Демонология крови

*12. Кошмарные сны и радиофобия, как повод к групповой пьянке

…С утра все шло прекрасно. Тестируемый ядерно-синтетический ракетный двигатель (ЯСРД или попросту фюзор-плазмик) на ажурном башенном стенде посреди полигона в Великом Песчаном море, включился от нажатия стартовой кнопки, будто обычный фен. Только его мощность — около ста мегаватт, а температура потока на выходе — несколько миллионов по Цельсию. Ослепительно-яркий факел (на его фоне даже солнце выглядит тускло-оранжевым), и этот факел, кажется, вот-вот поджарит белых барашков — редкие облачка в небе Ливийской пустыни. Тяга движка не особо впечатляет — примерно как у сверхлегких турбореактивных самолетов, но магнитное поле… На командном пункте полигона несколько простых компасов, шутки ради оставленных без защитного экрана, сходят с ума, показывая куда угодно, только не на север, хотя расстояние от командного пункта до стенда около мили. Около самого плазменного факела — мелкие пылинки, несомые ветром, вспыхивают мириадами искр, когда пересечение магнитных силовых линий генерирует в них индукционный ток. Приборные показатели скачут, но стабильность и не ожидалась: это все-таки движок для работы в космосе. Атмосфера не позволяет стабилизировать факел плазмы, так что истинные характеристики придется получать расчетным путем, и дополнительно проверять тестированием на орбите…

…Вдруг фюзор необъяснимым образом теряет обратную связь, выходит на физически-невозможный резонансный режим и, раньше чем кто-либо успевает интерпретировать обновившиеся показания приборов, плазменный факел распухает в виде сферической вспышки. Ажурная башня исчезает — она испаряется мгновенно. Ударная волна сдувает волнистые дюны, и превращает летящий песок в пурпурный туман из кипящей магмы. Секундой позже, ударная волна, движущаяся втрое быстрее звука, и еще сохраняющая избыточное давление порядка 10 атмосфер, обрушилась на купол командного пункта. …Бац! Страх выбросил Кветку Млинарж из кошмарного сна в реальность. Вокруг была спартанская обстановка гостевого бунгало при биостанции лагуны Эйн-Зайана — самого северного из бенгазийских озер. Две чешские студентки-стажерки в MOXXI предпочли биостанцию — отелям или съемным квартирам в городе. Тут было прикольнее…

…Ленка Смолик, которая полулежала на соседней койке и созерцала сайт, открытый на экране ноутбука, отвлеклась, добавила яркость торшера, и полюбопытствовала:

— Вот это что сейчас было?

— Ты про что? — растерянно переспросила Кветка, еще не вполне осознав реальность.

— Я про боевой самурайский клич, или вроде того, — пояснила Ленка.

— Вообще-то, наверное, это был вопль ужаса, — сказала Кветка, — мне приснился супер-кошмар, охереть, какой страшный, так что, наверное, я кричала, хотя сама не слышала.

— Супер-кошмар? Знаешь, я ни разу не удивлена. 20-дневный цикл полигонных горячих тестов раскачал психику всем. Даже киношникам из «Геоскопа». Всем, кроме Скрэтти, которая, по-моему, вообще шоконепробиваемая, и преспокойно дрыхнет на чердаке. А я попробовала уснуть, так мне сразу начало мерещиться всякое. Вот, сижу, читаю. У тебя более основательная фермерская генетика, и ты поспала три часа.

— Да уж… — проворчала Кветка, — …Брр! Меня все еще плющит от ужаса.

— А что приснилось-то?

— Ну, вкратце: что фюзор вошел в резонансный режим и термоядерно взорвался.

— У фюзора такого типа нет резонансных режимов, — заметила Ленка.

— Угу. Я знаю. Наяву нет, но во сне он был.

— Понятно. Хочешь противошоковой микстуры, попросту называемой водкой?

Кветка прислушалась к своему организму, и объявила:

— Вообще-то хочу. Но одна пить не буду. Ты как, составишь компанию?

— Компания уже составилась, — проинформировала Ленка, — киношники час как бузят на Османском редуте. Им тоже, наверное, надоела бессонница или кошмары.

— Ага. Годится! — Кветка вскочила с койки, и потянулась, став удивительно похожей на скульптуру классического соцреализма «Девушка с веслом», — А ты пойдешь?

— Пойду, куда я денусь? — Ленка отложила ноутбук, и соскользнула с койки изящно, как куница, — Только давай следить друг за другом, чтобы не нализаться, как свиньи.

В этот момент из темноты послышалось приглушенное сопрано.

— Куда собрались, девчонки?

— Блин, Скрэтти, так можно напугать до икоты! — возмутилась Ленка.

— Мы и так в остаточном шоке, а некоторые еще пугают, — ворчливо добавила Кветка.

— Увы, у данного бунгало чердачный трап никоим люком не снабжен, в который мог бы внезапный гость тактично постучаться, — в стиле Шекспира продекламировала Скрэтти. А секундой позже в радиусе светового пятна торшера бесшумно появилась невысокая, но массивно-плотная фигура.

— Ладно… — продолжила ворчать она, — …А как это трап ни разу не скрипнул, пока ты спускалась? Ты ведь ни фига не балерина по весу!

— Так, я не спускалась по трапу, я спрыгнула.

— Ты спрыгнула с чердака бесшумно??? — Кветка была по-настоящему удивлена.

— Ага! — Скрэтти улыбнулась.

— Ладно, проехали, — Ленка беззаботно махнула рукой, — живем, как крокодилы в берлоге. Короче: я — в сортир и под душ. А вы пока решите, что брать на пикник.

— Решено пьянствовать с киношниками? — предположила Скрэтти.

— Решено пьянствовать, а киношники ближе всего, — пояснила Кветка.

…

Озеро (точнее лагуна) Эйн-Зайана соединена с морем коротким узким проливом. При османском владычестве с внешней стороны этого пролива был построен редут — чтобы останавливать входящие фелюги и собирать дань. Никудышное сооружение, которое развалилось от первого залпа с итальянского дредноута в октябре 1911-го, с тех пор не восстанавливалось, и было пригодно лишь для пикников. При известной фантазии там можно было вообразить себя мушкетерами, завтракающими на бастионе Сен-Жерве во время осады Ла-Рошели. Еще, там можно было нырять с обломков старого причала, без всякого риска удариться головой — глубина позволяла.

