De Personae / О Личностях. Том I

ГЛАВНЫЙ ЧАРОДЕЙ АНГЛИИ: ДЖОН ДИ

Г. Пэрри

В биографическом исследовании одной из наиболее любопытных личностей Англии в эпоху Елизаветы I[368] профессор истории Университета Нортумбрии в Ньюкасле Глин Пэрри показывает: вопреки сложившемуся мнению тот не был вселявшим страх суровым магом–затворником. Ди был неотъемлемой частью английского общества эпохи Тюдоров — именно по причине своей оккультной философии.

Джон Ди родился 13 июля 1527 г. в Лондоне в семье купца Роланда Ди и его жены Джейн. Будучи крещён, конечно, по католическому обряду (раскол Англии с Римом произойдёт позднее), он до конца жизни верил, что крестное знамение и повторение молитв уберегают от зла. Так Джон на всю жизнь сохранил в своём мировоззрении элементы католицизма, которые вплели представления мирян о магии в гибкий и привычный годовой цикл ритуалов. Даже в 1540‑е гг., когда Джон подрастал, верования в заклинания сохраняли популярность во всём английском обществе от королевского двора до низов. Критику протестантов «элитное» католическое духовенство приняло лишь постепенно, мало–помалу дистанцируясь от «народных» верований в магию. Это дистанцирование и привело к нападкам на Ди как «чародея». Сами церковные обряды — месса и другие — укрепляли веру в особый статус духовенства: ведь считалось, что распределение святого хлеба и святой воды наделяет защитной силой.

«В свете его более поздних оккультных исследований и “имперских” сочинений как–то неудивительно, что Ди вырос в церкви Св. Дунстана — жившего в X в. весьма почитаемого покровителя золотых дел мастеров, а значит, и алхимиков, который был известен своим мастерством в работе по драгоценным металлам… но слишком склонен к видениям ангелов и злых духов. Согласно легенде, в одном состязании он ухватил дьявола за нос раскалёнными щипцами, которые навсегда и стали символом Дунстана. Протестанты XVI века предпочитали пересказывать обвинения его в ведовстве и некромантии, которые сопровождали его репутацию в течение пяти столетий» (с. 3). Став архиепископом Кентерберийским, Дунстан короновал короля Эдгара[369], который послужит для Ди образцом первого «имперского» монарха Британии после Артура[370].

Джон Ди претендовал на происхождение от правителей Уэльса, даже от самих Артура и Кадваладра[371]. Однако на деле дом Ди (от валлийского дду «чёрный») происходил из валлийского графства Радноршир на границе с Англией и были это йомены–животноводы, вообще едва ли дворяне. В Лондон они перебрались, став мелкими торговцами. Роланд следовал примеру своего двоюродного брата Хью, который к 1514 г. стал йоменом короны, а в 1529 г. представлял город Вустер в парламенте.

В 1524 г. Роланд Ди женился на Джейн из семьи Уайлдов. Члены этой семьи служили в королевской палате и поддерживали связи с магнатом из графства Кент сэром Генри Уайаттом. Таким образом, брак Роланда был выгодным, так как принёс ему политические гарантии. У них с Джейн родились дочь и четверо сыновей. Роланд стал преуспевающим купцом, вступил в гильдию торговцев шёлком и бархатом (Mercers). Это позволило ему дать сыну неплохое образование: отец определил Джона в Челмсфордскую грамматическую школу, где мальчик освоил элементы латинской грамматики. Кстати, род занятий Роланда дал Джону возможность оценить силу чисел: ведь отцу приходилось быстро и точно считать размер и количество тканей, таможенных пошлин, обменный курс, прибыли и убытки. Торговцы тканями доминировали в экспортной торговле Англии, а уплачиваемые ими пошлины составляли важную часть доходов короны. Поэтому повышение статуса отца в гильдии позволило Джону по достоинству оценить значение военно–морской силы в «узких морях»[372]. Эта сила подкрепляла стратегические приоритеты короля Генриха VIII[373] с его концепцией «империи». И числа, и империя будут иметь большое значение в жизни Джона.

Вслед за роднёй Роланд Ди сделался «дворянином–мажордомом» у короля Генриха. Он организовывал его стол, рассаживал гостей и разносил блюда. Благодаря этому Роланд вошёл в слой джентри и завязал полезные контакты, например, с придворным Ричардом Сесилом; неслучайно Джон Ди будет неоднократно обращаться за покровительством к его сыну Уильяму. О благосостоянии Роланда говорит то, что при налоговой оценке 1541 г. его поместили в категорию 100 ф. ст. (с. 6). Положение Роланда близ короля с ранних лет дало Джону доступ ко двору. Дворцы Генриха в Хэмптон–корте, Гринвиче, Виндзоре были набиты дорогой мебелью, гобеленами, картами мира Англии, Рима, Иерусалима. Именно там юный Джон познакомился с небесными и земными глобусами, а возможно, и астролябиями.

В 1544 г. Генрих, нуждавшийся в деньгах для войны с Францией, усилил надзор за таможнями и назначил начальником над ними своего личного слугу Роланда Ди. Его должность именовалась Packer to the Strangers («упаковщик для чужаков», т. е. товаров на экспорт). Роланд стал определять подлежащие уплате экспортные пошлины и взимать сборы за упаковку товаров, что, вероятно, приносило ему 400 ф. ст. в год (с. 7). Джону это дало материальную возможность получить образование в Кембриджском университете.

В ноябре 1542 г. Джон Ди поступил в колледж св. Джона. Репутация этого колледжа как рассадника евангелического протестантизма позднее затмила роль его католических гуманистов в эпоху учёбы в нём Ди. Неслучайно несколько католиков из колледжа, не вынеся раскола Генриха с Римом, к тому времени уже переехали в Нидерланды, в Лувен. В 15 лет Джон изучал упрощённую аристотелевскую логику под началом открытого католика Джона Сетона. Позднее тот будет полемизировать с известными протестантскими мучениками Кранмером, Латимером и Ридли[374] и умрёт отлучённым от елизаветинской церкви в 1561 г.

Учебные программы в колледже св. Джона делали всё больший упор на математику и Евклидову геометрию, что немало способствовало приобретению Англией престижа в сфере математики. И всё же Ди впоследствии жаловался Меркатору[375], что недостатки математического образования в Кембридже заставили его восполнить их за рубежом.

Оккультной философии в университетской программе не было, но исследования в этой области Ди начал именно в Кембридже: такое знание казалось там естественным продолжением аристотелевской философии. Трактат Аристотеля «О возникновении и уничтожении» авторитетом великого философа подкреплял веру в то, что в основе всего вещества лежит одна фундаментальная субстанция. Согласно этой теории, вещество имеет внешние различия лишь по причине разных комбинаций четырёх элементов — земли, воды, воздуха и огня. Поэтому путём алхимической манипуляции элементами любой вид вещества можно преобразовать в другой. Соединение всех элементов ведёт к возникновению философского камня.

Поскольку при Елизавете двор сильно заинтересуется алхимией, эти штудии Ди в колледже св. Джона подготовили его к королевской службе. В 1570 г. в своём «Математическом предисловии» к «Геометрии» Евклида Ди назовёт алхимию «земной астрологией». Привлекая цитаты из Аристотеля о звёздах, он попытается доказать, что испускаемые небесными телами лучи приводят к алхимическим изменениям на Земле. Кроме того, учёба в Кембридже заложила основы ангельской магии Ди — вызывания ангелов в кристаллы с помощью лучей света. Этому способствовала дружба Ди с сотрудником колледжа Джоном Хэтчером, который как раз занимался ангельской магией. Как многие его соученики, Ди жадно разыскивал сочинения францисканского монаха и натурфилософа XIII века Роджера Бэкона[376], включая магические трактаты, которые ему ложно приписывали. По мнению Бэкона, в процессе познания мира человеческий ум нуждается в божьей помощи.

Правда, именно в годы учёбы Ди в Кембридже вера в магию начала терять былую силу. В 1536 г. деятели Реформации исключили магическую силу против демонов из содержания таинств. Святая вода, хлеб, свечи стали служить лишь напоминанием о духовном учении. «В этом возникающем мире скептицизма изучение магических путей к знанию и богатству всё больше вызывало обвинения в демоническом колдовстве. Это создаст проблемы для Ди, который в поисках божественного откровения со студенческих лет следовал Бэкону» (с. 11).

После получения Ди в 1546 г. степени бакалавра протестантская фракция в колледже св. Джона, осмелевшая из–за нападок на магические верования католицизма со стороны реформаторов при дворе и в церкви, отказалась избрать его сотрудником (Fellow). Однако в декабре Генрих VIII назначил Ди младшим сотрудником Тринити–колледжа, где он стал младшим преподавателем (Under–Reader) греческого. Король находился тогда в одном из своих припадков консерватизма: кроме Ди все пять сотрудников, выбранные от колледжа св. Джона, оказались ярыми поборниками католической ортодоксии.

В Тринити–колледже Ди нашёл покровителя в лице ведущего специалиста по греческому, убеждённого католика Джона Кристоферсона. Тот летом 1547 г. организовал для Ди (за счёт колледжа) продолжение математической учёбы в католическом университете Лувена Ди поехал в этот ведущий европейский центр астрономии и астрологии и учился там у Меркатора, Геммы Фризия и Антония Гогавы[377]. Вернувшись, он подарил своему колледжу глобусы и астрономические инструменты Меркатора.

В мае 1548 г. Ди получил степень магистра искусств. Его карьере предстояло зависеть от того, насколько хорошо он сможет обзаводиться покровителями, приспосабливая свою эрудицию под их нужды и сочиняя работы на актуальные политические темы. Особенно очевидным это стало после того, как разорение его отца в 1547 г. показало ключевую роль патронажа в политике.

Деятельность Роланда Ди на посту таможенного чиновника вызывала раздражение Сити. Однако при Генрихе VIII трогать его боялись. Более того, в 1543 г. Роланда избрали в приходское управление церкви Св. Дунстана. Однако после смерти Генриха Роланд потерял свой пост. Правда, в 1548-1549 гг. он продолжал посещать набережные и склады вдоль Темзы и блефом заставлял неосведомлённых иностранных купцов платить ему таможенные пошлины — пока его преемник не обратился за правосудием к лорду–протекгору герцогу Сомерсету[378]. Это побудило Роланда поддержать политического соперника Сомерсета — Джона Дадли[379]. Именно тогда Джон Ди ощутил веяние нужды, которое будет сопровождать его всю жизнь. Финансовая катастрофа отца привела к хроническому безденежью, которое подорвало самовосприятие Джона как ведущего интеллектуала Европы. Именно несоответствие финансового и интеллектуального статуса будет заставлять его искать богатых покровителей и транжирить деньги, едва они будут попадать в его руки. Отказавшись в июле 1549 г. расстаться с бухгалтерскими отчётами своего прихода, Роланд бежал в Грэйвсенд к родителям жены. Однако его мошенничество оставило пятно на репутации сына.

Реакцией Джона на разорение отца был второй отъезд в Лувен и поступление в августе 1548 г. в университет. К этому времени здесь уже нашли убежище многие английские беженцы–католики. Хотя Ди и без того мог спокойно учиться у Меркатора и других светил, он публично заявил о приверженности католической ортодоксии и поклялся отвергать «доктрины Мартина Лютера и всех еретиков». Оканчивая Кембридж, Ди отрицал власть папы, но теперь поклялся «жить в соответствии с предписаниями церкви и под руководством её верховного главы — римского понтифика» (с. 16). Его дальнейшая жизнь покажет, что ни одну из этих клятв он не воспринимал вполне серьёзно. В Лувене Ди изучал римское гражданское право. Это помогло ему завязать контакты с убеждёнными католиками в преподавательской среде и одновременно подготовило его к службе при английском дворе. Кстати, учёбу Ди оплачивал Тринити–колледж, так как отмена Генрихом VIII католического канонического права подорвала преподавание в Кембридже тесно связанного с ним гражданского права. Между тем подготовка в области гражданского права давала амбициозным английским интеллектуалам возможность служить в суде лорда–канцлера и Звёздной палате в качестве дипломатов и членов Тайного совета.

Позднее Ди утверждал, что ошеломлял в Лувене всех, применяя свои математические знания в сфере права. Сочетаясь с гражданским правом, наука чисел поднимала этот предмет до некой божественной справедливости, которую восхваляли Аристотель и Платон. «Различие между миром Ди и нашим собственным открывается тем фактом, что изучение им астрологии под руководством Меркатора, Геммы и Гогавы в то же время сделало его именно таким специалистом, в каких нуждались при дворе. Его кембриджская подготовка в области арифметики, геометрии, перспективы и астрономии позволила Ди охотно участвовать в проводимых его лувенскими преподавателями точных измерениях “небесных влияний и операций, действующих в этой природной части мира”» (с. 17). Ди считал, что теоретически возможно измерять невидимые «лучи небесной добродетели», которые якобы испускают звёзды вместе со светом. По утверждению Ди, он ещё в молодости открыл, что, если измерить расстояния между звёздами, их величины и движения, можно определить силу этих лучей. Ею открытие напоминало методы группы Меркатора, астрологический диск которой применял приёмы триангуляции в земной географии к точному измерению небесных влияний. Меркатор и Гемма проверяли свои идеи, пытаясь измерить влияние небес на метеорологию. Ди подражал Гемме, считая, что направляет его сам Христос.

Кроме того, упомянутые учёные пытались определить влияние небес на судьбу человека, исходя при этом из дат зачатия и рождения. В примечаниях к «Четырём книгам» Птолемея[380] Ди также подчёркивал, что в основе небесного влияния на человеческое тело лежат правила геометрии. Вернувшись в 1551 г. в Англию, он пытался ускорить свою карьеру, написав не менее 300 «астрологических афоризмов» о применении в Лувене математики к астрологии. Также он утверждал, что обучал использованию астролябии английского дипломата сэра Уильяма Пикеринга. Перед смертью в 1575 г. тот завещал Ди зеркало, производившее оптические иллюзии. Оно стало ещё одним источником некромантической репутации Ди и в марте того же года побудило королеву Елизавету нанести ему визит.

В 1550 г. Ди совершил из Лувена поездку в Париж с рекомендательными письмами от Меркатора. Впрочем, он и сам был мастер завязывать дружбу с интеллектуалами. В Париже Ди сдружился, в частности, с известным математиком–философом Пьером де ла Раме[381]. Для развития оккультной философии Ди более важной была его встреча с эрудитом Гийомом Постелем[382] – возможно, самым эксцентричным учёным в Европе. Тот только что вернулся из поездки по Ближнему Востоку, где изучал несколько семитских языков. Когда Ди жил в Париже, Постель начал развивать свою каббалистическую теорию, согласно которой глубокие тайны исходного божественного языка сокрыты в алфавитах древних языков, в самом написании их букв. Эта идея повлияла на Ди, и позднее он использовал точки, линии и круги для создания своей таинственной Иероглифической монады. Посетил Ди и двор французского короля Генриха II[383]. Он говорил, что отказался от стипендии в 200 крон с предложением быть одним из наставников короля в математике. Однако хотя и сам Генрих, и его жена Екатерина де Медичи сильно опирались на политические советы астрологов, таких как Нострадамус[384], обещание стипендии, похоже, было таким же малосерьёзным, как то, что позднее даст Ди английская королева Елизавета. Возможно, Ди отказался от предложения, так как ожидал получить место при дворе нового короля Англии Эдуарда VI[385]. Падение лорда–протектора Сомерсета в 1549 г. привело к доминированию при дворе Джона Дадли, который вскоре стал герцогом Нортумберлендом. Всю остальную жизнь Ди был связан с семьями Дадли и его сторонников — Сесилов, Сидни и Хербертов, у которых искал покровительства.

