Дело Марины Мнишек

ГЛАВА 3

Свернув с Северного полукольца на Зареченский тракт, машина пошла со скоростью сто километров, — Валентина время от времени заглядывала через окошко в кабину и видела светящийся зеленым спидометр, шофера, неотрывно смотревшего в ветровое стекло, по которому равномерным маятником двигался «дворник», размазывая по стеклу дождинки, и Пахомова — он сидел закрыв глаза, но не дремал: стоило шоферу двинуться, переменить позу, как майор поднимал веки и тоже внимательно смотрел на посверкивающие за стеклом дождинки, летящие на желтый свет, словно ночные мотыльки на лампу. Вот уже двадцать минут оперативная группа была в пути, получив по рации сообщение поста ГАИ на пятидесятом километре: там видели груженную яблоками машину ГАЗ-51, она свернула в станицу Верхнюю и сейчас находится во дворе у ее водителя.

Кто-то из сидевших против Валентины чиркнул спичкой, поднес ее к зажатой в зубах сигарете, — пламя осветило курносый нос и скулы.

— Лампочка у нас перегорела, так что ставлю тебя в известность, Волынский, — с нами девушка, — подал голос Есенов.

— Прошу прощения.

— Курите, курите, что вы… — возразила Валентина.

Но Волынский успел уже дунуть, спичка погасла.

— Ничего, пускай воздержится, — сказал Есенов. — Пачка сигарет убивает даже лошадь.

Потом он спросил, уже не шутя:

— Как, считаешь, наши дела?

— Как говорят в Одессе: «спасибо, плохо».

Валентина улыбнулась: кажется, она припомнила этот курносый нос в веснушках — в дежурке на койке у стены, почти касаясь рыжей макушкой ящика ревущего телевизора, сладко спал, посапывая, лейтенант — она еще подумала тогда: «Вот нервы!» (Она улыбнулась сейчас его словам. Она не знала, не могла знать, какую роль суждено ей сыграть в судьбе этого человека, курносого, неунывающего Волынского — лейтенанта милиции Волынского — и при его жизни и после смерти, после его гибели на опушке леса, когда он схватится один на один с преступником и упадет на снег бездыханным, — это произойдет не во время расследования этого дела, а потом, много времени спустя, она уже успеет написать и подарить ему журнал со своей повестью, — только потом это случится, а еще позже полковник передаст ей рукописи погибшего лейтенанта, и она прочтет их, и долг повелит ей стать его соавтором).

— Я серьезно, — сказал Есенов.

— И я серьезно. Что уж хорошего, когда не обнаружено никаких документов. Пойди, установи имя… А ляжет это на меня, ты знаешь. Что же хорошего?..

Неожиданно «выстрелил» мотор и так громко, что Валентина вздрогнула. Стало тихо, словно все к чему-то прислушивались.

— А покойный был человеком смелым, — прервал молчание Волынский.

— Почему ты так думаешь? — спросил старший лейтенант.

— Имея в кармане полторы сотни, он шел не по шоссе, где хороший обзор, а по узкой асфальтовой дорожке! С одной стороны кусты, за ними пустынное шоссе, а с другой — в трех шагах темный парк, место глухое…

— Смелый, а так рванул через кусты напролом, что все ветки поломал, сигарету выронил.

— Да, сигарета его. «Орбита»… Видно, только собрался закурить, в рот сунул — и тут что-то его напугало…

Он замолчал. Валентина уже решила, что разговор оборван, но Волынский заговорил снова.

— И смелый испугается, когда в парке ветка вдруг хрустнет — каждый куст на притаившегося человека похож… Мало ли?..

Молчание. Волынский снова заговорил первым, видно, загадка происшедшего на шоссе мучила его.

— Человек с такой суммой в аэропорту — нормальное дело. А если он идет среди ночи в противоположную сторону, да еще не по шоссе, а по глухой дорожке? И один… Если бы шел с кем-то, можно представить: люди прогуливались — вышли из аэропорта, погуляли, поговорили, назад вернутся… Но мы же все осмотрели, никаких следов спутника. Остается предположить — он шел один. И не прогуливался, а именно шел куда-то… Куда? Если не побоялся выбрать глухую дорожку, значит ходить в это время здесь — дело для него привычное, даже каждодневное… Домой он шел, вот куда!

— Положим. А дальше?

— А дальше вопрос: откуда шел? Если это дело было для него каждодневное, то естественно, что шел с работы. С зарплатой в кармане… Надо выяснить, где здесь поблизости работа такая, чтобы ночью с нее возвращаться — раз, и где на такой работе вчера зарплату выдавали — два.

— Вот ты и нашел себе дело… Начать надо с аэропорта — работает он круглосуточно, и дорожка асфальтированная прямо от него тянется.

— Начать надо с аэропорта… — согласился Волынский.

Автомашина затормозила, в кабине щелкнула дверца.

Валентина обернулась, вытянула в окошко.

— Что там, Валентина Дмитриевна? — спросил Есенов.

— Двое в милицейской форме. Майор подошел к ним.