Такое место противошоковой вечеринки выбрали те, кто в диалоге чешских стажерок назывались киношниками из «Геоскопа». На самом деле это были: Эрик Лафит, Ханка Качмарек и Кевин МакЛарен. Тут в Ливии они снимали второй сезон научпоп-сериала «Межзвездные расы» по мотивам книги Лафита «Галактика, как жемчужная ферма». У Эрика Лафита (хотя журналиста по профессии, но за последние годы нахватавшегося базовой физики) стендовые тесты фюзор-плазмика не вызвали дикого ужаса. В общих чертах он представлял себе, как это работает. Ханка нахваталась вместе с ним, и у нее стартовые условия были лучше (она не успела перед этим забыть школьную физику). Совершенно иначе выглядел менталитет медиа-техника Кевина МакЛарена. Хотя его профессия вроде предполагала какие-то знания об устройстве материального мира, он оказался почти чистым листом во всей физике вне прямой связи с медиа-процессом…

…Это «почти» лишь усугубляло ситуацию. Будь он совсем чистым листом в физике, зрелище плазменного факела на башне с дистанции миля не вызвало бы у него особых опасений. Но Кевин (как типичный зумер) часто смотрел псевдонаучный шлак на т. н. «прогрессивных» каналах, где уже более полувека вся ядерная энергетика объявлялась вредоносной и смертоносной. Реальность жизни кое-как примиряла его с урановыми и ториевыми АЭС, и даже с кристадиновыми батарейками (частично легализованными в Европе вскоре после Вандалического кризиса), но любое новое в этой области внушало Кевину мистический ужас. Только зная это, можно оценить его отвагу: при полигонных съемках он ни разу не проявил испуга. Теперь, глядя на огонь примуса (заменявшего на этой вечеринке — традиционный европейский костер), Кевин хмуро произнес:

— Пообещайте: если что, включить в презентацию сериала несколько слов про меня. Не слишком трагичных, а так, в память о хорошем парне, настоящем ирландце.

— Это у тебя что, не первая пинта? — подозрительно поинтересовалась Ханка, глядя на полулитровую бутылку виски у него в руке (оттуда убыло пока не более четверти).

— Первая, — сказал он, — пойми, сестренка, мне сейчас даже пойло не льется в глотку. Я схватил тысячу долбанных зивертов.

— Сколько-сколько? — переспросила она.

— Я же сказал: тысячу долбанных зивертов. Так что, сестренка, я в полном дерьме.

— Кевин, — окликнул Эрик, — ты мне друг, но извини: сейчас ты бредишь.

— Бредить я стану позже, когда меня накроет ОЛБ… — тут медиа-техник приложился к бутылке, — …А сейчас я помню точно эту тысяча с мелочью на мониторе полигонного эскулапа, когда он просканировал мою персональную дозиметрическую карточку!

— Не знаю, что ты видел, но тысяча зивертов смертельна даже для нас. Это сильно выше порога резистентности, создаваемой ксианзаном-эф. А ты умер бы на месте, под лучом!

Со стороны входа на причал послышался чуть скрипучий баритон:

— Какие-то готичные разговоры… Что случилось?

— Классно! — воскликнула Ханка, увидев Скрэтти и обеих чешских стажерок,

— Может, вы знаете, как Кевин мог увидеть тысячу зивертов при дозиметрическом мониторинге?

— Тысячу зивертов?! — изумилась Кветка, — Ты что, лазил у башни во время включения?

— Он не лазил! — возразила Ленка, — Он с видеокамерой торчал у иллюминатора.

— Да, так и было, — подтвердил Кевин, после чего снова приложился к бутылке.

— Какая-то фигня с этой тысячей! — объявила Скрэтти, выпучила глаза и наморщила нос, ненадолго став похожей на ту саблезубую крысобелку-летягу, у которой заимствовала псевдоним. Затем она извлекла из корзины для пикника — литровую бутыль тунисского инжирного самогона, тетрапак оранжа, бидон сладкого холодного кофе и смешала все названное в пластиковом ведре, создав коктейль «летающая крепость» или кратко «Б-17». Легенда утверждает, будто этот коктейль изобрели в 1942-м пилоты Б-17, летавшие из Бенгази бомбить европейскую нефтяную инфраструктуру, питавшую Вермахт топливом.

— Вот это толково! — одобрил Эрик и разлил коктейль по пластиковым стаканчикам.

Кветка глотнула легендарного пилотского коктейля, вытерла губы ладонью, глянула в идеально-черное небо с будто серебряными звездочками, и спросила:

— А кто помнит вид экрана при сканировании дозиметрических карточек?

— Давай найдем это в сети, — предложила Ленка, уже вытянув смартфон из кармана, — как принято в MOXXI, все марки контрольных приборов публикуются на сайте.

— Давай, — согласилась Кветка и сделала шаг к компаньонке, чтобы тоже видеть.

— Вот я думаю, — сказала Ханка, — если бы док увидел тысячу зивертов на мониторе, то мгновенно направил бы Кевина в процедурную чтобы спасти его прекрасную тушку.

— Про прекрасную тушку, это ведь комплемент был, да? — с надеждой спросил Кевин.

— Разумеется! — подтвердила она.

— Ладно, — он улыбнулся и глотнул еще виски.

Чешские стажерки, между тем, открыли искомое. Ленка повернула экран смартфона к Кевину и спросила:

— Так это выглядело?

— В точности так, — подтвердил он.

— А угадай, на что указывает буква «мю» рядом с числом?

— Почем я знаю, может мю-мезоны по-гречески. Есть же вроде такие частицы.

— Нет, Кевин. Это не мезоны, это приставка, означающая «микро». Значит, твоя доза в зивертах составляет тысячу делить на миллион. Одна тысячная. Или, если выразить в рентгенах, то одна десятая. Меньше, чем доза при снимке челюсти у стоматолога.

— Правда, что ли? О, сотня чертей мне в жопу! В смысле: девчонки, я вас обожаю!

— Тогда сотвори горячую закуску, ОК? — с фермерской прямотой предложила Кветка.

— Запросто, чтоб меня! — объявил медиа-техник и занялся стряпней на примусе.

Некоторое время вся компания с энтузиазмом наблюдала за процессом поджаривания ломтиков маринованной баранины, а затем что-то негромко мелодично пискнуло.

— Это мой! — Ханка сняла с пояса смартфон и глянула на экран, — Ну вот: Лола и Аслауг приземлились в эмирате Умм-эль-Кювайн, и Лола пишет: прикольное местечко.

— Слушай, а у них что, лесби-отношения? — поинтересовалась Ленка.

— Да, вроде того. Эпизодически-романтическая интрижка, как говорит об этом Трэй.

— Э-э… А кто такая Трэй?

— Чоэ Трэй, реальная рэйв-идолица, — пояснила Ханка, — ты могла слышать что-то из ее альбомов. А с некоторых пор Трэй живет арго-тройкой с Аслауг и Юлианом.

— А что, рейв-альбом «Revolution of roadside» — это ее? — встряла Кветка.

— Ага! Это ее второй межзвездный альбом, первый был «Toads are thirsty».

— Кто ляжет с астрофизиком, тот запоет про звездолеты, — прокомментировала Скрэтти, экспромтом перефразировав интернациональную пословицу «кто ляжет с собакой, тот проснется с блохами».

