Дело о непрерывных самоубийствах

19

Алан Кемпбелл просыпался с трудом. Казалось, откуда-то из поднебесья его душа вселялась в грешное тело. Внезапно ему стало казаться, что он просматривает семейный альбом, где осталось одно лицо, — лицо, которое он где-то видел, и совсем недавно.

Алан проснулся. С трудом открыв глаза, он почувствовал, что опять хватил лишнего.

Откинувшись на подушку, он стал рассматривать щели в потолке. В комнате ярко светило солнце. Голова раскалывалась от боли, в горле пересохло, но все же, как ни странно, чувствовал он себя отнюдь не так плохо, как в первый раз. Неужели он начал привыкать к чертову пойлу? Неужели действие этого коварного яда, если верить листовкам общества трезвости, становится день ото дня все незаметнее? Он попытался что-нибудь вспомнить, но в памяти всплывали какие-то туманные картины, завывания волынки, Элспет, с довольным видом раскачивающаяся в кресле. На душе у Алана было спокойно, ничего страшного, он, вроде, не натворил.

В комнату вошла Кетрин. В отличие от Алана она выглядела виноватой и встревоженной. На ее подносе стояли две чашки черного кофе. Она поставила его на ночной столик и взглянула на Алана.

— Сегодня ты должен был бы принести мне кофе, — сказала Кетрин и кашлянула. — Но я знала, что в таком состоянии ты будешь спать до полудня. Ты, конечно, ничего не помнишь о вчерашнем?

Алан попытался присесть, чтобы немного унять боль в голове.

— Ну, не очень. Э-э… я не был?..

— Нет, не был. Алан Кемпбелл, такого великолепного существа, как ты, еще земля не видала. Ты сидел, излучая довольство и, разумеется, извергая потоки слов. Я приготовилась уже к наихудшему, когда ты заговорил о Теннисоне, но когда потом начал декламировать, поглаживая при этом мою руку… это уж было слишком!

Алан отвернулся и взял кофе.

— Не представлял, что я так хорошо знаю Теннисона.

— А ты и не знаешь. Просто, когда ты не мог вспомнить, то говорил «тамтара-рампам, тамтара-пам» и продолжал дальше.

— Не беда. Но в общем-то все в порядке?

Кетрин опустила уже поднесенную было к губам чашку.

— Все в порядке? — повторила она, широко раскрыв глаза. — Это при том, что несчастный Сван сейчас, может быть, в больнице?

Боль тупо запульсировала в голове.

— Неужели?..

— Нет, не ты. Дядя Колин.

— Господи, он опять накинулся на Свана? Они же стали лучшими друзьями! Что произошло?

— Все шло нормально, пока Колин не осушил пятнадцатый стаканчик «Рока», а Сван, который, пользуясь его выражением, был «под мухой», не вытащил статью, написанную им накануне. Он на всякий случай принес газету с собой.

— Ну и что?

— Версия Свана звучала примерно так. Ты помнишь, конечно, спор за столом в гостиной? Так вот, в газете написано: «Доктор Колин Кемпбелл, глубоко религиозный человек, положил руку на Библию и поклялся, что не ступит ногой в церковь до тех пор, пока родовое привидение будет блуждать среди унылых стен Шайра». Секунд десять Колин глядел на него, а потом показал на дверь и сказал: «Вон!». Сван не понимал в чем дело, пока Колин, весь красный, не крикнул: «Вон из этого дома, и чтобы ноги вашей здесь больше не было!». Колин схватил свое ружье и…

— Неужели?

— Тогда еще нет. Но когда Сван выбежал, Колин попросил: «Выключи свет и сними маскировку. Я хочу стрельнуть из окна, когда он выйдет на дорогу». Ты же знаешь, его кровать стоит у самого окна.

— Ты хочешь сказать, что, когда Сван направился в Инверари, Колин выстрелил ему в зад?

— Нет, — ответила Кетрин, — не Колин. Я.

Кетрин чуть не расплакалась.

