Дебют магии

Глава 6 Виски и Бурббон

Капли дождя, в которых радугой отражались костюмы и платья людей, стали падать на землю все реже и реже. Последние струйки воды стекали по крышам. Природа проревелась — но это были скорее слезы счастья, чем горя. Солнце вновь стало пробиваться через облака, постепенно тающие, как чизкейк во рту. Солнце светило как тогда, да и, в принципе, как всегда.

Солнце светило всегда.

До открытия Дворца Удовольствий оставалась минута.

Платза выкинуло из воспоминаний, как только свет вновь ударил ему в глаза. Золотой костюм в фиолетовый горошек заблестел, а капли воды, которые остались на одежде «как бы мэра» как роса на утренней травке, заиграли всеми цветами радуги. Все вокруг отплясывало бодрый танец. Все, кроме людей.

Жители замерли в ожидании — выглядело это так, словно кто-то поставил хороший фильм на паузу. Люди не шевелились и, казалось, не дышали. Они стояли, каждый в своей уникальной позе, как античные скульптуры, правда не такие голые.

До открытия Дворца Удовольствий оставалось полминуты.

Тетя Хая вдруг прервала всеобщую неподвижность, наклонилась к уху Бурта и что-то шепнула. Тот посмотрел на Фуста, по лбу которого слизняками сползали капельки пота. А потом Буртсон улыбнулся, предвкушая грядущие события. Краем глаза он уловил блестящее пятно, сверкающее где-то на пороге жилища мэра.

До открытия Дворца Удовольствий оставалось несколько мгновений.

Платз тоже вглядывался в это пятнышко, и мысли его перепрыгивали друг через друга, как очень умелые циркачи. Правда, циркачи эти были довольно медленными, ведь когда блондин перестать думать о загадочной точке света…

Дворец удовольствий открылся.

Что-то заскрежетало. Звук был похож на тот, что можно было услышать на фабрике Карамельного Магната. Его издавали шестеренки, скрытые от глаз и движимые магией. Они крутились, цепляясь друг за друга, как репей за шерсть собаки, и приводили в движение механизм, который…

Который открывал ворота.

Две огромные дверцы ворот постепенно распахивались, и глаза людей в толпе расширялись по мере их открытия, словно то были райские врата. Хотя, для многих то, что находилось во Дворце Удовольствий и его окрестностях, действительно представлялось раем на земле. И сейчас фантазия, возникшая в воображении жителей Златногорска, должна было либо оправдаться, либо рухнуть, как карточный домик, на создание которого вы потратили так много времени и сил, а потом нехороший ветер дунул в незакрытое окно и устроил катастрофу карточного масштаба.

Забегая вперед, домик этот крепко останется стоять на земле. Более того, все его части склеят очень хорошим клеем.

Ворота издали последний стон и распахнулись полостью.

Но люди все еще не шевелились.

И первый шаг сделал, конечно же, Платз.

Внутри все горело, но он продвинулся вперед, символически оперевшись на трость с набалдашником в форме бриллианта. За «как бы мэром» вперед ринулась и песня Философов, вновь пронзив Платза целиком и полностью.

А потом блондин в золотом костюме и вовсе переступил порог. После этого он замер на месте, посмотрел на город, видный с этого холма, как изображение готового пазла на коробке. И Златногорск действительно был пазлом — пазлом, который он, Платз, собрал своими собственными руками.

«Как бы мэр» еще раз прокрутил в голове сценарий предстоящего действа, улыбнулся шире и повернулся к своей компании.

— Ну, чего стоите? Нас ждет всеми любимый мэр, — блондин смаковал этими словами. Он продолжил свой путь, а Дона Роза, Штульц, Эдрик и Ля’Сахр двинулись за ним.

После в ворота рванули и все остальные.

Было понятно, как в первые ряды шествия пробился Денвер, никто даже не задавался этим вопросом. Он всегда был в гуще событий и проныривал в щели, как таракан. Если бы эти насекомые умели говорить и писать, из них вышли бы отличные журналисты, и многие издания платили бы таким жукам-корреспондентам (в обоих смыслах) сумасшедшие деньги. Живучесть и возможность ползать под половицами дорогого стоят.

А вот как в первых рядах оказалась госпожа Фить’иль, никто не понял. Наверное, растолкала пару-тройку человек, и теперь шагала впереди, словно курица, которую соседские дети измазали цветными красками, решив превратить в петуха.

Хуже всего было то, что хозяйка дома, в котором жил Инфион, сама решила трансформироваться из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Но получилось у нее, как у маленькой девочки, которая накрасилась маминой косметикой. Старушка превратилась в еще более отвратительного утенка.

Хая, Бурт и Фуст призраками крались за госпожой Фить’иль, условно заняв третий ряд. Они, в отличие от всех, не восторгались. Точнее, они не переигрывали, когда восторгались. Троица просто шла, смотрела по сторонам, переглядывалась и перешептывалась.

Лолли и Ромио затерялись где-то в толпе и возбужденно оглядывались, а вот Инфион особого восторга действительно не испытывал. Он был рад, что вырвался отдохнуть, но чувствовал, что вся грядущая суета и красота его утомит. Волшебник изредка смотрел по сторонам, чаще — под ноги.

Хотя, было на что смотреть.

Вокруг росли зеленые насаждения, густые, как шевелюры многих рок-музыкантов. Растения разрослись за свою жизнь, но выглядели не лохматыми, а аккуратно уложенными. Цветы раскрывались драгоценными украшениями на насыщенно-зеленых и салатовых кустах, и весь этот двор-сад окружал позолоченный забор.

Сад, в отличие от города, мэр не запустил.

Ко входу в сам Дворец вела мощенная дорога, которая тоже как-то неестественно блестела на солнце. В толпе зеленых кустов, которые напоминали мазки кистью на огромном холсте, прорезались и шикарные фонтаны из золота. Золота, как подумал Платз, потраченного просто в пустую.

Процессия верно и стремительно двигалась вперед по этой жутко дорогой и жутко яркой картине, которую можно было бы продать на аукционе за сумасшедшие деньги. И чем ближе толпа приближалась к порогу, тем больше людей стали обращать внимание на светящееся пятно, которое с каждым шагом становилось все больше и принимало некую форму.

— Что это там за штука, — пискнул жутко запыхавшийся и готовый по-тюленьи повалиться на пузико Штульц.

— А пес его знает, — буркнул Эдрик в ответ, — нам-то какое дело?

— Я в шоке от самого себя, но я согласен с Эдриком, — Платз поправил очочки. — Сейчас это не имеет никакого значения.

Ромио, тем временем, ткнул Инфиона в бок.

— Как думаешь, что там?

— И включись в события наконец! — добавила Лолли.

— Я не вижу смысла включаться сейчас, — пробубнил волшебник. — На самом деле, я вообще не вижу смысла в том, что происходит на данный момент. А что касается этой светящейся точки — то ума не приложу, что эт…

Работник Бурта вдруг врезался во впереди идущего, резко остановился и чуть не свалился на землю. Спасла его лишь поддержка работницы Борделя и «не местного», которые подхватили его, как страховочная сетка неуклюжего циркача.

— Чего все вдруг остановились?

Инфион отряхнул синюю жилетку с желтыми звездочками и посмотрел на своих спутников. Те стояли, как громом пораженные, и смотрели вперед стеклянными глазами. Для полноты картины не хватало лишь отвисших до земли челюстей, но это, увы, вне возможностей человеческой анатомии.

Волшебник внимательно изучил взглядом девушку и молодого человека, а потом направил взор туда, куда смотрели они.

И застыл в той же позе.

Впереди, за головами людей, на пороге мраморного-золотого Дворца Удовольствий, стоял голем. Сам по себе глиняный гигант с парой-тройкой рубинов в теле никого бы не удивил, но дело было в том, что этот был…

Вовсе и не глиняный.

Он сверкал на солнце покруче доспехов Эдрика, а все потому, что отлит был из чистого золота. Металл даже не потемнел — видно было, что за существом ухаживали.

Голову его, помимо рубина в центре, украшали другие драгоценные камни всех цветов радуги, которые мерцали на солнце как огни сломанного светофора, приятно бросаясь в глаза своей роскошью и великолепием. Но никакой нагрузки они не несли — роль играл лишь рубин, который, в совокупности с теми, что располагались у голема в груди и на руках, помогал циркулировать магию по телу золотого гиганта.

Эдрик Блестящий, увидев что-то, что блестит лучше него самого, необычным образом свистнул.

— Вот это мэр разгулялся, конечно. А, Плтаз, что скажешь?

Внутри блондина уже начинал кипеть чайничек, в котором варилась вся ненависть к человеку, что жил за мраморным порогом. Какая пустая трата Золотых Философов! Просто ради того, чтобы голем был красивым! «Как бы мэр» уже представлял, что ждет его внутри этого великолепного строения, и старался охладить чайник гнева, который уже посвистывал.

— Замечательно, — сказал Платз, улыбнувшись во весь рот. Несмотря на всю злобу к мэру, ему было, от чего улыбаться. — Блестит лучше тебя, не находишь?

— Не напоминай!