…

*13. Вселенная с дырами, пузырями и сверхцивилизациями

Юлиан Зайз рассчитывал поспать после того, как подтвердилось нормальное прибытие чартера из Бенгази в Умм-эль-Кювайн, но как бы не так. Под влиянием потока свежих событий, в идольских мозгах Чоэ Трэй зародилась очередная арт-идея, и она, включив светозвуковой синтезатор, приступила к сотворению композиции. При другом интерьере круглой яхты-экраноплана «Тетрикс», порыв рейв-идолицы не помешал бы Юлиану упасть в объятия Морфея — но обитаемое пространство было устроено в стиле studio-doubledecker: как зал, условно разделенный на два уровня, почти без перегородок… …Вообще-то, обычно Юлиан легко засыпал и при более сильных раздражителях, но в данном случае нервы не успели релаксировать после 20-дневной тест-кампании. Хотя непосредственно на полигоне Харруба при тестах торчала лишь Аслауг, беспокойство передавалось любящим сердцам Юлиана и Трэй. Чертовски романтично, но чертовски дискомфортно. Короче говоря: сон не шел, и консультант по яхтенному дизайну решил плюнуть на это, налить себе чашку чая с пряностями, и посмотреть/послушать «сырой креатив», получающийся у подружки-идолицы.

Даже после четырех лет совместной жизни, для него оставалась загадкой феерическая популярность Чоэ Трэй. Кстати, это было загадкой также для критиков и психологов. …Быть может, трагические события в начале пути, после которых Трэй ушла в море и объявила арт-вендетту Системе, а далее сама арт-вендетта — выковали особый талант. …Именно ОСОБЫЙ талант. Композиции Трэй завораживали, и содержали внезапную философию, выраженную грубо и эпатажно (настолько эпатажно, что ее композиции и альбомы порой попадали под запрет в тех или иных цивилизованных странах). …С таким талантом гармонировала внешность Трэй: телосложение плотное «в стиле кантри» (как выражалась она сама). Пока Трэй пребывала в статике, в ней трудно было угадать взрывную энергию, причем не лишенную изящества. Но едва она переходила в динамику, это качество проявлялось и сходу заводило зрителей.

Юлиан прокрутил эти мысли в фоновом режиме — попивая чай, и вслушиваясь в рваный рэповый текст рождающейся композиции, когда Трэй внезапно выключила синтезатор, взбежала по лестнице на полуторный уровень, уселась рядом, и выпалила вопрос:

— Ты можешь по-простому объяснить: что такое М-полости?

— Как ты сказала? — удивился он.

— М-полости, — повторила она, — или полости Малянова. Из НФ-книжки Стругацких «За миллиард лет до конца света». Ты врубился, что композиция по этой книжке, или нет?

— Вот теперь начинаю врубаться… — тут Юлиан глубоко задумался, вспоминая сюжет и особенно ту часть, где излагалась гипотеза главного героя, астрофизика Малянова. Для начала он вспомнил, что Трэй заразилась фантастикой Стругацких с легкой руки Ханки Качмарек. Та, будучи полькой, фанатела от Станислава Лема, а Лем, будто бы, в неком интервью сообщил, что завидует Стругацким, породившим «Пикник на обочине». Трэй прониклась и по мотивам «Пикника…» сочинила композицию «Revolution of roadside», получила очередной букет обвинений в экстремизме, а теперь, значит, на очереди «За миллиард лет до конца света». Чтобы сочинять по мотивам — надо понять оригинал…

— Глянь, не ломай голову, — с этими словами Трэй пихнула ему в руку планшет, на экран которого была выведена длинная фраза: «В желтом, слегка искривленном пространстве медленно поворачивались гигантскими пузырями осесимметричные полости, материя обтекала их, пыталась проникнуть внутрь, но не могла, на границе материя сжималась до неимоверных плотностей, и пузыри начинали светиться».

— Гм… — откликнулся он.

— Композиция будет называться «The end of billion years»! — добавила она, — Так вот: М-полости похожи на черные дыры, только без массы, как пузыри Алькубьерре. Открой следующую страницу на планшете, там Аслауг набросала схему с конспектом. Мне в начале показалось, что я врубилась во все это, но теперь я опять ни фига не догоняю.

— ОК, попробуем разобраться вместе, — произнес Юлиан и открыл вторую страницу.

…Когда-то Аслауг в шутку назвала Чоэ Трей «школьницей Фейнмана» — по известному тезису Ричарда Фейнамана: хотите понять сложную теорию — попробуйте объяснить ее школьнику 5-го класса, и в ходе необходимых упрощений, вы поймете это сами. Трэй, будучи выпускником современного корейского колледжа, понимала физику на уровне пятиклассника из США 1960-х. С тех пор, много раз пройдя процедуру Фейнмана, она накопила кое-какую эрудицию, которой козыряла. В сингле «We all in a black hole» она помянула гравитационный коллапс звезды, сферу Шварцшильда, горизонт событий, и квантовое испарение черной дыры (излучение Хокинга). Слушатели, не очень понимая, просто перлись от эмпатии с идолицей, ставшей живой легендой азиатского рейва…

…Теперь, просматривая конспект Аслауг по М-полостям, уже Юлиан чувствовал себя «школьником Фейнмана», поскольку тема явно выходила за пределы его любительских представлений о космологии. Его профессия крутилась около инженерного дизайна яхт (пусть понимаемого предельно широко) и знание матфизики соответствовало. Конечно, жизнь с Аслауг изрядно расширила его теоретический кругозор, но не настолько, чтобы сходу понять игры экзотически-искаженного пространства-времени в пузырях Ферми и суперпузырях Хаббла размером более двухсот световых лет. Эти открытия состоялись в начале XXI века, но ореол загадочности возник вокруг подобных объектов еще в 1970-х (видимо так родился сюжет этой НФ-новеллы). Лишь в 2010-х астрономы отметили, что некоторые пузыри светятся сами (а не просто рассеивают свет звезд). Появился термин «коконы» (энергетически-активные оболочки пузырей — очень похожие на М-полости). Затем, в 2020-х кое-кто отметил, что формирование плотных горячих коконов вокруг пустого пространства — напоминает расчетное поведение вещества у границы пузыря Алькубьерре (теоретически возможного искажения метрики). Такой пузырь-экзот был придуман, как ключ к технологии warp-drive для сверхсветовых кораблей будущего, а природное возникновение подобных экзотов исходно даже не рассматривалось. Вдруг какой-то научпоп-журналист спросил: а с чего ученые взяли, что коконы — природные? Вообще-то эти штуки чертовски похожи на «космические чудеса», о которых говорил Станислав Лем в 1960-х в книге «Сумма технологий» — как о признаке, по которому мы можем узнать сверхцивилизации. Кстати (отметил журналист), открыто уже три класса космических чудес: горячие коконы, сверхсветовые джеты и (еще в 1980-х) супервойд Волопаса. Что, если все три — звенья астроинженерии какой-то сверхцивилизации?..