В свой кабинет в Тринити–колледже Ди вернулся столь бедным, что ему пришлось занять 4 ф. ст. из своей будущей стипендии. Новым подходом к измерению размеров Вселенной Ди удалось заинтересовать наставника маленького короля — Джона Чика, который стал сотрудником Тринити–колледжа, а затем придворного Уильяма Сесила[386]. Используя полученные у Геммы и Меркатора знания, Ди определял расстояния от центра Земли до планет, звёзд и облаков. «Так начались долгие и сложные отношения Ди с Сесилом, так как, несмотря на свой евангелический протестантизм, Сесил глубоко верил в оккультную философию. И 40 лет спустя Ди помнил, как Сесил оценил его математическую астрологию на той первой встрече. Позднее Сесил найдёт применение астрологии и алхимии Ди, хотя, когда учёности последнего не удавалось служить политическим целям Сесила, он мог с такой же лёгкостью отметать её» (с. 22). По сути новый режим, вероятно, принял Ди из–за связей его отца с семьёй Дадли, которые в конце концов приведут к его разорению в 1553 г.

В 1551-1553 гг. Ди в основном жил в Кембридже на скудную стипендию Тринити–колледжа в 8 ф. ст. в год (с. 12). Этот колледж воплощал собой растущую зависимость обедневшего университета от покровительства короля. Генрих VIII учредил Тринити–колледж для подготовки гуманистов для королевской службы, а не для интеллектуальных спекуляций. Таким образом, Ди развивался в интеллектуальной среде, которая была настроена на выполнение практических требований монарха и двора. В эти годы он иногда выступал консультантом для двора Эдуарда. Ди забрасывал короля и могущественные семьи из его окружения рукописями на различные сюжеты из астрономии, астрологии и космографии. В какой–то момент Эдуард положил Ди пенсию в 25 ф. ст. (с. 23). Возможно, Ди обучал математике сына герцога Нортумберленда — юного Джона Дадли, графа Уорика. В частности, он написал для ученика сочинение о геометрическом применении «стратарифметрии» к расположению армий на поле боя и использованию примитивных телескопов в военных целях.

В феврале 1552 г. Ди фактически поступил на службу к другому знатному вельможе — Уильяму Херберту, графу Пемброку. Утверждения Ди о том, что он практикует новый вид точной математической астрологии, возбудили интерес у этого жадного и грубого солдата, который в любопытстве к науке вообще замечен не был.

Полученная Ди в Лувене подготовка в точных измерениях позволила ему также выступать при дворе консультантом по навигации и географии. Он утверждал, что давал советы Ричарду Ченслору[387] относительно его плавания по Северо–Восточному проходу в 1553 г. Благодаря изучению глобуса Меркатора 1541 г., прекрасный экземпляр которого Ди привёз с собой в Англию, он обладал важным новым знанием в области навигации. Ди обучал Ченслора по ранней разновидности своего «парадоксального компаса», который, по его утверждению, изобрёл в 1552 г. На деле «компас» был не инструментом, а круглой картой с проекциями полюсов, которая «парадоксальным образом» превращала предположительно прямые линии румбов в спирали. В действительности в основе карты лежали идеи португальского математика Педру Нуньиша.

Пенсия Ди в 25 ф. ст., возможно, никогда и не выплачивалась, так как правительству Эдуарда пришлось сильно экономить. Как обычно, финансовое бремя оно постаралось переложить на церковь. В 1553 г. король назначил Ди приходским священником местечка Аптон–алон–Северн в графстве Вустер. Ди был мирянином и назначением на церковную должность во многом был обязан своему ученику графу Уорику. К несчастью для Ди, представить священника пастве должен был епископ графства Джон Хупер, а он настаивал, что священниками могут быть только духовные лица. Более того, астрономические вычисления Хупер считал «величайшим и отвратительным злом», нарушением первой заповеди (не поклоняться другому богу). Чтобы преодолеть сопротивление епископа, потребовался второй королевский приказ. Вступив в должность, он немедленно отдал земли прихода и десятину на откуп за 30 ф. ст. в год (с. 25). Правда, вскоре откупщик удержал ренту в свою пользу, задействовав свои связи в графстве.

Неожиданная смерть Эдуарда VI в июле 1553 г. вызвала ещё один политический кризис для семьи Ди. Герцог Нортумберленд попытался посадить королевой свою невестку Джейн Грей вместо наследницы Марии Тюдор, и Роланд Ди участвовал в этой затее. После подавления этого выступления Роланд очутился в Тауэре. У него конфисковали всю собственность и заставили уплатить немалую сумму в 13 ф. ст., чтобы выхлопотать королевское помилование (с. 28). Больше о Роланде Ди ничего неизвестно. Вероятно, он умер задолго до 1574 г., когда его сын напомнил Сесилу о сломившем его «суровом обращении».

Новый режим королевы Марии[388] стал чистить церковь от женатых, протестантски настроенных и прочих нежелательных священников. Позиции Ди как священника зашатались. Более того, действия его отца связали семью с изменой, а связи с семьёй Дадли самого Джона увеличивали подозрения в его нелояльности. В довершение всего тесно связан с заговором Нортумберленда был покровитель Ди граф Пемброк. Правда, он быстро переориентировался и сделался лояльным католиком. С его поощрения Ди стал уже полноценным католическим священником — приняв сан. Пемброк сам заплатил 20 ф. ст. в счёт пошлины папе за его назначение. Судя по воспитанию и тесным связям Ди с католиками в колледже св. Джона и Лувене, обращаясь в католицизм, он, похоже, отчасти действовал по искреннему убеждению. Назначению Ди способствовала и дружба с восстановленным Марией в должности епископа Лондона Эдмундом Боннером[389], который имел нюх на религиозное инакомыслие. Принимая тонзуру, Ди, должно быть, считал, что дела его семьи вновь пойдут в гору. В краткосрочной перспективе так оно и вышло, но в долгосрочной связь, которую его критики проследят между его духовным саном, магией и дружбой с Боннером, окажется разрушительной.

Политические позиции Ди вновь зашатались в сентябре 1554 г., когда нуждавшаяся в наследнике–католике Мария убедила себя, что беременна. Её брак с испанским принцем Филиппом (позднее король Испании Филипп II)[390] создала для английской элиты сложную проблему престолонаследия. В брачном договоре было сказано, что Филипп не может вмешиваться в престолонаследие, если Мария умрёт бездетной. Поэтому объявление о её беременности меняло политические перспективы Филиппа и Елизаветы. Граф Пемброк стал пытаться втянуть Филиппа в управление страной, рассчитывая на пост главного министра. Сторонники Филиппа внесли в палату общин билль о его назначении в случае смерти Марии опекуном её детей. В январе 1555 г. парламент вынес компромиссное решение: в случае смерти королевы Филиппу было позволено править при её малолетнем ребёнке, но не более того.

Противостоящие друг другу группировки испанцев и сестры Марии — Елизаветы стали собирать силы. Возникла возможность внезапного вступления Елизаветы на трон, и ей пришлось было действовать весьма осторожно, одновременно будучи готовой к власти и избегая вовлечённости в пахнущий изменой заговор. В апреле 1555 г. Елизавета обратилась к Ди, чтобы тог прояснил будущее её самой, Марии и Филиппа. Это показывает, что Ди уже имел репутацию провидца. Обряд предсказания он совершил во дворце Вудсток в присутствии трёх придворных Елизаветы. Однако, вернувшись в Лондон, в мае Ди был внезапно арестован Тайным советом; его книги и бумаги были конфискованы, а жилище опечатано «по подозрению в магии». Одним из двух доносчиков Ди считал некоего Джорджа Феррерса — заклятого врага семьи Дадли, который считал, что магия Ди служит интересам этой семьи. Возможно, Ди в самом деле надеялся на подъём Дадли при Елизавете. Допросы Ди показывают, что сторонники Марии пытались добиться сведений о факте измены Елизаветы.

Спустя несколько дней после ареста Ди один из детей Феррерса умер, а другой ослеп. Это сочли магической местью Ди своему обвинителю. Королева стала ещё больше опасаться за «ребёнка в утробе», а нервы Тайного совета напряглись до предела. Впрочем, Ди и три арестованных с ним человека под давлением сознались в колдовстве. Французский посол доносил о слухах, будто обвиняемые пытались вызвать смерть Филиппа и Марии с помощью их восковых изображений.

Сознавшись во всём, чего хотел от него Тайный совет, Ди был освобождён из Тауэра и вернулся к Боннеру. Власти были убеждены в существовании более широкого заговора и занялись его поисками. Ди между тем продолжил изучать способы вызывать духов в кристаллы. В этой процедуре использовалась архемастрия — способ гадания, с которым Ди познакомился в Кембридже. Он применял математические правила перспективы для переноса представлений об оптике на небесный уровень и утверждал, что оптические приёмы можно использовать для манипуляции небесными влияниями. Архемастер мог использовать свет, который служил моделью оккультных небесных влияний, для достижения внутреннего озарения.

В эпоху Возрождения наблюдение за кристаллами и вызывание духов практиковались при дворах часто. Так, в 1549 г. по делу о колдовстве допрашивали некоего Уильяма Уичерли. Ди считал, что его метод даёт полное понимание космоса, а значит, позволяет предсказывать исход политических кризисов — что и случилось в 1555 г. Правда, когда стало ясно, что беременность Марии ложная, кризис миновал, что спасло Ди. Даже Филипп перестал верить, что Мария разрешится ребёнком, и наступило общее согласие, что наследует ей Елизавета.

В том же 1555 г. деятельность Ди вновь отдалила его от Елизаветы, семьи Дадли и других её сторонников. Ей предстояло серьёзно навредить репутации Ди среди протестантов уже в годы правления Елизаветы. Приблизившись к епископу Боннеру, Ди тем самым сдружился с заклятым врагом Дадли. Под давлением Марии и Тайного совета Боннер с неохотой стал преследовать еретиков–протестантов, и Ди участвовал в допросе бывшего архидиакона Винчестера. Вместе с тем он воспользовался службой у Боннера для сбора рукописей и книг, которые могли понадобиться ему в работе. К концу 1555 г. только дошедших до нас книг и рукописей у Ди накопилось 68 и 8 соответственно (с. 40).

Собирать книги Ди начал ещё студентом, а в Лувене, Антверпене, Париже и Лондоне серьёзно коллекционировал классические, арабские, средневековые и современные ему тексты по астрономии и астрологии, ангельской магии, оптике, географии, алхимии и неоплатонической философии. Они стали ядром крупнейшей библиотеки тюдоровской Англии, хотя до сих пор неясно, откуда Ди брал средства на их покупку. В 1556 г. на аудиенции у Марии он вроде бы представил ей петицию о сохранении древних сочинений. Впрочем, ещё Генрих VIII (отчасти из соревнования с французским королём Франциском I) основал Королевскую библиотеку, которая собирала редкие книги и хранившиеся в закрытых королём монастырях тексты, служившие ему аргументом в деле развода и королевской супрематии[391]. Правда, Генрих не интересовался схоластической философией, сочинения по которой позднее искал Ди, поэтому многие из них исчезли. Ди предложил Марии создать нечто вроде оккультного института, который собирал бы философские сочинения, причём доступ к ним имели бы лишь немногие посвящённые.

Однако Ди сильно переоценил готовность современников вкладывать деньги в оккультные знания. Королеву и кардинала Поула[392] он не убедил. Тем не менее при помощи Боннера Ди стал одалживать рукописи у знакомых учёных. Так, он одолжил собрание работ по медицине, астрономии и геометрии у Ориел–колледжа в Оксфорде. В Лондоне Ди купил рукопись алхимических сочинений Роджера Бэкона и т. д. С помощью собранных трактатов он пытался постичь всю сферу оккультной философии. Хотя часть знаний он почерпнул из «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста, Ди синтезировал несколько древних традиций алхимии, читая Аристотеля, Арнольда из Виллановы, Авиценну и Гебера[393]. Их имена придавали авторитет сложным и таинственным описаниям того, как превращать металлы и создать философский камень. Последний считался универсальным эликсиром, призванным восстановить физическую и духовную чистоту человечества, которую оно утратило после грехопадения Адама.

«Ди связывал свои алхимические исследования со своим растущим интересом к оптике, математическому измерению небесных лучей и астрологии. Его синтез следовал идее Бэкона о всеобъемлющей науке, которая объяснила бы единство мироздания. Бэкон считал, что длительные исследования вкупе с божественным озарением, которого удостоятся добродетельные учёные, восстановят полное понимание мироздания, которое бог открыл Адаму и которому потомки Адама научили Аристотеля» (с. 43). Опираясь на Бэкона, Ди пытался расшифровать Монаду — универсальный символ, который, по его мнению, он получил от бога путём прямого откровения. Ди шёл от оптического измерения астрологических сил к религиозному толкованию скрытой грамматики, которая якобы стоит за всеми языками, — геометрической каббалы, сокрытой в алфавитах. Этот сдвиг отражал идеи Постеля, а также принятие Ди мысли неоплатоников, согласно которой эманации из головы бога поддерживают всё мироздание.

В 1557-1559 гг. Ди написал сочинение об отражении лучей с помощью линз и зеркал. Поддержку астрологии он нашёл в трактате арабского философа аль-Кинди[394] «О лучах». По мнению последнего, испускаемые небесными телами оккультные лучи определяют события и человеческие поступки. В 1558 г. Ди написал «Афористическое введение о некоторых выдающихся добродетелях природы», где изложил сложнейшую программу геометрической оптики. Копию этого трактата автор послал Меркатору. Как и многие идеи Ди, в теории изложенная им схема работала лучше, чем на практике. Предполагалось, что, пока исследователь доберётся до 117‑го афоризма, ему потребуется измерить влияние более 25 тыс. различных небесных соединений (с. 44). Не была эта схема и особо новой. Ди не смог убедительно ответить критикам, которые позднее обвинили его в плагиате по отношению к итальянскому врачу XII в. Урсо из Салерно. Когда Ди принялся составлять гороскопы, он вернулся к традиционным методам.

К концу правления Марии Ди, чтобы дополнить свой доход от прихода в Аптоне и гонорары от Боннера, подрабатывал в Лондоне математиком и астрологом. Помимо прочего, он давал практические уроки по обращению с астрономическими инструментами, которые привёз из Лувена. Также Ди продолжал консультировать Московскую компанию, усовершенствовав свой «парадоксальный компас».

«Джону Ди повезло, что обстоятельства вступления на престол Елизаветы 17 ноября 1558 г. и помощь могущественных покровителей позволили ему нейтрализовать последствия его катастрофического решения покинуть её в 1555 г. В целом Ди разделял религиозные и философские взгляды новой королевы и мог доказать свою полезность в противодействии как враждебной ей французской пропаганде, так и сопротивлению её воцарению ярых католиков с применением магии» (с. 47). И Елизавета и Ди придерживались евангелической, христоцентрической разновидности религии. Оба в уединённых молитвах почитали знак креста, а молитвы предпочитали проповеди. Оба считали, что Христос действительно присутствует в обряде причастия. Елизавета с лёгкостью приняла идею, которую высказывал в том числе и Ди, что она способна примирить протестантов и католиков в качестве экуменической последней императрицы мира. Отчасти эта идея отражала её познания в оккультной философии. Способы добиться окончательного примирения двух общин включали алхимию и философский камень, который, как и Ди, Елизавета жадно искала всю жизнь.

Французы, находясь в войне с Англией, развернули пропаганду против новой королевы уже с конца 1558 г. Они опубликовали пророчество Нострадамуса, который якобы предсказал крах ожидаемых от Елизаветы религиозных изменений. В ответ Тайный совет Англии занялся делом Джона Престолла, которого обвинили в колдовстве. Этот дворянин составлял гороскопы или советовался с духами, предсказывая смерть Елизаветы и восшествие на трон своего дальнего родственника Артура Поула — племянника кардинала[395]. По иронии потребность Тайного совета в противодействии Престоллу помогла Ди вернуть расположение Елизаветы. Этому поспособствовали также его патрон Пемброк и новый фаворит королевы Роберт Дадли. Они считали, что оккультные знания Ди можно использовать против Нострадамуса и опасных пророчеств Престолла. На основе Птолемея и его многочисленных арабских и средневековых последователей Ди составил гороскоп, сделав вывод, что Елизавету ждёт долгое и славное правление. За это в 1559 г. он был назначен приходским священником в местечко Лонг–Леденхэм в Линкольншире. Тот факт, что следующие несколько лет Ди там и жил, подчёркивает его стеснённость в средствах. Елизавета (не в последний раз) не сдержала обещание удвоить пожалованную Эдуардом VI пенсию.

