Дело Белки

Глава восьмая

Трудно описать мою радость. После стольких дней скитаний рядом со мной наконец-то оказался не оживший мифологический персонаж, а простой человек из реального мира! Я помог Хану слезть с печки, навалил ему полную миску каши и, пока он ел, сообщил о событиях, происшедших за те три дня, которые узбек находился без сознания.

— Плохо дело, — подытожил мой рассказ Хан. — Ладно. Готовься. Будем выбираться отсюда.

— А может, Бабу-ягу дождемся? — предложил я.

— Тебя что, история с муравьями ничему не научила? — удивился узбек.

— А старуха-то тут при чем? Это Ефим. Леший который!

— Ага. Конечно!

— В каком смысле? — уточнил я, не поняв, чем вызван сарказм моего напарника.

— А в таком! Я про этого Фимку наслышан. Не мог он сам на такую пакость пойти! Он, считай, мой коллега — егерь. Только с другой стороны.

— Так вот оно что?! — осенило меня. — Мы с тобой на другой стороне!

— Ты что же? Только что догадался?! — усмехнулся узбек. Но мне было наплевать. Наконец-то все встало на свои места: и Яга, и леший Ефим, и дрессированные пчелы. А заодно нашлось объяснение, почему задняя дверь штаб-квартиры Общества вела не на черную лестницу, а прямиком в лес. По всей видимости, она была чем-то вроде шлюзовой камеры, которая позволяла проникнуть на магическую территорию Земли. Опять же теперь я начал догадываться, что имела в виду Арина Родионовна, когда жаловалась на отсутствие волшебства в местах ее полуторавековой ссылки. Поселение для досрочно освобожденных магических преступников, по всей видимости, располагалось на нашей стороне, а ей хотелось домой.

— Эй, Лев! — прервал мои размышления Хан. — В печку хочешь?

Я посмотрел на высокую арку, ведущую в чрево бабкиной печи, на стоящую рядом обгоревшую деревянную лопату, на которой, сев на корточки, мог запросто разместиться мой узбекский напарник, и понял, что нам пора.

Тем не менее как мы ни торопились, сразу покинуть избушку Арины Родионовны нам все-таки не удалось. Сначала надо было избавить ногу Хана от глиняного довеска. Это оказалось непростым делом. После пары ударов обухом топора узбек зашипел от боли, и стало ясно, что таким способом он не освободится, а, скорее, заработает новый перелом. Пришлось действовать более аккуратно. Порывшись в бабкином буфете, я вытащил оттуда самый крепкий нож и, используя его вместо зубила, а топор вместо молотка, стал откалывать глину по маленькому кусочку. Узбеку эта процедура тоже несильно понравилась. Он напряженно смотрел, как острие ножа миллиметр за миллиметром продвигается по направлению к его драгоценной плоти, и явно нервничал.

— Расслабься, — бодрым голосом обратился я к напарнику. — Считай, что я художник, а ты мой натурщик.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну знаешь, как скульпторы говорят. Чтобы создать шедевр, надо взять кусок мрамора и отсечь от него все лишнее.

— Ага. Только смотри, чтобы этим лишним не оказалась моя нога!

— Постараюсь, — пообещал я. — Но мне будет намного легче, если ты перестанешь дергаться.

— Тебе хорошо говорить, — обиделся узбек. — Хотел бы я посмотреть, как бы ты вел себя на моем месте.

— Я бы на твоем месте постарался чем-нибудь отвлечься. Например, рассказал бы, зачем мы забрались на другую сторону.

— Ну на этом особо не отвлечешься!

— Почему?

— Рассказывать нечего! Помнишь, куда мы направлялись? — поинтересовался узбек.

— Конечно! Куда-то под Великий Новгород. Кощея искать.

— Совершенно верно. А сколько до Новгорода езды? — продолжал допрашивать напарник.

— Верст шестьсот примерно! — прикинул я.

— То-то же! — объявил Хан, задрав вверх корявый коричневый палец, как будто с этого момента в моей голове все должно было проясниться. Однако, увидев недоумение, отпечатавшееся на моем лице, спохватился: — Тьфу! Шайтан! Вечно забываю, что ты ничего не знаешь.

— И чего я на сей раз не знаю?

— По другой стороне, — с назиданием величайшего восточного мудреца произнес узбек, — этот путь короче в двадцать четыре раза.