…Этот журналистский вопрос был задан в период особо сильной антипатии научного официоза к любым гипотезам о неодиночестве человеческой цивилизации. Глобальной политической повесткой считалась радикальная экологизация под лозунгом: «у нас нет планеты-Б». Ученые получали гранты за обоснования теории уникальности Земли, как колыбели жизни и разума (было плевать, что такая теория физически абсурдна). Вопрос журналиста восприняли в научно-политических кругах, как дерзкий вызов единственно верному мейнстриму, и мгновенно возник жирный грант за доказательство природного происхождения всех трех названных «космических чудес». Нашлась команда молодых финансово-голодных математиков, которые за грант и при помощи университетского компьютера перебрали десятки тысяч функций-решений стандартной космологической лямбда-модели. В итоге они нашли группу с экзотической метрикой, которую назвали «призрачной дырой» (ghost hole) — как некогда популярный аттракцион ужасов в давно заброшенном луна-парке на Кони-Айленде. Кстати: среди движущихся скульптур того аттракциона был дьявол, помешивающий ложкой в адском котле — что как бы намекает.

Математическая конструкция призрачной дыры показывала возможность природного рождения такого объекта и удовлетворительно описывала все три «космических чуда». Ортодоксальный научпоп трубил о посрамлении лженаучной идеи сверхцивилизаций — обновленной космологической моделью. Вообще-то посрамление было сомнительное, поскольку возможность природного рождения чего-либо не отменяет возможности его искусственного создания. Так, например, существование самородной меди не отменяет химико-металлургического получения меди со времен ранней античности. Более того, теория призрачных дыр указывает, как цивилизация может стать сверхцивилизацией — поскольку призрачные дыры оказываются машиной извлечения энергии физического вакуума. Очередной холивар ортодоксов и еретиков был прерван появлением в небе (точнее — в лунной точке либрации) объекта 5I/Каимитиро. Так началась новая эпоха.

…

Консультант по ЯД сам не заметил, как его рассуждения вслух над конспектом Аслауг превратились в занимательный рассказ, после которого аудитория (в смысле Чоэ Трэй) энергично поаплодировала и объявила.

— Офигенно, Юлиан! Хорошо, что у меня все время была включена запись!

— Эй, только не заливай это на блог, а то вдруг я где-то ошибся! — предупредил он.

— Ладно, запись будет только для своих. А скажи: почему Стругацкие в 1976-м верили в Великий Фильтр и сочинили «За миллиард лет до конца света»? В 1972-м они еще не верили и сочинили «Пикник на обочине», в 1979-м уже не верили и сочинили «Жук в муравейнике». Отчего их так штормило из стороны в сторону?

— От реальности, — предположил консультант по ЯД, — В 1972-м люди покинули Луну и свернули программу «Аполлон». В 1974-м свернута программа «Скайлэб». Появилась конспирологическая теория, будто некие силы запретили нам космос. Это могло стать фоном для новеллы о законе Мироздания. Вскоре стартовали яркие, хотя беспилотные миссии «Викинг» и «Вояджер», так что эта конспирология потеряла базис. А в 1976-м, кстати, Стругацкие никак не могли верить в Великий Фильтр,

— Это почему? — удивилась Чоэ Трэй

— Потому, что Великий Фильтр придуман на 20 лет позже в 1996-м Робином Хэнсоном, финансовым визионером.

— Как — финансовым визионером? — изумилась рейв-идолица.

— Вот так. Робин Хэнсон, автор схемы надувания лженаучных пузырей и их продажи на Уолл-Стрит. Официальное название: «фьючерсы на идеи». Гениальный трюк для эпохи дешевых кредитов. Неизвестно, зачем он придумал и вбросил Великий Фильтр. Скорее всего, это была вспомогательная PR-фишка для продажи очередного пузыря. И кстати: возможно Хэнсон высмотрел прообраз этой фишки именно у Стругацких. Мироздание защищает свою структуру: ставит Великий Фильтр, тормозящий цивилизации, которые метят слишком высоко, хотят стать сверх- и перестроить Мироздание на свой вкус.

— У Стругацких не так тупо! — возразила идолица, — У них там баланс.

Юлиан Зайз хмыкнул, пожал плечами, и отхлебнул остывшего чая.

— У Стругацких не тупо, а Хэнсону для Уолл-Стрит надо было тупо, чтобы инвесторы увидели что-то знакомое и близкое по духу. В данном случае: «стеклянный потолок», тормозящий персон нежелательного рода на некоторой ступени карьерной лестницы.

— Вот ведь хрень… — Чоэ Трэй цапнула его чашку и тоже сделала глоток, — …Только я вообще не врубаюсь: как такую идею можно продать?

— Никак, — ответил он, — я говорил: это вспомогательная PR-фишка, чтобы продать что-нибудь другое. Если над нами стеклянный потолок, то мы не освоим космос, у нас нет планеты-Б, и нам продают: устойчивое развитие, зеленый поворот, вот это все.

— Вот уроды… — идолица забросила обе руки назад и энергично почесала спину. Такой своеобразный жест обычно означал: Чоэ Трэй задумала нечто чертовски скандальное.

…

*14. Кое-что о лесбийской камасутре и политэкономии

Бизнес-инновационный центр астрогеологической компании «Stellarex» на острове Син-Иях (эмират Умм-эль-Кювайн, ОАЭ) в виде половинке гигантского кривого баклажана, остался почти таким же строгим по интерьеру, как в начале. Хотя дела у «Stellarex» шли неплохо даже до хайпа, вызванного открытием Чубакки, а теперь-то и вовсе выглядели превосходно, принц Самир бин Хафиз уговорил шейха Абдуллу бин Рашида следовать принципу Муалидов: «Умм-эль-Кювайн это анти-Дубай». Что раньше было прикрытием сравнительной бедности — теперь стало фирменной фишкой бренда…

…Впрочем, внутренний отель там соответствовал европейским «трем звездочкам». Для Аслауг Хоген и Лолы Ву этого было достаточно. А, вроде бы, слишком тесный душевой уголок стал тактильным мотиватором. При совместной помывке сразу после приезда из аэропорта, у них возник импульс либидо — вполне предсказуемый исходя из истории их знакомства. Случайные ласки, начавшись с «потереть спинку», перешли в поглаживание эрогенных зон, и далее — почти по канонам лесбийской камасутры (уже на кровати). По причине длительной прелюдии, разрядка случилась быстро — в позе «крест накрест». И следующие несколько минут Аслауг и Лола лежали со сплетенными ногами, пристроив головы около противоположных углов кровати. Было весело переговариваться вот так: чувствуя друг друга, но не видя лиц.

— Знаешь, я соскучилась по обнимашкам тет-а-тет с тобой, — сообщила Лола.

— Я тоже, — отозвалась Аслауг, — когда в компании, это другое.

— Да! — Лола подняла руки в знак согласия, — В компании тоже здорово, но иначе. А так, чтобы только мы двое, не было почти три месяца, с фестиваля на День Космонавтики.

— Точно! — Аслауг перекатилась в сидячее положение и ласково, хотя звонко, хлопнула партнершу по бедру, — Хочешь выпить? В баре, наверное, найдется что-нибудь…

Не дожидаясь ответа, голландка вскочила, метнулась к бару, открыла дверцу, окинула взглядом содержимое, и стала декламировать надписи на этикетках, выслушивая затем краткие комментарии Лолы… …Лола остановила выбор на местном безалкогольном коктейле «жемчужная башня», и Аслауг не стала возражать (будучи уверена, что журналистка заранее выяснила фишки кулинарии маленького эмирата). Через минуту они уселись на подушки за низеньким (в японском стиле) столиком, и разлили коктейль по стаканам.