Это подтолкнуло Ди в 1562–1564 гг. совершить научную поездку по Европе. Сначала он заехал в Лувен и Антверпен, где мог приобрести книги по каббале. Взяв в дорогу всего 20 ф. ст., Ди уже в феврале 1563 г. писал из Антверпена Сесилу, прося денег и дополнительного времени на поездку и объявив, что обнаружил рукопись Иоганна Тритемия[396] о способах общения с духами и ангелами. Ди сочетал ангельские штудии с каббалистическим прочтением книг на иврите, халдейском, арамейском и сирийском языках, которые кропотливо собирал. Правда, эти языки он едва понимал, поэтому, подобно Постелю, проводил время больше в размышлениях о каждой букве их алфавитов как об иероглифическом символе или знаке с глубоким смыслом. В Париже Ди в 1562 г. написал ныне утерянный трактат о еврейской каббале. В нём он подвёл итог 20 лет своих алхимических трудов. «Реальные» знаки каббалы Ди выводил не из алфавитов, а — пользуясь каббалистической геометрией — из видимых и невидимых вещей в природе. Вместе с Постелем они ожидали неизбежного «восстановления всех вещей» к исходному совершенному состоянию — отчасти поскольку считали, что могут применить универсальные математические принципы к реформированию всего знания. Примерно во время визита Ди в Париж Постель начал называть себя «космополитом»; он изобрёл это слово для обозначения жителя не какой–то отдельной страны, а неизбежного царства Христа. Ди станет называть себя так же в своей книге «Иероглифическая монада» и работах об апокалиптической империи.

Именно в поездке Ди по Европе начал формироваться его замысел «Монады». Кроме того, поездка познакомила его с тайнами алхимии Парацельса[397]. Последний также предсказывал магическое, апокалиптическое восстановление испорченного человеческого знания. В конечном счёте Ди собрал 92 издания книг Парацельса и его последователей (с. 51–52).

Получив материальную помощь от Сесила, Ди продолжил поездку. В апреле 1563 г. он навестил в Цюрихе знаменитого врача и алхимика Конрада Геснера[398]. В июне Ди достиг Венеции, а к июлю — Рима, где познакомился с местными учёными. Как в Антверпене и Лувене, двери перед Ди открывал его католический духовный сан. Через Равенну и Венецию Ди достиг Граца, собираясь присутствовать на коронации Максимилиана Габсбурга в Братиславе королём Венгрии. В течение восьми веков по Европе ходили пророчества о последнем императоре мира, которого всё больше ассоциировали с Габсбургами. Многие, кто посетил коронацию, надеялись, что Максимилиан окажется именно таким императором — «космополитом», который исцелит расколотый христианский мир и возвестит начало всеобщего мира и процветания.

Вернувшись в Антверпен — крупнейший торговый город Европы, Ди в январе 1564 г. сел писать «Иероглифическую монаду». Эта книга имела целью ни много ни мало решить все проблемы мира. Ди предлагал Максимилиану произвести «четвёртую, великую и поистине метафизическую революцию» универсальной империи (идею заимствовал у Постеля). Помимо прочего, Ди искал нового покровителя, и неслучайно в его Монаде сочетались символы Габсбургов, представлявшие солнце, луну, крест и знак Овна. Книга Ди далека от современных представлений о рациональной аргументации. Хотя автор считал, что открытием божественного языка вещей в иероглифах обязан божественному вдохновению, на деле он заимствовал эту идею у современников, как и идею, согласно которой толкование иероглифов преобразует все научные дисциплины, показав их единство.

Как часто с ним бывало, Ди применял старые идеи новыми способами. Его «Монада» зиждилась на веках размышлений о единстве мироздания, геометрии алфавитов и недавних каббалистических учениях Агриппы[399] и Постеля, согласно которым алфавиты имеют не человеческое, а божественное происхождение. Вместе с Постелем Агриппа основал христианскую каббалу. Взяв из каббалы гематрию — нумерологическое толкование слов, он распространил методы еврейских каббалистов на все алфавиты. Агриппа соотнёс их с четырьмя элементами, семью планетами и 12 знаками Зодиака. Поскольку сам внешний вид букв символизировал космическую структуру, они выступали не только знаками, но и иероглифическими образами. Размышляя над ними, учёный мог получить внезапное озарение, чтобы постичь их скрытый смысл. У аль-Кинди Ди взял идею, согласно которой изменение иероглифа изменит звёздные влияния, под воздействием которых он вибрирует. Наиболее могущественные иероглифы резонировали наиболее мощно. Так, простейшая буква ивритского алфавита «йод» означала единство, из которого всё происходит. Постель выводил из этой буквы весь еврейский алфавит в виде космических диаграмм. По мнению Ди, в самом центре Монады сокрыто подобное Земле тело. Для него это служило иносказанием, обозначающим философский камень.

Считая себя боговдохновлённым автором, Ди писал только для посвящённых. На первой странице «Монады» сказано: «тот, кто не понимает», должен «молчать или учиться». К тому же Ди не мог выражаться ясно, так как ожидал, что несведущие люди будут критиковать его «возвышенные тайны» как демоническую магию. Ясностью стиль Ди никогда не отличался, а в «Монаде» стал особенно неясным. Автор книги считал, что бог через него восстанавливает исходную чистоту астрономии и всех дисциплин благодаря этому новому виду сочинения, «реальной каббале». Специалист, по его мнению, с помощью Монады мог показать, что числа — не просто абстракции, а конкретные целостности, так как их образы коренятся в структуре мироздания. Ди утверждал, что его каббалистические откровения путём обращения евреев приблизят Апокалипсис. Проведя сложные вычисления, он учил, что в 1584 г. в «огненном треугольнике», под которым понимал положение высших планет при прохождении трёх «огненных» созвездий Зодиака, внезапно возникнет новый мир. В одном месте книги он прямо обратился к Максимилиану, говоря о философском камне, с которым ассоциировал число 252. Одновременно Ди просил у бога прощения за то, что обнародовал столь великую тайну, пусть и поделившись ею только с Максимилианом.

Через полгода Максимилиан был избран императором Священной Римской империи. Ди был убеждён, что преподносит потенциальному правителю мира поистине бесценный подарок. Однако тот проигнорировал «Монаду», а может, и вообще не узнал об этой книге. Поэтому в июле 1564 г. Ди вернулся в Англию, сопровождая в качестве врача умиравшую маркизу Нортгемптонскую.

Между тем отсутствие Ди в стране позволило его врагам ещё больше подпортить и без того тёмную репутацию католического «чародея» (conjuror), который при Марии преследовал протестантов. За два года до этого при попытке уехать в Нидерланды был арестован католический священник Джон Кокс, у которого при себе оказались письма к ведущим католикам–изгнанникам. Воспользовавшись этим, Сесил обрушил репрессии на католиков, обвиняя их в стремлении извести Елизавету путём колдовства. Когда в 1562 г. королева опасно заболела оспой, он произвёл аресты тех, кого считал потенциальными заговорщиками. По утверждению Сесила, братья Поулы собирались возвести на трон Марию Стюарт. Такое обвинение позволило ему развеять сомнения Елизаветы в необходимости помочь французским протестантам, которые вновь подняли мятеж против своего короля. В поощрении заговора Сесил обвинил испанского посла. Он надеялся использовать все эти обвинения, чтобы убедить Елизавету выйти замуж или, по меньшей мере, лишить Марию права наследовать трон. Несмотря на просьбу Тайного совета и парламента, Елизавета отказалась урегулировать вопрос престолонаследия. Тогда Сесил использовал идею заговора, чтобы провести антикатолическое законодательство.

Джон Престолл был вновь обвинён в вызывании злых духов. Поскольку в октябре 1562 г. оспа чуть не свела Елизавету в могилу, это делало его действия ещё более зловещими. Престолла бросили в Тауэр и заклеймили как изменника. Опасаясь обвинять самого Сесила, Престолл обрушился на Ди как на одного из его клиентов. Родственник Престолла Джон Фокс в сочинении «Акты и монументы» 1563 г. раструбил об участии Ди в допросе Боннером архидиакона Винчестера в 1555 г. Эти нападки ассоциировали незаконную магию с католическим духовенством. Приводились два письма, в которых Ди прямо назывался чародеем (conjuror). В политическом, религиозном и культурном контексте жизни Англии такое обвинение ставило Ди вне закона и мейнстрима общественного мнения. В 1563 г. парламент принял Акт о колдовстве, который вновь объявил «волшебство и вызывание злых духов» преступлением. Проводя этот закон, Сесил навешивал на католических священников и изменников дополнительное обвинение в колдовстве. В такой атмосфере после выхода «Актов и монументов» пополз слух о Ди как о колдуне. Относительная бедность короны в 1560‑е годы, неурегулированный вопрос престолонаследия и религиозный раскол лишь обостряли чувствительность иерархического общества в отношении вопросов репутации и доброго имени. Это делало клевету весьма острым оружием, и в борьбе с соперниками при дворе ею пользовались. В труде «Общий и исключительный меморандум» 1577 г. Ди будет просить королеву не давать хода лживым слухам о том, будто он «великий чародей» или даже «главный чародей (Arch–Conjuror) всего этого королевства». Так Ди признал, что его репутация колдуна началась с гадания для Елизаветы в 1555 г. и допроса архидиакона.

Воспользовавшись обвинением Ди в работе Фокса, враги Ди состряпали документы, якобы доказывавшие, что он водится с чертями. Так, некий Винсент Мёрфин сочинил подложное анонимное письмо с обвинением Ди в колдовстве. Длительная и успешная кампания клеветы Мёрфина против Ди отвлекла внимание общественности от Престолла и продемонстрировала лицемерие елизаветинского режима в его нападках на католическую магию на суде над братьями Поупами и в принятии Акта о колдовстве. Пока Ди — католический священник, участник репрессий при Марии, друг Боннера и чародей — пользовался покровительством двора, связи с ним бросали тень на режим. Нападки Мёрфина отчасти объясняют неспособность Ди добиться назначений на важные посты, так как его соперники в борьбе за патронаж использовали репутацию «главного чародея». Когда в 1564 г. Ди прислал из Антверпена экземпляры своей «Монады», Елизавете пришлось защищать его от нападок на это сочинение как форму колдовства. Вообще королева поощряла философские и математические штудии Ди, хотя «Монада» её озадачила.

Ответом Ди на неудачи в поисках покровительства и противостоянии слухам при дворе стало его решение в 1565 г. жениться. Как принявшему сан католическому священнику оно далось ему нелегко: если бы в Англию вернулся католицизм, Ди ждало бы суровое наказание, какому подверглись женатые священники при Марии. Его женой стала уважаемая матрона из Сити, вдова купца Кэтрин Констебл. Для того чтобы появляться с Ди при дворе, ей недоставало манер и происхождения, но её приданым был дом в Мальборо и земли в Уилтшире. Умерла она в 1575 г. бездетной.

Между тем карьера Ди не двигалась. Поддержка королевы не могла оградить его от клеветы Мёрфина. Более того, притязания шотландской королевы Марии на трон Англии способствовали обострению соперничества среди оккультистов. Так, протестантский проповедник Уильям Хэррисон был убеждён, что Мария занимается колдовством и спешно вышла замуж за лорда Дарнли в 1565 г. отчасти потому, что «ведьмы и колдуны» вновь обещали, что Елизавета скоро умрёт. В 1569 г. притязания Марии привели к самому глубокому политическому кризису елизаветинского правления. Один из возникших вокруг Марии заговоров побудил Мёрфина и Престолла активизировать кампанию против Ди. Тот защищался, настаивая, что занимается неколдовскими формами оккультной мудрости. Однако до конца избавиться от репутации чародея Ди так и не удалось. Одной из причин было то, что он не смог стать придворным алхимиком.

Для понимания зигзагов в карьере Ди надо помнить о глубоком интересе елизаветинского двора к оккультной философии, особенно алхимии. Елизавета не только бегло говорила на нескольких языках, но и задала для двора тон в алхимических штудиях. Её философские знания и поощрение наук были известны всей Европе. Алхимики посвящали ей книги. Так, Томас Чарнок[400] поклялся головой, что за семь лет создаст для королевы философский камень, который продлит ей жизнь и вернёт её монетам высокое качество средневековой эпохи. Занималась алхимией и сама королева. Весьма интересовался этой наукой и Уильям Сесил. Голландец Корнелиус де Ланной обещал добывать золота на сумму 33 тыс. ф. ст. в год (с. 76). Елизавета снабдила его домом, материалами и дорогим оборудованием, но алхимик стал жаловаться на некачественные английские стекло и гончарные изделия. Престолл, кстати, обеспечил себе освобождение из Тауэра, разрекламировав свои алхимические способности.

«“Монада” Ди предлагала ослепительную перспективу изменения мира с помощью философского камня, но двор демонстрировал больше интереса к решению своих хронических финансовых проблем путём превращения неблагородных металлов в золото и серебро. Несмотря на интеллектуальную ауру Ди, его практические навыки алхимика оказались заурядными. Однако его соперничество с алхимиками, которые высказывали более смелые притязания, особенно с Престоллом, объясняет, почему продолжалась клеветническая кампания Винсента Мёрфина» (с. 71).

Ди чувствовал, что не может конкурировать с Престоллом в изготовлении золота, поэтому вновь адресовал свою «Монаду» Максимилиану II. В 1567 г. он перевёл книгу на немецкий, включая длинное посвящение новому императору. Отправленный автором в Германию подарочный экземпляр хранится сегодня в Хайдельберге, хотя сведений о каком–либо ответе императора нет. В том же году Ди доработал своё «Афористическое введение» об измерении оккультных лучей и, реагируя на моду на алхимию, вставил в него ключевые алхимические идеи из «Монады». В январе 1568 г., на следующий день после выхода из печати, Ди бросился к Сесилу подарить ему первый экземпляр. Однако он опоздал, так как провал де Ланноя временно снизил интерес Елизаветы к алхимии. Тем не менее поднесённый ей Пемброком экземпляр книги Ди вновь заставил королеву обратить на него внимание, и в феврале они имели беседу в Вестминстере.

В 1569 г. графы Нортумберленд и Уэстморленд подняли на севере Англии восстание в пользу Марии Стюарт. Повстанцев поддержал Престолл, который бежал в Шотландию. Там он замышлял убить Сесила и Елизавету с помощью магии и пытался убедить испанцев вторгнуться в Англию. В марте 1570 г. умер Пемброк, и Ди остался без покровителя. Однако как раз около этого времени придворный и путешественник Хамфри Гилберт[401] предложил основать в Лондоне академию, в которой, помимо прочего, проходили бы практическую подготовку будущие чиновники короны. Эта подготовка включала бы применение арифметики и геометрии к фортификации, артиллерийскому делу, космографии, астрономии, навигации и картографии. Ди преподавал все эти дисциплины у себя дома в местечке Мортлэйк на Темзе ещё с 1566 г., а в 1567 г. давал советы Гилберту по изучению Северо–Западного прохода в Китай[402]. Возможно, неслучайно Гилберт предложил взять преподавать в академию натурфилософа и врача — это были две из многих ролей Ди: мореплаватель пытался дать ему работу. Современным людям убеждённость Гилберта в том, что будущему поколению лидеров Англии подготовка в области алхимии необходима, кажется столь странной, что историки её игнорируют. Между тем Гилберт был одним из многих представителей знати, искавших философский камень. Однако содержание академии предполагало ежегодные расходы в 3 тыс. ф. ст., поэтому Сесил, хотя и интересовался алхимией сам, не дал проекту хода (с. 85).

Ди занялся алхимией по заданию Генри и Мэри Сидни, с кланом которых был связан. До 1573 г. семья Сидни контролировала железоделательное производство в Уилде и Уэльсе. Поскольку (как жаловался де Ланной) английские стеклодувы не могли производить нужных сосудов, Ди, собираясь наблюдать изменения цветов веществ, отправился за ними в Лотарингию. Возвращаясь через Париж, он в мае 1571 г. приобрёл две книги Постеля о праязыке человечества. Когда Ди вернулся больным, Елизавета прислала ему собственных врачей.

