De Personae / О Личностях. Том I

Н. И. Кротов

Кротов Николай Иванович — генеральный директор АНО «Экономическая летопись», специалист по экономической истории

Просто жизнь моя — манеж,

Ну а вы, мой друг, мне кажется, зритель.

Ю. И. Визбор. Манеж

И комиссары в пыльных шлемах

Склонятся молча надо мной.

Б. Ш. Окуджава. Сентиментальный марш

Существовала такая присказка — «Нельзя выжатую зубную пасту вернуть в тюбик». С жестяным такой фокус не был возможен, с пластиковым тюбиком, пожалуйста.

Принято заявлять, что история не имеет сослагательного наклонения. Свершённого действительно не вернуть. Но история — это наука о граблях, и если мы не будем исследовать альтернативы пережитых нами событий, то будем вновь и вновь наступать на этот русский тренажёр. Рассматривать разные «если бы» да «кабы» нужно не для того, чтобы наказать виновного (или по крайней мере не только для этого), а для того, чтобы повторно не совершать похожие ошибки. «Родовые травмы» человека исследуют, чтобы знать, как лечить их последствия.

Особенно интересно, какое влияние оказывает на происходящее субъективный фактор. Как в критические моменты истории он выходит на первый план.

Я неоднократно писал о том, как создавалась современная банковская система[898], сегодня же давайте посмотрим, как появилась её предшественница 1920‑х годов. Сделаем мы это на примере трёх основных банков того периода: Госбанка, Промбанка и Внешторгбанка.

Госбанк в стране хозяин

Как–то Виктору Владимировичу Геращенко, ещё председателю правления Госбанка СССР, предложили повесить в банке портреты предшественников. Он начал разбираться и убедился, что весь начальный советский период работы Госбанка СССР представляет собой белое пятно!

Печальна судьба многих руководителей главного банка страны. Скажу только, что ни один из них (!) не доработал весь положенный ему срок.

За 90 лет председателями Госбанка СССР, Центрального банка РСФСР, Центрального банка РФ становились 26 человек. Семеро из них были расстреляны, один предусмотрительно попросил политического убежища в Англии, другой оказался членом «антипартийной группировки», ещё один умер во время исполнения обязанностей. Остальных отправляли в отставку без серьёзных для них последствий. Только в 2013 г. председатель Банка России Сергей Михайлович Игнатьев создал прецедент выживаемости.

11 (24) ноября 1917 г. управляющий Государственным банком (с 1914 г.) Иван Павлович Шипов (1865-1920) отказался признать советскую власть и был уволен за саботаж без права на пенсию. С этого началась история банковской системы новой России.

До Госбанка СССР с ноября 1917 г. по январь 1920 г. в составе Наркомата финансов существовал Народный банк РСФСР. Его руководители долго не задерживались на своих постах, судьба их печальна: четверо из шестерых расстреляны, один погиб при невыясненных обстоятельствах, ещё один отделался исключением из партии.

Первым комиссаром по Государственному банку на правах управляющего стал польский дворянин Станислав Станиславович Пестковский (1882-1937). Естественно, революционер, постигающий науки на поселениях и в эмиграции. В 1917 г. он сменил ряд должностей от управляющего делами городского Совета профсоюзов Петрограда до комиссара Главного телеграфа. Видимо, ему было всё равно, чем руководить.

Он сам рассказывал, что, будучи рядовым большевиком, вскоре после октябрьских событий зашёл в поисках какой–либо работы в Смольный: «Я открыл двери в комнату, находящуюся против кабинета Ильича, и вошёл туда… На диване полулежал с утомлённым видом т. Менжинский. Над диваном красовалась надпись: “Народный комиссариат финансов”. Я уселся около Менжинского и вступил с ним в беседу. С самым невинным видом т. Менжинский расспрашивал меня о моём прошлом и полюбопытствовал, чему я учился. Я ответил ему, между прочим, что учился в Лондонском университете, где в числе других наук штудировал и финансовую науку. Менжинский вдруг приподнялся, впился в меня глазами и заявил категорически:

“В таком случае мы вас сделаем управляющим государственным банком”. Через некоторое время он вернулся с бумагой, в которой за подписью Ильича удостоверялось, что я и есть управляющий государственным банком». Банк Пестковский возглавлял два дня — с 11 (24) ноября по 13 (26) ноября 1917 г. В. И. Ленин поставил ему задачу: найти деньги для революции. Средства Пестковский не нашёл, но предложил оформить заём в 5 млн рублей у знакомого польского банкира. За что был тут же уволен. После этого работал в Коминтерне. В 1937 г. репрессирован, расстрелян как польский шпион.

Его сменил другой дворянин, Валериан Валерианович Оболенский (партийный псевдоним Н. Осинский) (1887-1938), с такой же революционной судьбой, но к тому же с экономическим отделением юридического факультета Московского университета за плечами. В середине ноября пришёл в банк с десятком энергичных товарищей и с неограниченными полномочиями. С помощью 50 подписанных, но не заполненных ордеров на арест Оболенский смог добиться того, что не удалось его предшественнику, — ему для нужд Совнаркома были переданы ключи от банковских кладовых и деньги. 23 декабря 1917 г. (5 января 1918 г.) назначен председателем ВСНХ. Его считают отцом автомобилизма и автомобилестроения в Советской России, он стал первым главным редактором журнала «За рулём». Возглавлял в 1926 г. ЦСУ, а с 1932 г. созданное в декабре 1931 г. Центральное управление народно–хозяйственного учёта при Госплане СССР. В 1935 г. стал первым директором Института народного хозяйства (ныне Институт мировой экономики и международных отношений). 13 октября 1937 г. машина террора съела одного из её создателей — В. В. Оболенский был арестован как свидетель по процессу Бухарина–Рыкова, а 1 сентября 1938 г. расстрелян[899]. Колесо репрессий на этом не остановилось. Следователи, которые вели дело Оболенского, — Герзон и Коган — были тоже расстреляны в 1938 и 1939 гг. Как говорилось в материалах о реабилитации, «за фальсификацию следственных дел и применение недозволенных методов в ходе следствия». Председательствовавший на суде армвоенюрист В. В. Ульрих в 1948 г. отделался снятием с работы, понижением в должности до начальника курсов усовершенствования военно–юридического состава Советской армии и вскоре умер.

Далее (с декабря 1917 г.) был Георгий (Юрий) Леонидович Пятаков — человек более известный, ставший в дальнейшем и председателем правления Государственного банка СССР. Поэтому рассказ о нём позже.

Пятакова в марте 1918 г. сменил первый представитель рабочего класса (по крайней мере, по происхождению) Александр Петрович Спунде (1892-1962). Он успел поработать учеником торговой конторы в Риге и управляющим книжным складом, конторщиком в Сибирской торговой компании и счетоводом в Минусинской конторе Русско–Азиатского банка, окончить торговую школу и частные вечерние общеобразовательные курсы. Занимал пост комиссара Государственного банка до июня 1918 г. После этого судьба его ещё раз свяжет с главным банком страны: в 1922-1923 гг. он управляющий Украинским отделением Госбанка в Харькове, а с 1926 по 1930 г. фактически руководит Госбанком СССР, будучи зампредом правления при живущем за границей председателе А. Л. Шейнмане, а позже политическом председателе Г. Л. Пятакове. Одновременно Спунде — член коллегии Наркомфина СССР, член ЦИК и ряда других важных структур. Принимал активное участие в разработке первого пятилетнего плана. Судьба у него не типичная для тех лет. Хотя избежать ссылок и арестов до революции ему не удалось, зато он достаточно благополучно прожил до 1962 г., будучи с 1931 г. на пенсии (был только исключён из партии как «левый коммунист» и активный сторонник Н. И. Бухарина). Не желая оставаться без дела, бывший комиссар Народного банка работал главбухом Сельэлектро, а с 1948 по 1951 г. — кассиром в Мосторге.

За ним был Тихон Иванович Попов (1872-1919), родившийся в семье протоиерея. Это был зрелый человек 48 лет (предшественникам было от 26 до 35 лет), окончивший историко–филологический факультет Харьковского университета. Член РСДРП с 1893 г. Как и В. И. Ленин, карьеру начинал секретарём присяжного поверенного (Ленин был помощником), но, говорят, более успешно — получил известность, защищая социал–демократов на многочисленных политических процессах. Работал агентом Киевского земского общества страхования от огня. В 1913 г. — член «тройки», возглавлявшей газету «Правда». В 1912-1913 гг. получил опыт работы в банке — служил в Торгово–промышленном банке в Петербурге и его московском отделении. Видимо, благодаря этому в качестве главного комиссара–управляющего Московской конторой Государственного банка участвовал в проведении в 1917 г. национализации частных банков.

Главным делом Попова на посту главного комиссара Народного банка РСФСР (в июне–октябре 1918 г.) стала эвакуация в Казань по указанию В. И. Ленина летом 1918 г. части золотого запаса банка, находившегося в Особой кладовой Московской конторы (в Большом Кремлёвском дворце). До этого другая часть золотого запаса банка была уже эвакуирована в Самару. После обострения положения на Восточном фронте Попов поручил Казанскому филиалу Народного банка подготовить ценности к эвакуации, однако вопреки его указаниям красный главком М. А. Муравьёв воспрепятствовал вывозу золота в Нижний Новгород. После сдачи Красной армией Казани и Самары золото попало вначале к белочехам, а затем — к колчаковцам. Рассказы о «золоте Колчака» до сих пор будоражат умы историков и публицистов. Оно же фактически сгубило Т. И. Попова. После того как выяснилось, что золото «пошло по рукам», в октябре 1918 г. Тихона Ивановича сделали крайним и понизили в должности, назначив заместителем главного комиссара Народного банка РСФСР. А в ноябре 1919 г. его направили на подпольную работу в Баку. До места назначения Попов не доехал, в астраханских степях был окружён белогвардейцами и, чтобы не попасть в плен, застрелился. По другой версии, парусник, на котором он плыл в Баку, был настигнут в море белогвардейским кораблём.

Про последнего комиссара Народного банка написаны книги, это была занимательная фигура — Якуб Ганецкий (1879 – 1937) (настоящее имя — Яков Станиславович Фюрстенберг, партийные псевдонимы: Генрих, Куба, Микола и Машинист). Родился в Варшаве в семье промышленника. Учился два семестра на естественном факультете Берлинского университета, затем в университетах Гейдельберга и Цюриха. С 1896 г. — в рядах социал–демократии Королевства Польского. Ближайший соратник Ф. Э. Дзержинского. До Февральской революции 1917 г. в России практически не появлялся. Принимал участие в работе берлинской секции Бунда (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше, России). Именно он в 1914 г. способствовал освобождению В. И. Ленина из австрийской тюрьмы и его переезду в Швейцарию, а после Февральской революции участвовал в организации возвращения В. И. Ленина и других российских социал–демократов в Россию в так называемом запломбированном немецком вагоне. Его имя тесно связано с именем известного демона революции Александра Львовича Парвуса. Ганецкий был исполнительным директором экспортно–импортной фирмы «Фабиан Клингслянд» в Стокгольме, а Парвус — её основателем. Наконец, он особо доверенное лицо Ленина, через которого якобы Германия финансировала большевистскую партию.

А. Ф. Керенский в статье «Парвус — Ленин — Ганецкий» (журнал «Новая Россия», Париж) писал: «Временное правительство точно установило, что денежные дела Ганецкого с Парвусом имели своё продолжение в Петербурге, в Сибирском банке, где на счету на имя родственницы Ганецкого, некоей Суменсон, а также небезызвестного Козловского хранились очень большие денежные суммы, которые через Ниа–банк[900] в Стокгольме переправлялись из Берлина при посредничестве всё того же Ганецкого…»

В Россию он вернулся после Октябрьской революции и сразу был назначен помощником главного комиссара Государственного банка. Связи Ганецкого с Германией и Парвусом стали причиной партийного разбирательства в РСДРП(б). В начале 1918 г. Яков Станиславович даже был исключён из партии, но в результате личного вмешательства Ленина восстановлен и в октябре 1918 г. даже стал товарищем (заместителем) главного комиссара Народного банка РСФСР, а в ноябре — и.о. главного комиссара. Видимо, Парвус хорошо научил его считать деньги. На этой должности Ганецкий оставался вплоть до упразднения Банка в январе 1920 г. В конце карьеры с 1932 по 1935 г. руководил Государственным объединением музыки, эстрады и цирка, а в 1935 г. стал директором Музея Революции СССР. В 1937 г. был, естественно, репрессирован и расстрелян.

4октября 1921 г. декретом Совнаркома за подписью В. И. Ленина был учреждён Государственный банк РСФСР. 7 октября того же года декрет утвердила IV сессия ВЦИК. В условиях НЭПа без него было невозможно обойтись. Банк не был самостоятельным, он напрямую подчинялся наркому финансов, его задачей было «способствовать кредитом и прочими банковыми операциями развитию промышленности, сельского хозяйства и товарооборота», а также развитию «правильного денежного обращения».

16 ноября 1921 г. Госбанк начал свою работу. Ему предоставили монопольное право на проведение операций с валютой и валютными ценностями. После появления в октябре 1922 г. твёрдого червонца Госбанк стал также эмиссионным центром — начал выпускать банковские билеты. В отличие от так называемых совзнаков, червонцы «обеспечивались в полном размере устойчивой иностранной валютой, золотом, драгоценными металлами и прочими активами Госбанка». Когда в 1922 г. было разрешено создавать коммерческие банки, Госбанк стал координировать их деятельность.

Первым председателем 13 октября 1921 г. стал Арон Львович Шейнман (1886-1944). Младший ребёнок купца (по другим сведениям, банкира), имевшего также двенадцать дочерей. Как и многие другие дети из богатых еврейских семей, рано увлёкся радикальными идеями переустройства мира. Ещё в 1903 г., обучаясь на «счетовода» в коммерческом училище, он познакомился с большевиками. Желая отвлечь сына от нежелательных связей, отец отправил Арона, служившего тогда банковским конторщиком, учиться за границу, в Швейцарию и Германию, где он имел несчастье встретить Ленина и уже упоминаемого Я. С. Ганецкого.

В канун Октябрьской революции Шейнман возглавляет Совет депутатов армии, флота и рабочих Финляндии, где, по оценке Л. Д. Троцкого, зарекомендовал себя «человеком осторожным и бюрократического склада, но шедшим в то время в ногу…».

В 1918 г. он становится комиссаром финансов Петроградской трудовой коммуны и замнаркомфина РСФСР. Далее можно перечислить множество его различных должностей — ротация в то время была сумасшедшей. До 1921 г. Шейнман поработал и финансовым атташе полпредства в Стокгольме, и членом коллегии Наркомата продовольствия, замнаркомвнешторга, и даже полпредом в меньшевистской Грузии (он сменил на этом посту в сентябре 1920 г. С. М. Кирова).

Следует сказать, что в Скандинавии во время пребывания там нашего героя происходили серьёзные события. В Швеции он знакомится с банкиром Улофом Ашбергом, сотрудничавшим со многими российскими большевиками, в частности с Л. Б. Красиным. Об этом бизнесмене, принявшем участие не в одной крупной финансовой махинации, у нас речь пойдёт дальше. Летом 1922 г. Шейнман, безусловно, помогал своему партнёру Улофу Ашбергу получить концессию на создание Российского коммерческого банка в Москве, преобразованного позже во Внешторгбанк.

А в январе 1919 г. Шейнман возвращается в Москву не совсем добровольно — его вместе с В. В. Воровским, М. М. Литвиновым, М. М. Бородиным и другими большевиками выслали из Швеции.

Арон Львович является одним из главных идеологов и организаторов НЭПа. Во многом по этой причине именно его в июле 1923 г. назначают первым председателем правления Госбанка. Он активно участвует в проведении знаменитой денежной реформы, его подпись стоит на каждом советском червонце.

Будучи директором–распорядителем первого треста в Союзе, Северолеса, я как–то позвонил Шейнману, директору Госбанка, и просил его увеличить размер кредита для этого треста; в зимние месяцы мы тратили все деньги на заготовку леса на экспорт, который начинался лишь с открытием сезона навигации между Россией и Англией, а потому нам до весны всегда нужны были средства. Обращаясь к Шейнману по телефону, я сказал приблизительно следующее:

— Пойдите нам навстречу и дайте нам лишних несколько миллионов аванса под лесные операции.

На это последовал следующий ответ:

— А, вы хотите, чтобы я пошел вам навстречу? Хорошо. Вот вы в Лубянском переулке, а я на Кузнецком. Мы выйдем одновременно и как раз встретимся на Лубянке. Подходит вам это место встречи?[901]

В 1925 г. Шейнман — нарком внутренней торговли, но уже с января следующего года вновь председательствует в Госбанке, являясь одновременно замнаркомфина и членом Совета труда и обороны СССР.

В июле 1928 г. Шейнман получает разрешение Политбюро ЦК ВКП(б) уехать в двухмесячный отпуск в Германию. Оттуда он пишет письмо председателю Совета народных комиссаров (СНК) А. И. Рыкову, в котором жалуется на «довольно паршивое» здоровье, мучительные боли и нехватку денег, а также выражает опасения по поводу своего будущего: «Неполучение указаний от начальства для человека, находящегося в моём юридическом положении, штука весьма неприятная и вряд ли способствующая улучшению моего состояния».

В стране действительно уже началось свёртывание НЭПа и борьба с «правым уклоном». 18 сентября 1928 г. в «Правде» была опубликована статья И. В. Сталина «Коминтерн о борьбе с правыми уклонами». А вскоре на апрельском 1929 г. Пленуме ЦК его лидеров (А. И. Рыкова, Н. И. Бухарина, М. П. Томского) подвергнут резкой критике и уклон будет «разгромлен». Шейнман был, безусловно, близок к этой группе.

А вот воспоминания жены известного деятеля Коминтерна Отто Куусинена Айно. К ним надо относиться с осторожностью, в книге много ошибок, да и, судя по всему, мемуарист плохо различает функции банка и ломбарда. К тому же и с датами у неё нестыковка. Тем не менее…

Помню также скандал с Шейнманом. Правда, история эта не связана с Коминтерном, но она хорошо характеризует то время.

Знатоком финансовых дел считался в середине 20‑х годов товарищ Шейнман, который, по рассказам Отто, был в 1918 г. советником и связным между большевиками и «красными» в Финляндии. Отто считал Шейнмана волшебником в финансовых делах, и неудивительно, что позже, в Москве, тот стал директором Госбанка. На него возлагались большие надежды: надо было придумать, как стабилизировать рубль и улучшить положение с валютой. Шейнман по работе постоянно поддерживал связь с банками и правительствами Европы. <…>

Ленин считал стабилизацию рубля настолько важным моментом, что однажды сказал: «Если мы не сможем стабилизировать нашу валюту, мы обречены на неудачу и провал». Шейнман часто выезжал за границу.

Проработав несколько лет, он в 1927 г. попросил разрешения взять с собой за границу жену и детей. Иначе коллеги на Западе ехидничают, что члены семьи остаются во время его поездок как бы заложниками. Разрешение было получено, семья выехала за границу. Вскоре из Праги пришло письмо, в котором Шейнман сообщал, что никогда, к сожалению, не сможет стабилизировать рубль. Поэтому больше не может возглавлять банк и в Россию не вернётся. Что собирается делать, не сообщил.

Вскрыли сейфы — на это имели право только руководители страны — они были опустошены. Шейнман прихватил всё, имеющее за границей ценность, как рассказывал мне Отто, — всё, что только мог. Парадокс, но правительство вынуждено было молчать, даже в Москве мало кто знал об этой краже.

Шейнман рассчитал верно: западные финансисты и раньше сомневались в кредитоспособности большевиков. Если бы на Западе узнали о размерах кражи, недоверие стало бы ещё больше. Поэтому невозможно было вернуть ни Шейнмана, ни деньги[902].

Исполнявшим обязанности председателя Госбанка на время отпуска сделали А. П. Спунде, о котором уже был разговор. Поскольку уже намечались переговоры об урегулировании финансовых претензий американских банков в обмен на предоставление ими долгосрочных кредитов СССР, 4 августа исполнявший обязанности председателя Госбанка Спунде уведомил вице–президента Chase National Bank о намерении лечившегося в Германии Шейнмана посетить Соединённые Штаты.

20 апреля 1929 г. А. И. Рыков сообщает участникам пленума о решении председателя Госбанка А. Л. Шейнмана не возвращаться в СССР и выходе из рядов ВКП(б). Нарком по военным и морским делам и председатель РВС СССР К. Е. Ворошилов объявляет Шейнмана предателем и, может быть, «больше — вором, потому что он сидел в аппарате Госбанка». В тот же день вышло постановление СНК РСФСР об освобождении Шейнмана от обязанностей председателя Госбанка. Его сменяет Г. Л. Пятаков.

Руководство страны размышляет, что делать. Во–первых, на заграничном счету Шейнмана находились крупные суммы. Во–вторых, фирмы, с которыми непосредственно связан бывший председатель, — Амторг, Аркос — входили в мобилизационную сеть коммерческих предприятий Разведывательного управления РККА за рубежом. Судя по всему, Шейнман хорошо знал все прикрытия советских разведчиков в системе Внешторга и имел прямой доступ к шифрпереписке. Вот, в частности, что говорилось в одном из документов английской S.I.S. (Secret Intelligence Service):

В статье в Daily Mail под названием «Красная Рука в американских выборах» было указано, что г-н Мэтью Уолл (Matthew Woll), исполняющий обязанности пред. дента Национальной гражданской федерации, написал открытое письмо А. Л. Шейнману, ушедшему в отставку председателю советского государственного банка, собирающемуся в Нью–Йорк, чтобы взять на себя руководство Амторгом через сотрудничество с Советским Коммерческим Бюро в США. Г-н Уолл утверждал, что все деньги на коммунистическую деятельность в США поступают через Амторг, и он упомянул Аркос в Лондоне и Пекине как аналогичную помощь в этих двух городах. Он продолжал также: установлено, что под руководством Амторга существует в Америке очень активная советская секретная служба, которая не делает нашей стране ничего хорошего и которая используется в качестве инструмента для подавления русских в Америке путем угроз их семьям и близким, находящимся до сих пор в Poccuи[903].

Шейнман оперативно делает заявление о том, что он не хочет вредить советской власти. А И. В. Сталин пишет полпреду СССР в Германии Н. Н. Крестинскому, что не исключено, что невозвращенцу будет предложена работа за границей. В мае в качестве «цены за молчание» ему предлагают ежемесячную пенсию в 1000 марок.

Скандал в советском банке

Коммунистический суд винит бывшего директора за деморализацию. Аарон Шейнман, бывший директор советского Государственного банка, недавно посетивший США и затем отказавшийся вернуться в Россию, был объявлен судом коммунистической партии, завершившимся 17 августа, «ответственным за скандальную деморализацию, открывшуюся среди сотрудников–коммунистов Госбанка», согласно депеше из Москвы в Еврейское телеграфное агентство[904].

Одновременно наркому внешней и внутренней торговли СССР А. И. Микояну поручают в недельный срок подобрать новую работу бывшему банкиру. Однако решение «о возможности использования Шейнмана на одном из небольших постов за границей» Политбюро ЦК ВКП(б) принимает лишь 1 ноября 1932 г. Тогда же согласовываются условия «вооружённого мира»: Шейнман «освободил хранившиеся на его личном счету секретные фонды, а советское правительство предоставило в его распоряжение определённую сумму отступного». Арону Львовичу доверяют руководство отделением «Интуриста» в Лондоне. Он возглавляет его до начала войны в 1939 г. 23 октября того же года он принимает гражданство Великобритании.

Как известно, между советским правительством и бывшим председателем Госбанка А. Шейнманом после его ухода состоялось соглашение, в силу которого Шейнман обязался не выступать против советского правительства, за что он получал по 150 000 марок в месяц[905].

Ныне жалованье бывшему председателю Госбанка сокращено до 600 марок в месяц. В Москве считают, что за молчание и этой суммы достаточно, а заслугу Шейнмана, по–видимому, мало…[906]

Заканчивал свою жизнь некогда главный банкир Советского Союза кладовщиком на одной из лондонских фабрик. А скончался 22 мая 1944 г. в возрасте 58 лет от рака мозга.

В 1929 г. состоялось «третье пришествие» в главный банк страны Г. Л. Пятакова.

Георгий (Юрий) Леонидович Пятаков (1890-1937) был из непростой семьи крупного владельца сахарного завода в Киевской губернии. Но революционная деятельность и ему не позволила получить высшее образование. Он успел окончить только реальное училище и три курса экономического отделения юридического факультета Петербургского университета.

В октябре 1917 г. Пятаков возглавил Киевский совет рабочих и солдатских депутатов и Военно–революционный комитет. 6 ноября председатель СНК В. И. Ленин вызывает Пятакова в Петроград и назначает помощником главного комиссара Госбанка с правами товарища управляющего, а в декабре — главным комиссаром.

Вместе со своим руководителем В. В. Оболенским Пятаков занимается подавлением саботажа чиновников Государственного банка. Не приняв условия Брестского мирного договора, в феврале 1918 г. он подписывает приказ по Народному банку РСФСР о передаче своих полномочий своему помощнику А. П. Спунде и уезжает на Украину организовывать партизанскую войну против кайзеровских войск.

Через полгода, в октябре 1918 г., СНК вновь назначает Пятакова главным комиссаром Народного банка РСФСР. Но ему вновь не суждено долго поработать на этом посту. Уже через месяц он возвращается на Украину, главным же комиссаром становится его новый помощник, Я. С. Ганецкий.

1920‑е гг. были у Пятакова бурными. В начале за свои действия он получил звание одного из палачей Крыма (так как в конце 1920 г. возглавлял «Чрезвычайную тройку по Крыму»). Успел побывать председателем Центрального правления каменноугольной промышленности Донбасса, начальником Главного управления по топливу, заместителем председателя Госплана и ВСНХ, председателем Главного концессионного комитета, наконец, торгпредом СССР во Франции.

В. И. Ленин в своём «Письме к съезду» писал о Пятакове: «Человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьёзном политическом вопросе»[907].

После смерти Ленина, в 1924 г., Пятаков недальновидно присоединился к Троцкому, выступив против Сталина. Протестовал против введения НЭПа. В 1926-1927 гг. был активным участником троцкистской оппозиции.

После исключения в декабре 1927 г. на XV съезде ВКП(б) из партии как деятеля троцкистской оппозиции раскаялся и уже в следующем году, после покаянного заявления, был в партии восстановлен.

В результате в октябре 1928 г. Пятаков вновь направляется на работу в Госбанк.

Вначале становится заместителем председателя правления, а весной 1929 г. председателем правления. Причиной новой отставки Пятакова в октябре 1930 г. называют неудачи в проведении первого этапа кредитной реформы.

Будучи человеком гибким, 21 августа 1936 г., накануне своего ареста, Георгий Леонидович пишет статью, в которой, приветствуя расстрел Каменева и Зиновьева, в частности, заявляет: «Их надо уничтожить как падаль, заражающую чистый, бодрый воздух советской страны, падаль опасную, могущую причинить смерть нашим вождям».

На процессе «Параллельного антисоветского троцкистского центра» (Г. Я. Сокольников, К. Б. Радек, Л. П. Серебряков, Н. И. Муралов и др.) 23-30 января 1937 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Пятакова к расстрелу.

Пытаясь спасти себя, бывший председатель правления Госбанка, согласно докладу Н. И. Ежова И. В. Сталину, просил предоставить «любую форму реабилитации» и, в частности, «разрешить ему лично расстрелять всех приговорённых к расстрелу по процессу, в том числе и свою бывшую жену».

Следующий руководитель Николай Гаврилович Туманов (1887-1936) так и нс возглавил Госбанк, хотя в 1924-1926 гт. исполнял обязанности председателя правления. После окончания четырёх классов городского училища он работал в частных фирмах и банковских учреждениях родного города Острова Псковской области и в Санкт–Петербурге. В декабре 1917 г. поступил на службу в Госбанк для борьбы с саботажем тамошних чиновников. Видимо, Туманов проявил себя хорошо, потому что уже в январе 1918 г. его назначают управляющим одного из отделений банка в Петрограде, а затем — Народного банка Северной области (1918 – 1919 гг.). В 1920 г. он становится уполномоченным Наркомата финансов РСФСР на Украине.

В октябре 1921 г. Николай Гаврилович — член правления Госбанка РСФСР, в 1923 г. также член коллегии Наркомфина и нарком финансов Закавказской Социалистической Федеративной Советской Республики. Активно участвует в проведении денежной реформы.

В марте 1924 г., как уже говорилось, в Германию уезжает А. Л. Шейнман. Туманов назначается исполняющим обязанности председателя правления Госбанка СССР. Находился он на этой должности до января 1926 г.

Это был важный период в истории Госбанка. Желая поддержать покупательную способность рубля, Банк проводил постоянные валютные интервенции, в результате к началу 1926 г. и без того небольшие золотовалютные резервы страны оказались исчерпанными. В стране тогда была введена вначале монополия на внешнюю торговлю, а затем, в апреле 1926 г., прекращается котировка червонцев на зарубежных биржах, и в июле запрещается вывоз из страны советских денежных знаков и платёжных документов в рублях без особого разрешения. Так начала вводиться государственная валютная монополия, действовавшая до конца 1980‑х гг.

Говорят, что Туманов был сторонником наркома финансов Г. Я. Сокольникова, считавшего, что руководство СССР переоценивает возможности планового ведения народного хозяйства. В декабре 1925 г. на XIV съезде ВКП(б) нарком примкнул к так называемой новой оппозиции и был снят с работы. За ним пошёл Туманов. Забавно, что его сменил всё тот же А. Л. Шейнман, а заместителем председателя правления Госбанка был назначен Г. Л. Пятаков.

Туманов не уходит из банковской системы. С 1931 по 1932 г. он работает председателем правления Банка долгосрочного кредита СССР, а потом управляющим Промышленным банком СССР. Но в 1936 г. его арестовывают, и 3 сентября военная коллегия Верховного суда СССР приговаривает к высшей мере наказания.

Моисей Иосифович Калманович (1888-1937) родился в семье торговца, в 1904 г. вступил в партию социалистов–революционеров, одумался, в 1917 г. присоединившись к РСДРП(б). После революции работает на партийных и хозяйственных должностях в Белоруссии и на Украине. Во время военного коммунизма организует карательные экспедиции по насильственной реквизиции хлеба у крестьян. Видимо, успешно. В 1923 г. Калманович уже нарком продовольствия РСФСР, затем работал в Сахаротресте и Промбанке (1927-1928).

С должности заместителя народного комиссара земледелия его 18 октября 1930 г. назначают председателем правления Госбанка СССР. Моисей Иосифович быстро проявил себя в новой должности (или просто в связи с чистками не хватало кадров), поскольку в ноябре того же года был назначен одновременно заместителем наркома финансов, членом Совета труда и обороны, членом коллегии Наркомата рабоче–крестьянской инспекции и избран кандидатом в члены ЦК ВКП(б).

С периодом руководства Калмановича связана перестройка кредитной системы СССР, проходившая в 1931 и 1932 гг. В первую очередь надо вспомнить принятое 24 января 1931 г. постановление СНК СССР «О мерах улучшения практики кредитной реформы». В ходе реформы укрепляются безналичные расчёты, которые централизуются в Государственном банке. Коммерческое кредитование заменяется прямым банковским кредитованием. Товар теперь оплачивается только при согласии покупателя на принятие продукции (акцепта счёта).

Незадолго до этого, в конце 1930 г., в Госбанке вводится система межфилиальных оборотов (МФО), связавшая между собой все региональные подразделения Госбанка и максимально облегчившая проведение расчётов. Эта система с небольшими изменениями просуществовала почти 60 лет и была для того времени весьма эффективной.

Калманович был освобождён от обязанностей председателя правления и заместителя наркома финансов 4 апреля 1934 г. Его назначают наркомом зерновых и животноводческих совхозов СССР. Снят с этого поста он будет 11 апреля 1937 г., через два месяца его арестуют, приговорят к смертной казни и расстреляют.

Очередной председатель Лев Ефимович Марьясин (1894-1938) после революции был на партийной работе. В 1922 г. становится председателем Центрального совета народного хозяйства (ЦСНХ) ТАССР, поднимал Туркестан. Затем он стал заведующим отделом торговой и финансовой политики Главного экономического управления ВСНХ. С 1925 г. вновь на партийной работе.

Банкиром Лев Ефимович стал после учёбы на экономическом отделении Института красной профессуры. Хватило трёх лет (1928-1930), чтобы быть утверждённым в должности члена правления, а через год — заместителем председателя правления Государственного банка СССР. Наконец в апреле 1934 г. Марьясин — председатель правления Госбанка СССР. По должности он также член Совета труда и обороны (СТО) и заместитель наркома финансов. Занимал он этот пост до июля 1936 г., тогда же был репрессирован.

Летом были арестованы и все заместители председателя правления Госбанка СССР. 10 сентября 1937 г. Марьясин был осуждён Военной коллегией Верховного Суда СССР по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации и 22 августа 1938 г. расстрелян.

Привожу без комментариев рассказ о двух жертвах сталинских репрессий, имеющих отношение к нашему рассказу, (наиболее щепетильным читать не рекомендую!):

Решился поместить эту цитату, так как прежде она была опубликована в книге известного российского общественного деятеля, заместителя председателя Общества «Мемориал» Никиты Васильевича Петрова, впервые изданной в 2002 г. в солидном стенфордском издательстве Hoover Institution Press. Да и российское издательство, переиздавшее книгу, говорит само за себя: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). Серия «История сталинизма». Фонд первого президента России Б. Н. Ельцина.

В конце 20‑х — начале 30‑х годов Ежов пристрастился к пьянству. Позже Зинаида Гликина, давняя подруга Евгении (супруги Ежова) ещё по Гомелю и постоянная гостья её дома, показала на допросе: «Ещё в период 1930 – 1934 гг. я знала, что Ежов систематически пьёт и часто напивается до омерзительного состояния… Ежов не только пьянствовал. Он, наряду с этим, невероятно развратничал и терял облик не только коммуниста, но и человека».

Его <…> собутыльником был Лев Ефимович Марьясин, вместе с Ежовым бывший ещё одним заместителем заведующего орграспредотелом с ноября 1927 г. <…> Имеются свидетельства о том, как Марьясин и Ежов любили убивать время. Напившись пьяными, они устраивали соревнование, кто из них, сняв штаны и сев на корточки, выпуская газы быстрее, сдует горку папиросного пепла с пятикопеечной монеты.

Через Марьясина Ежов познакомился с его шефом Георгием Леонидовичем Пятаковым. С 1928 г. Пятаков был заместителем председателя, а в следующем году — уже председателем правления Госбанка СССР, а затем в 1932 г. он стал заместителем наркома тяжёлой промышленности. На суде в 1940 г. Ежов рассказал о своей обиде на Пятакова:

«Обычно Пятаков, подвыпив, любил издеваться над своими соучастниками. Был случай, когда Пятаков, будучи выпивши, два раза меня кольнул булавкой. Я вскипел и ударил Пятакова по лицу и рассёк ему губу. После этого случая мы поругались и не разговаривали».

Марьясин пытался помирить обоих, но Ежов отказался и, в конце концов, порвал и с Маръясиным. Все эти и другие знакомые Ежова были впоследствии осуждены как «троцкисты» и т. п., а когда в 1939 г. Ежов сам был арестован, его, конечно же, обвинили в контактах с этими «врагами»[908].

Затем руководителями Госбанка последовательно назначались имевшие опыт партийной и хозяйственной (но не банковской!) работы Соломон Лазаревич Кругликов (1936-1937) и Алексей Петрович Гричманов (1937-1938).

Соломон Лазаревич Кругликов (1899-1938). По возрасту смог заняться политической деятельностью только после революции. В 1920-1925 гг. он был политработником в Красной армии. Затем окончил экономическое отделение Института красной профессуры.

После введения Кругликова в 1930 г. в состав Центральной контрольной комиссии (ЦКК) ВКП(б) начинается его хозяйственная карьера. В ноябре того же года переведён на работу в Планово–экономическое управление ВСНХ. Далее ответственная работа в различных наркоматах. Наконец в 1935 г. он уже член ВЦИК. В 1936 г. его назначают председателем правления Госбанка СССР, а также по должности членом СТО и замнаркома финансов.

Кругликов успевает поработать в комиссии под руководством заместителя председателя Совнаркома В. Я. Чубаря. Комиссия разрабатывала проекты постановлений ЦК ВКП(б) и СНК СССР о работе финансово–кредитной системы, в частности, постановление «О мерах улучшения кредитной работы Государственного банка СССР». В нём впервые было предложено ввести очень распространённые позднее способы расчётов: взаимные зачёты и плановые платежи. И что очень важно, впервые было предложено выделить Госбанк из состава Наркомата финансов. Однако, видимо, время для решения этого вопроса тогда ещё не пришло.

Интересная инициатива (реализованная только в 1990‑е гг.) содержалась в другом проекте — организовать государственное казначейство и освободить Госбанк от кассового исполнения госбюджета. Были там и другие революционные инициативы.

Поработать в Госбанке Кругликову пришлось недолго — И сентября 1937 г. он был арестован. 19 марта 1938 г. приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению «в участии в контрреволюционной террористической организации правых, действовавшей в Наркомтяжпроме СССР, проведении вредительской работы и подготовке террористического акта против Ежова». 28 июля 1938 г. он был расстрелян в посёлке Коммунарка Московской области.