— Помнишь, — произнесла Лола, сделав первый глоток, — ты тогда начала рассказывать о контакте со сверхцивилизацией, но начался Гагарин-фест. Может, продолжишь?

— ОК, если хочешь. А на чем тогда остановились?

— На том, что из всей НФ этот сюжет не слили только Лем в «Солярисе» и Стругацкие в «Пикнике», я спросила: что слил Кларк в «Одиссее», ты сказала, что Кларк крут, но его сверхцивилизация слишком похожа на модификацию библейского бога, и это слишком человеческое. Но ты не договорила, потому что загремели фейерверки и всякое такое.

Голландка отхлебнула «жемчужной башни» и щелкнула ногтем по стакану.

— Так! Ты помнишь монолог сверхцивилизации, обращенный к человечеству?

— Помню. Все эти миры ваши, кроме Европы, не пытайтесь высадиться на нее.

— Совершенно верно. А станет ли сверхцивилизация применять говенную парадигму, в которой полста веков на Земле барахтаются унтерменши, называемые политиками?

— Какую парадигму? — не поняла франко-китаянка.

— Элементарно, Лола! Архонт сверхцивилизации у Кларка ведет себя, будто император, устанавливающий границы между владениями вассальных варварских царьков.

— А-а… Почему архонт?

— Не важно! — Аслауг махнула ладонью, — Подвернулось слово, означавшее правителя в античной древней Элладе и сатану в раннем христианстве. Нечто неуместное, когда мы строим гипотезы о сверхцивилизации. Впрочем, офисный планктон, включая его особо разжиревшую финансово-политическую разновидность, неспособен вообразить иного сообщества, кроме пирамиды уродцев с рабами в основании, архонтом на верхушке, и промежуточными ярусами всяких уродцев согласно священной табели рангов.

Возникла пауза. Лола крутила в уме услышанное, а затем предположила:

— Значит, поэтому бестселлерами становятся лже-НФ с галактическими империями или фэнтези с гламурным лже-средневековьем?

— Видимо, да, — подтвердила Аслауг, — хотя, теперь все чаще бывают исключения вроде «Галактики как жемчужной фермы» Лафита или вроде «Пурпурного неба» Гилбена.

— А это который Гилбен? Тот миллиардер, основатель гиперсети веганского фастфуда?

— Тот самый. Кстати, Гилбен — со-инициатор симпозиума, на который мы приехали.

— Ясно. По-твоему что-то изменилось из-за Каимитиро, и затем еще из-за Чубакки?

— Да, из-за них, хотя в большей мере — из-за Вандалического кризиса.

— Вообще-то… — произнесла журналистка, — …Вандалический кризис даже по названию ассоциируется со средневековьем. Вандалы в V веке, это крушение рабовладельческой античной империи и старт средневековой феодальной раздробленности, верно?

— Да, только с учетом диалектики, — тут Аслауг начертила рукой в воздухе восходящую спираль, — и раздробленность теперь коммфеодальная. По крайней мере, так назвал это Оуэн Гилбен в упомянутой книге «Пурпурное небо».

— Так, а «комм» это от слова коммунизм?

— Нет, от слова коммунализм. Ты уже знаешь, как устроено общество в Ливии.

— Слушай, Аслауг, я знаю только в смысле, что я видела, но я ни фига не поняла.

— Может, ты не поняла, но у тебя ведь там не возникло проблем с адаптацией, верно?

— Там не возникло. Но сейчас у меня голова пухнет от диалектики.

Сделав такое сообщение, Лола улеглась на ковер, пристроив метафорически вспухшую голову на колени к Аслауг. Спонтанной реакцией на это стало почесывание за ухом, и поглаживание шеи — в очень уж удобной позиции оказалось то и другое. Лола в ответ мурлыкнула и лизнула животик Аслауг. Последовал (говоря научно-популярно) обмен тактильными сигналами возрастающей интенсивности. На этот раз любовная игра шла неторопливо, но изобретательно. Было бы эпическим преувеличением утверждать, что Аслауг и Лола реализовали все возможные способы сплетения женских тел, но около половины возможных — весьма вероятно. Финальной стала поза «бантик» (из тех, что в обучающих клипах обычно снабжены предупреждением «не пытайтесь повторить это самостоятельно без тренера»). У Аслауг и Лолы, однако, получилось без тренера…

…На несколько следующих секунд они как будто зависли в этой фигуре высшего лесби-пилотажа, прислушиваясь к своим телам, еще дрожащим в унисон, а после Лола тихо и удивленно произнесла:

— Ух ты… Давай аккуратно расплетемся, чтобы ничего не вывихнуть.

— Давай, — поддержала Аслауг, и они последовательно демонтировали «бантик», так что обошлось без эксцессов.

— Ух ты… — повторила Лола, — …Это было вообще! И мы, кажется, собрали кучу пыли с ковра, хотя тут наверняка пылесосят каждый день.

— Пылесос применительно к ворсистым коврам это стохастический аппарат, — сообщила Асллауг, — так что наше запыление было неизбежно. Просто смоем это душем.

— Ух ты! Как у тебя получается сразу после оргазма переходить на лекционный тон?

— Поведенческий бонус семейной жизни в известной тебе компании, вот как! Ну, идем!

Мытье друг друга после всех эротических игрищ получилось веселым, и в итоге у двух участниц выкристаллизовалась идея заказать кофейник и какую-нибудь закуску. Жрать захотелось зверски (хотя было всего 6 утра), а одеваться и идти в кафе-24 очень лень.

…

Юноша, прикативший тележку с их заказом, выглядел как местный и породистый (вот сюрприз — ведь обычный обслуживающий персонал тут гастарбайтеры с Индостана). А приглядевшись, Лола узнала хорошего знакомого.

— Сэм! Ничего себе! Я не знала, что ты тут работаешь! Аслауг, это Сэм, мы знакомы по Лондону, с ускоренных курсов экономики для журналистов. Сэм, это Аслауг, она…

— Да, Лола, я знаю! — весело перебил парень, — Салам, доктор Хоген. Я рад, что вы тут, и надеюсь развеять ваши известные предрассудки об Эмиратах, хотя бы о моей стране. Я действительно в некотором роде работаю тут, являясь CEO компании «Stellarex».

— Э-э… — протянула голландка, — …Так вы принц Самир бин Хафиз аль-Муала?

— Да, а для западных друзей я просто Сэм. Вообще-то я родился в Британии, и частично воспитывался там же. Мама всегда называет меня Сэм, так что мне это привычно.

— ОК, Сэм, тогда я просто Аслауг, — сказала она.

— О, черт… — протянула Лола, — …Ведь в Школе Экономики ты не говорил, что принц.

— Да, я забыл сказать. Тогда я приехал в Британию, чтобы пообщаться с мамой, поднять личный уровень аферизма, и пошалить в кампусе с разновозрастными сокурсниками.

