Дебют магии

Глава 5 Златногорские рассказы

Тогда солнце пекло, радостно освещая еще не ставший окончательным Златногорском Златногорск. Лучи бегали по улицам, словно в поисках наживы, и фиолетовые черепичные крыши блестели, как аметисты. Но не было еще ярких карамельных башен, превращающих город в одну большую коробку конфет, не было огромных чудищ-кораблей около порта, скучающего на морском берегу.

Чайки лишь изредка пролетали над городом, а потом возвращались в сторону моря и тщательно пытались выловить несколько рыбешек. Пролетая же над улицами Златногорска, птицы не замечали огромного количества бегающих туда-сюда ярких пятен, просто из-за того, что эти пятна были малочисленны.

И не было неслышимой песни философов. А все потому, что самих философов попросту не было. И город был покоен и тих, хотя скрипичный ключ уже был поставлен в партитуры, и ноты потихоньку начинали свое существование.

Но солнце все же светило, и чайки летали. Под небесным светилом, как под огромной лампой на столе, было проще вглядываться в детали, которым на тот момент времени надо было придать огромное значение. Не хватало лишь огромной вселенской лупы, чтобы увидеть это…

И первой важную деталь заметила чайка, но попросту проигнорировала эту мелочь. Движущееся пятно — оно и движущееся пятно…

А по одной контрастной улице, цвет которой словно сделали чересчур насыщенным в фоторедакторе, лилась самая настоящая, слышимая музыка.

Два человека неспешно шли по улице, как по сцене. Один из них, худой, играл простенькую мелодию на трубе, а идущая рядом с ним женщина везла коляску, в которой располагался еще один мужчина. На его ногах лежал легкий плед, на плечи был накинут потертый и рваный пиджак, а глаза скрывали круглые черные очки, непрозрачно намекающие на слепоту. В руках у человека содержался перевернутый вверх дном цилиндр, в котором можно было обнаружить несколько бумажных купюр.

Процессия двигалась вперед, и по мере ее продвижения к ней присоединялись и другие люди, начиная пританцовывать на ходу. Некоторые вытаскивали из карманов купюры и бросали в шляпу, больше от сожаления к инвалиду, чем от красоты музыки.

— Подайте бедному слепому инвалиду! — просипел мужчина в кресле.

Очередная рука опустила денежку в шляпу, и инвалид кивнул головой.

— Милчеловек, спасибо, это мелодия звучит для вас! — вновь подал голос мужчина в кресле.

Процессия ярко двигалась по улице, оставляя все меньше и меньше пустого места в шляпе. Практически никто не проходил мимо.

Троица вышла на главную площадь Златногорска и продолжила сове движение. Здание, которому еще предстояло стать судом и аукционом, на фоне полупустой площади казалось одним крупногабаритным жителем города. Оно было, мало сказать, запущено: окна были заколочены отвратительного вида досками, роль двери выполняла прочная фанера, которая была практически намертво присоединена к стене. А внутри был полным хозяином и господином лишь ветер, который гулял по этому зданию и завывал от скуки. А ведь несколько лет назад оно было мэрией, пока сам мэр не решил отстроить себе дворец и переехать туда.

Где-то на полпути к центру цилиндр наполнился доверху, и все последующие «взносы» высыпались на колени инвалиду.

Три человека миновали главную площадь, завернули в какой-то переулок, после чего уперлись в темный тупик.

Стены здесь были выкрашены какой-то отвратительно грязной краской, часть которой уже облезла, обнажив бежевый кирпич. Выглядело это так, как будто девушка стеснялась раздеться, и остановилась примерно на половине процесса, оставив на себе совсем немного отвратительной краски. В одной из стен уютно расположилась небольшая брешь, а один из двух магических фонарей, что проживали здесь, был разбит. В общем, место ощущалось не самым приятным. По крайней мере, оно было не из тех, куда человек попадет добровольно, если не считать приезжих, которых днем с огнем не сыщешь.

Инвалид аккуратно собрал деньги, что лежали на его коленях, и запихнул в шляпу, как следует утрамбовав.

— Ну что ж, неплохой улов, Платз? — сказала женщина и улыбнулась.

— Более чем, Дона, — «инвалид» скинул плед, спокойной встал и спустил темные очки на нос. После этого он поставил шляпу на коляску. — Штульц, ты как там, дудеть не устал?

Худощавый мужчина повернулся к Платзу.

— Устал, но ради такого, — он подошел к цилиндру и, вытащив несколько купюр, потер их в руках, а потом понюхал так, словно это был какой-то ароматный суп, — могу поиграть еще…

— Да, мы, конечно, даем, — Дона Роза подошла к своим коллегам. — Хорошо ты все придумал, Платз.

— Во только интересно, как ты до этого додумался, — встрял Штульц. — Мы же и так не самые бедняки…

— Тебя что-то не устраивает? — «инвалид» ухмыльнулся. — Тем более, ты даже не интересовался, что я собираюсь делать со своей частью…

— О нет! Все прекрасно! И по случаю первого крупного улова, предлагаю этот улов как следует потратить! — худощавый мужчина, держа трубу под мышкой, быстро потер ладонью о ладонь. Вторая часть реплики Платза отлетела от его сознания, как от стенки горох.

— Прекрасно, хоть какая-то от тебя умная мысль! — рассмеялась женщина и хлопнула тогда еще не главного, и вовсе не судью по плечу. — Платз, ты как?

— Ну, если вы хотите… — улыбнулся «инвалид», после чего снял круглые черные очки и положил их в карман потертого пиджака, — то почему нет.

— Кстати, почему ты не мог выбрать костюм поприличней? У тебя же есть, да и у нас…

— Штууууульц!!! — не выдержала Дона Роза.

Платз рассмеялся.

— Это образ, дорогой друг, образ. Нужно выдерживать стиль, понимаешь?

— О! Наверное.

— Ну и отлично, а теперь, давайте сделаем все как надо…

«Инвалид» поднял шляпу и вытряхнул все содержимое на коляску. После этого все трое набили карманы примерно одинаковым количеством купюр. А дальше, еще молодой Платз затолкал инвалидную коляску в брешь в стене, оставив там плед и шляпу.

— А если ее вдруг кто-нибудь стащит? — поинтересовался Штульц, когда вся честная компания направилась прочь из переулка.

— Поверь, никто в здравом уме этого не сделает, — «инвалид» задумался. — Даже если кто-то это сделает, у нас теперь есть деньги на новую.

— И куда мы с вами пойдем? — бросила Дона Роза, когда они вышли из жуткого тупика.

— Ну, выбора у нас сама знаешь, немного. Но он очевиден.

— А я, наверное, как следует поем… А то игра на трубе так утомляет! — облизнулся худощавый мужчина.