— Как это?!

— А так! Я сказал, а ты запомнил! — важно пресек приятель дальнейшие расспросы.

И тут мое терпение кончилось:

— Ах так! Ну вот и отколупывай глину сам! — выпалил я в его вытянувшуюся от удивления рожу, сунул ему в руки топор и нож, встал с лавки и пошел к другому концу стола, где меня ожидал оставленный Бабой-ягой учебник природоведения.

— Эй! Лев, ты чего? — разом сбавив тон, попытался позвать напарник.

— Ничего! Задолбали уже! — рявкнул я. — То Василиса шпыняет, то Серый зубы скалит, то Дмитрий обзывает неудачником. Теперь вот ты — тоже выеживаешься! А я тебя, между прочим, из реки вытащил!

— Я не выеживаюсь, — с трудом воспроизводя заковыристое русское словцо, жалобно проговорил Хан. — Просто и в самом деле не знаю, почему на другой стороне дороги короче.

— Ага. Так тебе все и поверили, — не пожелал сдаваться я.

— Правда, Лев. Не знаю. И вообще, меня приняли в Общество всего несколько месяцев назад.

— Серьезно?

— Ага!

Я посмотрел в глаза узбека. Они казались по-собачьи честными и доверчивыми. В результате не осталось ничего другого, как отобрать у беспомощного напарника инструменты и продолжить нудную кропотливую работу по освобождению его конечности от оков волшебно-народной медицины. Убедившись, что я сменил гнев на милость, Хан робко попытался объяснить наглое поведение своих товарищей.

— На Василису с Серым ты тоже не обижайся. Они не специально на тебя наезжают. Хотя нет. Наоборот. Специально, но не со зла.

— Да ну?

— Серьезно. И Дмитрий должен был так сказать.

— Это почему же?!

— Так надо. Ты потом сам все узнаешь.

— Да ладно. Не очень-то и хотелось. Просто я вначале решил, что они и впрямь хорошие ребята.

— Правильно! Я сам знаешь, как к ним попал?

И узбек рассказал мне свою историю. Оказалось, что еще полгода назад он вовсе не был младшим егерем Общества, а преспокойно дворничал на столичных улицах вместе с другими среднеазиатскими гастарбайтерами, которые прибывают в Москву в чуть меньших количествах, чем узбекские дыни, но в отличие от дынь прекрасно приживаются. К тому же эти теплолюбивые дети юга так боятся русской зимы, что гораздо эффективнее коренных россиян справляются с уборкой снега и льда. Не говоря уже о том энтузиазме, с которым они посыпают столицу песком, пытаясь таким нехитрым способом придать Москве хоть какое-то сходство с милыми их сердцу Каракумами. Тем не менее в Общество Хан попал не за дворницкие таланты, а благодаря тому, что даже вдали от родины продолжал чтить ее традиции и историю. Случилось это в один из холодных февральских дней, когда он решил использовать выпавший ему выходной для того, чтобы поесть настоящего домашнего плова. Подавали это кушанье в какой-то задрипанной забегаловке на ВВЦ, до которой Хану предстояло пройти примерно полкилометра от центрального входа под осыпавшими его голову густыми снежными хлопьями, крупными и плотными, как созревшие плоды узбекского хлопка. Вдруг примерно в середине нелегкого пути он услышал чей-то жалобный голос: «О Аллах! Как же здесь холодно!» Гастарбайтер остановился как вкопанный и стал оглядываться, ища замерзающего земляка. Как ни странно, вблизи от него никого не оказалось. Если не считать закутанного, как немец под Сталинградом, понурого парня и несчастного ослика, покрытого толстым слоем снега от кончика носа до кончика хвоста.

— Что, мужик, хочешь на осле покататься? — без особой надежды обратился к Хану эксплуататор животных. — Давай! Вспомни родину!

Голос у юноши был молодой и по-московски акающий. То есть он никак не мог принадлежать тому человеку, который только что где-то рядом помянул всеблагого. Хан уже собрался пойти своей дорогой, как вдруг снова услышал:

— Соглашайся, ака! Может, этот гад мне тогда хоть спину почистит.