Алексей Петрович Гричманов (1986-1939) — судя по всему, самый малограмотный председатель правления. За его плечами была только церковно–приходская школа. Работал рабочим на заводе, грузчиком на вокзале. Война открыла ему перспективы: «вёл революционную пропаганду на румынском фронте. Не единожды избирался членом солдатских комитетов, был делегатом армейского съезда». Он участвовал в установлении советской власти в Одессе и Севастополе, ликвидировал басмачество в Средней Азии. Затем, до 1928 г., занимался политической работой в армии, боролся с контрреволюцией и саботажем в Оренбурге. Таким образом он попадает на работу в центральные партийные и советские органы, входит в ЦКК РКП. Потом вновь практическая работа — участие в ликвидации восстания в Каракалпакии. В 1930-1932 гг. Гричманов уже заместитель заведующего организационно–распределительным отделом ЦК ВКП(б). Потом работа в регионах и, наконец, в 1935 г. — приглашение в центральный аппарат ЦК ВКП(б), с 1936 по 1937 г. Алексей Петрович возглавляет исполнительный комитет Ленинградского областного Совета депутатов трудящихся. В августе 1937 г. его назначают первым заместителем наркома финансов СССР, а 13 сентября 1937 г. — председателем правления Госбанка СССР. Кстати, именно тогда, в 1938 г., Госбанк всё–таки выходит из системы Наркомата финансов, в составе которого он находился с момента своего создания, поэтому Гричманов стал первым из председателей правления Госбанка, которого ввели в состав Совета народных комиссаров СССР (СНК) в ранге министра.

16 июля 1938 г. Гричманов был арестован, приговорён к смертной казни и 25 февраля 1939 г. расстрелян.

Повышение статуса главного банка страны «похоронило» Гричманова, явно не соответствующего должности его руководителя. Теперь требовалось, чтобы председателем правления Госбанка стал политический тяжеловес. И им в 1938 г. стал Николай Александрович Булганин (1895-1975), который одновременно являлся заместителем председателя Совнаркома СССР и членом ЦК ВКП(б). Булганин — слишком известная личность, чтобы пытаться описать его жизнь и деятельность в столь коротком очерке.

Промбанк — надежда промышленности

С объявлением НЭПа в стране возникли специализированные банки: Торгово–промышленный банк (Промбанк) для финансирования промышленности, Банк потребительской кооперации (Покобанк), Электробанк для кредитования электрификации, Российский коммерческий банк (с 1924 г. — Внешторгбанк) для финансирования внешней торговли и Центральный банк коммунального хозяйства и жилищного строительства (Цекомбанк).

Промбанк стал первым в этом ряду. О некоторых его руководителях (Туманове и Калмановиче) я уже рассказал. Сейчас коснусь, пожалуй, самого яркого.

Краснощёков Александр Михайлович

6 апреля 1920 г. Учредительный съезд трудящихся Прибайкалья провозгласил создание Дальневосточной Республики. Первой её столицей стал город Верхнеудинск (ныне — Улан–Уде), но уже в октябре, после разгрома вооружённых сил атамана Семёнова, правительство переехало в Читу. В состав Республики вошли Забайкальская, Амурская, Приморская, Камчатская области и Северный Сахалин, Хабаровский округ. Территория ДВР составляла более 1 млн кв. км — одна двадцатая часть бывшей империи.

Правительство возглавил большевик А. М. Краснощёков. Одновременно он стал и министром иностранных дел республики.

Абрам Моисеевич Краснощёк (так звали героя в детстве) родился в 1880 г. в небольшом еврейском местечке Чернобыль Переяславского повета (уезда) Киевской губернии. В том самом, теперь всем известном! Уже в юности стал заниматься революционной деятельностью на Украине. Пытался поступить в Киеве в университет, репетитором у него был М. С. Урицкий, ставший позже членом ЦК РСДРП(б) и председателем Петроградской ЧК.

Вскоре его арестовывают. Он бежит и переходит на нелегальное положение. В 1902 г. эмигрирует в Германию, затем в САСШ (так тогда называли США). В Нью–Йорке работал портным, маляром, одновременно активно занимаясь партийной и профсоюзной работой, окончил Чикагский университет, где изучал экономику и право, занимался адвокатской практикой, защищал права рабочих. Выиграл, в частности, нашумевшее «хлебное дело», по которому хлебопёки и кондитеры обвинялись в умышленном отравлении крупных банкиров. Основал Рабочий университет. В США познакомился с Л. Д. Троцким, поддержка которого ему на первых порах, безусловно, помогала, а позже погубила.

Сразу после Февральской революции вместе с большой группой эмигрантов отправляется на родину. Летом 1917 г. он уже большевик, занимается подпольной партийной работой на Дальнем Востоке и в Сибири. За его голову японцы назначали крупную награду золотом. Тогда обошлось. Тем не менее он попадает в Иркутскую тюрьму, приговаривается к расстрелу, однако восставшие рабочие в декабре 1919 г. его освобождают. И вот создаётся Дальневосточная Республика. Эго пик карьеры А. М. Краснощёкова.

Могу высказывать только предположения. Краснощёкова учили в Америке, в одной из крупнейших сионистских организаций того времени. Сионизм в начале XX века терпел очень мощные противодействия по всему свету. <…> Идея, которую втаскивает Краснощёков, совершенно очевидна. Это создание определенного анклава американского образа экономического действия за пределами Америки, т. е. здесь (на Дальнем Востоке. — Прим. авт.) находилась своего рода экономическая колония[909].

Тогда же он писал жене: «Если ты встретишь кого–нибудь из американцев, с которыми я здесь встречался, то по их рассказам получишь представление обо мне — сильном, здоровом, как всегда, решительном, таком, какого ты полюбила в давние дни первой революции.

Я продолжаю своё дело, стараясь решить мирным путём, но твёрдой рукой наши трудные проблемы освобождения и перестройки Дальнего Востока на новых основах, построить мир, где благоразумие, практичность, свойственные американскому строителю и исполнителю, должны объединиться и подчиниться идейности, человечности, эмоциональности, но непрактичности русских и создать новую жизнь, новый мир. Мы боролись и победили»[910].

Летом 1920 г. Александр Михайлович первый раз приезжает в Москву для того, чтобы обсудить будущее Дальневосточной Республики.

Однако уже в конце 1921 г. Краснощёков был обвинён в привлечении в правительственную коалицию ряда партий социалистического направления, в частности анархо–синдикалистов, в слишком активной поддержке независимости ДРВ от РСФСР и отозван в Москву. Произошло это после того, как он потерял поддержку влиятельного главкома Народно–революционной армии Дальневосточной Республики Генриха Эйхе[911], смещённого и высланного за пределы Республики. В Москву осенью 1921 г. Краснощёков возвращается в особом вагоне, украшенном Государственным флагом Дальневосточной Республики.

Высланная из США анархистка Эмма Гольдман (тоже прежде эмигрировавшая из России), которую Краснощёков находит в Москве, дала следующий портрет своего коллеги из Рабочего университета:

Он приехал из Сибири в собственном железнодорожном вагоне, привёз с собой многочисленный провиант, собственного повара и пригласил нас на первый настоящий пир в Москве. Краснощёков остался таким же свободным и щедрым человеком, каким был в Штатах <…>. Он уверял, что в его части России царит свобода слова и печати, так что там были все возможности для нашей [анархо] пропаганды. <…> Ему нужна была наша помощь, и мы ему доверяли <…> «А как к свободе слова и печати относится Москва?» — спросила я. Положение в этой далекой стране было иным, а у него были развязаны руки. С ним сотрудничали анархисты, эсеры и даже меньшевики, и он своей деятельностью доказывал, что свобода слова и совместные усилия дают лучший результат[912].

Краснощёкова назначают заместителем народного комиссара финансов РСФСР. В 1922 г. становится инициатором создания и вскоре председателем правления Промбанка СССР. Рассказывают, что он был весьма успешным руководителем банка: в течение неполного 1923 г. ему удалось увеличить капитал Промбанка в 10 раз, значительно увеличился за это время приток американских инвестиций в Россию.

Не исключено, что обвинения против Краснощёкова инициировались людьми из Наркомфина и конкурирующего советского Госбанка; незадолго до своего ареста Краснощёков выступил с предложением, согласно которому Промбанк должен был взять на себя все промышленно–финансовые операции Госбанка. Эффект получился обратным: после суда над Краснощёковым Промбанк подчинили Госбанку[913].

На этой должности он был недолго. 19 сентября следующего года его арестовывают по обвинению в злоупотреблениях: он якобы давал льготные ссуды своему брату Якову, директору предприятия «Американско–российский конструктор», устраивал пьянки и оргии в гостинице «Европейская» в Ленинграде и платил цыганам, развлекавшим компанию, чистым золотом. Плюс к этому пересылал зарплату от Русско–американской индустриальной корпорации (200 долларов в месяц) жене (которая вернулась в США), покупал любовнице цветы и меха на казённые средства, снимал дорогую дачу[914] и содержал не менее трёх лошадей.

Беседовал с Краснощёковым. Вижу, что мы, Политбюро, сделали большую ошибку. Человека, несомненно, умного, энергичного, знающего, опытного, мы задёргали и довели до положения, когда люди готовы всё бросить и бежать, куда глаза глядят. Знает все языки, английский превосходно, в движении с 1896 г. 15 лет в Америке. Начал с маляра. Был директорам школы. Знает коммерцию. Показал себя умным председателем ДВР, где едва ли не он же всё и организовал. Мы его сняли оттуда. Здесь, при полном безвластии в НКФ, посадили в НКФ. Теперь, как раз, когда он лежал больной тифом, его уволили!!! Всё возможное и невозможное сделано нами, чтобы оттолкнуть очень энергичного, умного и ценного работника[915].

Этому процессу прессой уделялось много внимания. В газете «Известия» (3 октября 1923 г.) нарком Рабоче–крестьянской инспекции В. В. Куйбышев заявил, что были установлены «бесспорные факты присвоения Краснощёковым государственных средств, устройства на эти средства безобразных кутежей, использования хозяйственных сумм банка в целях обогащения своих родственников и т. д.».

Арест Краснощёкова был необычен для тех дней — впервые в коррупции обвинили столь высокопоставленного коммуниста. В. В. Куйбышев это особо подчёркивал: «Советская власть и коммунистическая партия будут больше, чем когда–либо, суровой рукой уничтожать уродливые проявления НЭПа и сумеют напомнить успокоившимся на прелестях капиталистического бытия господам, что они живут в рабочем государстве, возглавляемом коммунистической партией».

Судили Краснощёкова в начале марта 1924 г. Вместе с ним осудили его брата Якова и троих работников Промбанка.

Краснощёков получил шесть лет, был лишён гражданских прав сроком на три года. Кроме этого, его исключили из партии. Но, пробыв в Лефортовской тюрьме до ноября 1924 г., Краснощёков по амнистии был освобождён.

В январе 1925 г. его помиловали. Более того, председателю ГПУ Ф. Э. Дзержинскому дали поручение найти Краснощёкову квартиру и работу.

Летом 1926 г. он становится экономистом–консультантом по финансовым вопросам в Главном хлопковом комитете Наркомзёма, в 1926 г. издаёт книгу «Современный американский банк», написанную, кстати, в Лефортове[916].

В предисловии Александр Михайлович отмечал: «Приносим благодарность всем отдельным товарищам и организациям, которые своим содействием дали возможность автору выполнить свою задачу, несмотря на особо неблагоприятные условия, в которых ему пришлось работать». Предисловие, датированное 15 ноября 1924 г., заканчивается загадочной аббревиатурой — Л. И. Москва, расшифровываемой просто: имеется в виду Лефортовский изолятор[917].

Что интересно: 27 января 1923 г. проводится учредительное собрание пайщиков–учредителей Всероссийского кооперативного банка. Краснощёков вводится в его совет! Судя по всему, в это время он находился в тюрьме. Выйдя из заключения, он включился в разработку выращивания лубяных культур. Сотрудничает с Н. И. Вавиловым, говорят, добивается успехов, возглавляет Новлубтрест.

В июле 1937 г. его давнее знакомство с Троцким не прошло даром — он был арестован, осуждён на «10 лет без права переписки» и 25 октября (26 ноября, по другим данным) 1937 г. расстрелян.

С Краснощёковым связана ещё одна интересная история.

Летом 1922 г. Александр Михайлович проживает в городе Пушкино в Подмосковье, и у него возникает роман с любвеобильной Лилей Брик, жившей с Маяковским и своим мужем Осипом на соседней даче.

Лили и Краснощёков были одной из наиболее обсуждаемых любовных пар в Москве; Лили ничего не скрывала, это было бы против её природы и принципов. Но если на сплетни вокруг этого романа она вряд ли обращала внимание, то слухи о растратах, которые начали муссироваться в связи с именем Краснощёкова, не могли её не беспокоить. Учитывая колоссальные суммы денег, которыми распоряжался Краснощёков в качестве директора Промбанка и генерального представителя Российско–американской промышленной корпорации, многим обвинения казались вполне правдоподобными[918].

Во время судебного разбирательства, кстати, в деле Краснощёкова фигурировал и Осип Брик, писавший в качестве юриста устав строительной фирмы Якова Краснощёкова «Американско–российский конструктор». Так что парочка Бриков видимо, успешно раскручивала и банкира.

«Отдельные товарищи», упоминаемые в книге Александра Михайловича, — это и есть Лиля Брик, постоянно посещавшая сидельца. Не оставил без внимания Краснощёкова и В. В. Маяковский. В стихотворении «Юбилейное» (1924 г.), построенном как монолог, обращённый к памятнику Пушкина, сказано:

Их и по сегодня

много ходит –

всяческих охотников

до наших жён.

По мнению Икшина, именно Краснощёков сравнивается с Дантесом, а сам автор, естественно, сопоставляется с Пушкиным.

Выход за границу: Роскомбанк — отец Банка для внешней торговли

Этой теме я посвящу больше всего места. В ней отражаются все успехи и неудачи предвоенного развития банковского дела в Советской России.

Планы создания банка

Первое предложение создать в Советской России банк с иностранным капиталом сделал шведский гражданин Улоф (или Олаф) Ашберг ещё в конце 1917 г. Ленин категорически отверг его как неприемлемое. У большевиков тогда были другие представления о создаваемой финансовой системе.

Возможность создания кредитных учреждений с иностранным участием обсуждалась на заседаниях специальной комиссии Всероссийского совета народного хозяйства[919] (ВСНХ) в феврале 1922 г. Комиссия решала, на какие отступления готова идти советская власть в области экономической политики, на Генуэзской конференции, после того как советское правительство аннулировало все иностранные займы, которые получили царское и Временное правительства, для того чтобы облегчить установление финансовых отношений между РСФСР и иностранными кредитными учреждениями. Большевики прекрасно понимали, что восстановить пострадавшую во время войны экономику без привлечения иностранного капитала будет проблематично, поэтому собирались приоткрыть страну для внешних инвестиций.

Но реальная возможность открытия банка с иностранным капиталом появилась только после объявления на X съезде РКП(б) (8-16 марта 1921 г.) новой экономической политики (НЭП).

Одним из наиболее последовательных сторонников создания так называемых смешанных банков и даже разрешения деятельности иностранных банков на территории РСФСР являлся известный экономист, профессор Захарий Соломонович Каценеленбаум. Он считал, что «банкам этого типа следовало бы предоставить самые широкие возможности, помимо банковских операций по финансированию промышленности и торговли, им должно было бы предоставить в известных пределах и право на ведение внешней торговли».

Советское государство находилось в финансовой изоляции. Никто не хотел работать с правительством, отказавшимся от выполнения международных обязательств своих предшественников. Даже реализация золота для небольших импортных закупок осуществлялась с большим трудом.

Не решили проблем также Генуэзская и Гаагская международные конференции, посвящённые вопросам экономических отношений Запада и РСФСР. На них не удалось принять даже компромиссных решений.

Советское правительство в этой ситуации решило, что есть смысл привлечь в банковскую систему страны иностранного банкира (пусть и не очень крупного): сотрудничество с ним открывает новые перспективы за границей.

Учредить новый, предназначенный для внешней торговли банк разрешили шведскому банкиру У. Ашбергу, развившему к тому моменту активнейшую деятельность. Он не успокоился после первой неудачи, курсировал между европейскими столицами и вёл переговоры, подбирая будущих партнёров задуманного банка. В начале октября 1922 г. он встретился в Берлине с Эмилем Виттенбергом, директором National Bank fur Deutschland. После бесед и обсуждения возможного германского участия в Роскомбанке банкиры поехали в Стокгольм для переговоров с вице–президентом Guaranty Trust Company, отвечающим за иностранные операции, Максом Мэем. Во встрече участвовал и представитель Госбанка РСФСР А. Шейнман.

В деле Аарона Шейнмана, председателя правления Госбанка СССР, составленного английской разведкой (открытые материалы на их сайте), говорится:

…Когда советский рубль упал в 1922 г., Шейнман договорился с некими шведскими финансовыми группами о том, что они с американской помощью предоставят консультации и откроют банк в Москве с отделением в Петрограде.

Как считает американский исследователь, Guaranty Trust Company своё предложение реализовала и участвовала в создании первого советского банка с иностранным капиталом Российского коммерческого банка (Роскомбанка), а Макс Мэй (Мей) стал директором–начальником его иностранного отдела.

Кстати, позже французское следствие установит, что граф Минотто, подчинённый Макса Мэя по работе в Guaranty Trust, был германским шпионом.

В Москву выехали тов. Шейнман, основатель Российского коммерческого банка Ашберг и американский финансист Макс Мэй, назначенный директором иностранного отдела названного банка. Такое значительное событие в мировой финансовой жизни не могло не привлечь внимания международной прессы.

В частности, особенно важное значение придаёт поездке Мэя шведская печать Газета «Дагенс Нюхетер» по этому поводу пишет: Мэй, бывший вице–президент огромного нью–йоркского банка — «Трэст Гаранти Компании», пользуется международной известностью в качестве специалиста по валютным операциям.

Согласие Мэя занять пост директора иностранного отдела Коммерческого банка окажет, несомненно, благоприятное влияние на отношение к Советской России не только американских деловых кругов, но и американского правительства.

В интервью с журналистами Мэй заявил, что после ознакомления с положением в России он предполагает поехать в Европу, чтобы завязать необходимые для Российского коммерческого банка финансовые сношения с заграницей. Мэй далее сказал: «…принимая сделанное мне предложение, я следовал своему желанию содействовать возобновлению нормальных экономических сношений России с другими странами»[920].

Богатая Америка с широко развитой промышленностью не нуждается во ввозе из других стран, но зато она крайне заинтересована в сбыте своих товаров в другие страны и считает Россию, конечно, самой подходящей страной для сбыта своей продукции, принимая во внимание громадные потребности России во всех областях.

Устойчивость политического положения России и улучшения перспектив торговых сношений её с заграницей являются теми факторами, которые побуждают Америку вступить в более тесные таковые сношения с Россией.

Ввиду этого я придаю особенное значение вновь открываемому Российскому коммерческому банку, который, кроме чисто банковских операций, конечно, должен будет широко поставить вопросы финансирования всех отраслей русской промышленности. Что же касается моих личных впечатлений о России, то они самые благоприятные. Уезжая из Америки, я думал найти Россию ещё в стадии полного неустройства её финансовой жизни. Понаблюдав, как русские умеют и хотят работать для возрождения страны, я приложу все старания к тому, чтобы и моя работа была продуктивна, и сам я, таким образом, надеюсь на полный успех нового начинания.

В недалёком будущем, после открытия работы банка, я рассчитываю съездить в Америку. Я поделюсь там своими впечатлениями о России. Впечатления эти настолько сильны, что я больше чем уверен, что не только Америка, но и финансисты Европы пойдут охотно со мною работать в России. Я вернусь сюда опять и посвящу себя работе по оказанию помощи русскому народу на его тяжёлом пути возрождения хозяйства страны[921].

Учреждение банка

В 1922 – 1924 гг. в Советской России была проведена денежная реформа, которая подавила бушевавшую в стране гиперинфляцию и установила твёрдую валюту. В эти же годы были сделаны первые попытки распространения советских займов, однако полученные результаты не внушали оптимизма. Положение тем временем становилось катастрофическим. Понимая, что внутри страны нет средств для восстановления национальной экономики, советское правительство решило привлечь в РСФСР зарубежные финансовые средства на любых условиях.

Но так как получить кредиты было очень сложно, инвестиции ждать было бесполезно, оставалось использовать различные виды концессий, в том числе и банковские.

18 августа 1922 г. Совет труда и обороны (СТО) РСФСР разрешил одному из иностранных кредитных учреждений (Swenska Ekonomie Aktiebolaget), которое представлял шведский гражданин Улоф Ашберг, учредить в Москве на концессионных началах первый, практически полностью частный банк краткосрочного кредитования — Российский коммерческий банк (Роскомбанк). Уже на следующий день, 19 августа, постановлением СТО устав нового банка был утверждён. Он стал третьим акционерным банком в РСФСР.

Ашберг по этому поводу в своих мемуарах пишет:

Советское правительство мне доверило этот важный пост в банке за оказанные услуги и потому, что правительство знало, что я верил в прочность этого режима, а также заявлял об этом в газетах, и, наконец, потому, что я имел многочисленные международные связи[922].

Основной (складочный) капитал Роскомбанка первоначально был определён в 10 млн рублей золотом, или 5 146 000 американских долларов. Капитал предполагалось образовать выпуском 100 000 акций, номиналом в 100 рублей каждая. Он весь был внесён иностранной валютой. Первоначальный капитал банка распределялся между учредителями, которым было предоставлено право пригласить к участию в обществе других лиц с передачей им части акций. Часть оплаченных учредителями акций (10%) безвозмездно передавалась ими в собственность Государственного банка РСФСР, а кроме того, после утверждения устава учредители банка должны были отчислить правительству РСФСР 5% от суммы основного капитала.

Считают, что в банке были средства германских, шведских, американских и британских банкиров. В частности, Э. Саттон[923] пишет; что среди них была английская компания Russo–Asiatic Consolidated Ltd, которая была «одним из крупнейших частных кредиторов России и которой Советы предоставили 3 млн фунтов стерлингов как компенсацию за ущерб, нанесённый её имуществу в Советском Союзе в результате национализации». Само британское правительство уже купило солидные доли в российских частных банках; согласно отчёту Государственного департамента, «британское правительство осуществило большие инвестиции в рассматриваемый консорциум»[924].

Новый банк мог открыть свою деятельность не позднее чем через два месяца после опубликования устава и представления наркому финансов документов, подтверждающих, что за каждую банковскую акцию уже внесено 50% нарицательной цены (то есть 5 млн рублей золотом). Первоначальные взносы необходимо было внести в Госбанк РСФСР.

Роскомбанку разрешалось осуществлять все операции, аналогичные операциям Госбанка, за исключением эмиссионных. Учредители должны были застраховать свой капитал от инфляционных потрясений, и для этого банку предстояло работать с какой–либо из устойчивых иностранных валют или в золотом исчислении. В то же время Роскомбанк по заявлению Госбанка был обязан продавать последнему до 50% свободной иностранной валюты, находящейся в его распоряжении в момент заявления, по курсу дня. Правлению Госбанка для осуществления постоянного контроля за деятельностью Роскомбанка было предоставлено право делегировать своего представителя в состав правления Роскомбанка (с правом решающего голоса).

Ашберг, открывая банк, сказал: «Новый банк будет контролировать закупки машин и сырья в Англии и США, и он будет гарантировать выполнение контрактов. Вопрос о закупках в Швеции ещё не поднимался, но есть надежда, что позже это произойдёт».

Давая разрешение на учреждение банка, советское правительство демонстрировало тем самым готовность принять правила игры международного финансового рынка.

Интересно, что учредительных собраний практически было два. 3 ноября 1922 г. прошло предварительное общее собрание акционеров. На нём присутствовали: учредитель У. Ашберг и акционер от Госбанка в лице председателя правления Госбанка РСФСР А. Л. Шейнмана.

10 ноября 1922 г. в том же составе состоялось уже учредительное собрание, при этом Шейнман в протоколе значился как «акционер Госбанка в лице законно–уполномоченного председателя правления Госбанка». Секретарём учредительного собрания был Виталий Славович Коробков. Он станет директором иностранной операционной группы банка.

Тогда же были выбраны члены совета банка: председателем стал Ашберг, товарищем председателя — бывший глава Московского купеческого банка Александр Данилович Шлезингер, также в Совет вошли Иван Александрович Баранов, Николай Александрович Калмыков, Николай Михайлович Чупров.

Членами правления избраны Яков Александрович Галяшкин, Макс Мэй и Владимир Васильевич Тарновский. От Госбанка в него вошёл Даниил Давыдович Михельман. На первом заседании правления В. В. Тарновский стал его председателем, Я. А. Галяшкин — заместителем председателя.

Все отмечали, что руководящая команда была сформирована из опытных старых специалистов.

Факт учреждения банка краткосрочного кредита на капиталы, мобилизованные за границей, имеет громадное значение <…>: во–первых, это первый крупный иностранный капитал в современной России; во–вторых, этот капитал приходит не в форме капитала завоевателя, а капитала — сотрудника в развитии.

<…>Коммерческий банк свою политику будет координировать с деятельностью Государственного банка. В особенности эта координация будет необходима в области регулирования денежного обращения. Коммерческий банк, обладая <…> большей гибкостью и предприимчивостью, будет способствовать устойчивости той валюты, которая призвана играть большую роль в укреплении народного хозяйства[925].

На том же собрании были «намечены к открытию» отделения в Архангельске, Баку, Батуме, Киеве, Нижнем Новгороде, Новониколаевске, Петрограде, Ростове–на–Дону, Тифлисе, Харькове[926].

Начало операционной деятельности Роскомбанка

14 ноября 1922 г. открылся текущий счёт Роскомбанка в Госбанке в шведских кронах, английских фунтах стерлингов, советских рублях.

7 декабря 1922 г. правление на своём заседании (протокол № 7) приняло решение об открытии операций банка 12 декабря.

Хотя к активным операциям и решено относиться с осторожностью, уже 11 декабря 1922 г. (протокол заседания № 9) было принято решение о первом кредите: Слушалось предложение кооператива работников Наркомзема (Коопзема) о выдаче гарантии финляндскому гражданину И. И. Вепселяйнену об уплате ему по 16 000 руб. за каждый пуд шпига в количестве до 2000 пуд., закупленного у него кооперативом, т. е. до 32 000 000 дензнаками 1922 г.

Решили — выдать гарантийное письмо. Товар поступает на склады банка[927].

Международное сообщество не сразу оценило этот шаг советского правительства. Сначала зарубежные банки относились с недоверием к проведению платежей через Роскомбанк, однако оно рассеялось, когда партнёры убедились, что платежи в иностранной валюте в СССР проходят беспрепятственно. За короткий срок банк завязал корреспондентские отношения с более чем 100 кредитными учреждениями Европы и Америки. В том числе с самыми солидными: Darmstadter & Nationalbank, Deutsche Bank, Direction der Disconto–Gesellschaft, Guaranty Trust Company of New York, Banco di Roma, Comptoir National d’Escompte de Paris.

В западной прессе вскоре появилось много доброжелательных отзывов. Так, датская газета «Националь тиденде» писала, что «были созданы возможности для сотрудничества с советским правительством, которые были бы невозможны путём политических переговоров». А стокгольмская газета Svenskadagbladet 17 октября 1922 г. цитировала слова советника Роскомбанка, шведского профессора Густава Касселя: То, что Россия учредила банк для решения чисто банковских вопросов, является большим шагом вперёд, и мне кажется, что этот банк был создан, чтобы что–то делать для строительства новой экономической жизни в России. Этот шаг вперёд должен всячески поддерживаться другими странами, и когда спрашивают моего совета, я отвечаю, что готов его дать. Я не выступаю за негативную политику и считаю, что для помощи в позитивной реконструкции следует использовать любую возможность. Большая проблема сейчас — возврат российской валюты к нормальной работе. Это сложная проблема, которая нуждается в серьёзном изучении. Безрассудно было бы предоставлять Россию с её ресурсами её собственной судьбе…[928].

Однако судьба Роскомбанка оказалась несколько иной, чем ожидали при его учреждении. Текущие счета в первое время открывали исключительно частные лица и кооперативы, государственным организациям это было запрещено. Только 3 мая 1923 г. в «Известиях» было опубликовано распоряжение о праве госорганов, находящихся на хозрасчёте, иметь текущие счета и в Роскомбанке. В результате количество счетов, принадлежащих трестам и другим госучреждениям, начало резко расти. К концу 1923 г. их число возросло более чем в 8 раз. Наибольший остаток на всех счетах был 8 сентября, он составлял 365 283 червонца. Позже в стране наступили финансовые сложности, и многим организациям стало трудно держать в банке даже обязательный неподвижный остаток в 10 червонцев. Число счетов стало вновь уменьшаться[929].

Правление в годовом отчёте за 1922/23 г. отмечало, что в условиях НЭПа даже после выхода майского постановления банки имели заметные проблемы с привлечением депозитов:

Препятствием к развитию этих операций, помимо общих причин, являлось несоответствие между процентом, уплачиваемым банкам по текущим счетам и вкладам, и нормами частного дисконта на рынке: в процессе первоначального накопления капитала денежные капиталы сосредоточились в руках наиболее предприимчивых и энергичных слоёв населения, которые стремятся возможно интенсивнее использовать и преумножить свой капитал путём торговли и спекулятивного оборота и, следовательно, прибегают к банку для хранения случайно освободившихся средств лишь в исключительных случаях, на сравнительно короткие сроки.

За первый операционный год почти в 9,5 раза вырос объём активных операций. Но преобладала всё же частная клиентура. В среднем за год ей принадлежала половина остатков средств на текущих счетах. По обороту и активам, согласно своему балансу, Роскомбанк занял третье место среди акционерных банков страны. Однако общие показатели не были впечатляющими.

В первом отчёте Российского коммерческого банка за 1922/23 операционный год несколько витиевато сказано:

Начавшийся в 1921 г. хозяйственный порядок, называемый НЭП, потребовал организации кредита и создания банковского аппарата, последний представлялся исключительно государством, т. к. банковское дело признавалось государственной монополией. В дальнейшем с предоставлением Государственному банку эмиссионного права, при наличии которого всё кредитное дело страны должно регулироваться и направляться соответственно видам центрального государственного кредитного органа, было признано возможным допустить учреждение и других кредитных предприятий; попутно выяснилась желательность привлечь в банковское дело частную инициативу и частный капитал, что при бедности страны денежными капиталами повлекло привлечение в эту область и иностранного капитала.

Однако в условиях строгой государственной регламентации частный банк никак не мог располагать той свободой действий, которая предполагалась изначально. Деятельность частного кредитного учреждения плохо укладывалась в рамки государственной монополии внешней торговли, и это мешало широкому развитию финансирования импортно–экспортных операций. Банк испытывал трудности в получении депонированных за границей авансов за экспортируемые товары. Из–за того что их переводили на имя советских торговых представительств, большая доля средств Роскомбанка была «заперта» на депозитных счетах в Госбанке РСФСР.

В отчёте за 1922/23 г. по этому поводу было написано:

Возложенная на банк его Уставом обязанность содействовать промышленности и торговле внутри страны и в то же время содействовать развитию её оборотов с заграницей потребовала от банка специальной организации и вызвала необходимость разделить его операционные отделы на отделы, обслуживающие внутренний рынок, и отделы, предназначенные для заграничных сношений. Необходимо отметить, что Отделы заграничных коммерческих сношений особого развития не получили и до настоящего времени деятельность банка в этой области не носит планомерного характера, ограничиваясь финансированием от случая к случаю отдельных экспортных и импортных операций.

Масштабам экспортно–заготовительных и импортных операций страны никак не соответствовал собственный капитал, который банк мог в эти операции вложить. Из внесённых учредителем 10 млн рублей правление банка могло оперировать только 6,5 млн рублей, так как согласно условиям концессии 25% основного капитала Роскомбанк держал в Госбанке в обеспечение интересов вкладчиков. Ещё 1 млн составили организационные расходы (5-процентный концессионный налог, ремонт здания и т. д.).

Судя по всему, уже тогда появились трения с Госбанком.

Далее в докладе сообщалось о причинах других неудач:

В деле привлечения кредитов из–за границы РКБ в первый год своего существования особых успехов и развития не достиг. Во–первых, нас ещё не знали за рубежом. Во–вторых, возникла проблема залогов. Принимаются процентные бумаги, векселя и товары. Первых в портфеле банка нет, векселя по своей краткосрочности и неурегулированности почтовых отношений не могут пересылаться за границу, а для того, чтобы оставлять их в России на инкассо (как это практикуется), надо, чтобы иностранные банки были связаны тесными деловыми сношениями с банками СССР, чего в настоящее время нет.

Товары, экспортируемые из СССР, также не могут быть предметом залога, т. к. находятся в распоряжении заграничных представительств Наркомата внешней торговли[930].

Иностранные партнёры ставили жёсткие условия, при соблюдении которых готовы были обеспечить приток капиталов в Советскую республику. Так, в 1923 г. появился «Меморандум английских банкиров». В нём говорилось:

Обе стороны должны согласиться на признание государственных и частных долгов. Должно быть достигнуто соглашение о признании частной собственности иностранцев. Советское правительство должно гарантировать, что в будущем ни при каких обстоятельствах частной собственности не будет угрожать конфискация со стороны государства.

Банкиры, промышленники, купцы Англии должны иметь возможность совершать сделки с частными учреждениями и лицами совершенно свободно, без вмешательства правительства. Все до единого пункта были невыполнимы, и это понимали руководители Роскомбанка.

РКБ можно было пойти по линии биржевой игры и спекуляции валютой, как делали многие, но банкиры с дореволюционным стажем считали это ниже своего достоинства.

К тому же скоро выяснилось, что Советская Россия и без выполнения ультиматумов активно осваивается на международном пространстве и успела завязать экономические и торговые отношения с целым рядом западных государств. Да и Госбанк стал достаточно успешно развивать свои внешнеторговые операции. Во многом это объяснялось тем, что, обладая крупным золотым фондом, он мог устанавливать за рубежом такие связи и отношения, которые были недоступны любому другому советскому кредитному учреждению[931].

В этой ситуации Роскомбанк был вынужден перенести центр тяжести на внутриторговые операции и сосредоточиться на кредитовании частной клиентуры. Рост цен на промышленные изделия, наблюдавшийся в 1922-1923 гг. и способствовавший развитию частной торговли, с октября 1923 г. сменился систематическим снижением цен. Тем самым основная операция Роскомбанка — выдача ссуд под отечественные товары — превратилась из прибыльной в убыточную.

Тем более что уже к концу 1923 г. наметилась новая тенденция — «зажимать частника». Региональным наркомфинам ушло письмо члена коллегии НКФ СССР М. И. Фрумкина и начальника валютного управления Л. Н. Юровского «О значении государственной, кооперативной и частной торговли». В нём говорилось:

Кредитные учреждения должны поощрять переход торговли, особенно оптовой, в руки государственных и кооперативных торговых организаций. В тех областях оптовой торговли, в которых ещё господствует частный торговый капитал, они должны отыскивать жизнеспособные государственные и кооперативные предприятия и, кредитуя их преимущественно перед частными предприятиями, содействовать постепенной замене частной торговли[932].

Банк занялся вексельными операциями. Начал со скромной суммы 26 605 червонцев, постепенно увеличивал операции по вексельным кредитам и, судя по балансу на 1 июля 1923 г., выдал клиентам 250 112 червонцев.

В первый год работы значительное развитие получили операции по предоставлению гарантий, не имевшие в прежней практике русских банков большого значения. Совместно с Госбанком Роскомбанк сумел распространить свои операции как в области аккредитивов, так и переводов и других комиссионных поручений за пределы Москвы.

В. В. Тарновский при этом жаловался на общем собрании акционеров банка 18 декабря 1923 г., что «в современных условиях разрушены старые фирмы, а вновь возникшие не стоят никаких гарантий их кредитоспособности. Поэтому кредиты обеспечиваются только с помощью товаров и товарных документов».

Хроника текущих событий Роскомбанка в 1922 и 1923 годах

Интересно посмотреть, какие текущие дела приходилось решать Роскомбанку в первые полтора года своего существования.

Регистрация банка не прошла без происшествий: в экземпляре устава, первоначально утверждённом Советом труда и обороны 22 октября 1922 г., был халатно пропущен § 47. Пришлось повторно утверждать внесённые изменения, новое постановление СТО вышло 2 ноября 1922 г.

На восьмом заседании правления 8 декабря 1922 г. впервые были распределены обязанности первых сотрудников банка:

Тарновский Владимир Васильевич — председатель правления — общее руководство всеми делами банка, ближайшее заведование главной кассой, бухгалтерией, секретариатом и юридическим отделом.

Ашберг Улоф — председатель совета — налаживание связей с русскими и иностранными корреспондентами на время отсутствия члена правления Мэя.

Галяшкин Яков Александрович — заместитель председателя правления — наблюдение за хозяйственным отделом, затем по русской группе: за товаро–ссудным, торгово–комиссионным отделами; по иностранной группе: за фондовым, товарным и торгово–комиссионным отделами и п/отделом кредитов в иностранной валюте и делькредере.

Михельман Даниил Давыдович — член правления — наблюдение за русской группой, за отделами текущих счетов и вкладов, учёта векселей, краткосрочных ссуд под обеспечение и инкассовым отделом. По иностранной группе: за п/отделом текущих счетов в золоте и иностранной валюте и по п/отделу иностранных переводов, чеков и платёжных поручений.

Информационный отдел — на директоре В. С. Коробкове[933].

В конце 1922 г. начинают появляться первые положения о банковском регулировании. 10 ноября 1922 г., в частности, вышло постановление СТО, указывающее, что все изменения уставов кредитных учреждений проводятся через Валютное управление НФНВФ, запрашивающее по этим вопросам в случае необходимости отзыв Госбанка. Тогда же СТО выпускает ещё одно постановление, согласно которому банки обязаны публиковать в газетах «Известия ВЦИК» и «Экономическая жизнь» свои ежемесячные балансы и извлечения из годовых отчётов со следующими показателями: суммы основного капитала, капитала запасного, резервного и прочих, счета прибылей и убытков за отчётный год.

Вскоре, 2 января 1923 г., секретарь председателя Московской конторы Госбанка Д. Д. Михельмана В. А. Ульяновская письменно передаст руководству Роскомбанка указание своего начальства: теперь стало необходимо отсылать ей ежедневные балансы банка, которые она будет предоставлять в Госбанк[934].

На заседании правления Роскомбанка присутствуют кураторы Роскомбанка от иностранного отдела Госбанка — Соломон Яковлевич Гордон и Г. Вебор (имя и пол выяснить не удалось); от Наркомата финансов — и.о. управляющего отделением надзора Вайденгаммер и и.о. заведующего подотделом Гандер.