Платз абсолютно отрешенно кивнул головой, после чего посмотрел в сторону солнца, прищурившись. Оно нашло свое отражение в его голубых глазах, которые и без того горели. «Инвалид» глядел на него, такое же огромное, как и его планы. И он чувствовал, что им суждено сбыться, ведь начало было положено несколько часов назад. Но впереди еще предстояла работа, о которой Штульц, как ему казалось, не имел ни малейшего представления. Голубое небо повторяло цвет глаз «инвалида», и на фоне этой поэтической картины Платза посетило, скажем, озарение, которое посещает поэтов или ученых, носящихся после этого в своих белых халатах и орущих «Эврика!».

Будущий «как бы мэр», можно сказать, сформулировал свою мотивацию. И звучала она так:

«Деньги должны работать. Тогда заработает и город».

И Платз словно чувствовал, что скоро должно произойти что-то, из-за чего город точно должен будет начать работать.

В своей маленькой и тесной каморке, как древнее насекомое в янтаре, сидел тогда еще молодой Фуст. Он сидел за письменным столом, согнувшись в три погибели и яро что-то записывая. Похож он был на сложенное пополам оригами. Рядом ютились пробирки с зародышами драконов, и жидкость внутри сосудов еще не выглядела такой старой, как, собственно, и сами твари. Зародыши были пригодны для опытов, чем алхимик, собственно, и пользовался.

Волосы, уже начинающие постепенно покидать голову, сползли Фусту на лоб. Тот отвлекся от писанины буквально на миг, чтобы поправить растительность не столь густую, а потом старательно вывел очередную руну на листке желтоватой бумаги.

Фуст отложил карандаш, взял лист в обе руки и поднял его на свет, который еле-еле пробивался через небольшое окошко, заполняя комнату медовым светом. Надписи на бумаге словно обрели нимб и засветились. Глаза алхимика быстро бегали из одного конца строки в другую. Потом Фуст свернул листок в трубочку, засунул в карман простеньких, мягких и домашних клетчатых штанов и посмотрел в окно.

Солнце резало глаза, и Фуст сильно щурился. Он смотрел на свет, который вырывался словно из конца тоннеля. И по ту сторону что-то должно было быть. Что-то грандиозное и великое. Алхимик чувствовал, что был почти на пороге открытия. Хотя нет, он не чувствовал, а прекрасно знал это. Ему оставалось лишь найти несколько недостающих компонентов…

Радовало алхимика еще и то, что открытие это должно было фантастически обогатить своего создателя. А важнее денег для Фуста был лишь он сам.

Философский камень давно родился в его голове, и скоро это Алхимическое Чудо должно было родится и в его руках.

Фуст запер все ящики стола, спрятал ключи по тайникам, после чего вышел из своей каморки, погасив свет щелчком пальцев и закрыв дверь. Алхимик дернул за ручку несколько раз и, убедившись в том, что дверь закрыта хорошо, отправился в путь.

Троица, которая двигалась не под звуки марша, а под звуки уплетающего булочки с жирным кремом Штульца, вошла в бутик. Фиолетовая черепица крыши-шляпы блестела на солнце, как греющаяся на камушке ящерка. Фасад здания был скучным, хотя попытка сделать его хоть более привлекательным была на лицо. Помимо витрин, в которых выставили тот товар, который не жалко, стены около двери были выкрашены в полоску, а над входом красовался большой макет катушки с нитками.

Рассматривая лицевую часть бутика, Платз улыбнулся — все же, приятно видеть хоть какие-то попытки.

Внутри же все обстояло немного лучше, чем снаружи. Выбор одежды, украшений и аксессуаров был велик, только висела она как-то странно. Не хватало какой-то интриги в ее расположении, какого-то наигранного пафоса и величия.

Будущий «как-бы мэр» прошел между вешалок, немного подталкивая их. Те забавно покачивались, создавая небольшие порывы ветерка. Блондин миновал всю одежду и прикинул, как стоило бы расставить это грамотно. В голове его тут же родился небольшой лабиринт из вещей, заходя в который люди бы все глубже и глубже погружались в этот тканевый лесок.

Плтаз вышел к галстукам разных цветов, но взгляд его без интереса скользнул по ним, как слизень по стеблю, в другой угол. Там были развешаны бабочки. Мужчина с любопытством наклонился к ним и, немного подумав, снял одну, после чего приложил ее к шее, смотрясь в маленькое овальное зеркало на стене.

Дона Роза же сменяла шляпу за шляпой, стоя около другого зеркала, но в человеческий рост. Она крутилась, словно позируя самой себе, и почему-то держалась одной рукой за головной убор, словно боясь, что тот упадет. Женщина покрутила головой и, не найдя в поле зрения Платза, обратилась к худощавому мужчине:

— Штууульц, ну как мне, идет?

— Та ш пером была луфше, — булочки во рту заставляли голос будущего главного судьи пениться.

— Не знаю, мне эта больше нравится, — Дона Роза сделала оборот вокруг своей оси. — Ладно, возьму две.

— А ты еще хотела платье? — рот Штульца наконец освободился, и его речь стала разборчивой.

— Ну, буду покупать понемногу…

— Ну и ладно, как хочешь. Не понимаю я такой системы. Пока деньги есть — трать…

Штульц подошел к кассе и ткнул пальцем в стеклянную витрину, за которой, словно на карантине, были расположены различные кольца и перстни.

— Мне пожалуйста это, это, это и еще воооон то!

Девушка, стоящая за прилавком, собрала все, что клиент просил.

— Что-то еще? — угрюмо спросила она.

Штульц снял глазами панораму магазина.

— И вооон ту шляпку! Как-нибудь нацеплю на нее красивых камушков…

Девушка удалилась. В это время к прилавку подошла и Дона Роза.

— Ну ты, конечно, и разгулялся. И еда, и драгоценности. Не хочешь поэкономить?

— На кой черт? Наберем еще! — в этот момент девушка вернулась, принеся цилиндр. Худощавый мужчина расплатился и тут же нацепил перстни на руку, после чего поднял ладонь вверх, разведя пальцы в стороны. — Красота, а?

— Тебе бы еще жирку отрастить, и отлично будет… — Роза расплатилась за головные уборы и, надев один из них, подошла к Штульцу.

— Я в процессе! — он деловито взял цилиндр под мышку.

Платз наконец-то вернулся из дебрей бутика.

— И что это тут у нас? Ты ничего не купил? — брови Доны Розы удивленно подскочили, подобно попрыгунчикам.

— Нет, — улыбнулся тот в ответ, — я как-нибудь потом. У меня в планах кое-что немного другое.

— Что, сфера услуг? — пожонглировал бровями Штульц.

