Даун

Пантелеич

Все, что осталось дорогого у меня, – гармоника эта да рюкзак. Я сначала обрадовался, когда мальчуган на ней играть начал. Потом, когда выходить им с бабушкой время пришло, понял: нельзя отбирать ее. А жаль как! Уж и не знал что делать. Хоть ты сквозь землю провались!

Бабушка, понятно, говорит ему, что нельзя чужие вещи забирать. Да и он сам понимает. Не глупый. Тянет мне ее, а сам, гляжу, вот-вот расплачется.

Потом прощались. Я ее адрес записал, она – мой. Спишемся. Глядишь, и в гости к ним заеду. Хотя вряд ли. Смотрю на нее и понимаю: не свидимся мы больше. Судьба не сведет. На перроне стояли когда, понял: нельзя так. На мальчонку посмотреть – аж сердце щемит. Уже и проводница зовет: отправляется поезд вот-вот.

Решился-таки! Достал гармонику и в вагон. Не передумать чтобы. А он. он следом побежал. Мячик мне свой тянет. Наверное, тоже много он для него значит. Всю дорогу рядом держал. Я сохраню твой мячик, обязательно!

Что же я, дубина старая, имя-то его не спросил? Иришке рассказал бы.

Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.

Я знаю это место. Оно разное. Светлое или темное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.

Свет!

Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.

Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, отскакивая от него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.

Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится все. Но сейчас не время. Я почувствую, когда придет пора.

– Как зовут-то нас? – В дом вошел здоровенный лохматый дядька. Точь-в-точь как домовенок из мультика! Только гораздо больше и старше.

– Костя, – ответил я.

– Что-то не расслышал. Как бишь тебя? – наклонился он ко мне поближе. – Старый стал совсем, тугой на ухо – страсть!

– Костик, – подсказала ему бабушка.

– Ну будем здоровы, Костик, – улыбнулся дядька. – Меня Михалычем кличут, – он протянул мне ладонь. – Будем знакомы. Бориса сыночек с Юлей-то?

Бабушка грустно кивнула головой.

Это его обряд. Жать руки. Я это понял. Я протянул ему свою ладонь. Он крепко сжал ее и несильно потряс. Хороший обряд! Мне он понравился! Правда.

– А сколько лет-то тебе Костик? – снова спросил Михалыч.

– Девятнадцать, – за меня ответила бабушка.

– Девятнадцать?

– Девятнадцать, – кивнул я.

– Мать честная! Я а все Костик да Костик! Дубина старая! – Михалыч шлепнул себя ладонью по лбу. – Константин, стало быть. Константин Борисович. Никак нельзя в таком возрасте без отчества. Потому как порядок такой. А я – просто Михалыч, – вновь протянул он мне свою ладонь.