Известно, что именно Ди изобрёл концепцию американской Британской империи. Понимал он под этим возрождённую империю короля Артура. Однако чтобы понять картину в целом, следует взглянуть на сочинения Ди о Британской империи в Атлантике («Общие и редкие воспоминания, относящиеся к совершенному искусству навигации» 1577 г., «О границах Британской империи» 1578 г.) в контексте политики елизаветинского двора и современных ему европейских событий. Последующие века «убедили современный мир связывать Британскую империю с распространением прогрессивного протестантизма — сначала благодаря открытию и колонизации Америки, а затем по всему миру. Однако в Ди или его “Британской империи”, которая смотрела назад в древнее прошлое, не было ничего слишком протестантского. Он использовал аргументы гражданского права с целью подтвердить суверенитет Елизаветы в Америке, так как считал, будто там ещё существуют колонии Артура. Тем не менее влиятельные придворные–протестанты намного больше заинтересовались логически последовательными аргументами Ди в пользу прав Елизаветы на возвращение утраченной Британской империи Артура в Европе. Помещение “имперских” трудов Ди в надлежащий исторический контекст также показывает, что проистекали они не столько из юридических и политических теорий, сколько из его очарованности оккультной философией. Не такое уж отношение имели “имперские” труды Ди и к произведённым в 1576-1578 гг. Мартином Фробишером[403] поискам Северо–Западного прохода» (с. 94-95).

Мысли Ди на эту тему можно узнать из его экземпляра труда Фердинанда Колумба «История жизни и деяний адмирала Христофора Колумба» (1571). Ди отрицал факт первопроходства Колумба, а следовательно, и право Испании на Америку. В описании Фердинандом Колумбом обычаев и языков индейцев Ди нашёл поддержку своей любимой теории, согласно которой Америку открыл в 1170 г. валлийский принц Мадог ап Оуайн Гвинед. Он, кстати, значился в родословной самого Ди. Кроме того, Ди отрицал власть папы даровать Новый Свет Кастилии. Подтверждение своим взглядам Ди нашёл и у Рамузио[404] в его «Плаваниях и путешествиях» (1577-1578). Тот писал о «белых людях, облачённых в такие же одежды, как во Франции». Это будто бы подтверждало идею Ди, согласно которой вдоль Северо–Западного прохода сохранились колонии Артура.

Однако Ди писал сочинения не просто с целью поддержать Фробишера в его плаваниях. Не просто применял он и полученные в Лувене познания в гражданском праве, чтобы обосновать право Елизаветы на открытые англичанами земли. Это не было достаточной причиной того, что важные политики и вельможи, такие как Эдуард Дайер, граф Лестер или сэр Кристофер Хэттон[405], выхлопотали для Ди аудиенцию у королевы. У неё были и другие юридические советники, например, сэр Фрэнсис Уолсингэм или Томас Уилсон[406]. Ещё задолго до Ди в Англии считали, что власть короны и авторитет статутного права распространяются на заморскую торговлю и открытые земли. Добиться для Ди аудиенции сановников убедили его знания, по астрологии. Так, он был убеждён, что философский камень возродит империю Елизаветы.

«Елизаветинское “государство” не выносило решения о какой–то одной политике и затем кооптировало Ди с целью подвести под неё интеллектуальную основу. Политика вырабатывалась в ходе ожесточённых споров между членами Тайного совета королевы, а также между ними и Елизаветой, что требовало от придворных и политиков обращаться к накопленной мудрости как при дворе, так и за его пределами. Ведущие члены Тайного совета ежедневно консультировались с интеллектуалами и людьми с практическим опытом, используя их специальные знания, чтобы детально разработать политический курс, реагируя на какие–либо события» (с. 97). Это и стимулировало Ди в написании работ по Британской «империи» и экономическому развитию. Так, в 1566 г. он по заданию Дайера написал трактат «Рассуждения об Атлантике». Хамфри Гилберт и Энтони Дженкинсон[407] как раз искали в ту пору поддержки идее плаваний в Катай через Северную Атлантику, а Московская компания просила парламент подтвердить её торговую монополию. В 1570 г. Ди, опять же по заданию Дайера, переписал свой очерк 1565 г. о реформах под названием «Синопсис Британской республики». Рассматривая идеи Ди об империи, надо помнить и то, что в своих советах он исходил не из современного нам понимания политических расчётов. Когда в 1572 г. в созвездии Кассиопеи появилась сверхновая звезда, Ди объяснил Дайеру: она может означать, что найдено великое сокровище или даже философский камень. Открытие Фробишером золота в 1576 г., по мнению Ди, подтвердило его правоту.

Итак, следует пересмотреть связь Ди с плаваниями Фробишера. В организации поздних плаваний он участвовал — отчасти благодаря своим географическим знаниям об империи Артура. Однако Ди не обладал монополией на эти знания, а за его организаторской ролью стояли и другие причины. Сохранившиеся книги и рукописи Ди создали ложное впечатление, будто он был единственным при елизаветинском дворе знатоком географии Атлантики. Однако уже к 1581 г. бывший купец Московской компании Майкл Лок знал о пустынном ландшафте острова Баффина достаточно, чтобы оставить надежды на существование каких–то поселений времён короля Артура. Инвестировать в путешествия Фробишера Ди стал только после возвращения трёх кораблей из второго плавания в 1577 г. с золотой рудой. В 1578 г. Ди был включён Тайным советом в состав комиссии по плавке в Дартфорде; правда, назначением он был, возможно, больше обязан своему зятю Ричарду Янгу, который тоже заседал в комиссии и имел финансовый интерес в «Компании Катая».

«Примерно с 1576 по 1583 г. оккультная философия Ди оказалась переплетена с политикой елизаветинского двора, когда тот боролся с европейским кризисом. Причины объясняются двумя важными чертами этого двора. Первая черта для всех дворов эпохи Возрождения была общей с современной политикой. Придворные населяли политический зал зеркал, которые формально отражали ослепительный свет, исходивший от их суверенов, но чаще позволяли политикам выставлять своих соперников в нелестном виде, разоблачая их деятельность под неожиданным углом… В ходе конкретного религиозного и стратегического кризиса Англии в эти годы это общее политическое “вращение” взаимодействовало с чертой, характерной именно для елизаветинского двора. Линия идеологических расхождений проходила не между Лестером и Бёрли, а между открыто протестантскими членами Тайного совета и намного более консервативной королевой. Бёрли пытался убедить неохотно верившую ему Елизавету в существовании международного папистского заговора, целью которого с самого начала её правления было подорвать истинную религию и повиновение её народа, убить её и возвести на её трон королеву шотландцев Марию» (с. 103). В то же время консерваторы настаивали, что терпимость к непокорности пуритан в отношении созданной в 1559 г. церкви подточит надлежащий порядок и приведёт к созданию «народного» или «анабаптистского» правительства. Таким образом, антикатолицизм и антипуританизм позволяли придворным толковать события, играя на тревогах и предрассудках королевы.

Эти тенденции влияли и на Ди. Они определяли не только его доступ к Елизавете, но и направленность его трудов: политики толковали события, исходя из собственной повестки дня, а кооптированные ими интеллектуалы делали то же в своих сочинениях. Вот почему труды Ди на тему империи содержали скрытые послания. Проникнутые озабоченностью автора империей в Америке, они отражают росший в ту пору интерес к завоеваниям короля Артура в континентальной Европе. Репутация Ди как чародея вместе с его «философскими» знаниями и практиками вовсе не отдалили его от двора, а, напротив, способствовали формированию его имперских взглядов. В благоприятных обстоятельствах они сделали его полезным для политиков, которые стремились двигать «протестантское дело». Однако контрнаступление консерваторов отсекало Ди от причастности к выработке политики. Таким образом, его сочинения содержали скрытый смысл, доступный только элите.

Из авторов, утверждавших идею Артуровой империи, Ди особо выделял упомянутого Иоганна Тритемия — автора книги «О семи планетарных интеллигенциях». Тот давно был известен благодаря вызыванию демонических духов. «Акцент Ди на Тритемии — поразительное свидетельство его видения империи. Возможно, Ди давал понять знакомым с ангельской магией придворным, что им надлежит воспринимать империю Артура сквозь магическую, космически религиозную призму. В книге Тритемия не обсуждалась ни история Артура, ни вопросы империи. Книга описывала, как ангельские духи, управляющие семью планетами, контролируют историю. Каждый ангел поочерёдно правил 354 года и 4 месяца, наделяя каждую эпоху специфическими чертами. Относилось это и к империи Артура. Разрушительные политические и религиозные изменения, знаменовавшие каждый новый период, формировали этапы на пути ко второму пришествию Христа, Эсхатону» (с. 106-107).

Веками аксиомой английской внешней политики было поддерживать хорошие отношения с державой, контролирующей Нидерланды: ведь те были главным импортёром основной экспортной статьи Англии — сукна. Однако вспыхнувшее в Нидерландах в середине 1560‑х гг. восстание привело к резкому изменению елизаветинской политики: она сделалась антигабсбургской. Это убедило приверженцев «протестантского дела», что Елизавете надо стать последней императрицей мира. Учёные мужи применяли к ней древние пророчества. После краха испанской власти в Нидерландах в 1575 г. некоторые тайные советники просили королеву принять предложенный ей суверенитет над Голландией и Зеландией. В 1576 г. даже сама она вообразила, будто ей по силам принести мир всему христианскому миру. Ходили рукописи, где утверждалось, что Елизавете предписано богом стать королевой Иерусалима.

В этих обстоятельствах и появилось сочинение Ди «Общий и исключительный меморандум» («General and Rare Memorials») 1577 г., где автор призывал королеву восстановить былую европейскую империю Артура «к югу и востоку». Иными словами, Ди сделал важный вклад в заимствование, а точнее, кражу елизаветинцами древней имперской мифологии у Габсбургов (с. 109). Впрочем, он никогда не определял Британскую империю как протестантскую. Однако уже к 1570‑м годам Ди считал, что женское ангельское влияние Венеры указывает на особую роль Елизаветы. Кроме того, он убедил себя, что ему удалось канализировать святой дух, так как его «Монада» содержала каббалистические тайны, открытые ангелом Михаилом.

По мнению Ди, отремонтированный королевский флот должен был восстановить для Англии имперскую власть, завоёванную флотом короля Эдгара в X в. Перекликаясь с апокалиптическим тоном «Монады», «Меморандум» предложил Елизавете философский камень, который Ди прежде предлагал Максимилиану. Ди соединил откровения ангелов с алхимией, которая должна была позволить Елизавете стать императрицей–реформатором последних дней. Скрывая своё предложение в образе царя–алхимика Халида, Ди давал понять знатным читателям связь между производством философского камня и восстановлением Британской империи. Столь завуалированный язык иллюстрирует многослойность смыслов имперских сочинений Ди. С той же целью идейно обосновать право Елизаветы на «весьма обширные зарубежные владения» Ди в трактате «Знаменитые и богатые открытия» того же 1577 г. поддержал поиски Северо–Восточного и Северо–Западного проходов в Азию: считалось, что империя Артура контролировала их оба. Чтобы поторопить Елизавету использовать имперскую возможность Англии, Ди писал о подступающей эпохе Юпитера, а себя величал пророком этой «невероятной политической тайны» (с. 113).

Свой «Меморандум» Ди начал диктовать 1 августа 1576 г. В печатном виде получилось 80 страниц. Помимо прочего в сочинении объяснялось, как финансировать, снабжать и развёртывать военный флот в составе 60 судов — не океанский, а лишь для патрулирования берегов Англии. Его задачей было защищать страну от вторжений, а купеческие суда — от пиратов, обучать моряков, пресекать контрабанду и т. д. Также Ди предложил Елизавете расширить сферу её суверенитета, так как считал, что её происхождение от Артура и Плантагенетов даёт ей право на обширные области Европы.

Подоплёкой написания «Меморандума» были события в Нидерландах. В 1575 г. испанский король Филипп II изменил порядок выплаты своих долгов, что разрушило его кредит. Испанские гарнизоны в Нидерландах не получали жалованья, взбунтовались и принялись грабить провинции. В июле 1576 г. Государственный совет Нидерландов объявил испанцев врагами государства. По замыслу Ди, английский флот должен был заставить уважительно относиться к английским купцам не только испанцев, но и голландских морских гёзов, которые оспаривали суверенитет Елизаветы на морях, да ещё и угрожали английской экономике, захватив груженные сукном суда компании купцов–авантюристов, так как те плыли в удерживаемый испанцами Антверпен. В ответ Елизавета велела Тайному совету установить экономическую блокаду Нидерландов.

К несчастью для Ди, Тайный совет не хотел ослаблять Голландию и Зеландию: это значило бы помочь отвоевать эти провинции Испании, после чего маячило её вторжение уже в Англию. Бёрли настаивал, что возмущение грабежом морских гёзов надо сопровождать тайными переговорами с Вильгельмом Оранским. Несмотря на действия гёзов, эти переговоры велись при посредничестве Уолсингэма ещё с марта. Таким образом, «Меморандум» Ди отвечал интересам консерваторов при дворе.

Однако печатный вариант «Меморандума», вышедший в сентябре 1577 г. (тиражом 50 экземпляров) через год после написания, коренным образом отличался от рукописного. Автор выступил в поддержку агрессивной протестантской политики военной помощи мятежным провинциям Испанской империи. Эту политику отстаивал его могущественный покровитель граф Лестер. Слухи в январе 1577 г. о срыве переговоров нидерландских провинций с новым испанским губернатором доном Хуаном Австрийским сделали военное вмешательство Англии для графа и его сторонников необходимым. «Они возродили прежние мечты, согласно которым Елизавете следовало повести за собой протестантскую Европу, чтобы реформировать христианский мир. Начать ей следовало с принятия суверенитета над Голландией и Зеландией, а затем надеть на себя мантию последней императрицы–реформатора. В том же месяце в образце руды, привезённом Фробишером из его первого плавания, алхимики нашли золото, побудив придворных поддержать идею второго плавания… Ди, безусловно, воспринимал плавания Фробишера с этой космической точки зрения, так как теперь считал, что сверхновая звезда 1572 г. ознаменовала открытие золота» (с. 122).

Всё это разожгло апокалиптические мечты Ди о возрождённой империи. 16 января 1577 г. он встретился с Лестером, Филипом Сидни и Дайером. Вероятно, они обсуждали следующее путешествие Фробишера, а также будущее посольство Сидни во Франкфурт, где немецкие князья должны были попытаться устранить разногласия протестантов по вопросу о евхаристии. В тот же день Ди написал письмо своему другу голландскому географу Абрахаму Ортелию[408], прося подтвердить факт существования северных проходов. По возвращении в Англию в мае Сидни написал сочинение (возможно, с помощью Ди), подчеркнув, как объединённый флот Англии, Голландии и Зеландии может установить суверенитет Елизаветы в «узких морях».

Коррективы в печатном варианте «Меморандума» подкрепляют утверждение Ди, что писал он не в интеллектуальной изоляции, а «по серьёзной просьбе моих соотечественников». В сочинении показано, как Сити, зная о растущем влиянии Ди благодаря патронажу Лестера, использовал его труды, чтобы убедить королеву решать проблемы страны.

Стоявшая за «Меморандумом» политическая идея заставила Ди точнее описать былую империю Артура. Ещё в «Открытиях» он утверждал, будто в её состав входила Голландия. В «Границах Британской империи» частями последней названы также Зеландия, Брабант, Фландрия и Пикардия. Ди просил Елизавету вернуть короне Британскую империю в Европе и считал, что через несколько лет английская королева будет править мировой империей, которую получит с божьей помощью. Средствами её обретения мыслились внезапные апокалиптические изменения, указания от ангелов и философский камень. Правда, сама Елизавета надеялась примирить Нидерланды с Филиппом, восстановив их прежние свободы, демилитаризовав и освободив от вмешательства Франции. Гибкая в вопросах религии, королева недооценивала стремление Филиппа навязать провинциям католическую ортодоксию. «Однако чаще Елизавета колебалась между прекращением поддержки голландцам, вступлением в оборонительную международную протестантскую лигу, конфронтацией с Испанией путём военной поддержки голландцам или в крайнем случае принятием суверенитета над ними. Завися от международной религиозной политики, придворной борьбы между консерваторами и ревностными протестантами за влияние на неё и ежедневного течения событий, Елизавета постоянно заигрывала со всеми этими политическими курсами. Поэтому вопрос о том, окажутся ли имперские сочинения Ди влиятельными, зависел от конкретного момента. Ведь Ди оставался клиентом, подчиняясь интересам сильных мира сего. Эту реальность не могла преодолеть даже его вера в апокалиптическую истинность его имперских идей» (с. 126).