— Гаишники. В станицу заворачивать будем.

— Да, у них мотоцикл с коляской. Садятся.

Снова щелкнула дверца в кабине, послышался треск мотоцикла. Валентину прижало к старшему лейтенанту — машина сворачивала.

Машина двигалась не по асфальту, значительно медленней, мягко переваливаясь с боку на бок. Пока Валентина прислушивалась к разговору Волынского и Есенова, ей казалось, что тревога и напряжение оставили ее, но сейчас они возвратились с новой силой.

— Сколько отсюда до станицы? — спросил Волынский Есенова.

— Два километра.

Мотор шумел в тишине громче обычного. Есенов завозился с чемоданом, который он таскал с собой повсюду (позже Валентина узнала, что это был так называемый «следственный чемодан»).

Из машины выбрались у двухэтажного кирпичного дома с железной вывеской над темными окнами. Валентина разобрала надпись: «Сельмаг». Здесь остались радист с водителем и один из мотоциклистов, остальные пошли по улице вверх. Шли молча, почему-то гуськом, впереди коренастый казах, ехавший в мотоциклетной коляске, за ним высокий, чуть сутуловатый Пахомов.

— Валентина Дмитриевна, — негромко позвал Пахомов.

— Я здесь.

— Держитесь рядом.

Через два квартала свернули в переулок. Здесь росли могучие пирамидальные тополя и было еще темнее. Шедший впереди коренастый лейтенант из ГАИ остановился, молча показал на соседний дом, одноэтажный, с высокой острой крышей и деревянным крыльцом. На улицу выходило три окна, закрытых ставнями, за ставнями было темно.

Едва подошли отставшие, во дворе басовито пролаяла собака, зазвенела цепь.

Было слышно — собака добежала до ворот. Она залаяла снова, уже не переставая, злобно, чуя чужих. Во дворе напротив тоже раздался лай.

Таиться теперь не имело смысла. Пахомов подал знак Валентине оставаться на месте. Волынский и следователь прокуратуры подошли к воротам, Есенов — к окнам, Пахомов и лейтенант из ГАИ поднялись на крыльцо. С Валентиной остался только доктор.

Пахомов громко постучал в дверь — раз, другой. Немного подождал, постучал еще.

Все прислушались.

Лейтенант нетерпеливо переступил с ноги на ногу, решительно ударил кулаком, дверь задрожала.

Снова прислушались.

Есенов привстал на носки и ладонью несколько раз постучал по крайней ставне.

Собака во дворе, надрываясь от лая, металась вдоль забора, бряцая целью.

— Всю станицу разбудим, — сказал лейтенант из ГАИ.

Действительно, лай теперь несся со всех сторон.

Пахомов приложил палец к губам: за дверью послышался осторожный шорох, потом легкий скрип.

— Кто здесь? — испуганно спросил женский голос.

— Вы что — поумирали там? — крикнул лейтенант. Видно, он волновался и говорил с сильным акцентом. — Почему не отзываетесь?

— А кто вы?

— Откройте, милиция.

— Какая еще милиция среди ночи!

— Автоинспекция. Откройте.

— Так бы и сказали: инспекция! Сейчас открою, оденусь только.

Снова за дверью что-то скрипнуло.

Прошла минута, две… Дверь не открывали, за ставнями по-прежнему было темно.

Лейтенант снова забарабанил в дверь. Неожиданно собака во дворе замолкла, но тотчас опять залаяла еще злобней и неистовей. Скрипнули ворота…

В том, что произошло через мгновение, Валентина разобралась уже после. Каждый из них запомнил лишь свое, и только общий рассказ помог восстановить события в целом. А случилось вот что: во дворе неожиданно взревел мотор автомобиля, ворота распахнулись и в желтом свете фар метнулась длинная, черная овчарка. Если бы она сбила с ног бросившегося к воротам Волынского, они оба оказались бы под колесами грузовика. Но Волынский успел инстинктивно отклониться, овчарка вцепилась ему в плечо, и почти тотчас грузовик ударил, сорвал ее крылом. Собака отчаянно взвизгнула.

— Стой! — закричал Пахомов и побежал за грузовиком. Остальные кинулись за ним.

Валентина выбежала из переулка на улицу, но грузовик с яблоками был уже далеко, за сельмагом. «Эх, упустили!» — она почувствовала, что силы покидают ее.

— Руку? — услышала она и увидела Волынского, протягивающего ей руку.

— Скорее, скорее… — упрашивал Волынский.

Они прибежали предпоследними. Последним был доктор, он держал шляпу в руках и тяжело дышал.

— Все? — нетерпеливо закричал лейтенант ГАИ, высовывая голову из кабины. Рядом с водителем вместо Пахомова теперь сидел он; майор, первым добравшийся до сельмага, уже преследовал грузовик на мотоцикле.

Лейтенант захлопнул дверцу, машина рванулась с места.

Усидеть на скамейке было теперь невозможно. Валентину, Волынского, радиста, Есенова, доктора — всех швыряло из стороны в сторону и друг на друга, пока машина не выбралась на Зареченский тракт.