— Алан, дорогой, мы должны уехать из этой непонятной страны! Сначала ты, теперь уже и я. Не понимаю, что со мной было, ну клянусь — не знаю!

Голова Алана болела уже гораздо меньше.

— Подожди-ка минутку! А я где был? Я не вмешался?

— Даже внимания не обратил. Ты декламировал Элспет «Сэра Галахада». Дождь перестал, было четыре часа утра, светила луна. Ты знаешь, во мне тоже все кипело от злости, а Сван был там передо мной, на дороге. Он мог услышать, как открывалось окно, и наверняка увидел, как блеснуло дуло в лунном свете. Он припустил так, как не бежал даже тогда, в понедельник. Я сказала: «Дядя Колин, дайте я попробую», а он ответил: «Ладно, только пусть он отбежит чуть дальше, а то будет неспортивно». Я всегда боялась ружей и не сумела бы попасть и в семиэтажный дом, но этот проклятый напиток помутил мне разум. Я выстрелила не целясь, потом из второго ствола — и попала… Алан, ты думаешь меня арестуют? И не смей смеяться!

Алан выпил свой кофе, сел в постели и попытался прийти в себя.

— Ничего страшного, — сказал он. — Поеду и успокою его.

— Но если?..

Алан посмотрел на перепуганную девушку.

— Большой беды стрястись не могло. Издалека, двадцатый калибр, заряд слабый. Он ведь не упал?

— Нет, только побежал еще быстрее.

— Значит, ничего страшного.

Кетрин вздохнула, подошла к окну и стала глядеть на озеро. Вода мирно поблескивала на солнце.

— И это, — продолжала Кетрин после короткой паузы, — еще не все. Сегодня утром я получила письмо. Алан, меня вызывают назад.

— Вызывают назад?

— Из отпуска. На работу. И я читала сегодняшний номер «Дейли Экспресс», похоже, скоро начнутся серьезные бомбардировки.

Солнечный свет поблек, горы стали лиловее, чем раньше. Алан закурил и глубоко затянулся. Голова закружилась, но он делал одну затяжку за другой, сидя в постели и глядя куда-то вдаль.

— Когда ты должна уехать? — спросил Алан после долгого молчания.

— Пожалуй, уже сегодня вечером.

— Тогда не будем терять время. Чем скорее мы уложимся, тем лучше. Надеюсь, нам удастся получить соседние купе. Здесь мы уже сделали все, что могли, хотя и не так уж много. Дело официально закрыто. И все же… мне хотелось бы увидеть настоящий конец, если он вообще будет.

— Может быть, еще увидишь, — произнесла Кетрин и отвернулась от окна.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Доктор Фелл еще здесь. Когда я сообщила ему, что сегодня вечером уезжаю, он ответил, что, по всей вероятности, тоже уедет. Тогда я спросила: «А как же с… вы знаете, с чем?» Он ответил: «С тем сейчас уже все в порядке без меня», но сказал это так странно, что у меня осталось чувство, будто что-то должно произойти. Что-то страшное. Он вернулся перед самым рассветом и очень хотел поговорить с тобой.

— Через полминуты я встану. Где все остальные?

— Колин еще спит, Элспет и Кристи куда-то ушли. В доме никого, кроме нас с тобой и доктора Фелла. Алан, это не с похмелья и не из-за Свана и не потому, что у меня расстроены нервы. Только… я боюсь. Пожалуйста, собирайся и выходи как можно быстрее.

Порезавшись при бритье, Алан старался убедить себя, что это лишь результат вчерашней выпивки, что причина всех его тревог — исключительно голодный желудок и так дурно кончившееся приключение со Сваном.

Когда Алан спустился позавтракать, Фелл уже сидел на диване в гостиной, залитый мягкими, золотистыми лучами солнца, с трубкой в зубах. Казалось, он обдумывает какой-то опасный план, но никак не может на него решиться. Алан и Кетрин позавтракали яйцами, гренками и черным кофе. Говорили мало, каждый из них не очень ясно представлял, как себя вести. Однако вопрос разрешился сам собой.