Несмотря на выход «Меморандума», придворные–католики советовали Елизавете не вмешиваться в политику на континенте, так как поддержка нидерландских мятежников могла объединить против Англии Францию и Испанию. В этих обстоятельствах королева запретила Ди распространять книгу. Тем не менее Лестер продолжал приводить Ди на аудиенции к Елизавете, иногда пользуясь отсутствием Бёрли. В течение следующих нескольких лет Ди стал тесно связан с агрессивной политикой Англии в Нидерландах и оппозицией плану брака Елизаветы с герцогом Анжуйским[409]. Так, в ноябре 1577 г. Ди продемонстрировал королеве масштабы империи Артура, включая Северо–Западный проход, и, возможно, заверил её относительно Последних дней, о которых, по его мнению, возвестила комета. Оккультные советы Ди имплицитно критиковали идею брака с французским принцем, подчёркивая апокалиптическое имперское предназначение Елизаветы. Кстати о браке: в феврале 1578 г. сам Ди женился на дворянке Джейн Фромаундс — фрейлине леди Кэтрин Хауэрд, ближайшей подруги Елизаветы.

К ноябрю 1577 г. Ди начал писать трактат «Границы Британской империи». Связь Ди с плаваниями Фробишера именно с той поры могла бы наводить на мысль, что это сочинение подводило теоретическую основу под «Артурову» империю Елизаветы в северо–западной Атлантике. Отчасти так оно и было, но надо принять во внимание, что Ди писал во время переговоров с французским посольством. По большей части его трактат утверждал суверенитет Елизаветы в Европе. Неслучайно Ди оставался в неведении целей плавания Хамфри Гилберта: считал, что тот держит путь в район современного Монреаля, тогда как истинной целью была Вест–Индия. Таким образом, «Границы» имели дело с главной проблемой, занимавшей Лестера и Уолсингэма летом 1578 г., — суверенитетом над Нидерландами, который, как те опасались, мог захватить герцог Анжуйский. Лестер использовал кошмарную перспективу французского контроля над Антверпеном как жизненно важной экономической коммуникацией Англии. Под его влиянием Елизавета спешно согласилась отправить графа на континент во главе армии. Придворные–католики перегруппировались, чтобы расстроить эти планы, и Лестер вновь обратился к Ди. Правда, французские послы успокоили постоянно колебавшуюся Елизавету прежде, чем Ди получил аудиенцию, и нидерландские амбиции Лестера рухнули.

Однако вскоре Тайному совету понадобились магические знания Ди. В августе 1578 г. в Лондоне нашли восковые изображения Елизаветы и двух членов совета, утыканные свиной щетиной, что посчитали ведовской попыткой извести их. Совет обратился к Ди с просьбой предотвратить беду. Следующие несколько месяцев принесли ему большое влияние, поскольку он в интересах Лестера искал свидетельства колдовства католиков против Елизаветы. Тайный совет использовал историю с фигурками для оправдания репрессий против подготовленного заранее списка католиков–диссидентов[410]. Лестер старался доказать существование папистского заговора и лично допрашивал в Тауэре двух арестованных католиков — отца и сына Блоуэров.

Между тем королева заболела, и Лестер с Уолсингэмом отправили Ди в Германию, во Франкфурт–на–Одере, просить совета у последователя Парацельса, врача и алхимика Леонарда Турнейссера[411]. Лестер пускал слухи, что недуг королевы вызван любовным зельем, с помощью которого сторонники герцога Анжуйского пытались склонить Елизавету к браку с ним. Против католиков и их «колдовства» Лестер поднял скандал по всей Англии, но получил он и общеевропейскую известность благодаря трактату французского юриста Жана Бодена[412] «Демономания колдунов». Тайному стали мерещиться заговоры повсюду. Правда, к октябрю 1578 г. растущий интерес Елизаветы к французскому браку и потеря ею интереса к «протестантскому делу» почти привели придворных–католиков к вхождению в Тайный совет. Лестер же потерял доверие, когда известный маг Томас Элкс сознался, что создал те восковые фигурки по заказу богатого молодого клиента с целью любовной магии.

Из–за изменившейся политической конъюнктуры Елизавета отдалила Лестера и Уолсингэма от двора, что продолжалось до 1580 г. Соответственно, Лестер потерял способность защищать Ди от непрекращавшихся нападок Мёрфина, который старался возродить его репутацию как католического «главного чародея». Между тем «недавний мир между французскими католиками и гугенотами, а также договор герцога Анжуйского с Нидерландами возродили страхи Елизаветы насчёт контроля Франции над этой страной. Лестер играл на этих страхах, давя на неё с целью отправить английские войска. Свидетельство Ди о правах королевы на европейскую империю служило краеугольным камнем этой кампании, так что Мёрфин мог быть подставным лицом для католических оппонентов Лестера» (с. 139).

О степени напряжённости при дворе можно судить по визиту Елизаветы к Ди через три дня после того, как он подал на Мёрфина в суд за клевету. Королева выразила доверие к Ди, возродив у Лестера надежды на продолжение активной политики на континенте. В октябре 1580 г. Ди преподнёс королеве два пергаментных свитка — черновик трактата «Границы Британской империи», в котором обосновывались генеалогические притязания Елизаветы на империю Артура в Европе. Правда, Бёрли, прекрасно знавший генеалогию, засомневался в ценности этой работы, особенно в обоснованности претензий Елизаветы на Кастилию и Леон. Отчасти причиной было то, что Ди составил работу без его ведома; отчасти же Бёрли опасался внешнеполитических осложнений такого курса.

Однако когда политические условия изменились, Бёрли нашёл «Границы» более убедительными. В 1585 г., после убийства Вильгельма Оранского, голландцы вновь предложили суверенитет над своей страной Елизавете. Секретариат Бёрли в подготовленной «Декларации причин оказания помощи Нидерландам» использовал идеи Ди, отметив, что королева благодаря законному происхождению имеет прочные права на часть этой страны. Правда, хотя Елизавета согласилась послать армию, предложение суверенитета она отклонила. Поэтому Бёрли перед публикацией своего сочинения слова о законном происхождении вычеркнул. Никогда прежде Ди не подходил так близко к влиянию на политику.

К концу 1580 г. ситуация вновь изменилась. Филипп II присоединил Португалию, в Шотландии власти лишился поддерживаемый англичанами регент Мортон, а английская дипломатия пыталась нащупать союз с протестантскими князьями Германии. Испанский наместник герцог Пармский двигался по Нидерландам. Всё это делало Елизавету зависимой от Франции. В такой ситуации она явно не могла стать «имперской правительницей» христианства, как воображал Ди. Королева и Лестер смирились с провозглашением герцога Анжуйского в 1582 г. правителем Нидерландов. Соответственно, Лестер перестал нуждаться в идее европейской Британской империи. До 1590‑х гг. в записях Ди больше нет сведений о беседах с королевой об алхимии, магии и его апокалиптическом имперском видении. Кроме того, Ди пришлось бороться с растущим скептицизмом относительно завоеваний короля Артура. Фробишеру не удалось открыть остатки Артуровой цивилизации, и это пошатнуло уверенность Ди в принадлежности к ней района Северо–Западного прохода. Неслучайно, что в трактате Ричарда Хаклюйта–младшего[413] «Различные плавания» 1582 г., где говорилось, что англичане должны по праву владеть заморскими землями, отсылки к Артуру нет вовсе. Лишь в трактате «Главные плавания» 1589 г. Хаклюйт включил в число завоёванных Артуром земель Фландрию. Последний удар идее Артуровой империи нанёс церковный и придворный деятель Джордж Эббот в 1605 г.

Несмотря на это, Ди продолжал давать советы путешественникам. Так, в 1580 г. он составил карту начала Северо–Западного прохода, а в 1582 г. вступил в компанию Гилберта. Некоторое отдаление от королевы не разрушило связей Ди при дворе. Так, крёстных родителей для своих детей он нашёл среди второстепенных придворных и близких слуг королевы. Ди продолжал обсуждать географические исследования с мореплавателями и путешественниками; обращались к нему и за толкованием снов. Продолжал он и советоваться с ангельскими духами. В 1581 г. Ди даже посчитал, что увидел такой дух в кристалле. Практикующему ангельскую магию требовался помощник–посредник, через которого ангелы якобы и говорили; назывался он scryei[414]. В ту пору scryer для Ди выступал некий Эдуард Келли[415]; он тщательно закрывал уши, отрезанные в наказание за подлог, а также был подвержен пьяным выходкам.

В 1583 г. дела Ди опять пошли под откос из–за реформы календаря. Введение нового календаря папой Григорием XIII[416] в 1582 г. имело целью укрепить власть папства в христианском мире, установив единую дату для Пасхи. Из политического символизма Григорий отменил лишь 10 дней, отсчитав солярное время только к моменту Никейского собора 325 г. Между тем многие учёные Европы, включая Ди, настаивали на отмене 11 дней. Католические страны перешли на григорианский календарь, но реформа привела к десятилетиям католическо–протестантской борьбы. Большинство протестантских стран сохранили юлианский календарь, символически отрицая папскую власть.

Однако Елизавета сначала всерьёз подумывала принять папский календарь. В декабре 1582 г. Тайный совет обратился к Ди за экспертизой. Математическая подготовка, полученная Ди в Лувене, позволяла ему точно измерять небесные тела с астрологическими и хорологическими целями. С 1550‑х гг. он совершил тысячи наблюдений за высотой Солнца, используя квадрант своего близкого друга мореплавателя Ричарда Ченслора, который утонул, возвращаясь в 1556 г. из Московии. Ди вынес решение об оправданности календарной реформы, но, сыграв на предрассудках Тайного совета, подал отмену Римом лишь 10 дней как свидетельство его растущего морального разложения. Ди настаивал, что истинно христианскую календарную реформу должна возглавить Елизавета. Он возвращался к любимой идее: королеве выпадала новая возможность стать последней императрицей–реформатором. Ди не только предложил снять из периода с мая по сентябрь 1583 г. 11 дней, но и ввести «постоянный календарь королевы Елизаветы», основанный на Лондонском меридиане; такой календарь должен был дать королеве контроль над самим временем и служить руководством для христианского мира на века. При этом Ди умолял Елизавету реформировать календарь непременно до ноября 1583 г. Вместе с Бёрли он разделял распространённое мнение о том, что наибольшее сближение Сатурна и Юпитера в созвездии Овна в марте 1583 г. знаменовало драматичные изменения. Считалось, что это сближение, которое прежде наблюдали всего шесть раз, знаменует космически значимое событие, такое как Великий потоп и Десять заповедей.

В 1582 г. ангелы заверили Ди, что он положит начало «новым мирам, новым людям, новым королям и новому знанию о новом правительстве» (с. 152). Такие пророчества объясняют желание Ди в сентябре 1583 г. отправиться в Польшу вслед за обедневшим польским дворянином Альбрехтом Ласким[417] (см. ниже). Стремление к календарной реформе сочеталось у Ди с попыткой возродить исследование Северо–Западного прохода. Несмотря на неудачу Фробишера, он убедил себя, что плавания в этом направлении поправят финансовое положение его лично. С этой целью Ди, Адриан Гилберт (брат Хамфри) и Джон Дэйвис[418] встретились с Уолсингэмом и обсудили навигационные карты. В поддержку нового проекта Ди написал «Географическое или гидрографическое описание Северного полушария».

Что касается календарной реформы, может показаться странным, что Бёрли и Уолсингэм поддержали идею папства. Однако неслучайно самый проницательный биограф Елизаветы назвал её «допротестанткой», почитавшей крест, который многие её подданные осуждали как папистского идола[419]. Тайный совет обсудил проект реформы, причём последний игнорировал папу и утверждал собственную связь королевы с Никейским собором через её якобы предка императора Константина, созвавшего этот собор. Однако Елизавета велела посоветоваться с астрономами и епископами, и Уолсингэм воспользовался этим, чтобы саботировать реформу. Епископы высказались против неё, так как не хотели поддерживать никакую инициативу «церкви Антихриста». Влияние Ди при дворе падало. К тому же королева отказалась санкционировать плавание Адриана Гилберта. В довершение всего к июлю 1583 г. она отказала Ди в просьбе о пенсии в 200 ф. ст. Отчасти причиной было использование Уолсингэмом сомнительного прошлого Ди (принадлежность к католической церкви), чтобы спровоцировать бывшего архиепископа Кентерберийского Эдмунда Гриндала на сопротивление реформе.

Уже несколько месяцев ангелы повелевали Ди покинуть Англию до Апокалипсиса. Однако у него не было денег, зато были большие долги. Когда в Англии объявился польский дворянин Лаский, Ди вообразил, что тот послан богом поправить его репутацию и финансовое положение. Лаский пользовался общеевропейской известностью воина–гуманиста, публиковал на латыни сочинения о военном деле и религиозной политике. Елизавета приветствовала поляка, так как Бёрли убедил её в его высоком статусе при дворе короля Стефана Батория[420]. По просьбе Лаского Ди задал ангелам вопрос: будет ли тот наследовать Стефану и будет ли править Молдавией? Ангелы обещали Ласкому королевство в течение года. В Англии он оказался после того, как поддержал претензии на польский трон габсбургского императора Максимилиана, а успешный кандидат Стефан конфисковал его имения. Католицизм Лаский сочетал с беспринципным политическим авантюризмом. Бёрли собирался использовать поляка в своих целях, но отношение к нему при дворе стало меняться, так как он претендовал на кровное родство с Елизаветой. Ди начал понимать, что, связавшись с Ласким, он погубил себя, и это увеличило его стремление сопровождать того в Восточную Европу. К этому же Ди призывал алхимик Келли.

В сентябре 1583 г. Ди встретил Лаского на Темзе, и они покинули Лондон глухой ночью, чтобы обмануть своих кредиторов. Поскольку тот был банкротом, именно Ди пришлось нанять два корабля, чтобы перевезти на континент свою семью, значительную часть библиотеки (800 печатных книг и почти 100 рукописей), Лаского и его слуг и лошадей (с. 170). Согласно легенде, толпа недоброжелателей, возмущённая колдовством Ди, тут же разгромила его библиотеку в Мортлэйке, поломав алхимическое оборудование и дорогие навигационные инструменты. На деле же книги растащили знакомые Ди, включая его кредиторов. Уплывая из Англии, Ди колебался и нервно спрашивал ангелов о реакции королевы и Тайного совета. Когда он прибыл в Гамбург, английские купцы в этом городе встретили его враждебно и хотели вернуть пресловутого чародея на родину под стражей.

В феврале 1584 г. Лаский в сопровождении Ди и Келли добрался до своего имения в Западной Польше. Там ангелы заверили Ди, что бог избрал их для этого «конца урожая», и велели ехать в Краков. Келли притягивал Ягеллонский университет, знаменитый по всей Европе своей алхимической учёностью в духе Парацсльса. Ди пытался вступить в университетское сообщество, подарив библиотеке рукопись Боэция[421], которая хранится там и поныне.

Ди стал считать, что посредство Келли даёт ему лучший контакт с божьими посланцами, чем даже тот, что был у ветхозаветных пророков. По утверждению Келли, ангелы объяснили превосходство своего языка над человеческим, настаивая, что буквы исходного божьего языка надлежит с помощью Каббалы восстановить на их законном месте, назначив каждому число.

Между тем политическая ситуация в Кракове сделалась для Лаского неблагоприятной. Вдохновлённый пророчествами ангелов, он вступил в заговор против Стефана Батория. Незнакомый с польской политикой, Келли не оценил угрозу вовремя: хотя руководителя заговора Самойло Зборовского[422] обезглавили, ангелы продолжали сулить Ласкому власть над Польшей. В то же время они велели всем троим бежать к императору Рудольфу II в Прагу. Будучи давним сторонником Габсбургов, Лаский мог ввести Ди и Келли в его окружение.

