Оттерла лица племянников от маркера, сходила с ними погулять, отмыла их от грязи, приготовила ужин, отмыла всех троих от гуаши, которой они рисовали, пока я готовила, оттерла стол и пол в комнате от этой же краски, а потом и ванную, отправила Мишку и Машу читать сказки Алиске, а сама без сил упала на диван.
— Я готова поставить тебе памятник, — устало говорю в трубку сестре, вытягивая ноги.
Еще надо позвонить Васе и извиниться. Чего спрашивается на него сорвалась? Да и вообще за что? Чувствую себя сейчас эгоисткой неблагодарной.
— Что они опять натворили? — вздыхает сестра. — Они обещали вести себя прилично.
— Ну…, - тяну неуверенно, — если так разобраться, то ничего неприличного они не делали. Да ладно, — отмахиваюсь, — не обращай внимания. Просто следить за тремя детьми совсем не просто, не представляю, как ты справляешься.
— Если б не Петя, то я бы сошла с ума, — признается Леська и я по голосу слышу, что она сейчас улыбается.
— Да, да. Я вкурсе, что он у тебя потрясающий, — сестра не устает мне об этом говорить.
У нее интересная логика, мне все уши прожужжала, какой офигенный, но его самого она хвалит крайне редко и каждый раз будто дразнит этим. Говорит, что много хвалить нельзя. У них будто снова медовый месяц. После стольких то лет и стольких проблем… разве такое бывает? Завидую белой завистью.
— У тебя тоже будет тот, кем будешь восхищаться, от взгляда на которого сердце будет пускаться вскачь и я с удовольствием буду слушать, как ты его нахваливаешь, — задорно говорит Леська, на что я моу лишь горько хмыкнуть.
Был уже такой, кем я восхищалась, который поразил меня — собранный, сильный, за которым, как за каменной стеной, рядом с которым можно было наконец расслабиться, не быть постоянно сильной, а просто быть собой. У меня был человек, который показал, что я не одна — ненавязчиво, но настойчиво, который сделал из “я” — “мы”. А итог? Где “мы” сейчас?
— Или такой уже есть? — спокойнее спрашивает сестра. — Слушай, я хотела оставить этот вопрос до беседы не по телефону, но… Вотонвернулся и что ты чувствуешь?
— Без понятия, — отвечаю честно, — у меня нет времени копаться в себе.
Но в груди тяжело, будто положили гирей придавили. Не вдохнуть, не выдохнуть.
— Юль, я уже говорила, но повторюсь, мне не нравится, что ты все три года давишь в себе любые эмоции. Переживать это нормально, злиться, плакать, тоже нормально. Ты должна была пережить, то что произошло.
— Я и пережила.
— Нет. — отрезает жестко Леська. — Пережить — это приехать к родной сестренке, набухаться с ней, по пьяной лавочке забуриться в клуб и оттанцевать себе все ноги, а потом убегать от пристающих к тебе придурков, вернуться уставшей домой, а потом проплакать до утра и уже утром, болея с похмелья и содрагаясь от воспоминаний ночного кутежа, сказать “а пошло оно все”. Практически жить на работе и закидываться снотворным, чтобы спастись от бессонницы это не пережить, это полная хрень.
— Как только вернетесь, сразу сделаем все, как ты и сказала, — обещаю наигранно торжественно и не сдерживаю улыбку. Леська, это Леська.
— Это надо было делать три года назад. Сейчас, когда он приехал, тебе надо пойти к нему и расставить все по местам. Задать, наконец, мучающие вопросы, высказать в лицо, какой он сволочь и гад, и отпустить.
— Да, и выставить себя еще большей дурой? — несдержанно рявкаю на Леську. Вся веселость испаряется. — Ты сама то слышишь, что говоришь? Он объявился через три года, обвиняет меня, а я такая приду и скажу “ты такая сволочь, что бросил и не стал меня слушать. Я тебя так любила, а ты просто выкинул меня из своей жизни. Мне было плохо, мне нужна была твоя поддержка, а ты утешался в объятиях бывшей”. Так надо Лесь? Ему есть до этого дело по твоему?
— Юль… — растерянно шепчет сестра.
— Что, Юль? Вот, что Юль?
— Ты плачешь что ли? — все так же тихо спрашивает Леська.
Прижимаю руки к щекам и понимаю, что, да и правда плачу и голос хрипит. И я такая идиотка. Сижу и реву из-за мужчины, который три года назад поднял меня на облака, а потом от туда швырнул об землю. Я даже не задумывалась, не вспоминала о нем, не скучала, как я думала, а сейчас будто что-то прорвало. Было легче, пока он был на расстоянии от меня.
Все. Хватит. Расследование рано или поздно закончится, он уедет, и все будет по старому.
— Мне пора к детям, Лесь. Извини, — тороплюсь закончить разговор.
— Да, да. Юль, — торопливо говорит сестра, — я чуть не забыла сказать, я купила билет и завтра возвращаюсь. Я собираю вещи уже.
— Стоп. — торможу ее. — А как же терапия? Ее нельзя прерывать.
— Я не прерву ничего значимого. Это всего лишь терапия, а не какое-то лечение. Это просто профилактика и я не в больнице, а в санатории. У врачей уже отпросилась.
Мне не нравится, что Леська из-за меня собирается сорваться посередине курса:
— Ты уверена? Тебе нужно там быть.
— Может и нужно, — вздыхает Леська, — но у тебя проблемы. Я благодарна, что ты даешь возможность мне отдохнуть, но сейчас ты же знаешь, уже нет таких проблем и такие курсы это просто про отдых.
— Ладно, раз ты решила, — не спорю.
Отключаюсь и плетусь к племянникам.
Следующие полчаса собираю бумажки. Как у них чтение книг переросло в аппликацию, я так и не поняла, но спасибо, что не из книжки ее сделали.
Ладно, на самом деле они бы этого не сделали. И маркерами они разрисовали лица тоже не просто. Рисовали маски, увидели ролик, где маркерами рисовали на лицах маски животных, только в чудо ролике не указывали, что маркеры должны быть специальные.
До постели добираюсь уже к полуночи. Вот только кто б мне дал поспать спокойно. Во втором часу ночи подскакиваю от звонка в дверь. Спотыкаясь бегу скорее открывать — не дай бог от звонка дети проснутся, а открыв, застываю — пьяное в хламину нечто стоит на пороге и пытается не упасть.
Зашибись. Кажется, я сегодня снова не посплю.