Для обеспечения же клиентуры по пассивным операциям каждый банк, также согласно постановлению СТО, должен был вносить в Госбанк в наличных деньгах или в государственных процентных бумагах стран с устойчивой валютой залог в размере 10% с пассивов и не менее 25% основного капитала.

После постановления Совнаркома от 30 июля 1921 г. было восстановлено понятие «тайна кредитных учреждений». В документе говорится, что «справки о состоянии текущих счетов и о переводах выдаются только владельцам или судебным и следственным органам».

В то же время вышел проект Положения о Комитете по делам банков, возглавляемом председателем правления Госбанка. Так, в комитет войдут один из членов правления главного банка страны, председатели или их замы Промбанка, Всекобанка, Роскомбанка, Горбанка и Сельскохозяйственного банка, а также один представитель от обществ взаимного кредита. С совещательным голосом будут участвовать по одному представителю от союзных Наркомата финансов, Госплана, ВСНХ, Наркомата внешней торговли и Наркомата внутренней торговли.

16 декабря 1922 г. открывается первый корреспондентский счёт в зарубежных банках. Это был London City and Midland Bank, London. Решено держать на нём не менее 200 000 фунтов стерлингов[935].

В стране с началом новой экономической политики появилось много акционерных обществ, правление Роскомбанка получало массу предложений участвовать в акционерном капитале тех или иных АО. От большинства из них банк отказывался, в частности, от предложения АО «Пролеткино», а вот 50 акций Московского городского банка 19 декабря всё же приобрёл. В тот же день он позволил «постоянным клиентам (видимо, имеющим уже двухнедельный стаж! — Н. К.) по желанию производить реализацию имеющихся у них золотых монет»[936].

Буквально через четыре дня пришлось давать опровержение. Дело в том, что Декрет Совнаркома от 4 апреля 1922 г. установил монопольное право Госбанка покупать и продавать золотые монеты. Юристы Роскомбанка тем не менее решили, что выдача ссуд под залог монет разрешена, ну а если кто–то не сможет вернуть деньги, то это уже не проблема банка.

21 декабря 1922 г. Роскомбанк включили в число учреждений, принимающих подписку на первый, выпущенный в декабре, Государственный выигрышный заём — стране срочно были нужны деньги[937].

Заём был на общую сумму в 100 млн рублей, срок его действия — 10 лет. На 6-процентных облигациях было написано:

Все платежи по этой облигации производятся в Российской золотой валюте или в долларах по золотому паритету. Народный комиссар финансов (факсимиле).

Вскоре был подписан договор консорциума банков с Народным комиссариатом финансов, его 8‑й параграф касался поддержки курса облигаций. Роскомбанк получал 10% комиссии от реализации бумаг, он также выдавал под них ссуды в размере до 60% от стоимости. Эта операция была ограничена 200 червонцами в день в одни руки, заложить можно было не более чем 10 облигаций. Заведующий отделом краткосрочного кредитования банка А. Л. Шнейдеров так охарактеризовал своих клиентов:

Ссудами до 5 облигаций пользуются или мелкие барышники с Сухаревского и других рынков, или же трудящиеся, получившие облигации в счёт заработной платы, не имеющие почти никакого влияния на установление рыночных цен на заём. Средняя же публика ссудой в 5 или 6 червонцев под 20-100 облигаций не интересуется, и ни одной ссуды под залог займа мы на таких условиях не выдали[938].

19 февраля к руководству банка, видимо, пришло понимание, что их бизнес развивается не так успешно, как хотелось. Во всяком случае правление, «принимая во внимание, что прибыли первых месяцев деятельности банка не настолько значительны, чтобы покрывать текущие расходы», установило максимальный размер ежемесячного вознаграждения, выдаваемого на руки членам правления и директорам, в 300 рублей в золотом исчислении (из 1000 обещанных). «Что касается остальных 700 рублей в месяц для членов правления и 450 рублей в месяц для директоров, что было установлено Общим собранием акционеров от 10 ноября 1922 г., то получение этих разниц отнести к моменту заключения годового отчёта, когда выяснится степень прибыльности банка». Этих денег они так и не получат!

В феврале 1923 г. Роскомбанк, по примеру Промбанка и Покобанка, стал заниматься арбитражными операциями. Дело в том, что ситуация на просторах России была столь разной, что, в частности, по котировкам Московской фондовой биржи иностранная валюта расценивалась в Москве значительно ниже, чем в Петрограде. И этим нельзя было не воспользоваться[939].

Весной встал вопрос о выпуске акций банка. Оказалось, сделать это в послевоенной России весьма нелегко, поэтому решили напечатать упрощённый их вариант — на узорчатой бумаге без водяных знаков[940].

Рассматривались в это время и многие вопросы, разъяснения которым просто нет. Так, 16 марта 1923 г. правление решает, брать или не брать в аренду имение «Поречье». Судя по всему, на его территории банком планировалось проводить какие–то сельскохозяйственные работы, так как в решениях записано: «Отклонить предложение до осмотра имения агрономом и лесоводом».

В мае 1923 г. Роскомбанк взялся по договору комиссии распространить 1500 билетов лотереи Большого театра[941].

Обзавёлся банк и средствами передвижения, бывшими тогда в Москве редкостью. 3 сентября 1923 г. правление РКБ рассматривает вопрос о приобретении автомобилей для банка. Была возможность сделать это непосредственно с Всероссийской сельскохозяйственной выставки через «Автопромторг».

В Москве в то время действовали Московская фондовая и Торговая биржи, Роскомбанк активно работал на них и ежегодно выкупал входные билеты.

Не чужд был банк и маленьких хитростей. В частности, 19 марта 1923 г. вицедиректор А. Э. Миллер предлагает способ удешевления пересылки валюты в провинцию. При посылках ценностью до 100 рублей золотом объявлять их стоимость в половинном размере. Расчёт, безусловно, делался «на авось»[942].

Личный состав Роскомбанка

Постоянный штат Роскомбанка в начале его деятельности был невелик — несколько десятков человек. В банке активно использовался, как сейчас сказали бы, аутсорсинг. Многие работы выполняли по договору члены Усачёвско–Шестовской Новогостиничной артели Т-ва «Освобождённого труда». Артель предоставляла банку необходимое количество бухгалтеров, кассиров, инкассаторов и специалистов других специальностей.

Такая практика сохранялась до конца 1920‑х гг. и была характерна для многих организаций нэпмановской России. Например, для Госбанка, в котором, в частности, работала артель гардеробщиков.

Популярна была и кооперативная форма труда. Уже 14 ноября 1922 г. первые сотрудники Роскомбанка обратились в правление с предложением о создании кооператива для сотрудников РКБ с целью снабжения их продуктами. Тем более что в Госбанке аналогичная структура была создана. Однако найдено было иное решение: «представить членам Временного бюро Баркову, Малинину, Шнейдерову, Петрову беспроцентную ссуду в размере месячного оклада содержания всего личного состава для приобретения продуктов сотрудникам»[943].

Аутсорсинг активно применялся в Советском Союзе до середины 1950‑х гг. в виде артелей и кооперации. Курс на индустриализацию способствовал развитию артелей. Задания первой пятилетки предусматривали рост численности их работников в 2,6 раза. Первые радиоприёмники, радиолы, телевизоры выпускала ленинградская артель «Прогресс–Радио».

Во время войны артели выпускали нужную для фронта продукцию, оружие. В послевоенные годы в российской глубинке до 40% всех предметов в доме (посуда, обувь, мебель и т. д.) было сделано артельщиками. Однако в апреле 1956 г. постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР была начата ликвидации этой системы.

Многие сотрудники приходили в Роскомбанк с Московской биржи труда. Практически сразу руководству Роскомбанка пришлось ориентироваться на новое трудовое законодательство (15 ноября 1922 г. вступил в действие новый КЗоТ РСФСР). От методов принуждения в регулировании трудовых отношений государство переходило к методам свободного найма рабочей силы с заключением добровольного трудового договора.

В этом кодексе всем гарантировалась 42-часовая неделя и двухнедельный оплачиваемый отпуск. Женщинам предоставлялись декретные отпуска (для работниц умственного труда — 6 недель до и 6 недель после родов). Кстати, с некоторыми поправками этот кодекс действовал до 1971 г.

Стоит сказать, что найти квалифицированных работников тогда было трудно, поэтому особого выбора при пополнении штата у руководства банка не было и в банке часто возникали проблемы с дисциплиной.

На первом этапе руководство банка достаточно либерально относилось к анкетам своих сотрудников. Важно было собрать настоящих специалистов.

В частности, одним из первых сотрудников был Николай Николаевич Петров.

По следующим письмам можно оценить кадровую политику правления РКБ. Выписка из постановления:

«1922. Сентябрь 25‑го дня. Московский революционный трибунал в публичном заседании под председательством тов. Лаврова и членов Трибунала тт. Орехова и Гусева рассмотрел ходатайство ЦИТО о досрочном освобождении гр. Петрова Николая Николаевича, осуждённого Костромским Губревтрибуналом 30 октября 1921 г. за приём и передачу взятки к расстрелу, заменённому 5 годами принудительных работ со строгой изоляцией, считая срок наказания с 30 октября 1921 г.

Заслушав объяснения представителя ЦИТО тов. Соболева, руководствуясь 479‑й ст. Уголовного процессуального кодекса, Трибунал ПОСТАНОВЛЯЕТ: ходатайство удовлетворить и гр. Петрова досрочно освободить с переводом на принудительные работы на оставшийся срок без лишения свободы.

Подлинное за надлежащими подписями…

1 октября 1922 г.

Письмо № 13

В Московское управление принудительных работ

Б. Воскресенская пл.

Организаторы Российского коммерческого банка просят Бюро принудительных работ откомандировать на службу в банк для организационных работ гр–на Николая Николаевича Петрова, состоящего на учёте в бюро как технического специалиста банковского дела (по бухгалтерии).

Организаторы.

25/Х-22»[944].

С созданием в 1924 г. Внешторгбанка и приходом В. К. Таратуты Н. Н. Петров сразу будет уволен.

Роскомбанк и денежная реформа начала 1920‑х годов

В послевоенные годы денежные реформы проводились во многих странах. Большинство из них были успешны, поэтому ничего уникального в нашем опыте нет. Однако наиболее радикальными, по разным причинам, реформы были в Германии и СССР.

Участие Роскомбанка (Банка для внешней торговли СССР) в денежной реформе 1922-1924 гг. значительно. Стоит хотя бы посмотреть, чьи подписи стоят на пущенных тогда в обращение червонцах. Более половины из всех подписантов были в разные годы членами совета Банка для внешней торговли: это Г. М. Аркус Б. М. Берлацкий, А. А. Блюм, М. И. Калманович, З. С. Каценеленбаум, Д. Д. Михельман, Г. Л. Пятаков, А. П. Спундэ, А. Л. Шейнман, В. В. Шер, А. Д. Шлезингер.

Совершенно справедливо многие исследователи начало денежной реформы относят не к 1922 г., а к началу 1921 г., когда начались теоретические дискуссии о форме её проведения. Будущие руководители Банка для внешней торговли СССР сыграли заметную роль в процессе подготовки этой реформы.

Впервые о денежной реформе заговорили ещё на I Всероссийском съезде совнархозов, состоявшемся в мае 1918 г. На съезде говорили о параллельном обращении двух валют, эмитируемых Государственным (Народным) банком. С переходом к политике «военного коммунизма» этот проект был забыт, все революционные силы были брошены на полное уничтожение денег. А в январе 1920 г. за ненадобностью был упразднён и Народный банк.

После объявления 15 марта 1921 г. X съездом РКП(б) новой экономической политики (НЭПа) руководители Советского государства вынуждены были коренным образом пересмотреть свои взгляды на роль денег в экономике переходного периода. Решающее значение получил вопрос о том, как перейти от всё сильнее обесценивавшихся совзнаков к твёрдой устойчивой валюте.

Задача преобразований в финансовой сфере была поставлена, однако никто тогда ещё не знал, какую денежную единицу следует вводить в обращение. Многие руководители Наркомфина вообще считали, что нет необходимости создавать новую денежную единицу, а следует сохранить и стабилизировать совзнак.

Большинство финансистов, ставших «буржуазными спецами», то есть согласившихся прийти на службу советской власти, совершенно справедливо считали идеи уничтожения денег и поиска иного заменителя оценки объёма труда (в частности, так называемого треда[945]), которые пытались внедрить во время «военного коммунизма», утопическими. Именно они, разбиравшиеся в вопросах финансов, денег и кредита на мировом уровне экономических знаний, и стали основными разработчиками денежной реформы. Одним из тех, кто внёс решающий вклад в её подготовку, стал Владимир Васильевич Тарновский, в дальнейшем первый председатель правления Российского коммерческого банка.

Ещё в 1920 г. в одном из своих докладов на заседании Финансовой секции Петроградского отделения Института экономических исследований В. В. Тарновский (тогда он состоял на службе в Управлении мостовых коммунального хозяйства в городе Петрограде) теоретически обосновал необходимость возвращения к полноценному денежному обращению и восстановлению нормальной, а не «эмиссионной» денежной системы. В условиях «военного коммунизма» это предложение не могло найти понимания у организаторов, докладчик и его начальник получили выговор за «контрреволюционный доклад».

К 1921 г. после предварительного обсуждения практически все экономисты и руководители народного хозяйства России выступали за создание новой денежной единицы, каким–то образом связанной с золотом. Разногласия были только в форме такой связи.

Обсуждалось и то, насколько быстро необходимую реформу можно провести. В частности, знаменитый в будущем полярник О. Ю. Шмидт, а тогда член коллегии Наркомфина, заявил, что понадобится 10 лет упорной работы для установления в Советской России устойчивой денежной единицы.

Им возражали немногочисленные тогда специалисты, среди которых был сотрудник Наркомата финансов РСФСР, крупнейший эксперт по денежному обращению профессор Л. Н. Юровский. Леонид Наумович утверждал, что при падающем совзнаке восстановить народное хозяйство не удастся и следует незамедлительно приступить к созданию твёрдой валюты. Его поддержал В. В. Тарновский, предложивший, не прекращая эмиссию быстро теряющих стоимость совзнаков (покрывавших бюджетный дефицит), параллельно выпускать для коммерческого оборота достаточно стабильные новые банкноты, частично обеспеченные золотом и иностранной валютой.

С таким же предложением в апреле 1921 г. выступил на заседании комиссии денежного обращения Института экономических исследований ВСНХ крупный финансовый специалист З. С. Каценеленбаум, ставший одним из основателей Госбанка СССР.

В конце мая 1921 г., выступая в Институте экономических исследований с докладом, сотрудник ВСНХ и Наркомфина Н. Н. Кутлер вынес на обсуждение проект денежной реформы. В нём Николай Николаевич предложил отлить и пустить в обращение золотые монеты, использовав для этого весь имевшийся золотой запас, а эмиссию бумажных денег прекратить. Месяц спустя, в июне, в Институте экономических исследований проект денежной реформы представил и В. В. Тарновский. Он считал, что следует выпустить разменные на золото банкноты, которые будут ходить наряду с прежними бумажными совзнаками.

Однако благоприятная ситуация длилась недолго: осенью 1921 г. был катастрофический неурожай, за ним последовал голод. Все поняли, остановить бюджетную эмиссию будет невозможно. С июля 1921 по июнь 1922 г. общий объём наличной денежной массы вырос с 3,2 трлн почти до 320 трлн рублей, цены же поднялись почти в 6 млн раз!

К 1922 г. было ясно и то, что надежды на мировую революцию слабы. Следует заниматься своим хозяйством.

После учреждения Госбанка РСФСР В. В. Тарновский был назначен товарищем (заместителем) управляющего Северо–Западной областной конторы банка. Чуть раньше, в конце 1921 г., главой Наркомфина РСФСР был назначен 33-летний Г. Я. Сокольников, увлёкшийся идеей денежной реформы.

У В. В. Тарновского и его единомышленников появилось политическое прикрытие, Григорий Яковлевич энергично взялся претворять в жизнь идею создания червонного обращения. В результате реформа даже получила его имя.

Несмотря на сложность реализации, предложение В. В. Тарновского вскоре было принято за базовое. В начале 1922 г. Владимир Васильевич, на этот раз в своей статье «Вопросы денежного обращения и Госбанк», доказал необходимость создания денежной единицы, выпускаемой Госбанком, и показал пути к этому. Он ещё раз подчеркнул, что «ввиду невозможности достигнуть устойчивости государственной бумажной валюты необходимо допустить создание параллельной валюты для нужд народного хозяйства».

Идея выпуска твёрдой валюты обсуждалась с участием В. В. Тарновского в процессе целого ряда совещаний, состоявшихся в Наркомфине и Госбанке РСФСР в мае 1922 г. В результате было предложено три варианта её названия: федерал, целковый и червонец[946].

Пока не было принято официального решения, В. В. Тарновский настойчиво разъяснял в лекциях, докладах, газетных интервью свою позицию, отстаивал её на публичных диспутах. Его предложения активно обсуждались.

25 июля 1922 г. Совнарком принял декрет «О предоставлении Государственному банку права выпуска в обращение банковых билетов»[947]. Было решено, что валютное управление Наркомфина будет продолжать печатать совзнаки, а Госбанк осуществлять эмиссию червонцев. Согласовывать действия двух не очень дружественных структур поручили Л. Н. Юровскому, назначенному тогда же, 10 августа, заместителем начальника валютного управления Наркомфина.

Наркомфин признавался главным в этой связке, а управлению Леонида Наумовича предстояло заняться регулированием денежной политики страны и разрабатывать меры по оздоровлению денежного обращения. Именно в нём, а не в Госбанке, была создана комиссия по вопросам кредита и денежного обращения.

В заключение — ещё об одном руководителе Российского коммерческого банка, претендовавшем на роль отца червонца.

В своей анкете он записал: «Считаю в целях объективной правды необходимым отметить, что я считаю себя одним из авторов “червонной реформы”. Первая статья в печати, посвящённая этому вопросу, помещённая в “Экономической жизни”, принадлежит моему перу. Первый доклад в правлении Госбанка о необходимости параллельной валюты был прочитан мной». Это слова В. С. Коробкова.

Виталий Славович действительно был сподвижником В. В. Тарновского и поддерживал в 1922 г. его предложение приступить к денежной реформе немедленно. И в дальнейшем он постоянно одобрял и защищал своего коллегу, однако со своим предложением выступил только в декабре 1921 г., позже Владимира Васильевича. 26 февраля 1922 г. Коробков подготовил тезисы о направлении кредитной политики главного банка страны, обсуждённые на заседании правления Госбанка 26 февраля 1926 г. В них он обосновал предоставление Госбанку самостоятельного права выпуска золотых банкнот[948]. Статья же, на которую ссылается Коробков, написанная на основе этих тезисов, вышла 1 марта 1922 г.

Виталий Славович Коробков

Родился в 1887 г. в городе Мстиславль Смоленской губернии. Родом из мещан. В анкете, составленной при оформлении в 1922 г. на работу в Российский коммерческий банк (будущий Внешторгбанк СССР), сообщал, что знал немецкий, древнееврейский, еврейский, английский, французский, латинский и греческий языки. Окончил Санкт–Петербургский политехнический институт, получил звание кандидата экономических наук. Тема диссертации: «Очерки по экономической истории польско–литовского еврейства». До 1910 г. занимался литературным трудом. Затем работал на небольших должностях в коммерческих банках, в частности в Петербургском международном коммерческом банке. Как он сам признавался, отношение к Октябрьской революции у него скорее негативное — «не сочувствовал, активного участия не принимал». Однако после революции занимал высокий пост в профсоюзах — стал председателем Центральной комиссии Всероссийского союза служащих финансового и контрольного дела. Член ЦК, член президиума и секретарь профсоюза «Кредитруд», член Петроградского совета профсоюзов. Был также членом правления Общества регулирования еврейской эмиграции и колонизации и Общества ремесленников и земледельческого труда (три его сестры — Ревекка и Берта Коробковы и Эсфирь Бегам — с 1913 г. жили в Палестине, в Иерусалиме). Виталий Славович был автором книги «Экономическая роль евреев в лесной промышленности и торговле» и ряда брошюр.

С момента создания Госбанка в 1921 г. — главный секретарь правления (выполнял функции секретаря–докладчика Концессионной комиссии СТО и докладчик от Госбанка в Малом Совнархозе) и член правления Покобанка. В Российский коммерческий банк его рекомендовали: М. П. Томский, А. Лозовский, Д. Б. Рязанов, А. О. Альский, Г. Я. Сокольников, Н. Г. Туманов, Р. Я. Левин (замнаркома финансов СССР, с 1924 г. директор советского банка в Германии «Гаркребо»), Л. Н. Юровский[949].

10 ноября 1922 г. на учредительном собрании РКБ исполняет роль секретаря. Назначается директором иностранной операционной группы банка. Остаётся на этой должности до октября 1925 г. Всё это время тесно работает с пытающимся стать на ноги банком «Гаркребо».

Курирует информационный отдел, неслучайно из–под его пера появляются следующие маркетинговые выводы: «27 января 1923 г. В Москве идут только овечьи кишки, бычьи же не идут»[950].

В. С. Коробков любил загранкомандировки, судя по всему, у него были неплохие связи в Европе и США. В частности, он до создания РКБ был знаком с У. Ашбергом, основателем и комиссионером банка (можно предположить, что он сыграл определённую роль и в учреждении банка «Гаркребо»). Уже после реорганизации, летом 1924 г., Внешторгбанка СССР получил предложение нью–йоркских банков направить своего представителя для переговоров. В США был командирован Коробков. Его переговоры с представителями Guaranty Trust, Equitable Trust (Эквитэбль, Эквитрест), Chase National Bank (Чейз–банк), International Banking C° велись в течение ноября — декабря 1924 г. Они, как сообщал Коробков правлению банка для внешней торговли в своём первом письме от 3 ноября 1924 г., начались с разговоров общего характера: «А кто несёт ответственность за ваш банк? А что будет, если он обанкротится? А как нам судиться с вами, раз между нами нет торгового договора? Каков баланс? Что с червонцем? А что будете экспортировать? А как с монополией внешней торговли? А есть ли у вас частные вклады и т. д. и т. д.».

В следующем письме из Нью–Йорка от 7 ноября 1924 г. В. С. Коробков сообщал: «Я добился после многочисленных заседаний (свыше десяти) с дирекцией Чейз–банка открытия экспортных кредитов в русских портах». Речь шлаосотасии американского банка давать кредит под товары, отправленные из портов СССР на пароходах прямого сообщения до США, в размере 60-80% средней стоимости товаров при получении телеграфных сообщений от Внешторгбанка об отправке товаров. При успешном осуществлении подобных кредитных операций Чейз–банк был готов увеличить кредиты, «но в настоящее время, пока ход торговли окончательно не установился, предполагается, что общая сумма аванса не превысит 1 млн долларов, причём за такие авансы будет взиматься 7% годовых». Кроме того, Chase National Bank согласился тогда стать главным агентом банка для внешней торговли по переводным операциям в СССР.

Переговоры о кредитовании импорта американских товаров в СССР были длительными. Лишь в конце ноября Коробков достиг соглашения с Chase National Bank о гарантировании им около 1 млн долларов при депонировании Банком для внешней торговли СССР 25% этой суммы (по сделке г. Форда с Амторгом на поставку тракторов). При этом половину суммы банк уплачивал фирме Ford по представлении документов о продаже, а на остальную часть акцептовал её траты на 6 и 9 месяцев на основе гарантий, подписанных Внешторгбанком.

Оценивая это соглашение, Коробков без лишней скромности приходил к выводу, что благодаря ему в банковских кругах США «удалось прорвать блокаду и на фронте импорта». В декабре были подписаны договоры и с другими американскими банками.

«После длительных, казалось, бесплодных и нудных переговоров с Equitable Trust’ом, — сообщал Коробков правлению Банка для внешней торговли в письме от 8 декабря, — наконец сегодня кой–чего добился. Эквитэбль открывает нам кредит на сумму в 1 млн золотых рублей (500 тыс. долларов), из коих 400 тыс. рублей импортного кредита и 600 тыс. рублей экспортного… Считаю это открытие кредита на русские порты таким банком, как Эквитэбль, большой принципиальной победой. Итак, соглашения с Чейзом, Guaranty Trust’oм и Эквитэблем налицо!»

В своих биографиях Коробков будет потом писать: «Из деятельности моей во Внешторбанке отмечу мою командировку в САСШ[951], где мною впервые были заключены договоры с крупными американскими банками о предоставлении России непокрытых кредитов»[952].

С 1929 по 1932 г. в советских банках, как и в других учреждениях страны, проходила чистка, и Виталий Славович попал в её жернова, тем более что вспомнить ему было что. В протоколе центральной комиссии по чистке аппарата Госбанка СССР от 30 июня 1930 г. говорится о непролетарском происхождении Коробкова и о том, что в Октябрьские дни он стоял «во главе реакционного банковского чиновничества».

Согласно другому пункту обвинения, Коробков, «одержимый честолюбием, упорно присваивает себе идею твёрдой валюты (введение червонца)». Вспомнили ему и так называемую золотую операцию. В протоколе записано: «Настоял в 28 г. на завозе в Америку золота, не отнесся к этому с должной вдумчивостью и осторожностью, в результате чего 10 млн советского золота было захвачено французским банком». Решение комиссии предписывало: «С работы в Госбанке снять». В протоколе зафиксировано «особое мнение» главы Госбанка Г. Л. Пятакова: «…Коробкова можно и должно использовать на работе в Госбанке»[953].

В ночь с 16 на 17 декабря 1930 г. Коробков был арестован и отправлен в БАМЛАГ, однако 13 июня 1935 г. освобождён и оставлен работать в финансовых органах гулаговской системы в качестве вольнонаёмного[954].

На первом этапе Наркомфин старался наладить денежное хозяйство с использованием бумажных совзнаков и не планировал их уничтожение. Казалось, удастся приостановить инфляцию, упорядочить эмиссию, сделать так, чтобы денежная масса соответствовала товарному обращению и совзнак стабилизировался и в конце концов обменивался на золото. Такие попытки делались до осени 1923 г.

Для упорядочения денежного обращения советское правительство провело две деноминации. В 1922 г. в соответствии с Декретом Совнаркома (СНК) РСФСР от 3 ноября 1921 г. для упрощения расчётов в народном хозяйстве были заменены денежные знаки всех предыдущих эмиссий в соотношении 10 000 к 1. Тогда были выпущены денежные знаки РСФСР 1922 г. (называемые совзнаками) достоинством от 50 копеек до 1000 рублей, а позже ещё 5000 и 10 000 рублей (купюра в 50 копеек так и не была выпущена). На следующий год в соответствии с Декретом СНК от 24 октября 1922 г. появились новые денежные знаки РСФСР образца 1923 г., которые приравнивались к 100 рублям образца 1922 г. или к 1 млн рублей выпуска 1921 г., изъятых к тому моменту из обращения.

Наконец, последний раз попытались стабилизировать совзнак, выпустив 6 июля 1923 г. постановление ВЦИК: размер ежемесячной эмиссии не должен был отныне превышать 15 млн рублей золотом. С 1 января 1924 г. планировали даже полностью отказаться от использования эмиссии для покрытия бюджетного дефицита.

Выполнить июльское постановление не удалось — в частности, из–за того, что в сентябре были значительно увеличены военные расходы. У руководства страны появилась надежда на революцию в Германии, которой оно собиралось оказать вооружённую поддержку. В результате возрос бюджетный дефицит, и его пришлось покрывать огромной эмиссией совзнаков[955].

Однако никакие меры по стабилизации советских денежных знаков не помогли — они быстро обесценивались. Создавалась совершенно реальная опасность полного вытеснения этих денег твёрдой иностранной валютой и золотом. Особенно большую опасность представляла собой золотая монета старой чеканки.

11 октября 1922 г. был подписан Декрет Совета народных комиссаров «О предоставлении Госбанку права выпуска банковых билетов». На его основе в обращение были выпущены банковые билеты в золотом исчислении. 27 ноября 1922 г. появилась первая партия из 200 000 советских золотых червонцев, всего до конца года их было выпущено на 3,6 млн рублей.

Они не менее чем на 25% обеспечивались драгоценными металлами (платиной, золотом, серебром) и устойчивой иностранной валютой по курсу на золото. А остальные 75% – легко реализуемыми товарами (товарными векселями) и другими краткосрочными обязательствами. Банковские билеты выпускались купюрами в 1, 3, 5, 10, 25, 50 червонцев, Каждый был приравнен к 10 дореволюционным рублям и формально заключал в себе 7,74234 г. чистого золота.

28 ноября червонцами была выдана первая ссуда. Её получил Льноцентр. Однако было решено эмиссию червонца нс форсировать. Госбанк, поддерживая «червонный голод», повышал спрос на «параллельные деньги».

Российский коммерческий банк был учреждён через месяц после декрета о введении червонного рубля в обращение и практически сразу начал производить операции с червонцами. Уже на заседании правления 14 декабря 1922 г. (Протокол № 12) было принято решение:

Открыть в Госбанке текущий счёт в червонцах, внести на этот счёт 5000 червонцев, обязаться 3 месяца их не востребовать[956].

Это давало право банку на льготные условия по переводным операциям. Активные операции с начала 1923 г. банк стал проводить исключительно в червонцах. Текущие же счета открывали в совзнаках, но в золотом исчислении.

Необходимость ведения операций сразу в трёх валютах на практике создавала много сложностей. Такая система исчисления требовала втрое увеличить штат счетоводов и конторщиков. Поэтому Роскомбанк, первым из банков с 1 февраля 1923 г. перешёл на исчисление в червонцах по веем операциям и стал осуществлять приём совзнаков в червонном исчислении с зачислением на текущий счёт. Другие банки постепенно перенимали опыт Роскомбанка и вводили расчёты в червонцах в течение 1923 г.

«Инициатива РКБ по переходу к червонному исчислению послужила одним из серьёзных толчков к постепенному переходу на это исчисление всех промышленных и торговых оборотов страны»[957].

Госбанк обязали беспрепятственно обменивать червонцы на совзнаки. Твёрдого соотношения между ними декрет не устанавливал. Червонцы сразу начали котироваться на вновь открытых биржах, и их курс стал определяться прежде всего состоянием спроса и предложения, а также предпочтениями рыночной клиентуры.

Устойчивость червонца Госбанк поддерживал валютными интервенциями, покупая и продавая их за золото и инвалюту на внутреннем рынке, а впоследствии и на международном. Чем ниже падала стоимость совзнака, тем выше поднимался престиж новой валюты.

Две советские денежные единицы сразу разделили сферы обращения: червонцы, как правило, использовались в оптовой торговле и в расчётах между государственными предприятиями и учреждениями (сперва вообще ими оплачивались только таможенные пошлины), совзнак же в основном применялся в розничной торговле и в денежном обороте в деревне.

Часто клиенты Госбанка разменивали полученные червонцы на совзнаки сразу, как только получали их в кассе, так как не знали, на что их потратить. Область их использования была действительно весьма узкой.

С октября 1923 г. червонец практически вытеснил совзнак, дореволюционные рубли и иностранную валюту из оборота и стал эквивалентом оценки стоимости всех товаров и валют. С этого времени уже большая часть расчётов производилась в червонном исчислении. А цены в червонцах стали общепринятыми и понятными для всего населения страны. Условный счёт на золото был прекращён.

Были выпущены и металлические червонцы, но они в обращение не пускались, а предназначались в основном для использования во внешней торговле.

Роскомбанк много сделал для пропаганды червонца за рубежом. Так, в Берлине он за свой счёт издал на английском, немецком и французском языках брошюру о червонце, объясняющую закон от 11 октября 1922 г. и разъясняющую значение червонца в системе денежного хозяйства Советской республики[958].

В результате иностранные банки стали приобретать червонцы. Первым это начал делать ещё 1 февраля 1923 г. немецкий банк Berliner Handelsgesellschaft, за ним английский Lloyds Bank. И за пять последних месяцев 1923 г. зарубежные банки вложили в червонцы 28,5 млн рублей золотом. Большая часть средств пришла из Англии[959].

Тогда же червонец начали котировать на иностранных биржах. Первыми в сентябре 1923 г. это начали делать в Китае (в Харбине и Шанхае)[960]. В марте 1924 г. за червонец на Нью–Йоркской бирже давали 5,2 доллара[961], то есть советский рубль котировался в 52 цента. В 1924 г. к Китаю присоединились Латвия, Эстония и Персия.

С марта 1925 г. червонец стал котироваться в Турции (в Константинополе).

Госбанк в 1924-1925 гг. принял решительные меры к внедрению через Русперсбанк червонца в Персии и удержанию его курса на номинальном уровне[962].

Весной 1925 г. операции с червонцами на Константинопольской бирже по поручению от Госбанка начинает проводить отделение Внешторгбанка.

В апреле 1925 г. итальянское фашистское правительство официально объявило о допущении червонца к котировке на итальянских биржах. Затем с июня он стал котироваться в Литве. В октябре 1925 г. — в Германии (Берлине) и Монголии (Улан–Батор). В начале 1926 г. червонец стал котироваться и в Японии, в Токио. Курс червонца в золотых рублях, пересчитанный по курсу доллара, держался в среднем на уровне 9,94-10,07 рубля, то есть на уровне своего номинала[963].

А тем временем в стране во все хозяйственные звенья внедрялись хозрасчёт и планирование. Благодаря этому государству удалось практически ликвидировать дефицит государственного бюджета — в 1922 г. он был огромным. Причём действенным оказалось не только сокращение расходов, к которому призывал Г. Я. Сокольников, но и увеличение доходов государственных предприятий. Для пополнения госбюджета были выпущены и реализованы четыре займа. В результате к началу 1924 г. дефицит бюджета составлял лишь 5,5%.

Проводилась налоговая реформа, налоги в 1924 г. стали принимать только в денежной форме.

Оценивая итоги денежной реформы, большинство исследователей выделяют особую роль в ней Григория Яковлевича Сокольникова, которого тоже, как и В. В. Тарновского, часто называют «отцом червонца» (но, как уже говорилось, заслуги Тарновского, весьма значительные, долгое время незаслуженно замалчивались).

С этим согласны не все. В частности, Ю. П. Бокарёв пишет:

Если попытаться выяснить общее между Сокольниковым и реформаторами денежной системы, то оно заключается только в едином стремлении стабилизировать курс рубля. Однако дальше начинаются сплошные расхождения. Нарком финансов был марксистом и полностью разделял трудовую теорию стоимости К. Маркса. Денежные же реформы 1920‑х годов опирались не на неё, а па сформулированную представителями австрийской школы экономистов теорию полезности. <…> Надо отдать Сокольникову должное — он не мешал реформаторам. Однако простое сопоставление его работ о денежной реформе с её реальным ходом не оставляет никаких сомнений в том, что нарком финансов не понимал действительного содержания реформы, не разбирался в тонкостях её осуществления.

<…> Ясно, что нет никаких оснований приписывать Сокольникову авторство денежной реформы. У него не было для этого ни опыта, ни достаточных знаний[964].

С этим можно частично согласиться, учитывая, что ещё весной 1922 г. Г. Я. Сокольников не был сторонником денежной реформы и отстаивал необходимость укрепления совзнака. Вот что он говорит в своём докладе на XI съезде РКП(б):

Прежде всего надо отчётливо признать, что найти выход из этого финансового кризиса силами финансовой техники, изобретательности финансистов, конечно, никак невозможно. Выход из финансового кризиса лежит только в выходе из кризиса экономического, конечно, только на основе подъёма нашей индустрии, конечно, только на основе подъёма нашего сельского хозяйства, конечно, только на развитии нашей внутренней торговли и на развитии нашей внешней торговли. Конечно, только на этой основе возможен выход из финансового кризиса. < …>

Вы можете со всех сторон слышать самые смелые проекты денежных реформ — они печатаются и на страницах наших газет. Одни предлагают перейти на золотую валюту, пустить в обращение серебро и золото; другие, как, например, т. Кузовков, предлагают перейти к размену бумажных денег на золотые слитки. Этих проектов чрезвычайно много — я засыпан целым рядом проектов денежной реформы, иногда самого фантастического свойства, которые исходят из самых разнообразных кругов — из крестьянской, рабочей среды, от бухгалтеров, чиновников и т. п. Все изобретают, все думают, что можно найти какой–то магический секрет, который дал бы возможность от плохих денег перейти к хорошим немедленно, сразу, на основании тех ресурсов, которые есть.

Это — глубочайшая иллюзия, и нужно сказать, что это прожектёрство надо отбросить самым решительным образом и сказать, что теперь, при нынешнем состоянии нашего народного хозяйства и нашего финансового хозяйства, никаких хороших, устойчивых денег государство дать не может[965].

Уже в середине 1925 г. появились первые признаки усиливающейся инфляции.

Стало ясно, что устойчивость червонца находится под угрозой вследствие увеличивающейся пассивности внешней торговли и расчётного баланса, чрезмерных кредитов, предоставленных советской промышленности и сельскому хозяйству, постоянно увеличивающейся зарплаты и уменьшающейся внутренней покупательной способности денег.

Собственное производство в 1925 г., по официальным сообщениям председателя СНК СССР А. И. Рыкова, составляло не более 76% довоенного и не было способно удовлетворить потребности растущего населения[966].

Были введены карточки на обувь и одежду. При этом перед магазинами всё равно выстраивались длинные очереди служащих, которые боятся, что товара на всех не хватит.

Государство было чрезвычайно заинтересовано в увеличении продукции промышленности в СССР. Оно предлагало с этой целью различным её отраслям, а также, хотя и в меньшей степени, сельскому хозяйству большие кредиты на пополнение оборотных средств, часть из которых, однако, шла на увеличение заработной платы.

Таким образом, в обращении быстро росло количество денег.