«Габсбургский двор в Праге блистал как европейский центр пророческих ожиданий. Габсбурги уже давно притягивали космополитов–интеллекгуалов, жаждавших универсальной реформы и религиозного примирения. Мыслители, которые отвергли жёсткие ортодоксии, беспокойно перемещались по религиозному спектру в поисках мистического разрешения духовных неопределённостей. Превращение Ди из католического священника в елизаветинского мирянина–конформиста, затем участника ангельских откровений и, наконец, человека, который послушно исповедует и получает католическое причастие, кажется почти обычным в сравнении с людьми, которых ему предстояло встретить в Богемии, такими как Франческо Пуччи и Христиан Франкен» (с. 179)[423]. Для многих из тех, кого притягивал двор Рудольфа, едва ли подходят ярлыки «католик» и «протестант», которые мы навешиваем задним числом. В относительной анонимности Праги их духовные паломничества могли окончиться весьма неортодоксальными убеждениями. Эмоциональная нестабильность Келли и мешанина идей в ангельских откровениях отражали религиозную атмосферу этого города. Достаточно сказать об отрицании Келли божественности Христа и его убеждённости в переселении душ. Ди и Келли ожидали, что Лаский поможет им убедить Рудольфа провести апокалиптическую реформацию. Ожидания имели некоторое основание: император покровительствовал таким мыслителям, так как всё больше опасался, что Контрреформация подорвёт его власть. Правда, опасался он и стремления протестантов к политической независимости. Духовная неопределённость побудила его заняться оккультной философией, особенно алхимией.

В августе 1584 г. Ди поселился в Праге у Тадеаша Гаека[424] – алхимика, который поддерживал отношения с умеренными мыслителями по всей Европе и был личным врачом Карла V, Максимилиана II, а теперь Рудольфа. Все его сыновья учились в Англии, а его другом был Филип Сидни. К тому же у Ди была книга Гаека о сверхновой звезде 1572 г.

Ангелы велели Ди предупредить Рудольфа, что ангел Господа упрекает его за грехи, но если в «это последнее время» он послушает Ди, то получит власть над миром. В письме Рудольфу от 17 августа Ди не решился поставить вопрос таким образом, а подчеркнул существование «божественного плана». В теореме XX своей «Монады» он указывал, что нумерологическое развёртывание и раскрытие алхимических тайн в четырёх элементах приведёт к возвышению Максимилиана «или какого–либо другого члена австрийского дома» (с. 181).

Через посредство испанского посла в Праге Гильена де Сан–Клементе (который, кстати, претендовал на происхождение от известного каталонского мистика Рамона Лулла[425], тоже искавшего философский камень) Ди получил у Рудольфа аудиенцию. Однако, как и Елизавета, император мало что понял в «Монаде». В беседах с ангелами Рудольф велел разобраться своему доверенному лицу Якобу Курцу. Однако заинтересовать императора не вышло, Ди оставил надежду сделаться «философом и математиком Цезаря», и они с Келли уехали в Венгрию. Впрочем, оттуда Ди вновь писал Сан–Клементе и Курцу, пытаясь доказать свою ценность для императора.

В январе 1585 г. у Келли начались алхимические видения с обещанием философского камня. Он занялся алхимией, и стало казаться — успешно. В то же время католическое духовенство начало требовать от двух англичан доказать свою ортодоксию. В ответ на это Ди крестил своего сына Михаила в соборе Св. Вита по католическому обряду. «К середине марта откровения ангелов стали исключительно беспорядочными. Ангелы либо не появлялись вовсе, либо делились такими непроницаемыми тайнами, что даже Ди и Келли сидели, озадаченно смотря друг на друга» (с. 185). Растущий интерес Ди к философскому камню отражал их крайне стеснённое материальное положение. Ди дважды писал Елизавете с просьбой о помощи, но ответа не получил. Одной из причин был слух об истинном отношении Ди к своим английским покровителям. Так, передавали, будто Ди осуждал Бёрли за скупость. Как многие интеллектуалы, Ди ошибочно полагал, что ум принесёт ему награду сам по себе. Он нс понимал, что при дворе намного больше веса имеют личные связи.

Ещё хуже для Ди было то, что с марта 1585 г. Келли благодаря своим познаниям в алхимии стал в их тандеме главным. В апреле партнёры вернулись в Краков к Ласкому, который замирился со Стефаном Баторием. На аудиенции у польского короля Ди получил от него предложение покровительства. Неслучайно рецепт философского камня он называл теперь «Mysteria Stephanica». Под влиянием споров с Келли и давлением католического духовенства Ди решил примириться с Римом во время новой григорианской Пасхи. Он исповедался францисканскому монаху Г. Россели, хотя неясно, что рассказал об ангелах.

Незадолго до этого Ди начал издавать своё сочинение о герметическом корпусе. Как почти все, он считал, что Гермес Трисмегист был современником Моисея, и одобрял вызывание духов. На новой аудиенции Стефан, убеждённый католик, выразил сомнение в том, что бог теперь тайно посещает людей. Ди отвечал отсылкой к католической доктрине, согласно которой святой дух пронизывает собой мироздание подобно Христу на мессе. Стефан согласился участвовать 27 мая в вызывании ангелов, и те потребовали от него смыть грехи — тогда Богемия (т. е. Рудольф) будет сокрушена, а Стефан возвысится. Это действо, похоже, не произвело на польского короля впечатления, и Ди вернулся в Прагу вместе с Франческо Пуччи, который был психологически так же нестабилен, как Келли. Будучи рукоположен священником во Флоренции, Пуччи в духовных поисках изъездил значительную часть Европы, а в 1574 г. получил степень магистра в Оксфорде. Под влиянием вызванных Келли ангелов он уверился в своём особом призвании, если примирится с церковью — но для этого должен выдать Ди и Келли иезуитам. Ди в ответ написал латинский памфлет, защищая себя и партнёра от обвинений в некромантии. В марте 1586 г. двух англичан даже вызывал к себе папский нунций в Праге Маласпина[426]. А вскоре ангелы подтвердили, что бог открывает свои тайны даже низшим из людей, сулили разрушение католической церкви и заявили, что внешне Ди и Келли должны проявлять покорность ей, но внутренне повиноваться духу.

Вскоре Ди нашёл нового покровителя, который с религиозной и интеллектуальной точек зрения был открыт ангельской магии. Это был могущественный бургграф Богемии Вилем Рожмберк[427]. Будучи католиком, он в то же время поддерживал умеренную и антипапскую религиозную политику. Десятилетиями он пользовался услугами алхимиков в Праге, в своих южнобогемских имениях и в Силезии. Новый покровитель был не лишним, так как папский нунций доносил в Рим, что Ди и Келли создают «новый предрассудок, если не сказать ересь». Венецианский посол, со своей стороны, доносил, что Ди «не исповедует христианскую жизнь» и утверждает, будто общается с ангелами, да ещё «у него есть последователи» (с. 192). Эти нападки сами по себе показывают, как влияли на двор и даже императора разговоры двух англичан об апокалиптической реформе, подкреплённые успехами в алхимии.

Считая свои позиции в Богемии упрочившимися, Ди съездил в Саксонию — в знаменитые стекольные заводы в Фалькенау, где производили алхимическое оборудование. Заехал он и в Лейпциг, где надеялся найти ответы из Англии на свои письма. Не найдя ответов, Ди написал Уолсингэму. Он осторожно обошёл тему своего примирения с Римом, намекал на существование католического союза против Англии и выставил себя жертвой папской тирании. В самом деле, в мае 1586 г., по возвращении Ди и Келли в Прагу, они узнали, что новый нунций Филиппо Сега осудил их перед Рудольфом за ересь, «некромантию и другие запрещённые искусства». Рожмберк вмешался слишком поздно, император уступил давлению папы и 29 мая объявил о высылке англичан. Сега настаивал, чтобы их отправили в Рим, но Рудольф не мог отменить своего указа и англичанам было просто предписано в шесть дней покинуть владения Габсбургов.

Более того, были разосланы предупреждения против «религиозных нововведений» Ди. Власти Эрфурта в Тюрингии отказались позволить Ди с Келли остановиться в этом городе. Тогда они прибыли в Кассель к ландграфу Вильгельму IV[428], который переписывался с коллегами Ди на темы натурфилософии и покровительствовал математикам. В это время ландграф и его группа учёных были погружены в наблюдения за Солнцем и звёздами, используя усовершенствованные инструменты астронома Тихо Браге[429]. В конечном счёте они занесли в каталог тысячу звёзд. К алхимии и философскому камню Вильгельм проявлял меньше интереса. К счастью для Ди, Рожмберк убедил Рудольфа позволить англичанам пожить в его собственных имениях в Южной Богемии. Следующие два года они в основном провели в Тршебоне, где возобновили вызывание ангелов. Последние теперь пытались заинтересовать политическими перспективами Рожмберка. Продолжали англичане заниматься и алхимией. В декабре 1586 г. купец английской Московской компании Эдуард Гарленд передал Ди предложение царя Фёдора[430] поступить к нему на службу. Ди отклонил его, но Келли продемонстрировал Гарленду и его брату Фрэнсису философский камень, который якобы превратил унцию с четвертью ртути в почти унцию золота. Ди и Келли надеялись, что Фрэнсис Гарленд сообщит об этом Бёрли и Уолсингэму.

По мере продвижения алхимической работы Рожмберк всё большую долю материального вознаграждения давал Келли, а Ди доставалась всё меньшая. Между тем ангелы сообщили Келли: чтобы избавиться от бездетности, он должен поменяться с Ди жёнами. В мае Ди, Келли, Джейн Ди и Джоан Келли подписали соответствующий договор. А вскоре ангелы повторили, что бог в скором времени посетит землю, причём Ди и Келли — «избранники этих последних дней». Обещалось, что через десять месяцев Московия и Татария объединятся и нападут на Польшу, Богемию, Германию и Италию, а через два года Рим будет уничтожен и на севере поднимется Антихрист.

Между тем Елизавета, Бёрли и Уолсингэм стали зазывать Келли обратно в Англию — изготовлять золото перед лицом надвигающейся испанской угрозы. Ди попадал во всё большую зависимость от алхимических способностей Келли, а тот все больше вытеснял его из фавора Рожмберка. Растущие опасения по поводу маргинализации своей роли Ди записывал в дневнике, причём всё более сложным шифром: сначала греческими буквами по–английски в обычном порядке, потом так же, но справа налево, после чего греческими буквами уже по–латыни. «В довершение всего к концу 1587 г. Ди обнаружил, что оказался в непростом положении, раздираемый двумя лояльностями. Келли всё больше искал покровительства Рожмберка и Рудольфа. Те игнорировали Ди, который хотел вернуться в Англию, но сознавал, что появиться там без алхимических навыков Келли будет бессмысленно. Он никогда не был в состоянии контролировать Келли, а тот больше в нём не нуждался. Поэтому, когда Келли в начале 1589 г. наконец дал ему отставку, исключив из общих алхимических занятий, Ди мог лишь оттягивать возвращение в Англию, надеясь, что Келли присоединится к нему» (с. 200). Уже в октябре 1587 г. Келли, поддержанный женой, заявил своим слугам, что Ди водится с дьяволом. В феврале 1588 г. у Джейн родился сын, но было непонятно, от Ди или от Келли; поэтому его назвали Теодор, «Дар божий».

В ноябре 1587 г. Фрэнсис Гарленд привёз Келли письма от Эдуарда Дайера и Ричарда Янга с повелением королевы вернуться в Англию. В июле двоих англичан посетил сам Дайер. То, что он съездил на континент в разгар подготовки к отражению Армады, показывает, насколько серьёзно Елизавета и Бёрли воспринимали алхимию Келли.

В феврале 1589 г. Келли с большинством слуг уехал из Тршебоня к Рожмберку, и Ди больше его никогда не видел. Ди ничего не оставалось, как вернуться в Англию. Если он хотел обзавестись новым покровителем, надо было защищать свою европейскую репутацию, а это требовало расходов. Поэтому семья Ди путешествовала в новой карете, а сзади ехали в двух повозках слуги и повозки с библиотекой и скарбом. 9/19 апреля 1589 г. семейство прибыло в Бремен. Использование Ди в дневнике и юлианского и григорианского календаря говорит о его расколотой лояльности. Он ещё надеялся, что Келли передумает и в Англию они вернутся вместе. Одновременно Ди пытался снискать расположение Уолсингэма, собирая сведения о положении в Нидерландах. Так, он доносил о «великом предателе» Кристофере Паркинсе — иезуите, которого Рим якобы послал убить Елизавету. Одно это донесение должно покончить со старым ложным слухом о том, что Ди выступал для Уолсингэма шпионом. На деле Паркинс к тому времени покинул орден иезуитов и по сути был дипломатическим представителем Елизаветы в Германии, Польше и Богемии. Не дождавшись Келли, Ди с семьёй в декабре 1589 г. (по юлианскому календарю) вернулся в Англию, прожив в Европе более шести лет.

Пока была жива Елизавета, Ди мог искать её покровительства. 9 декабря 1589 г. он получил аудиенцию и пожаловался на разграбление своей библиотеки в Мортлэйке. Тайный совет назначил комиссию с целью помочь отыскать книги и материалы. Также Ди упомянул, что не в состоянии отпраздновать Рождество, и Елизавета обещала выдать ему 100 ф. ст. Получил он, что характерно, лишь 50 (с. 205). Кроме того, королева велела Бёрли просить архиепископа Кентерберийского Джона Уитгифта[431] найти Ди какую–нибудь синекуру в церкви. Её щедрость говорила не столько о её оценке самого Ди, сколько о надежде убедить вернуться Келли. Через пять дней Ди с беременной Джейн вернулись в свой разорённый дом без мебели и с пустыми алхимическими лабораториями; в библиотеке не хватало более 500 книг (с. 206).

В то же время, к несчастью для Ди, в апреле 1590 г. умер Уолсингэм, а через три дня — граф Уорик. Лестер скончался ещё в 1588 г. Эти смерти переменили политическую конфигурацию елизаветинского двора, лишив Ди могущественных покровителей как раз в то время, когда война, экономический кризис и финансовые проблемы короны весьма обострили конкуренцию за сокращавшиеся в размерах вознаграждения. «Надежды на покровительство Ди теперь возлагал главным образом на пожилого и замученного работой Бёрли, который ничего не забыл, включая критику Ди в его адрес в Праге. Надеждам Ди на продвижение предстояло разбиться и об осторожное приспособление лорда–казначея к новому порядку в государстве и церкви. Пока Ди был за границей, двор преобразила глубокая культурная контрреволюция. Частично она была нацелена на то, чтобы запретить оккультную философию, которую представлял Ди» (с. 206).

Прошедшая по стране сознательная консервативная кампания меняла культуру позднеелизаветинской Англии. Коренилась эта кампания в церковной политике, последствия шторой для последнего периода жизни Ди ранее не изучались. Ещё в 1576 г. Бёрли поощрял подъём сэра Кристофера Хэттона как фаворита королевы в противовес Лестеру. Хэттон сохранил её доверие, так как разделял её стремление добиваться покорности населения елизаветинской церкви, основанной в 1559 г. По мере подъёма Хэттона надежды на дальнейшую реформу церкви увядали. Позиция назначенного под его влиянием Уитгифта позволила другим противникам реформ осудить стремление радикальных протестантов к «популярности» посредством духовного озарения. Так, в 1584 г. вышел трактат Реджиналда Скота «Открытие ведовства [и] мошенничество колдунов». Как и другие конформисты, Скот стремился маргинализовать пресвитерианство, связав претензии пресвитериан на духовное озарение с политически подозрительными формами магии. Скот утверждал, что бог открывает будущее «мудрым, богатым, учёным», а не беднякам. Чудеса и пророчества, по его мнению, закончились ещё с апостолами, а все откровения ангелов после Христа — надувательство. Скот обрёл большое влияние на консервативное духовенство, лидером которого выступал Уитгифт. Книги бывших учеников Ди — Джона и Ричарда Харви — демонстрируют растущее давление консерваторов с целью покончить с тем типом пророческой политики, каким занимался их учитель. Так, Джон Харви в 1588 г., хотя и защищал «естественную магию», осудил магию ангельскую. Ричард мешая консервативную астрономию с политикой, предсказывал, что, если пресвитериане получат власть, королевство погрузится в «анархию, с движущейся Землёй по Копернику» (с. 209). Как коперниканцы, по его мнению, подорвали естественный порядок небес, так пресвитериане угрожали «посадить дураков на коней, а королей — спешить» (с. 209).

