких-либо постоянных жилищ. Возможно, это было предназначено, чтобы отвести некоторые из моих страданий.

После нескольких месяцев болезни, когда я занимал правительственный дом недалеко от Шахбага, Мать уехала в Хардвар, чтобы посетить Кумбха-Мелу. У моей болезни был второй рецидив, и в Ришикеш отправили телеграмму Матери. Но Она не приехала. Позже я узнал, что, когда Питаджи беспокоился обо мне, Она сказала ему: «Я видела, как Джйотиш лежит у меня на коленях, совершенно не заботясь о своей болезни».

Приблизительно после пяти месяцев лечения я хотел проверить, сколько сил я приобрел благодаря медицинским умениям. Я попытался пройти несколько шагов, прислонившись к стене комнаты. Напряжение этого вызвало обильную рвоту кровью в тот же вечер. Когда доктор был проинформирован, он оставил инструкции обитателям моего дома, что я должен лежать на кровати.

Через четыре или пять дней Мать вернулась в Дакку и пришла ко мне. Она спросила: «Как ты себя чувствуешь сейчас?» Я сказал: «Сейчас у меня не так много боли, но я чувствую себя очень неудобно из-за того, что долго не принимал холодную ванну». Это был месяц вайшакх. Была жара. Мать сидела некоторое время, а затем ушла. На следующий день около часа дня Она снова пришла с Питаджи. В то время все в доме спали. Моя дочь, 11 или 12 лет, которую отправили присматривать за мной, также крепко спала. Мать сказала: «Ты хотел искупаться; если ты увлечен этим, там есть резервуар, иди туда и прими хорошую ванну».

Этот резервуар находился на расстоянии от 50 до 70 метров. Как только я услышал слова Матери, в мое хрупкое тело вселилась новая сила любви и преданности к Ней. Мое тело тогда было всего лишь скелетом. Предупреждение врача не вставать с кровати на мгновение промелькнуло в моей голове и исчезло. В этом состоянии, когда я пытался встать и взять другую набедренную повязку, чтобы надеть ее после ванны, Питаджи тотчас же схватил меня и повел к резервуару. Пол моего дома был выше 1.20 м. над уровнем земли. Я спустился по лестнице и прошел все расстояние. Это был резервный пруд, на его берегу стоял Университетский мусульманский пансионат. Также было размещено уведомление департамента П.В. о том, что его нельзя использовать для купания и стирки. Но в тот день ни одного обитателя в пансионате не было видно. В моем доме тоже все спали; я спустился в резервуар и принял восхитительную ванну. Вернувшись в свои комнаты, я расстелил на линии влажную тряпку, повешенную для сушки белья, и лег на кровать отдыхать.

Не успел я протянуться на кровати, как проснулась моя дочь. Она нашла Мать, сидящую рядом с ней. Когда я шел по лужайке, чтобы принять ванну, многочисленные семена травы колючек любви (чорканта) прилипли к набедренной повязке, которую я носил. Когда мой слуга Кхаген увидел ткань, усеянную этими колючками, его естественным выводом было то, что в полдень я прошел по лужайке. Это было доведено до сведения моей жены, которая показала эту ткань Матери и пожаловалась Ей, что в полдень я ходил по газону против запрета докторов.

Мать начала смеяться, не говоря ни слова. Я был действительно поражен, удивляясь, как я мог пройти по открытой лужайке, чтобы окунуться в резервуаре среди бела дня, совершенно незаметно для кого-либо, и как мне хватило сил выдержать такие усилия. Это был подвиг, выходящий за рамки моего понимания. Через три или четыре месяца, когда я покинул Дакку, чтобы измениться к более здоровому климату, я рассказал об этом Ниранджану. Впоследствии, когда после выздоровления я возобновил свои обязанности в конторе, я сообщил об этом своим врачам, которые полностью дискредитировали эту историю. Моя жена сначала тоже не поверила. Когда я рассказал им полную историю, они наконец-то поверили в это.

Пока болезнь была в полгом разгаре, у меня появилось очень сильное желание поесть отварного риса. Лечащие врачи не позволили бы мне съесть его. Ниранджан обратился к Матери, сказав: «Ма, Джйотиш хочет взять отварного риса; врачи не допустят этого. Если он умрет, у нас будет одно большое горе, что мы не сможем удовлетворить его желание перед его смертью». Мать засмеялась и сказала: «Если Джйотиш хочет его, ему нужно дать рис. Через несколько дней Питаджи принёс из Шахбага вареного риса и накормил меня им, но никто этого не заметил.