Лола слегка мечтательно подняла взгляд к потолку.

— Да уж, пошалили. А сейчас почему ты подменил собой сотрудника отдела доставки?

— У меня гуманная цель, — ответил принц, — надо спасти Оуэна Гилбена, которого прямо сейчас на пляже терзают идейные оппоненты в ходе диспута без галстуков.

— Какие именно? — полюбопытствовала Аслауг.

— В основном Тедди Вэнг идеолог мета-агрегатора «Atman», и его босс Мэтью Клэмп. Менее агрессивен Карл Индер, сын совладельца стального концерна «Uniron». Они не собирались устраивать брейнринг, речь шла о партии в бридж до наступления жары. Я рассчитывал посмотреть и научиться, но вдруг Клэмп что-то ляпнул про маскаренский фудотрон Гилбена, Гилбен в ответ пошутил про «Голодные игры», и начался холивар с неравными силами. Мое чувство справедливости мотивировало меня зайти к вам.

— А ты, типа, над схваткой? — иронично предположила Лола.

— Увы, древние традиции гостеприимства запрещают мне принимать чью-то сторону, и открыто выражать поддержку одних гостей против других. Кстати, древние традиции гостеприимства требует от меня настаивать, чтобы вы покушали. Я прикатил тележку с завтраком именно для этого.

— Резонно, — согласилась Лола и принялась за еду.

Аслауг последовала ее примеру, но через пару минут отвлеклась и спросила:

— Сэм, а вокруг чего, собственно холивар?

— Вокруг роли труда, если вкратце. Ты знаешь, Гилбен совместно с ливийцами устроил фудотрон в Маскаренской котловине, в результате чего экстремально-бедные районы Мадагаскара завалены бесплатным сифудом и очень дешевым ливийским ширпотребом. Полмиллиона рабочих на фудотроне с вахтой неделя в месяц и примерно столько же на россыпи рурфабов, разбросанных по берегу, создали потребительский минимум для 25-миллионного населения. Минимум получили все, и тот беднейший слой, который был дешевым трудовым ресурсом, более не желает наниматься на горнорудные комбинаты. Индер и Клэмп говорят: это разрушило финансовую привлекательность Мадагаскара.

— В таком случае, — прокомментировала Аслауг, — мне понятна шутка Оуэна Гилбена про «Голодные игры». Если Индер и Клэмп надеялись на вечную массовую нищету, плавно переходящую в голод, то они спутали эпоху. Нищета пока останется, но голод уже нет.

— О! — обрадовался принц, — Вот таких филиппик не хватает на пляже!

— У Аслауг таких еще много, — сообщила Лола, жуя сэндвич с омлетом.

…

*15. Дискуссия без галстуков о труде, халяве и роботах

Прекрасен Умм-эль-Кювайн на рассвете, когда первые лучи от краешка солнца, будто огненные стрелы, пересекают Персидский залив, рикошетируют от еще темных волн (которые вот-вот начнут менять цвет и станут неправдоподобно-синими). Солнечные стрелы вонзаются в желто-серый песок пляжа, рассыпая золотые и радужные искры…

Аслауг слегка завидовала Лоле, которая, на ходу поприветствовав четверку персон за карточным столиком, радостно плюхнулась с мостика в воду. Сама же Аслауг, твердо выполняя обещание, данное принцу, стала вслушиваться в словесную перепалку, этак ненавязчиво разглядывая четверых джентльменов плюс-минус среднего возраста. Вот Тедди Вэнг похожий на Мао Цзэдуна (как его изображали парадные портреты). Вот Мэтью Клэмп, которого можно без грима брать на роль буржуа эры Диккенса. Вот Карл Индер, напоминающий уайлдовского Дориана Грея (как его играют в кино). Ну, а Оуэна Гилбена она знала уже пять лет, и считала похожим на Джона Траволту (несмотря на то, что СМИ сравнивали его с не менее культовым Стивом Джобсом)… …Ощутив себя в теме, Аслауг произнесла, обращаясь к оппонентам Гилбена:

— Джентльмены, вы хотите разобраться в коммфеодализме, или вы убеждаете себя, что коммфеодализм это просто кошмарный сон, который исчезнет, едва вы проснетесь?

— Мы хотим дойти до сути, — сообщил Тедди Вэнг.

— Если так, — произнесла Аслауг, — возможно, лучше начать с лексики. Кто-то из отцов философии постмодерна говорил: нет ничего вне текста, а текст строится на лексике.

— Что не так с английской лексикой? — проворчал Карл Индер.

— С английской лексикой все ОК! — Аслауг улыбнулась, — Но проблема с привычными противоположностями. Что, по-вашему, противоположно полной занятости?

— Неполная занятость, — отреагировал тот.

— Полная свободность, — озвучила свой вариант Аслауг.

— О, вот вы о чем! — обрадовался Тедди Вэнг, и повернулся к боссу, — Теперь, Мэт, вы видите, почему аргонавты считают нас символом скверны?

— Пока я вижу только игру слов, — последовал ответ Мэтью Клэмпа, бессменного вице-президента мета-агрегатора «Atman».

— Тогда, — заявил Вэнг, я попрошу Аслауг привести еще пример. Можно?

— Бедность, — сказала голландка.

— Ага! — Вэнг приложил пятерню ко лбу, — Ответ «богатство» станет ошибкой. Но что в таком случае?.. Дайте подумать…

Аслауг налила себе стакан безалкогольного мохито и кивнула.

— Разумеется, Тедди, думайте, сколько сочтете нужным.

— Вот видите! — прокомментировал Оуэн Гилбен — Не зря более века назад Джон Кейнс предсказал 15-часовую рабочую неделю!

— Ладно, — произнес Клэмп, — если Кейнс предсказывал, значит, так тому и быть. Пускай рабочая неделя 15 часов. Но этот чертов квартинг, принятый у аргонавтов и ливийских хуррамитов, означает еще, что большинство трудоспособных людей не работают вовсе! Недопустимая, дикая лень, которая, к тому же, заражает европейцев!

— Как это она заражает европейцев? — удивилась Аслауг.

— Будто вы не знаете! Почти тысяча молодых европейцев в день эмигрируют в Ливию, получая статус жителей после 5-минутного теле-интервью с агентом по абсорбции. Я смотрел записи, агент не спрашивал, где они намерены работать! А многие вообще не намерены, и едут туда, чтобы жить на халяву! Зачем Ливия принимает этих хиппи?

— Мэтью, а вы заходили на сайт агентства абсорбции? Там есть краткий ответ.

— Там не ответ, а бред! Что значит: «мы рады каждой социально-позитивной персоне»?

— То и значит, — спокойно ответила она, — согласно социальной философии хуррамитов: позитивные люди разберутся, кому из них работать и когда, чтобы всем было удобно.

Мэтью Клэмп выразительно схватился за голову.

— Аслауг, вы же образованный человек, доктор физики! Зачем вы повторяете суеверия хуррамитов? Это ведь отсталая средневековая секта, не так ли?

— Может и так, однако, христиане это еще более отсталая средневековая секта.