Узбек не поверил своим ушам. Во-первых, говоривший обратился явно к нему. Во-вторых, сделал это на чагатайском, то есть староузбекском, наречии. А в-третьих, и это было самое невероятное, кроме осла, сказать эту фразу было просто некому. Не знаю, как бы я сам повел себя на месте Хана, но он, на мой взгляд, поступил совершенно логично. Решив, что его постигла русская разновидность теплового удара, а именно — некое морозное помешательство, поспешил убраться от странной парочки и сбежал кушать свой плов. И тем не менее странная встреча всю трапезу не давала ему покоя. Поэтому, расплатившись, Хан разузнал у хозяев заведения, в какой части ВВЦ содержатся используемые для катания животные, и отправился туда, чтобы еще раз увидеть диковинного осла.

Узбек понятия не имел, как ему удастся обосновать свое появление в конюшне. Но этого и не потребовалось. У входа никого не оказалось. Скорее всего, сторож спрятался в своей будке, спасаясь от холода. А может, и вовсе напился и завалился спать на брикетах с подгнившим сеном. Так или иначе, Хан без проблем проник внутрь и стал осматривать денник за денником, там дремали намаявшиеся за день лошади. Осел обнаружился в самом дальнем и грязном углу конюшни. Он стоял, грустно уставившись на груду мерзлой кормовой моркови, и выглядел во всех смыслах этого слова серым, ничем не примечательным представителем отряда непарнокопытных. Услышав шаги Хана, животина лениво подняла голову, окинула узбека неодобрительным взглядом и печально произнесла:

— Ну и что тебе мешало на мне прокатиться? А? Видишь, чего теперь приходится жрать? А так, может быть, и хлебушка бы дали!

Я, затаив дыхание, слушал рассказ Хана. Не знаю уж на каком основании, но почему-то мне казалось, что мой приход в Общество был самым нетипичным. Однако, как выяснялось, имелись в истории найма сотрудников случаи позанятнее.

— Так что этот осел? — решил уточнить я. — Он волшебным оказался?

— Не совсем!

— В смысле? Как же он тогда разговаривал?

— Наследственность, — коротко ответил Хан. — Дело в том, что когда-то у нас в Средней Азии жил один знаменитый мудрец. Был он так велик и всемогущ, что однажды поспорил с самим эмиром Бухары, что сможет всего за двадцать лет научить говорить обыкновенного ишака.

— Секундочку, — сообразил я. — А твоего мудреца случайно не Насреддином звали?

— Насреддином! — изумившись непонятно чему, согласился узбек.

— Ну так знаю я эту историю!

— Не может быть! — воскликнул Хан и чуть не прослезился, как будто ведущий программы «Жди меня» сказал ему, что я тот самый, потерянный им полвека назад родной брат.

— Да почему же нет? Очень даже может! — возразил я и тут же продолжил радовать узбека глубиной своих познаний о похождениях его национального героя. — Ходжа взялся научить ишака говорить. За это ему дали мешок золота. А когда друзья спросили, как он рискнул взяться за такое безнадежное дело, Насреддин ответил, что за двадцать лет либо эмир умрет, либо ишак сдохнет! Правильно?

— Нет! Неправильно!!!

Настроение Хана непонятным образом переменилось. Только что он, казалось, был готов броситься мне на шею, а теперь явно захотел вцепиться в горло. К счастью, приятель совладал со своими чувствами. Надеюсь, из хорошего отношения ко мне, а не потому, что нож и топор в моих руках все еще находились в непосредственной близости к его конечности.

— Запомни, — дрожащим от ярости голосом произнес он. — Мулла Насреддин был порядочным человеком. Эмир Бухары действительно умер вскоре после их спора. Но Ходжа все равно продолжал учить осла родному языку — и обучил его. Более того, сделал это гораздо раньше положенного срока. Понял?

— Понял, конечно. Чего ж тут не понять?! — быстро согласился я, чтобы хоть немного разрядить обстановку. — Выходит, ты с тем самым ослом на ВВЦ и встретился?

— С ума сошел?! — фыркнул Хан. — Ишаки столько не живут. Это был не тот же самый ишак, а его потомок. Просто ишак Ходжи научил разговаривать своих детей. А его дети — своих. Так и пошло!

Я живо представил эту картину. Ночь в узбекском кишлаке. Утомленный тяжкой дневной работой осел Ходжи Насреддина возлежит под потрескавшейся стеной глинобитной сакли на груде хлопковой, а то и маковой соломы. А вокруг него чинно расположились пять-шесть маленьких осликов, которые раз за разом усердно повторяют: «Мама мыла копыта! Мы не ишаки — ишаки не мы!»