— Я бы завел себе такого, — шепнул Фуст на ухо Хае. Ну, попытался шепнуть — его голос разнесся по толпе коршуном, летящим над пустыней. — И вообще, он должен быть моим! Ведь я создал этот…

— Мы знаем, — отреагировали Бурт и создательница эликсиров жизни.

— Поговори об этом с мэром, а? — работодатель Инфиона заговорчески подмигнул старику-алхимику.

— Опять вы за свое….

Шарниры голема внезапно загремели как-то слишком неестественно, и все вновь замерли. Рука двинулась, заблестев так, словно золото расплавили.

А потом голем, все это время стоящий лицом к толпе, развернулся и резким жестом дернул двери на крыльце. Еще немного, и те бы слетели с петель — но сила этим существом была рассчитана идеально.

После этого голем вновь загремел, сделал несколько грузных шагов блестящими ногами и встал около двери, как консьерж.

И вновь грохот шарниров.

После этого существо замерло в позе, приглашающей заглянуть внутрь, и самоцветы в золотой голове замерцали пуще прежнего, словно кошачьи глаза в темноте.

Сначала толпа продолжала стоять в недоумении. Слухи постепенно начинали становиться явью, и золотой голем был первым тому доказательством. В этой тишине, которая не прерывалась громкими мыслями (ведь их никто не озвучивал), по бумаге скрипел карандаш Денвера. Первая сенсация — и это только за пару минут пребывания в Дворце Удовольствий! Да что там, еще не зайдя в сам Дворец!

Платз наконец-то оторвал взгляд от блестящего консьержа и вгляделся в темноту, что властвовала за дверями. Лишь где-то вдалеке, видимо в конце коридора, виднелись огоньки, напоминающие горящие магические лампы.

«Как бы мэр» повернул голову сначала вправо, потом влево, оглядев всех своих спутников. Те уже смотрели на порог, а не на голема, и явно пропускали коллегу вперед.

— Ну, что стоишь? — Ля’Сахр нахмурил брови. — Ты всех задерживаешь.

Платз улыбнулся, и, не сказав не слова, начал подниматься на крыльцо. Это было подобно восхождению на Олимп, куда-то туда, в место, где таится божественное начало. Проблема состояла лишь в том, что Олимп этот был занят богами ничегонеделания, которым ничего не стоило столкнуть незваных гостей обратно, вниз, пить чай в Подземном Царстве. Правда вот эти ленивые божества сами решили позвать гостей, совершенно позабыв о такой вещи, как список приглашенных. В общем, заходи — кто хочешь, бери — что хочешь. И да, еще одна важная вещь — жители Олимпа слишком давно не опускали свои глаза вниз и забыли, что Подземное Царство и бренная земля под их ногами за годы лени превратились в сказку. Но лишь благодаря чьим-то усилиям.

Вскоре блондин оказался на крыльце и внимательно посмотрел на голема, даже легонько ткнул в него тростью. Тот не шевельнулся. Платз развернулся и посмотрел на людей, толпившихся внизу.

— Ну что ж, — сказал он сам себе, но тишина, все еще царившая вокруг, заставила эту фразу стать громче, — добро пожаловать в гости к мэру!

И «как бы мэр» перешагнул через порог.

Внизу начались шевеления. Процессия, с высоты полета чаек похожая на огромную гусеницу, двинулась вперед.

Денвер лавировал между людьми, и когда нужно — пробивался вперед, а иногда специально немного отступал. А госпожа Фить’иль, работая локтями, как боксерскими перчатками, растолкала еще несколько людей и оказалась совсем рядом с Эдриком. Его она не оттолкнула лишь потому, что столкновение кости пожилой женщины и доспехов Жандарма несет за собой не самые приятные последствия.

Когда на крыльцо поднялся Ромио, то он посмотрел на золотого голема с таким восхищением в глазах, что оно в любую секунду могло превратиться в маньяка с ножом в руках и выпрыгнуть из своего укрытия.

— Смотри, не на кинься на него, — сострила Лолли, встав прямо перед лицом «не местного». — Тут есть люди, на которых можно смотреть с таким же восхищением.

— Какой тонкий намек, — вздохнул Инфион, — я даже могу назвать имя этого человека с первой попытки.

— Какой ты догадливый.

— А можно не стоять в дверях?! — раздалось где-то сзади. За ним последовали одобрительные возгласы.

— Да-да-да, конечно, я все понял, — Ромио наконец-то вернулся в реальный мир, и ответил сразу на две реплики. — Пойдем.

Он взял Лолли под руку, и они нырнули в дверной мрак. Инфион, шагая так, словно его только что подняли с кровати, последовал за ними и пробубнил:

— Эх, суета сует, а жизнь идет своим чередом. И только сегодня, видимо, выбьется из него.

Жизнь действительно была готова выбиться из своего привычного течения, хотя не столько была готова это сделать, сколько уже сделала.

Ну а когда волшебник вошел в Дворец Удовольствий, с рельс сошла не только жизнь, но и поток мыслей работника Бурта.

А все лишь потому, что…

Вокруг было золото.

Сначала, конечно, была лишь темнота прихожей, лампы в которой были не зажжены, видимо, намерено. А потом появился тот самый свет в конце тоннеля, и сразу стало понятно, что свет этот был какой-то странный.

Вокруг было золото. И это не просто фигура речи.

Свет отражался от блестящих стен, мотался из одной стороны залы в другую, бился о поверхность, как бьются бешеные рыбки о стекло аквариума. Желтое свечение, излучаемое магическим светом, преломлялось, отражалось и становилось ярче, и все из-за драгоценных стен.

Вокруг было золото…

Стены, подобно кривому зеркалу, отражали и людей, окрашивая их в блестящий цвет, словно царь Мидас коснулся гостей своей рукой.

Госпожа Фить’иль засмотрелась на свое отражение, пытаясь понять, на самом ли деле она выглядит не так сногсшибательно, или во всем виновата стенка. После долгих рассуждений старуха пришла к выводу, что это все отражающая поверхность, хотя на самом деле дела обстояли не так. У хозяйки дома Инфиона даже появилось желание узнать, настоящее ли золото, так сказать, попробовать его на зубок. Но здравая мысль вовремя посетила ее обычно полупустую голову, сказав, что в дуэли стариковской челюсти и металлической стены победит вторая.

Золотыми были и магические лампы, и большие люстры, висевшие сверху и чем-то напоминающие шляпки грибов. Ближе к задней стене залы располагалась винтажная лестница, что удивительно, не золотая, а лишь позолоченная. Она закручивалась, как молекула ДНК, и вела куда-то вверх.

Вокруг было золото…

А еще, вокруг было пусто…

Ни единой живой души, не считая всей толпы гостей, не находилось в этой зале.

Двери хлопнули, после чего послышались грузные шаги голема, удаляющегося со своего поста.

Фуст смотрел по сторонам и крутился, как юла. Юла эта была очень зла и разгневана.

— И ОН живет в золоте?! — жизнь в золоте — намного лучше, чем в шоколаде. Не так липко, и можно поменять драгоценный метал на что-то более полезное. — Пользуясь МОИМ Философским Камнем?! МОИМ?!

— Ну, дорогой, он лично им не пользуется, — поправила Хая, недавно потушившая папиросу. — Не забывай, что твой камушек сейчас находится где-то в руках правительства и охраняется так, что только полоумный решит посягнуть на него. Доволен?

— Нет, не доволен! Философский Камень должен лежать в моем ящике, так, чтобы я мог достать его, полюбоваться и использовать!

— Знаешь, мне кажется, ты второй, у кого это место вызывает такие эмоции, — Бурт усмехнулся.

— ВТОРОЙ?! А кто первый?!

Работодатель Инфиона, ничего не говоря, показал в сторону Платза.

Тот стоял, как громом пораженный, и бегал глазками по зале.

— Тебя лучше не спрашивать, как ты себя чувствуешь? — вполголоса произнесла Дона Роза, наклонившись к блондину.

— Я-то себя чувствую отлично, — «как бы мэр» сделал паузу, — но это место… Это же кладбище денег… Мавзолей, в котором кажется так пусто, словно не хватает какой-то неслышимой мелодии. И после этого ты хочешь сказать, что он действительно может быть мэром нашего города? Моего города? Да, может какой-нибудь Землеройск прекрасно существовал бы при таком мэре, им что, копают себе землю и копают. Но и жизнь им не кажется сказкой, вот в чем проблема!

Платз сглотнул слюну и продолжил. Говорить монологи без пауз могут только герои классики:

— И даже в таком жутком месте, которое совсем не похоже на сказку, даже там мэр наверняка бы работал, потому что им был бы лучший копатель. Не работают деньги, но работают люди, а значит деньги мало-мальски хотя бы подрабатывают. Но в Златногорске, нет, здесь такое не прокатит. Деньги должны работать, это просто необходимо! А это место и этот мэр…

Платз был прав, когда говорил, что в Дворце Удовольствий словно не хватало музыки. Мелодия Философов, которую блондин не слышал, но чувствовал нутром, затихала, видя весь этот ужас.

