Совещание с Алленби [372] . Стратегическое положение Дераа. Необходимость взятия Дамаска арабской армией. Решение о восстании одновременно со взятием Иерусалима. Планы передвижения арабских войск. План установить базу в Азраке и взорвать мосты в долине Ярмук. (см. «Семь столпов мудрости», главы LXI–LXX).
Шериф Насер отбыл в Мекку. Лоуренс выбрал шерифа Али[373], харита, который знал Сирию. Когда-то узник Джемаль-паши в Дамаске, этот харит был более молодым и менее варварским Аудой, привыкший к арабскому молодечеству — преодолеть километр, стоя одной ногой в стремени верблюда, скачущего рысью, а потом прыгнуть в седло; способный поднять с земли по одному человеку каждой рукой — но также убедительный оратор; он должен был сыграть в Азраке после похода ту же роль, которую играл Фейсал в Акабе.
Капитан Вуд как технический консультант. Абд-эль-Кадер и его прибытие в Мекку (включая реплику Фейсала о его безумии и честности). Состав войск, предпринявших поход [374] . Трудности с самого начала. Переход между Аба-эль-Лиссан и Мааном. Встреча с Аудой и Заалом. Эпизод с английскими пушками. «Берегись Абд-эль-Кадера». Встреча с бени-сахр [375] . Необходимость изучать диалекты и генеалогию. Два шейха, присоединившиеся к походу. Прибытие в лагерь серахин и ночная беседа (см. «Семь столпов мудрости», главы LXX–LXXIV).
Лоуренс из принципа никогда не вмешивался в проповедь Восстания; но этой ночью у него не было выбора: он заговорил. Не о Восстании; о пустыне. Сначала он должен был возродить старинную ненависть и презрение кочевников к оседлым жителям, упоение добровольно избранной нищетой, ничтожество городов в их мерзостном блеске перед одиночеством, усыпанном звездами и осиянном безмолвием Бога. Что еще составляло закон пустыни, как не вечный отказ от того, что принимается мирскими людьми, ее презрение к тысячеликому демону, которого городская толпа зовет счастьем[376]?
Нет примеров, чтобы на Востоке не прислушались к тому, кто говорит о Боге. Даже одобрительные возгласы замолкли. И чувство, которое, как ощущал Лоуренс, возникало перед ним из тени, окружавшей их тесный круг, было смирением.
Восстание, продолжал он, похоже на пустыню. Что можно в ней завоевать? Ничего. Акаба взята — надо идти на Ярмук. После Ярмука — следующий поход. Восстание требовало страданий пустыни — самых великих, сражений пустыни — самых опасных. Восстание шло от города к городу, не для того, чтобы там обосноваться, но для того, чтобы достичь того огромного города, который звался Аравией, и о котором оно не знало, так же, как кочевник не знает тех мест, куда толкает его пустыня. Но воины Восстания несли его в своих сердцах, как Бога, чей образ оно представляло собой [пробел], и, когда они становились несчастными, это было их преображением.
В то время как города кишели благоразумными рабами.
На протяжении тысячелетий восточная пустыня считает бесполезным то время, когда она не внимает пророку. Пророк — это человек, который открывает другим часть божественного в них, о которой они не ведают. Поспешная, лихорадочная речь, которую слушали серахин вокруг угасающего костра, куда никто уже не подкладывал пальмовые ветки, были словами пророка. Лоуренс, не сознавая того, в первый раз — может быть, и в единственный — проповедовал не евангелие Пустыни, не евангелие Восстания, а свой собственный закон; в первый раз тоска, снедавшая его, обрела форму, став в то же время потрясающей заразительностью момента откровения. Под пустыней, под восстанием, ставшими неистовыми символами его драмы, те, кто окружали его, внезапно почувствовали доисламскую наготу, инстинкт, затерянный в глубине времен, который видел связь древних семитов с животным, которое убивает, или которое убивают они, в то время как окружающие их народы были связаны с растениями; инстинкт, который заставлял их бросать ниц своих пленных, ударяя их кулаком в затылок, и сдирать с них кожу заживо перед своим Богом сил. И серахин, слушая этот призыв в его жестоком одиночестве, верили, что слышат братский голос своих мертвецов, погребенных под песками, призыв к возрождению всей их расы — призыв их Бога, «кроме которого, нет иного Бога».
Еще до того, как он замолчал, Лоуренс знал, что они пойдут на Ярмук.
Исчезновение Абд-эль-Кадера. [377] Отделение от отряда пулеметчиков. Переход до моста мимо станции Дераа. Неудачная попытка взорвать мост [378] . Нападения на поезда, включая проезд турецкого поезда мимо Лоуренса, слова о судьбе, преследующей их, и ранение Лоуренса при последнем взрыве поезда Джемаль-паши [379] (см. «Семь столпов мудрости», главы LXXV–LXXVIII).