Конец Роскомбанка

Время шло, и становилось очевидно, что Роскомбанк не мог дальше развиваться в том виде, в котором он был создан в 1922 г. Решение о его открытии было вынужденным. В 1922 г. у молодого советского правительства не было выбора. Другими способами привлечь иностранные средства было нельзя: испорченная репутация после отказа от выплаты долгов, гиперинфляция, разруха как следствие Гражданской войны — не лучшие условия для инвестиций. В начале 1924 г. ситуация изменилась: были заключены первые международные экономические соглашения, иностранные государства одно за другим признавали Советский Союз, благодаря новой экономической политике удалось накормить население, во всяком случае сельское (составляющее большинство жителей СССР того времени), были открыты или готовились к открытию первые совзагранбанки, выполнявшие роль «форточек» в западный мир. Угроза гибели, нависавшая над молодым государством, стала рассеиваться, пришло время спокойных действий. У Советского Союза появились первые свободные деньги. Уже скоро решится вопрос с открытыми в 1922 и 1923 гг. концессиями, к концу 1920‑х гг. немногие из них будут действовать.

Но начать решили с концессионной кредитной организации, тем более что толка от неё было немного, причём как государству, так и акционерам. Российский коммерческий банк был обречён, романтический период закончился. Начался новый период конструктивной работы, накопления опыта, не менее сложный, но благодаря которому Банк для внешней торговли СССР стал в 1960‑е гг., безусловно, одним из самых влиятельных банков мира.

А тем временем Народный комиссариат внешней торговли, нуждавшийся в создании собственного кредитного учреждения для обслуживания советского экспорта и импорта и уже в декабре 1923 г. получивший разрешение на открытие экспортного банка, решил использовать для этого готовый банковский аппарат Российского коммерческого банка, превратив его в специальный Банк для внешней торговли. С этой целью были проведены переговоры, и по их итогам в марте 1924 г. акционеры Роскомбанка и Наркомат внешней торговли достигли соглашения, по которому Наркомвнешторг отказался от идеи создания самостоятельного банка. 16 апреля того же года Госбанк и Внешторг заключили между собой договор, в соответствии с которым последний покупал у Госбанка 40 000 акций Роскомбанка по номинальной цене 100 рублей золотом за одну акцию с купонами. 60% проданных У. Ашбергом акций перешло в руки Госбанка, 40% приобрёл Наркомвнешторг. Вся сумма должна была быть выплачена Внешторгом равными частями (по 1 млн золотых рублей) в четыре срока: 1 октября 1924 г., 1 апреля и 1 октября 1925 г., 1 апреля 1926 г.[967]

2 февраля 1924 г. правление Роскомбанка приняло решение о проведении 1 марта чрезвычайного общего собрания акционеров.

В повестке дня стояло два вопроса:

1. Изменение проекта устава.

2. Учреждение Банка для внешней торговли под наименованием «Российский коммерческий банк».

Как отмечает Э. Саттон, хорошие перспективы Роскомбанка на первом этапе объяснялись дружбой Ашберга с М. М. Литвиновым. Через эту связь, как говорится в отчёте Государственного департамента, Улоф Ашберг имел доступ к крупным суммам денег для осуществления платежей за товары, заказываемые Советами в Европе[968].

Сразу после важных организационных решений покинул банк и Макс Мэй. 24 марта 1924 г. правление на своём заседании рассматривает «заявление по телеграфу члена правления и директора Макса Мэя о его выходе из состава правления при сохранении звания директора». Окончательно жечь корабли он не хотел, однако в дальнейшем в списках директоров не значился.

Российский коммерческий банк, преобразованный в Банк для внешней торговли СССР, таким образом стал банком Наркомвнешторга, отстаивавшего его самостоятельное существование, чтобы иметь собственное кредитное учреждение в противовес Госбанку. Первым председателем правления Банка для внешней торговли СССР был избран В. К. Таратута.

В связи с изменением состава акционеров 7 апреля 1924 г. Совет труда и обороны внёс в устав банка необходимые поправки. В отличие от первого варианта новый устав стал более подробным, сохранив тем не менее в силе основные положения устава 1922 г.

Самое время рассказать подробнее о тех, кто создавал проработавший чуть больше двух лет, но оставивший яркий след в банковской истории нашей страны Роскомбанк.

Отдельный индивидуум не играет никакой роли

Улоф Ашберг[969]

Если использовать современную терминологию, то одними из первых иностранных агентов, получающих помощь из–за рубежа, были шведский бизнесмен — «красный банкир» Улоф Ашберг и его партнёр — русский, советский банкир, первый председатель Роскомбанка (фактически Внешторгбанка СССР) Владимир Тарновский.

Ашберг организовал предоставление иностранных грантов ещё в дореволюционную Россию, занялся созданием росзагранбанков ещё при Керенском и развернулся со своей «благотворительной» деятельностью при большевиках.

Его фамилия известна незаслуженно меньше, чем фамилии Парвуса и Хамера (Гамера).

Появление Российского коммерческого банка было закономерно, предпосылки к его появлению закладывались за много лет до его учреждения. Однако ещё в начале 1922 г. о нём не могло быть и речи.

И одну из ключевых ролей не только в истории создания банка, но и в становлении международных отношений молодой Советской России сыграл Улоф Ашберг.

Улоф, или Олаф, Ашберг (по–шведски Olof Aschberg) родился 23 июня 1877 г. в Стокгольме, умер тоже в Швеции в 1960 г., хотя большую часть жизни провёл в переездах. Шведский банкир еврейского происхождения (родители его были выходцами из России), по мнению современников, имел репутацию авантюриста и доказал способность улаживать самые щекотливые финансовые вопросы и проводить самые неожиданные финансовые операции.

Им занимались органы безопасности различных стран: французская разведка искала в его делах «германский след», российская — связь с революционными элементами, американская также признавала Ашберга коммунистом. Но вот его роль «в наведении мостов между Советской республикой и внешним миром», как считают исследователи, «была более значительной, чем Арманда Хаммера»[970]. А ведь Арманд Хаммер известен тем, что этот американский врач и предприниматель сотрудничал со многими советскими лидерами, от Ленина до Горбачёва.

12 мая 1912 г. Ашберг в Стокгольме создал свой первый банк. Это был Nya Banken (Новый банк) — рабочий банк с капиталом в 5 млн крон для предоставления рабочим кредита на льготных условиях. Он же стал и первым директором банка.

Уже в то время банкир проявлял большой интерес к рабочему и социалистическому движению. Не случайно партнёром по учреждению банка стал Карл Яльмар Брантинг, один из основателей в 1889 г. и лидеров Социал–демократической партии Швеции (СДПШ), а также 2‑го Интернационала.

В 1915 г. Ашберг вышел на Министерство финансов России. Последний министр финансов царской России Пётр Барк поручил ему заключить договор о предоставлении займа для России на финансирование военных грузов. С заданием он справился. Условия займа в 50 млн долларов сроком на три года были представлены группой американских банков и утверждены правительством и Николаем II 1 июля 1915 г. (по ст. ст.)[971].

Профессор Энтони Саттон пишет, что летом 1915 г. на Уолл–стрит появилась загадочная фигура — некий Улоф Ашберг, глава стокгольмского банка Nia Banken. Этот господин встречался с руководителями крупнейших финансовых компаний и предлагал (якобы от имени правительства России) новую схему распределения русских военных заказов, из которой исключалась Англия.

До Октябрьской революции российские революционеры использовали скандинавские страны как свою перевалочную базу. Они удачно располагались: вблизи России, в них действовало достаточно либеральное законодательство о политэмигрантах. Поэтому после поражения революции 1905 г. там скрывалось много российских революционеров. Через эти страны, в первую очередь Швецию, граничившую с Великим княжеством Финляндским (входившим в Российскую империю, но где были ограничены права российской полиции), в Россию переправляли нелегальную литературу, оружие, денежные средства.

У российских революционеров там были хорошие связи, и неслучайно их стали использовать в 1920‑е гг. для попыток прорыва экономической блокады Советской России.

Уже 10 ноября 1917 г. в Петроград приезжает директор шведского Nya Banken (Нового банка) У. Ашберг с предложениями об учреждении в России кооперативного банка. Для этого он, в частности, встречался с комиссаром Государственного банка Я. С. Ганецким и помощником главного комиссара Государственного банка Г. Л. Пятаковым.

Вернувшись в Стокгольм, У. Ашберг в интервью газете «Скандинавский листок» (опубликовано 27 января / 9 февраля 1918 г. под названием «О русско–шведском экономическом сближении») говорил о необходимости развития экономического сотрудничества с советским правительством.

В Москве Ашберг активно работал с первым наркомом финансов В. Р. Менжинским. Описывая в своих мемуарах состояние того времени, он говорит об «энтузиазме и вере в будущее» россиян и что он «почувствовал себя обязанным помогать им», воспринимая работу в Советской России как «почётное поручение»![972]

Большевик Г. А. Соломон (Исецкий) в своих мемуарах вспоминает: «Ашберг, который, стремясь ковать железо, пока горячо, вёз с собой целый проект организации кооперативного банка в России»[973].

Исецкий пишет, что сразу эту идею реализовать не удалось.

С помощью генерального консула Советской России в Стокгольме Фредрика Стрёма Ашберг сумел познакомиться со многими членами советского правительства. Сначала занимается простыми обменными операциями рублей на различную иностранную валюту. В это время он познакомился и с А. Л. Шейнманом, ставшим в июле 1918 г. финансовым атташе советского правительства в Стокгольме. Тогда Арон Львович начал заниматься привлечением частных коммерческих переводов в Советскую Россию (о них будет подробно рассказано позже). Страна нуждалась в привлечении валюты. Без Ашберга делать это ему было бы чересчур трудно.

В декабре 1918 г. наш герой оперативно покидает свой первый банк и создаёт, при участии уже упомянутого Я. Брантинга, новый частный банк Svenska Ekonomiaktiebolaget, в переводе на русский «Шведское экономическое акционерное общество», с капиталом в 5 млн шведских крон. Советское правительство России делает его своим официальным агентом в Швеции, а 10 октября 1922 г. приобретает контрольный пакет банка (об этом ниже).

В январе 1919 г. партнёр Ашберга А. Л. Шейнман выслан из Швеции вместе с Вацлавом Воровским, Максимом Максимовичем Литвиновым, Михаилом Марковичем Бородиным и другими большевиками, входящими в состав Заграничного бюро ЦК РСДРП(б) в Стокгольме. В том же 1919 г. Шейнман стал членом коллегии Наркомата продовольствия РСФСР и боролся с голодом в России.

Тогда же в Швеции Ашберг пытается создать банк с советским капиталом — «Экономиакциебулагет».

Эту историю описывает много видевший Г. А. Соломон (Исецкий):

В 1920 г. Ашберг обратился ко мне с предложением.

«Я знаю, — сказал он, — что советское правительство вам очень верит. Я уже давно думаю о том, что РСФСР необходимо иметь свой собственный банк за границей, что значительно развязало бы России руки и удешевило бы всякого рода операции. И уже давно я собираюсь переговорить с вами и предложить вам и вашему правительству следующую комбинацию. <…> Вот я и предлагаю, чтобы РСФСР взяла на себя этот банк, который номинально останется частным акционерным шведским предприятием. РСФСР вносит в дело, скажем, пять миллионов золотых рублей, не от своего имени, а якобы вы как частное лицо их вносите… Таким образом, имея в этом деле, примерно, около семидесяти пяти процентов акций, вы становитесь единственным директором–распорядителем банка… Впрочем, вопрос о правлении банка — это уже второстепенное дело, и, если вы и ваше правительство согласны на эту комбинацию, вы уже сами установите систему конструирования этого банка. Но таким образом РСФСР будет иметь свой собственный заграничный банк. Вы будете располагать правом единоличной подписи, а остальные члены правления, то есть я и другие, по вашему усмотрению, с теми или иными ограничениями… <…>».

Я познакомил его с Литвиновым, которому он тоже изложил свой проект, и Литвинов отнёсся к нему очень сочувственно.

<…> Пришли к следующему решению, которое Красин и взялся провести в Москве. Согласно нашему проекту, утверждённому в дальнейшем в сферах, РСФСР одобряет предложение Ашберга. Осуществление его я беру на себя. Советское правительство ассигнует (вернее, доверяет) мне лично пять миллионов золотых рублей. Для того чтобы в глазах всего мира моё участие не вызывало подозрений, я с ведома советского правительства симулирую, что, разойдясь с ним в корень и отряхнув прах от моих ног, я бежал от него в Швецию, где и устроился со своими (неизвестно, каким способом нажитыми) пятью миллионами в «Экономиакциебулагет»… Иными словами, я должен был навсегда погубить мою репутацию честного человека…

<…> Красин уехал. Ашберг приезжал ещё не один раз, и мы с ним и Литвиновым разрабатывали все детали его проекта, который, по полученным от Красина известиям, встретил полное сочувствие в советских сферах и, главное, со стороны Ленина[974].

Однако, несмотря на усилия Ашберга, тогда план провалился. Во главе Швеции стояло консервативное правительство, очень недружелюбно относившееся к советскому государству, не признанному Швецией. Только с приходом к власти в 1921 г. социал–демократа К. Я. Брантинга проект был всё–таки осуществлён, без участия Соломона, и банк «Экономиакциебулагет» стал работать исключительно на советское правительство.

В 1920 г. именно через Швецию и Норвегию был организован экспорт из России золота, главным образом в виде золотых монет царской чеканки, золотых слитков и ювелирных изделий. Уже из Скандинавии золото переправлялось в Голландию и Германию (Советская Россия ещё надеялась на мировую социалистическую революцию и поддерживала своих единомышленников в Европе), а также использовалось для оплаты приобретаемой в разных странах, включая США, продукции, необходимой для выживания молодой страны.

Вот что пишет об этом Соломон Исецкий:

Как раз в это время мне написал стокгольмский банкир Олоф Ашберг. <…> Между прочим, он предложил мне сделать попытку продавать золото в Америке. Дело это было трудное, так как русское золото можно было провезти в Америку только контрабандой. Но Ашберг взял на себя всю эту неприятную сторону сделки. Я ему дал для пробы 500 000 зол. р., и спустя известное время он продал его в Нью–Йорке по небывало высокому курсу, около 2,35 шведских крон за золотой рубль. Но это был единственный случай и повторять его было нельзя из–за трудностей перевоза золота в Америку[975].

Участвовал Ашберг и в так называемой паровозной афере. В 1920 г. в России сложилось тяжелейшее положение на железнодорожном транспорте. В частности, срочно нужны были паровозы. Казалось бы, заказ на их изготовление можно было разместить на Путиловском заводе, выпускавшем до войны 225 паровозов в год.

Однако СНК РСФСР 16 марта 1920 г. принимает постановление «О забронировании 300 миллионов рублей золотом для приобретения за границей паровозов и запасных частей для ремонта железнодорожного транспорта». В мае 1920 г. заказ на изготовление 1000 паровозов разместили в Швеции, на заводе Nydqvist & Holm АВ (NOHAB), который до этого выпускал в год не более 40 штук больших паровозов Эш-44-52. Более того, советская сторона сразу выдала огромный аванс золотом (по информации Фролова, 15 млн золотых рублей) и готова была ждать несколько лет, которые должны были уйти на расширение завода: постройку заводских корпусов, зданий для рабочих и т. д.[976]

Всего же заказ потянул на сумму 200 млн рублей золотом. Чтобы представить, что это такое, А. А. Иголкин приводит такие числа: в 1920 г. объём производства всех отраслей промышленности России составлял 517,6 млн золотых рублей, промышленности «металлической» (куда входило машиностроение) — 48,5 млн золотых рублей[977]. Находившийся в России золотой запас Государственного банка на 8 ноября 1917 г. составлял 1101 млн золотых рублей. Часть золота — 650 млн рублей была эвакуирована в Казань, затем эти деньги попали к Колчаку, после разгрома которого Москва вернула только 409 млн рублей[978].

Кстати, NOHAB сумел за период с 1922 по 1924 г. выполнить только половину заказа и поставил 500 паровозов. Уже в марте 1922 г. на съезде партии, отвечая на претензии председателя Петроградского союза металлистов А. Г. Шляпникова, что «мы могли бы паровозы строить лучше, а покупаем за границей», временный нарком путей сообщения РСФСР Л. Д. Троцкий, признавая, что, «возможно, здесь сделана крупная ошибка, пытается доказать, что он тут ни при чём»[979].

Главным организатором этой аферы был Ю. В. Ломоносов. Вот что о нём пишет Г. А. Соломон (Исецкий).

Говоря о приезде в Ревель, Иоффе упомянул о появлении Юрия Владимировича Ломоносова. <…> Я имел о нём представление по рассказам, <…> аттестовавшим его как пустого малого, псевдоучёного, но человека очень бойкого, эквилибристического и потому добившегося степеней известных, дававших ему возможность широко жить, что особенно ярко сказалось в эпоху его советской службы, когда он поспешил заделаться стопроцентным коммунистом и по протекции Красина стал членом коллегии народного комиссариата путей сообщения, где и расцвёл. Он получил командировку в Швецию для наблюдения за постройкой заказанных там паровозов. Человек ловкий, совсем неумный, он сумел втереться в полное доверие Ленина, что, конечно, сильно укрепило его и дало ему возможность «жрать». И в советских кругах он даже прославился своим лукулловым образом жизни. Но кроме того, он отличался крайним нахальством и кляузничеством?[980].

Совнарком ассигновал Ломоносову 60 млн золотых рублей. Они были переведены в Ревель и депонированы в Эстонском государственном банке.

«Ревель стал местом своеобразной золотой горячки. Ломоносов устроил ряд пиров на прибывших за золотом пароходах. Три дня продолжалось беспробудное всеобщее пьянство… По сообщённым мне сведениям, было пропито (поил Ломоносов, “за свой счёт”, т. е. за народные деньги) до 600 000 эст. марок»[981].

Эта «операция» обрушила цену на золото: «И следующая партия золота, которую я продал (а ведь я вынужден был продавать, ибо меня хватали за горло аккредитованные советским правительством разные лица), пошла сразу по 2,12 шведских крон за золотой рубль, спустившись таким образом с 2,19, т. е. понизившись на семь пунктов. И дальше пошло по наклонной плоскости, и вскоре рубль упал до 2,04. Мои банкиры, Ашберг и Шелль, честно служившие мне и помогавшие в поднятии курса, были в отчаянии. Ашберг специально приезжал из Стокгольма и просил меня повлиять на советское правительство, чтобы Ломоносову было запрещено продавать золото. О том же просил и Шелль…»[982]

2 февраля 1920 г. в городе Юрьеве (Тарту) был подписан мирный договоре Эстонией. Столица Эстонии Ревель был намечен Москвой в качестве основного пункта по вывозу золота и ввозу товаров. Уже 5 февраля по этому поводу В. И. Ленин говорит: «В международном положении самым ярким фактом является мир с Эстонией. Этот мир — окно в Европу. Им открывается для нас возможность начать товарообмен со странами Запада»[983].

В приложении к Юрьевскому договору были пункты: «Товары, провозимые через территорию одной из договаривающихся сторон, не должны облагаться никакими ввозными пошлинами и транзитными налогами. <…> В открываемых в Ревеле или в других портах Эстонии свободных гаванях Эстония предоставит России районы и места для перегрузки, хранения <…> прибывающих из России или предназначенных для неё товаров <…> причём сборы за таковые районы и места не должны превышать сборов, взимаемых с собственных граждан в отношении транзитных товаров»[984].

Ради этого окна большевики сделали, по словам Ленина, «громадные уступки» странам Прибалтики. Эстонии были переданы населённые русскими территории вокруг Нарвы и более 10 т золота на сумму в 14 млн рублей. Латвия получила золота на 4 млн рублей, Литва — на 3 млн Латвии отошли населённые русскими территории возле Двинска (ныне Даугавпилс), а также часть Псковской губернии, позднее, в конце 1930‑х гг., возвращённая России[985].

После этого в Ревель направляется торговая делегация Центросоюза во главе с И. Э. Гуковским. При этом полномочным представителем РСФСР в Латвии стал уже знакомый нам и Ашбергу Яков Ганецкий. Советское правительство для ведения переговоров о финансовых соглашениях с заграницей создало в Ревеле бюро, директором которого стал Г. А. Соломон (Исецкий). У. Ашберг тесно работал с ним, а затем и с его преемником, своим старым знакомым М. М. Литвиновым. Именно он, судя по всему, взял на себя банковское обеспечение коммерческих операций с зарубежными фирмами, осуществлявшихся вышеназванным бюро. Для оплаты импортных товаров оно вынуждено было использовать свой золотой запас. Экспорт советского золота мог иметь только контрабандный характер, так как со стороны западных стран продолжала осуществляться «золотая блокада»[986].

Сам Ашберг в своих воспоминаниях писал: «Особый интерес в наших общих с торговой делегацией сделках представлял экспорт российского золота. Оно продавалось, главным образом, Франции и Соединённым Штатам. Франция, официально объявившая бойкот российскому золоту, была самым активным его покупателем. Немецкие банки и банкиры также имели своих представителей в Стокгольме. Они скупали русское золото, меняли пробу на слитках, переплавляли монеты»[987].

С 1920 до конца 1922 г. Эстония оставалась монополистом по продаже русского золота и транзиту грузов в Россию. Российский историк В. Г. Сироткин считал, что до середины 1920‑х гг. через эстонскую границу большевики вывезли золота на продажу на гигантскую сумму в 451 млн золотых рублей (1 202 660 000 золотых франков).

Э. Саттон отмечал, что советское золото шло и на шведский монетный двор, который «переплавляет русское золото, проводит его количественный анализ и ставит шведское пробирное клеймо по просьбе шведских банкиров или других шведских подданных, являющихся владельцами этого золота»[988]. И в то же самое время Улоф Ашберг предлагал неограниченное количество русского золота через шведские банки. Всего, по подсчётам специалистов, в 1920-1922 гг. только через порты на Балтике из Советской России было вывезено не менее 500 т золота.

Следующий период жизни Улофа Ашберга связан с Российским коммерческим банком.

Одновременно, сразу после создания в июне 1922 г. в Германии банка «Гаркребо» его директор И. Д. Левин (должность Ильи Давидовича называлась в Советской России «Главный Агент Государственного Банка за границей») занимается в 1922 г. созданием сети совзагранбанков в Скандинавии и отделения в Ревеле (Таллин). Там в 1920‑е гт. действовало три банка: «Северное кредитное акционерное общество» («Норд–Кредит», Det Nordiske kredit Akcie Selscab), образованное в декабре 1923 г. в Копенгагене (Дания), с основным капиталом в 5 млн крон, из которых 10% были внесены Госбанком РСФСР, а остальные 90% «Шведским экономическим акционерным обществом» У. Ашберга.

Банк «Экономиакциебулагет» был зарегистрирован 24 ноября 1917 г., а 10 октября 1922 г. был выкуплен советскими организациями и перерегистрирован на основании Закона об акционерных обществах, принятого 12 августа 1910 г. по адресу: Стокгольм, площадь Stureplan, 15.

Другие адреса банка, обозначаемые в 1922 г. на бланках банка: Stockholm, Fredsgatan 6 и Hamngatan, 5А. В первом здании сегодня располагается Министерство иностранных дел Швеции, второе не сохранилось.

Было у банка и отделение в Берлине по адресу: Unter den Linden, 68а.

Из 2000 выпущенных акций (на общую сумму 4 млн крон) 1991 при основании была выписана на имя У. Ашберга, 9 — на имя различных лиц. 200 акций получил некий профессор Ал. Смирнов как представитель Госбанка (А. И. Смирнов на начальном этапе стал директором шведского банка), вдобавок к этим акциям у него оказалась одна собственная. Акции были именные с купонным листом на получателя и выплатой дивидендов в течение 10 лет[989].

В 1924 г. Ашберг был смещён со своего поста в Роскомбанке по причине «злоупотреблений средствами банка». Утверждалось, что крупные суммы для осуществления платежей за товары, заказываемые советскими учреждениями внешней торговли в Европе, Ашберг вносил на личный счёт в Svenska Ekonomiebolaget, Возможно, он действительно использовал средства банка для личных нужд, но всё–таки были и более серьёзные причины его увольнения. После смерти Ленина Сталин начинает постепенно укреплять свою власть, происходят изменения во внутренней и внешней политике советского руководства.

Так, на XIII съезде РКП(б) 23-31 мая 1924 г. были нанесены первые удары по Л. Троцкому. Ашберг был близок к команде Льва Давидовича, за что и поплатился. Оперативно преобразован был и созданный им банк. Хотя ничто вроде бы не предвещало для Ашберга беды.

О смерти Ленина он узнал в Риме и тут же приехал в Москву. Человеком он был неглупым, поэтому понял, что это повлечёт за собой большие перемены. 27 января 1924 г. Ашберг участвует в траурных мероприятиях прощания с Лениным.

Оценив ситуацию, он отклонил формальное предложение работать консультантом на должности замдиректора только что созданного Банка для внешней торговли, продал свои акции и в апреле 1924 г. навсегда покинул Россию.

Правление 17 апреля 1924 г. приняло решение: «Вместо доверенности выдать Ашбергу письмо, уполномочивающее его на ведение переговоров от имени банка за границей»[990].

А через два с половиной месяца, 4 июля, У. Ашберг и М. Мэй значатся в документах банка как «уполномоченные представители банка за границей (не в штате)»[991].

И на этом отношения со шведским бизнесменом не прекратились, в 1926 г. в приложениях к протоколам заседаний правления появляется фраза: «Ашберг имеет за нами по совместному с Госбанком договору о представительстве в Швеции — 10 876,25 рублей»[992].

Непосредственно перед отъездом в интервью корреспонденту газеты Berliner Tageblatt на вопрос о будущем Советской России он сказал: «Русское общество, подобно мощному дорожному катку, медленно продвигается вперёд, сметая все препятствия, возникающие на его пути. Отдельный индивидуум не играет никакой роли в развитии этого огромного государства. Советский Союз будет идти вперёд, даже если будут совершаться ошибки»[993].

В следующий период жизни его ждут не менее драматичные события. 11 февраля 1927 г. он вместе с сыном переехал на постоянное местожительство во Францию, где выделял деньги на антинацистскую пропаганду, сотрудничал со Всемирной ассамблеей в защиту мира. Финансировал испанский республиканский «Народный фронт» в ходе его войны против фашистов.

Как сообщает С. С. Попова в книге «Между двумя переворотами» (М.: Ладомир, 2010), после создания в начале 1936 г. Всемирной ассамблеи в защиту мира (R.U.P.), объединяющей многочисленные пацифистские организации при активном содействии лорда Роберта Сесила (лауреат Нобелевской премии мира 1937 г.), офис французской секции этого движения был перенесён в сентябре 1937 г. в частную гостиницу Ашберга по адресу: 21, Rue Casimir–Perier.

В 1941 г., уже после вторжения гитлеровских войск во Францию, Ашберг с семьёй эмигрирует в США, где публикует в 1946 г. свои мемуары.

После войны Ашберг вернулся в Швецию, где и поныне живут его потомки. В частности, его внук Роберт Ашберг владеет крупнейшей в стране телепродюсерской компанией. Контактов с Россией потомки Ашберга не поддерживают.

Улофа Ашберга помнят в Швеции и как собирателя русских и византийских икон XIV-XV вв. Первые произведения по рассказам Ашберга он купил на Смоленском рынке, в дальнейшем пополнял коллекцию, в том числе и через Всесоюзное объединение «Международная книга — Антиквариат», и вывез её из СССР в 1924 г. при посредничестве Красина. Собрание из 245 икон он передал в 1933 г. Шведской национальной галерее. Ашберг продолжал пополнять собрание, последние сделанные им пожертвования датируются 1950‑ми годами. Сейчас в нём 323 произведения, и оно считается одним из богатейших в Западной Европе. Самая старая икона в этой коллекции была написана в Новгороде примерно в 1300 г.

Первый председатель банка — Владимир Васильевич Тарновский*

* Глава подготовлена совместно с А. П. Ефимкиным

Наравне с Ашбергом огромную роль в становлении Российского коммерческого банка сыграл его первый председатель Владимир Васильевич Тарновский. К сожалению, он известен меньше, чем сменивший его на этом посту и возглавивший банк, переименованный во Внешторгбанк, В. К. Таратута. Необходимо восстановить справедливость.

Владимир Васильевич Тарновский родился 2 августа (по ст. ст.) 1872 г. в деревне Юлькановке Бандуровской волости Александрийского уезда Херсонской губернии.

Его отец Василий Васильевич Тарновский (1838-1899) — отставной полковник, дворянин, владел 530 десятинами земли в Херсонской губернии[994] (в своей анкете и в 1920‑е гг. Владимир Васильевич называл профессию отца — «землевладелец», а своё происхождение — «дворянин»). Он также имел парк в имении Качановка, собирал украинские древности, на основе которых позже был создан Черниговский исторический музей. Судя по всему, это было известное место. В 1880 г. в имении Тарновского Илья Ефимович Репин делал зарисовки во время работы над картиной «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».

А ещё раньше имя деда Владимира Васильевича — Василя Васильевича Тарновского (1810-1860) — неоднократно встречается в письмах Н. В. Гоголя. Они вместе учились в Нежинской гимназии высших наук князя А. А. Безбородко и продолжали дружить после окончания учёбы. Н. В. Гоголь даже рекомендовал его ректору Киевского университета Св. Владимира М. А. Максимовичу профессором русской словесности.

Считается, что род Тарновских, имеющий несколько ветвей — польскую, западноукраинскую, черниговскую, полтавскую и др., — начал свой отсчёт со времён крестовых походов. Описание их герба и сведения о потомках приведены в «Общем гербовнике дворянских родов Всероссийской империи, начатом в 1797 г.», в Herbarz Polski Kaspra Niesieckego S. J. и пр. Кого только за долгие годы в этой семье не было! Статский советник, полтавский уездный предводитель дворянства Владимир Васильевич Тарновский в 1812-1815 гг. был членом масонской ложи декабриста М. Н. Новикова «Любовь к истине» в Полтаве. Отставной полковник польской службы Мартын Иванович Тарновский (1772-1861) был членом польского тайного общества, отбывал за это срок в Петропавловской крепости.

Итак, Владимир Васильевич Тарновский получил военное образование и в 22 года поручиком начал службу в армии[995]. Он так описывает в своей биографии армейскую карьеру: «Воспитание получил в Киевском кадетском корпусе, который окончил в 1890 г. (поступил в 1885 г.). Специальное образование получил в Константиновском военном училище (1890-1892) и Николаевском военно–инженерном училище (1892-1893). В 1893 г. был выпущен подпоручиком в лейб–гвардии Резервный полк». В 1897 г., после трёх лет армейской службы в чине поручика, он вышел в отставку. Причиной тому послужила женитьба на Александре Васильевне Бутурлиной. Ветвь Бутурлиных не имела дворянства, а это обстоятельство не допускалось статусом офицера лейб–гвардии полка. Таким образом, в 25-летнем возрасте Владимир поступает на службу по финансовой части. Всё это время семья Тарновских проживала в Петербурге, снимая в аренду квартиру. В 1898 и 1901 гг. у четы Тарновских родились две дочери — Нина и Ольга.

Первые пять лет Владимир Васильевич занимает незначительные должности в местных учреждениях Государственного банка Российской империи. Вначале он помощник контролёра в Батумском отделении. В 1898 г. он был назначен секретарём в Томское отделение и, наконец, в 1900 г. — бухгалтером в Курское отделение Государственного банка. Как видно, он не боится никакой работы, соглашается на переезды в любую точку страны. И его высокий интеллект, практические навыки ведения финансовых дел (полученные ещё в детстве от отца), пытливый ум, трудолюбие, упорство в достижении цели, ответственность не остались незамеченными.

В 1902 г. В. В. Тарновский уже получил должность управляющего Верхним торговым отделением Международного банка в Москве, через шесть лет он — организатор и управляющий Самарским купеческим банком. В 1910 г. приглашён организовать, а затем управлять Ростовской конторой Московского купеческого банка, в 1912 г. Владимир Васильевич стал директором и членом правления одного из крупнейших акционерных банков коммерческого кредита России — Сибирского торгового банка в Петербурге.

Бурное развитие капитализма в России и Первая мировая война способствовали получению российскими коммерческими банками огромных прибылей. К октябрю 1917 г. 45-летний банкир В. В. Тарновский имел личный капитал в размере 3 млн рублей и мог бы спокойно почивать на лаврах или, сидя в кресле, приумножать капитал. Однако после вступления России в Первую мировую войну Тарновский, как патриот своей Родины, воспользовавшись связями с влиятельными людьми (дабы возраст не стал помехой), уходит на фронт. Поручик В. В. Тарновский восемь месяцев в рядах лейб–гвардии Третьего гвардейского стрелкового полка (бывшего лейб–гвардии Резервного полка) участвовал в ожесточённых боях под Перемышлем; после одного из них от всего полка осталось лишь 250 человек. Сам Тарновский тогда уцелел, но вскоре серьёзно заболел и в феврале 1915 г. был эвакуирован и потом демобилизован. В столице он вернулся к банковским делам.

Большевики во главе с В. И. Лениным вели борьбу за превращение войны империалистической в войну гражданскую, за поражение царского правительства. Бывшему боевому офицеру В. В. Тарновскому, добровольно и с полным убеждением в своей правоте воевавшему за Веру, Царя и Отечество, действия большевиков казались преступлением. «Они разлагают армию», — негодовал он. Но В. В. Тарновский не был и контрреволюционером. Так, когда в 1917 г. к нему через адъютанта обратился за финансовой помощью генерал Л. Г. Корнилов, поднявший мятеж и двигавшийся на Петроград с целью установления контрреволюционной диктатуры, он не получил ни копейки.

Октябрь 1917 г. В. В. Тарновский, как и все представители российского банковского капитала, встретил враждебно. Однако при этом он не последовал примеру своих коллег, большинство из которых или сразу же эмигрировали, или поступили на службу белогвардейских правительств Врангеля и Деникина. 25 октября 1917 г. он с женой был в Финляндии и затем, вернувшись в Россию, лишившись всех своих постов и капиталов, стал искать своё место в перевернувшемся мире.

В декабре 1917 г. российские акционерные коммерческие банки были национализированы и слиты с Государственным банком в единый Народный банк. В. В. Тарновский остался без места. Бывший миллионер работает скромным агентом для поручений на Московско–Виндавско–Рыбинской железной дороге, где с 1914 г. был членом правления. Службу эту он оставил только в 1919 г., когда были ликвидированы и частные железные дороги.

В 1920 г. Тарновский состоял на службе в Управлении мостовых коммунального хозяйства в Петрограде. Новая работа, безусловно, не соответствовала возможностям этого незаурядного человека.

При этом в 1918 г. он вступил в Союз трудовой интеллигенции. Созданная в феврале, эта организация была близка к авторам знаменитого сборника «Смена вех» и называла своей целью «всемерное содействие наиболее целесообразному использованию интеллигентных сил России в целях воссоздания её культурно–хозяйственной жизни».

В 1920 г., когда Гражданская война и иностранная интервенция заканчивались, в «Известиях» было опубликовано обращение дореволюционных российских деятелей к правительствам стран — членов Антанты, эмигрантам с призывом прекратить борьбу с Советской Россией. Одним из подписавших его был и В. В. Тарновский. Незадолго до этого, в феврале, он был назначен председателем финансовой секции Петроградского отделения Института экономических исследований Народного комиссариата финансов РСФСР.

В одном из своих докладов на заседании финансовой секции В. В. Тарновский теоретически обосновал необходимость возвращения к полноценному денежному обращению и восстановлению нормальной, а нс «эмиссионной» денежной системы. Тогда докладчику и его начальнику был сделан выговор за «контрреволюционный доклад», а в дальнейшем на основе этого доклада начнётся разработка первой денежной реформы Советской России.

Вскоре, 15 марта 1921 г., X съездом РКП(б) будет принята новая экономическая политика, сменившая политику «военного коммунизма», и идеи Тарновского окажутся востребованными. Назначенный в конце 1921 г. главой Наркомфина РСФСР Г. Я. Сокольников с группой экономистов, в которую входил и В. В. Тарновский, начнёт энергично претворять в жизнь идею создания червонного обращения.

Осенью 1921 г. в своём докладе «О возможности учреждения Государственного банка, обладающего эмиссионным правом», который был сделан в Петроградском отделении Института экономических исследований, В. В. Тарновский доказывал, что восстановление системы кредита может быть осуществлено только «созданием особого института, обладающего правом эмиссии денежных знаков, поставленных в лучшие условия по сравнению с Гознаком, как по системе обеспечения, так и посредством воздействия на их курс». Впрочем, о введении золотого червонца и роли Тарновского в этом процессе достаточно сказано в предыдущей части статьи.

В октябре 1921 г. В. В. Тарновский был назначен товарищем управляющего Северо–Западной областной конторы Государственного банка. Далее, как он пишет в автобиографии, «каковую должность оставил 1 октября 1922 г., приняв на себя организацию Российского коммерческого банка, председателем правления которого избран 12 ноября 1922 г.».

В марте 1924 г. банк был преобразован в Банк для внешней торговли СССР, а 17 апреля 1924 г. В. В. Тарновского назначили заместителем председателя правления и поручили курирование кассы, инспекции, юридического отдела и секретариата. Найти общий язык с новым председателем правления В. К. Таратутой, профессиональным революционером с образованием на уровне ремесленного училища, Владимир Васильевич, видимо, не смог.

2 сентября 1924 г. на заседании правления вторично рассматривалось заявление Тарновского «с просьбой предоставить ему двухмесячный отпуск, после коего считать его свободным от исполнения обязанностей заместителя председателя правления Роскомбанка». В этот раз его просьбу удовлетворили. С 1 сентября он находился в отпуске, а 1 ноября 1924 г. покинул банк окончательно. На чрезвычайном общем собрании акционеров Банка для внешней торговли «Российский коммерческий банк» 14 октября 1924 г. его вывели и из членов правления.

Через некоторое время В. В. Тарновский стал научным сотрудником Госплана СССР. Но с учреждением Центрального банка коммунального хозяйства и жилищного строительства он вновь возвращается к банковским делам — его назначили членом правления этого банка. В начале октября 1925 г. В. В. Тарновский был избран председателем правления крупного Строительного общества взаимного кредита.