— Надеюсь, ты закончил? — осек «как бы мэра» Жандарм. — А то потянуло тебя на монологи…

Плтаз собирался что-то сказать, но тут же остановился. А потом улыбнулся, поправил мишуру на шее и очки.

— Ты прав, Эдрик, нечего философствовать. Надо улыбаться и радоваться, ведь сегодня прекрасный день. Нас пустили сюда, впервые за столько лет…

— А ты-то больше всех рад, я смотрю.

— Ну а то!

— Если не будет выпивки, я уйду…

— Тогда пропустишь самое интересное. Или ты забыл?

— Об этом невозможно забыть, Платз, — встрял в разговор Ля’сахр и по привычке облизнулся. — Ты же нам все уши прожужжал.

— И ни о чем не жалею, потому что кто-кто, а вы должны об этом знать.

— И почему нас никто не встречает? — послышался голосок Штульца.

— Хорошее замечание, — «как бы мэр» подкинул трость вверх и поймал ее. — Почему же нас никто не встречает?

По законам жанра, после этого жеста должен был появиться мэр Златногорска (желательно с цыганами, песнями, плясками и медведем). Но этого не произошло.

Лолли впервые за весь день заметила, что в глазах Инфиона сверкнула сверхновая интереса.

— Ну что, не жалеешь? — ухмыльнулась девушка.

— Да не сказать, что не жалею… Но выглядит все это золото…

— Восхитительно! — подхватил Ромио.

— Ох, и ты туда же, — работница Борделя с иронией вздохнула. — Зачем надо было наряжаться, когда все всё равно смотрят на стены… Ладно, пойду поговорю с вашей старушкой Фить’иль, а то на нас, красавиц, никто не смотрит…

— Боюсь, ничего, кроме выноса мозга, она тебе не принесет…

Эдрик, тем временем, начал вести себя как-то… необычно. Он принюхался, потом остановился, нахмурился так, будто пытался что-то распробовать, а потом опять подергал ноздрями.

— Виски? — выронил Блестящий фразу в воздух.

Чутью жандарма на алкогольные напитки могла бы позавидовать любая собака-ищейка. Эдрик, в принципе, был очень даже умным и талантливым, если судить об уровне его интеллекта и способностей по хорошей шотландской пословице (пошли дурака за скотчем — и он принесет липкую ленту).

Вокруг действительно запахло виски.

Иглы этого едкого, хоть и немногочисленного запаха, проникали в носы гостей, как иголки ежика в голую… в общем, в седалище неосторожного лесника. Люди начинали крутить головами, пытаясь найти источник резкого запаха, но никто ничего не видел.

Дело было в том, что источник этот пока только спускался по лестнице.

Делал он это медленно и нерасторопно, при этом его ноги в коричневых брюках двигались так, словно источник запаха отыгрывал роль в оперетте. Коричневые ботинки отбивали еле слышный звук, который совершенно заглушался запахом виски.

За ногами показалась рубашка, как бы безвкусно это не звучало, в клетку цвета земли и очень мрачной древесины (иначе говоря, коричневую и темно-коричневую).

Ну а через какие-то несколько мгновений показался и сам мэр Бурббон.

И стоял он на лестнице аки лев перед агнцами, откидывая тот факт, что его слегка пошатывало от количества выпитого алкоголя. И агнцы не просто не дрожали, а замерли в восхищении. Увидеть мэра Златногорска своими глазами — то же самое, что в Новогоднюю Ночь застукать Деда Мороза под елкой (в данном случае, пьяного Деда Мороза).

Денвер оказался самым шустрым из всех гостей и, как только лишь кусочки мэра показались на виду, главный редактор «Сплетника Златногорска» схватил блокнот, карандаш и стал что-то шустро рисовать. Ну а когда весь Бурббон открылся взору Денвера, карандаш начал ерзать по бумаге еще быстрее. Если бы кто-то заглянул в блокнотик человека в полосатых брюках и такой же шляпе, то увидел бы очень даже неплохой скетч мэра, только вот черно-белый. Лучше всего вышли усы — они получились такими же неухоженными, как и в жизни, но был в этой карикатурной растрепанности какой-то особый шарм. Иначе говоря, растительность под носом была запущена также, как растительность в саду старого замка. К сожалению, «английский сад» выглядит обоснованно лишь во дворе, а не под носом.

Постепенно, люди стали приходить в себя и хоть как-то шевелиться (возможно, запах алкоголя стал работать как нашатырь).

Платз морщился от аромата виски так, словно пахло тухлятиной.

— Ты выдержишь это? — тихонько сказала хозяйка Борделя.

— Мэра или запах? — также тихо уточнил Платз. — Хотя, думаю, переживу и то, и другое.

— И это поэтому ты так терпеть не можешь виски? — Магнат бегал глазами от «как бы мэра» к мэру.

— Ага, — прокашлялся Платз, — а Эдрику, похоже, нравится.

Жандарм вдыхал воздух вокруг с таким же удовольствием, с которым наркоманы втягивают кокаин.

Мэр Бурббон сделал глоток из стакана. После этого глаза его немного передернуло, и он забегал ими по зале.

— Господин мэр! — начал разговор мужчина в золотом костюме, и взгляд Бурббона многотонной (и пьяной) гирей упал на Платза. — А мы думали, что уже и не дождемся вас!

— Отличный костюмчик! — голос мэра Златногорска невозможно описать словами. Это было что-то среднее между лепетом алкоголика и звоном колокола. Спасибо и на том, что фразы были разборчивы. — А что вы все столпились в прихожей?? Прох-дите наверх!

Бурббон вскинул руку, после чего поспешил удалиться по винтовой лестнице. Приятное нужно давать часто, но маленькими дозами.

А в самой зале началось броуновское движение.

— И это у него только прихожая… — процедил Платз, ступая на ступеньку.

— Интересно, насколько роскошно тут выглядит парадная? — задумалась вслух уже Лолли, переставляя ноги и пытаясь не запутаться в платье. — Если вот это все — прихожая…

— Смотри, не свались в обморок, — слова Ифиона перьями падали на пол.

— Посоветуй это Ромио, он тут удивляется больше всех.

— Вообще-то нет, — фыркнул «не местный» и повернул голову в сторону волшебника, — самая впечатлительная из всех, кого я здесь знаю, похоже, твоя хозяйка.

Инфион включил внутреннюю поисковую систему и начал сканировать лестницу, которая никак не кончалась, в поисках госпожи Фить’иль. Та шла с постоянно открытым ртом и смотрела по сторонам, в общем и целом напоминая щелкунчика.

— Возможно, ты и прав, но все равно, будь поспокойней.

Вскоре винтовой подъем кончился, а за ним показалась парадная. И если прихожая был Раем, то парадная… была Раем в квадрате, помноженным на двое.

Ромио так и замер с открытым ртом, практически полостью повторив эмоцию Фить'иль.

— И кто тут говорил, что он не впечатлительный… — вздохнул работник Бурта и вновь посмотрел на замершую толпу.

Неправильно говорить, что волшебника в синий жилетке все вокруг не впечатляло. Он не отрицал, что повсюду было великолепие, но только вот как-то оно не трогало и не западало в душу. Такое бывает, когда ты попадаешь в невероятное место, но вся его невероятность просто пролетает мимо сознания, потому что тебя вытащили сюда практически насильно, а ты просто хотел отдохнуть и побыть дома. И кроватка с подушкой кажутся намного привлекательней всего этого.

Примерно также, через пелену, воспринимал Инфион всю роскошь Дворца Удовольствий и мэра Бурббона.

Платз сделал плавный оборот вокруг своей оси и присвистнул.

— Мда, — произнес он, — мда…

Было, о чем «мдакать». Стены не изменили свой цвет — остались такими же медово-золотыми, но появилось больше шикарных люстр, которые горели магическими огоньками желтого цвета. Свет влетал в залу через огромные арочные окна и, не замечая коричневых штор, пролетал дальше. Он продолжал свой марафон, огибая, а иногда проходя сквозь многочисленные бокалы с виски, которые мирно, как спортивные конусы, стояли на невероятном количестве столов.

Вокруг столов, как пчелы, суетились слуги — все исключительно девушки. А в углах, спрятавшись, как наемные убийцы, сверкали золотые големы. Около самого большого окна расположился оркестр, который заиграл, как только мэр Златногорска вернулся в залу.

— Вот это мы заглянули на огонек, — загорелся Эдрик. — Сколько же тут выпивки…

— Смотри, не переусердствуй, — отмахнулся Платз и повернулся в сторону Бурббона.

— И что ж все стоят? — взмахнул руками мэр и оперся об один из столов. — Пейте, гуляйте! Сегодня ночью все в вашем расп-ряжении.

Бурббон икнул.

Толпа моментально посмотрела на «как бы мэра», словно собака, ожидающая команды хозяина. Плтаз поймал этот взгляд (трудно было этого не сделать).

— Спасибо за приглашение, — вполголоса произнес человек в золотой шляпе и поправил мишуру, после чего медленно и, определенно по-театральному, клацая тростью о золотой пол, подошел к столу и поднял бокал.

Люди начали разбредаться по зале и образовывать кучки.

— И чего же ты медлишь? — Дона Роза подошла к Платзу и осушила бокал. — Почему ты не сделаешь этого сразу?