— Фу, нет!

— Ну, дело твое. Тогда, пойдем?

— Да, — Платз кивком попрощался с девушкой за прилавком, после чего вся честная компания вышла на волю.

Троица неспешно направилась вперед по одной улице, а позже каждый в сторону своего дома (если быть честным — съемной комнаты). Они шли по длинной, как кишка, мощеной дороге. На каком-то моменте в Платза случайно врезался спешащий в параллельном направлении Фуст и, не извинившись, тараном понесся дальше. Будущий «как бы мэр» посмотрел в след уходящему алхимику и проводил его взглядом.

— Слишком много о себе этот Фуст возомнил, — по-поросячьи фыркнул Штульц. — Носится тут, на всех кричит и доказывает, что создаст Философский Камень. Проходимец и прохвост — вот кто он!

— Единственные проходимцы и прохвосты здесь мы с вами, — Платз театрально развел руками на ходу. — А он… работает, в отличие от города и денег. И кто знает, как алхимик перевернёт мир.

— Если у него получится, — поправил худощавый мужчина, продолжая шагать и глядя не себе под ноги, а на блестящие на солнце перстни.

Для Штульца это стало роковой ошибкой — какой-то кошак перебежал дорогу, и мужчина споткнулся о бедное животное, пролетев пару метров, выронив цилиндр и упав, нет, грохнувшись на дорогу. Случись такое в будущем — и на поверхности земли появилось бы огромная дыра, по своей глубине уступающая котлам ада.

Платз помог своему коллеге встать и продолжил.

— У него получится, Штульц, и я это чувствую. А когда у него получится… Все пойдет в гору. И когда я говорю все, я действительно имею в виду все. Более того, город прославится, мой дорогой, а тогда он просто обязан будет работать. И работать должны будут…

— Деньги! — закончила Дона Роза. Блондин ухмыльнулся, и по выражению его лица явно читалось недовольство резкой сменой спикера.

— Именно! Представьте, что будет не вся эта шушера, — будущий «как бы мэр» потер руками бумажные банкноты, — а настоящие, золотые монеты!

— А многое ли поменяется?

— Многое. По крайней мере, оно обязано поменяться.

И уже про себя Платз договорил эту фразу, почему-то не решив произнести ее до конца вслух:

— И я этому поспособствую.

Фуст, начавший ворчать еще с того самого момента, как врезался в Платза, лавировал между стенами, фонарными столбами и людьми. Вскоре алхимик дошел до лавки, которая носила название «У Бурта». Она выглядела так же, как будет выглядеть и потом, только вот людей вокруг кружило намного меньше.

Фуст поднялся на крыльцо, толкнул дверь и вошел внутрь. Некий запах, похожий на запах скипидара, ударил в нос, как бутылка по голове.

Внутри, во всех смыслах, кипела работа.

Алхимик миновал коридор и, приоткрыв дверь на «склад» Бурта, заглянул внутрь. Колбы и пробирки в огромных шкафах переливались бриллиантами, играя лучами света и цвета. Сам же хозяин лавки склонился над огромным котлом, в котором кипела некая жидкость, и потихоньку вливал струйку чего-то явно алхимического (чай так уж точно не заваривают) в чан.

Так же сейчас, да в принципе, и всегда, работал мозг Буртсона, который напоминал собой тот самый кипящий чан. Мысли постепенно вливались в него, после чего вызывали бурные реакции, и жидкость в мозговом чугунке начинала пузыриться, плескаться и светиться.

Муха приземлилась на крючковатый нос Бурта. Алхимик даже глазом не повел. Позже, ненароком повернувшись к лицу Буртсона, муха улетела сама, словно увидев перед собой мушиного дьявола.

— Ты очень занят? — Фуст не то, чтобы поинтересовался. Он просто констатировал факт с немного восходящей интонацией. Бурт отвлекся от своего занятия, замерев в согнутом состоянии, как древнегреческая статуя, у автора которой явно было извращенное представление о прекрасном.

Если бы будущий создатель Философского Камня родился в мире животных, то он, как казалось многим, был бы собакой. Не той, которая носит тапочки, но и не той, которая в эти тапочки гадит. Он был бы псом, который сначала гадит в тапки, и уже потом их приносит.

Плащ Фуста стал разеваться, как атласная лента на ветру, когда алхимик стремительно зашагал к Бурту, захватив при этом поток воздуха. Хозяин лавки же, спокойно смотря на этого несущегося вперед коршуна, поставил склянку, которой пользовался, на полку.

Воздух отомстил будущему создателю Философского Камня, уложив остатки волос старика самым нелепым образом.

— Дай угадаю, ты пришел за реагентами?

— Прямо в точку!

— И опять заплатишь за половину, а половину возьмешь просто так?

— Я обращаюсь к тебе не как алхимик к алхимику, — важно отшлепал губами Фуст, — а как друг к другу!

— Да, два алхимика — это определенно беда… — Бурт выпрямился. — А три — совсем катастрофа…

— Кстати, а куда Хая подевалась?

— Она, в отличие от некоторых, занята. И ее эксперименты продвигаются куда лучше, чем твои. Ну так, за чем конкретно пришел?

Фуст почувствовал, как внутренний градусник, отмеряющий уровень злости и раздраженности, вот-вот лопнет. Бесята внутри старика стали отплясывать кан-кан.

— ЕРУНДОЙ?! — вырвался демонический рев из глотки будущего создателя Философского Камня. — Это она страдает ерундой! А я — я совершаю открытие! Ты только представь…

Бурт громко рассмеялся.

— Ладно, ладно, шучу. Ты знаешь, как мы любим выводить тебя из себя.

— О да.

После небольшой паузы Фуст перечислил своему другу все необходимые ингредиенты, после чего, получив на руки несколько колб и небольшую деревянную коробочку, расплатился скудным количеством бумажек.

Алхимик посмотрел на приобретенный товар, перед глазами заиграли рисунки Философского Камня. Бабочки внутри него переселились в ребра, тараканы — в живот, а бесы — в голову.

Любой здравомыслящий старался шагать в ногу со временем, но Фуст же решил идти немного быстрее. Он хотел войти в историю самым стремительным шагом, каким только можно, и чем быстрее — тем лучше для него. В конце концов, больше славы он хотел лишь золота.

Главное в его деле было войти в историю, а не вляпаться в нее.

Отказавшись от любезно предложенной Буртом чашки чая, алхимик направился к двери. Остановившись у самого порога, он повернулся и спросил:

— Ты видел это шоу?

— Да, — сухо ответил Бурт, возвращающийся к работе.

— И что думаешь?

— Поживем — увидим. Хорошо бы нам собраться втроем. Три алхимика — это катастрофа, да… Но именно ее нам сейчас и не хватает, если ты понимаешь, о чем я.