Через год это общество потерпело крах, его председатель и другие члены правления за допущенные ими нарушения предстали перед судом. В. В. Тарновскому грозило пятилетнее тюремное заключение, хотя он и доказывал на суде, что государство никакого ущерба не понесло. В защиту В. В. Тарновского выступили новый наркомфин СССР Н. П. Брюханов, начальник Валютного управления союзного Народного комиссариата финансов Л. Н. Юровский и другие ответственные работники Наркомфина. И хотя главные обвинения судом были отвергнуты, подсудимого всё же приговорили к шести месяцам принудительных работ. По амнистии, объявленной ВЦИК в связи с десятой годовщиной Октябрьской революции, В. В. Тарновский был полностью освобождён от этого наказания.

После этого он недолго работал в Главном управлении Гострудсберкасс, а затем перешёл в Отдел кредитной политики валютного управления Наркомфина СССР. Последняя должность В. В. Тарновского в Наркомфине — помощник заведующего отделом кредитных учреждений и денежного обращения.

Судьба ещё раз сталкивает его с Внешторгбанком. 8 июля и 3 августа 1927 г. он участвует в заседаниях Центральной комиссии по размежеванию кредитных учреждений, определяющих распределение клиентуры между Госбанком и спецбанками. Владимир Васильевич представлял на заседании валютное управление Наркомфина[996].

С последней должности он был 10 октября 1929 г. «вычищен» по «первой категории» комиссией по чистке и проверке аппарата Наркомфина СССР. Дело его ведёт известный чекист Х. Я. Петерс (в 1938 г. ставший «невинной жертвой большого террора»). Вместе с В. В. Тарновским была «вычищена», как сообщалось в прессе, «солидная группа буржуазных экономистов, которые были нужны в период восстановления финансового хозяйства, но с которыми теперь нам не по пути».

Современному читателю мало о чём говорит это известное по «Золотому телёнку» выражение: «Теперь он ходил по городу, останавливал знакомых и произносил одну и ту же полную скрытого сарказма фразу: “Слышали новость? Меня вычистили по второй категории”. И некоторые знакомые сочувственно отвечали: “Вот наделали делов эти Маркс и Энгельс!” А некоторые ничего не отвечали, косили на Побирухина огненным глазом и проносились мимо»[997].

Происходили такие чистки в самом конце 1920‑х гг. Говорят, что инициатором их был пламенный революционер Е. М. Ярославский (М. И. Губельман), в то время секретарь партколлегии Центральной контрольной комиссии и председатель «Союза воинствующих безбожников».

Именно Ярослав Михайлович (или Миней Израилевич) изобрёл три категории «чисток».

«Вычищенный» по первой категории фактически получал «волчий билет», обрекался на полнейшую социальную незащищённость: лишался права на пенсию, выходное пособие, пособие по безработице, ему запрещалось работать в любых государственных, кооперативных и общественных организациях, на предприятиях и учреждениях. Вторая категория не давала права работы только в столичных учреждениях. Третья разрешала оставлять «вычищенного» на том же месте работы, но с обязательным понижением в должности. «Чистка» сопровождалась воспитательным процессом, проводилась она на общих собраниях коллектива[998].

В процессе «чистки» Тарновского были вынуждены признать его заслуги: как–никак он был «отцом червонца». Подтвердили это даже самые яростные обвинители. Но припомнили ему всё: непролетарское происхождение, 3 млн рублей личного капитала (которым он мог, но не воспользовался), все просчёты в работе, снятую судимость, пассивность в общественной жизни коллектива, критические замечания его научных докладов, поданную за год до этого в коллегию Наркомфина СССР записку со своими соображениями относительно дальнейших мероприятий кредитной политики и другие «грехи».

Любопытно, что в той записке, расценённой рядом коллег В. В. Тарновского по работе и членами комиссии по «чистке» как «вредной», её автор признавал наличие в стране инфляции и предлагал систему мер по борьбе с нею.

Именно с того времени (конец 1920‑х гг.) наличие инфляции в СССР, несмотря на бесспорную очевидность, стали официально отрицать, а сам термин «инфляция» был надолго объявлен неприемлемым для характеристики «временно возникающих в советской экономике затруднений в сфере денежного обращения».

Говорят, бывшие коллеги не раз предлагали Владимиру Васильевичу эмигрировать, но он отвергал такие предложения, считая их изменой Отечеству.

В начале 1930‑х гг. В. В. Тарновский жил с женой Матильдой Андреевной Щуко в Ленинграде, принимал активное участие в очередной финансовой реформе, работая в Наркомате финансов. Но в феврале 1935 г. он был приговорён к высылке с женой в город Атбасар Карагандинской области как бывший царский офицер[999].

Но ехать в ту далёкую казачью станицу Владимиру Васильевичу всё–таки не пришлось. Семью спас архитектор, академик В. А. Щуко (автор проектов здания Библиотеки им. Ленина, станции метро «Электрозаводская», культового памятника «Ленин на броневике» в Ленинграде, так и не построенного Дворца Советов в Москве и многих других). В марте 1935 г. он обратился за помощью к жене писателя Максима Горького — Е. П. Пешковой.

«10 марта 1935 г.

Глубокоуважаемая

Екатерина Павловна!

Зная, сколько у Вас сейчас просьб подобного рода, тем не менее убедительно прошу Вас не отказать сделать всё возможное для спасения мужа моей родной сестры Владимира Васильевича Тарновского. В прошлом он офицер и директор Сибирского банка (крупный экономист). После революции был членом Союза трудовой интеллигенции, затем был директором советского банка в Москве, принимал деятельное участие в финансовой реформе, являясь создателем нашего червонца. В настоящее время служит и имеет прекрасные рекомендации. В настоящее время высылается в местность без железной дороги — сообщение на верблюдах — Атбасар (Северный Казахстан). Если нельзя будет сохранить его в Ленинграде, то хотя бы дать возможность выбора города. В настоящем он глубоко советский человек, и я очень прошу Вас, Екатерина Павловна, помочь ему и моей сестре в их несчастье. В настоящий момент хотя бы приостановить высылку из Ленинграда, назначенную на 30/II. Ещё раз очень прошу. Искренне Вас уважающий Академик Владимир Щуко»[1000].

На письме стоит резолюция: «Удовлетворено». Вскоре «врагами народа» будут объявлены коллеги Владимира Васильевича: Г. Я. Сокольников («участник троцкистско–бухаринской банды»), Л. Н. Юровский («глава контрреволюционной буржуазной “школы” в области денежного обращения»), другие сотрудники Наркомфина СССР.

А вот В. В. Тарновскому повезло: он выжил, работал бухгалтером в жилуправлении. Рассказывают, что все поражались его офицерской выправке, эрудиции и немногословию.

Да, он до конца жизни следил за собой, всегда носил строгий чёрный костюм, галстук. Скончался Владимир Васильевич Тарновский у себя дома в Москве 19 марта 1954 г.

Урна с его прахом покоится на Ваганьковском кладбище (уч. 38), рядом с младшей дочерью Ниной и первой женой Александрой Васильевной. Позже в эту же могилу были захоронены и урны с прахом остальных членов семьи Одингов–Тюлиных (потомков В. В. Тарновского; в анкете в 1922 г. Владимир Васильевич Тарновский перечисляет следующих родственников: жена Лидия Алексеевна, 1880 г. рождения, дочь Ольга Владимировна Одинг, 1901 г. рождения, жила в Петрограде, дочь Нина, пасынок Ростислав Алексеевич Карпов, 1908 г. рождения).

На могиле стоит памятник из светло–коричневого гранита с крестом и со множеством вырубленных на всех сторонах надписей.

В Российском государственном архиве экономики хранится дело Владимира Васильевича Тарновского[1001].

Банк для внешней торговли СССР

Новым председателем правления (его до сих пор в банке считают основоположником) стал В. К. Таратута.

Таратута Виктор Константинович

Родился 16 апреля 1881 г. в городе Елисаветграде Херсонской губернии (Кировоград, с 2016 г. — Кропивницкий). В 1920‑е гг. он обозначал в анкетах свою специальность так: «журналист, профессиональный революционер».

Его социальное происхождение было «из мещан». Окончил Одесское ремесленное училище, на этом его образование закончилось, хотя потом он отмечал в графе образование — «держал экстерном». Ещё юношей, в 1896-1897 гг., он познакомился с революционными социал–демократическими кружками. Начал свою революционную деятельность с распространения нелегальной литературы среди рабочих сельскохозяйственных заводов в родном городе.

В июне 1898 г. его первый раз арестовали (тогда же он стал членом РСДРП(б)). Таратута провёл в одесской тюрьме 5 месяцев, а затем его выслали на два года под надзор полиции. С этого времени началась его скитальческая жизнь.

В 1901 г. он стал членом екатеринославского комитета партии, затем занимался партийной работой в Николаеве, Херсоне и Одессе.

Весной 1902 г. Виктора вновь арестовали. Сначала он сидел в тюрьме в Одессе, затем в Бендерах и, наконец, попал в московскую Бутырку. На этот раз Таратута просидел уже около полутора лет и был выслан административным порядком в деревню Тарховку (Вельской волости Енисейского уезда).

После годичного пребывания в ссылке он бежал в Самару, где в то время находилось восточное бюро ЦК партии, которое направило его на работу в Батуми. На Кавказе Таратута работал в качестве члена батумского, гурийского, а затем и бакинского комитетов РСДРП.

Весной 1905 г. Виктор Константинович был арестован в третий раз и выслан по этапу в Архангельскую губернию. Октябрьская (1905 г.) амнистия застала этап в Ростове–на–Дону, и там Таратуту отпустили на волю. После амнистии он переехал в Москву, где в течение 1906-1907 гг. с небольшими перерывами, обусловленными полицейской слежкой и случайными арестами, работал в качестве секретаря Московского комитета и Центрального областного бюро партии. По совместительству он заведовал партийной кассой и издательством. В эти годы он, судя по всему, участвовал в экспроприациях, организуемых Л. Б. Красиным и А. А. Богдановым. Двусмысленно звучит ответ В. К. Таратуты на вопрос о практическом стаже в банковской отрасли: «до вступления в эту деятельность был много лет клиентом банков».

От Центральной области Таратута был делегирован на IV Стокгольмский (1906 г.) и V Лондонский (1907 г.) съезды партии. В Лондоне он входит в состав Большевистского центра. Там же его выбирают кандидатом в члены ЦК РСДРП (был им до 1911 г.).

Человеком Виктор Константинович был отчаянным. Чего стоит только женитьба на младшей сестре владельца лучшей в России мебельной мануфактуры Николая Павловича Шмита — Елизавете. С банальной целью — получить большое наследство и передать его большевикам (в общей сложности 280 000 рублей). Бывший до 1917 г. большевиком В. С. Войтинский вспоминает, что В. И. Ленин говорил о своём сподвижнике восхищённо: «Тем–то он и хорош, что ни перед чем не остановится. Вот вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошёл бы, не мог бы себя пересилить. А Виктор пошёл… Это человек незаменимый»[1002].

Приведу только один эпизод, связанный с этой детективной историей, рассказанный старым социал–демократом из Иваново–Вознесенска Шестерниным, также участвовавшим по заданию большевистского центра в получении наследства Шмита и вывозе его за границу. Вот что он рассказывает о первой встрече в Выборге весной 1907 г. представителей центра (Ленина, Красина, Таратуты) с Алексеем, юным 15-летним братом Н. П. Шмита, и его адвокатами[1003]. Всё шло достаточно спокойно, обсуждались юридические вопросы дела, пока Таратута внезапно не вскочил и «резким металлическим голосом» не заявил: «Кто будет задерживать деньги, того мы устраним». Ленин «дёрнул Таратуту за рукав», а среди питерских адвокатов, сопровождавших молодого Шмита, «произошло какое–то замешательство». При этом мемуарист добавляет, что это была «единственная шероховатость». Однако результат был достигнут — уже через несколько дней адвокаты сообщили, что Шмит от своих прав на наследство отказывается и передаёт их двум своим сёстрам. Это были не единственные угрозы Виктора Константиновича в деле о «наследстве Шмита».

Тогда же против В. К. Таратуты некоторые коллеги выдвинули тяжёлые обвинения. Они утверждали, что он — полицейский агент–провокатор. Эти обвинения до сих пор можно прочитать в некоторых книгах, однако они, как выяснилось позже, были несправедливыми. На самом деле среди ближайших сотрудников Ленина, занимавшихся в те годы добыванием «финансов» за границей, работал осведомитель заграничной парижской охраны — доктор Житомирский, по кличке Отцов, именно он совершил предательства, в которых обвинили Таратуту. Но можно представить, насколько напряжённой была обстановка в среде российских революционеров, проживающих в Швейцарии и Франции, куда в конце 1909 г. перебрался Виктор Константинович.

В 1919 г., вернувшись из эмиграции теперь в СССР, В. К. Таратута работает в партийных и советских учреждениях. В 1919 г. — управляющий делами ВСНХ СССР, потом секретарь Коминтерна, председатель правления Центрожира. В 1921 г. он становится председателем правления треста «Моссукно», где проработает до весны 1924 г.

Как впоследствии будет отмечено в его некрологе, «в хозяйственной работе Таратута, как и во всём, проявлял огромную настойчивость и исключительную энергию».

16 апреля 1924 г. его избирают председателем правления Банка для внешней торговли СССР[1004].23 мая на заседании правления № 215/102 было отмечено, что он (как своеобразно записано в тексте протокола) «вступил к ознакомлению делами».

С появлением в банке Виктора Константиновича в текстах официальных писем появляется обязательная фраза: «С коммунистическим приветом, Таратута».

Осенью он со своим старым знакомым Л. Красиным проводит операцию по приобретению Банка для Северной Европы (Эйробанка) в Париже.

Умер Виктор Константинович Таратута 13 мая 1926 г. Вот что было написано в его некрологе, опубликованном 14 мая в газете «Известия»: «Сегодня, в 10 ч 45 мин утра, внезапно скончался от припадка грудной жабы председатель правления Банка для внешней торговли старый большевик В. К. Таратута. Покойный страдал в течение последних лет тяжёлой формой миокардита с припадками грудной жабы. В прошлом и в этой году у покойного было несколько припадков, угрожавших смертным исходом, но они обходились благополучно. В последние два месяца здоровье тов. Таратуты улучшилось, и он собрался в длительный отпуск для курортного лечения. 10 мая он лёг в Кремлёвскую больницу на 3-4 дня, чтобы произвести все анализы для выбора соответствующего курорта, и до последнего момента чувствовал себя хорошо. Припадок наступил совершенно внезапно. Принятые меры оказались безрезультатными.

Перенесение тела тов. Таратуты из Кремлёвской больницы (Воздвиженка, 6) в Деловой клуб (Мясницкая, 6) состоится сегодня в 4 часа.

Комиссия по организации похорон приглашает организации, решившие возложить венки на гроб, произвести соответствующие отчисления в пользу беспризорных».

Похоронен Таратута был на Новодевичьем кладбище. На заседании совета банка 19 мая 1926 г. член совета банка Ганецкий сделал предложение об увековечении памяти Таратуты:

«Поместить в зале заседания портрет Таратуты. Присвоить 4‑м стипендиатам банка в вузах Москвы, Харькова, Тифлиса и Баку имя Таратуты. Установить пособие для 4 детей покойного каждому до его совершеннолетия в размере по 50 рублей в месяц. Похоронные расходы банку взять на себя»[1005].

Не знаю, как долго висел портрет Таратуты и сколько стипендиатов в результате получили нелишнюю прибавку к стипендии, но по поводу пособия для детей есть документ — протокол ещё одного заседания совета, прошедшего 15 октября 1930 г. под председательством председателя правления Госбанка Г. Л. Пятакова. На нём было решено прекратить выплаты пособия детям покойного т. Таратуты. Аргумент прост: «Разделяя мнение правления о необходимости сокращения расходов, а также принимая во внимание, что пособие в случае смерти кормильца должно выделяться Соцстрахом»[1006].

Следует признать, что умер В. К. Таратута вовремя: пройдёт немного времени, и будут расстреляны решавшие его посмертную судьбу Ганецкий и Пятаков, многие другие его друзья и соратники из «ленинской гвардии». Это тоже были незаурядные личности, чего стоит, например, Якуб Ганецкий. Настоящее его имя — Фюрстенберг Яков Станиславович. Родился в 1879 г. в Варшаве.

До революции его имя было тесно связано с именем известного демона революции Александра Львовича Парвуса (своего рода Б. А. Березовского начала XX в.). В частности, он был исполнительным директором созданной Парвусом экспортно–импортной фирмы «Фабиан Клингслянд». В 1920‑е гг. — последний комиссар Народного банка, а в 1923-1930 гг. — один из руководителей и член коллегии Наркомата внешней торговли СССР. В 1937 г. арестован, расстрелян 26 ноября 1937 г.

И самому Виктору Константиновичу было что припомнить. Хотя бы то, что за границей он был самым близким сподвижником Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева. Их троих даже называли «постоянными адъютантами Ленина». Проживи он подольше, вряд ли у него были бы шансы быть похороненным на Новодевичьем кладбище. Супруга В. К. Таратуты, столько сделавшая для революции, Елизавета Павловна Шмит (1887-1937), по матери была из династии богатейших промышленников Морозовых. Её дед — Викула Морозов (на его средства построена знаменитая Морозовская больница в Москве). Несмотря на происхождение, Елизавета поддерживала политические взгляды Виктора Константиновича, была активной участницей революционной деятельности Московской организации большевиков (с 1905 г.), секретарём Московской боевой группы. После смерти брата Н. П. Шмита, убитого в Бутырской тюрьме, эмигрировала во Францию.

В 1907 г. ей было уже 20 лет, но тогда Елизавета считалась ещё несовершеннолетней и не могла самостоятельно распоряжаться даже перешедшей ей по наследству частью семейного имущества. Да и её гражданский муж был на нелегальном положении, жил под чужими фамилиями и, естественно, не мог оформить с ней законный брак и, следовательно, в качестве мужа распоряжаться её деньгами.

Пришлось Елизавете, по совету Виктора Константиновича, заключать в 1908 г. фиктивный брак с другим большевиком, членом боевой организации ЦК А. М. Игнатьевым.

В Париже Елизавета Павловна стала в 1910 г. редактором французской социалистической газеты. После Октябрьской революции она — сотрудник Главполитпросвета Наркомпроса РСФСР (прославившегося благодаря Владимиру Маяковскому); заведующая детским домом в городке им. Коминтерна (1919-1922); переводчица в Коминтерне (1922-1925); сотрудница библиотеки Коммунистической академии и редакции Малой советской энциклопедии (1925-1932); затем работает в Комиссии ЦИК СССР по изданию документов эпохи империализма (1935-1936).

В. К. Таратута имел четырёх детей. Дочь Елена умерла рано, в 1938 г., и похоронена вместе с отцом. Нина (родилась в 1908 г. в Женеве, умерла в 1967 г. в Москве) стала библиографом. Работала в ВО «Международная книга», книжном отделе АН СССР во Всесоюзной государственной библиотеке иностранной литературы. Николай (1915-1994) и Лидия (1917-1999) родились в Париже. Николай стал радиотехником, участник Великой Отечественной войны в составе частей связи. Работал в системе Министерства связи СССР. Лидия тоже стала инженером, работала в ГСПИ «Промэнергопроект» (затем ВНИПИэнергопром).

В Российском государственном архиве экономики хранится дело Виктора Константиновича Таратуты[1007].

В 1926 г. Таратуту сменил А. С. Сванидзе.

Сванидзе Александр Семёнович

Родился в 1886 г. в селе Баджи Кутаисской губернии. Отец его, азнаур (то есть дворянин) Симеон Сванидзе, дал ему хорошее образование. Александр Семёнович учился сначала в Тифлисе, а затем на средства РСДРП на историко–филологическом факультете Иенского университета. Изучал древнюю историю (специализировался на восточной), овладел немецким и английским языками. Выбор места обучения был странный, в энциклопедиях советского периода писали: «В идеологическом отношении университет в конце XIX — начале XX в. был средоточием крайне реакционных агрессивно–империалистических взглядов, с 1933 г. — фашистской идеологии». Впрочем, в этом университете когда–то защитил свою докторскую диссертацию К. Маркс.

В этот же период он смог получить профессию, которую непременно отмечал в своих анкетах: «наборщик типографии».

В 1904 г. вступил в РСДРП, состоял в большевистской фракции, вёл партработу в Закавказье. Партийная кличка — Алёша.

Светлана Аллилуева в своей книге вспоминает о родственнике так: «Дядя Алёша был красивый грузин сванского типа — невысокий, плотный блондин с голубыми глазами и тонким носом с горбинкой. Одевался он всегда очень хорошо, даже с некоторым щегольством. Грузины очень чувствительны к внешней форме и умеют соблюдать её во всём, непринуждённо и грациозно.

Марксистские убеждения не мешают им в этом нисколько. А дядя Алёша был старый марксист, с европейским образованием. Ещё до революции он учился на средства партии в университете в Йене, в Германии, знал западные языки, и восточные; он прекрасно знал историю, экономику и особенно финансовое дело».

Странно, конечно, что такую оценку даёт десятилетняя девочка. Видимо, эту легенду она услышала от старших. Непонятно, где Сванидзе успел получить эти знания, вряд ли на историко–филологическом факультете.

Первая мировая война застала его в Германии, и он сразу был интернирован. А после революции его отпустили, и, вернувшись в Грузию, он стал её первым наркомфином, а также членом ЦК[1008].

По другим сведениям, вернулся на родину в Тифлис он в 1916 г., где до 1919 г. занимался преподавательской работой, участвовал в Гражданской войне.

26 мая 1918 г. Закавказская Федерация распалась, а грузинские меньшевики провозгласили создание самостоятельного государства — Демократическая Республика Грузия. Сванидзе переезжает в Москву. Там он становится помощником заведующего отделом НКИД РСФСР.

Весной 1921 г., после победы большевиков, была ликвидирована ДРГ и создана Грузинская Советская Социалистическая Республика, вошедшая 12 марта 1922 г. в состав Закавказской Социалистической Федеративной Советской Республики (Закавказской Федерации, ЗСФСР).

Александр Семёнович уже в 1921 г. возвращается в Тифлис, где его назначают первым народным комиссаром просвещения, финансов, иностранных дел Грузинской ССР, а затем и ЗСФСР. Тогда же он становится членом республиканского ЦК.

На исторической родине он пробудет всего год, в 1922 г. возвращается в НКИД РСФСР, работает в Берлине, Лондоне, Женеве.

С 1924 г. он торгпред СССР в Германии. Если учесть, что Берлин для Советской России в то время был самым важным местом и с политической, и с экономической точки зрения, назначение чрезвычайно важное.

В 1927 г. (высшая стадия напряжения отношений СССР с Западной Европой) Александра Семёновича включают в состав советской делегации на переговорах с Францией. Он представляет Наркомфин.

Все 1920‑е и 1930‑е гг. он занимает различные ответственные посты в Наркоматах иностранных дел, финансов и внешней торговли, в том числе и в советских учреждениях за границей.

В 1927 г. Сванидзе «генеральный агент Народного комиссариата финансов за границей». В этой должности он в июне в качестве председателя участвует в работе Специальной комиссии по передаче совбанков Наркомторгу. От Госбанка СССР тогда под курирование Наркомторга (а фактически — Внешторгбанка) перешли совзагранбанк Garantie und Kredit Bank Fur den Osten («Гаркребо») в Берлине, Svenska Ekonomiaktiebolaget (Свенска–банк) в Стокгольме и «Норд–Кредит» в Копенгагене[1009].

В феврале 1928 г. Сванидзе участвует в работе комиссии для обследования Эйробанка (парижского банка, учредителем которого был Банк для внешней торговли)[1010].

Судя по всему, работа в этих комиссиях и профильное образование оказались решающими факторами при назначении Сванидзе в 1932 г. председателем правления Банка для внешней торговли, спецбанка с «восточной специализацией».

В своих дневниках жена Александра Семёновича вспоминает, что в 1932 г. ему сделали предложение занять пост заместителя председателя Совнаркома Закавказской Федерации, однако он отказался, поскольку не хотел работать с Л. П. Берией, которого в то же время назначают первым секретарём Закавказского крайкома партии[1011].

Возможно, это так, но нельзя исключать и банального нежелания после Берлина, Лондона, Парижа и Женевы возвращаться в провинциальный Тифлис.

И вообще маловероятно, что это могло произойти в 1932 г., ведь 10 января 1932 г. на чрезвычайном общем собрании акционеров Банка для внешней торговли А. С. Сванидзе избирают председателем правления[1012].

А вот информация, содержащаяся в воспоминаниях сотрудника Наркомата внешней торговли и дипломата, поверенного СССР в делах в Греции А. Г. Бармина (Граффу), ставшего в декабре 1937 г. «невозвращенцем», чрезвычайно интересна.

В 1934 г. А. С. Сванидзе назначают председателем комиссии в район Синьцзян в Северо–Западном Китае. Банк для внешней торговли имел в Северо–Западном Китае несколько зарубежных филиалов (в том числе и в столице Синьцзяна — Урумчи). Комиссия должна была составить план реконструкции района. Следует учесть, что в Китае в то время была чрезвычайно напряжённая внутренняя политическая ситуация, а Синьцзян был регионом, привлекавшим огромное внимание Советского Союза. Он граничил на большом протяжении с нашей страной и был отделён от основного Китая пустынями. «Политбюро приняло решение об оказании полномасштабной помощи губернатору Синьцзяна, который был осаждён в своей столице мусульманскими повстанцами, действовавшими при поддержке англичан. <…> Учитывая, что повстанцы уже непосредственно угрожали столице Синьцзяна Урумчи, Политбюро приказало двум бригадам войск ОГПУ при поддержке авиации расчистить дороги, ведущие к столице, и подавить мятежников. Тем временем мы, действуя на основании того же решения Политбюро, подвезли к границе с Синьцзяном несколько самолётов и запас бомб. <…> Лётчики “доставили” груз губернатору, сбросив бомбы на головы мятежников в окрестностях столицы и посадив самолёты прямо в осаждённой крепости. <…> Прорвавшись к Урумчи, советские войска разгромили повстанцев, и скоро в Синьцзяне прочно укрепилось просоветское правительство. Сталин намеревался сделать Синьцзян зоной исключительного советского влияния и нашим опорным пунктом на Востоке. Нам пришлось полностью экипировать десятитысячную армию Синьцзяна, от ботинок до гоминьдановских эмблем. К губернатору были направлены советские советники, которые практически выполняли функции министров»[1013].

Одним из таких советников и был Александр Семёнович. 21 марта 1936 г. приказом по Государственному банку А. С. Сванидзе освобождается от исполнения обязанностей председателя правления Банка для внешней торговли[1014]. Одновременно его назначают заместителем председателя правления Госбанка СССР. Чрезвычайное общее собрание акционеров Банка для внешней торговли 28 сентября 1936 г. закрепляет решение Госбанка и освобождает его от должности председателя[1015].

За ним закрепляется курирование Банка для внешней торговли. Так, 25 июля и 13 октября 1937 г. он председательствует на чрезвычайных общих собраниях банка[1016], Всё это время Александр Семёнович продолжал заниматься научной деятельностью. Он в 1937 г. основал и редактировал журнал «Вестник древней истории», успел там опубликовать несколько статей о происхождении древнейших грузинских племён, изучал нахско–дагестанские языки, распространённые на Северном Кавказе. В 1936 г. вышла его книга «Материалы по истории алородийских племён», посвящённая этнической истории Закавказья в древности. Тогда же он перевел на русский язык поэму классика грузинской литературы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».

Даже больше, чем своей научной и профессиональной деятельностью, А. С. Сванидзе известен своей принадлежностью к семье И. В. Сталина. Он был шурином Сталина, то есть родным братом его первой жены — Екатерины (Като) Семёновны Сванидзе. Её судьба трагична: она умерла от брюшного тифа (по другой версии, от туберкулёза) в 1907 г. совсем молодой, оставив шестимесячного сталинского первенца Якова.

А. С. Сванидзе был женат на оперной певице Марии Анисимовне Короне (1890-1942). По рассказу Аллилуевой: «Там (в Грузии) он вскоре женился на Марии Анисимовне, дочери богатых родителей, окончившей Высшие женские курсы в Петербурге и консерваторию в Грузии и певшей в Тифлисской опере.

Тётя Маруся была очень хороша собой. Она принадлежала к богатой еврейской семье по фамилии Корона, вышедшей из Испании. А похожа лицом она была, скорее всего, на славянку: правильный овал лица, коротенький вздёрнутый нос, нежнейший бело–розовый цвет лица и огромные васильковые глаза. Она была крупная, весёлая, нарядная женщина, благоухавшая хорошими духами. Они были чудесной парой, оба яркие, красивые, всех очаровывавшие»[1017].

Мария Анисимовна Сванидзе окончила Высшие женские (Бестужевские) курсы в Петербурге, консерваторию в Грузии. В 1920‑х гг пела в Тбилисской опере. Первый раз вышла замуж в Тифлисе, овдовела в 1918 г. От этого брака имела сына Анатолия (ум. 1941). В 1921 г. вышла замуж за А. С. Сванидзе.

Мария Анисимовна была вполне лояльным членом тогдашнего общества, осуждавшим проявления оппозиционности. Она одобряла наказания для «провинившихся» людей своего круга. Так, в частности, она пишет по поводу процесса по делу Николая Бухарина или по делу бывшего секретаря ЦИК Авеля Енукидзе, обвинённого в политическом и бытовом разложении, то есть аморалке: «Негодяи мерзавцы! Как они смеют так огорчать Иосифа!»[1018]

Сына своего, родившегося в 1929 г. в Берлине, Сванидзе назвали Джонрид — в честь американского журналиста.

23 декабря 1937 г. Александр Семёнович и Мария Анисимовна были арестованы.

Дочь брата сталинской жены Надежды Сергеевны, Кира Павловна Аллилуева, вспоминает: «В 1937 г. арестовали Александра Семёновича Сванидзе. <…> У мамы был день рождения, и Сванидзе пришли к нам в гости. <…> Александр Семёнович был в цивильном, его жена, Мария Анисимовна, в платье из панбархата с роскошным декольте. Было очень весело, и они ушли около двух ночи, тогда мы с мамой стали мыть посуду. И вдруг звонок, приходит Толечка, сын Марии Анисимовны от первого брака. Он совершенно белый: “Евгения Александровна, вы знаете, Лёшу (партийная кличка Сванидзе) и маму арестовали и увели в чём они были, ничего не дали взять. Маленького велели отдать бабушке…”»[1019].

4 декабря 1940 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила А. С. Сванидзе к высшей мере наказания. Его обвинили в том, что он в 1922 г. был завербован наркомом финансов РСФСР Г. Я. Сокольниковым (также приговорён к высшей мере наказания) и являлся «активным участником национал–уклонистской группировки в Грузии», в 1929 г. примкнул к «антисоветской организации правых и проводил вредительскую деятельность», а в 1932 г. установил антисоветские связи со всё тем же Г. Я. Сокольниковым, дав ему согласие на участие в антисоветской деятельности. В материалах следствия встречались указания на то, что обвиняемый был осведомлён о подготовке покушения на Л. П. Берию.

С 1 декабря 1940 по 23 января 1941 г. А. С. Сванидзе держали в камере смертников.

М. А. Сванидзе была осуждена 29 декабря 1939 г. постановлением Особого совещания при НКВД СССР к восьми годам лишения свободы за то, что «скрывала антисоветскую деятельность своего мужа, вела антисоветские разговоры, осуждала карательную политику советской власти и высказывала террористические намерения против одного из руководителей Коммунистической партии и советского правительства»[1020].

23 января 1941 г. после протеста заместителя председателя Верховного суда СССР В. В. Ульриха высшая мера наказания Президиумом Верховного суда СССР была заменена на 15 лет лишения свободы.

Срок Сванидзе отбывали в разных лагерях: Александр Семенович — под Ухтой, его жена — в Долинском, в Казахстане.

После начала Великой Отечественной войны от многих приговорённых к большим срокам по политическим статьям, сидящих в европейской части СССР, избавлялись (положение на фронте было тяжёлым). Так, 20 августа 1941 г. Пленум Верховного суда СССР по протесту В. В. Ульриха отменил своё же постановление в отношении А. С. Сванидзе, оставив в силе приговор Военной коллегии от 4 декабря 1940 г. (расстрел). Приговор в тот же день был приведён в исполнение.

В книге С. Аллилуевой рассказана следующая история смерти Марии Анисимовны: «Тёте Марусе вскоре сообщили о смертном приговоре, который вынесли её мужу… Она выслушала его и умерла от разрыва сердца»[1021]. Скорее всего, это красивая легенда. Постановление о расстреле М. А. Сванидзе было принято Особым совещанием при НКВД СССР 3 марта 1942 г. Тогда же оно и было исполнено.

Через два года после смерти И. В. Сталина, в 1955 г., А. И. Микоян дал поручение Прокуратуре СССР разобраться с делом Сванидзе. 6 января 1956 г. заместитель Главного военного прокурора В. С. Жабин сообщил, что решением Военной коллегии Верховного суда СССР по протесту Прокуратуры СССР дело А. С. Сванидзе прекращено за отсутствием состава преступления.

19 января того же года по постановлению Пленума Верховного суда СССР А. С. Сванидзе был реабилитирован. Его жена была реабилитирована 19 декабря 1955 г.

Тяжёлой оказалась судьба и у сына Сванидзе Джонрида (Ивана). По словам С. Аллилуевой, его приютила у себя бывшая воспитательница, работавшая тогда на швейной фабрике, и этим спасла его.

Позже ему тоже придётся отсидеть своё. В 1948 г. он был приговорён к ссылке на пять лет, но вернулся из Казахстана только в 1956 г., после чего поступил в Московский университет на исторический факультет. Затем были аспирантура и защита кандидатской диссертации в Институте Африки АН СССР. В советское время избирался депутатом райсовета.

За этими достаточно известными банкирами последовали знакомые только исследователям и родственникам, но персоны, также проявившие себя в первую очередь на революционной стезе.

Данишевский Карл Юлий Христианович

Родился 16 мая 1884 г. в Митаве, латыш, русский подданный. Окончил Московский коммерческий институт без сдачи экзаменов. Сословие — «интеллигент» (сын мелкого землевладельца). Основная профессия — журналист. Член ВКП(б) с 1900 г. Был за границей в Финляндии, Швеции, Дании, Англии, Германии, Франции, Голландии. Начиная с 1903 г. участвовал в партийных съездах в разных странах Европы. Партийный псевдоним — Герман. Под судом был «только в царское время». В 1914 г. осуждён на пожизненную ссылку в Нарым, в январе 1917 г. бежал. Жена — Елена Ивановна, сын — Сигизмунд. В царской армии служил рядовым, в Красной армии — с момента формирования, входил в высший командный политический состав. 1918-1919 гг. — комиссар штаба РВСР и председатель Ревтрибунала республики. Председатель делегации на мирных переговорах в Польше. Секретарь Сибирского ЦК ВКП(б). С 1921 г. председатель Главлескома, председатель Лесоэкспортного бюро, Лесоэкспорта, член правления Промбанка, зампредседателя Совета государственной промышленности, торговли и транспорта, председатель лесных трестов и др. Вошёл в правление на чрезвычайном общем собрании акционеров 4 июня 1926 г. Избран председателем правления Банка для внешней торговли 5 июня 1926 г., переизбран 29 мая 1929 г., тогда же избран членом Совета банка. С мая 1929 г. председатель правления акционерного общества «Экспортлес».

Барышников Михаил Васильевич

Михаил Васильевич Барышников родился 11 января 1887 г. в селе Раменское Московской губернии.

В автобиографии пишет: «сын крестьянина–рабочего». К двадцати годам получил среднее образование, полтора года учился на юрфаке Московского университета. С 1906 до 1918 г. состоял в партии эсеров.

В 1913 г. стал членом общества приказчиков и служащих в Москве. Затем до революции 1917 г. участвовал в нелегальной работе, как сам писал, «среди рабочих Саввы Морозова и Сыновья в Орехово–Зуево».

Числился максималистом, затем — интернационалистом. Но одумался и 9 февраля 1919 г. вступил в ВКП(б).

После Февральской революции в 1917 г. был выбран председателем Военного комитета 91‑го запасного полка в Саратове и членом президиума Казанского военноокружного комитета. «Военной демократией» занимался с 1 марта по 1 июля. С ноября же М. В. Барышников стал заместителем председателя Крестьянского комитета Особой армии и членом Аркома в городе Луцке. С сентября 1918 г. по январь 1919 г. — на подпольной работе в Волыни на Украине.

Далее должности меняются, как в калейдоскопе, в его автобиографии они занимают почти целую страницу: с января по август 1920 г. член президиума Екатеринославского губисполкома; с июля 1922 по январь 1923 г. одновременно врио управляющего Всеукраинской конторой Госбанка и член коллегии Наркомфина (НКФ) Украины; с января 1923 по март 1924 г. управляющий Дальневосточной краевой конторы Госбанка, член областного ревкома.

В 1924 г. судьба связала Михаила Васильевича с системой банка для Внешней торговли СССР. С августа 1924 по октябрь 1925 г. его назначили председателем правления Русперсбанка в Тегеране[1022].

С января 1926 г. он стал председателем правления Эйробанка (и уполномоченным Банка для внешней торговли по Франции, Швейцарии, Италии и Бельгии). В это время он представлял Эйробанк в Совете банка. Вернувшись в Москву в мае 1928 г., несколько месяцев находился в резерве ЦК ВКП(б), а 28 мая 1929 г. на общем собрании акционеров его избрали председателем правления Банка для внешней торговли[1023]: «Центральный Комитет ВКП(б) командировал Барышникова во Внешторгбанк для руководящей работы». Общее собрание акционеров 10 января 1932 г. переизбрало Михаила Васильевича[1024]. Он стал начальником управления иностранных операций, директором правления, членом правления Госбанка.