— Слишком резко, слишком резко, — отмахнулся «как бы мэр» и поставил на место нетронутый бокал. — Да и к тому же, приятно растягивать удовольствие…

Круглые черные очочки блеснули не то от солнечного света, не то от искр в голубых глазах мужчины.

Платз похлопал себя по пиджаку. Глухой звук, еле-еле слышимый, вырвался из его внутреннего кармана. Развязка была так же близка, как близки друг к другу два глаза. Улыбка плавленым сыром растеклась по лицу «как бы мэра». Два главных действующих лица были в сборе, осталось лишь дождаться необходимого момента…

Мечта должна была сбыться.

Песня философов ликовала где-то за Дворцом Удовольствий, окутывая полупустой Златногорск своей арией. Она тоже знала, что должно произойти, и пела гимн этому, радуясь, как маленький ребенок. Потоки магии тоже чуяли это, и странным образом завихрялись, иногда сбивая работу фонарей.

Беладонна Цевт тоже догадывалась о том, что должно было случиться, и поэтому очень аккуратно, пытаясь не заляпать свое белое платье, потягивала виски за одним из столиков. Хозяйка магазина с ядами практически пропускала мимо ушей слова какого-то своего болтливого знакомого и не сводила взгляд с Платза, впишись глазами в его золотой костюм в крупный фиолетовый горошек. Беладонна надеялась, что ее догадки оправдаются, ведь если им суждено стать реальностью… то вечер обещает быть невероятно интересным.

Мэр Бурббон куда-то скрылся, но достаточно было просто приглядеться, чтобы отыскать его. Многие боялись подходить к нему, хотя большинству были интересные другие вещи: сам Дворец Удовольствий и, собственно, выпивка.

Эдрик и Штульц, сами того не зная, решили сыграть с замечательную игру под названием «в кого влезет больше». В случае с главой Аукциона, это была еда, ну а Жандарм с невероятной скоростью опустошал бокалы с виски. Принцип «дают — бери, бьют — беги» был близок ему, как никому больше.

Фуст, Бурт и Хая стояли в углу, как отдельный особняк среди деревенских домиков. Хотя, со стороны этот особняк скорее воспринимался, как дом с приведениями.

— Я ведь порву его, как тузик грелку! — вспыхивала горелка, по имени Фуст. Подливание спирта лишь увеличивало размер пламени. — Тут должен жить я!

— А этих… ребят ты не боишься? — Хая, попыхивая папиросой, показала рукой в углы, где покоились големы.

— В конце концов, я алхимик и волшебник! Если захочу — то…

— Если захочешь, что что, м? Попревращаешь их всех в лягушек? Сожжешь щелчком пальцев?

— Если захочу — то да! Я такое могу!

— Вот те на, никто не может, а он — может! — рассмеялся Буртсон. — Ты что, припрятал себе карамельку Магната?

— Я эту гадость не жру! — создатель Философского Камня был уже на грани. — Но это все моя заслуга! Если бы не треклятый камень, то ничего этого не было… Все это золото должно быть моим, понимаете?! Он его не заслужил!

— Ну так, что ты стоишь, — просипел Бурт. — Вот он, мэр Бурббон, стоит себе в сторонке. Иди и выскажи ему все, м?

Горелка внезапно потухла.

— Знаете, я все-таки пора повременю…

— Ну и славно, — рассмеялась создательница эликсиров жизни, — наслаждайся вечером, он обещает быть интересным.

— Тут ты права, — наконец-то принял чужое мнение Фуст. Такое событие происходило с той же редкостью, с которой кометы падают на планету. — Интересно, что же этот пес задумал…

— Ты так и не догадался? — поднял бровь работодатель Инфиона.

— Моя голова была занята другими мыслями, — отмахнулся старик в фиолетовой мантии.

— Ну тогда, смотри и наслаждайся…

— Как думаешь, он не осечется? — повернулась Хая к Буртсону. — Я его предупредила еще тогда…

— Думаю — нет, — Бурт внимательно поглядел на свой бокал и поболтал его, понаблюдав за поведением жидкости. — Поживем — увидим. Совсем скоро.

Госпожа Лакрицца, закончив рассматривать свое отражение в золотой стене, взялась за бокал. Как же все-таки приятно было вырваться из привычных будней, во время которых она продавала всякие кожаные изделия действительно хорошего качества.

Она наконец-то дотянулась до фужера с виски и коснулась его черными от помады губами. Лакрицца слегка поцокала, циркулируя алкоголь у себя во рту, а потом проглотила виски. Лицо ее начало метаморфозы, которые являли собой весь калейдоскоп человеческих эмоций. Прекрасное личико дамы было похоже на сложную химическую фабрику, которая на данный момент определяла состав жидкости из бокала.

Наконец, процесс остановился, госпожа Лакрицца сплюнула алкоголь и демонстративно вылила остатки жидкости на пол, поставив пустой сосуд обратно на стол.

Эх, был бы напиток чуть менее алкогольным…

А потом дама отвлеклась и ушла к какой-то кучке людей, встряв в оживленный разговор.

А жидкость, как ей и положено, бензиновым пятном растеклась по полу и засверкала так, словно была бриллиантом.

Госпожа Фить’иль в своем ужасно красивом наряде курицей-наседкой пробиралась к мэру Бурббону, явно записав его в свой список возможных женихов. Хозяйка дома в Переулке Душегубов действительно напоминала огромную птицу, разве что перья в разные стороны не летели. Ну а ее платье особенно выделялось на общей картине, словно кто-то пролил стакан компота на очень умело сделанный холст в золотых тонах.

Денвер, выпивший глоток виски для храбрости, тоже спешил в сторону мэра Златногорска. Завидев старуху, он ускорил шаг. Та же, в свою очередь, прибавила скорости, как только в поле ее зрения оказался фиолетовый фрак и назойливая полосатая шляпа.

Несмотря на свой запреклонный возраст, госпожа Фить’иль двигалась как-то слишком быстро, словно с ракетным ускорением, и достигла Бурббона первой.

— Господин мэр! — встрепенулась она, и воображаемые перья полетели в разные стороны. Началось самое главное — как говорят зоологи, брачные игры. — Вам здесь не скучно стоять?

Мужчина с усами смерил ее весьма необычным взглядом, останавливаясь практически на каждой детали ее воистину сногсшибательно платья. Возможно, где-то в голове он даже прикинул свои, нет, ее шансы.

— Не скучно, м-дам, — как только мэр открыл рот, в воздухе запахло алкоголем. Такой резкий аромат мог и мертвого из могилы поднять, — а что вы хотели?

Госпожа Фить’иль как следует обдумала свой ответ, прикинув возможные варианты. В лоб бить было нельзя, поэтому реплика «я хочу жить здесь с вами» не подходила. Вариант «посмотрите, какая я красавица!» тоже показался ей странным.

— Да так, поговорить, составить компанию, — в итоге выдала она.

Увидев, что старуха потерпела фиаско, Денвер юркнул к мэру и театрально скинул шляпу.

— Я как раз тоже думал, что вы можете составить мне небольшую компанию! Денвер, главный редактор городской газеты. Хотел отнять у вас всего пару минут.

Главным было не давать жертве говорить, и Денвер это знал. А потом уже можно впиваться в нее своими журналистскими когтями, и никуда она не денется.

— А, газета, газета, слышал про нее, — Бурббон повернулся в сторону главного редактора. Ну, попытался это сделать — его немного шатало от количества алкоголя, хотя такое состояние у мэра города было перманентным, — как ее там, сито, сетник, склетник…

— Сплетник Златногорска! — поправил Денвер. — Рад, что вы ее читали! Так вот, как раз для нашей газеты…

— Читал? Что вы! — рассмеялся вдруг Бурббон. — Как будто мне делать больше было нечего! Но, признаюсь, иногда я подтапливал ей камин и использовал как подставку под стаканы с виски! Потрясающая вещь!

Денвер так и замер на месте от услышанного, но этой паузы в его поведении никто не заметил. Он, как журналист, быстро нажал кнопку «плей» у себя в голове и продолжил:

— Ну все же, не могли бы…

— Какой потрясный виски! Ик! — раздался громогласный голос Эрика Блестящего, который звучал, как эхо от падающих в ущелье камней. Жандарм Златногорска был пьян изряднее изрядного, но до состояния Бурббона ему было далеко. Для мэра скорее трезвость была ненормальным состоянием, а не наоборот.

— Вам нравится? — мэр с сияющими глазами повернулся к маячившему рядом Блестящему, наконец-таки услышав близкую для себя тему разговора.

— Определенно! И вообще, замечательное местечко тут у вас! — голос проделывал пьяные виражи, бегая змейкой. Эдрик подошел к Бурббону почти вплотную.

— Замечательно! А он, сл-чайно, не слабоват?

Замечательный разговор продолжился, но разочарованные Денвер и Фить’иль уже разошлись в разные стороны. И, как это иногда бывает, их мысли сошлись:

— Вот это мешок с виски, — подумали оба, оскалив зубы.

Денвер засмотрелся на одну из миленьких служанок, и в его голову уже полезли всякие разные мысли, но тут он почувствовал чью-то руку у себя на плече.