— Догадываюсь.

С этими словами Фуст вышел на улицу, а второй лучший в мире алхимик остался наедине с работой.

А один молодой человек, испытывающий огромную страсть к сладкому и непропорциональным шляпам, вытаскивал мятые бумажки из кармана.

В лавке сладостей, которая носила самое банальное название «Сладости», все вокруг было заставлено леденцами, мармеладками и кусочками тортиков. Палитрой цветов товары не особо отличались — кондитеры, видимо, посчитали, что классической расцветки «желтый-зеленый-красный» будет достаточно. И на тот момент времени ее действительно было достаточно, ведь магазины с конфетами не торчали на каждом углу. Зачем выпендриваться, если за сладким и так придут к тебе?

Молодой человек вручил купюры в морщинистую руку продавца-старикашки, и тот смерил покупателя внимательным взглядом, которым можно было открыть консервную банку. Послюнявив палец, продавец умело пересчитал бумажки, будто перетасовывая колоду карт. И, вновь бросив взгляд на покупателя, послушно ждущего у прилавка, отошел к стеклянным банками с леденцами, попутно спрятав улов в карман. Старик взял маленькую пустую стеклянную емкость, после чего аккуратно открыл одну из больших банок с карамелью. Он отсыпал, явно с неохотой, леденцов, после чего вернулся и поставил на прилавок товар.

— А разве их недолжно быть больше? — молодой человек приблизился лбом к банке.

— Они подорожали, — сквозь зубы процедил продавец, — а теперь иди и не качай права, а?

Молодой человек и старик встретились глазами, и взгляды их столкнулись аки два метеора в черном космосе. Молодой Ля’Сахр взял банку и спешно покинул магазин «Сладости».

Выйдя на улицу, юноша прищурился. Солнце слегка слепило, но все же он открыл баночку, достал один леденец и закинул в рот. По лицу проползла волна блаженства, и сладость начала постепенно исчезать в дебрях рта. Ля’Сахр спрятал баночку во внутренний карман.

— Клубничного в них, конечно, мало… — пробормотал он, рассасывая карамель. А потом юноша направился в сторону своего дома. Хотя, в представлении самого Ля’Сахра, он направился в сторону своей мечты, которая где-то далеко-далеко махала платочком. Платочек этот был явно карамельным.

Ля’Сахр довольно быстро дошагал до дома, изрядно вспотев. Он включил магический свет щелчком пальцев и направился на кухню, которую, если судить по размерам, скорее стоило назвать погребком. На столе стояли пустые стеклянные баночки и грязные кастрюльки.

Молодой человек вытащил покупку из кармана и поставил на стол. Уровень леденцов в банке не снизился ни на дюйм. После этого он порылся в одном из кухонных ящиков, погремев посудой, и извлек чистую кастрюльку. Ля’Сахр подхватил коробок спичек, валяющийся на столе. Юноша извлек спичку и, увеличив пламя с помощью магии, развел на плите огонь. Тот заметался в своей клетке, постепенно нагревая металлическую решетку, которая, собственно, и представляла собой плиту.

Двигаясь с атлетической легкостью, Ля’Сахр взял банку с карамелью и высыпал все леденцы в кастрюльку. Те со звоном похоронились на дне. После этого посудина отправилась прямо на плиту, где стала подогреваться, казалось, пламенем дракона, сидящего где-то внизу. На самом же деле, все было намного проще.

Юноша полез в кухонные полки и, покопавшись там, как воришка в сокровищнице, извлек несколько скляночек с чем-то жидким и сыпучим. Пахли емкости приятно, и в них явно не было ничего алхимического.

— Так, немного для аромата… — красный порошок отправился прямиком в кастрюлю, присоединившись к агонии карамели, которая постепенно плавилась, заполняя все предоставленное ей пространство.

Ля’Сахр немного помешал смесь, а потом продолжил рыскать в полках, иногда отвлекаясь на уборку ненужной утвари в сторону.

Карамель плавилась, огонь пожирал древесину, а баночка с красным порошком продолжала стоять открытой. И если бы кто-нибудь понюхал ее содержимое, то понял бы, что никакого запаха нет. Не говоря уже о вкусе.

Утро постепенно сменяло день, а тот торопился отдать свой пост вечеру, как очень уставший работник, спешащий побыстрее закончить смену и успеть домой к любимому сериалу. Городские улицы пустовали — ну, практически. Люди были либо на работе, либо мило дремали дома, как следует перед этим поев. Златногорск продолжал светиться, но еще не как слиток золота с вкраплениями бриллиантов, а как стеклышко. В свечении этого не было ничего особенного и роскошного. И цвета города были намного более приглушенными — он выглядел как репродукция шедевра великого художника, выполненная самыми дешевыми и бледными красками.

Чайки кружились, а вместе с ними над городом витали мечты, которые и не догадывались, что когда-то, и даже относительно скоро, станут частью реальности.

Они облаком мошек летали и над головой Платза — так насекомые обычно летают над мясом, с их точки зрения, очень привлекательным и аппетитным. Блондин сидел в свой комнатушке, пересчитывая бумажки. Закончив, он аккуратно сложил их в стопку, как обычно складывают важные документы очень важные (опять же, с их точки зрения) люди, и посмотрел в окно. Свет достиг того состояния, когда уже можно было понять, что день вступил в свои пора и уже даже начал по чуть-чуть отступать. Платз вгляделся в улицу, которая пустовала, и выдохнул. Мужчина достал из кармана темные очочки и покрутил в руках. Те забавно блестели.

Блондин спрятал деньги во внутренний карман пиджака, после чего убрал и очки.

Голубоглазый мужчина подошел к зеркалу и замер перед ним, нарисовав у себя в голове красивую картинку, где все бледные цвета заменялись на яркие и блестящие.

А потом он неспеша вышел на свежий воздух, и так же неспеша пошел по улице.

Он никуда не торопился, но не хотел оттягивать дело до вечера, а потому и вышел из дома именно сейчас.

Карамельный сироп уже начинал попахивать горелым, и Ля’Сахр быстро потушил огонь, тут же разлив пока что поддающуюся обработке карамель по формочкам. Еще немного, и рубиново-красная сладость превратилась бы в обычный жженый сахар.

Будущий Карамельный Магнат открыл кухонное окно, впустив поток свежего воздуха, который тут же подхватил аромат карамели и выкрал его на улицу.

Масса в формочках стала постепенно застывать, а игла швейной машинки по имени Ля’Сахр нервно бегала из одной стороны кухни в другую.

И вот, сладость наконец-то затвердела. Аккуратно вытащив карамель из формочки, магнат попробовал ее на вкус.

