Даун

Пантелеич

Тяжелый поход выдался в этот раз. Но все равно хороший. Обычно ухожу на Урал, а тут решил в Карелию податься. Кто бывал там, говорят, места красивые. Решено, значит. Я – человек на подъем легкий. Решил, рюкзак собрал и пошел. Поездом до Москвы, потом уже и в Петрозаводск.

Москва не понравилась. Куда-то там бегут все. Какие-то. в себе. Каждый на соседей исподлобья поглядывает. Боится, а не удумал ли тот чего. Толкучка жуткая!

Из метро на улицу вышел, мать честная: все вокруг мигает, сверкает! А машин прорва! Как же тут жить-то? Мне все любопытно. Дай огляжусь, думаю.

Остановился, так меня со всех сторон толкать давай. Встал тут, мол, мешаешься. Плюнул на все и снова в метро. До вокзала добрался, а тут и поезд мой. Сел да поехал.

Обратно думал самолетом лететь, да передумал. Поездами оно привычней как-то. Да и с людьми пообщаешься. Страсть как люблю я это дело. В самолете особо и не разговоришься. Там занятые все. А в поезде – пожалуйста. Главное, люди хорошие чтобы попались.

Эти вроде ничего. Внучок с бабушкой. Парнишка только странный какой-то. Меня как увидал, перепугался. Забился в угол купе, глаза распахнул, смотрит. Пригляделся я, смотрю, даун. Оттого и боится. Дауны, они странные люди. Вроде, как мы, а все же другие. Я не про то, что глупее. Другие они, как с планеты другой. У соседа дочка Иришка – тоже даун. Уже двадцать скоро, а до сих пор ребенок. И главное, добрая. Иной раз, бывает, на улице встретишь, так она издалека увидит, смеется, руками машет: как вы, дедушка Вадя? Да со мной внуки так не разговаривают. Все больше по делу. Деловые. Все денег хотят заработать побольше. Так сколько не бейся, всех не заработаешь. А сколько не заработаешь, все мало будет. Плавали, знаем.

А как настроение плохое или чувствуешь неважно себя, так она первая и заметит. «Что с вами, дедушка Вадя? Вам нехорошо?» И улыбается. Как-то, помню, после похорон друга домой шел. Настроение – никакое. А тут она навстречу. «Дедушка Вадя, нельзя таким пьяным ходить». Ну я не выдержал. Сорвался. Словами обругал ее последними. Со стыда утром, думал, провалюсь. Ну чего она такого мне сделала, что наорал на нее? Утром из дома выполз как-то. Нехорошо, мутит.

Смотрю – она. Ведро воды тащит мне, а на шее полотенце накинуто. «Как папка пьяный домой приходит, мамка его с утра водой отпаивает. Дедушка Вадя, давайте я сегодня женой вашей буду?» Ну что ей сказать? Промолчал. Стыдно посмотреть даже. Просто давай воду хлебать. А она мне: «Мамка, как папка воды напьется, полотенцем его бьет и кричит. Дедушка Вадя, сегодня я жена ваша». Расхохотался я тогда: «Бей, – говорю, – дурня старого». Ох она меня полотенцем тем отстегала. «Будешь, – говорит, – пить еще? Будешь?»

Пообещал тогда, что больше не буду. С тех пор и не пью.

Вот и этот сидит, перепугался. Ну я гармонику свою достал, дай, думаю, сыграю. Иришка-то любит, когда я играю. Может, и этому мальцу понравится.

Как начал играть, глаза у него аж загорелись. Гляжу, уже и смотрит на меня по-другому. Чудные вы оба. Что ты, что Иришка. А еще удивил он меня, когда гармонику взял. Сыграть попробовал. Сначала, понятно, ничего не получается. Потом, слушаю, мелодии какие-то выводить начал. Эх, раньше бы его встретить! Кто знает, может, второй Бетховен вырос. Я-то все чьи-то играю мелодии. Те, что выучил когда-то. А он. Он своих навыдумывал! И не просто звуки какие-то. Песни красивые такие, что аж за душу берут! Композитор!

А бабушка его, Надежда Владимировна, душевный человек, оказывается. Все два дня, пока мы ехали, разговаривали с ней. Ох и натерпелась она! Выговориться давно надо было ей, да некому. Все в проблемах своих. А тут я. Душевная женщина, а еще уставшая и одинокая.