В те дни Мать приходила повидаться со мной один раз в день. Однажды утром Мать пришла очень рано, и после того, как Она ушла, Брахмачари Камалаканта принес мне несколько цветов чампак. Я с сожалением посмотрел на цветы, потому что в тот день у меня не было возможности предложить их у Её стоп моими руками. Днем Кулада Бабу принес мне прекрасную розу. Та же самая болезненная мысль повторилась. Роза хранилась на столе рядом с цветами чампак. Что такие милые цветы не могли быть поставлены у стоп Матери, меня очень разочаровало. Как раз в это время Мать неожиданно вошла в мою комнату, подошла к столу и стояла, склоняясь влево. Она довольно рассеянно смотрела на меня три или четыре минуты, а затем ушла. Я думал, что Мать взяла цветы. Роза отсутствовала. На следующий день, когда Она пришла, я спросил об этом. Она сказала: «Я не совсем знаю, что я взяла, но я, должно быть, что-то взяла отсюда. Я пошла в дом заминдара Дханкора и дала что-то женщине там; затем я пошла в дом заместителя магистрата, где болела женщина, и я тоже кое-что там оставила». После этого я узнал, что в первом доме Она дала розу, а во втором — цветок чампака. Больная женщина скоро поправилась.

В связи с этим Мать сказала: «Сильное стремление к Божественному является ядром всякого поклонения, всякой молитвы. В нашем сердце лежат вечные источники божественной силы, и в наших усилиях лежат корни всех творческих, консервативных и разрушительных побуждений Бытия».

Я только что вспомнил о другом инциденте. Во время моей болезни Питаджи предписал, чтобы каждый день рисовый прасад присылали мне из Шахбага; но он предлагался около 2 часов дня, и прасад доходил до моего дома гораздо позже. Все в моем доме были раздражены тем, что меня так поздно ждет прасад. В определенный день у меня дома была некоторая негативная критика всей договоренности. Это причинило мне столько боли, что я почувствовал, что нет необходимости приносить прасад в мой дом перед лицом такого отвращения и критики среди членов моей семьи. Прошёл день; было 2 часа ночи. Никакого прасада от Шахбага не было. Мне пришло в голову, что мое нежелание иметь прасад с таким большим количеством проблем, скорее всего, было причиной прекращения соглашения. Я плакал и плакал на своей кровати, и прасад прибыл через полчаса. Я узнал, что Мать только что встала с постели и приказала: «Идите скорее, несите Джйотишу прасад». Позже мне дали понять, что когда в течение предыдущего полудня у Матери попросили разрешение отправить прасад как обычно, Она сказала: «Нет». Таким образом, практика отправки была прервана. В связи с этим Мать сказала: «Я ничего не делаю по собственной воле; ты смеешься и плачешь согласно своим импульсам, и твои желания исполняются».

Во время моей болезни я отправился для разнообразия в Виндхьячал. Я случайно встретил Мать в Калькутте и попросил Её поехать туда. Она не согласилась. Добравшись до Виндхьячала, я провел всю ночь, рыдая о Ней. Всего один день спустя Мать и Питаджи прибыли туда.

В связи с этим Мать отметила: «Цель всех религиозных практик состоит в том, чтобы сублимировать все эгоистические импульсы и дать им единое направление к Божественному. Как только эго перестанет функционировать, своё место займёт «Вечное Ты».

Из Виндхьячала я отправился в Чунар. Мать тоже пошла туда. Однажды Она сказала: «Разве ты часто не идешь гулять?» Я ответил: «Я слишком слаб, чтобы двигаться. Как я могу?» На следующий рассвет Она взяла меня с собой на прогулку. По плоских равнинах, а также по невысоким холмам мы прошли пять-шесть миль и вернулись в 11 часов утра. Спускаясь, я чувствовал себя очень слабым и едва мог идти. Мать обернулась и сказала: «Наш дом не за горами». Через десять минут на маленькой полосе неожиданно появился Экка[36]; в противном случае нам пришлось бы пройти еще одну милю, чтобы добраться до кареты. Я боялся, что сильное напряжение из-за такой длинной прогулки может усугубить мою болезнь. Но ничего такого не случилось.