— Не переживай, — произнес Платз, — без сенсации сегодня не останешься.

«Как бы мэр» отошел в сторону, а все механизмы внутри главного редактора начали громогласную какофонию, предвкушая что-то. Мысли стали воланчиками влетать в голову, предлагая различные варианты развития событий, но одна часть Денвера умело отбивала их ракеткой, выгоняя прочь. «Пускай будет интрига», — говорила эта часть.

Вскоре, «всякие разные мысли» выиграли в этом бадминтонном матче.

А тот вариант развития событий, который должен был произойти, и о котором знали лишь некоторые люди, так и остался витать в воздухе, ожидая своего воплощения. Как формочка для желе, которую лишь оставалось залить.

Мысли и догадки серой тучей нависали над блестящими потолками, погружая людей все глубже и глубже в себя…

И глубже…

И еще глубже…

Внезапный грохот бокалов заставил сознание гостей вынырнуть из пучины размышлений, и многие жители города, самые любопытные, повернулись в сторону звука.

На одном из столов скатерть залилась коричневой жидкостью, а несколько бокалов дружно катились в сторону края. От неминуемой гибели их спасли лишь коллеги, продолжавшие твердо держаться на своем месте.

Над столом, в позе, которую лучше всего описать как позу летящей цапли, стоял Инфион. Стоял не сам — Ромио и Лолли удерживали его за руки с обеих сторон, не давая рухнуть лицом в стеклянные фужеры. При этом одна его нога еле держалась на полу, а вторая замерла в воздухе.

Так выглядел стоп-кадр.

Романтик и работница борделя быстро потянули волшебника на себя, вновь поставив на ноги. Тот поелозил на одном месте, как человек, впервые вставший на коньки, а потом вышел из лужи пролитого виски.

— Ну и ну, — присвистнул Ромио, убедившись, что работник Бурта больше никуда не свалится, по крайней мере — пока, — это ж кто тут такую лужу оставил?

— Да какая разница, — Инфион еще раз убедился, что твердо стоит на земле, после чего решил посмотреть на свои ботинки. Те уже начали немного липнуть к полу.

— Я бы не советовала тебе вставать менее, чем на две ноги, — остановила Лолли «влипшего».

— О, хорошее замечание, спасибо. Опять моя неуклюжесть…

— Да нет, кто-то просто пролил виски, — попытался вставить слово «не местный».

— Угу, и поскользнулся на них именно я. Нет, это все опять неуклюжесть! Могу поспорить, что за этот вечер я обязательно снесу еще что-нибудь.

— Или кого-нибудь, — усмехнулась Лолли.

— Возможно, — пожал плечами волшебник с белой бородой.

— До сих пор не понимаю, как ты можешь работать у Бурта…

— Я сам не могу понять. Только часто бывает такое, что долгое время я ничего не роняю.

— Насколько это время долгое?

— Долгость — понятие субъективное, — отмахнулся Инфион, — но, довольно долго. Хотя, я много чего успел разбить. Не понимаю, как меня до сих пор не уволили.

— Да вот и я тоже, — работник Бурта никак не отреагировал на эту остроту от Лолли, что явно огорчило девушку.

— В конце концов, мы с тобой оба работаем, как можем.

— И не говори… И наконец, уберется здесь кто-нибудь или нет?! — голос Лолли превратился из сказочно-карамельного в ужасающе-старческий.

На зов тут же откликнулась одна из служанок. Она прибежала с тряпкой, села на колени и начала вытирать напиток, приняв позу, которую часто любят изображать в определенного вида журналах. Правда, одежды на служанках в таких журналах обычно в разы меньше.

Вскоре девушка выпрямилась, а пол вновь заблестел.

— Спасибо, — улыбнулась работница Борделя. А потом внезапно поняла, что сгорает от любопытства. — Слушай, как тебе тут работается? Каждый день вот такое, да?

— Если бы, — отмахнулась служанка, перейдя на шепот, — тут обычно скука смертная.

— И почему же? — вмешался Инфион, который наконец решил сделать пару шагов. Двигался он так осторожно, словно переносил ящик с ураном между ног.

— Да как почему! Господин мэр постоянно сидит у себя, пьет, занимается всякими делами. Не теми, которые настоящие дела, а всякими делами. А нам даже убираться не приходятся — платят, считайте, просто так. Ну, почти просто так. Все же иногда на кое-что приходится идти.

— И на что же? — брови Лолли готовы были птицами взмыть к потолку.

— Ну… Помогать господину Бурббону со всякими делами, — слово всякими выделалось из всего сказанного так же, как собака в стае уличных котов.

— О. То есть вы работаете, чтобы удовлетворить чьи-то… эээ… желания?

— Ага.

— И получаете за это деньги?

— Ага.

— И делаете это оттого, что больше не знаете, как заработать деньги?

— По сути, деньги нам платят просто так…

— Ох, как же я вас понимаю, — рыжая девушка сочувствующе положила руку на плечо служанке, у которой, кстати, была золотая помада. — О, симпатичная помада.

— Спасибо. Но вы не подумайте! Мы в последние несколько лет почти никогда на занимались всякими этими делами! У мэра есть более важные занятия!

— Дай угадаю. — Инфион изобразил театральное раздумье, — Пьет виски?

— Да! Именно!

— Губы классно выглядят… — раздался приглушенный мужской голос, звучащий словно отголосок слов Лолли.

Работник Бурта и работница Борделя одновременно вздохнули и посмотрели в сторону Ромио. Тот стоял, замерев от блаженства, и в самом настоящем смысле слова пялился на служанку. Взгляд его бегал от лица к груди, после чего немного останавливался, опускался к ногам, внимательно рассматривал золотистые каблуки и вновь поднимался вверх.

— Похоже, это диагноз, влюбляется во всех подряд, — пробубнил Инфион и повернулся к Лолли. — Что ты с ним сделаешь, а?

— Да ничего, — пожала та плечами и поправила свое бордовое платье, — думаю, это у него в крови.

Рыжая девушка повернулось к служанке. Та стояла, как ни в чем не бывало.

— Ого, ты даже не удивлена?

— Нам сказали исполнять все желания гостей, мэм.

— Ну ладно. Если кто-то вдруг соскучится по этим самым делам, можете звать этого парня, — Лолли указала рукой за спину, в сторону «не местного». — Он завсегда рад…

— Ну, если он действительно хочет, то мы можем…

— Нет-нет-нет, он обойдется! — воспрял Инфион, забыв про воображаемый ящик урана между ног. — К тому же, он пришел сюда с девушкой.

— В общем, можешь идти, — Лолли выпроваживала людей так галантно, что даже хозяин дома мог уйти, совсем позабыв, что жилище принадлежит ему.

— Ну, если господин вдруг надумает…

— Иди-иди, — махнула руками Лолли.

Служанка удалилась, а волшебник с девушкой в бордовом платье повернулись к Ромио. Тот так и замер.

— И надолго это, как думаешь? — обреченно вздохнула Лолли.

— Пройдет, рано или поздно, — Инфион задумался о чем-то и продолжил, — выходит, эти девушки ничего ни делают, и им просто платят, да?

— Ага. Неплохо, а?

— Неплохо. Но мы оба знаем, что сказал бы насчет этого наш общий… эээ… ну, знакомый. Да, он всем знакомый.

— Ты о..?

— Платзе.

— О.

Последующая пауза продлилась долю секунды, а потом два голоса одновременно произнесли фразу:

— Деньги должны работать.

А здесь они этого не делали.

Денвер шел уже в приподнятом настроении, пропуская мимо ушей слабые удовлетворённые хихиканья одной из служанок. Отвлечься — да, это было определенно то, что нужно. Мысли вновь выстроились дружно в ряд и были готовы маршировать в нужную сторону. Впрочем, пока что они могли спокойной встать на месте. Представление еще не началось, была лишь прелюдия, и народ продолжал и продолжал пребывать в зрительный зал.

Денвер отвлекся от красивой метафоры в голове и замер около огромного окна. Город уже погрузился во мрак, словно кто-то окунул его в стакан черного кофе. Краски фиолетовых крыш в форме остроконечных шляп и цветных «карамельных» башенок бледнели и становились нечеткими. Такое бывает, когда рисунок акварелью опускают в воду или просто мочат. Златногорск терял свои цвета, уступая место ночным теням, погружаясь в эпоху черно-белого кино и нуара.

А вот месяц, наоборот, становился все насыщенней и насыщенней. И если бы его можно было перевернуть, то он бы стал похожим на улыбку главного редактора.

Да, Денвер заулыбался. Надо же, еще недавно он думал, что сенсации может не быть, и придется делать ее самому… А теперь он был точно уверен, что грядет… что-то интересное. Не знал, что точно, но ощущал это в воздухе.

Такое сложно было не заметить.

Если вы, конечно, не Ромио, который все еще отходил от «любовной вспышки».

— Нет, ну и что нам с ним делать? — Инфион рассматривал «не местного», как опытный врач.

— Подождем, пока отойдет, — проговорила Лолли и взяла еще один бокал, присела на креслице и закинула ногу на ногу, оголив ляжку.