Установление плохой погоды. Превращение замка Азрак в генеральный штаб, его посетители и обитатели [380] . Шериф Али как идеальный заместитель Фейсала. Вылазка Лоуренса на разведку в Дераа [381] , его взятие в плен и побег [382] (см. «Семь столпов мудрости», главы LXXIX–LXXX).
Они выехали обратно в Азрак. Реззу из племени вульд-али остановили их; это было одно из племен, еще не присоединившихся к Фейсалу.
— Кто вы? — спросили, по обыкновению, реззу.
За голову Лоуренса давно уже была объявлена цена; когда поезд Джемаля был взорван, эта цена поднялась до двадцати тысяч фунтов. Может быть, он не мог выдержать новой схватки под другим именем, может быть, вновь явился на свет закон пустыни, который он проповедовал серахин, яростное стремление идти все дальше, которое уже так далеко его завело и сейчас вело к мосту Нисиба, а может быть, смертельный риск снова стал для него самым притягательным исцелением от его внутреннего краха.
— Эмир Оранс, — ответил он.
Имя это передавалось из уст в уста; один за другим, реззу подошли, чтобы приветствовать его, с любопытством, потому что его лицо было знакомо им по турецким афишам, где объявлялась цена за его голову; и также с почтением, в котором он не мог обмануться. В первый раз он встретил в глазах людей того легендарного персонажа, которого столько арабов втайне приветствовали в своих сердцах, так же, как те, кто приветствовал его на дороге, и которого не перевешивали ни его разрушенная душа, ни поруганное тело.[383]
Пребывание в Азраке после разрушения «личной целостности». Переход до Акабы, включая встречу с вражеским реззу, «внутренний диалог» и потерю направления [384] . Победа Мавлюда над турецкой колонной. Прибытие Лоуренса в Иерусалим [385] (см. «Семь столпов мудрости», глава LXXXI).
Он прибыл как побежденный; он был принят как один из творцов победы. Армия продолжала наступление. В его памяти, неумолимо враждебной, казалось, иссякли успехи, осталась лишь одержимость поражением; но если бы ему даже удалась операция в Ярмуке, обильные восточные дожди сделали бы тщетным его успех; а Алленби теперь придавал совсем иную важность установлению арабского центра в Азраке — на той же широте, что и его собственная цель, Иерусалим; к тому же — тайное проникновение в область Дераа. Акаба была спасена битвой в Петре, там, где и предвидел Лоуренс; и теперь он так же владел пустыней, как английский флот — морем. Наконец, генерал был еще меньше расположен скупиться на похвалы за успехи своих сотрудников, когда во время своей встречи с Лоуренсом получил весть о вступлении своего авангарда в Иерусалим.[386]
Главнокомандующий не считал, что Лоуренс не играл никакой роли в его победе — он даже включил его в торжественное вступление армии в город. Его друзья собрали по одному элементы формы коменданта, и также участвовали в нем, с военной помпой, которая заставляла забыть, что исторические ключи от священного города, ключи, взятые Саладином, растерянные первые лица города напрасно предлагали разным офицерам авангарда, пока их наконец не приняли два повара-шотландца[387].
Но, пока станция Дераа не была взята, Дамаску ничего не угрожало. Только Дамаск обрек бы на отход от Леванта турецкую армию; и целью Алленби было не завоевание Святых мест, а выход Турции из войны. На севере Иерусалима турки засели в горах, где зима не давала Алленби их выгнать.
Генерал теперь ждал от арабов, чтобы они достигли Мертвого моря, через которое шла самая крупная партия вражеского снабжения, и прервали это снабжение.
Задача, предназначенная для Лоуренса, который сам надеялся сделать больше.
Турки были разбиты в Петре, арабы обосновались в Азраке; Маанская железная дорога больше не могла с военной точки зрения поддерживать город, из которого Лоуренс сделал еще одну Медину.
Вылазки Мавлюда и бедуинов. Планы взятия Тафиле. «Собаки, вы не узнаете Ауду?» Прибытие Зеида и Джаафара, отъезд Ауды. Битва при Тафиле. [388] Операция на Мертвом море [389] . Наступление зимы и неготовность английского интендантства к погодным условиям (см. «Семь столпов мудрости», главы LXXXII–LXXXVII.).
Лоуренс и его охрана также ждали, в привилегированных условиях: четырнадцать человек на одну комнату, среди зеленого дыма, вшей и ручьев воды, стекающих по глиняным террасам. Ненависть начала подтачивать этих людей, созданных для суровости и набегов, каждый из которых видел во всех остальных тюремщиков, задерживающих его в этой мерзкой и холодной тюрьме, когда, едва туман чуть развеивался, за ним виднелись пальмовые сады и проглядывали источники.