Через некоторое время Мать сказала: «И в этом обыденном мире, и в духовной сфере, терпение — венец жизни».

На небольшом расстоянии от моего дома, Питаджи, Мать и я сидели на лужайке. Мать сказала, что Она хотела бы искупаться водой из колодца возле форта. Она начала настаивать на этом, как маленькое дитя. Я сказал: «Позволь мне позвать слугу». Она ответила: «Нет, ты не должен». Я был озадачен. В этих местах люди заканчивают черпать воду из колодцев до захода солнца. Мне было жаль, что я не смогу исполнить желания Матери. Но, к моему удивлению, у колодца появился человек с фонарем, чтобы набрать воды. Его уговорили достать воду для ванны Матери.

Мать сказала: «Всё, что ты ищешь, может быть получено при условии, что жажда объекта твоего желания пронизывает каждую клеточку твоего существа».

Во время моей болезни я провел несколько дней в Гиридихе. Однажды я очень обеспокоился о Матери, но обнаружил, к своему удивлению, что Мать со всей своей группой прибыла на следующее утро.

После этого изменения я вернулся в Калькутту. Мои врачи посоветовали мне провести оставшиеся несколько дней моей жизни в каком-нибудь здоровом месте. Даже тогда, когда я кашлял, была кровь.

Мать приказала: «Возвращайся к своему столу в конторе и продолжай там свои обязанности». Я пошел в Дакку, и Питаджи с Матерью пошли со мной в кабинет и вернулись, усадив меня в моё кресло.

В то время господин Финлоу был директором сельскохозяйственного департамента, а также моим начальником. Он любил и очень уважал меня. Он сказал мне: «Делай как можно больше работы в конторе, остальное отправляй на мой стол». Он спросил: «Ну, просто расскажи мне, как ты выздоровел от этой болезни?» Я сказал в ответ: «Именно благодаря милости Матаджи, которая живет там в Рамна ашраме. Она не давала мне лекарств, хотя я следовал рецепту доктора, Её милосердие было моим единственным спасением». Он сказал: «Среди наших людей также слышны подобные случаи. Я верю тому, что ты говоришь».

Однажды вечером ко мне пришел мой старый сосед, около 80 лет, по имени Шьяма Чаран Мукхерджи. Когда разговор перешел на Мать, я сказал: «Только благодаря Ее милости я оказался еще жив». Он выпалил: «Может ли кто-нибудь по милости жить дольше, чем предопределенный промежуток?» В ходе этой беседы он внезапно замолчал и через несколько секунд ушел. На следующее утро он вернулся, чтобы сказать: «Ты знаешь, почему я так резко покинул твой дом? Когда мы говорили о Матери, я обнаружил на спинке твоего стула овальный яркий свет, подобный солнечному. В то время была тьма снаружи и не было света в комнате. Я осмотрелся и не смог проследить источник такого света в тот час, поэтому я решил обдумать это явление, прежде чем рассказать тебе об этом. После тщательного размышления я пришел к убеждению, что всё возможно по милости святого человека. Действительно, Она всё время защищала тебя».

Через несколько месяцев после первого знакомства с Матерью Ниранджан сказал Ей в Шахбаге: «Ма, мы очень часто думаем, что после того, как откроется твой ашрам, и я, и Джйотиш будем жить там как брахмачари во время нашего следующего рождения». Мать посмотрела на меня и спросила: «Почему ты молчишь? Разве ты не сможешь сделать это даже в этом теле?»

Примерно через три или четыре года, когда я возобновил свои обязанности после выздоровления, Мать напомнила мне о вышеупомянутом разговоре и сказала: «Просто подумай, как ты пережил свое перерождение». Затем Мать взяла золотую цепочку со Своей шеи и надела на мою, говоря: «С этого дня и впредь знай наверняка, что ты брахмачари и что ты испытал перерождение».

Маленькая хижина, восемь на пять с половиной локтей, с верандами со всех сторон, которые я создал в ашраме, согласно моим собственным представлениям, использовалась Матерью. Она ложилась на две длинные веранды с обеих сторон. Она сказала мне, что я был одним из санньяси, который жил на этом месте, и место, которое я неосознанно выбрал для строительства хижины для Матери, было тем самым местом, где я провел свою жизнь во время своего предыдущего рождения.