Узнав о том, чьим потомком является говорящий осел, Хан решил, что ему не место в грязной конюшне на ВВЦ. Понимая, что выкупить животину не удастся, он решил ее выкрасть и переправить на родину, тем более что и сам Ходжа Насреддин некогда занимался контрабандой ишаков через границу. Накинув на осла свою куртку, узбек окольными аллеями повел его к одному из выходов с территории выставочного центра. Однако по дороге их повязали. К счастью, людьми, которые задержали Хана и его четвероногого приятеля, оказались не владельцы осла, а члены Общества защиты волшебных животных. Оказывается, они тоже успели распознать в ишаке представителя знаменитого рода и как раз в этот день направились к нему на выручку. В результате осел был избавлен от тяжелой и унизительной работы, а добросердечный гастарбайтер получил предложение присоединиться к защитникам.

Несмотря на то что, увлекшись рассказом о похождениях Хана, я то и дело забывал вскрывать глиняный футляр на его ноге, в конце концов мне удалось освободить конечность узбека. Напарник осторожно спустил ее с лавки и боязливо, словно пробуя воду перед купанием, прикоснулся подошвой к полу.

— Ну как? — поинтересовался я.

— Вроде нормально, — удивленно произнес Хан и медленно встал со скамьи. Похоже, он до сих пор ждал от старухиного лечения каких-нибудь скрытых каверз. Однако ничего подобного не проявилось. Узбек сперва просто постоял на обеих ногах, потом перенес всю тяжесть на ту, которая была поломана. Наконец, даже решился на ней попрыгать. Нога была в полном порядке. Более того, мне даже показалось, что она стала несколько прямее той, которая не подвергалась бабкиным чарам. Но об этом я предпочел умолчать.

— Ладно! Уходим, — скомандовал узбек, убедившись, что в ближайшее время боль не лишит его способности к прямохождению.

— Не знаю, — снова засомневался я. — Нехорошо это как-то. Баба-яга нас из реки спасла. Выходила. Накормила, напоила. Давай ей хоть записку оставим.

— Ага! — начал ехидничать Хан. — Мол, спасибо за кров, были вынуждены уйти, чтобы спасти мир от конца света.

— Можно и так! — согласился я, предпочитая не замечать иронии напарника.

— Ничего подобного! Твоя бабка — сказительница-рецидивистка. Узнает, что Кощей спер Белку, — враз по всему лесу разболтает.

Я понял, что узбека мне не переупрямить. А он, как ни крути, все-таки лучше разбирался в ситуации. Поэтому, не вступая в дальнейшие дебаты, просто улучил момент и, подобрав около печки кусочек угля, нацарапал на белом боку одно-единственное слово: «Спасибо!»

Едва мы вышли из избушки, Хан наклонился и стал перетягивать шнурки на своих кроссовках.

— Иди вперед, — напутствовал он меня. — Я догоню.

— Куда идти? — поинтересовался я.

— Думаю… Думаю, на север, — неуверенно отозвался напарник.

— Секундочку, — осенила меня отнюдь не радостная мысль. — Ты что, не знаешь, куда нам надо двигаться?

— А почему я должен знать? — окрысился узбек. — Дорогу должны были Иван с Василисой показывать.

— А какого лешего ты нас из избушки вытащил? У нас ни припасов, ни карты, ни компаса. Что, прикажешь по мху север определять?

— Почему по мху? — удивился Хан.

— Потому что мох растет на северной стороне деревьев! — оттарабанил я заученную со школьных времен фразу. — Какой ты егерь, если таких вещей не знаешь?!

— Я городской егерь, — парировал узбек. — А дома, в Кызылкумах, у нас деревьев и вовсе нет.

Я чуть не взвыл. Это ж кем надо быть, чтобы заблудиться с таким напарником?! Впрочем, я и так знал ответ на свой вопрос. Надо быть Неудачником, кем я, собственно, и являлся.

— Ты как хочешь, — объявил я узбеку. — Но мне пора возвращаться.

— Куда? — опешил он.

— К Бабе-яге!

— Так нельзя, — всполошился приятель. — Ты забыл, сейчас каждый защитник на счету. Как же мы будем с тобой в избушке прохлаждаться?! Ну подумаешь, припасов нет. Лес ведь все-таки. Ягодами питаться будем. Грибами.