— Как клубника, — пробубнил Ля’Сахр и облизнулся. Язык, привыкнув к приторно-сладкому, уловил нотку кислоты, а потом…

Потом перед глазами забегали искры, и пространство вокруг стало нечетким. Казалось, что кто-то вытряхнул пакет муки, предварительно добавив туда красно-фиолетовой краски. Ля’Сахр потер глаза руками, но ничего не изменилось. Более того, теперь будущий Магнат стал видеть что-то наподобие паутины.

Ля’Сахр опустил взгляд на руки и заметил, что те еле-еле искрятся. Он попытался дотянуться до одной из струнок паутины, после чего дернул ее.

По рукам пробежало тепло, которое кололо руку, как ежик колит тех, кто ненароком на него садится. Конечности стали искриться еще больше, а другие нити, из которых состояла эта сеть потоков магии, завибрировали. По крайней мере, глазам молодого человека предстала именно такая картина.

Ля’Сахр почему-то задумался о снеге, и из его рук моментально вырвался поток магии. Сверху, со стороны потолка, западали белые и холодные крупинки. Будущий Карамельной Магнат в недоумении поднял голову, а потом вновь взглянул на руки. Те перестали искриться, и комната приняла прежний вид и цвет.

Ля’Сахр, обессиленный, упал на бок, но вовремя успел опереться о стол. Он стоял, как бревно, прислоненное к стенке. Молодой человек протер потный лоб, а потом посмотрел на облако, висевшее над потолком. То продолжало сыпать снегом и постепенно таяло, пока окончательно не исчезло в магической вспышке.

— Как… интересно, — протянул Ля’Сахр, пытаясь подняться.

А свет, заливающий баночку с красными крупицами, которые молодой человек добавил в карамель для вкуса, раскрыл тайну этикетки. Она гласила — «Рубиновая Крошка».

Моника Лизза пересчитывала деньги за прилавком, уже собираясь закрыть магазин на обед, хотя время было еще не совсем обеденное. Но отсутствие клиентов способствовало длительным перерывам в работе, как хорошая прогулка способствует аппетиту.

Моника была хозяйкой самого популярно в Златногорске на тот момент магазина, который хоть как-то старался привлечь клиентов. Хоть эти попытки и ограничивались яркими плакатами на фасадах домов и хоть какой-то оригинальностью в названии лавки «Штучки-дрючки», они все-таки были, и это выделяло магазин и его хозяйку среди всего остального.

Госпожа Лизза закончила подсчет прибыли, печально вздохнула и спрятала все заработанное в карман. Она повернулась лицом в сторону двери и тут же замерла на месте, еще раз отругав себя за то, что никак не купит дверные колокольчики.

Платз стоял по другую сторону прилавка, облокотившись о него, и мило улыбался.

— Мы закрываемся на обед, — отрезала Моника, словно пытаясь выдернуть сорняк одним резким движением.

— Я догадался, — ответил сорняк, — но что-то вы рано…

— Мое дело, когда закрывать магазин на обед, ясно? — в ход пошли ядовитые опрыскиватели.

— Да, да, конечно! — вредитель стал отступать. — Жаль только, что прибыль все падает и падает, да?

Вредоносное растение, представшее в лице Платза, как подумала Лизза, мутировало.

— Если вы думаете меня ограбить или того хуже, то не обольщаетесь! Я…

— …даже и не думал о таком! — словно закончив фразу за хозяйку лавки молвил Платз. — Скорее, наоборот, денег я хочу дать вам.

С этими словами он вытащил из внутреннего кармана пиджака бумажки и, театрально помахав ими, положил на прилавок.

— Откуда такие деньги и с чего такая щедрость?

— Оттуда, что у меня на вас есть большие надежды, — блондин загадочно ухмыльнулся. — И очень надеюсь, что они оправдаются.

— И что же вы предлагаете мне с этими деньгами делать?

Ухмылка Платза стала еще больше, превратившись в корочку от арбуза.

— Сделать так, чтобы они начали работать.

Девушка промолчала, но лицо ее буквально кричало о том, что она ничегошеньки не поняла. В глазах можно было разглядеть застывшие вопросительные знаки.

— Ну, понимаете, — Платз, ожидавший такую реакцию, вздохнул, — вы можете сделать пару другую махинаций, разнообразить фасад магазина, реклама и все такое… И тогда, как думаете, что будет?

— Больше клиентов, больше… денег? — получив жирную такую подсказку, догадалась Лизза.

— О да! — радостно молвил будущий «как бы мэр».

Но радость эта была наигранной — в душе он понимал, что идею его не поняли и, наверное, никогда не поймут. Деньги должны были работать, повторял он, должны переходить от клиента к одному продавцу и к другому. И сперва надо было сделать город конкурентоспособным, чтобы всякий хотел продавать и, главное, покупать. Тогда-то купюры и заработают. Надо было сделать так, чтобы философы, которым еще предстояло появиться, пели громче и громче, чтобы каждая монетка добавляла свою неповторимую ноту в этот хор, напоминающий собой джазовый концерт. Нельзя варить картошку, предварительно не отмыв ее от земли и не почистив (опустим картошку в мундире). Так же было и со Златногорском — город должен был подготовиться к тому, чтобы деньги в нем начали работать.

Платзу было откровенно наплевать на уровень доходов госпожи Моники Лиззы и других. Он не хотел помочь лично им, он хотел помочь деньгам.

— Но с чего же мне начать? — глаза ее покрылись пленкой задумчивости.

— Ну, у меня есть несколько идей, — блондин подошел к ней ближе и жестом пригласил на прогулку вглубь магазина. — Помимо банального, есть один фокус с ценниками…

Фуст что-то химичил, хотя, лучше будет сказать, алхимичил.

Он скрючился в каморке, и позвоночник его прогнулся параболой. Алхимик очень аккуратно переливал жидкость из колбы в колбу, и субстанция либо шипела, либо пенилась, либо дымилась. И меняла цвет. Она всегда меняла цвет то на янтарный, то на близкий к золотому, то внезапно на прозрачный. Но Фуст стремился к перламутрово-золотому.

Это было лишь косметическим свойством, но ворчливый алхимик с последней прядью волос хотел сделать все с шиком-блеском в обоих смыслах. Он не мог себе позволить воплотить творение в жизнь даже с малейшим недочетом.

Жидкость наконец приняла, как ему показалось, достойный цвет. Фуст покрутил колбу на свету, и она поиграла солнечными зайчиками. Алхимик улыбнулся хищной улыбкой, после чего отставил сосуд в сторону. Он отпер ящик своего стола, достал рисунки с непонятыми письменами, разложил их, как делают инженеры, и принялся вглядываться в бумагу настолько внимательно, что взглядом его можно было бы пускать лазеры. Алхимик щелкнул пальцами, сделав свет лампы ярче.