После ухода из Госбанка в октябре 1934 г. М. В. Барышников — начальник финансового управления Наркомата водного транспорта СССР. Затем он стал представителем правления Госбанка в Берлине. В августе 1936 г. был освобождён от работы и вновь откомандирован в распоряжение ЦК ВКП(б). Однако новой должности в этот раз не дождался.

5 сентября 1937 г. он был арестован и 15 ноября приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР (ВКВС) по обвинению «во вредительстве и участии в антисоветской троцкистской террористической организации». Расстрелян 14 ноября 1937 г. Известно место захоронения М. В. Барышникова — Москва, Донское кладбище.

7 июля 1956 г. реабилитирован ВКВС СССР. В Российском государственном архиве экономики хранится дело Михаила Васильевича Барышникова[1025].

Шапиро Семён Маркович

Семён Маркович Шапиро родился в 1893 г. в Житомире в семье учителя. «С 15 лет я стал зарабатывать себе на жизнь, то служа, то давая уроки, одновременно занимался самообразованием в качестве экстерна, — писал Семён Маркович в автобиографической справке в ноябре 1926 г. — В Красной армии служил до конца 1921 г., занимал разные должности в 12‑й армии, во 2‑й конной, Опродкомюжне, Укрвоенпродснабе, 6‑й армии и Упродокре Киевского военного округа. В настоящее время я студент финансового факультета Промышленного экономического института». Член ВКП(б) с 1919 г.

После окончания воинской службы вернулся в город Житомир, где работал в советских органах: в коммунальном хозяйстве, по линии Главснабпродарма, Наркомпрода и Наркомфина, по поручению губкома и губисполкома включался во всевозможные комиссии, участвовал в работе продовольственных и финансовых съездов, губернских партийных и профсоюзных конференций.

Затем, в сентябре 1923 г., он оказался в Москве, где стал старшим консультантом в правлении Госбанка СССР, последующие четыре года работал там же главным контролёром, главным инспектором, заведующим инспекцией, наконец, директором инспекции.

В ноябре 1928 г. Шапиро был назначен управляющим Сибирской конторы Госбанка в Новосибирске. Должность неразделима с партийной и общественной работой. В этот период Семён Маркович был кандидатом в члены крайкома ВКП(б) и членом крайисполкома.

Новосибирцам С. М. Шапиро запомнился тем, что в годы его работы управляющим краевой конторой Госбанка шёл процесс проектирования и строительства на центральной площади Новосибирска здания местного отделения Государственного банка.

После Новосибирска судьба занесла Семёна Марковича в Харбин, там он стал управляющим отделения Дальбанка, сменив на этом посту первого руководителя Н. Н. Ромма.

8 июня 1933 г. избран в совет Внешторгбанка, 31 мая 1936 г. приказом Госбанка назначен врио председателя правления, в том же году стал председателем правления. Официально переизбран 25 июля 1937 г. 31 октября 1937 г. был арестован по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации и 16 января 1938 г. осуждён и приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу. Приговор был приведён к исполнению в тот же день в мрачном, историческом месте — посёлке Коммунарка Московской области. 7 июля 1956 г. С. М. Шапиро был реабилитирован.

Жил в Москве Семён Маркович по адресу Тверской бульвар, д.6, кв.9.

Внешторгбанковцы

А теперь давайте посмотрим, как жили и работали сотрудники банка среднего уровня, персоны меньшего калибра, но весьма заметные в банковской жизни СССР того времени.

Сразу после учреждения Банка для внешней торговли в него потянулись так называемые выдвиженцы. В первое время у банка ещё были возможности браковать совсем уж неподходящих. Так, 1 октября 1924 г. из банка уходит письмо:

В Краснопресненский райком РЛКСМ. Ячейка РЛКСМ РКП(б) направляет к Вам члена РЛКСМ тов. Шкарина как несоответствующего своему назначению плохого работника, неисправно исполняющего свои обязанности.

Секретарь ячейки РЛКСМ.

Секретарь РКП(б)[1026].

Но в конце 1928 г. отношение к выдвиженцам меняется. Идёт борьба за показатели, и теперь следует выполнять указания на рост в банке партпрослойки. Выходит Постановление Центрального комитета ВКП(б) с призывом укрепить операционные отделы госструктур коммунистами. Один из партийных руководителей подотдела жаловался: «Меня поставили в такие условия, что должна быть большая храбрость оставаться: никакого руководства, никакой помощи. Те беспартийные сотрудники, которые мне передали работу, смотрят на меня как на врага» [1027].

Как ныне в футболе, когда при жёстком лимите на легионеров повысился спрос на игроков с российским паспортом, так и в нэпмановской России боролись за служащих с парткнижкой в кармане. Характерен случай с «выдвиженцем» во Внешторгбанк с 20 мая 1930 г. Д. М. Лидерманом. За него разразилась битва между двумя кредитными учреждениями Советского Союза. Вот письмо из Промбанка в Банк для внешней торговли: «Настоящим сообщаем, что дать согласие на переход к Вам на работу т. Лидермана Д. М. ни в коем случае не можем, так как в банке большой недостаток в квалифицированных работниках–коммунистах. 30.VII.1930»[1028].

Банку для отстаивания своих интересов пришлось прибегнуть к помощи вышестоящих партийных организаций. Однако, видимо, результат не был достигнут. Давид Моисеевич, окончивший Институт им. Рыкова в Москве, член ВКП(б) с марта 1919 г., проработавший с 1927 по 1930 г. старшим инспектором Всекобанка, с 1930 г. стал трудиться в той же должности в Промбанке.

По анкетным данным сложно распознать и незаменимый профессионализм другого выдвиженца — Абрама Ильича Либинсона.

«Родился в 1878 г. в городе Орша (Белоруссия), получил четырёхклассное городское образование. Был наборщиком типографии “Правда”»[1029].

Однако переманивание «ценных» кадров стало тогда нормой жизни и в личных документах сотрудников появились обязательные приписки: «вопрос о перемещении согласован с ячейкой ВКП(б)».

Но и до постановления члены ВКП(б), специалисты в банковском деле были нарасхват. Секретарь администрации Банка для внешней торговли СССР, заведующий отделом труда Лев Исаакович Слуцкий жалуется: «Большая партийная и общественная нагрузка (я состою агитпропорганизатором ячейки, руководителем кружков партийного самообразования фабрики «Свобода» и Хрустального завода, руководителем кружка в депо Савёловской железной дороги и до последнего времени был секретарём Экономической комиссии месткома Внешторгбанка) не даёт мне возможности заниматься иностранным языком». Вскоре он становится инспектором банка, однако поработать в Банке для внешней торговли ему нс суждено. 6 декабря 1926 г. он пишет заявление об увольнении «ввиду мобилизации Центральным комитетом ВКП(б) на партработу».

И отправляется инспектором в Брянское отделение Госбанка. В 1928 г. возвращается в банк, становится заведующим отдела текущих счетов и переводов, однако ненадолго. 8 ноября 1929 г. пишет новое заявление: «Сообщаю, что я сего числа мобилизован ЦК ВКП(б) и послан в Акмолинский округ Казахстана для проведения хлебозаготовок. Зарплату мою во время командировки прошу выдать жене, которой я выдал доверенность». Через три месяца местным Окружкомом Л. И. Слуцкий оставлен на постоянную работу[1030].

В связи с этим хотелось бы рассказать ещё об одном колоритном персонаже, тоже выходце из Украины — заведующем инспекцией банка Владимире Самойловиче Руденском.

Родился он в 1892 г. в г. Глухове (тогда Черниговской губернии). Член ВКП(б) с 1919 г. Окончил три класса городского училища. С 12 лет работал в торгово–комиссионных предприятиях счетоводом. 1905 – 1907 гг. — служил в Северном, Русско–Азиатском и Соединённом банках (начинал «мальчиком», счетоводом). С 1917 г. работал в профсоюзе банковских служащих в г. Николаеве. С приходом советской власти в начале 1919 г. занимал должность заведующего банковским отделом губфинотдела г. Николаева, затем заместителя губфинотдела. В сентябре был арестован контрразведкой белых, до ноября 1919 г. находился под арестом, за несколько дней до суда бежал из тюрьмы. В 1920 – 1921 гг. участвовал в организации советской власти в Крыму, заведовал уфинотделом в Ялте и по совместительству являлся секретарём ревкома, был членом оргбюро упрофсовета. В марте 1921 г. направлен для работы в Москву. Занимал ряд ответственных должностей в Наркомате финансов. В июле 1921 г. по своей инициативе начал разработку проекта о создании Банковского управления НКФ. В 1922 г. — председатель бюро по организации Госбанка СССР, заведующий кооперативной частью Госбанка. В автобиографии пишет: «В 1921 г. я разработал проект организации нынешнего Госбанка и провёл его через коллегию НКФ. Был председателем бюро по организации Госбанка и в первоначальной стадии намечался коллегией НКФ в члены правления Госбанка». Под его председательством особой комиссией было выработано Положение о Государственном банке РСФСР, утверждённое IV сессией ВЦИК в октябре 1921 г. В должности заведующего кооперативной частью Госбанка работал до 1 августа 1922 г. В 1922 г. — управляющий Курским отделением Госбанка. В 1923 г. — Краевой конторой Госбанка в Екатеринбурге.

В 1923 г. возглавил отделение Всекобанка в Баку. В 1924 г. вернулся в Москву, он — старший инспектор в Госбанке. В 1926 г. — директор–распорядитель Тувинского торгового банка. В апреле 1926 г. стал вице–директором Банка для внешней торговли СССР. А с сентября того же года — заведующий инспекцией банка. В феврале 1928 г. был командирован в Константинополь и Афины для разрешения организационных и оперативных вопросов, связанных с работой заграничных совбанков. Член правления Банка для внешней торговли с 1926 по 1929 г. 15 марта 1929 г. написал заявление об освобождении от должности члена правления (вследствие переизбрания).

При чистке 1929 г. Руденского исключили из партии[1031].

Незадолго до этого, 8 декабря 1928 г., он отчитывался в письме в Госбанк: «В связи с сокращением работы н/банка мы проводим увольнение со службы 32 сотрудников»[1032].

Владимир Самойлович, судя по всему, сыграл важную роль при создании Госбанка СССР. Но и его судьба не сберегла.

Ему, как и другим уволенным, вручили выходное пособие в размере полуторамесячного оклада.

Большое внимание в банке уделялось работе со студентами–практикантами. В заседаниях правления в 1930 г. слушались вопросы: «О форме контрактации студентов» (банк шефствовал над Техникумом им. Плеханова), «О посылке законтрактированных студентов на заграничную практику (по линии Наркомторга, Востгосторга и др. учреждений)»; «О посылке студентов Института востоковедения на зарубежную практику». По последнему вопросу решили воздержаться (не отрывать студентов от учёбы на целый год, к тому же у банка с валютой были некоторые проблемы).

Напряжённую международную ситуацию того времени характеризует инструкция банка (8 сентября 1928 г.) по заполнению анкет для получения иностранных виз: «Во всех анкетах в графах принадлежности к политическим партиям и указании об общественной деятельности пишите отрицательно»[1033].

А вот документ, появившийся в конце 1920‑х гг. Во исполнение Постановления СНК Союза ССР от 21/IX-26 и 14/ХII-26 во Внешторгбанке «проводится кампания по заведению трудовых списков в обязательном для всех служащих порядке». Появляется примерная схема автобиографии:

а) Социальное положение

Год и место рождения; род занятий родителей, их сословие, звание, состояние, общие условия жизни в семье; где и в каком возрасте начал работать; служил, сколько лет, месяцев, в каком качестве; материальная обеспеченность при перемене рода занятий, указать причины перехода с одной работы на другую… отношение к окружающим и связь с местами; служили ли в Красной армии, когда и где и в каком качестве; общие условия службы и личное отношение к службе и окружающим.

б) Интеллектуальное развитие и образование

В каком учебном заведении учился, сколько лет, окончил или нет; если нет, то почему; занимался ли самообразованием: систематически, под руководством специалистов, в кружках, в клубах; самостоятельное чтение книг по системе; сколько лет и по каким вопросам.

в) Партийная принадлежность

Когда и где вступил в партийную организацию; какую именно, при каких обстоятельствах; мотивы вступления; кто рекомендовал и с кем работал; партийная деятельность в нелегальный период; характер, время и место работы; перерыв в партийной работе; в каком году, сколько времени, причины перерыва; место пребывания и род работы во время перерыва; при переходе из одной партии в другую указать, в какую именно, когда, сколько времени находился в той или иной партии; мотивы перехода и характер работы.

г) Участие в общественной жизни до Февральской революции

В каких общественных организациях (профсоюзах, клубах, кооперативах, учреждениях) принимал участие и какое, когда и где; участие в стачках и выступлениях, когда, где и их характер.

д) Репрессии и судимости

Когда, где и за что подвергался арестам, преследованиям полиции; условия жизни в этот период; был ли когда, где и по каким статьям осуждён, последствия судимости, пребывания в тюрьме, каторге, административной ссылке; эмиграция, сколько лет; имелась ли связь с парторганами, в чём она выражалась; имелась ли возможность работать над своим образованием.

е) Работа после Февральской революции

Где, когда и какое участие принимал в Февральском и Октябрьском перевороте; партийная, советская, профессиональная, хозяйственная, военная, где и в каком году; по каким отраслям начал работать; переход с одной работы на другую, сколько лет, месяцев, по каждой отрасли в отдельности; причины перехода с одной работы на другую; условия работы; результат работы; кроме того, указать работы, не связанные с исполнением той или иной должности; участие в работе съездов, конференций, комиссий, газетной, журнальной и лекционной работе, специальные поручения.

ж) Желание работать (по какой отрасли)

Как и в какой отрасли работы мыслите наиболее целесообразное свое использование[1034].

В анкетах много забавных записей: «Отношение к революции революционно радостное, активное участие принимал в качестве красногвардейца Лефортовского района», «родственников и свойственников в банке не имею».

Стоит отметить, что до 1935 г. руководители банка не подвергались репрессиям. Это следует из письма, отправленного 2 декабря 1935 г. правлением Банка для внешней торговли:

«ЦК ВКП(б), Сектор учёта руководящих кадров ОРПО т. Кудрявцеву.

Информация о снятых руководящих работниках Внешторгбанка по центральному аппарату и его периферии с 1 мая по 1 декабря.

Не было случаев снятия руководящих работников по номенклатуре, утверждённой ВКП(б)… то есть директоров правления, директоров отделов или секторов»[1035].

Да и в дальнейшем подвергнутые арестам банковские служащие к тому времени во Внешторгбанке уже не работали, репрессированы они были, уйдя на повышение.

Реформирование банка, начавшееся в середине 1920‑х гг., судя по всему, было необходимо. До него только в иностранном отделе работали 78 человек. В документах говорится, что «дело было поставлено чрезвычайно громоздко и плохо. Это было наследство, которое мы получили от РКБ. Там была определённая система преувеличения штатов, вечная борьба за их сохранение. Мы с этим боролись долго — 2 года. В результате посадили других людей, завели контроль и установили порядок. <…> В кредитной работе правильная работа началась только с 1927 г.»[1036].

В новом штате банка было 160 человек. Председатель правления Сванидзе получал 550 рублей, его заместитель Левитас — 450 рублей. Директор — 300 рублей. Заведующий юридического бюро — 400 и надбавку 50 рублей. Простой юрисконсульт — 200 рублей. Высоко оценивался заведующий бюро рационализации и экономики труда (Ульянинский) — его оклад 400 рублей.

Секретарь правления (Турова), она же заведующий секретной частью, получал 275 рублей и надбавку в 55 рублей. Обе стенографистки получали надбавки: к 160 рублям ещё 30.

А вот заведующая общей канцелярией (в которой работает 11 человек) получала голый оклад в 225 рублей.

Не всё хорошо складывалось и с организацией работы основных подразделений банка, занимавшихся экспортно–импортными операциями. По протоколам заседаний правления банка этого не скажешь, но можно понять, читая докладные записки сотрудников банка.

25 мая 1927 г. один член правления банка Г. М. Елин написал своему коллеге Р. М. Антиколю эмоциональное письмо, в котором обосновывал увеличение штага двух отделов — ЭИГО и ИНО:

«Часть сотрудников ушла в отпуск, 2 человека (в том числе один из лучших бухгалтеров в ИНО) арестованы, количество работы, особенно в ЭИГО, за последние 2 квартала увеличилось. В результате работа отделов, особенно ЭИГО, дезорганизована. Сотрудники, потеряв всякую надежду на подкрепление и убедившись в том, что все их просьбы о помощи остаются без ответа, пришли в состояние безразличия».

Директора не только на словах, но и письменно стараются снять с себя всякую ответственность за состояние бухгалтерии и отчётности:

Банк, финансирующий внешнюю торговлю и при этом преимущественно отрасль тяжёлого экспорта (нестандартных товаров) — нерентабельного, медленно оборачивающегося, распыляющегося при реализации на многих рынках сбыта, при отсутствии или минимальных собственных капиталов и лишённый при этом права отбора клиентов, далее финансирующий в области импорта небиржевые товары, то есть требующие сплошь и рядом длительного финансирования (автомашины, сельскохозяйственные орудия и др.), — не может строить свою политику, как банк депозитного типа и краткосрочного кредита.

Твёрдо установленный список клиентов и обратно — право для клиентов кредитоваться только в одном банке — создают для банка обязанность удовлетворять потребности в средствах данной клиентуры.

Если при этом банк не сможет влиять тем или иным способом на финансовую политику своей клиентуры, то ему грозит опасность превратиться в какой–то кассовый отдел своих клиентов, вечно лавирующий между отдельными учреждениями и меньше всего имеющий собственное лицо, свою собственную действительную политику.

В переходный момент опаснее всего предоставить всё так называемому ходу вещей. Необходимо именно теперь установить твёрдую линию на значительный промежуток времени для того, чтобы в ближайшем будущем не оказаться перед неразрешимыми проблемами[1037].

Постепенно происходит нивелирование зарплаты сотрудников банка. Поэтому в протоколе заседания правления от 28 февраля 1932 г. появляется запись «о необходимости ликвидации уравниловки в зарплате в соответствии с постановлением открытых общих партсобраний по докладу администрации банка и обследовательской бригады месткома и партячейки»[1038].

Все 1920‑е гг. в руководстве банка не было женщин. Первая дама Банка для внешней торговли СССР, ставшая руководителем подразделения, была Ревекка Ароновна Лев — заведующая группой переводов с апреля 1932 г.

Родилась она в 1894 г. в белорусском селе Березина. Происхождение — из мещан. Образование получила домашнее, в пределах средней школы. В течение четырёх лет прослушала историко–философский цикл в университете Шанявского. До конца жизни осталась незамужней и беспартийной.

В Банке для внешней торговли работала с 1930 г. (перешла туда из Госбанка, где служила с февраля 1922 г.). С 29 ноября 1943 г. — старший бухгалтер Банка для внешней торговли, заведующая группы переводов. В декабре 1947 г. подала заявление об уходе «в связи с плохим здоровьем и увеличением объёма работы в секторе переводов из–за границы». 1 августа 1948 г. подписан приказ об увольнении по собственному желанию.

В отделе её работали исключительно женщины. Вот, в частности, состав группы в 1936 г.: Елизавета Вениаминовна Бауэр, Бетти Моисеевна Канторович, Елена Иосифовна Сигал, Ирина Александровна Гинце, Ольга Викторовна Мациевская, Мария Николаевна Перская, Агнесса Карловна Якобсон, Анна Семёновна Левман, Ольга Павловна Ушанкиш.

Первым персональным пенсионером Банка для внешней торговли был Алексей Эдуардович Миллер. Он родился в 1872 г. в Москве, был «из потомственных почётных граждан». Беспартийный. Окончил шесть классов Московского Петропавловского училища. В 1889-1992 гг. работал в Госбанке. В 1892-1910 гг. был заведующим иностранным отделом Русского для внешней торговли банка. В 1910 г. стал организатором и учредителем иностранного отдела в Московском купеческом обществе взаимного кредита. С 1918 г. был управляющим иностранным отделом Народного банка, работал там до его ликвидации.

1 августа 1922 г. Алексея Эдуардовича приняли на работу вице–директором Российского коммерческого банка. Благодаря знакомству с заграницей по личной инициативе он привлёк много иностранных корреспондентов. Издал ряд брошюр и Инструкцию для корреспондентов и машинисток. Состоял в Бюро по рационализации.

В 1927 и 1928 гг. был директором отдела иностранных переводов и корреспондентов. 22 апреля 1929 г. подал заявление о присвоении ему звания Героя Труда (за 40 лет стажа). Комиссия по назначению персональных пенсий при Наркомате социального обеспечения РСФСР ограничилась персональной пенсией в 200 рублей в месяц. Скончался А. Э. Миллер 5 апреля 1933 г.

Режим работы банка

Российский коммерческий банк начинал работу с 10 часов. 17 мая 1924 г. приказом по банку начало «занятий» было перенесено на 9.00. В документе также говорилось: «Заканчивать расчёты, чтобы сотрудники всех категорий могли покинуть банк не позднее 5¹/₂ часа дня. Платежи на кассу, ордера и приходные выписки готовить с расчётом, чтобы они могли быть переданы на исполнение в кассу никак не позже 1¹/₂ часа дня»[1039].

Большой проблемой руководства банка была дисциплина труда. 26 ноября 1924 г. в банке вывешивают приказ № 17: «Несмотря на неоднократные предупреждения месткома о своевременной явке сотрудников на работу, замечено, что многие сотрудники систематически запаздывают на службу, являясь к 10 1/2 часам и позже.

Настоящим подчёркивается, что работа в банке начинается с 10 часов утра и оканчивается в 16 часов дня. На заведующих отделами и п/отделами на их личной ответственности возлагается обязанность соблюдения за своевременным приходом на работу сотрудников, а также и за окончанием ими работа. О замеченных случаях невыполнения сего надлежит доводить до сведения управления делами. Виновные будут подвергаться законному взысканию, вплоть до увольнения со службы»[1040].

Видимо, грозное указание не дало результата, 14 февраля 1925 г. был вновь вывешен аналогичный приказ. Трёхкратное опоздание в течение месяца наказывается выговором, свыше трёх раз — увольнением.

Были и курьёзные, но так понятные всем нам нарушения. Пункт 2. Приказа по банку от 23 декабря 1925 г. гласил: «Объявить строгий выговор с предупреждением об увольнении ст. дворнику при домоуправлении КИРИЛЛИНУ Г.Ф. за пьянство в служебные часы и неисполнение распоряжения управдома»[1041].

Отношение между руководством банка и сотрудниками регулировалось ежегодным соглашением между правлением Банка для внешней торговли и правлением Московского губернского отделения профессионального союза советских и торговых служащих СССР (Совторгслужащих). Договорённости эти были неформальными, их обсуждение сопровождалось дебатами и прениями.

В соглашении было множество пунктов. Много места уделялось работе с учениками: сколько должно их быть, условия их работы, обучения и т. д.

Специально оговаривались даже бытовые детали. Например, что следует «курьерам–рассыльным добавить вторую пару подмёток, им же заменить кожаную тужурку прорезиненным пальто и добавить перчатки или варежки на один сезон и один летний костюм», «истопникам добавить вторую пару подмёток», «дворникам выдавать один тулуп на всех, носки для несения ночных дежурств».

Отдельным пунктом регулировался порядок отдыха сотрудников: «Месячный отпуск — директорам, старшим доверенным, управляющему делами, секретарю правления, главному бухгалтеру, заведующим отделами, помощникам заведующих отделами. Остальным — трёхнедельный отпуск (18 рабочих дней)»[1042].

Вот ещё некоторые статьи соглашения (протокол от 11 марта 1927 г.): «О распределении брони подростков по банку… Исходя из численности 2% нормы, предусмотренной гендоговором из штата, существующего в октябре 1926 г. по правлению и филиалам в 800 человек, установить количество учеников в 16 человек. Из них в Москве — 9, Ленинграде — 1, Украине — 5, Баку — 2, Тифлисе — 1.

<…> Изменение устава: Параграф 63. Было: 6% отчислять в пользу служащих банка. Стало: 10%‑в фонд улучшения быта рабочих и служащих банка. Плюс не более 25% от чистой прибыли отчислять на дополнительное вознаграждение служащих банка, членов правления и Совета в виде тантьем[1043], премиальных и т. п.» [1044].

Существовал и Третейский суд между Губотделом профсоюза и администрацией банка. На нём, в частности, необходимо было рассматривать спорные вопросы по увольнениям. Правление уполномочило участвовать в них заведующего административным отделом Л. М. Гордона.

Наиболее скандальные случаи рассматривались в более высокой инстанции. В архиве хранится результат расследования жалобы, направленной в СМИ.

«17 октября 1929 г.

Соединённое бюро жалоб НК РККИ РСФСР, Ильинка, 21.

В бюро расследований при газете “Рабочая Москва”

В ответ на присланную Вами для расследования заметку за № 5810-20/VIII сообщаем:

Содействие тов. Данишевского в устройстве П. С. Станиславского и С. Н. Николаевского не есть факт протекционизма, а есть верно поставленное использование специалистов на работе. Указания в заметке о родстве Данишевского со Станиславским не подтвердилось»[1045].

Особенно жестоко карались взятки. 27 октября 1926 г. признан виновным по 2‑й части 114‑й статьи УК Ю. Е. Шкловский. Он был приговорён к высшей мере наказания через расстрел с конфискацией всего имущества — ему вменили получение взятки (4000 рублей) за содействие в корыстных целях открытию банком кредита оказавшемуся неплатёжеспособным Москоопсельхозу.

Юлий Евсеевич Шкловский родился в 1882 г. в Москве. Окончил физико–математический факультет Ленинградского университета. Был членом РСДРП(б) с 1903 по 1909 г. В 1910 г. работал в Воронежском отделении Северного банка, затем заведующим фондовым отделом Харьковского отделения того же банка. Затем работал в Юнкер–банке в Москве. В январе 1925 г. пришёл в Банк для внешней торговли заместителем заведующего торгово–комиссионным отделом. Уже в апреле возглавил отдел, но ненадолго. 26 апреля 1926 г. он «исключён из сотрудников как находящийся под судом».

В конце 1925 г. банк начал проводить плановую политику. Первые планы были квартальные, потом стали месячные, наконец, в 1928 г. появились недельные.

Одновременно была создана комиссия по рационализации. Она должна была находить резервы для улучшения работы банка. Общественность призывали участвовать в «пятнадцати дневниках по сбору рационализаторских предложений». Участникам давали за рацпредложение в основном премии от 10 до 20 рублей. Иногда вместо денег активистов отмечали в стенгазете и приказом.

Однако заметных результатов инициатива не давала. Не случайно в одной из стенгазет (тоже распространённое явление того времени) была размещена загадка с ответами: «Что такое оркестр без дирижёра — правление. А что такое дирижёр без оркестра — Комиссия по рационализации». Комсомольская организация жаловалась, что молодёжь в комиссию не допускали.

В конце 1920‑х гг. в банке пытаются механизировать счётные работы. Банку для внешней торговли выделяют 2 комптометра (один из УИНО Госбанка, другой комптометр или монроэ — со счётной фабрики Госбанка). Правлением даётся задание — их должны освоить 5 счётных работников.

Надо сказать, что комптометр был в то время уже не новинкой, он был первым коммерчески успешным механическим калькулятором, запатентованным в США ещё в 1887 г. А большинство машин, которые были поставлены в Банк для внешней торговли, были произведены между 1913 и 1915 г. Обновлённую модель выпускали до 1920 г.

Условия для жизни и отдыха сотрудников банка

Многие руководители Банка для внешней торговли проживали в квартирах, устроенных в здании самого банка по адресу ул.Петровка, д.3/6. В частности, в кв.14 там проживал в 1927 г. председатель правления К. Х. Данишевский.

Для проживания сотрудников был также арендован дом на Большой Якиманке.

23 июля 1924 г. устанавливается квартирная плата для проживающих в нём:

За 1 кв. сажень жилой площади (4,5365 м²):

1‑й этаж без ванной — 2 рубля 35 копеек.

2‑й этаж без ванной — 2 рубля 56 копеек.

1‑й этаж с ванной — 2 рубля 49 копеек.

3‑й этаж с ванной — 2 рубля 84 копейки.

Оплачивали проживание сотрудники не всегда аккуратно. Так, из 49 съёмщиков по Кузнецкому дому в 1926 г. 41 числился в должниках, а в 1928 г. из 52 съёмщиков оставалось 29 должников. На Якиманке из 52 съемщиков было 48 должников, в 1928 г. из того же количества съёмщиков оставалось 29 должников.

Самый большой долг был за членом правления Р. М. Антиколем, в ведении которого в 1927 г. было домоуправление и хозчасть. Он не платил около двух лет. Домоуправ жаловался: «Когда я предложил обратиться в суд, Данишевский написал: “Прошу предварительно попытаться воздействовать в партийном порядке”». Однако это не помогло — Антиколь уехал в Милан.

В том же году правление заслушало вопрос о долгах бывших членов правления: Розен М. М. оказался должен 2250 рублей 91 копейку, Галяшкин Я. А. — 323 рубля и Антиколь Р. М. — 271 рубль 42 копейки. При относительно невысокой стоимости аренды суммы впечатляющие.

Только в начале 1929 г. возбудили уголовное дело о взыскании долга с Антиколя. И Рафаил Моисеевич начал платить.

Хроническим неплательщиком был уже упоминаемый и ставший в 1925 г. директором иностранного отдела Госбанка, член совета Банка для внешней торговли В. С. Коробков[1046].

Сотрудников банка явно портил квартирный вопрос. Управляющий Сибирского краевого отделения Л. П. Салтыков, вернувшись в Москву после закрытия отделения в мае 1927 г., обнаружил, что зам. управляющего делами и зав. административным отделом банка Л. М. Гордон «разбазарил его мебель и продал комнату» (уезжая в Сибирь, всё своё московское имущество он передал банку)[1047]. Суд между коллегами длился долго, и как он закончился, выяснить не удалось.

Летом 1926 г. был создан Жилищно–строительный кооператив «Коллектив сотрудников Внешторгбанка» (Малый Демидовский пер., д.3). Банк в июле 1926 г. перечислил в него 123 000 рублей[1048].

31 декабря 1926 г. появилось Постановление ЦИК и СНК СССР (опубликовано в «Известиях ЦИК» от 12.01.1927) об установлении с 1.10.1926 г. целевой надбавки на нужды рабочего жилищного строительства. «Означенная надбавка для Внешторгбанка — 1,2% с выплачиваемой зарплаты»[1049].

Дом построили быстро. В переписке по личному составу в 1927 г. значилось, что в этом доме в 39‑й квартире проживал заместитель председателя правления И. В. Боев.

Сотрудники банка и в дальнейшем продолжали получать квартиры. До июня 1933 г. в банке формировался фонд «на постройку зданий», переименованный 4 июня в фонд «финансирования строительства для работников банка».

Осенью 1929 г. очередники получили «жилые помещения» за счёт средств фонда улучшения быта сотрудников банка во вновь отстроенных квартирах в доме 13 по Страстному бульвару.

Наконец, в 1935 г., когда самостоятельность банка была сильно ограничена, дирекция банка приняла решение о передаче фонда и финансирования жилстроительства Госбанку и о сдаче Госбанком Банку для внешней торговли жилплощадей на полученную сумму[1050].

Руководство банка уделяло внимание и отдыху сотрудников. Для их досуга, в частности, был открыт Клуб работников народного хозяйства им. Ф. Э. Дзержинского (ул. Кирова, д.7) в так называемом доме В. Г. Черткова.

Годовой членский взнос в клуб был немалый, в 1931 г. — 1000 рублей на человека. Кстати, председателем правления клуба в начале 1930‑х гг. был в прошлом известный революционер, член ВЧК и председатель Всеукраинской и Киевской ЧК Мартын Иванович Лацис. Современники указывали на особенную личную жестокость Лациса — действительно, глава украинской ЧК выступал последовательным сторонником усиления её карательных функций. В середине 1930‑х гг. он стал директором Московского института народного хозяйства. Тогда институт носил имя А. И. Рыкова, затем назывался МИНХ им. Г. В. Плеханова, ныне зовётся РЭУ (Российский экономический университет) им. Г. В. Плеханова. В 1938 г. сам Мартын Иванович попал под жернова карательной системы — похоже, его призывы услышали.

Сотрудникам банка и членам их семей предоставлялась возможность отдохнуть в летнее время в свободные дни (субботу и воскресенье) в Клубе работников народного хозяйства им. тов. Дзержинского на станции Клязьма, Боткинская ул., дача Дёмина. Там были «организованы различные игры, площадки, прогулки, экскурсии и пр.».

С июня организовывалось «горячее питание по умеренной цене, а также представлялась возможность переночевать (исключительно членам клуба в ограниченном количестве)[1051]».

2 декабря 1918 г. были приняты правила СНК «О еженедельном отдыхе и праздничных днях». Согласно им «соблюдение установленных еженедельных дней отдыха было обязательно для всех трудящихся Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, кроме занятых на предприятиях, деятельность которых по характеру своему являлась непрерывной.

Производство работы воспрещалось в следующие праздничные дни, посвящённые воспоминаниям об исторических и общественных событиях: 1 января — Новый год; 22 января — день 9 января 1905 г.; 12 марта — низвержение самодержавия; 18 марта — день Парижской коммуны; 1 мая — день Интернационала; 7 ноября — день Пролетарской революции.

В соответствии с этим решением революционные праздники приобрели узаконенный характер, стали официальными общегосударственными праздниками. Местные советы профессиональных союзов с согласия Народного комиссариата труда могли устанавливать, помимо указанных, особые дни отдыха, но не свыше 10 в году, согласуя эти дни отдыха с обычными для большинства населения данной местности праздниками при непременном, однако, условии, чтобы такие дни отдыха не оплачивались»[1052].

Действовали эти правила до 25 октября 1929 г., когда большинство учреждений и предприятий (в том числе и Внешторгбанк) перешли на «непрерывное производство», то есть стали работать без общих выходных. Едиными нерабочими днями с этого момента были признаны только пять революционных праздников (7 и 8 ноября, 22 января, 1 и 2 мая). То есть число праздников было сокращено.

С этого времени рабочая неделя длилась четыре дня, а следующий за ними день был выходным. Таким образом, год делился на 72 пятидневные недели, или пятидневки, как их тут же стали именовать.

Опыт оказался неудачным, особенно в промышленности. Новое явление сразу получило наименование — «обезличка». Как и в случае с введением в наши дни «зимнего времени», исправляли ошибки на самом высоком уровне. И. В. Сталин 23 июня 1931 г. выступил на совещании хозяйственников с речью, получившей название «Новая обстановка — новые задачи хозяйственного строительства», в которой призвал «отбросить прочь бумажную непрерывку, перейти временно на 6-дневную прерывку».

В результате уже 1 сентября 1931 г. была введена шестидневная рабочая неделя. Выходные дни были установлены на 6, 12, 18, 24 и 30‑й день месяца. В итоге вместо 72 выходных дней трудящиеся получили 61 плюс пять праздников. Новый год решением на самом высоком уровне стал праздником в 1947 г.

Чистка аппарата банка для внешней торговли СССР

В конце 1930 — начале 1931 г. в банке была проведена чистка аппарата. В Государственном архиве экономики хранятся более полутора тысяч страниц протоколов, датируемых периодом с октября 1930 по февраль 1931 г.

Они касаются двух десятков сотрудников банка, большинство из них подвело происхождение — дворянское, купеческое, некоторые из них какое–то время успели послужить в царской армии. Самым большим наказанием стало увольнение из банка.

Эта акция была проведена вскоре после XVI съезда ВКП(б), проходившего в Москве с 26 июня по 13 июля 1930 г. В директиве съезда говорилось:

«…тот, кто не идёт в ногу с темпами, принятыми по директивам партии и правительства, те, кто не может работать таким образом, кто не хочет эту работу проводить, срывает её <…> все они должны быть устранены из аппарата. <…> Мы должны будем подвергать самой жестокой самокритике, самой жестокой проверке всех недостатков. <…> Сегодня мы знаем уже более ясно о всех событиях вредительства, раскрытых ОГПУ…»[1053]

Чтобы понять, как проходил этот процесс, расскажем о некоторых пострадавших и оправданных в процессе этой чистки. В частности, о Михаиле Ивановиче Свешникове.

На допросе комиссию интересовало отношение главного кассира к забастовке банковских служащих, организованной их профсоюзом в 1917 г.

«Вопрос председателя Макарова: “Скажите, где Вы были в 1917 году? Где работали? В каком союзе состояли? Какое Ваше участие на стороне “не работать”? Вы знаете, что союзная организация того времени стояла на стороне “не работать’?

Свешников: “В общественной работе Союза банковских работников я не принимал участия. В первый же месяц я подал заявление в Народный банк. <…> Произошла национализация, мы пришли в банк, только было открыли кладовую, вдруг входит военный караул и всем предложил одеваться и уходить…”

— Ни в какую политику не верили?

— Не то что не верил, а не занимался.

— Значит, никаких политических взглядов не исповедовали?

— В то время нет.

— С какого времени начали, с 17,18,19,20?

— Я тогда был далёк от партийной работы вообще. <…>

Вопрос председателя: “Когда кто–нибудь из кассиров делал просчёт в кассе, Вы на всех доносили Госстраху или нет?”

Свешников: “По договору с Госстрахом о мелких суммах можно было не доносить, а о больших суммах сообщалось”».

В процессе обсуждения выплывали и слабые стороны работы банка, обычно скрываемые в отчётах. Так, Свешников жалуется: «Должен сказать, что во всём банке касса была самым заброшенным отделом, ибо со стороны членов Правления, ведающих кассой, хоть сколько–нибудь значительного интереса к кассе никогда не проявлялось, порой было совершенно невозможно получить то или иное указание, или руководство, особенно когда кассой ведал Антиколь. Он приходил обыкновенно на час, всегда торопился и по утрам проводил так называемые кассовые совещания»[1054].

В результате Свешникову были предъявлены следующие претензии: «Он выжидал, как развернутся дальнейшие события и не преждевременно ли поддерживать советскую власть».

