Деньги и политика

Глава II ЗАЩИЩАЯ ИНТЕРЕСЫ МОНОПОЛИЙ

Становление и развитие законодательного регулирования использования денег в сфере политики проходило в буржуазных странах медленно и болезненна Если первые попытки подобного законодательства относятся к 70-м годам прошлого века, то более или менее развернутые нормативные акты в данной области появились лишь в середине текущего столетия» в послевоенный период, а заметно повышенный интерес к рассматриваемой проблеме наметился только в 60—70-е годы. Объясняется это прежде всего тем противодействием, зачастую скрытым, которое оказывалось разработке и внедрению законодательства со стороны господствующего класса, представителей крупного бизнеса, чью свободу действий оно призвано ограничивать в первую очередь.

Кроме того, возникало немало сложностей технико-юридического порядка, связанных с поиском конкретных путей и способов ограничения возможностей злоупотреблений финансовыми средствами в политических целях. Требовалась не только эффективность подобных путей и способов, не только их практическая осуществимость — данная задача сама по себе решалась бы сравнительно просто. Требовалась, и это главное, их приемлемость для господствующего класса, их соответствие тем основополагающим принципам, прежде всего принципу свободы частной инициативы, абстрактно понимаемой свободы выражения мнений и участия в политической жизни, свободы использовать капитал для получения дивидендов, в том числе политических, на которых зиждется буржуазное общество. Законодательство об использовании денег в сфере политики развивалось, собственно, лишь там, тогда и постольку, где, когда и поскольку общеклассовые интересы буржуазии брали верх над интересами отдельных, пускай даже крупных, ее представителей, когда возникала остро ощущаемая необходимость поставить во главу угла потребности прежде всего буржуазного государства как совокупного капиталиста. Неизбежно возникающие при этом противоречия между интересами конкретных владельцев различных фирм и корпораций и разрабатываемым законодательством наложили заметный отпечаток на общий характер последнего. Данным обстоятельством объясняется, с одной стороны, его ограниченность и непоследовательность, а с другой — те серьезные расхождения, которые практически повсеместно наблюдаются в настоящее время в ведущих капиталистических странах между буквой закона и политической практикой.

Поиск путей решения проблемы велся по двум основным направлениям: во-первых, в плане ограничения частных пожертвований в политических целях и, во-вторых, путем нормативного регулирования использования политическими партиями собранных финансовых средств.

Исторически одной из первоначальных форм в попытках регулировать использование денег в политике явилось стремление законодательно ограничить размеры допустимых для применения в политических целях сумм и средств, лимитировать различного рода вклады и пожертвования со стороны отдельных заинтересованных лиц и организаций. Подобный подход прослеживается уже в американских законах 1867 (Naval Appropriation Bill) и 1883 (Civil Service Reform Act) годов, стремившихся в какой-то мере оградить государственных служащих от давления со стороны частного капитала. Позже он детализируется и получает свое дальнейшее развитие в нормативных актах 1907, 1910, 1911, 1925 и 1939 годов, пытавшихся регулировать конкретные формы и размеры пожертвований в политических целях. То же самое наблюдается в других капиталистических странах. Данный подход составил стержень эволюции буржуазного законодательства в рассматриваемой области первой половины XX века. Важную роль продолжает играть он и в современных условиях, хотя его значение несколько изменилось.

Обращение буржуазного законодателя прежде всего к попыткам ограничить частные пожертвования не случайно: к более серьезным и решительным шагам в первой половине XX века буржуазное государство не было еще готово — отсутствовали как социально-политические, так и материальные предпосылки для этого. Законодательно предъявлявшиеся в этот период требования оставались минимальными — как с точки зрения объема самих ограничений, так и в плане охвата проблемы в целом, ее решения по существу. Начать именно с ограничения частных взносов представлялось логически рациональным и, что немаловажно, более или менее реальным в практическом плане. Однако даже лишь при такой постановке вопроса сразу же возникли серьезные осложнения, в том числе принципиального характера.