Валентина заглянула через окошко в кабину — стрелка спидометра показывала сто двадцать.

— Ну что, Валентина Дмитриевна? — спросил Есенов.

— Пока не видно.

— Ничего, догоним. Грузовик тяжелый, с яблоками, а у нас скорость.

Валентина нащупала и пожала в темноте руку Волынского.

— Спасибо за помощь.

— Воображаете, что встретили положительного героя?

Валентина рассмеялась.

— Как вас зовут?

— Евгений.

— А меня Валентина.

— Ты что все плечо трогаешь? — с тревогой спросил Есенов Волынского. — Овчарка прокусила?

— Нет, на погон попала. Гимнастерку только всю разорвала!

— Это точно? — вмешался доктор. — Даже если ца’апина, нужно п’ижечь йодом.

— Ничего, ничего… Ты скажи другое, Есенов. Теперь водитель будет отпираться, что наехал на человека. Вмятины, царапины на машине? Это, скажет, от собаки… Надо же мне было так неудачно дернуться. Досадно.

— Докажем. На пиджаке у сбитого, на спине — следы краски от машины… Валентина Дмитриевна, выгляните, пожалуйста, еще раз.

— Догоняем!

— Что я говорил! — воскликнул Есенов.

Все задвигались.

— Номер грузовика АТП 14-72, — сообщила Валентина.

— А что майор?..

— Мотоцикл рядом с грузовиком, будто приклеен к заднему колесу. Майор привстал в коляске… Что? — Валентина вскрикнула. — Он бросил!..

— Что бросил?.. Кто?..

— Минуточку терпения, — попросил радист и, придерживая обеими руками наушники, прислушался.

— Майор приказывает остановить машину, подобрать предмет, который брошен с грузовика, — прокричал он.

Машина затормозила, дала задний ход.

Все, кроме водителя и радиста, вылезли из машины и разбрелись по шоссе. В темноте сверкнули тонкие лучики карманных фонарей.

— Так мы будем искать всю ночь. Разверните машину, надо осветить весь участок! — крикнул Есенов.

Машина развернулась.

«Предмет, выброшенный из машины», оказался поллитровкой от «московской». Нашел ее доктор. Он шел вдоль обочины и вдруг увидел застрявшую в кустарнике бутылку. Бутылка была не повреждена, заткнута промокшей бумажной пробкой. Водки в ней оставалось еще порядочно.

— Нашли, — с облегчением сказал лейтенант ГАИ и пошел к кабине.

— И чего он решил ее выбросить? — недоуменно спросил Есенов, принимая от доктора бутылку. — Если выпил, мы и так узнаем.

— Время, время… Товарищи, время.

Валентина тоже была мыслями там, с майором.

Мотоцикл и грузовик шли рядом — Пахомов мог привстать в коляске и, опершись ногой на заднее сиденье мотоцикла, дотронуться до кабины грузовика. Теперь достаточно было водителю там, в кабине, слегка повернуть руль — и грузовик сомнет мотоцикл. «Пора!» Пахомов успел подумать, что если дверца грузовика заперта изнутри, тогда все осложнится, — придется, стоя на подножке, попробовать выбить стекло рукояткой пистолета. Он снял фуражку и привстал в подрагивающей коляске.

Дверца оказалась незапертой. Она легко открылась, и Пахомов головой вперед ввалился в кабину грузовика. Он увидел баранку, вцепившуюся в нее костлявую бледную руку водителя — и в то же мгновение от сильного удара в скулу чуть не вывалился в открытую дверь. Он мотнулся головой назад и взмахнул руками, но успел ухватиться левой рукой за руль и почувствовал, как рот его наполняется солоноватой, с привкусом железа слюной.

Хотя он крепко держал руль, руль поворачивался. Пахомов одним глазом, мельком глянул в ветровое стекло и понял, что грузовик свернул на Старый Зареченский тракт. Грузовик затрясло, зашвыряло. Пахомов уже пришел в себя. Взмахнув руками, он выронил пистолет и теперь пошарил свободной рукой по сиденью: пистолета не было. Водитель ему не мешал. Пахомов посмотрел сбоку в худое, крысиное лицо с черной ниточкой усов, увидел отчаянные, на все готовые глаза, и перевел взгляд на ветровое стекло: в желтом свете фар он рассмотрел совсем близко железнодорожный переезд и закрытый полосатый шлагбаум.

Пахомов сразу забыл про пистолет — грузовик собьет шлагбаум, поезда пока не видно, но он может вот-вот подоспеть, — тогда грузовик врежется в него! Ему показалось даже: он слышит приближающийся в темноте перестук колес. Водитель перехватил взгляд, стал плечом отжимать Пахомова в угол. Времени уже не было даже на то, чтобы успеть подумать: «Ключ зажигания, выдернуть ключ зажигания!..» Пахомов слегка отстранился и резко, коротко ударил ребром ладони по открытой, чуть наклоненной шее водителя.