Потом Фуст удалился за оставшимися ингредиентами, а когда вернулся, то погрузился в некое подобие транса, полностью отдав себя работе.

И видел это «доктора Франкенштейна», создававшего своего, в каком-то смысле монстра лишь глядевший из сосуда заспиртованный, но живой зародыш дракончика, еще не до конца прозревший.

Платз с довольным лицом покинул магазин Моники Лиззы и, насвистывая что-то под нос, шел по солнечным улицам Златногорска. Тогда в воздухе еще не летало ноток философской песни, не было обилия приятных запахов и не было слышно звона монет. Но всему этому предстояло поменяться, и будущий «как бы мэр» даже не представлял, насколько скоро перемены произойдут.

Не менялись лишь две вещи — жаркое солнце и чайки, наматывающие круги над городом, словно сражаясь за звание олимпийского чемпиона.

Платз неспешно шел, запихнув руки в карманы, и смотрел на небо. Белые птицы-пятна успокаивали его, и он шел, словно направляемый встроенным в голову навигатором.

Вскоре потоки солнечных лучей, превращающие картинку перед глазами в засвеченный кадр, за который уволят любого профессионального фотографа, стали слабеть, пока не исчезли (прелесть природы в том, что ее никто уволить не может). Впереди показалось здание, вывеска на котором гласила «Пузатый ворчун». Но это, как не сложно догадаться, был старый, совершенно другой «Ворчун». Не было в нем того шарма и того уюта, а был лишь… В общем, стоит представить обычную забегаловку. Не то, чтобы грязную, но и не уникальную.

Платз шагнул внутрь, толкнув дверь ногой, не вынимая руки из карманов неприметного пиджака.

Дона Роза и Штульц, уже ожидающие своего товарища за одним из столиков, немного выбивались из цветовой гамы других малочисленных клиентов заведения.

Будущий «как бы мэр», подталкиваемый в спину легким ветерком, дошел до стола и уселся с удовольствием на лице. Дона Роза подтолкнула в его сторону кружку с чаем.

— Спасибо, — ухмыльнулся Платз и сделал глоток.

— Ну и как твои дела? — Штульц жевал что-то, определенно содержащее кучу протеина.

— Прекрасно, — блондин опустил голову на бок и подпер ее рукой. Прядь волос легонько съехала набок, — посмотрим, что из этого получится.

— Ешли из этого што-то полушится! — поправил худощавый мужчина, не переставая жевать. Платз просверлил его взглядом. Только в данном случае сверлили скорее не дрелью, а многотонным буром.

— Сегодня вечером мы это и узнаем, Штульц.

— Так быстро? — подняла брови Дона Роза и сделала глоток. — Весьма… интересно.

— А как ты думала? — вновь улыбнулся блондин. — Либо сейчас, либо никогда. Тем более, то, что я предложил, сделать несложно и очень даже просто. Сегодня после нашего вечернего сеанса узнаем.

— А если ничего не выйдет?

— Или стащат нашу коляску?

— А если ничего не выйдет, — Плтаз улыбнулся еще раз. Он любил улыбаться, но довольно часто его улыбка могла выражать целый винегрет эмоций, — то наши с вами сеансы все равно продолжатся. И только не говорите, что вам не понравилось.

— Никаких вопросов! — всплеснул руками Штульц. Ладони его, испачканные жирной пищей, заблистали.

— А почему ты себе ничего сегодня не купил? Ты вообще собираешься тратить наш заработок на себя?

Ухмылка заиграла на лице будущего «как бы мэра» тонкой паутинкой.

— А вот если все пойдет хорошо, то тогда я потрачусь и на себя.

Плтаз достал темные очочки из кармана, аккуратно надел их, скрыв глаза, после чего подхватил чашку и резко поднял ее вверх.

— За успех! — предложил он тост. Штульц и Роза переглянулись, взяли свои кружки (в которых были напитки, стоящие в таблице элементов далеко от чая) и тоже подняли вверх. А потом троица чокнулась и выпила.

Утренняя суета уже давно стихла, но вскоре должна была смениться послеобеденным великим переселением. Рабочий день близился к концу, солнце лениво пошатывалось, словно было пьяно. Бежевые камни покрывались тенями, которые поглощали друг друга словно каннибалы, и вскоре должны были превратиться в одну большую ночную мглу. Но пока что это были лишь обрывки грядущего времени суток.

А силуэт Дворца Удовольствий, белый и, казалось, светящийся, надменно возвышался надо всем и всеми.

Фуст совсем потерял счет времени. Все уже было практически готово, жидкости бурлили в своих пробирках, что-то наподобие глины, но более мягкое, лежало на столе. Создание Философского Камня было чем-то похоже на гончарное дело, вот только сил, денег и магии на это приходилось тратить намного больше.

Алхимик отошел в сторону, аккуратно взял сосуд с зародышем дракона и поставил его на стол. Дракончик был маленьким, едва размером с ладонь.

С помощью специальных трубок старик слил жидкость из-под стекла, а потом открыл емкость и аккуратно извлек зародыша. Алхимик положил существо на подобие глины и быстро убрал колбу со стола, освободив рабочую поверхность.

А потом он закрыл глаза и сосредоточился на потоках магии, направляя их в нужное место. Они стекались в его коморку, подхватывали другие и тащили за собой, словно разматывая большой клубок. Магия копилась вокруг Фуста, готовая к использованию.

Она не переставала течь, потому что была повсюду. Она скапливалась в избытке, и вскоре…

Вскоре в комнатушке возникла магическая аномалия, призраком маячащая в воздухе. За ней появилась вторая, третья, четвертая. Фуст, не открывая глаз, дернул уголками рта. Конечно же он предусмотрел это, работа с таким количеством магии не могла пройти без них.

Алхимик раскинул руки в стороны и наморщил лоб. Аномалии стали исчезать одна за другой, и та избыточная магия, из которой они были сотканы, наполняла тело Фуста. А он же направлял ее в работу.

— Главное — вовремя остановиться, — промелькнуло некое эхо мысли в голове алхимика, — а иначе будет плохо…

Но жажда денег и самолюбие заставляло идти на риск. Фуст не мог совершить провал. Провал — позор не только для всех идиотов, окружающих его (с точки зрения старика все вокруг были идиотами), но и для него самого.

Работа продолжалась и была близка к своей кульминации.

