— А однажды мы с Никой пошли на спа-день в тайский салон. Сделали пилинг, посидели в кедровой бочке, а когда подошло время массажа, выяснилось, что нас будут обслуживать не тайки, а двое мужчин, которые, к тому же, даже отдаленно не напоминали азиатов. Мы возмутились и решили задать вопрос администрации. Там нас заверили, что Николай и Андрей долгое время жили на Самуи и техникой ничем не уступают тайским массажисткам. На этом наш спа-день и закончился.
— А то, что в азиатском салоне тебя в кедровую бочку сунули, не насторожило? — усмехается Жданов, опуская недопитый бокал с шампанским на стол. — Не упомню этой традиции в туземских странах.
Прикрыв рот ладонью, я начинаю хихикать в тысячный раз за вечер. Ладно, про тысячный раз я, наверное, преувеличила, но раз в пятнадцатый точно. Все-таки Дом Периньон стоит своих денег. Голова от него ясная, а настроение — пьяное. Хочется болтать без умолку, смеяться и даже танцевать.
— Наверное, ты прав. Нужно было еще от вывески насторожиться. Салон по непонятной причине назывался «Каламбо», а это, насколько мне известно, водопад в Африке. Хотя если допустить наличие орфографической ошибки, салон, возможно, планировалось назвать «Каламба», что, впрочем, тоже не оправдывает владельцев, ведь как известно, Каламба — это город на Филиппинах, но никак не в Таиланде.
— А ты, случайно, вопросы в «Что? Где? Когда?» не отправляла, Люба? — Внимательно меня оглядев, интересуется Жданов.
— Нет, — простодушно отвечаю я. — А почему ты спрашиваешь?
— Мне эти умники всегда задротами в очках представлялись. А сейчас смотрю на тебя и понимаю, что ошибался. Женщины оказывается бывают и умными и смотрибельными.
— Смотрибельными? — переспрашиваю я.
— Красивыми, то есть, — нехотя поясняет Жданов.
— Можно так было и сразу сказать.
— Это чтобы ты не расслаблялась. Помнишь ведь, что я хамло.
После такого заявления сложно не улыбнуться.
— А я думаю, что ты очень любезный и обаятельный. И что свое доброе сердце прячешь за внешней грубоватостью.
— Разносчик, этой женщине больше не наливать, — бормочет себе под нос полиграфический магнат. — Она у матерого циника доброе сердце разглядела.
— Разглядела конечно. Если бы не разглядела — мы бы с тобой здесь не сидели. Я не в том возрасте, чтобы очаровываться одними лишь щедростью и брутальностью.
Шампанское окончательно развязывает мне язык, поэтому я не удерживаюсь от очередного комплимента:
— А еще мне очень импонирует твоя порядочность и любовь к семье.
— Тебя послушать, я прямо-таки Дед Мороз. Ты давай меня не идеализируй, а то разведемся, не успев пожениться. Мать Славы таким грешила. Через месяц знакомства стала мне на мозги капать, чтобы пора бы наши встречи документально узаконить. А как узаконили, стала пилить похлеще циркулярки. Тут я недостаточно учтив, тут недостаточно внимателен, тут носки хреново за собой убираю. Одним словом — баба. То ли хитрожопая, то ли сама не знает, чего хочет. Хотя хитрожопая — это скорее про Анжелу. Мамаша Славы — дура бесхитростная. Сначала делает, потом думает.
— Ты всегда с таким теплом про дочь говоришь, — замечаю я. — О том, какая она умная, сильная, целеустремленная. Так может ее мать не такая никчемная?
— Умная, сильная, целеустремленная Слава в меня, — отрезает Жданов. — От мамаши она только внешность взяла.
— Вам повторить? — Подошедший официант заставляет нас поднять головы.
Жданов вопросительно поднимает брови — мол, ну что скажешь, Люба?
Я мотаю головой.
— Нет-нет. Мне хватит.
— Как твое настроение? — Полиграфический магнат выразительно оглядывает мое лицо. — Готова к продолжению банкета?
— Смотря что ты под этим подразумеваешь, — храбро отвечаю я, хотя сердечко в этот момент ой как екает.
— Ты, как я сегодня понял, к географии неравнодушна. А у меня дома как раз глобус есть.
Я невольно свожу колени. Намека толще сложно придумать. И официант еще, как назло, стоит и не уходит. Будто тоже моего ответа ждет.
— Может быть у вас еще и «Что? Где? Когда?» по кабельному показывают?
— Ради такой гостьи как-нибудь найду, — медленно произносит Жданов, сощурившись. — И даже колбасы докторской настрогаю.
Убрав телефон в сумку, я встаю. Что я как девочка, правда? Нравится ведь он мне. Очень сильно нравится.
— Так чего мы ждем? — говорю. — Черный ящик сам себя не откроет.