— Черт побери, зачем сразу нападать на христианство?

— Просто, Мэтью, вы перевели разговор на религию…

— Черт! Забудьте, что я сказал про секту, и давайте по существу.

— Одну минуту! — вмешался Тедди Вэнг и подвинул свой планшетник к Аслауг, — Есть ли среди этих девяти слов то, что по-вашему противоположно слову «бедность»?

Она пробежала взглядом короткий список на экране.

— В общем, да. Слово «процветание» годится на эту роль.

— Любопытно! А почему слово «богатство» не годится?

— Потому, что богатство не всегда противоположно бедности. Богатство зачастую лишь разновидность неблагополучия, порождаемое культом имущественного неравенства.

— Коммунистические штучки! — сердито припечатал Мэтью Клэмп.

— Нет! — спокойно сказала Аслауг, — Коммунизм это вообще не о богатстве и бедности. Коммунизм это о нерыночном регулировании труда и потребления.

— Софистика! — вице-президент «Atman» досадливо махнул рукой, — Игра слов, которая стартует с того, что счастье не в богатстве, а финиширует на том, что общество должно содержать бездельников.

— Если вы так ставите вопрос, Мэтью, то дело просто в экономике. Обществу выгоднее содержать бездельника, чем исполнителя бессмысленной работы. Выигрыш равен, как минимум, стоимости рабочего места.

— Опять софистика! Если некая работа кажется вам бессмысленной, то вы не понимаете устройство современной экономики! Вам кажется, будто финансы и маркетинг, анализ инвестиций и агрегация сбыта, это лишние звенья! Я угадал ход вашей мысли?

— Ход моей мысли проще, — ответила Аслауг, — экономика решает единственную задачу: удовлетворять потребности общества при ограниченных ресурсах. Это делается путем производства, распределения и потребления товаров. Есть корневой ресурс: труд. Чем прогрессивнее общество, тем меньше труда оно расходует на единицу товара.

— Опять коммунистические штучки! — заявил Клэмп

Голландка-физик улыбнулась и спросила:

— Мэтью, а что для вас критерий прогрессивности общества?

— Экономический рост, разумеется!

— Экономический рост, — спокойно сказала она, — прекратился для Запада в 1980-х, а для развивающихся стран — в 2000-х. Причем это не мое мнение, и не мнение каких-либо коммунистов. Это мнение Римского клуба, опубликованное в 2018-м под заголовком «Особый доклад: come on!».

— Слюнтяи, спасовавшие перед коммунистами и парламентскими леваками! — сразу же отреагировал вице-президент «Atman».

— Мэтью, вы полагаете, что Великую рецессию придумали коммунисты?

Клэмп, все сильнее раздражаясь, хлопнул ладонью по столу, так что звякнули чашки.

— Великая рецессия 2000-х была обычным кризисом, который спокойно прошел бы и сменился бы фазой роста! Но слюнтяи-политики стали метаться, как крысы, и сломали естественный капиталистический порядок, который работал как часы с XVIII века!

— Удивительно, — прокомментировала Аслауг, — то же самое про слюнтяев-политиков и обычный кризис, который спокойно прошел бы и сменился бы фазой роста, я слышал недавно от коммунистов насчет событий 1980-х в социалистических странах.

— Вы что, за коммунизм?

— Нет, я просто не вижу разницы в рассуждениях капиталистов и коммунистов о неком «естественном порядке», под которым они подразумевают каждый свою доктрину.

— Это потому, что вы не застали капитализм, свободный от левацкой порчи! Не зря ведь Бенджамин Франклин говорил: кто может зарабатывать десять шиллингов в день, но полдня лентяйничает, тот выбросил пять шиллингов!

— Франклин умер, — будничным тоном заметила она, — в гробу нет карманов, там некуда вложить шиллинги, на которые потрачена жизнь.

— Не смешно! — Клэмп разрубил воздух ладонью, — Жизнь так или иначе потратится, и лучше потратить ее на что-то полезное, чем на безделье!

— Видите ли, Мэтью, наемный труд полезен для предпринимателя-работодателя. Но для работника такой труд, как правило, не полезен, это затраты времени и здоровья.

— Аслауг, вы забываете, что за наемный труд платят деньги.

— Я не забываю. Квартинг в Ливии приносит более, чем достаточно денег для покупки бытовых благ, и не только для самого работающего на квартинге, но еще для дюжины окружающих людей. Нет смысла тратить время на дополнительные заработки.

— А что, есть смысл вместо этого тратить время на секс, наркотики и рок-н-ролл?

Аслауг улыбнулась и пожала плечами.

— Да, например, так. Хотя в Ливии доступно множество других развлечений и хобби.

— Можно было бы стимулировать там потребительский спрос, — сказал Тедди Вэнг.

— Вряд ли. Банковского кредита нет, инфляция динго-коинов нулевая, типовые приемы маркетинга исключены публичным ценообразованием и бизнесом без барьеров.

— Да, это проблема, но мотив людей к росту потребления никуда не делся, правда?

— К росту потребления чего именно? — откликнулась она.

— Как чего? Товаров и услуг, разумеется!

— Тедди, вы ограничиваете мотив потребления лишь тем, что покупается за деньги. Но другие блага получается иначе, и труд на износ препятствует…

— Очередное оправдание лени! — перебил Мэтью Клэмп.

Оуэн Гилбен, отставив чашку с местным фисташковым чаем, произнес:

— Видите ли, Мэтью, для ливийских условий не годится антропология Варрона.

— О, черт! При чем тут чья-то антропология?

— Я поясню. Дело в том, что Варрон, современник Цезаря, первым заявил, что люди это говорящая разновидность хозяйственных орудий.

— Знаете, Оуэн, я уважаю ваши убеждения, но только не надо повторять здесь левацких гуманистических проповедей, будто человек должен считаться целью, а не средством!

— Мэтью, сейчас я говорю, как экономист, поскольку Варрон тоже был экономистом.

— Тогда зачем ваши намеки в духе гуманизма?

— Видите ли, Мэтью, это не гуманизм, а практицизм. Идея Варрона: «люди это говорящие орудия» очаровывает маньяков, ошибочно называемых эффективными менеджерами. По существу, все проекты, основанные на этой идее — экономически проваливаются.

— Оскорбления не аргумент, — буркнул Клэмп, но Гилбен продолжил, будто не заметив:

— …Варрон отбросил идеи экономистов-практиков о том, что результаты деятельности человека сильно зависят от эмоциональных условий, в которых находится человек. Но, практика показала, что практики оказались практичнее. Такой каламбур экономики.

Тедди Вэнг снова приложил пятерню ко лбу, задумался на минуту, и заметил:

— Нас интересует практика не для античности, а для современности.

— Для современности так, — отозвался Оуэн Гилбен, — производительность труда при 5-й индустриальной революции в сто раз выше, чем при 2-й. Так, на современном ливийском заводе SUE рабочий выпускает в 100 раз больше машин, чем на заводе Ford в 1914 году. Рабочие Ford тогда получали 5 долларов в день, это 150 современных долларов. Просто умножим на сто и получим 15 тысяч долларов в день.