А вот для Энри Твердолоба работа только-только закончилась. Наконец-то можно было покинуть склад магазинчика «Колбы» на Улице Горелых Фитилей. Работа Энри особой умственной нагрузки не требовала, но зато могла изрядно трепать нервы. Каждый раз, когда ему казалось, что неожиданный шум — это звук бьющейся колбы, нервная система теряла прочность. Вот на кассе, там было другое дело — не отвлекаешься на звуки, и не боишься, что тебя уволят. Просто стой себе, говори с клиентами и бери деньги.

В общем, каждый день, когда смена заканчивалась, для нервов Твердолоба наступал самый настоящий курорт, на котором можно было не так остро реагировать на незнакомые звуки.

Время было уже послеобеденное, но этого самого обеда у Эрни не было. Он заскочил в какую-то забегаловку, быстро и дешево перекусил, а потом вновь вышел на подогретые солнцем улицы.

Недавно выданная зарплата не давала покоя, и руки чесались потратить ее хоть на что-то. В голове Эрни даже не было мысли о том, что работать должен не только он, но и деньги, им получаемые. Для Твердолоба и многих других жителей Златногорска представление о круговороте купюр в природе выглядело примерно так «получил — потратил». Звено «вложил» отсутствовало из-за того, что его посчитали лишним.

Эрни Твердолоб пораскинул мозгами и решил, что лучше всего будет купить что-то из одежды. И, как человек, любящий себя и качество одежды, он решил пойти в, на тот момент, самый лучший магазинчик одежды в городе.

Другие тоже заканчивали работу, и постепенно улицы стали заполняться людьми, многие из которых тоже шли потратить свои деньги. Никто не хотел засиживаться допоздна, потому что ночь в то время еще была временем для сна. Идея открыть магазин, который работал бы двадцать четыре часа в сутки, не приходила людям и в самых страшных кошмарах.

Но тут заиграла музыка — бодрая и энергичная мелодия пронеслась по переулкам, и на улице показалась процессия из инвалидной коляски и двух человек. В коляске сидел больного вида слепой блондин в темных очках. На каком-то этапе времени коляска оказалась прямо напротив Твердолоба.

— Милчеловек, подайте бедному калеке-слепцу, — просипел инвалид и протянул вперед перевернутую шляпу.

Эрни поскреб когтями жадности по стенкам своей души, а потом поскреб уже и по карманам. Пара бумажек элегантно упала на дно шляпы.

— Спасибо, — улыбнулся блондин, и коляска, сопровождаемая утихающей музыкой, поехала дальше.

Твердолоб поспешил по своим делам и совсем скоро остановился.

Он дошел до места назначения, но что-то в нем было не так. Вывеска «Штучки-Дрючки» стала намного ярче и привлекательней. Она бросалась в глаза, как красная надпись на белом фоне — или, вернее сказать, красная надпись, сделанная кровью.

Витрины тоже изменились — в них появилось намного больше пестрой одежды. Они стали привлекательней. Весь магазин в целом стал привлекательней.

Твердолоб удивленно поднял брови, сжал губы и выдал эмоцию, показывающую одобрение нового дизайна магазина. А когда он вновь стал двигаться, то почувствовал, что зашагал быстрее. Что-то необъяснимое словно тянуло внутрь «Штучек-Дрючек».

Покупатель вошел в лавку, и первое, что ему бросилось в глаза — толпы клиентов. Ну, не то, чтобы прямо толпы, но людей здесь стало определенно больше. А виной всему, помимо прочего, стали скидки.

Цифры на ценниках были перечеркнуты и заменены на другие, количество нулей на которых снизилось в несколько раз. Но до того, как Эрни успел разглядеть ценники, он уткнулся взглядом в здоровенную надпись «СКИДКИ», висевшую на стене.

Лицо госпожи Лиззы светилось от счастья, потому что план действительно начал давать первые плоды.

— Добро пожаловать! — поздоровалась Моника. — У нас скидки, вы заметили?

— Да я… вижу… — голос Твердолоба звучал так, будто он попал в сказку.

— Может, вам чем-нибудь помочь, а?

— Нет, спасибо, я сам…

Твердолоб вошел в лес вещей и, после нескольких минут поиска, приметил понравившеюся ему рубашку и взглянул на ценник. Стоимость была, мало сказать, небольшой. По крайней мере, по сравнению с предыдущей. Размер двух цен можно было соотнести, примерно как размер горошины и футбольного мяча.

Покупатель потер глаза, чтобы убедится, что его не хватил солнечный удар. Иллюзия не рассеялась, и Твердолоб стал ощупывать одежду.

— Правда, сумасшедшие скидки? — обратился к нему другой мужчина, присмотревший себе костюм и немного переборщивший с мощностью голоса, из-за чего этот вопрос услышали все клиенты магазина в радиусе нескольких метров. Ответом было общее и громогласное «Ага!»

И только если бы Эрни Твердолоб пригляделся к ценнику, или побывал бы в магазине на несколько часов раньше, он бы увидел, что новая цена со скидкой ничем не отличалось от той, что была написана за несколько часов до прихода Платза к хозяйке заведения. А старая цена, в свою очередь, пряталась под яркой наклейкой.

Калека зайчиком спрыгнул со своей коляски и вытащил добычу из шляпы, после чего принялся пересчитывать купюры. Дона Роза и Штульц внимательно следили за сменяющими друг друга бумажками, словно боясь, что это колоду карт перетасуют не в их пользу. Но бояться было нечего.

— Даже лучше, чем с утра! — радостно заверещал будущий глава Аукциона. В моменты радости он всегда походил на малого ребенка, которому купили леденец.

— И не говори, — улыбнулся блондин, вручив долю друзьям и спрятав свою часть во внутренний карман пиджака. А потом Платз посмотрел на солнце, которого практически не было видно в темном переулке. Взгляд Доны Розы скользнул следом.

— Время уже послерабочее, — протянула она.

— Вот именно, — повернулся к ней блондин, попутно снимая темные очочки, — значит, самое время наведаться кое к кому… Вы со мной?

— Почему нет? — пожал худенькими, похожими на куриные крылышки плечами Штульц. — Глянем, что ты там учудил…

Троица выскользнула из переулка и начала свой крестовый поход в сторону «Штучек-Дрючек». Путь, к слову, был весьма короткий.

Морщины на лбу Фуста дергались в конвульсиях, глаза слезились, а руки не переставали искриться. Магические аномалии появлялись и появлялись, и алхимик поглощал их, направляя избыточную магию внутрь своего творения. Вокруг его коморки магические потоки, пока что незримые, вихрились водоворотами. Время грозилось замереть, а материя — просто-напросто перестать быть собой. Концентрация магии достигала определенного предела, которое тело уже тогда немолодого Фуста могло просто не выдержать. И первыми сдались волосы — последняя их прядь постепенно редела, словно кто-то взял серп и начал пожинать урожай на голове старика.