— Доброе утро! — прозвучал чей-то голос.

Они поспешили в зал. В открытых дверях стоял Алистер Данкен в легком, почти летнем костюме, на голове шляпа, в руках портфель.

— Я уж думал — никого нет дома. Можно войти? — вежливо спросил Данкен.

— П-пожалуйста, — заикаясь, ответила Кетрин.

— Спасибо.

— Проходите сюда, пожалуйста, — пробормотал Фелл. — И вы тоже, если хотите. Только закройте дверь.

В освещенной солнцем непроветриваемой комнате запах камня, старого дерева и сырой клеенки чувствовался еще сильнее. С каминной полки на них смотрела обернутая в креп фотография Энгуса.

— Уважаемый сэр… — начал адвокат, положив шляпу и портфель на столик, где лежала Библия. Он говорил раздельно и четко, словно диктуя.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил Фелл.

— Вы позвонили мне по телефону, — сказал Данкен с легким упреком, — и я здесь, но разрешите мне напомнить, что я — человек занятой. На прошлой неделе по различным поводам я приезжал почти каждый день. Однако, каким бы трудным ни было это дело, сейчас, когда оно закончено…

— Оно еще не закончено, — перебил его Фелл.

— Но ведь?!..

— Пожалуйста, садитесь, — попросил Фелл, откинулся на спинку дивана, сунул в рот трубку и затянулся.

— Господа, — продолжал он, громко сопя, — вчера, если вы помните, я говорил об одном невероятном шансе — одном из миллиона. Я не слишком верил в него, но все же надеялся, что судьба, давшая нам подобный шанс в случае с Энгусом Кемпбеллом, окажется благосклонной вновь. Так и случилось.

Фелл выдержал паузу и равнодушным тоном добавил:

— В мои руки попал инструмент, которым, в определенном смысле, был убит Алек Форбс.

Мертвая тишина длилась всего несколько секунд.

— Убит? — вырвалось у адвоката.

— Да.

— Не сердитесь, если я скажу, что…

— Сэр, — перебил его Фелл, вынимая трубку изо рта, — в глубине души вы считаете, что Алек Форбс был убит и что этим доказывается самоубийство Энгуса Кемпбелла. Разве я не прав?

Данкен быстро оглянулся вокруг.

— Не волнуйтесь, — успокоил его доктор. — Мы здесь пока одни. Я позаботился об этом. Можете говорить спокойно.

— Не собираюсь долго высказываться. — В голосе Данкена звучало раздражение. — Ваше утверждение абсурдно.

Доктор Фелл вздохнул.

— Не знаю, покажется ли оно таким уж абсурдным и после того, как я предложу вам одно соглашение.

— Соглашение?

— Сделку, если вам так больше нравится.

— Сэр, ни о какой сделке не может быть и речи. Вы сами сказали мне, что дело простое и ясное. Так считает и полиция. Сегодня утром я разговаривал с прокурором Мак-Интайром.

— Да. Это часть сделки. Данкен уже едва сдерживался.

— Не будете ли вы так добры, доктор, сказать, чего вы хотите? И прежде всего, на чем основано ваше опасное утверждение, будто Алек Форбс был убит?

Фелл обвел всех безучастным взглядом.

— Сначала, — сказал он, надувая щеки, — я обратил внимание на светомаскировку — кусок набитого на рамку толя, который должен был находиться в окне дома Форбса, но которого там не было. Однако ночью маскировка все же была на окне, иначе патруль заметил бы свет горевшей лампы. Зачем-то понадобилось погасить лампу и снять затемнение. С какой целью? Почему убийца не оставил горящую лампу и светомаскировку на своих местах? Напрашивается ответ, что он снял маскировку, чтобы иметь возможность бежать, а, оказавшись снаружи, уже не мог вставить ее назад в окно. Но можно ли представить себе, чтобы кто-то пролез сквозь стальную сетку, не повредив ее?

Данкен насупился.

— Это при том, что сетка прибита изнутри?