— Нельзя так считать! — возмутился Вэнг, — Сейчас очень выросла доля капитализации в стоимости конечного продукта!

— Можно, — возразил Гилбен, — ведь промышленный капитал тоже производится трудом, производительность которого выросла в сто раз по общему правилу. Кстати, точно так кабинет Хакима аль-Талаа разъяснил ливийский закон о зарплате не меньше половины прибавочной стоимости.

— Ладно, — сказал Клэмп, — они там получают чертовски много. И что из этого следует?

— Из этого следует, Мэтью, что для рабочего SUE, те хиппи из Европы, о которых вы говорили с возмущением, совсем не тунеядцы, а творцы эмоционального комфорта в городской среде. Затраты на их содержание сравнительно малы, так что не снижают уровень жизни рабочего, зато повышают эмоциональное качество его жизни.

— Хиппи, как белочки в городском парке? — чуть насмешливо спросил Вэнг.

Оуэн Гилбен немедленно парировал:

— Человек человеку — белочка, это позитивнее, чем классика, где человек человеку — волк. Видите ли, Тедди, если люди вынуждены пахать, чтобы свести концы с концами, то они ненавидят любого, живущего не трудясь. Но если труд не тяжел и приносит изобилие, то получается совсем иной эмоциональный отклик.

— Человеку всегда мало! — с непоколебимой убежденностью возразил Мэтью Клэмп.

— Да, — Гилбен кивнул, — человеку всегда мало. Но чего ему мало? Того ли, что является серийным товаром и штампуется роботизированным конвейером?

— Гм… Оуэн, а почему вы именно так поставили вопрос?

— Вот почему. Когда я был по делам в Ливии, то заметил особенность тамошних кабир-базаров, свободных маркетплейсов, в значительной мере заменяющих супермаркеты. Любой человек там может взять freeride-card — это маленький карманный гаджет, куда сбрасывается актуальный ассортимент товаров, отдаваемых бесплатно. Для бизнеса так выгоднее, чем забивать склад неликвидами или платить трешер-сервису за утилизацию. Невозможно угадать точный объем платежеспособного спроса на какой-либо товар, и в некоторый момент конвейер штампует то, что уже не покупается. Прежде чем бизнес перестроится на новый товар — сколько-то произведется и это надо куда-то спихнуть. И потребитель может получить даром практически все. Просто следить за freeride-card, и посетить кабир-базар при очередной низкой фазе спроса на товар, который ему нужен. Только знаете, сколько-то неликвидов все же приходится утилизировать. Человеку не всегда мало. Людям не свойственно набивать свое домохозяйство ненужными вещами.

— Как ливийский бизнес покрывает убытки? — спросил Клэмп, — Цена сырья и энергии… рабочая сила тоже не бесплатная.

— Фюзоры, — сказал Гилбен, — вырабатывают электроэнергию по цене менее полдоллара в пересчете на тонну условного топлива.

— Вы хотите сказать, на килограмм условного топлива.

— Нет, Мэтью, именно на тонну. Любая дешевизна, включая дешевизну обычного сырья, начинается с дешевизны энергии. При условии роботизации производства, разумеется.

Вице-президент «Atman» надолго задумался, затем спросил:

— А ливийцы не боятся, что соберут социальные отбросы со всей Европы и Африки?

— Нет, ведь в Ливии нет культа занятости ради занятости, лишь бы создать для каждого порядочного человека видимость труда. Безработные там не считаются социальными отбросами и поэтому не ведут себя, как социальные отбросы. Иное дело криминальный элемент, он есть, как и везде, но полиции предписаны жесткие правила борьбы против бандитизма. Даже в Бенгази теперь безопасно, не говоря уже о столице, Аполлонии.

— Что-то не верится. Вы идеализируете.

— Проверьте, Мэтью. Слетайте в Ливию или на Мадагаскар, где уже почти то же самое.

— Но я слышал, что на Мадагаскаре вы и ваши партнеры-аргонавты, раздавая подачки направо и налево, и устроив фудотрон, приучили туземцев к безделью и разврату.

— Кто, по-вашему, ловит рыбу на фудотроне? — спросил Гилбен.

— Тоже мне труд! — Клэмп презрительно фыркнул, — Отъехать на десяток миль и за три поворота стрелы трала, просто нажимая кнопки, набить трюм свежей рыбой!

Тут в разговор вступила Лола Ву, успевшая вылезти из воды и устроиться с чашкой чая немного в стороне от стола, но достаточно близко, чтобы все слышать.

— Мэтью, вы, правда, думаете, что человеку необходимо уродоваться на работе? Или вы верите в благотворность проклятия бога из первого сезона сериала «Библия»?

— Что? О каком проклятии вы говорите?

— Ну, там бог выгоняет людей из рая, проклиная мужчину тяжелым трудом, а женщину мучительными родами. По-вашему, это полезное проклятие или не очень?

— Лола, я понял, к чему вы клоните. Очередная индустриальная революция, 6-я или 7-я, полностью роботизирует производство, логистику и все такое. Роль людей будет как у белочек в парке: скакать по веткам, жрать вкусняшки, и иногда спариваться.

— Ну, почему же? У людей будут хобби, искусство, наука, инженерия и путешествия, в частности — космические.

Мэтью Клэмп снова презрительно фыркнул.

— Бросьте, Лола! Если людям столько всего достанется даром, то они деградируют так быстро, что через поколение разучатся даже читать.

— Скажите, Мэтью, а Ротшильды уже разучились читать?

— Что? При чем тут Ротшильды?

— Ну, вы же объявили, что если столько всего достается даром, что через поколение…

— …Черт побери! Я ведь не имел в виду аристократические семьи с традициями!

— Вот, значит, как… — слегка иронично протянула Аслауг Хоген.

— Минутку! — вмешался Тедди Вэнг, — По-моему, сейчас будет правильно предупредить собеседника о полной конфиденциальности всего, что тут говорилось.

— По-моему это было очевидно с самого начала, — спокойно сообщила Лола.

— Кажется, я действительно ляпнул нечто, — ворчливо признался Клэмп, — давайте лучше сменим тему на более деловую. Ваше высочество, можете ли вы присоединиться?

— Да, разумеется, — ответил принц Самир, отрываясь от смартфона, через который он все предыдущее время разговора общался с кем-то в чате.

Тедди Вэнг, реагируя соответственно, выставил на стол рабочий ноутбук и развернул мультимонитор так, чтобы все видели изображение.

— Леди и джентльмены, я не буду излагать все детали, это у нас в программе вечерней конференции. Сейчас о главном. Вопросов по существу всего два: что мы можем при нынешних технологиях практически делать с приобретенными рудными участками на астероидах, и как в этом может пригодиться исследование объекта Чубакка?

— Второй вопрос по моей идее, — тут же пояснил принц Самир, — я высказал мнение, что исследование Чубакки принесет новые технологии, которых нам не хватает для запуска добычи на астероидных рудниках.

— Не принесет, а создаст условия для… — строго поправила Аслауг.

…