Золотое свечение ворвалось в реальность, и последние потоки волшебства ударились об родившееся Алхимическое Чудо.

Фуст потер слезящиеся глаза и увидел перед собой творение всей свой жизни. Философский Камень источал божественное сияние, которое превращало глаза алхимика в две золотые монеты.

Завороженный старик, словно дремля наяву, полез в карман и вытащил из него маленький камушек. А потом Фуст аккуратно поднес породу к своему творению и…

Избыточные потоки магии явили себя.

По улицам города, словно спешащий курьер, пронесся грохот, отразившись эхом от времени, матери и в принципе ткани реальности. Над одним из зданий в Переулке Душегубов что-то сверкнуло, притом настолько ярко, что можно было ослепнуть.

Все клиенты «Штучек-Дрючек» бросили свои дела и ринулись к окну, но успели уловить лишь бледнеющей остаток света.

Платз и компания, не дойдя несколько шагов до магазина, замерли и обернулись.

— Что. Это. Такое. БЫЛО? — каждое слово Штульц произнес с восходящей интонацией.

— Без понятия, — только и ответил Платз, — но надо посмотреть…

Он бодро зашагал в сторону беспокойства, а Штульц с Розой, немного затормозив, кинулись за ним. Толпа вылетела из дверей магазина Моники Лиззы вместе с самой хозяйкой и направилась в том же направлении.

Люди стекались к Переулку Душегубов, а будущий «как бы мэр» старался огибать всех. В этой толпе он был осьминогом в стеклянных трубках — гибким и практически бесформенным.

Фуст подносил другие породы к Философскому Камню, и те чудесным образом превращались в золото, самое настоящее. Это значило лишь одно — богатство, богатство, и еще раз богатство. Бассейны из золота, а может даже и статуи Фуста!

Алхимик не заметил, как стал кричать слово «золото!», вкладывая в это все оставшиеся силы.

Излишняя магия развеялась сама собой, правда где-то в углах еще мерцали аномалии. Фуст, не обращая внимания на них, схватил золотой Философский Камень и ринулся на улицу.

Люди практически оккупировали дверь, ведущую в дом, где жил Алхимик. Они вслушивались в крики, шептались друг с другом, пытаясь хоть на секунду понять, что же все-таки творится. Фонари перед входом не просто светились, а мерцали как бешеные, хотя никто их и не включал — это было последствием избыточной магии, которая решила потратить саму себя.

Толпа образовала кривой полукруг, Платз стоял практически в первом ряду. За ним ютились Дона Роза и Штульц и всячески пытались посмотреть за головы впереди стоящих, вставая на носочки. Блондин же был неподвижен.

И вот на улицу выбежал, вырвался, как голодный зверь из клетки, Фуст. Мантия его развевалась на легком ветерке, штаны тоже раздуло, а последние волосинки слетали и падали на землю, находя там свой покой.

В его руках что-то светилось, и люди, сначала смотревшие лишь на алхимика, начали вглядываться в золотое свечение. Близко подойти они боялись.

Будущий «как бы мэр» тоже вытянулся вперед, и в глаза ему ударил этот свет медового оттенка, словно горы золота и чешуи мерцали на солнце.

Ля’Сахр прильнул к окну и вглядывался вдаль. Там он видел слабое, еле-заметное сияние — как от монеты под светом лампы.

Юноша хотел выбежать из дома и поглядеть поближе, но какая-то внутренняя сила держала его и не давала слишком отвлечься от работы.

Голова все еще кружилось от странной карамели, но это не мешало здравым мыслям поступать в ту часть мозга, которая готова была воспринимать информацию. И эти самые мысли и догадки били разум молодого человека, как боксер бьет грушу.

Какая-то мысль ударила сильнее других и подсказала, что рано или поздно Ля’Сахр и так узнает о том, что случилось.

И о том, что случилось что-то невероятное.

Фуст сделал несколько глубоких вдохов и, казалось, пришел в себя. Краем глаза он заметил стоявшего в самом первом ряду Бурта, а рядом с ним курила папироску Тетя Хая.

Толпа шумела одной мухой, увеличенной в несколько сотен раз.

— Ну и что там стряслось, а?! — крикнул кто-то из толпы.

— Да! Если орешь про золото, так давай его сюда! — раздался немного хрипловатый голос мужчины по имени Эдрик. И был этот Эдрик вовсе не блестящим, а скорее наоборот, грязноватым. Ему еще предстояло хорошенько отполировать себя, но привычная для него грубость была тем, что нельзя отмыть или отполировать.

— А то что ты тут устроил?! Разнесешь еще все вокруг своими шмопытами!

Алхимик окончательно пришел в себя, и поэтому с каждым таким окриком его нервы начинали слабеть. Есть замечательное выражение — выпустить пар. Так вот, Фуст был самым настоящим вечным паровым двигателем, которому приходилось изрыгать из себя столбы испаренной воды постоянно. И сейчас это стало просто жизненно необходимо.

Хая и Буртсон заметили перемены в лице Фуста и, словно предугадав будущее, переглянулись и улыбнулись.

А потом создатель Философского Камня действительно решил выпустить пар.

— Что, слетелись сюда, как мухи на мед, и не верите МНЕ?! — последнее слово он гранатой кинул в толпу, дав той осознать, что сейчас снаряд взорвется. — МНЕ, создателю Алхимического Чуда, Философского Камня?!

— Какого еще камня? Совсем сдурел, дедуля?

— ДЕДУЛЯ?! Я — Фуст, я — создатель Философского Камня! — самолюбие, жившее в душе алхимика и до этого знаменательного момента, за несколько мгновений отъелось до невероятных размеров. — Смотрите, идиоты!

Он поднял Философский Камень вверх, и те люди, которые вот-вот собирались что-то сказать, замерли с открытыми ртами.

Алхимическое Чудо действительно было перед ними.

Платз, ошарашенный, даже не охнул.

Фуст же достал из кармана еще обычных камней, после чего, опустив Философский Камень немного вниз, поднес их к своему творению. Те практически мгновенно превратились в золото.

Никто не заметил, и никогда не заметил бы, как в воздухе раздалось два аккорда, после чего два голоса из огромного хора философов что-то запищали.

Зрачки жителей заблестели, и в них на секунду сверкнула искра наживы и возможностей.

А Плтаз…

Платз увидел это золото, появившееся у него на глазах, и мгновенно понял, что это будет значить для города и для него.

Будущий «как бы мэр» даже не почувствовал, как песня философов закружилась вокруг него.

И вот тогда все действительно началось.

Но тогда… тогда ярко светило солнце, лучи которого бешено отпрыгивали от всех отражающих поверхностей, словно те были покрыты шипами.

А сейчас…

Сейчас дождь прекращался.