Экономический кризис конца 1580‑х годов усилил сопротивление населения растущим требованиям короной средств на борьбу с Испанией. Это спровоцировало авторитарную реакцию, укрепив подозрения Уитгифта и Хэттона, что религиозный нонконформизм приведёт к восстанию. Капеллан Хэттона, а затем Уитгифта Ричард Бэнкрофт осудил содержавшееся в какой–то рукописи пророчество, будто Елизавета помазана богом стать королевой Иерусалима: эта идея была неудобно близка к вере Ди в возрождённый Израиль. Близкие ко двору авторы начали нападать на магию. Так, в сочинении Бена Джонсона «Алхимик» высмеивалась деятельность Ди и Келли. В 1589 г. вышел дешёвый памфлет «История проклятой жизни и заслуженной смерти доктора Джона Фаустуса», где осуждался астролог, математик и маг, пытавшийся усовершенствовать человеческое знание посредством ангельских откровений.

Неудивительно, что Уитгифт засомневался в необходимости синекуры для Ди. Он запросил информацию о деятельности последнего в Польше и Богемии, так что Бёрли пришлось дать на Ди характеристику, которая выставила его путешествия по Европе в благоприятном свете. В последующие годы, когда Ди пытался получить продвижение по церковной службе, архиепископ не давал этому хода, так как был намерен восстановить епископскую власть над церковными назначениями и был настроен против «злых епископов и деканов», назначенных благодаря покровительству Лестера.

Правда, козырной картой Ди оставалась его переписка с Келли. Тот продолжал дразнить Бёрли обещаниями вернуться. Также Ди пытался убедить епископа Лондонского Джона Эйлмера в своей ортодоксии, предупредив его о готовящейся вакханалии в Брентфорде. Кроме того, Ди использовал свои алхимические знания, чтобы заручиться поддержкой влиятельных придворных, таких как путешественник Ричард Кэвендиш и маршал двора сэр Джордж Кэри. В мае эти двое просили Елизавету и Уитгифта назначить Ди ректором Итонского колледжа; однако противники Ди пустили слух об «открытой вражде» Келли к Ди, и ректорство ушло в другие руки. Тем не менее королева вновь выразила расположение к Ди, так как алхимия зачаровывала её. Что касается Келли, то в октябре 1590 г. стало известно, что он присягнул Тайному совету императора Рудольфа и, стало быть, отказался от английского подданства. Получив окончательный отказ Келли поделиться философским камнем, Елизавета, возможно, вновь участвовала в алхимическом эксперименте Ди.

Несмотря на это, в 1591 г. Ди потерял надежду вернуть себе две церковные должности: Уитгифт и Хэттон были намерены изгнать магию из церкви и государства и примером в этом отношении сделали именно Ди; К тому же при дворе крепло мнение, что осуществляемые Келли превращения металлов — просто мошенничество.

В ноябре 1592 г. придворная карьера Ди рухнула. Ещё в январе некий изгнанник–католик в каком–то памфлете обвинил Ди в колдовстве. Эта клевета открывает забытую главу биографии Ди и проясняет его связи со «школой ночи» — группой придворных и интеллектуалов, имевших контакты с сэром Уолтером Рэли[432], которых католики заклеймили как «атеистов». «Всё началось, когда потребность Бёрли перенаправить учащающиеся нападки Уитгифта и Хэттона на пресвитериан в 1591 г. совпала с потребностью Ди возродить его придворную карьеру. Обвинение изгнанником–католиком Ди в том, что он колдовал в пользу елизаветинского Тайного совета, отражает примечательный разворот Бёрли в вопросах церковной политики всего за несколько месяцев. В конце 1591 г. он использовал оккультные способности Ди, чтобы продавить эту коренную перемену, что привело к заключению под стражу, пыткам и казням католических священников и мирян, оправдав страшное обвинение изменником Ди в “колдовстве”» (с. 217-218).

Таким образом, Бёрли привлёк Ди к решению насущной проблемы. Ему требовалось подготовить королевство к угрозе испанского вторжения, защитить пресвитериан от Уитгифта и Хэттона и помешать этим двоим проводить политику веротерпимости в отношении английских католиков. Бёрли издал прокламацию против католических священников и иезуитов. В течение следующих нескольких лет репрессии против католиков в Англии достигли небывалой интенсивности. Прокламация оправдывала эти репрессии, утверждая, что католические миссионеры играют на руку Филиппу II в его стремлении к господству в христианском мире. В прокламации содержался приказ создать «в каждом графстве, городе и порте» комиссии для выявления скрытых католических священников или их сторонников. Каждый глава домохозяйства (household) был обязан зарегистрировать происхождение, род занятий и частоту посещения церкви своих жильцов за прошедший год. Под угрозой обвинения в измене предписывалось доносить комиссиям на католических миссионеров. «По сути Бёрли создал тюдоровское полицейское государство. Он добавил бюрократические инструкции для эффективного допроса, мишенями которого были не только диссиденты–мужчины, но и впервые женщины. Католический образ жизни сделался преступлением. Комиссиям графств следовало арестовывать не только тех, кто отказывался посещать церковь, но и всех, “кого, вероятно, по своему поведению, образу жизни или по какой–то другой причине можно подозревать” в том, что они “католические священники, получившие образование за рубежом или в Англии, иезуиты или беглецы”» (с. 222).

Мотивы Бёрли в написании этой прокламации вызывали вопросы уже тогда. Католики считали, что его отсылки к связанным с Армадой заговорам служили просто оправданием обеспечить себе власть и после смерти Елизаветы. Когда летом 1592 г. приходские команды проводили повальные обыски в домах, особенно в Лондоне, католики назвали это «новой Сесиловой инквизицией». Страх Бёрли перед международным католическим заговором против Елизаветы всегда граничил с паранойей. В прокламации 1591 г. он повторил свои аргументы 1559 г., времени задолго до приезда в Англию первого выпускника заморской католической семинарии и за поколение до первой иезуитской миссии в Англию в 1580 г. Неслучайно английский иезуит–изгнанник Роберт Парсонс писал, что целью истерии в связи с испанским вторжением было стремление Бёрли играть на страхах Елизаветы к собственной выгоде.

Между тем угроза вторжения в прокламации подчёркивалась ещё и в связи с тем, что елизаветинский режим уже несколько лет вёл тайные переговоры с испанским наместником в Нидерландах герцогом Пармским. Королева предлагала женить его сына на католичке Арабелле Стюарт, у которой были права на наследование английского трона, и фактически терпимо относиться к английским католикам. Если бы герцог согласился, он мог и не поддержать идею Филиппа о вторжении в Англию. Обретя надежду на наследование трона католичкой, её английские единоверцы и папа имели бы меньше причин поддерживать Испанию. Прокламация Бёрли расстроила эти переговоры, разрушив всякие перспективы толерантности. Укрепила позиции Бёрли и смерть Хэттона в ноябре 1591 г.

Убедить Елизавету отказаться от мирного курса Бёрли помог Ди. В петиции королю Якову I 1604 г. он будет защищать себя от нападок «английского изменника», который в 1592 г. оклеветал его как мага Тайного совета. Ди имел в виду письмо некоего Уильяма Аллена, напечатанное в книге упомянутого Парсонса «Апология в защиту церковной субординации в Англии» (1601). В письме содержалось также сенсационное утверждение, что прокламация Бёрли многим обязана Ди, который благодаря своим вычислениям убедил Тайный совет, что ближайшим летом Англия подвергнется нападению. Бёрли знал веру королевы в философские и алхимические способности Ди, как и в его астрологические предсказания; он и сам их принимал. Бёрли ожидал, что эти предсказания встревожат Елизавету и заставят её изменить курс[433].

Работа Ди на Бёрли оставалась секретной, поэтому он нуждался в каком–то публичном признаке королевской милости. Вот почему в марте 1592 г. Елизавета пожаловала двоюродному брату Ди — Уильяму Обри пять приходов в Уэльсе, общий доход которых, вероятно, доходил до 150 ф. ст. (с. 227). Правда, Ди они так и не достались: два, как оказалось, были уже заняты, а получить остальные помешал Уитгифт. В конце концов Ди в 1601 г. удалось выхлопотать себе только один приход, Тенби, с доходом в 50 ф. ст. (с. 228).

Осаждаемый кредиторами, Ди продолжал оказывать оккультные услуги. Несмотря на Акт о ведовстве 1563 г., он за плату составлял гороскопы с целью выявить воров, найти клады и изгнать бесов из одержимых. И всё же Ди приходилось по–прежнему занимать деньги, сдавать комнаты внаём и брать учеников. В июле 1592 г. ему исполнилось 65 лет. Ди утверждал, что испытывает «невероятную нужду», и ещё надеялся на влияние графини Уорик на королеву.

Помогла Ди растущая тревога режима относительно новой испанской Армады. Тайный совет принялся разоружать католиков. Казалось, что пророчество Ди о вторжении всех убедило. Бёрли отмахивался от разведданных своего агента, отрицавшего, что Филипп был способен отправить Армаду тем летом. В октябре Тайный совет сделал то, чего Бёрли добивался с начала царствования Елизаветы, — провёл чистку всех мировых судей–католиков.

Ди продолжал нуждаться, и к осени 1592 г. общая сумма его долгов достигла 833 ф. ст. — во много раз больше годового дохода с приходов, которых он добивался (с. 230). Ещё в июле поставщики прекратили давать Ди в кредит и начали публично стыдить его. К октябрю несостоявшееся предсказание вторжения разрушило политическое влияние Ди. Соответственно, многочисленные враги Рэли при дворе стали обвинять Ди в атеизме: нападки на Ди препятствовали реабилитации опального вельможи. Уитгифт был готов принять эти обвинения всерьёз, и Ди пытался убедить архиепископа в своей ортодоксии: выразил желание, чтобы тот велел опровергнуть две богохульные книги против Христа и святого духа. Однако вышедший трактат Парсонса очернил репутацию Ди ещё больше. Парсонс писал, что, если Рэли войдёт в Тайный совет, пройденная им подготовка в школе некроманта приведёт к изданию прокламации этого «мага» от имени Елизаветы, в которой будет отрицаться божественность и бессмертие души. Получилось, что Бёрли просто использовал Ди против Уитгифта. Вызволив пресвитериан, расстроив переговоры с герцогом Пармским и прижав католиков, лорд–казначей теперь безжалостно отомстил Ди за клевету в Праге о его скупости как покровителя.

Это вынудило Ди написать трактат «Краткое повторение» и обратиться к Елизавете напрямую через голову Бёрли. В указанном сочинении он составил отчёт об оказанных королеве услугах. Несколько страниц Ди посвятил своей международной репутации, но умолчал о рукоположении католическим священником. Живое описание неоднократных обещаний Елизаветы поддержать его философские исследования проливают свет на её интерес к оккультной философии, который постоянно игнорировали её биографы. Изложив свой отчёт двум посланцам королевы, Ди получил от неё подтверждение прав на один из приходов. Также королева прислала Ди 66 ф. ст. (с. 236). Однако вскоре она внезапно охладела к Ди, что объясняется влиянием Уитгифта.

«Отдаление Ди отражало и другие конфликты внутри Тайного совета Елизаветы. Бёрли и Уитгифт сильно расходились по вопросу о том, кто представляет наибольшую угрозу елизаветинской церкви: радикальные протестанты или паписты. Созванному в феврале 1593 г. парламенту предстояло заняться этим вопросом. Там Уитгифт сместил внимание обратно на радикальных протестантов, которые верили в оккультные духовные силы. Уитгифт знал, что Бёрли использовал пророчество Ди об испанском вторжении, чтобы запугать Елизавету с целью заставить её издать его прокламацию. Теперь Уитгифт отомстил. Покинутый Бёрли, Ди пал жертвой постоянных напоминаний Уитгифта об опасностях, которые крылись в толерантном отношении к претензиям на духовное озарение» (с. 237).

В 1593 г. Бёрли в парламенте заявил о планируемом Филиппом II вторжении через Шотландию; слух происходил от его агентов, а не из астрологии Ди. Парламент ужесточил преследования инакомыслящих. Так, клиенты Уитгифта провели «Акт с целью удержать подданных королевы в покорности». Это был первый елизаветинский статут, карающий протестантов за возражения против епископальной церкви. В такой атмосфере репрессий возможностей у Ди делать дальнейшую карьеру при дворе не было. И всё же репутация выдающегося алхимика постепенно выправила его финансовое положение и позволила ему обрести друзей в высших слоях знати. Так, через Ричарда Кэвендиша он познакомился с младшей сестрой графини Уорик — графиней Камберленд. Правда, в декабре 1593 г. Бёрли посадил помощника Ди по алхимическим штудиям Томаса Уэбба в тюрьму, так как тот пытался с помощью алхимии чеканить монеты. Позднее выяснилось, что Уэбб работал на сына Бёрли сэра Роберта Сесила; он был прощён, но отправлен в изгнание в Нидерланды. Этот эпизод показывает, насколько тонкой была грань между философской и практической алхимией, с одной стороны, и алхимическими подделками — с другой.

Между тем Ди продолжал нуждаться в стабильном доходе, всё больше погружаясь в долги. Ему пришлось вновь заложить свой дом, получив 400 ф. ст. на оплату самых неотложных долгов (с. 241). Эти проблемы заставили Ди вновь демонстрировать свои духовные дарования королеве. Однако Уитгифт и Бэнкрофт выставили Ди как очередного пророка–энтузиаста, который угрожает естественной власти. В 1594 г. Ди, вновь через графиню Уорик, передал королеве «небесное предостережение», которое она с благодарностью приняла. Оно напоминало предостережения ангелов, которыми Ди делился с императором Рудольфом. Годы спустя Джон Чемберлен[434] утверждал что Елизавета умерла в Ричмонде именно потому, что Ди предостерёг её от Уайтхолла. В том же году заболел и умер сын Ди Майкл. Положение Ди настолько ухудшилось, что он просил у Елизаветы разрешения объявить Тайному совету о своей бедности или уехать из страны. Просьбу королева проигнорировала, но в декабре велела Уитгифту назначить Ди управителем собора Св. Павла. Однако архиепископу удалось не пустить Ди на эту должность, и он предложил ему место старосты университетской коллегиальной церкви в Манчестере. Она обслуживала большой приход, где находились несколько маноров, 30 городков и 7 часовен (с. 249). В мае 1595 г. патент Ди на занятие этой должности был скреплён Большой печатью. Чтобы отметить назначение, Ди заказал свой портрет. Сегодня он хранится в Эшмоловском музее в Оксфорде. Ди изображён в чёрной мантии учёного и чёрной ермолке. Его дорогой плоёный воротник обрамляет его на удивление гладкое и свежее лицо с белыми висящими усами и длинной остроконечной бородой.

Манчестер даже тогда вовсе не был отдалённой глубинкой Англии. Город был связан с Лондоном хорошими дорогами, численность его населения составляла около 2 тыс. человек, и он был региональным центром суконного производства Ланкашира. В годы пребывания в должности церковного старосты Манчестера Ди, поддерживая связи с учёными–коллегами, продолжал подолгу жить в Мортлэйке, где 7 марта 1598 г. наблюдал солнечное затмение.

Предлагая кандидатуру Ди в Манчестер, Уитгифт не только спроваживал его из собора Св. Павла, но и пытался столкнуть его с радикальными нонконформистами этого города, занимавшими там сильные позиции. Ди столкнулся также с финансовыми проблемами местного колледжа — прежде крупнейшего в Северной Англии — и повёл борьбу за исправление хаотического состояния его финансов. В годы его пребывания в должности арендаторы разных учреждений Манчестера боролись друг с другом в судах за земли и десятины колледжа.