Первое время на работу в кассу банка были наняты в основном представители Усачёвско–Шестовской Новогостиничной артели т-ва «Освобождённого труда», односельчане. По словам Свешникова, «артельщики, то есть люди, в прошлом объединённые интересами друг с другом, люди, работа которых производилась систематически на принципах взаимной помощи и взаимного покрытия, люди, которые, будучи не членами профсоюза, не были охвачены ни общественной работой, ни другой работой вне их службы».

Комиссия высказала претензию, что «если контроль за кассовыми работниками и имелся в отдельных случаях, то контроль формальный… Имеются факты поощрения зав. кассой различных группировок, хотя тов. Свешников и отрицал это».

В протоколе было отмечено: «Около месяца велись прения между кассирами, между банковской общественностью о переходе на госстрахование, почему артели, как нарост на советском строительстве, должны быть уничтожены…».

И вот каков оказался вывод: «Свешников, если не активный противник советской власти, то, во всяком случае, занимает выжидательную позицию… Его можно использовать только на технической работе… Свешников не вёл общественную работу, его приходится судить только с отрицательной стороны. Положительного нет ничего.

Учитывая всё это, тов. Свешникова на работе оставлять нельзя.

Когда его в 1928 г. увольняли, то предварительно предложили поехать в Тувинскую Республику в местный банк, созданный с советским участием, но он отказался»[1055].

Кем же был этот «вредитель» Михаил Иванович Свешников?

Родился он в г. Суздале в 1878 г. в семье ремесленника из мещан. С 1899 по 1917 г. (до национализации) работал в банковской конторе «Юнкер». Начал учеником, был заведующим биржевым отделом, главным кассиром, доверенным. В Банк для внешней торговли СССР пришёл в 1922 г. С июля 1924 г. — главный кассир, с ноября 1926 г. — заведующий кассовым отделом. 31 августа 1929 г. уволен по рационализации аппарата. Уже работая старшим бухгалтером в Семеноводтресте, подвергся чистке в Банке для внешней торговли.

Отвечая на предъявленные обвинения, Свешников, в частности, говорит: «Меня обвиняют в плохом руководстве и поддержке группировкой[1056]. Но те три внезапные ревизии, которые были в кассе, и особенно та, которая была при аресте кассира Железнова[1057], когда по поручению председателя Данишевского т. Иваниным была перевёрнута буквально вся кладовая, не нашли расхождений»[1058].

А вот бухгалтера Владимира Николаевича Лепорка обвинили в следующих грехах:

1. Бюрократический подход к интересам советского аппарата (нежелание активно помочь выдвиженцу–руководителю и молодым корреспондентам).

2. Халатное и небрежное отношение к работе (состояние выплаты аккредитивов и засылка телеграммы в архив).

3. Сокрытие перед бригадой по чистке недостатков работы группы (аккредитивов)[1059].

Чистка затронула и Сергея Викторовича Воронина.

Конфликт Воронина с руководством зашёл так далеко, что в июне 1930 г. ему объявили выговор «за проявление бюрократизма, выразившееся в том, что по вопросу о запросе Госбанка написал докладную записку зав. отделом, сидящему рядом с ним».

«Помощь молодым работникам и выдвиженцам гр. Воронин не оказывал и своих знаний не передавал.

В его статье в журнале “Кредит и хозяйство” № 1 от апреля 1925 г. относился к плану не как к базе, на которой должны строиться социалистическое хозяйство и вся кредитная система, а как к некоему коррективу в свободном стихийном взаимоотношении между отдельными отраслями.

Гр. Воронин является нетерпимым чиновником, бюрократом, лицом, бездушно и халатно относящимся к работе. Бригада по чистке рекомендовала поставить его на персональную чистку»[1060].

Пытались подвергнутого чистке оправдать: «Воронин за темпами не угонялся, т. Воронин просто выдохся… но он всё же человек с багажом…»

Сам обвиняемый оправдывался: «В отделе был полный кавардак, отдел представлял из себя трамвай на Лубянской площади, что один уходит, посидит и уходит»[1061].

Воронин Сергей Викторович — сын надворного советника, окончивший экономическое отделение Санкт–Петербургского политехнического института в 1908 г., имеющий трудовой стаж 22 года, работал с мая 1924 г. заведующим финансово–экономическим отделом Банка для внешней торговли СССР. Одновременно с 1920 по 1926 г. по совместительству был учёным секретарём в Институте экономических исследований НКФ.

Одним из активных обвинителей был И. И. Турок.

Турок Израиль Исаакович в 1924 г. стал старшим бухгалтером в товарно–комиссионном отделе, занимался финансированием и кредитованием частников. О себе он писал так: «Родился в 1889 г. в маленьком рабочем местечке Черниговской губернии. Я учился до 14 лет в еврейской школе. Поступил в Российский коммерческий банк». Обвиняя коллег, он жаловался: «Мне предложили работу в товарно–ссудном отделе, но на следующий день переправили в иностранный отдел к Миллеру. В последнем я узнал, что в товарно–ссудном отделе нация моя не в фаворе. <…>

Я был недоволен работой. Были работники хуже меня, но получали больше»[1062].

Не отставали от Турока и другие активисты. Вот ещё несколько ярких обвинений: «Тов. Проклову, который пришёл к нам выдвиженцем, рабочему с производства, они ничего не хотели показать. Это меня обидело как общественницу. На ком у нас стоит всё строительство — на выдвиженцах… А эта наша гнилая интеллигенция…»

«В лице Бушуева мы, несомненно, имеем человека, который рассматривает своё пребывание в СССР и на работе в банке как некое пересиживание непогоды…»

Ряд сотрудников благополучно прошли чистку. Среди них был Генрих Маркович Елин, самый высокопоставленный сотрудник банка, подвергнутый проверке на лояльность.

Из его ответов можно узнать очень много интересного из подковёрной жизни Банка для внешней торговли. В частности, о взаимоотношениях с Госбанком.

Даже рассказывая о работе в одном из курируемых им отделов (иностранных переводов и корреспондентов), Елин считает необходимым уколоть коллег: «У нас не было речи о подкупе сотрудников, но в переводном отделе Госбанка дело окончилось тем, что подкупленные сотрудники были арестованы и высланы»[1063].

Однако и Елина подозревают в укрывательстве и допытываются: «За весь период прохождения персональных чисток в нашем банке вы ни разу не выступали и не задавали вопросы. Вы ведь хорошо знаете аппарат банка, почему вы не оказывали содействия бригаде по чистке?»[1064]

Кроме многочисленных отделов, которые курировал Елин, и параллельной работы в Госбанке, он возглавлял ещё и комиссию по рационализации. В общем, судя по его собственным рассказам, был преисполнен неистощимой энергией и брался за все — за что и подвергался критике. Генрих Маркович взял на себя гораздо больше, чем мог справиться. «У нас есть очень правильное определение И. Сталина: “головокружение от успехов”»[1065].

Елин Генрих Маркович родился в 1886 г. в Одессе. Сын приказчика. Окончил в 1909 г. математическое отделение физико–математического факультета Новороссийского университета в Одессе[1066]. Участвовал в забастовках. До апреля 1919 г. был бухгалтером в Московском народном банке в Одессе и Москве, затем инспектором в ВСНХ. Автор проекта устава Госбанка. В Банк для внешней торговли пришёл в октябре 1924 г. в отдел инспекции. В ноябре 1925 г. был избран членом правления. В начале 1927 г. ездил во Францию и Германию с председателем правления банка Данишевским по делам банка. В январе 1928 г. командировался в Берлин, Париж, Варшаву и Лондон «для организационных и оперативных вопросов, связанных с работой заграничных банков». Был «допущен к секретной работе» (июнь 1929 г.). В 1933 г. стал директором правления Госбанка, работал в управлении иностранных операций (УИНО).

Подвергся чистке и был оправдан Семён Семёнович Штереншиц(с).

Чисткой признан социально сознательным работником и А. Д. Богин.

Богин Абрам Давидович родился в 1887 г. в семье мелкого торговца мануфактурным товаром. По словам Богина, «отец был старого еврейского закала, он своим детям советского образования не хотел давать. До 13 лет я занимался в чисто еврейском духе, посещал Ходер. В 17 лет поступил в банковскую контору Лифшица, где прослужил 5 лет, затем поступил в техническую контору, работал старшим бухгалтером до 1915 г. Когда к Минску подходили немцы, эвакуировался в Москву. Там работал до 1918 г. у того же хозяина. После этого вернулся в Минск, где работал в потребкооперации главным бухгалтером». В Банк для внешней торговли пришёл одним из первых, дослужился там до заместителя главного бухгалтера, а в сентябре 1947 г. перешёл на работу в УИНО Госбанка.

На заседании по чистке Богин объясняет причины, породившие сложности в работе отдела иностранных переводов, за которые тот подвергся критике: «Госбанк, у которого началась чистка аппарата и который, очевидно, был в очень скверном состоянии, нуждался в работниках, передал Внешторгбанку целый ряд массовых операций — переводы из–за границы, переводы по Москве, потом переводы за границу как обывательского, так технического и коммерческого характера. (Когда мы переехали в помещение Госбанка, естественным было объединение части операций.)

Операции передали, а людей, занимающихся ими, нет. Организовано всё было безобразно. Не успели новые сотрудники ознакомиться с работой, как Госплан стал присылать им своих клиентов по этим операциям.

Образовались хвосты по 65 человек. Произошла путаница, потому что в Банк для внешней торговли не были переданы счета клиентов.

Количество переводов из–за границы в год достигает теперь 300 000. Наши сотрудники работали и до 9, и до 10 часов, чтобы ликвидировать прорывы»[1067].

Штереншис Семён Семёнович родился в 1891 г. Из ремесленников–мещан Подольской губернии. Окончил гимназию. Затем работал в различных коммерческих банках. «В 1917 г. приглашён О. Ашбергом в его первый банк Nya Banken на должность их представителя в России <…> После 1920 г. работал в структурах НКИД, затем в торгпредстве в Берлине, потом в Варшаве зав. экспедиторским отделом». В октябре 1922 г. устроился в экспортно–импортный отдел Российского коммерческого банка. А в июле 1925 г. стал заведующим иностранным торгово–комиссионным отделом Банка для внешней торговли СССР. Затем управляющим Сибирским краевым отделением в Новосибирске. В первой половине 1930‑х гг. был директором оперативного сектора, пока в июле 1936 г. не перешёл на работу в Госбанк. Во время Великой Отечественной войны вернулся во Внешторгбанк и до августа 1945 г. был заместителем главного бухгалтера».

Но самой тщательной чистке была подвергнута бухгалтерия. После увольнения главного бухгалтера Евдокимова подвергся обвинениям его помощник, ставший и.о. главбуха А. В. Комаров. Организаторы чистки договорились до того, что заявили: «Главная бухгалтерия звалась во Внешторгбанке группой “черносотенцев”. Вы как общественник (обращение к Комарову) не чувствовали, что тот круг, где Вы находились, был не советский круг?» Участники дискуссии дружно вторили обвинителям.

Член комиссии по чистке Куцемелов отметил: «Главная и иностранная бухгалтерия были последними позициями, которые завоевали коммунисты. Оперативный отдел и все остальные участки мы захватили легче».

Член комиссии по чистке Гуревич подхватил: «До 1929 г. мы знаем два отдела, в которых не было ни практикантов, ни партийца, ни комсомольца — эти два отдела — главная и иностранная бухгалтерия…»

Евдокимов Тимофей Алексеевич родился в 1871 г. в Одессе. Из крестьян Херсонской губернии. Беспартийный. Окончил Одесское коммерческое училище, знал французский, немецкий, английский языки. Работал с 1891 г. в различных коммерческих организациях. В 1894-1899 гг. — бухгалтером в отделении Русского для внешней торговли банка в городе Николаеве. 1902-1905 гг. — главный бухгалтер отделения банка в Риге, по распоряжению правления участвовал в ревизиях других отделений. В 1905 г. стал главным бухгалтером Московского отделения банка. До 1917 г. работал в банке «И. В. Юнкерс и К°». В начале 1918 г. — главный бухгалтер национализированного Русского для внешней торговли банка, затем председатель ликвидационного Комитета по делам банков, затем бухгалтер отдела международных расчётов. В 1922 г. стал бухгалтером экспортного отдела Госторга. В Российский коммерческий банк пришёл сразу после его открытия, с 1 сентября 1922 г. он главный бухгалтер банка РКБ, затем Банка для внешней торговли СССР. Уволен в 1929 г.

Досталось и самому Комарову: «Комаров очень хороший технический работник, очень быстрый работник, но вместе с тем он имеет такие недостатки, он так враждебно относится ко всем заявлениям, что нужно подумать, может ли он нести ответственную работу в советском аппарате. <…>

Комаров имеет привычку дискредитировать сотрудников, которые выступают против него (давая им невыполнимую ими работу)».

Член комиссии по чистке Фоньо: «Сидит рядом и не знает, что его отдел совершенно далёк от советской действительности».

Член комиссии по чистке Гельруд: «У меня было о нём скверное мнение… сегодня, слушая ответы Комарова на поставленные вопросы, эти хитроватые и запутанные ответы, пришёл к убеждению, что, как видно, моё мнение о нём было не настолько плохое, насколько оно должно было быть….

И сделан был общий вывод: “Главная и иностранная бухгалтерия были святая святых. Нужно было отчётность держать в таком сложном, запутанном виде, чтобы простой смертный не мог разобраться, и поэтому там необходимо держать старых специалистов”»[1068].

Некоторые коллеги пытались оправдать Александра Васильевича. Так, участник обсуждения Соловьёв заявил: «Комаров был против копиручёта[1069]. Комиссия по проведению копиручёта работала приблизительно месяцев девять. Вводился он 1/IV-29. Головка бухгалтерии не ошибалась — копиручёт дал плохой результат. Первые же 7 – 8 дней никак не могли свести баланс…».

А присутствующий на заседании Ильин заметил: «Комаров — прекрасный бухгалтер, прекрасно разбирается в обстановке, это не узкий бухгалтер, который знает только дебет и кредит. <…> Но это “консервативный зубр”».

Комаров Александр Васильевич родился в 1891 г. в Москве, из рабочих. Окончил торговую школу. Работал помощником завотдела в Русском для внешней торговли банке. В 1915-1917 гг., после — окончания школы прапорщиков, служил в царской армии (несмотря на рабочее происхождение, стал строевым подпоручиком на Юго–Западном и Румынском фронтах). В 1918 г. пришёл в Народный банк и работал там до ликвидации.

С 1919 по 1922 г. был начальником отдела заготовок и снабжения Управления РККА. В октябре 1922 г. стал помощником главбуха Роскомбанка, в ноябре 1926 г. — 1‑й старший бухгалтер главной бухгалтерии Внешторгбанка. После увольнения Евдокимова в 1929 г. стал и.о. главбуха, но пробыл на этой должности только четыре месяца.

«Вычистить» могли порой и квалифицированные кадры. На это указывает множество примеров. Часто происхождение было главной причиной увольнения. Подобный случай — В. В. Голицын.

Голицын Владимир Владимирович родился в 1879 г. в Москве. Служащий из дворян. Беспартийный. «Женился на трудовой крестьянке». Окончил Московский университет. Как он писал в автобиографии: «…несмотря на своё происхождение, ни разу ни аресту, ни каким–либо другим репрессиям не подвергался». Прокурор республики Д. И. Курский в письме от 14 июня 1924 г. в правление Российского коммерческого банка подтвердил лояльность Голицына. С июня 1923 г. — старший делопроизводитель, секретарь финансово–экономического отдела (должность уровня машинистки). В сентябре 1925 г. стал экономистом отдела, а в 1927 г. — старшим статистом (с мизерной зарплатой — 40 рублей в месяц). При этом представлял банк на заседаниях различных учреждений (Госплан, НКФ и др.). «Уволен в порядке рационализации» 30 апреля 1929 г.

Ещё раньше происходили чистки регионального значения. Интересный случай произошёл на Украине.

5 сентября 1924 г. проводить свои операции начала Всеукраинская контора Внешторгбанка СССР, открытая в столице Советской Украины — Харькове. Её управляющим стал О. И. Каган — заметная фигура в экономической истории страны. Осенью 1928 г. Овсей Израилевич стал управляющим Банком для русской торговли в Лондоне. А в конце 1930‑х гг. — руководителем сектора валюты и внешней торговли Наркомата финансов СССР, затем начальником валютного отдела НКФ СССР.

1926/27 операционный год — период расцвета конторы. Она руководит работой двух отделений, созданных на Украине (Киевским и Одесским). Её штат составлял 110 человек.

Отделение в Одессе открылось в июле 1924 г., его управляющим стал С. Б. Смолянский. Отделение специализировалось на кредитовании советского экспорта (рогатый скот, икра, сода, мелкий скот, птица, фанера, ковры). Эти товары преимущественно шли на Ближний Восток. А в Западную Европу отправляли через Одессу натрий, селитру, фанеру, хлопок. Отделение в Киеве начало работу позже, в январе 1925 г., его управляющим стал Я. Б. Ветман.

Это было время «укоренения» партийного и государственного аппарата в национальных республиках, провозглашённого XII съездом РКП(б) в апреле 1923 г. На Украине, соответственно, проводили украинизацию. При ней карьерный рост представителей коренной национальности ускорялся всеми способами. Тогда же переводились на украинский язык обучение и делопроизводство.

В апреле 1925 г. генеральным секретарем ЦК КП(У) стал Л. М. Каганович. При нём процесс украинизации советского и партийного аппарата усилился, было заявлено, что к началу 1926 г. все чиновники должны овладеть украинским языком. Была создана Центральная комиссия по украинизации и её региональные отделения. Активно обсуждался вопрос, по какой статье увольнять чиновника, не выучившего украинский язык.

Затронул этот вопрос и Всеукраинскую контору Внешторгбанка СССР. 5 апреля 1927 г. в Москве состоялось заседание правления банка с необычной повесткой дня: рассматривалось предложение комиссии по украинизации Всеукраинской конторы «об увольнении с занимаемой должности главного бухгалтера Конторы Ф. Д. Кузнецова за враждебное отношение к украинизации. Письмо Всеукраинской конторы от 30 марта с.г. за № 21/479». Принято решение: «Освободить главного бухгалтера нашей Всеукраинской Конторы Ф. Д. Кузнецова от занимаемой должности»[1070].

Контора тогда имела правление из четырех человек: О. И. Каган (управляющий), И. И. Лурье (заместитель управляющего), а также Ратнер и Лихтенштейн (инициалы в документе не указывались), уже, видимо, перестроившиеся хлопцы. Место Кузнецова занял его заместитель «щирый» (настоящий) С. Г. Луцкий, более устраивавший организаторов кампании.

Поработать Соломону Григорьевичу долго не удалось: в апреле 1927 г. были ликвидированы Киевское и Одесское отделения банка, а 25 апреля 1928 г. — и сама Всеукраинская контора.

Кстати, в 1930‑е гг. проходила новая волна украинизации. Было решено убрать с руководящих постов всех не знающих украинский язык. Инициатива не прошла — среди начальников в этом случае практически не оказалось бы украинцев и русских.

Следует отметить и национальный состав Банка для внешней торговли. Сделать это возможно, ознакомившись с анкетами уволившихся и принятых на работу в 1935 г. В основном это передвижения внутри среднего и низшего состава — бухгалтеров, экспедиторов, машинисток, курьеров и т. д. Всего 126 человек. 75 русских (сюда входят также украинцы и белорусы, так как их в списках нет), 44 еврея, по одному — латыш, армянин (в анкете записано «арменин»), поляк, грузин, немка и некто «великоросс»[1071].

Кадры новой страны

В начале о событиях, казалось бы, не связанных с банковским делом. В апреле 1927 г. разрываются отношения Советского Союза с Чан Кайши, а затем, в июле 1927 г., с уханьским правительством в Центральном Китае и одновременно с маршалом Фэн Юйсяном на Севере страны. В течение этого года Китай покидают советские военные специалисты.

7 ноября 1927 г., «отмечая» 10-летие Октябрьской революции, русские белоэмигранты совершили налёт на советское генконсульство в Шанхае. При полном попустительстве местных властей они попытались выломать двери.

В конце 1927 г. подобные налёты на советские консульства и представительства хозяйственных и торговых организаций были совершены и в других городах.

11 декабря 1927 г. в Кантоне (Гуанчжоу) вспыхнуло восстание («Кантонская коммуна»). Уже через три дня оно было потоплено в крови. Разгромлено консульство СССР в Кантоне, зверски убиты 5 сотрудников консульства. На подконтрольных нанкинскому правительству территориях были закрыты советские консульства на Юге и в Центральном Китае. Они вновь откроются только после установления советско–китайских дипломатических отношений в 1933 г.

С 15 по 18 декабря были закрыты отделение торгпредства, отделения Совторгфлота, Центросоюза, Дальбанка, Текстильсиндиката, КВЖД, Госторга, Чаеуправления и Дальлеса в Шанхае.

В начале февраля 1928 г. на IV Пленуме ЦИК Гоминьдана было образовано новое национальное правительство во главе с председателем правительства Чан Кайши, который был также утверждён главнокомандующим. Столица страны официально переносилась в Нанкин. Гоминьдан проводил в жизнь политику искоренения коммунизма и был признан западными государствами. Однако Шанхай оставался неподконтрольным Чан Кайши.

22 декабря 1928 г. китайская полиция в Харбине захватывает телефонную станцию, принадлежавшую КВЖД.

Положение на Китайско–Восточной железной дороге к тому времени было отнюдь не безоблачным. Следствием отвратительного хозяйничанья советских представителей явилось финансовое неблагополучие на дороге. КВЖД стала превращаться в чисто китайское предприятие, коррумпированное снизу доверху, где взяточничество, разгильдяйство и хищения стали системой, которую старались не замечать, и с ней никто не боролся.

Штаты дороги неимоверно разбухли. Китайские просьбы об увеличении числа китайцев в аппарате безотказно удовлетворялись. Причем этот процесс происходил преимущественно за счёт создания заведомых синекур. Одновременно шло увеличение в абсолютных цифрах числа русских служащих. В результате было создано «отвратительное, типично китайское массовое “кормление”, разлагающе действовавшее на весь аппарат»[1072].

Особенно обострилось положение на КВЖД весной 1929 г. Желания китайцев захватить дорогу становились всё более настойчивыми.

Наконец, 27 мая 1929 г. в помещение советского генерального консульства в Харбине ворвался наряд полиции. В течение шести часов шёл обыск. Была конфискована часть консульской переписки и арестованы все находившиеся в консульстве люди — 39 человек, проживающие в Маньчжурии советские граждане. На следующий день полиция опубликовала абсурдное заявление о том, что ею было сорвано «заседание III Интернационала», якобы происходившее в подвале консульства.

Позднее в «Обвинительном акте и приговоре по делу советских граждан, арестованных при обыске в советском консульстве», опубликованном 11 сентября 1929 г., были приведены подробности полицейского рейда: «На месте было обнаружено большое количество документов и официальных бумаг и остатки от бумаг сожжённых (тайных телеграмм между Харбинам и Москвой — содержанием этих телеграмм является предписание о создании в Нанкине и Мукдене и др. местах партии террористов с целью препятствовать объединению Севера и Юга Китая). Помимо этого в канцелярии были обнаружены револьверы, патроны, книги и бумаги для пропаганды коммунизма»[1073].

Одновременно налётам подверглись советские консульства в Цицнкаре (Северо–Восточный Китай) и Маньчжули (станция Маньчжурия). Советское правительство не предприняло никаких ответных мер, лишь выразив протест Дипломатические отношения с Китаем будут прерваны только летом 1929 г. В июле 1929 г. в Китае закроются генконсульства СССР в Пекине, Тяньцзине, Харбине и Мукдене, а также консульства в Маньчжурии, Суйфыньхэ, Сахалине, Калгане, Хайларе и в Цицикаре.

6 августа 1929 г. за счёт объединения всех вооружённых сил, тогда расположенных на территории Дальнего Востока, создаётся Особая Дальневосточная армия (ОДВА). Её командующим назначается В. К. Блюхер. Ряд побед над группировками китайских войск отрезвляют противника. 22 декабря 1929 г. в Хабаровске подписывается протокол, согласно которому восстанавливается положение на КВЖД и Китай обещает покончить с деятельностью белогвардейских отрядов в Маньчжурии.

В 1930 г. в списках Харбинского отделения Дальбанка появляется 30-летний заведующий операционным отделением Андрей Ильич Дубоносов, из крестьян. К тому времени он имеет 6-летний банковский стаж и 10 лет состоит членом ВКП(б) (с 1920 г.). Этот человек в дальнейшем сыграет очень большую роль в истории Банка для внешней торговли СССР. А пока в его учётной карточке было записано: «Воинская категория — особый учёт ОГПУ. Учётный билет сотр. ОГПУ № 51/моб. От 23-V-27 г. Проживает по адресу: Варсонофьевский пер., д.4, кв.12. Консультант по Дальнему Востоку ОУП и ПБ. С 1.02.1930 — резерв. 22.02.1930 — отчислен из резерва, за выездом Дальбанк, Харбин»[1074].

Попал сюда Андрей Ильич, видимо, неспроста. Это было сложное время для Китая. В 1931 г. Япония приступила к захвату Маньчжурии и в 1932 г. провозгласила создание марионеточного государства Маньчжоу–Го. КВЖД оказалась на его территории. 23 марта 1935 г. СССР под давлением Японии «продал» дорогу Маньчжоу–Го за смехотворную сумму — 140 млн иен. Сын Андрея Ильича вспоминал: «Через два года после нашего приезда в Харбин (то есть в 1932 г.) Маньчжурию оккупировали японцы. На улицах изредка слышалась стрельба, где–то происходили стычки, ходили слухи о жестоких наказаниях за неподчинение. Мне было запрещено гулять и кататься на велосипеде. У отца в верхнем ящике письменного стола появился наган. Консульство выдало его, но, когда следует использовать, не определило. А банковский “Крайслер” продолжал каждое утро подъезжать к дому, увозя отца на работу»[1075].

Уже в мае 1933 г. А. И. Дубоносов возглавил Шанхайское отделение банка. Следует отметить, что в этом городе находится представительство Коминтерна в Китае. Там же и подпольный ЦК КПК, поддерживаемый Советским Союзом.

Шанхайское отделение банка финансировало проведение советскими хозорганизациями этих операций, оплачивало выдаваемые переводы и аккредитивы из СССР и Лондона. Банк также косвенно содействовал этим операциям, выдавая гарантии и акцепты по обязательствам советских организаций перед иностранными фирмами и банками.

К финансированию экспорта из СССР в Шанхай и Южный Китай леса, каменного угля, рыбы, нефти Шанхайское отделение Дальбанка не было допущено. Он финансировался преимущественно Владивостокской конторой Госбанка СССР и, в меньшей мере, Дальбанком ДВК.

Слабо Шанхайское отделение было связано и с местной экономикой.

А. И. Дубоносов приехал в Шанхай вновь неслучайно. Его приезду предшествовали важные события. 28 января 1932 г. японские войска захватывают Шанхай. Уходят они из города только 31 мая, после подписания перемирия с Китаем.

Вновь вернёмся к воспоминаниям сына Андрея Ильича:

Неожиданно наступили перемены: отца назначили директором банка в Шанхае. По сравнению с пыльным, затрапезным провинциальным Харбином 1932 г. Шанхай оказался развитым, бесконечным в любую сторону городом, в котором сугубо китайские кварталы, пахнущие китайской кухней, соседствовали с современными многоэтажными домами, с банковским Сити. Рядом была набережная, а фактически — порт, сплошь заполненный морскими судами.

Основная улица делового Сити носила название Бунд. В 30‑х годах XX века эта улица представляла собой причудливое смешение импозантных зданий с грузовыми тележками, рикшами и лёгкими пирсами со сходнями к бесчисленным джонкам. В одном из представительных зданий на Бунде работал мой отец. Показательно, что Русско–Азиатский банк был третьим по счёту, занявшим на Бунде солидное современное здание.

Международный характер Шанхая тех лет подчёркивался не только обилием автомашин, но и солидными зданиями банков и компаний. В магазинах были товары известных мировых фирм. Отец ездил, как и в Харбине, на престижном американском «Крайслере», рабочей ручкой у него всегда был «Паркер», производившийся по лицензии местным заводом, курил он «Кэмел» и пользовался зажигалкой «Ронсон». Мама шила на «Зингере», пудрилась «Коти», а любимыми духами был «Чёрный нарцисс» от Карон. Я катался на английском двухколёсном «Геркулесе», как и «Паркер», производимом китайским предприятием по английской лицензии.

Был ли отец в китайский период сотрудником только Госбанка–Дальбанка? Не исключено, что само назначение в Китай было связано с тем, что отец прежде работал в ВЧК. Делая свои первые шаги на банковском поприще, он ещё соглашался выполнять отдельные просьбы спецслужб. Встречался он и со знаменитым разведчиком–нелегалом Рихардом Зорге, передавая ему пакеты с деньгами и информацией[1076]. Можно предположить, что отец был знаком по Лубянке или уже по Шанхаю с Эйтингоном[1077] (возможно, и Шпигельгласам[1078]), в то время резидентом в Шанхае. А если учитывать, что посидеть на скамейке спокойного и ухоженного Джесфилд–парка естественнее не одному, а с дамой, то отцу, вероятно, и было предложено выходить на эти встречи со своей женой.

Со временем, глубже войдя в мир бизнеса, отец убедился, что чисто банковской деятельностью он может принести стране куда большую реальную пользу. Провал в разведке и контрразведке — вещь неотвратимая. Это лишь вопрос времени, и если с ними связан банк, будет подорвана репутация банка, а банк без репутации — не банк. Отсюда вывод: всеми силами избегать использования спецслужбами сотрудников банка в качестве своих агентов. И позже, когда отец возглавлял Моснарбанк в Лондоне, он придерживался этого же принципа[1079].

Но работала наша разведка в Китае, видимо, не очень успешно.

В Китае европейцев было не так уж много. Поэтому на них обращалось больше внимания, хотя бы в силу того, что «они приметнее». Здесь все привыкли видеть европейцев всегда чисто и аккуратно одетыми сообразно требованиям моды. И все, кто был одет небрежно или не по сезону, являлись исключением, и для таких в Китае установилось название «русский большевик». Именно большевик, так как русские белогвардейцы одевались либо под европейцев, либо ходили в лохмотьях.

Неумение одеваться ни в одной стране так не бросалось в глаза, как в Китае. Часто бывало, что наш работник был одет вполне прилично и даже по моде, но костюм на нём сидел так небрежно, что сразу выдавало в нём «русского большевика». Особая небрежность у советских работников проявлялась в завязке галстуков и их расцветке[1080]¹⁸³.

Сразу после начала работы Андрея Ильича в отделении Дальбанка, в марте 1933 г., совет директоров советского банка в Лондоне — Московского Moscow Narodny Bank Ltd принял резолюцию, гласившую, что «банк покупает 1000 акций харбинского банка “Дальбанк” за 50 тыс. долларов серебром». За приобретением акций последовало поглощение в 1933 г. и шанхайского отделения Дальбанка. Вместе с ним Московский народный банк приобрёл ценного работника Андрея Дубоносова, которому в своё время предстояло сыграть важнейшую роль в расширении операций банка на территории Европы. Новое Шанхайское отделение активно выполняло операции по торговле золотом и валютному обмену, что со временем обеспечило весьма полезный опыт при осуществлении операций в Лондоне.

Судя по всему, занятие валютными операциями было в то время в Китае увлекательным делом. Дело в том, что в 20-30‑е гг. XX в. единой денежной системы в Китае не существовало. Имели хождение серебро как таковое, медная и серебряная монета (национальная и иностранная) и бумажные деньги. Чеканили китайские серебряные таэли во многих городах — Пекине, Шанхае, Нанкине и др., причём проба и вес этих монет не совпадали. В результате, как отмечалось ещё в 1930‑е гг. в книге члена правления Дальбанка в Харбине П. Д. Разгильдяева «Записки о валютной работе», получалась следующая картина:

шанхайских таэлей 1045,00 равны 1000 пекинских таэлей;

1053,00 – 1000 тяньцзинских;

1024,70 – 1000 ханькоуских;

1067,00 – 1000 циндаоских;

1099,80 – 1000 калганских.

Как пекинскими правительственными, так и частными китайскими и иностранными банками производилась эмиссия банкнот. В общем, анархия денежного обращения была полная!

Был широко развит выпуск бумажных денег местными властями и их суррогатами — меняльными конторами и торговыми фирмами. Не обеспеченные металлическим резервом провинциальные бумажные деньги были подвержены резким колебаниям рыночного курса и часто совершенно обесценивались.

Наиболее устойчивым курсом и наибольшей популярностью в Китае пользовались банкноты иностранных банков, выпускавших их в обращение через свои филиалы в Шанхае, Ханькоу, Тяньцзине, Пекине, Дайрене, Инкоу и других пунктах Китая[1081].

В 1934 г. А. И. Дубоносов покидает Китай.

В мае 1950 г. шанхайский филиал закрыли, вместе с ним прекратила существование международная сеть отделений МНЕ. До появления в 1963 г. Бейрутского отделения.

До 1939 г. Дубоносов работает в Москве.

В 60‑е годы муж моей тёти, имевший связи среди работников архива НКВД, раскрыл нам «новость»: летом 1939 г. отец оказался в списках лиц, подлежавших аресту. Когда машина НКВД закрутилась, оказалось, что в ЦК уже оформлялись документы на его выезд в Англию. В результате было решено подождать: приедет — возьмём. Но к 45‑му всё, к счастью, забылось[1082].

Приезжает он в Лондон летом 1939 г. с заданием проверить деятельность советской по капиталу, но английской по регистрации Черноморско–балтийской страховой компании Black Sea and Baltic General Insurance Company Limited, часто именуемой в России «Блэкбалтси» (Blackbaltsea).

И как всегда, приезд Андрея Ильича сопровождается историческими событиями. Через неделю, 1 сентября 1939 г., в Европе началась Вторая мировая война.

В результате А. И. Дубоносов вернулся в Москву лишь через шесть лет.

Отец из Лондона бомбардировал Москву просьбами либо отправить его домой, либо направить к нему семью. Уже шёл 1941 г., когда Москва в конце концов решила отца отозвать, и, упаковав весь багаж, он поездом прибыл в порт Ливерпуль на более безопасном западном побережье Англии. Предполагалось, что путь пройдёт через Атлантику к Америке, затем далее — через Тихий океан на Владивосток. Но прибыв на борт советского судна, он узнал о нападении Германии на СССР. А посланная ему вслед телеграмма советского посла Ивана Майского предписывала срочно вернуться не в Москву, а в Лондон[1083].

Принимается решение назначить А. И. Дубоносова генеральным управляющим «Блэкбалтси». Именно ему пришлось страховать перевозку морским путём советского золота в оплату поставок по ленд–лизу (неплохо заработал на этом для страны и вдобавок получил орден Трудового Красного Знамени).

Все годы войны А. И. Дубоносов был также одним из советских директоров Моснарбанка в Лондоне.

После войны Андрей Ильич работал в Главном управлении советского имущества за границей (ГУСИМЗ).

Дубоносов Андрей Ильич (1900-1978).

Кандидат экономических наук, награждён тремя орденами Трудового Красного Знамени, двумя из них — за работу в Англии.

Возрождение деятельности Моснарбанка связывают с его приходом в мае 1959 г. к руководству банком.

На одном приёме в Лондоне несколько именитых английских гостей обсуждали, какие русские входят в элитный круг разъезжающих по заграницам. Чтобы разрешить этот вопрос, обратились к разговаривавшему неподалёку председателю правления Моснарбанка:

— Наверное, г-н Дубоносов, за границу ездят не рядовые русские, а партийные функционеры и, возможно, преданная дореволюционная элита?

— Я затрудняюсь говорить за всех, — ответил Андрей Ильич, — но до революции я занимал положение… ну, скажем, выше большей части местной аристократии.

Англичане многозначительно закивали: что, мол, мы вам говорили!

— Я, — продолжал Дубоносов, — был учеником кровельщика.

Эффект был поразительным: англичане оценили и прямоту, и юмор и быстро разнесли находку по всему Сити[1084].

Андрей Ильич действительно был учеником кровельщика в 1918 г., перед тем как вступил добровольцем в Красную армию. В 1921 г. его направили в Москву на курсы ВЧК, а по окончании — на работу в Особый отдел Московской области (Лубянка, 14). Работая там, он поступил на заочное отделение рабфака, окончив которое, смог перевестись на работу в Госбанк и поступить на вечернее отделение Промышленно–экономического института. После его окончания Андрей Ильич был командирован в Китай.

Под его началом в Лондоне происходит быстрое расширение деятельности банка. За два года — 1959 и 1960 — количество штатных сотрудников выросло с 40 до 100. Советских граждан по устоявшейся практике среди них было мало — председатель и два директора (чуть позже разрешили взять ещё двух). У нового руководителя Дубоносова сразу сложились хорошие отношения в лондонском Сити.

Уже в первый год на посту чермена (chairman — председатель правления), в 1959 г., он оставил старое полуподвальное помещение банка на Finsbury Circle, арендовав у английского частного банка Brown Shipley большую часть респектабельного пятиэтажного здания на Morgate street, № 4, в центре лондонского Сити, рядом с Банком Англии. Но и этого помещения для банка вскоре стало мало, и Дубоносов организовал новый переезд. В 1964 г. для Моснарбанка было построено восьмиэтажное здание по адресу: King William Street № 24/32 — буквально в двух шагах от Банка Англии.

Только в конце 50‑х годов под руководством нового председателя, представительного и знающего своё дело А. И. Дубоносова 63 лет (он носит мягкую фетровую шляпу Homburg) Народный банк перестроил свою работу на капиталистический лад и превратился в полноценный коммерческий банк лондонского Сити[1085].

Деловой Лондон признавал, что под руководством А. И. Дубоносова у банка постоянно был самый высокий темп роста в лондонском Сити. Статьи о его успехах регулярно появлялись во многих респектабельных журналах: The Banker, Forbes, The Economist, Stock Exchange Gazette, Der Spiegel и других.