Я чувствую, что мне повезло найти физическое тело Матери, покоящееся в том самом месте, где я продолжал свою садхану во время моего предыдущего существования. Вероятно, моя карма направила к такой линии поведения; потому что когда я впервые увидел Мать, Она показалась мне воплощающей в себе всех богов и богинь, и я почувствовал, что Она была моей главной Богиней на протяжении всей серии моих предыдущих рождений.

С конца 1929 года в течение полных трех лет я очень рано утром приходил в Рамну с желанием увидеться с Ней первым. Для этого я вставал с постели в 2 часа ночи, заканчивал свои обычные молитвы и поклонения к 4.30 утра, а затем выходил. В определенные дни случилось так, что я перепутал две стрелки своих часов, неправильно понял время и отправился гораздо раньше. Услышав удар часов в каком-то соседнем доме по дороге, я понял, что отправился слишком рано. В этом случае я гулял по полям Рамны или сидел у ворот Рамны Калибари в ожидании рассвета. Я вошел в Ашрам в 5 часов утра и ходил с Матерью по полям, возвращаясь домой в 10.30 или 11 часов утра. В определенные дни я возвращался в 12 часов дня или даже в 1 час дня.

Я никогда не сидел в присутствии Матери. Всё мое тело оставалось прямо с ощущением внутренней радости. Когда кто-то попросил меня сесть, я почувствовал смущение. Мать обычно молчала во время наших утренних туров. Она нарушала молчание только в исключительных случаях. Я обычно следовал по стопам Матери, не говоря ни слова.

Однажды старый адвокат, Бабу Ашвини Кумар Гуха Тхакурта по имени, пришел туда на утреннюю прогулку и сказал Матери: «Я пришел, не для того, чтобы увидеть вас, Мать, но чтобы встретить вашего любимого ягненка и понаблюдать своими глазами, как он приходит к вам так рано каждое утро, независимо от холода, жары или дождя, и как он следует за каждым вашим шагом в безмолвной тишине. Само это зрелище доставляет мне огромное удовольствие». Я сказал ему: «Пожалуйста, благословите меня, чтобы я мог провести остаток своей жизни таким образом». Старик прижал меня к груди и сказал: «Ты уже благословенный человек».

Иногда бывал сильный ливень в ранние часы утра, но я несколько раз замечал, что когда я отправлялся с имени Матери на устах, на какое-то время дождь прекращался, и у меня не было особых проблем добраться до Ее места. В дождливую погоду или в густом зимнем тумане не было никаких препятствий для того, чтобы я ходил с Матерью каждое утро в течение полных трех часов.

Было время, когда индуистско-мусульманские беспорядки были распространены в Дакке. Перед началом вспышки Мать однажды воскликнула: «Ужасно! Чудовищно!» Когда я спросил о значении таких выражений, Она сказала: «По всему городу я слышу дикий крик, плач и вопль». Но даже когда общественная злоба была на самом высоком уровне, я не остановил свои утренние прогулки. Мой сосед Шри Бхавани Прасад Неоги считал меня своим младшим братом. Однажды он предупредил меня, сказав: «Я очень переживаю за тебя, пока ты не вернешься. Ножевые ранения, убийства, нападения — обычное явление дня по всему городу. Уместно ли тебе выходить одному в такой атмосфере?»

Раньше я размышлял о том, что, поскольку Мать ничего не говорила против моих утренних посещений, я не боялся. Поэтому я продолжал обычный режим своей жизни.

Однажды я был на пути в Даккский ашрам. Уличные фонари горели. На улице не было ни одного человека. Я прошел мимо Дак Бунгалоу и прошел еще около 100 ярдов, когда заметил толстяка, завернутого в кусок ткани, скользнувшего из-за махагониевого дерева; он следовал за мной.

Я спросил его, куда он идет; он ответил, что пойдет со мной. Я дал ему знать, что я иду в Рамна ашрам; он сказал, что тоже пойдет туда. Его манера выглядела подозрительной, и я был очень напуган. Внезапно я закричал: «Нет, ты не должен идти со мной!» Сказав это, я быстро зашагал, не глядя ни в какую сторону. Пройдя далеко, я обернулся и обнаружил, что человек стоял неподвижно, как бревно, на месте, где я его оставил. Когда я достиг ашрама, я обнаружил, что Мать стояла у ворот, а Ее любящий пристальный взгляд устремлялся на меня. Я упал к Её стопам и рассказал Ей подробности. Она не сказала ни слова. После этого я узнал, что в том же квартале произошло убийство.