В июле 1595 г. Ди исполнилось 68 лет. Через месяц Джейн родила Маргарет — их седьмого выжившего ребёнка. В Манчестере семья содержала девять слуг. Официальное жалованье Ди составляло 4 шиллинга в день (с. 247). Это было немного, и он почёл за лучшее оставить надежды на независимость города от местного крупного землевладельца — Уильяма Стэнли, графа Дарби. Ди даже составил гороскоп для его новорожденной дочери и убедил его сдать ему внаём жильё на территории колледжа. Тогда же Ди получил письмо от Келли, который, в свою очередь, звал его к себе в Прагу — служить императору Рудольфу. Однако уже в ноябре Ди достигла весть о смерти партнёра[435].

Столкнулся Ди и с социальной напряжённостью из–за роста населения. Манориальные лорды превращали общинные пастбища в пашню, чтобы воспользоваться ростом цен на зерно. Это серьёзно уменьшало доход колледжа, так как арендаторы пастбищ, обязанные платить десятину, отказывались это делать, как только огораживали землю для засева. Помимо прочего, неспособность Ди добиться справедливости показывает неспособность короны вершить правосудие в Ланкашире с помощью герцогских судов в Вестминстере.

Инициировав иски к арендаторам, Ди с семьёй с июля 1598 г. два года провёл в Лондоне. Любопытно, что из столицы и на месте религиозная ситуация в Ланкашире виделась совершенно по–разному. При взгляде из Лондона Ланкашир представал одним из тёмных уголков страны, где ещё процветал католицизм. На месте же Манчестер виделся оплотом против мятежных католиков. Если епископ Честерский хотел, чтобы читались проповеди, ему приходилось мириться с проповедниками–нонконформистами, которых в других местах преследовали бы за неприятие стихаря и Книги общих молитв. Неудивительно, что в церковной среде крепло мнение, что проповедь укрепляет внешнюю ортодоксальность. На деле же население графства придерживалось разных направлений. Местный судья Эдмунд Хопвуд консультировался с Ди об одержимости дьяволом и преследовании ведовства, но часть духовенства по иронии видела в Ди орудие Уитгифта в насаждении ортодоксии.

Применение Ди крестного знамения, вероятно, снискало ему популярность у многих мирян Ланкашира. В отличие от нонконформистов он считал знак креста весьма важным: многие заклинания требовали его неоднократных повторений. Для Ди крест воплощал Троицу, а его центр — философский камень, совершенную гармонию качеств, о чём он намекнул в теореме XX «Монады». Как и Елизавета, в моменты глубоких религиозных переживаний Ди осенял себя крестным знамением. Рецитация Ди латинских молитв, особенно псалмов в ходе беседы с ангелами, была знакома местным мирянам, но духовенство считало это признаком папизма. Ди потребовалось четыре года, чтобы убедить сотрудников колледжа согласиться использовать в церкви орган — с их точки зрения, ещё один пережиток папизма.

В Манчестере Ди продолжал вызывать ангелов, работая с двумя помощниками — Фрэнсисом Николсом и Бартоломью Хикмэном. В 1600 г. Николс убедил Ди сжечь все «откровения» Хикмэна, поскольку его предсказания не сбылись. Однако в конце 1590‑х годов в Ланкашире достигли пика преследования ведьм. Много хуже для Ди было то, что вышла серия книг с сенсационными рассказами об одержимости бесами и экзорцизме. Эти книги сделали его ещё более печально известным.

Никогда не были толком объяснены связи Ди с пресвитерианским священником Джоном Дарреллом по вопросу об одержимости бесами «ланкаширской семерки». «Действия Ди оттолкнули от него сотрудников Манчестерской университетской церкви, вновь принесли ему известность в стране, подставили его под дальнейшую критику со стороны Уитгифта и, наконец, разрушили его надежды вырваться из манчестерского “лабиринта”, получив должность где–то ещё. Даррелл в конце 1590‑х годов снискал широкую дурную славу за видимое “исцеление” одержимых бесами с помощью групповых молитв и постов. Его методы имели глубокие политические последствия. Для его сторонников они подтверждали божью поддержку его харизматического пастырства и пресвитерианский манифест церковной реформы. Для критиков–конформистов, особенно Уитгифта, Бэнкрофта и их протеже Сэмюэла Харснетта, Даррелл использовал мошенническую магию с целью снискать пресвитерианству “популярность”, чреватую политическими потрясениями» (с. 257).

В декабре 1596 г. некий Николас Старки консультировался с Ди об одержимости дьяволом семи человек в его домохозяйстве. Ответ Ди на просьбу Старки стал яблоком раздора между пресвитерианами и конформистами. По версии пресвитериан, Ди отказался вмешиваться и посоветовал обратиться к проповедникам, чтобы изгнать бесов с помощью молитв. По версии конформистов, Ди дал совет обратиться к Дарреллу. Подчёркивая связи Ди с последним, конформисты могли использовать дурную славу Ди как «мага», чтобы очернить пресвитериан. Как бы то ни было, в марте 1597 г. Даррелл прибыл в Ланкашир. Вскоре Ди одолжил судье Хопвуду несколько книг о борьбе с ведовством, включая знаменитый трактат «Молот ведьм»[436].

В последнем Уитгифт усмотрел убеждённость Ди в правоте Даррелла. Поэтому, когда летом 1598 г. Ди поехал в Лондон, его целью было не только выиграть поданные колледжем иски, но и спасти остатки репутации. В апреле Уитгифт заключил Даррелла в тюрьму, и готовился показательный процесс. Поэтому Ди, чтобы его не ассоциировали с Дарреллом, опубликовал в 1599 г. «Апологетическое письмо», написанное Уитгифту за четыре года до этого. Рьяные заверения Ди, что его магия выражает ортодоксальную христианскую веру, убедили не всех. Что касается Даррелла, его судили, объявили экзорцистом–обманщиком и лишили сана; правда, благодаря поддержке при дворе из тюрьмы его позднее выпустили.

За два года в Лондоне Ди не удалось восстановить репутацию среди сотрудников Манчестерского колледжа. После его возвращения в Ланкашир в 1600 г. те просили епископа Честерского провести расследование, и Ди пришлось отвечать перед комиссией.

Неудачный мятеж графа Эссекса[437] 1601 г. ещё более затруднил Ди задачу защищать магию от нападок конформистов. Уитгифт и Бэнкрофт использовали мятеж, чтобы привязать магию, Даррелла и пресвитериан к восстанию. Они утверждали, что пресвитериане использовали молитвы и посты в качестве заклинаний. «В той степени, в какой конформистам удалось привязать магические верования к подрывной деятельности, их культурная контрреволюция омрачила последние годы жизни Ди» (с. 263). Между тем духовенство Манчестера выражало всё большее недовольство тем, что Ди как представитель колледжа не читает проповедей. С этой целью они наняли некоего Уильяма Берна, а в 1603 г. добились, чтобы новый король Яков I[438] велел Ди назначить его сотрудником колледжа и пожаловал ему право занять должность старосты после смерти Ди. К этому времени финансовое положение Ди отнюдь не улучшилось, и в 1602 г. ему пришлось заручиться документом за Большой печатью, который запрещал кредиторам подавать на него в суд. Под бременем административных и финансовых забот, усугублённых религиозными и личными конфликтами, физическое и умственное здоровье Ди, похоже, пошатнулось. Он стал подвержен депрессии.

В 1602 г. экзорцизм вновь подвергся нападкам со стороны официальной церкви. Экзорцистские действия Ди лишь подтверждали его национальную репутацию чародея. Вспышка чумы в ходе воцарения Якова I привела к размышлениям о её астрологических причинах и о том, что на Землю упадёт какая–то планета. Говорили, что, если планета рухнет на сушу, чума будет продолжаться, а если в море, то прекратится. Некоторые лондонцы приписывали эту теорию известному астрологу Эдуарду Грешему[439]. Как и Ди, он основывал свою астрологию на астрономических измерениях, защищался от обвинений в атеизме, практиковал медицину и магию и едва избежал обвинений в ведовстве. По словам Грешема, автором планетарной теории большинство считало именно Ди. Тот в самом деле был убеждён, что после вспышки сверхновой звезды в ноябре 1572 г. важные события будут происходить каждые десять лет. Молва сочла это мнение предсказанием чумы. Что касается нового короля, то, будучи интеллектуалом, он был открыт идеям о духах. Яков покровительствовал занятиям натурфилософией, включая оккультную философию, так же как проявлял терпимость к разным религиозным и политическим убеждениям. Поэтому репутацию Ди как прорицателя можно связать с его незадокументированным утверждением о том, что в августе 1603 г. он был назначен королевским математиком.

Однако вскоре над Ди опять сгустились тучи: в 1604 г. парламент принял Акт о ведовстве, и Ди опасался, что по этому закону его вообще могут казнить. Прошлой зимой по Лондону ходили слухи о его «проклятом волшебстве». Ангельская магия Ди не была секретом. Акт о ведовстве 1563 г. объявил общение со злыми духами уголовным преступлением, только если наносился какой–то физический вред. Новый же билль обрекал человека на казнь за сам факт вызывания злых духов. Целью Бэнкрофта было обрушить репрессии на пресвитериан–экзорцистов, но Ди в панике счёл билль направленным лично против него и опубликовал петицию Якову. Он просил, чтобы его судили и оправдали перед королём, Тайным советом или парламентом от клеветы, согласно которой он был колдуном и вызывал дьяволов. Ди давал голову на отсечение, если кто–то докажет злые намерения с его стороны, и просил Якова решить его финансовые трудности и покарать его врагов. Однако не похоже, чтобы король удовлетворил хотя бы одну из этих просьб.

В июне 1604 г., на следующий день после принятия палатой общин билля о духах, Ди опубликовал стихотворную петицию палате. Он указал, что 50 лет на него клеветали как на «чародея», но теперь он требует принять закон против клеветы, причём со специальным пунктом «о случае Джона Ди». Эта петиция тоже была проигнорирована. Тогда Ди наивно обратился к общественному мнению. Он переиздал своё «Апологетические письмо» 1599 г., защищая «весьма христианскую линию» своих философских «упражнений». Эта маленькая книга тоже никого не убедила.

Удручённый, Ди вернулся в Манчестер. В марте 1605 г. там произошла вспышка чумы и умерла Джейн. Из семерых детей, которых они привезли в Манчестер, Теодор и Маргарет успели скончаться (1602 и 1603 гг.). Артур в 1602 г. женился и начал собственную карьеру алхимика и астролога[440]. Когда болезнь стала свирепствовать, состоятельные люди побежали из города, а система управления по сути рухнула. Поскольку Ди не мог проповедовать и не имел в Манчестере власти, после смерти жены у него не было причин там оставаться. К 1606 г. относятся сведения о его внезапном возвращении в Лондон, где он пытался заручиться новыми друзьями единственным известным ему способом — через преподавание. Ди собирался вновь пожаловаться Тайному совету на нищету и предложить услуги сэру Роберту Сесилу, теперь графу Солсбери. Он также ожидал помощи от Бэнкрофта — нового архиепископа Кентерберийского. Ангелы не давали практических ответов на вопросы Ди, а политической проницательности ему по–прежнему недоставало: Сесил поддерживал конформистов, а магов не жаловал. Бэнкрофт продолжал политику Уитгифта против оккультного объяснения мира.

Между тем сотрудники Манчестерского колледжа во главе с Бёрном наконец решили проблему проповеди, но за счёт Ди. Хартия колледжа позволяла ему отсутствовать в городе три месяца в год, и сотрудники отказались оплачивать его отсутствие сверх указанного срока. Формально Ди оставался старостой до самой смерти, хотя есть утверждения, что в 1605 г. он подал в отставку.

Ди упорно продолжал алхимические поиски богатств. Так, по заказу клиента из Ланкашира он настойчиво спрашивал ангелов о местонахождении украденной собственности. В июле 1607 г. ангелы обещали ему Книгу Дунстана[441] и философский камень. Между тем Солсбери настроил короля Якова против Ди, выставив его колдуном. Воспользовавшись этим, Хикмэн отомстил своему 80-летнему хозяину зато, что тот сжёг все его предсказания: в сентябре 1607 г. ангелы передали, что, поскольку бог ожесточил Англию против Ди и живёт он в бедности, пусть готовится отбыть за рубеж, где бог чудесным образом исцелит его. На родину он уже не вернётся, поэтому должен распродать свои книги и оставить алхимическое оборудование. Так начала утрачиваться крупнейшая частная библиотека Англии. В том же месяце Ди отправил Томасу Хэрриоту[442] свои наблюдения о комете, которую позднее назовут именем Галлея[443].

Летом 1608 г. Ди ушёл с заведования приходом в Тенби и избавился от своего дома. Он вновь надеялся на Германию, рассчитывая присоединиться к плану математика и алхимика Йоханнеса Хартманна[444] основать «алхимический колледж» в Марбургском университете под патронажем ландграфа Гессен–Кассельского Морица[445]. В отличие от Ди Хартманн добился успехов, так как ставил свои исследования в зависимость от желаний покровителя.

Однако покинуть Англию Ди уже не довелось. Последние месяцы жизни он прожил в Лондоне в доме своего друга купца Джона Понтойса, окружённый рукописями и книгами, которыми были забиты все полки большого кабинета. При нём оставались астрологические часы и некоторые ценные математические инструменты. В кедровом сундуке с потайным отделением по–прежнему хранились чётки и крест из оливкового дерева, записи ангельских откровений и его собственные сочинения. 25 марта 1609 г. в возрасте 85 лет Ди умер.

«Какой вывод можно сделать из необычной истории Джона Ди? Для общества раннего периода его жизни, народная религия которого ценила заговоры и заклинания, его магия, должно быть, казалась естественным продолжением жизни. Для его некоторых современников, которые пережили нападки протестантов на религиозные заклинания и реакцию католиков, с чего начался упадок магии, оккультная философия, должно быть, оставалась знакомой частью жизни и политики. Им жизнь Ди, должно быть, казалась если не обычной, то по меньшей мере совершенно объяснимой. Мужчины, а начиная с королевы, и многие женщины одного с Ди образования воспринимали астрологию, алхимию и ангельскую магию как общее наследие учёных людей. Их магическая практика, как и у Ди, имела много больше общего с необразованными людьми, чем иногда признают. Погружённые в такую учёность политики того времени без труда использовали оккультное знание с целью продвигать свои интересы и побеждать оппонентов. Это делали даже те, кто критиковали оккультную философию, так как вполне понимали, как она владеет воображением их введённых в заблуждение современников.

Лишь к концу жизни Ди, когда он не поладил с культурными консерваторами в ходе второй волны протестантских нападок на магию, его неприятности можно объяснить его ревностной верой в оккультную философию. Причины ранних неудач Ди были для тюдоровской Англии достаточно характерны. Как многим другим, ему оказалось трудно плыть в бурных водах среднетюдоровской политики. Неслучайно его отец, поддержав в ходе кризиса не ту сторону, пал жертвой фракционной борьбы. Джон в 1555 г. слишком быстро перешёл на другую сторону, поэтому не уловил перемены направления политической жизни.

И всё же частичным восстановлением своих позиций при воцарении Елизаветы Ди по сути был обязан оккультной философии. Его карьера и репутация при её дворе процветали, когда политические планеты выстраивались так, что его навыки оказывались полезными для влиятельных политиков. В конечном счёте Ди потерпел неудачу, когда изменились политические обстоятельства и сильные мира сего больше не нуждались в его оккультных талантах. Иногда на него не обращали внимания не из–за репутации “мага”, а потому, что его затмевали более яркие волшебники — особенно Джон Престолл и Эдуард Келли. Ди было трудно двигаться вперёд не потому, что магия маргинализовала и изолировала его, а потому, что у него было слишком много соперников в магической учёности и по службе, как в Европе, так и при дворе Елизаветы I.

В конечном счёте, когда Ди потерял политическое покровительство, утратил он и способность защищать чистоту своего пророческого призвания от врагов, клеймивших его как “чародея”. В конце его жизни такие нападки облегчили консервативное контрнаступление на магию как на машину подрывной деятельности, что вытеснило её на периферию раннесовременного политического мира. Эти нападки на магию окрашивают наше понимание Джона Ди и его эпохи по сей день» (с. 271-272).

Пэрри Глин — профессор истории Университета Нортумбрии в Ньюкасле, Великобритания

Parry G. The Arch–Conjuror of England: John Dee. New Haven; L.: Yale University Press, 2011. XII, 335 p.

Реферативное изложение K.A. Фурсова