Взгляд Романтика тут же машинально упал на обнаженную часть женского тела. Ну а мозг слишком поздно осознал, что это не самая интересная часть плоти.

— Ого, как просто, — волшебник отошел в сторону Лолли, сидящей в креслице. Девушка тут же убрала ногу обратно.

— Ну что, пришел в себя?

— А я был не в себе? — романтик говорил, как ни в чем не бывало. — Просто та служанка была такая…

— Ну?

— Ээээ, — Ромио запнулся, потому что взгляд работницы Борделя превратился в огнестрельное оружие, — ничего. Ничего. Забыли про нее.

— Сразу по тебе видно, не местный, не местный… — пробубнил работник Бурта себе под нос, — да и еще с какой-то одержимостью. Ты что, не можешь на одной остановиться, а?

— Но девушек надо менять!

— Как перчатки?

— Да! Стоп, нет! Просто менять. Обычно, они долго не выдерживают, у меня был богатый опыт!

— О, тут тебе я верю, — Ифион чуть не соскользнул с подлокотника кресла, но Лолли вовремя схватила его за жилетку.

— Просто они постоянно… пропадают! Точнее, как пропадают — берут, и бросают тебя, либо ты их. Потому что идиотом оказываешься либо ты, либо они. Поэтому, можно менять их часто — и не придется грустить после разрывов, потому что и так будешь знать, что скоро поменяешь девушку. К тому же, это хороший опыт!

— Ты одержим?

— Нет! Просто люблю… ну, сам понимаешь. Поцелуи, обнимания, ну и так далее…

— О да, типичный герой романтик, — вздохнула Лолли, — ну и как долго ты задержишься на мне, можно узнать?

— Не знаю! Все происходит спонтанно.

— Мешок с золотом, мешок с виски, а теперь еще мешок с девушками, да… — протянула работница Борделя. — Что ж происходит-то, а? Где все нормальные мужчины?

— Раз на то пошло, то… то… ты сама работала в Борделе, и мужиков кучу раз сменяла!

— Во-первых, работаю, а не работала, — Лолли встала с кресла и пошла в сторону Ромио, как осадная машина к воротам крепости, — во-вторых, нас обязывает работа. А в-третьих — я мыла посуду, а не занималась тем, что ты думаешь!

— Чего? — сказали Ифион и романтик практически в один голос.

— А вы что думали? Кто, по-вашему, моет все чашки из-под чая, расставляет посуду на полки, а? Фея-крестная? К сожалению, магией нельзя оживить метлы, щетки и ведра, чтобы они убирались сами, а потом устроили потоп. И ты, Инфион, прекрасно это знаешь.

Волшебник одобрительно кивнул.

— Но ты же говорила, что это был твой первый рабочий день…

— Ну да, потому что он был первый! У Доны Розы наконец-то хватило мозгов нанять кого-то на эту должность.

— Что-то у вас получается вечер откровений, — Инфион зевнул, — оставлю-ка я вас…

— Инфион… — протянула Лолли.

— Что? Я вас вообще знаю несколько дней, и что, обязан стоять тут? К тому же, не забывайте, что из-за вас меня чуть не выселили.

— Инфион, я не об этом! Поверни голову.

Работник Бурта вздохнул, но послушался. Где-то среди толпы гостей он тут же разглядел фигуру госпожи Фить’иль, которая с понурым видом тащилась непонятно куда.

— Видимо, не удалось ей заполучить мэра! — пропищал Носс Совайц, который появился, как черт из табакерки. Только сосед Инфина был в сотню раз назойливее черта, вот в чем беда. И одной души не хватило бы, чтобы откупиться от него.

— А ты удивлен?

— Нет! Но как бы она не выселила нас всех, пока в таком плохом настроении.

— Вот пусть тебя и выселит, — подумал волшебник, а потом сказал:

— Да навряд ли…

И вот тут случилось страшное.

— ИНФИОООН! — раздался старческий крик где-то со стороны нелепого яркого пятна, в которое превратилась хозяйка дома.

— Вот… — волшебник в синем понял, что его действительно могут выселить. А поскольку совсем недавно это как раз чуть и не произошло, то он кинулся в сторону Фить’иль, все еще немного прилипая к полу.

— Если что, я присмотрю за твоей комнатой! — подставив ладонь ко рту, крикнул Совайц. — Ну и поживу там.

Когда-то люди слагали истории об огромных тварях, пожирающих корабли и оставляющих лишь щепки (очевидно, не самую вкусную часть лакомства). А еще говорили о Титанах, которые, обладая нехилым аппетитом, пожирали своих детей. Так вот, если собрать всех самых голодных и ужасающих тварей и Штульца, а после устроить соревнование по поеданию пончиков, главный судья обязательно выиграет.

Аукционист уплетал плюшки за столиком, и во рту его они исчезали, словно планеты в черной дыре. Гора выпечки постепенно уменьшалась, и все, кто буквально секунду назад бросил взгляд на лакомство и подумал «надо будет попробовать», рисковали остаться с пустыми животами.

Когда желудок Штульца наконец-таки заполнился, он поправил шляпу, украшенную драгоценностями, и кинул взгляд в сторону Платза. Тот стоял, как-то странно сосредоточив взгляд в одной абстрактной точке. Глава аукциона тюленчиком пополз к «как бы мэру», опираясь всем своим весом на трость.

— Ну и что ты стоишь как вкопанный? — главный судья наконец-то добрался до старого друга. — Ничего не делаешь?

— Меня просто тошнит от запаха виски, Штульц, — Платз вышел из некого астрала.

— Мы все ждем, — намекнул глава Аукциона.

— Я знаю, — отмахнулся мужчина в золотом и повернулся к пухлому личику Штульца, — я сам этого жду. И, поверь, больше вас. И этого ждут многие.

— А они разве знаю…

— Догадываются, просто догадываются. Но все же ждут чего-то.

— А что же будет, м? — хмыкнула Дона Роза, подоспевшая к компании.

— Ты прекрасно знаешь, что, — Платз похлопал себя по внутреннему карману пиджака. Раздался глухой звук. — Будет вот это.

— И что же ты все еще стоишь?

— Штульц, не надоедай этим вопросом, а?

Платз поправил бабочку, а потом пошарил голубыми глазами по комнате, и нашел мэра, говорящего с Эдриком.

— А они спелись, да?

— Определенно. Встретились два алкоголика… — рассмеялась Дона Роза.

— Хорошо, что Эдрик его разболтал.

— Платз? — стоял на своем Штульц.

— Что? — тяжело вздохнул «как бы мэр».

— А когда время придет?

— Скоро, — это слово повисло в воздухе, как стая комаров, — очень скоро.

Платз вцепился глазами в фигуру Бурббона. В голове закрутились валики, мысли посыпались в одну большую воронку, а на выходе получилась лишь одна.

От этой мысли круглые черные очочки «как бы мэра» сверкнули.

Хотя почему «как бы мэра»?

Без нескольких мгновений просто мэра.

Ля’Сахр, увидев, что Бурббон находится в зоне недосягаемости, оставил свой карамельный подарок на одном из столов. В гости с пустыми руками ходить неудобно, но если хозяин дома не обращает внимания на подарок, будет совсем не обидно, если этот презент заберет себе кто-то другой.

Карамельный Магнат наблюдал за действиями всех гостей, и практически каждый человек застывал у него в голове, пока Ля’Сахр сканировал его поведение, а потом все вновь возвращалось на круги своя.

И вот что Магнат отметил:

Помимо, само собой, Платза и компании, к представлению готовились и другие. Денвер замер где-то около окна, как хищник, спрятавшийся за густыми зарослями, и периодически нервно погрызывал карандаш.

Хая, Бурт, и Фуст продолжали обсуждать что-то в сторонке, но по их лицам была видна готовность занять свои зрительские места.

Остановился взор Ля’Сахра и на Беладонне Цевт, которая уж очень нервно потирала руки и покашивалась то в сторону мэра, то в сторону «как бы мэра».

Магнат расположился поудобнее в своем воображаемом кресле. Не менее воображаемый занавес уже начинал открываться, а главные действующие лица стояли на своих местах.

Но, к сожалению, зная сюжет, смотреть спектакль уже не так интересно.

А вот Инфион не обращал никакого внимания на детали, потому что для него сейчас красной лампой с надписью «ОПАСНО» горела госпожа Фить’иль.

— Что случилось? — сказал он с такой же аккуратностью, с которой обезвреживают бомбы.

— Это все чертово платье! Это из-за него он не стал говорить со мной, да?!

Ответы «да» и «да, а еще потому, что ему не интересен никто и ничто» висели на языке, но волшебник очень быстро успел запихнуть их куда подальше.

— Эм, я так не думаю…

— А что же тогда случилось, а?! — старуха не успокаивалась и постепенно покрывалась багрянцем.

От следующей реплики работника Бурта зависела, конечно, не судьба вселенной, но судьба проживания в вполне себе уютной комнате. Пришлось прибегнуть к приему, который в случае таких людей, как госпожа Фить’иль, работал как часы.

— Вам это платье нравится?