Фелл хмуро кивнул.

— Да, прибита и, следовательно, такое малоправдоподобно.

Данкен встал.

— Очень жаль, сэр, но у меня нет времени выслушивать ваши взятые с потолка предположения. Сама мысль о том, чтобы Форбс…

— Вам даже не любопытно, что за сделку я предлагаю? — спросил Фелл и сделал паузу. — Она была бы для вас очень выгодна. — Он снова выдержал паузу. — Очень выгодна.

Данкен протянул было руку к лежавшим на столике шляпе и портфелю, но внезапно опустил ее и выпрямился, глядя на Фелла.

— Господи Боже! — прошептал он, побелев, как стена. — Уж не хотите ли вы сказать, что это я — убийца?

— О, что вы, — ответил Фелл. — Нет, нет! Что вы…

Алан облегченно вздохнул.

— Право же, я очень рад, — сухо ответил Данкен. — Но, может быть, теперь вы скажете, в чем состоит ваше предложение, которое могло бы заинтересовать меня?

— Оно касается благосостояния ваших клиентов. Короче говоря, всей семьи Кемпбеллов, — Фелл снова рассеянно продул свою трубку. — Дело в том, что я могу доказать: Алек Форбс был убит.

— Доказать? Каким образом?

— В моих руках то, с помощью чего было совершено убийство Форбса.

— Но ведь Форбс повесился на поясе своего халата!

— Мистер Данкен, если бы вы познакомились с трудами лучших специалистов по криминалистике, то увидели бы, что все они сходятся в одном: нет ничего труднее, чем решить, повесилась жертва сама или была задушена и лишь потом повешена, чтобы создать видимость самоубийства. Именно так обстояло с Форбсом — на него напали сзади и задушили. Чем — я не знаю. Может быть, галстуком или шарфом. Потом убийца занялся оформлением сцены. Будь эта работа доведена до конца достаточно тщательно, никто не отличил бы от настоящего самоубийства, однако убийца допустил одну роковую ошибку, правда, в данном случае неизбежную.

— Да подумайте же еще раз, вспомните о зарешеченном окне… И что это за таинственное «доказательство»? Кто этот загадочный убийца? — Данкен нахмурился. — Вы знаете его?

— Разумеется, — сказал Фелл.

— И все равно, это еще не доказывает, — продолжал адвокат, постукивая косточками пальцев по столу, — что Энгус покончил с собой.

— Верно. Но если станет известно, что Форбса убили, это, естественно, дезавуирует оставшееся после него письмо — напечатать на машинке его мог любой, и сделано это на самом деле убийцей. Как посмотрит на все полиция?

— Что вы, собственно, хотите сказать?

— Стало быть, вы выслушаете мое предложение?

— Я выслушаю все, что угодно, — ответил адвокат, подошел к стулу и сел, — если вы дадите мне хоть какую-нибудь зацепку. Кто убийца?

— Собственно говоря, — ответил Фелл, — я думаю, что он уже в доме и в любую секунду может постучать в эту дверь.

Кетрин испуганно посмотрела на Алана. В комнате было жарко. Какая-то отчаянная муха жужжала на оконном стекле за накрахмаленной занавеской. В тишине они ясно услышали стук шагов в зале.

— Это может быть только наш друг, — все так же бесстрастно сказал Фелл. Потом он громко крикнул:

— Мы в гостиной! Входите!

Данкен привстал, от волнения сжав кулаки с такой силой, что Алан услышал, как хрустнули суставы. Между тем, как послышались шаги, и тем, как повернулась дверная ручка и открылась дверь, прошло всего пять или шесть секунд, но впоследствии Алан вспоминал о них, как о самом долгом в его жизни ожидании. Казалось, что таинственно поскрипывает каждая доска и все предметы в комнате преисполнены такого же нетерпеливого ожидания, как и бьющаяся о стекло муха.

Дверь отворилась.

— Вот убийца, — сказал доктор Фелл и показал на мистера Уолтера Чепмена, представителя страхового общества «Геркулес».