Впервые с тех пор, как сформировалась охрана Лоуренса, в ссоре между двумя из них были обнажены кинжалы. Остальные их разняли. Но закон, действующий среди охраны, был нарушен, один из людей ранен: оба виновных подлежали кнуту. Все собрались в одной из комнат, когда начальник начал удары в другой. Лоуренс и все остальные слушали удары и крики, не видя, что происходит там. Дикость арабских наказаний была ему знакома; но на этот раз вызывала в нем слишком беспокойные воспоминания. Скоро он отдал приказ остановить удары.
Виновный, Авад, принимал их не без криков, но без жалоб. Второй, Махмас — тот, кто первый ударил кинжалом — плакал. Арабы не отличали нервное изнеможение от слабости, и Махмас бежал, покинутый всеми. Назавтра Авад [пробел] верблюдов на водопой, когда Лоуренс позвал его. Араб ждал нового наказания. Лоуренс дал ему ценный головной платок, в награду за прежние заслуги [пробел]. Этим же вечером Авад распевал во все горло, продав платок за четыре фунта.
Лоуренс подарил ему платок, потому что не забывал Дераа. Твердость Авада была так же чужда его личности, как твердость Махмаса — тому, что арабы считали в нем слабостью. Судьба посылала Лоуренсу, который чувствовал себя неумолимо запятнанным — разрушенным — избиением в Дераа, тайную насмешку над самым жестоким [моментом] в его жизни.
Он ожидал, когда кончатся великие холода, чувствовал, как блохи набрасываются на его воспаленные раны, [перечитывал] «Смерть Артура»[390] и тосковал по [Азраку]. Вскоре после того, как верблюды снова могли идти в бой, он выступил через горы к Иерихону, вдоль Мертвого моря, так же, как обошел вдоль Красного моря, когда выступил на Акабу.
Поход за деньгами. [391] Исчезновение денег в руках Зеида. [392] Прибытие Лоуренса в штаб Алленби к Хогарту. [393] Обед с Клейтоном. Совещание у Алленби и его планы взятия Маана, Дераа и Дамаска. (см. «Семь столпов мудрости», главы LXXXVII–XCI.).
Бои у Маана. [394] Противоречивые новости о взятии англичанами Аммана. Провал взятия Сальта. [395] Рейд Насира на железную дорогу. План атаки арабских сил тремя группами на Маан, Иерихон и Дамаск. Визит к великому шерифу. [396] (см. «Семь столпов мудрости», главы XLIII–XCVII.)
Планы операций Алленби. Рейд имперского верблюжьего корпуса на Маан (включая инструкции Лоуренса для них). [397] Посещение Азрака и Акабы. Переговоры с Нури Шааланом (включая эпизод с желанием его сына попасть в охрану Лоуренса). [398] Переговоры Фейсала с Алленби по поводу Дамаска и переписка его с Джемалем. Возвращение Лоуренса в Азрак [399] . Поход верблюжьего корпуса в Муаггар и отказ от подрывных работ. [400] Статья Хуссейна и бунт офицеров Фейсала. [401] Решение брать Дераа и Дамаск (см. «Семь столпов мудрости», главы XLIII–XCLIX, CI–CII, CIV–CVI.).
Поездка в Азрак на бронемашинах. [402] Прибытие самолетов и арабских вождей. Лагерь в Умтайе. [403] Подрыв моста имени Абд-эль-Хамида и подрывные работы египтян на железной дороге. [404] Воздушный бой. Станция Мезериб. Турецкие коммуникации парализованы. Тревожность населения. Подрыв моста в Нисибе. [405] Положение на фронте регулярной армии. Встреча Лоуренса с Алленби. [406] (см. «Семь столпов мудрости», главы CVIII–CXIII.).
Положение турецкой армии после взятия исторической Палестины. Прибытие самолетов в Умтайе. [407] Массовые поджоги в окрестностях. Встреча с турецкой колонной. Спор Лоуренса с английским офицером [408] по поводу похода на Шейх-Саад [409] (см. «Семь столпов мудрости», главы CXIV–CXV).
Узнав о походе на Шейх-Саад, штаб Алленби и начальник французской миссии считали арабскую колонну пропавшей. Но здесь играла роль не осторожность, и, несомненно, Нури об этом знал; потому что Лоуренс решил выступать, если Нури позволил бы себя убедить, в обществе только своей охраны и иррегулярных войск. Ведь он сам должен был принимать участие в изгнании турок, чтобы быть уверенным, что его не опередит английская кавалерия и не вступит раньше арабов в Дамаск. «Арабы получат то, что они возьмут[410]», — было заявлено сирийскому комитету в Каире. К противнику турецкому теперь добавился друг-противник — английская армия.