— Да! Но какая разница…

— Ну, значит у мэра Бурббона просто нет вкуса, правильно?

Старухе понадобилось несколько секунд, чтобы обмозговать эту фразу. В конце концов, проще согласиться, что вкуса нет у другого, а не у тебя.

— А возможно, ты и прав. Может, и освещение не то?

Госпожа Фить’иль щелкнула пальцами, и магическое пламя в ближайших люстрах поменяло свой цвет на красный. Еще щелчок — синий. И последний — болотный.

— Вот, другое дело!

— Да!

На самом деле, хозяйка его дома стала выглядеть в разы в хуже. Красота — воистину страшная сила в руках тех, у кого нет вкуса.

— Теперь не буду вылезать из этого платья! Оно просто по-тря-са-ю-ще-е!

— О не… отлично!

— Интересно, а можно сделать лампу, которая будет многоцветной?

— Ну, чисто-теоретически, — начал вдруг волшебник в синей жилетке, — можно немного поиграть с магическим полем, чтобы потоки…

— Ни слова больше, не грузи меня этой ерундой! Справишься — прощу все долги и на месяц сбавлю плату.

Что-то внутри Инфиона сказало, что не зря он этим вечером выбрался из дома. Хотя вся остальная его часть все еще хотела попасть в теплую кроватку.

— Ты точно считаешь, что дело не в платье? — госпожа Фить’иль решила сделать решающий удар, который мог сбить с ног. Ей это почти удалось.

— Хотите, я спрошу у него лично?

— Да!

Инфион развернулся. Ноги продолжали немного прилипать к полу.

— Отлично, просто подойти к мэру, сделать вид что я говорю с ним и все. Главное — ничего не снести, — подумал волшебник, удаляясь в сторону.

Эдрик наконец-то закончил разговаривать с Бурббоном, и походкой пьяного солдата удалился.

Беладонна Цевт наконец-то перестала нервно потирать руки, и уверенно взяла бокал. Конечно, в данной ситуации ведро попкорна подошло куда бы больше, но что поделаешь…

— Сейчас все начнется… — подсказал ей попрыгунчик мыслей, наконец успокоившись.

— Ты спрашивал, когда придет время? — Платз подкинул трость и посмотрел в глаза Штульца. — Оно пришло.

И «как бы мэр», улыбаясь, двинулся вперед.

Время вокруг словно замерло, если не сделало этого в буквальном смысле.

Каждый шаг Платза отчеканивал неумолимое стремление интриги к своему завершению, и этот звук, сопровождаемый клацаньем трости и эхом песни золотых философов, создавал абсолютно новую силу мироздания, привлекая все вокруг. Потоки магии и времени закручивались, к счастью, без аномалий.

Звук шагов и ударов трости звучал так же, как звучала бы походка Кроноса, и вселенная прогиналась под тяжестью этой новой силы. Все вокруг дрожало от напряжения, как хорошо натянутый трос.

Конечно, это все не более, чем красивое сравнение. Но что-то было в этом звуке, в этом моменте — что-то, наталкивающее на размышления о новой силе мироздания.

А песня философов ликовала, и становилась все громче и громче по мере приближения Платза к «как бы мэру».

— Как же пафосно он идет! — не унимался Фуст.

— Просто смотри и наслаждайся, — отрезал его Бурт.

— Посмотрим, что из этого выйдет, — вздохнула Тетя Хая. — Такая хорошая идея, о которой догадаться просто элементарно.

— Вы мне расскажете, что это за идея, или нет?! — создатель Философского Камня замахал руками.

— Сам увидишь, — усмехнулась Хая, — но я думаю, что была права…

И она просто не представляла, насколько была права.

Спектакль начался.

— Господин мэр! — окликнул Платз Бурббона. — Можно вас на секундочку?

«Как бы мэр» подошел почти вплотную к мужчине в коричневом и оперся о трость.

— А, господин, мххм, Пла…

— Платз! — подсказал блондин. — Не уж то вы обо мне знаете?

— Наслышан, наслышан, — Бурббон икнул, — но все равно не понимаю, почему о вас так много говорят.

— Сам ума не приложу, — Платз пожал плечами. — Я просто делаю то, что помогает городу. Слежу, чтобы деньги работали.

— Работали? А зачем им работать? — рассмеялся мэр. Благо, он не почувствовал всей едкости фразы, что произнес человек в золотом.

Платз был готов прочитать целую лекцию на эту тему в далеко не розовых тонах. Но он знал, что делать этого попросту не нужно.

— Да так, — отмахнулся блондин, — но я к вам по другому вопросу…

— И по какому же? — брови мэра поднялись домиком. Домик получился не самый красивый.

Платз закинул одну руку за спину Бурббона, и начал шагать вперед, как бы ведя мэра за собой. Клацающая по золотому полу трость была третьим героем этой походки.

— У меня для вас есть небольшой подарок, — улыбнулся «как бы мэр».

— Оставьте его где-нибудь на столе, я заберу.

— О нет, — это слово было сказано с невероятной вкрадчивостью, — это весьма особый подарок!

Платз очень медленно залез свободной от трости рукой во внутренний карман, и достал оттуда…

Коробку.

Очень красивую коробку, покрытую пестрой мозаикой, на крышке которой луковичкой красовался бант. Коробочка производила впечатление чего-то невероятного — словно все соки и краски мира слились в ней. Она привлекала.

Глаза Бурббона стали больше в несколько раз.

— Не спешите радоваться, — «как бы мэр» улыбнулся, — вы просто не знаете, что внутри…

— И что же там?

Платз наклонился к уху мэра и что-то прошептал.

Интрига практически умерла.

Глаза Бурббона стали еще в несколько раз больше, лицо превратилось в калейдоскоп эмоций, а потом он не выдержал и крикнул:

— Что?! Но ведь Эликсира Вечной Жизни не существует!

И вот тогда интрига умерла окончательно.

Практически все, кто был еще в состоянии разобрать человеческую речь, обернулись. Эликсир Вечной Жизни. Новое Алхимическое Чудо. И прямо перед ними.

— Враки! — не выдержал Фуст. — Никто не мог создать ЭТО!

— Ну почему же, дорогой Фуст, — улыбнулся Платз, — ты ведь создали Философский Камень? А если существует Философский Камень, то есть и путь к созданию Эликсира Жизни.

Бурббон замер, смотря на коробку. «Как бы мэр» галантно вручил ее в слегка трясущиеся руки мэра, а потом театрально снял шляпу, подкинул и поймал трость и сказал:

— Все для вас…

Количества яда, содержавшегося в этой фразе, хватило бы на десяток магазинов Беладонны. Этими тремя словами можно было жалить, уподобляясь скорпиону.

Мэр нервозно открыл коробку — внутри она оказалось обделана алым бархатом. Но то, что скрывалось меж обшивки, поразило Бурббона еще больше.

В прекрасной раковине, принадлежавшей словно не этому миру, лежала закупоренная блестящая колба необычной формы с жидкостью.

— Глазам… ик своим… ик не… ик верю, — произнес мэр, заикаясь после каждого слова. — Эликсир Вечной Жизни…

Бурббон аккуратно поднял вверх ракушку. Алхимическое Чудо действительно выглядело, как отдельное произведение искусства. Все смотрели на этот блестящий сосуд, словно он был не от мира сего, и все видели в этом самое настоящее чудо, Эликсир Вечной Жизни, который достался мэру Бурббону.

Даже в роскошном Дворце Удовольствий этот подарок выглядел невероятно, словно ярко упакованная под Новой Год пара носков, о которой человек даже не догадывался и радовался, пока не открывал сам подарок.

— Я его так себе и представлял, — проговорил мэр Златногорска, стараясь избежать икания. — Так же… великолепно!

Напряжение в воображаемом зрительном зале достигло своего максимально уровня, и людей начинало вдавливать в их кресла. А те, кто уже знал сюжет спектакля, захлопали, потому что обладали информацией, которой другие не владели.

Денвер зарисовал в блокноте флакон с Эликсиром и довольно улыбнулся. К сожалению, сложно смотреть постановку и одновременно фиксировать сюжет. Но у главного редактора получалось.

— Ну что, как вам подарок? — Платз весь горел от нетерпения.

— Я в восторге, — декларировал Бурббон, — и теперь я официально заявляю, что становлюсь бессмертным! Радуйтесь, ведь ваш любимый мэр теперь сможет быть с городом веки вечные! Просто невероятно! Я — первый вечножитель в мире…

Мужчина в коричневом почесал усы и, откупорив пробирку, поднял флакон словно бокал.

А взор Магната, привыкший к деталям, заметил еще одну, весьма важную. Она была синего цвета и шла к мэру…

Бурббон уже был готов принять дар бессмертия, и флакон замер у его рта. Вот оно, заветное мгновение, которое и для мэра, и для «как бы мэра», тянулось как мед… Только вот один из них знал о ложке дегтя, а другой — нет.

— Господин Бур…

Ботинки Инфиона прилипли к полу и он, запутавшись в собственных ногах и поддавшись неуклюжести, споткнулся и полетел вперед. В этот раз, Ромио и Лолли не было рядом, и полет обещал быть нормальным.