Узбек посмотрел куда-то за мою спину и кинулся что-то срывать в траве. После чего распрямился и гордо предъявил найденную добычу.

— Видишь? Вон их сколько!

— Это поганки! — мрачно констатировал я.

— Все поганки? — упавшим голосом поинтересовался напарник.

— Нет, — признался я. — Вот этот большой, с красной шляпкой — мухомор.

— Ладно, — пытаясь отчистить руки от своего галлюциногенного урожая, согласился Алихан. — Пойдем обратно.

На узбека жалко было смотреть. Мало того что он три, а то и четыре дня провел в беспамятстве, так теперь, когда его здоровье пошло на поправку, мы все равно оказывались не у дел. И это в то время, когда наши товарищи, рискуя собой, сражались со страшной угрозой, нависшей надо всем человечеством! Признаюсь, даже мне от этой мысли стало не по себе. Однако выбора не было. Добро бы мы находились еще в Подмосковье. Там в какую сторону ни пойди, максимум через сутки, а скорее всего гораздо раньше, обязательно наткнешься либо на людей, либо, на худой конец, на какую-нибудь дорогу, по которой можно выбраться к цивилизации. Но здесь, на другой стороне, в лесу, о размерах и населенности которого я не имел ни малейшего понятия, такая прогулка могла запросто закончиться трагически. Мы почти наверняка бесследно пропали бы в глуши и вскоре умерли с голоду, если только раньше какая-нибудь зверюга сама не употребила бы нас в качестве трапезы из двух блюд — егеря и неудачника.

Сделав десяток шагов по тропинке в обратную сторону, мы прошли под аркой из поломанной березы и, повернув налево, вышли на полянку, где стояла избушка Бабы-яги. Вернее, должна была стоять. Но ничего подобного на этом месте не наблюдалось.

— Ты чего? — спросил поравнявшийся со мной Хан. Однако потом его взгляд также упал на то место, где следовало находиться жилищу Арины Родионовны.

— Вот шайтан! — выругался узбек. — Ушла!

— Кто ушел? — не понял я.

— Что, сам не видишь?! — вскинулся мой темпераментный напарник. — Избушка ушла! Ладно. Догоним. На куриных ногах далеко не убежишь. Пойдем след искать.

Мы кинулись в дальний конец поляны, где на примятой траве все еще сохранялся прямоугольный отпечаток старухиного сруба. Увы, никаких других следов рядом не было. Из чего можно было предположить, что у беглой недвижимости имелись не только куриные ноги, но небольшие крылья в сочетании с двигателем для вертикального взлета.

— Твоя взяла! — объявил я напарнику через полчаса бесплодных поисков канувшей в небытие избы.

— В каком смысле? — не понял Хан.

— Раз вернуться к Арине Родионовне мы не можем, остается выбираться из леса.

— Как?

— А ты прислушайся! — предложил я, желая проверить свою догадку.

Узбек понял, что я не шучу и не издеваюсь, поэтому не стал спорить. Наоборот, он отнесся к поставленной задаче в высшей степени серьезно. Прикрыл глаза, заткнул пальцем левое ухо, а правое поднял чуть вверх и стал вращать головой из стороны в сторону. Так он простоял около минуты, потом его брови поползли вверх, и наконец лицо расплылось в улыбке.

— Река, — радостно заявил узбек и ткнул пальцем в том же направлении, откуда и до меня доносился шум быстро несущейся воды.

Через двадцать минут непрерывной ругани, с которой мы продирались сквозь непролазные заросли густого подлеска, Хан и я оказались на берегу бурного потока, несколько дней назад занесшего нас в глухие места. Это было несомненной удачей. Наконец-то мы нашли хоть какой-то ориентир, благодаря которому у нас появился шанс рано или поздно выбраться из леса, а заодно и уйти с «другой стороны». Для этого следовало всего лишь подняться вверх по течению, внимательно примечая на берегу следы, которые должны были оставить защитники. По чести говоря, я был несколько разочарован тем, что мои новые сослуживцы до сих пор не разыскали нас с Ханом. Впрочем, сейчас это не имело особого значения: в сложившейся ситуации наше спасение так или иначе зависело только от нас самих. А потому мы без лишних рассуждений двинулись вдоль реки.