В 1964 г. газета Guardian делала серию статей «Лица Сити». Среди них были материалы о бароне Эдмунде Ротшильде — главе банкирского дома Ротшильдов, сэре Джордже Болтоне — директоре Банка Англии и председателе Банка Лондона и Южной Америки, сэре Сериле Хокере — директоре Банка Англии и председателе Standard Bank, Давиде Монтэпо — представителе банкирского дома Монтэгю, занятом главным образом операциями с золотом, и ряде других.

На почётном месте в первой десятке 19 сентября были помещены статья и портрет и нашего банкира под названием «Там, где Восток встречается с Западом».

Андрей Ильич Дубоносов, председатель и генеральный директор Московского народного банка, является одним из самых популярных людей в Сити. <…>

Дубоносов и его аппарат (в основном английский) завоевали себе блестящую репутацию в осуществлении корректных и прибыльных операций. Через стеклянные двери современного, нового, истинно банковского здания — неподалёку от Лондонского моста — снуют взад и вперёд джентльмены в цилиндрах с Ломбард–стрит[1086]. Валютный отдел банка проводит колоссальные операции со всеми главными европейскими центрами. Считают, что Моснарбанк занимает 4‑е место в качестве крупнейшего дилера на международном долларовом рынке. На денежном рынке векселя банка пользуются высокой репутацией и учитываются по ставкам первоклассных векселей. Моснарбанк находится в тесной связи с лондонским рынком золота и осуществляет большую часть регулярных продаж золота Советского Правительства. Короче говоря, Моснарбанк стал интегральной частью лондонского Сити.

Этот успех в основном достигнут благодаря г-ну Дубоносову, приветливому и проницательному человеку 64 лет.

За девять лет, пока А. И. Дубоносов был на посту председателя правления, банк увеличил свои активы почти в 30 раз — с 8,6 млн до 250 млн фунтов стерлингов. Естественно, этому способствовал и рост товарооборота Англии с СССР, но, безусловно, и личный вклад Андрея Ильича в этих достижениях огромен. Моснарбанк при нём стал активно работать с английскими государственными ценными бумагами, расширил кредитование местных городских проектов и участвовал в деятельности на валютном рынке.

Прежде чем в 1967 г. покинуть Лондон, Андрей Ильич Дубоносов осуществил своё давнее желание: поставил над банком два флагштока: один — с британским флагом, другой — с советским. Никогда до этого наш флаг не появлялся ни над одним зданием советской фирмы, даже в праздники. В этот раз был проявлен такт: сделано это было после согласования с лорд–мэром Лондона, заранее убедившимся, что это в цитадели делового Лондона не будет воспринято в штыки.

Сообщают, что председатель банка — 66-летний г-н Андрей Дубоносов награждён орденом Красного Знамени «за его деятельность, способствующую развитию англо–советских финансовых и торговых отношений». Награждать орденом за заграничную коммерческую деятельность необычно для советского правительства. Время награждения, очевидно, связано с визитом в следующем месяце в Англию премьер–министра СССР г-на Косыгина.

Правительство Англии, возглавляемое г-ном Вильсоном и его предшественниками, весьма щедро раздавало награды за достижения в англо–советской торговле; награждение г-на Дубоносова подчёркивает, что советское правительство также считает эту торговлю важной[1087].

После Лондона А. И. Дубоносов недолго находился в Москве, он стал первым председателем советского банка в финансовой цитадели ФРГ – Ost–West Handelsbank (Франкфурт–на–Майне). В начале 1970‑х гг. он был уполномочен довести то успешные, то затухавшие в течение десятилетия переговоры с ФРГ о создании банка до подписания.

Интервью в журнале Euromoney (август 1972 г.), данное Андреем Ильичом сразу после его прибытия во Франкфурт–на–Майне, начиналось вопросом:

«В ходе Вашей лондонской карьеры в Московском народном банке Вас стали рассматривать как одного из отцов–основателей евродолларового рынка. Каковы мотивы, объясняющие Ваш приход с операциями сюда, во Франкфурт?»

Ответ: «Первые попытки я предпринял ещё в 1959-1960 гг. Но безуспешно — мы не получили разрешения немецких властей. Политическая ситуация тогда была не очень удачной для открытия банка.

Вторая попытка открыть банк была предпринята в 1966-1967 гг. Тогда отношение немецких властей было позитивным, но открытие банка было отложено».

Владимир Сергеевич Геращенко

— Смотри, Чиклин, он весь седой!

— Жил с людьми — вот и поседел от горя.

А. П. Платонов. Котлован

В заключение хотелось бы рассказать о человеке со знакомой всем фамилией, но мало кому известном.

На его примере видно, как в 1920‑е и 1930‑е гг. формировалась плеяда блестящих специалистов, благодаря которым долгие годы успешно развивалась советская экономика, Советский Союз сумел выдержать испытания Великой Отечественной войной и после неё восстановить народное хозяйство быстрее других стран.

Владимир Сергеевич, отец Виктора Владимировича Геращенко, председателя правления Госбанка СССР и председателя Банка России, родился 26 июля 1905 г. в городе Вильно, но записали в метрике почему–то как родившегося в селе Галичи, что в Климовичском уезде Гомельской губернии Белоруссии (сейчас это Могилёвская область Республики Беларусь), видимо предугадывая развал СССР. Кстати, тогда его фамилия была Геращенков.

Учился в Климовичах в школе, даже поступил здесь в гимназию. В это время в России произошла революция. В 15 лет, продолжая учиться в средней школе, начал работать переписчиком–регистратором уездного продовольственного комитета и счетоводом районной заготовительной конторы в городе Климовичи.

Вначале 1920‑х гг. Владимир Сергеевич уезжает учиться в Политехнический институт в Ленинград, избрав финансовое отделение экономического факультета. После окончания института его призывают в Красную армию, где он служит один год в 24‑м артиллерийском полку, дослужившись до звания командира взвода запаса артиллерии РККА. После увольнения в запас поступил в аспирантуру Ленинградского финансово–экономического института на кафедре «Денежное обращение и кредит», одновременно работая заведующим отделом кассового плана и денежного обращения Ленинградской областной конторы Госбанка СССР. В 1935 г. он защищает кандидатскую диссертацию на тему «Этапы развития советского кредита от Октября до развёрнутого социалистического наступления». В ней особое внимание уделялось созданию специализированных банков применительно к потребностям основных отраслей народного хозяйства страны. После этого он становится заведующим кафедрой «Денежное обращение и кредит» Ленинградского финансово–экономического института.

На практику он попал в Москву, ходил на улицу Неглинную в Госбанк.

В банковской системе тогда была особая обстановка. Её, в частности, характеризует анекдот, рассказанный острым на язык сыном нашего героя. Приезжает человек из Москвы, желавший получить кредит. Его спрашивают: «Ну как, получил?» «Да нет!» — отвечает он, расстроенный. «Понятно, там одни евреи!» — «Да нет, когда я выходил из банка, мне швейцар дверь придержал — русский!»

Вскоре Владимиру Сергеевичу предложили стать заместителем директора Ростовского финансово–экономического института по научной части. Приехал он в октябре 1937 г. в Ростов–на–Дону, встретил его директор И. А. Майданюк и сказал: «Володя, принимай институт — у меня брата в Москве арестовали! В ближайшие дни снимут и меня». Так Геращенко стал вначале исполняющим обязанности директора, а потом и директором института. Благодаря ему в Ростове появилась кафедра «Денежное обращение и кредит».

Долго поработать на юге не удалось: в 1938 г. его вызвали в Минфин и предложили стать начальником управления подготовки кадров правления Госбанка СССР. Дело в том, что в то время Госбанк был практически подразделением Минфина. Владимир Сергеевич отказался, заявив, что у него интересная работа в институте. Из Москвы на место работы пришла начальственная жалоба. Только он вернулся домой, вызывает его М. А. Суслов, тогда секретарь Ростовского обкома партии, и объясняет, какая важная задача была перед ним поставлена в Москве, и негоже от неё молодому коммунисту отказываться.

15 ноября 1938 г. Владимир Сергеевич сдал свои дела в Ростове–на–Дону, 21 ноября приказом председателя Всесоюзного комитета по делам высшей школы при СНК СССР С. В. Кафтанова он «освобождён от работы директора». Действительно, вопрос кадров в эти годы был основным — люди на ответственных постах, в том числе и в финансовом блоке, по разным понятным причинам менялись часто. Как мы уже рассказывали в предыдущих главах, ни один довоенный председатель Госбанка своей смертью не умер. Хорошую традицию спокойно (относительно) уходить на пенсию начал только Булганин.

Незадолго до встречи с Сусловым Владимир Сергеевич вступил в ВКП(б). Тогда для этого надо было получить пять характеристик, из них две от коммунистов с партийным стажем не менее 10 лет. Да и кандидатский испытательный стаж не был определён по времени — можно было хоть пять лет ходить кандидатом, пока не докажешь обоснованность своих претензий.

Тогда во время разъяснительной беседы Михаил Андреевич сказал: «Я вот тоже учился в Московском институте народного хозяйства, в Экономическом институте красной профессуры, хотел преподавать, а видите, где я!»

Так, отработав в Ростове всего один год, Геращенко переехал в Москву. На встрече с председателем правления Госбанка СССР Н. А. Булганиным[1088] ему были предложены на выбор три должности: начальника управления иностранных операций (УИНО), начальника планово–экономического управления и начальника управления кредитования машиностроения. «Иностранные операции» звучало для 33-летнего молодого человека наиболее заманчиво — их он и выбрал. Тогда УИНО занималось обслуживанием всех зарубежных операций, Внешторгбанк вплоть до 1961 г. специализировался только на иностранцах — частных лицах. Николай Александрович обещал подумать над этим пожеланием, но, введя Владимира Сергеевича в правление Банка, распорядился по–своему — отправил его руководить планово–экономическим управлением.

Центральное планово–экономическое управление правления Госбанка, включавшее отделы кредитного и кассового планов, было создано в том же 1938 г. Владимир Сергеевич, назначенный 14 декабря его начальником (и став членом правления банка), был уже молодым кандидатом экономических наук, что в то время было редкостью. Хотя другой начальник — управления кредитования машиностроения, — назначенный тогда же, оказался ещё моложе: Н. Д. Барковскому было всего 26 лет, и он ещё учился в аспирантуре. Ставка на молодые кадры, к тому же с научным потенциалом, была не случайной. По свидетельству того же Барковского, обновление специалистов проводилось в связи с тем, что одна часть старых работников была репрессирована, а другая часть уволена по мотивам несоответствия своей должности. С помощью молодых специалистов легче было искать новые пути развития банковской системы.

Кстати, Николай Дмитриевич Барковский — ещё одна фигура, безусловно достойная отдельного повествования.

В. А. Челноков[1089]: В 1939 г. по инициативе В. С. Геращенко Госбанк начал экспериментировать с кредитованием предприятий машиностроения по обороту товарно–материальных ценностей с применением специальных ссудных счетов. Новый порядок кредитования стал важной вехой на пути совершенствования системы кредитования и её максимальной адекватности плановой системе хозяйства. В результате кредитования совокупного оборота товарно–материальных ценностей, поступающих для выполнения плановых заданий, учреждения Госбанка значительно расширили круг кредитуемых объектов, которые для этого ограничивались сезонным накоплением сырья, материалов и товаров. Таким образом был достигнут рост кредитных вложений и обеспечены устойчивые кредитные связи учреждений Госбанка с большинством предприятий тяжёлой промышленности. Социалистическая индустрия получила мощную кредитную поддержку Госбанка и не испытывала дефицита платёжных ресурсов для формирования фонда оборотных средств и своевременного совершения платежей по плановым поставкам товарно–материальных ценностей.

То есть Владимир Сергеевич делал то, что так необходимо сделать Банку России сегодня!

В. В. Геращенко: В 1939 г., рассказывал отец, у Булганина возникла идея выпустить деньги с подписями членов правления Госбанка. Отец, имевший очень приличный почерк, начал оттачивать свой автограф. Но оказалось, что старался зря: мудрый Сталин зарубил идею на корню: «Сегодня вы на деньгах распишетесь, а завтра в тюрьму сядете! Что с деньгами делать?» Первым потешил своё самолюбие в 1992 г. Г. Г. Матюхин. Зачем? С точки зрения дополнительной защиты от подделки это бессмысленно… Во всяком случае, мне такая «слава» не была нужна никогда. И без этого всяких хлопот хватает.

Одновременно с работой в Госбанке в декабре 1939 г. Геращенко становится членом учёного совета Московского кредитно–экономического института. С 1940 г. он уже заместитель председателя правления Госбанка СССР.

В. В. Геращенко: В июле 1940 г. прибалтийские народы с радостью присоединились к Советскому Союзу. Я не шучу — у них был выбор только между немцами и нами. Остаться самостоятельными они не могли. Латвия (наиболее развитая прибалтийская республика) имела самый дешёвый по фрахтовым ставкам, но хреновый по качеству флот, который постоянно тонул. Ну, рыбу ещё они ловили. Литва продавала за границу сало, вернее шпек (у них так назывался свиной жир), гусиное мясо, сено и дешёвую рабочую силу, в основном в Канаду. Об Эстонии вообще нечего говорить — люди там выживали за счёт близости Ленинграда и Финляндии.

После присоединения Прибалтики зампредов Госбанка разослали по новым советским республикам — приводить их банковскую систему в соответствие с советской практикой. Владимиру Сергеевичу досталась Латвия. 21 сентября 1940 г. замнаркома иностранных дел А. Я. Вышинский выписал ему соответствующее удостоверение.

В. В. Геращенко: Я потом его донимал вопросами — куда он дел латышское золото. Он оправдывался, что до него в республике побывали труженики НКВД, так что ловить уже было нечего! К тому же большая часть золота буржуазным правительством ранее была заложена в Англии и в Банке международных расчётов (Bank for International Settlements – BIS) в Базеле. Банк, созданный в Швейцарии в 1930 г., покупал и продавал золото и иностранную валюту, принимал от центральных банков золото на хранение, предоставлял им ссуды под залог драгметаллов или легко реализуемых краткосрочных обязательств.

В октябре 1940 г. председателем правления Госбанка второй раз стал Булганин, представлять его пришла делегация во главе с членом Политбюро, зампредседателя Совнаркома А. И. Микояном. Анастас Иванович по заведённому тогда порядку начал разносить сложившуюся в Госбанке при предыдущем, снятом руководстве систему. В частности, заявил, что и с кредитными планами там тоже беспорядок! Отца это задело (за этот план отвечал он), и ему хватило мужества выступить с опровержением: «Товарищ Микоян, вы ошибаетесь! Кредитный план строится совсем по–другому, не так, как вы представляете!»

Анастас Иванович зашумел: «Ты кто такой? Сядь и помолчи!» Отец не успокаивается: «А что молчать, если вы не то говорите!» На этом спор закончился, стали ждать его результатов. Через два дня к Владимиру Сергеевичу приезжает помощник Микояна и просит подробнее осветить затронутый вопрос. После этого случая Анастас Иванович постоянно говорил: «Если Геращенко что–то сказал, значит, это так и есть!»

М. П. Базаря[1090]: Заместитель Булганина — Владимир Сергеевич Геращенко — умный, энергичный, во всех отношениях положительный человек, к этому времени уже завершил, с участием начальников управления, разработку концепции развития Госбанка. Именно он тогда поставил вопрос об очерёдности платежей за материальные ценности. Основным его аргументом был тезис: если в производстве будет всё в порядке, то и финансы будут в порядке. Минфин Союза с этим не был согласен, отстаивая приоритет налоговых платежей и погашение долгосрочных кредитов Сельхозбанка.

В 1940 г. Геращенко вызывают в НКВД к легендарному в то время заместителю НКВД СССР по кадрам Сергею Никифоровичу Круглову. Фигура преинтереснейшая, замнаркома он стал в 1939 г., когда ему было всего 32 года! Перед самой войной доверявший Круглову Лаврентий Берия передал в его владение ГУЛАГ и производственно–строительные управления. Во время войны он занимался вопросами охраны правительственных делегаций СССР, США и Великобритании на Крымской и Потсдамской конференциях. Ф. Рузвельт прислал ему письмо с благодарностью «за подготовку резиденции и качественное обслуживание в Ялте его и 275 сопровождающих лиц» и наградил орденом Легион Достоинства, а король Великобритании издал указ «О награждении генерал–полковника Круглова С. Н. Превосходнейшим орденом Британской империи и присвоении звания рыцаря командора Превосходнейшего ордена Британской империи». В октябре 1941 г. Круглов — командующий 4‑й саперной армией под Москвой. В феврале 1942 г. награждается за заслуги орденом Красной Звезды.

Чекист занимается и организацией заградотрядов. Наконец, в марте 1944 г. Круглов руководит операцией по выселению карачаевцев, калмыков, чеченцев, ингушей в Сибирь, Казахстан, на Алтай. 29 декабря 1945 г. он становится министром НКВД-МВД СССР. Штат его структуры составляет тогда без малого 2 млн человек (точнее, 1,9 млн.)! Но к началу 1950‑х гг. из МВД в МГБ (Министерство государственной безопасности) передали все оперативные подразделения, внутренние и пограничные войска, милицию, уголовный розыск. МВД практически становится министерством лагерей. У него в подчинении 267 лагерей, 392 рабочих батальона, 178 специальных госпиталей. В том числе знаменитые «шарашки».

В 1949 г. ему вручили орден Ленина за участие в создании ядерного оружия. Круглов руководил специальным 9‑м управлением МВД, которое занималось атомным проектом.

В. В. Геращенко: Круглов вызвал моего отца и сказал ему следующее: «Владимир Сергеевич, в НКВД принято решение создать отдел по борьбе с экономической контрреволюцией. Мы хотим предложить вам возглавить его и стать членом Коллегии комиссариата». Отец рассказывает, что он всеми силами хотел показать, что у него мало опыта, что он слишком молод[1091], дурак на букву «м», не понимает всего, что происходит вокруг него, и вообще недостаточно бдительный. Да, экономически подкованный товарищ, но явно не достойный такого ответственного предложения! Ох, как не хотелось, имея пятерых детей, быть со временем расстрелянным! В результате агитаторы поняли, что отец им не подходит — недостаточно жёсткий и не амбициозный. Поэтому отстали.

Всю войну Геращенко проработал в Москве в Госбанке. Работа в правлении Госбанка в это время протекала в условиях сталинского «стиля работы» — до поздней ночи. Часто совещания затягивались до полуночи. Сотрудникам выдавали специальные пропуска, чтобы они могли вернуться домой, ведь в городе был введён комендантский час. Утром на работу выходили к одиннадцати часам.

Близился конец войны. В 1944 г. активно обсуждалось будущее Югославии. При Броз Тито обосновалась английская военная миссия. Уинстон Черчилль, всегда считавший эту страну важной зоной влияния Великобритании, включил в состав миссии своего старшего сына — Рандольфа. Была и советская миссия, в неё были включены зампредседателя Госбанка В. С. Геращенко и первый замминистра финансов Михаил Фёдорович Бодров. Решался вопрос о предоставлении Тито беспроцентного кредита в 10 млн долларов. Пробыла наша миссия там с марта по сентябрь 1944 г.

Геращенко тогда прошёл курсы по прыжкам с парашютом, судя по всему, только теоретические. И через Тегеран, Хабани (Ирак), Каир, Бари (Италия) миссию отправили в Югославию. Миссия постоянно попадала под обстрелы немцев и подвергалась нападению хорватских фашистов — усташей, и Владимиру Сергеевичу пришлось вместе со всеми бегать по горам. Другой раз в горах их на бреющем полёте обстреливал немецкий истребитель, они спрятались за валуны, пересидели, пока у лётчика не стало заканчиваться топливо и самолёт не улетел. По рассказам помощника Геращенко в той операции В. Щеглова, случайно встреченного автором этого материала, он постоянно носил с собой вещь–мешок командира, полный валюты. Впоследствии Владимир Сергеевич мало рассказывал о том, что он пережил в те месяцы.

За эту операцию В. С. Геращенко был награждён орденом Партизанской звезды первой степени. Во время разрыва с Югославией в 1948 г. ордена недружественной страны сдавались. Сергей Михалков тогда писал про Иосипа Броз Тито:

Жаждой зла напитан туго

патентованный бандюга,

он всех подряд повесить рад,

законченный дегенерат.

Ордена вернули, когда дружба наших стран возобновилась. Антиюгославская кампания прекратилась, и 28 ноября 1954 г. югославское посольство в Москве устроило приём по случаю Дня независимости. Летом 1955 г. в Белград нанесли визит Хрущёв, Булганин и Микоян. Вот тогда вспомнили о том, что Геращенко знает всё высшее руководство Югославии, и предложили ему поехать туда послом, но он отказался.

В 1944 г. Советский Союз участвовал в переговорах по созданию Международного валютного фонда и связанного с ним Международного банка реконструкции и развития. Обе эти организации были учреждены на международной валютно–финансовой конференции Объединенных Наций, состоявшейся в период с 1 по 22 июля 1944 г. в Бреттон–Вудсе (США, штат Нью–Гэмпшир). В переговорах приняли участие представители 44 государств. Со стороны СССР их вёл первый заместитель министра внешнеэкономических связей М. С. Степанов. Нам тогда, при вступлении в Фонд, даже сделали исключение и разрешили взнос в золоте держать в стране, не вывозить! Правда, при условии, что представители Фонда смогут в любой момент проверять его наличие.

До 1 декабря 1945 г. следовало или ратифицировать это соглашение, или не ратифицировать. Министр иностранных дел Вышинский написал соответствующую записку Молотову, что надо создать комиссию для рассмотрения целесообразности нашего участия в этих организациях, поставив во главе её министра финансов товарища Зверева. Молотов синим карандашом, как тогда было принято, пишет на записке резолюцию: «т. Вознесенскому. Не можете ли Вы взяться за это дело и возглавить комиссию? В. Молотов 3.III». В таких случаях не отказываются, и Н. А. Вознесенский возглавил комиссию.

25 декабря 1945 г. В. С. Геращенко вместе со своим заместителем А. А. Арутюняном написал записку по данному вопросу, и вопрос рассматривался на президиуме Совнаркома. Вёл заседание Молотов, как первый зампред. Вознесенский выступал на заседании и сказал, что при вступлении в организации мы вынуждены будем предоставить много данных, характеризующих наше экономическое положение. Врать мы не могли, правду говорить было неудобно — из войны мы вышли в тяжёлом положении. Поэтому, хотя членство давало определённые плюсы, решили, что нам лучше в МВФ и Международный банк реконструкции и развития не вступать. Так, молча, документ не ратифицировали.

Кстати, СССР также предлагали и в плане Маршалла участвовать, но Сталин сказал, что пусть получателями будут не Советский Союз в целом, а Украина и Белоруссия — тем более что они члены ООН. Однако нам ответили: либо СССР, либо никто. Вопросы здесь были чисто политические.

В процессе подготовки этих документов в МИДе появилась необходимость в создании своего экономического отдела. В Госбанке в то время Геращенко курировал управление иностранных операций. По предложению Молотова уже в сентябре 1944 г. он возглавил новый отдел в МИДе, став членом коллегии министерства, чрезвычайным и полномочным посланником 2‑го класса.

В качестве руководителя отдела МИДа Владимир Сергеевич участвовал в Потсдамской (17 июля — 2 августа 1945 г.) конференции, ставшей, возможно, важнейшей конференцией XX века. На память о Потсдаме осталась фотография: в первом ряду первый замминистра иностранных дел СССР А. Я. Вышинский, заместитель председателя ГКО В. М. Молотов, И. В. Сталин. Во втором ряду в центре В. С. Геращенко.

На этой конференции был учреждён Совет министров иностранных дел (СМИД). Участники встречи согласовали политические и экономические принципы в отношении побеждённой Германии в начальный контрольный период; была достигнута договорённость о репарациях с Германии, о германском военно–морском и торговом флоте, о передаче Советскому Союзу города Кёнигсберга и прилегающего к нему района, о предании суду военных преступников и ряд других вопросов. В официальном сообщении об итогах встречи говорилось, что конференция «укрепила связи между правительствами и расширила рамки их сотрудничества и понимания».

В. С. Геращенко также был заместителем советского делегата в работе Генеральной Ассамблеи ООН (28 октября — 21 декабря 1946 г.). С 14 июня по 27 октября 1946 г. работал в качестве эксперта на Парижской мирной конференции, в которой участвовали советы министров стран–союзников и обсуждались проекты мирных договоров между государствами антигитлеровской коалиции, одержавшими победу во Второй мировой войне, и бывшими союзниками фашистской Германии в Европе — Италией, Болгарией, Венгрией, Румынией и Финляндией. Участвовал он и в переговорах по установлению итало–югославской границы в Англии (15 января — 3 марта 1946 г.), был представителем СССР в работе комиссии четырёх держав–победительниц по статусу Свободной территории Триест (10 января — 8 марта 1947 г.). Советская сторона рассчитывала, что этот район перейдёт к Югославии или, по крайней мере, останется свободным, но никак не окажется у итальянцев. Тито же, когда поругался с СССР, в 1954 г. отдал Триест Италии.

В 1947 г. Геращенко дважды в качестве заместителя советского делегата участвует в Женеве в работе Европейской экономической комиссии ООН. Кроме этого, за послевоенные годы он побывал в Иране, Египте, Венгрии, Швеции, Чехословакии.

В марте 1948 г. председателем правления Госбанка стал Василий Фёдорович Попов. Укрепляя кадры, он попросил в лоно Госбанка вернуть Владимира Сергеевича, он был назначен заместителем председателя правления и введён в состав правления банка. Соответствующее Постановление Совета министров СССР от 17 апреля 1948 г. было подписано председателем Совмина И. В. Сталиным. 10 ноября того же года приказом министра финансов СССР А. Н. Косыгиным В. С. Геращенко был утверждён первым заместителем председателя.

В Госбанке тогда внедрялись новые технологии кредитования, расширялись кредитные вложения, рос платёжный оборот и укреплялось денежное обращение. В стране ежегодно возрастал товарооборот, и на этой основе успешно выполнялись кассовые планы Госбанка. По указанию Сталина В. С. Геращенко был установлен персональный оклад — 18 000 рублей, что приравнивалось к заработной плате министра союзного значения.

В 1954 г. Владимир Сергеевич вместе с министром финансов СССР Арсением Григорьевичем Зверевым, будущим директором Института экономики АН СССР Кириллом Никаноровичем Плотниковым (1959-1965 гг.) подготовили постановление Совмина СССР и ЦК КПСС «О роли и задачах Государственного банка СССР». Оно вышло 21 августа. С него началось усиление роли Госбанка, который был наконец выведен из подчинения Минфина.

Было также провозглашено укрепление хозрасчета в народном хозяйстве, усиление контроля рублём за действиями предприятий страны.

Постановление ЦК КПСС и союзного Совмина от 21 августа 1954 г. «О роли и задачах Государственного банка СССР». В нём предлагалось учитывать обобщённые показатели деятельности предприятий, особенно состояние их оборотных средств и выполнение заданий по росту накоплений и снижению себестоимости продукции. Для плохо работающих вводился особый режим расчётов, а отличившихся поощряли льготными кредитами. Дело облегчалось по мере рационализации структуры наших банков[1092].

Председатель Совета министров СССР Георгий Максимилианович Маленков, курирующий работу, спросил тогда Зверева: «Арсений Григорьевич, а почему в работе не принимает участия ваш первый зам, председатель правления Госбанка СССР Попов?» Надо сказать, что в банк В. Ф. Попов пришёл в 1948 г. после Якова Ильича Голева. До этого он был в Госконтроле первым замом у Льва Мехлиса, участвовал в боях на Волге во время Гражданской войны. В общем, мужик был неплохой, но мало понимал в экономике.

Ответ Зверева поэтому был категоричен: «Василий Фёдорович? Да ему только начальником пожарного депо быть! Да и то районного масштаба!» Пробыл, однако, Попов председателем Госбанка 10 лет, с марта 1948 до марта 1958 г.

Что касается В. Ф. Попова, то с ним мы встречались по работе ещё не раз. Василий Фёдорович, сын ростовского железнодорожника и внук воронежских крестьян, смог до революции окончить лишь двухклассное училище, потом был мальчиком на побегушках у владельца рыбного промысла. Там он сумел стать мотористом, а в 1920 г., семнадцатилетним юношей, ушёл добровольно в армию и был помощником пароходного машиниста в Донской военной флотилии Кавказского фронта. Направленный по комсомольской путёвке в уголовный розыск, он боролся с хищениями грузов на железнодорожном транспорте, был комендантом маршрутных поездов. В 1923 г., то есть примерно в одно время со мной и Урюпиным, был переведён на работу в финансовую систему. Так в его жизни началась новая полоса. Её достаточно полно характеризует самый перечень занимаемых Поповым должностей: финагент, старший агент, помощник фининспектора, фининспектор, старший инспектор окружного финотдела, заведующий районным и городским финотделами, слушатель Финансовой академии, заместитель наркома финансов и председатель Госплана Татарской АССР, наконец, народный комиссар финансов РСФСР. С этого–то поста Василий Фёдорович и был переведён в союзный наркомат в качестве моего первого заместителя. Прослужив всю Великую Отечественную войну первым замом наркома Госконтроля СССР, а потом несколько лет — в сфере торговли и лёгкой промышленности, он далее в течение десяти лет возглавлял Правление Госбанка СССР[1093].

Тогда Георгий Максимилианович Маленков и предложил отцу возглавить Госбанк. Тот в первую очередь пошёл консультироваться с женой.

В. В. Геращенко: Мама сказала ему: «Володь, ты конечно, большой учёный, знающий человек, все к тебе ходят, ждут, когда ты их примешь, посоветуешь чего–нибудь. Но ты ведь плохой администратор — дома я всё решаю! Да и зачем тебе всё это надо? Попов тебя уважает, посылает на все совещания. Что тебе ещё надо?!» Отец послушался главного своего авторитета и не принял предложение. При том разговоре присутствовал Михаил Сергеевич Смиртюков, тогда заместитель управляющего делами Совета министров СССР (с 1964 г. управляющий). Он передал разговор Попову. Отношения между коллегами, естественно, ухудшились.

Отец вспоминал ещё интересный случай, связанный со Зверевым. Идут они однажды из Кремля в Минфин (на улице Куйбышева) поправить какие–то бумаги. Арсений Григорьевич ему и говорит: «Володя, что ты всё время выступаешь? Выгонят же!» «Ну, выгонят, — отвечает отец, — пойду читать лекции!» «Нет, — продолжает более опытный министр, — если тебя сейчас выгонят, ты, кроме “Вечерней Москвы”, ничего читать не будешь!»

В конце 1957 — начале 1958 г. у рубля стало два обменных курса: 4 рубля — обычный и 10 рублей за доллар — туристический. И вот Микоян решил этот дуализм ликвидировать. Он обратился к отцу, и тот, подумав, предложил провести деноминацию рубля в десять раз. А заодно изменить его золотое содержание. Причём главной целью была всё–таки девальвация. Официальный курс рубля не соответствовал его реальной стоимости.

Отец подготовил соответствующую записку по заданию первого заместителя председателя Совета министров СССР. Соблюдая субординацию, он принёс её на подпись председателю Госбанка Попову, тот отказался брать на себя ответственность и посоветовал: «Я через четыре дня ложусь на диспансеризацию, вот ты сам и подпишешь бумагу».

Когда в 1958 г. освободилось место председателя Госбанка после ухода Булганина, отец, естественно, категорически выступил против кандидатуры Попова, объяснив это тем, что Василий Фёдорович ничего не хочет решать сам. Микоян поинтересовался, не хочет ли председателем стать отец. Но тот однажды уже отказался от этого поста, не собирался менять своё решение и сейчас. В результате банк возглавил замминистра финансов СССР А. К. Коровушкин, когда–то в институте учившийся у отца.

В. В. Геращенко тогда же его приятели, академики К. В. Островитянинов и В. П. Дьяченко, предложили возглавить Институт экономики АН СССР. Однако Александр Константинович попросил его не уходить из банка.

21 октября 1958 г. Владимир Сергеевич ушёл в отставку. С 1958 по 1995 г. преподавал в Московском финансовом институте, затем в Финансовой академии, возглавлял кафедру «Денежное обращение и кредит». В 1965 г. защитил докторскую диссертацию по теме «Вопросы хозяйственного расчёта и кредита в промышленности и строительстве», где обосновал необходимость внедрения полного хозяйственного расчёта и самофинансирования во всех хозяйственных структурах СССР. После этого получил звание профессора, написал 63 научных труда по проблемам развития экономики и банковской системы нашей страны. Был руководителем авторских коллективов базовых учебников «Денежное обращение и кредит СССР», «Организация и планирование кредита», «Организация и планирование денежного обращения», «Учёт и операционная техника в банке». Они неоднократно переиздавались, на них воспитано не одно поколение специалистов в области финансов и банковского дела.

Скончался Владимир Сергеевич Геращенко 1 мая 1995 г. Его многолетняя деятельность отмечена правительственными наградами: орденом Ленина, двумя орденами Отечественной войны I степени, югославским орденом «Партизанская звезда I степени» и многими медалями. А вот огромный вклад в развитие банковского дела и подготовку специалистов практически не был отмечен. К 50-летию (в 1955 г.) его представляли к награждению орденом Трудового Красного Знамени, но предложение наверху не утвердили. По существу за долгие годы работы в Госбанке СССР Владимир Сергеевич получил только медаль «За доблестный труд». Орден Ленина он получил за поездку в Югославию (ему предложили даже писать представление на Героя Советского Союза, но отец не стал этого делать).

Безусловно, нельзя в коротком очерке рассказать о всех заслуживающих этого банкирах тяжёлого периода формирования советской банковской системы. Здесь одинаково неуместны заявления типа «Когда б вы знали, из какого сора…» и «Как закалялась сталь». Советская банковская система формировалась в специфических условиях: уникального дефицита кадров и фактических внешних санкций.

Дефицит был обусловлен отказом большинства старых кадров поддержать советскую власть. Забастовка банковских и финансовых работников началась уже 25 октября 1917 г., после неё большое количество специалистов либо эмигрировало из страны, либо было репрессировано.

С другой стороны, советские государственные банки (а других, кроме короткого периода действия Российского коммерческого банка, предшественника Внешторгбанка СССР, не было) не имели возможности ни кредитоваться за рубежом, ни вести там активные операции. Неслучайно была создана сеть так называемых «совзагранбанков», действующих во многих странах Европы и Азии вплоть до начала 2000‑х гг. Именно они в период непризнания Советского Союза и холодной войны были «форточками» для прорыва финансовой блокады, источниками, в частности, зарубежных кредитов. Через них осуществлялась проверка соответствия квалификации советских банкиров мировому уровню.

Безусловно, в столь инкубаторских условиях в Советском Союзе был создан особый тип банковского работника, но тем и важнее и интереснее изучение этого феномена. Чем мы и занимаемся.

УДК 929(100X082)

ББК 63.3(0) — 8я43

О 11

De Personae / О Личностях. Сборник научных трудов. Том I / А. И. Фурсов (сост.). М.: Товарищество научных изданий КМК. 2018. 600 с.

De Personae / On Personalities. A collection of scholarly works. Vol. I / Compiled by A. I. Fursov. Moscow: KMK Scientific Press. 2018. 600 p.

Сборник научных трудов является логическим продолжением трёх первых сборников «чёрной серии» ИСАИ: «De Conspiratione / О Заговоре» (М., 2013), «De Aenigmate / О Тайне» (М., 2015) и «De Secreto / О Секрете» (М., 2016). Настоящий сборник посвящён личностям и семьям, сыгравшим большую, нередко решающую роль в истории. При этом, однако, объектом пристального изучения они становились нечасто.

The collection of scholarly works logically continues the three first collections in the “black series” of the Institute of System–Strategic Analysis: “De Conspiratione / On Conspiracy» (Moscow, 2013), “De Aenigmate / On Mystery” (Moscow, 2015) and “De Secreto / On Secret” (Moscow, 2016). The present collection is devoted to personalities and families, which played a great and often decisive role in history. However, they rarely became the focus of intent study.

© А. И. Фурсов, предисловие, 2018

© С.H. Земляной, «Человек, который изобрёл христианство (Историчность Иисуса, гностический миф о Христе и биографизм Нового Завета в перспективе экстремального христианства Маркиона из Синопа)», 2018

© Е. Ю. Зубарева, «Виттельсбахи. Государство и династия», 2018

© К. А. Фурсов, «Кэрролл С. Мученики и убийцы: семья Гизов и создание Европы», 2018

© К. А. Фурсов, «Пэрри Г. Главный чародей Англии: Джон Ди», 2018

© А. В. Островский, А. Б. Гехт, «Улоф Ашберг: автопортрет в контексте эпохи», 2018

© О. Б. Озеров, «Гибель “Красного паши”», 2018

© С. Н. Земляной, «Учёный, который умел забивать “чистые голы”. Подвижная жизнь Георгия Гамова», 2018

© Н. И. Кротов, «Пламенные банкиры в пыльных шлемах», 2018

© Институт системно–стратегического анализа, 2018

© Товарищество научных изданий КМК, издание, 2018

ISBN 978-5-907099-19-7

ISBN 978-5-907099-20-3 (I)

DE PERSONAE / О ЛИЧНОСТЯХ. Сборник научных трудов. Том I

А. И. Фурсов (сост.).

М.: Товарищество научных изданий КМК. 2018. 600 с.

при участии ИП Михайлова К. Г.

Редактор издательства К. Г. Михайлов

Верстка: М. В. Скороходова

Для заявок:

123100, Москва, а/я 16, Издательство КМК электронный адрес mikhailov2000@gmail.com http://avtor–kmk.ru

Подписано в печать 03.08.2018. Тираж 1000 экз. Заказ № 7349

Формат 70x100/16. Объём 37,5 печ. л. Усл. печ. л. 48,75. Бумага офсетная.

Отпечатано в АО «Первая Образцовая типография»

Филиал «Чеховский Печатный Двор»

142300, Московская область, г. Чехов, ул.Полиграфистов, д.1

Сайт: www.chpd.ru. E-mail: sales@chpd.ru, тел. 8(499)270-73-59