Время вновь словно замерло, и тело волшебника очень медленно стало падать в сторону мэра. Голос оборвался на полуслове, превратившись в абсолютное ничего.

А потом работник Бурта врезался в Бурббона и резко шлепнулся на пол.

Мэр города пошатнулся от такого неожиданного толчка, Эликсир Вечной Жизни вылетел из рук и, следуя прямиком за Инфионом, шлепнулся на пол. Только вот склянка такого падения не пережила.

Осколки стекла разлетелись по полу, жидкость расплескалась тонкой пленкой, а ракушка отлетела куда-то в сторону.

В этот момент разрушились две мечты длинною в, говоря образно, вечность.

Кто-то назовет падение волшебника в воображаемом спектакле «роялем в кустах», но жизнь постоянно подкидывает эти самые рояли, когда их ждешь меньше всего. И чаще всего, они падают прямо на голову.

Бурббон упал на колени и принялся панически водить руками по жиже, иногда натыкаясь руками на колющие осколки стекла. Он никогда бы не стал лизать с пола, и где-то в голове проговаривал, что не будет этого делать, хоть соблазн был велик. Бурббон не мог пасть так низко. Хотя, он не знал, что и так пал ниже некуда — даже Люцифер по сравнению с ним остался ангелом.

А потом мэр сдался — он прекратил шевелить руками и, вглядываясь в отражение, что мерцало на тонкой лужице жижи, прорычал прямо в пол, но так громко, чтобы услышали все:

— Вон, — сквозь зубы выдавил он. — ВСЕ ВОН!

Золотые големы в углах загрохотали и зашагали вперед, дабы выпроводить уже никому не нужных гостей. Все жители спешно устремились к выходу, и в числе последних был Платз, которого Дона Роза вовремя подхватила под руки и повела по лестнице. Все до единого оказались на улице, и один из големов захлопнул двери в Дворец Удовольствий. Второй же убедился, что гости вышли за ограду, после чего томными и грузными движениями закрыл ворота.

Дворец Удовольствий закрылся.

Понурые люди, ругаясь и зевая, стали расходиться в разные стороны, а самым счастливым в толпе был Денвер. Столько сенсаций, и за одну ночь!

Он горным козликом спустился с холма, проскакал по пустым, пока что темным улицам. Было по-утреннему прохладно, и иногда Денвер попадал в теплые воздушные потоки, которые обычно бывают весной. Вскоре, он закрылся у себя в комнатке, яростно принявшись за работу. Главный редактор успел как раз к первым солнечным лучам — они, нежно-розовые, как варенье из лепестков розы, падали на рождающийся под их напором выпуск «Сплетника Златногорска», придавая свежим чернилам особый, мистический оттенок.

Все стремительным потоком, словно под напором клизмы, вымылось из залов Дворца Удовольствий, которые вновь стали пустыми. Лампы и люстры погасли, а солнце пробивалось внутрь и наполняло пространство золотым блеском.

Мэр Бурббон закрылся в своей комнате, вновь принявшись за виски. Он всегда сидел там, проводя дни напролет, просто сидел, ничего не делая. А в принципе, что еще надо делать мэру?

И как бы хотелось продлить это до вечности…

А невероятно красивая ракушка осталась лежать где-то в закромах, забытая всеми. И если бы кто-нибудь поднял ее и приложил к уху, то помимо шума моря он, возможно, услышал бы слова сэра Дюкка: «Немного блесток, красивых перьев — и дело в шляпе!».

Главное было не воспринимать их слишком буквально, и тогда все вопросительные знаки растаяли бы, как воздушный крем под палящим солнцем.

Платз осел где-то около забора, вдыхая свежий, наполненный морем воздух, который постепенно стал нагреваться. Солнечные лучи потихоньку подпекали блондина, но внешние факторы, казалось, не могли побеспокоить «как бы мэра».

Все еще «как бы мэра».

Иногда он оглядывался, смотря на белый силуэт Дворца Удовольствий, но потом вновь отворачивался. И только внимательный наблюдатель мог заметить, как на лбу его надуваются венки, хотя улыбка не сползала с лица.

Штульц, Роза и Ля’Сахр стояли рядом и смотрели на Платза. Со стороны раздавался храп Эдрика. Жандарм кое-как вышел за территорию дворца и тут же рухнул.

— Когда вы его таким видели последний раз? — вполголоса спросил Магнат.

— Никогда, — ответила хозяйка борделя. — Таким… растерянным…

— Посмотрите на лоб, — Ля’Сахр указал карамельной тростью на голову «как бы мэра».

— Да, сейчас кто-то будет очень сильно злиться.

— Когда вы его видели последний раз злым?

— Не так давно, перед походом к Муссу Безе. Но тогда он был не настолько…

— И все равно улыбается, — Штульц даже снял свою шляпу.

Платз начал приподниматься. Венки на его лбу прыгали, надувались и пульсировали.

— А почему бы мне не улыбаться? — голос блондина был спокоен, но в нем различались еле заметные нотки раздражения.

— Потому что только что… — начал глава Аукциона, но Дона «Чайная» Роза тут же закрыла ему рот.

— Такого шанса больше не будет, но мы что-нибудь придумаем. Потому что жизнь продолжается…

Платз окончательно встал и прошелся вперед. Держался он сильно. «Как бы мэр» посмотрел на встающее солнце, которое моментально отразилось от его очков, подкинул трость, поймал ее, а потом достал спрятанный в ней клинок.

— А вот для кого-то она скоро закончится…

Солнце продолжало свое очередное рождение, которое повторялось каждое утро. Целый сизифов труд для одного горящего шара в небе, зато как приятно, наверное, перерождаться каждый день, чувствую себя фениксом.

Свет заполнял улицы потихоньку, как неспешно нарастающая мелодия. Он, к слову, тоже видел все, что случилось во Дворце Удовольствий, но ему, в отличие от всех жителей, которые в момент пробуждения солнца пытались ухватить хоть часик другой сна, было без разницы…

Карамельные башни вновь начинали играть глянцем, и огромное оранжеватое пятно на возвращающей себе контраст акварельной картине особо голодным могло напомнить желток яйца.

Именно его оно и напоминало Моголю, для которого это утро, в отличии от других, стало таким же обычным, как и все предыдущие. И даже тапочки не потеряли своей мягкости — а вот если бы он тоже был бы во Дворце Удовольствий, они показались бы ему немного черствыми. Не столько оттого, что в жилище Бурббона было просто невероятно роскошно, сколько отттого, что мужчине захотелось бы побыть там чуть больше…

Но, опять же, тапочки продолжали быть такими же ватно-невесомыми. Запустив в них ноги, Моголь прищурился и выглянул в окно, после чего резко захотел есть. Мужчина умылся холодной водой, успел обругать пару чаек, которые горланили где-то снаружи, и направился на кухню.

Он спокойно добрался до кухонной полки, достал чашку, налил воды в чайник и спичкой зажег коморку. Потом он сосредоточился, по руке его пробежала сине-фиолетовая иска, которая тут же метнулась на пламя и изменило его цвет на синеватый. Как все же удобно было усиливать огонь магическими потоками, которые заставляли пламя гореть дольше и греть больше.

Моголь повернулся в сторону стола, и тут понял, что на кухне что-то изменилось. Спросонья было трудно сразу понять, что именно, и поэтому мужчина зажмурился, решив поиграть в игру «найди одно отличие». Две картинки кухни заискрились в голове.

Моголь открыл глаза и обомлел. А потом, придя в себя, сказал:

— Да что ж такое-то… — и со свистом неспешно покинул кухню.

Магическая аномалия столбом стояла в центре комнаты и прорезала стол, лишь иногда покачиваясь туда-сюда. Хотя, она скорее рябила — как рябит картинка на телевизоре сомнительного качества. Или, как изображение с проектора, который очень сильно трясут.

Вернулся Моголоь уже с Аномалососом и, коснувшись его, тут же запустил. Внутри заскрежетали шестеренки, движимые магией, а некоторые трубки стали излучать еле-заметное свечение.

Мужчина взял трубку в руки, поднес к аномалии и та чудесным образом, колыхая, как парус во время шторма, затянулась внутрь. После этого внутри гении инженерной мысли что-то по-новому заскрежетало, и из бронзового корпуса вырвался фонтан магического пламени. Потолок огонь, конечно же, не опалил, ведь был магическим, но будь фонтан раз в пять мощнее, то ткань реальности вполне бы опалилась, и кусок дома просто растекся бы.

Но Моголь, не зная этого, спокойно оттолкнул Аномалосос в сторону и вовремя успел выключить чайник и потушить полумагическое пламя. А потом он снова почувствовал мягкость тапочек и растекся в блаженстве.

Но будь он волшебником, то почувствовал бы, как потоки магии вокруг завихрились и слегка завибрировали. Это, в целом, могло напомнить Моголю землетрясение — магическое землетрясение. И это, уж точно, было не к добру, как подметили Бурт, Фуст, Хая и даже Инфион с Магнатом, один из которых был слишком занят для того, чтобы заострять внимание на таких вещах, а другой волшебником вовсе и не был.

Хотя, ничто сейчас не могло стать страшнее Платза.