Прежде всего вставал вопрос о правомерности подобного рода ограничений. Решение его было нелегким, поскольку при этом затрагивались сложные политические и юридические проблемы. Одна из них заключалась в том, насколько такие ограничения совместимы с политическими правами и свободами граждан, в частности с правом на свободное участие в политической жизни; другими словами, речь шла о том, не возникает ли в данном случае своеобразной «дискриминации» наиболее состоятельной части населения, не «ущемляются» ли права миллионеров на участие в политическом процессе. Представлялась проблематичной также возможность сочетания ограничений на пожертвования с принципом свободы ассоциаций, в том числе и политических партий, законодательно декларируемой в большинстве буржуазных стран. Кроме того, в ряде случаев вставала немаловажная конституционно-правовая проблема — дает ли конституция достаточные основания для аналогичного законодательства, не чревато ли оно нарушением конституционней законности. Подлинное значение данных проблем можно понята лишь принимая во внимание интересы наиболее могущественной прослойки буржуазного общества — владельцев крупнейших фирм и корпораций, противившихся принятию соответствующего законодательства. В этой связи становятся понятными значительные расхождения во взглядах на эти проблемы среди буржуазных специалистов, практиков и теоретиков.

Большинство буржуазных авторов сходятся на том, что ограничение частных пожертвований юридически правомерно и с политической точки зрения оправдано. При этом, правда, нередко делаются оговорки и уточнения, лишний раз подтверждающие сложность решения данной проблемы в условиях буржуазного общества. Угроза традиционно понимаемым институтам и принципам буржуазной демократии, как отмечают западные политологи, действительно существует, внутренние несоответствия и противоречия очевидны. И все же данный шаг необходим, поскольку он диктуется «высшими интересами государства», то есть интересами буржуазии как класса в целом.

В итоге буржуазным специалистам зачастую приходится, как это делает, например, французский политолог Р. Краэ, занимать двойственную позицию. С одной стороны, автор соглашается с необходимостью введения ограничений: «Ограничение права партий получать субсидии плохо сочетается со свободой ассоциаций, каковыми являются партии, — отмечает он, — но оно легитимно в той степени, в которой необходимо избежать превращения отдельных группировок политического и иного характера в подлинные «государства в государстве», а также… обеспечить некоторое равенство между партиями, особенно в момент выборов»¹. С другой стороны, автор настаивает на сохранении и даже расширении «свободы граждан финансировать партии», поскольку лишь это якобы обеспечивает партиям независимость по отношению к государственной власти². Поиск выхода из возникающего противоречия подталкивает Краэ к необходимости проводить различие между «достаточно крупными пожертвованиями» и «привилегированным или почти исключительным финансированием» партий отдельными физическими или юридическими лицами. Лишь борьбой за предотвращение только наиболее крупномасштабных, грубых и прямолинейных злоупотреблений финансовыми средствами воздействия на политическую жизнь, то есть против факторов и явлений, которые не выгодны для самого господствующего класса, наносят политический и моральный ущерб системе буржуазных институтов власти, как таковой, собственно, и предлагает автор ограничить задачу соответствующего законодательства.

По сути дела, о том же пишут и американские исследователи, отмечающие, что государственные интересы, каковы бы они ни были, «конечно же не оправдывают полного запрещения взносов в избирательные кампании, но лишь ограничение размеров таких взносов, необходимое для того, чтобы свести к минимуму угрозу подкупа, чрезмерного воздействия на ход голосования, исключительного влияния на кандидатов и лиц, занимающих выборные посты»³. Кроме того, порой оговаривается, что конгресс, устраняя неясности, должен «четко определить основную линию — допустимость максимально широкой свободы выражения (т. е. частного финансирования. — В. Д.), ограниченного лишь там и тогда, где и когда оно создает угрозу для избирательного процесса»⁴.

Об исправлении положения по существу, о принципиальной ликвидации возможности оказывать финансовое воздействие на политику, покупать власть, коррумпировать ее ведущие звенья вопроса даже не ставится.

Данная точка зрения характерна для общего направления, в котором пытается искать решение проблемы буржуазная теория и практика. Ограничения должны быть умеренными, не слишком строгими и жесткими, должны оставлять достаточную свободу действий для частной инициативы — святая святых капитализма — таков преобладающий взгляд на стоящие в рассматриваемой области перед буржуазным законодательством задачи. Более решительная постановка вопроса, с которой в начале века выступил американский президент Т. Рузвельт, считавший, в частности, что «все пожертвования корпораций каким-либо политикам или в каких-либо политических целях должны быть запрещены законом»⁵, слишком явно расходилась с интересами делового мира и сколько-нибудь серьезной поддержки не нашла. По тем же причинам не имела успеха и предпринятая уже в послевоенный период в ФРГ попытка провести в жизнь законопроект о полном запрещении частных пожертвований депутатам бундестага. (При его обсуждении выяснилось, что порой весьма трудно провести различие между пожертвованиями и доходами отдельных парламентариев — факт сам по себе очень показательный для буржуазией действительности.) Сегодня законодательная практика ведущих стран капиталистического мира от попыток полного запрета частных пожертвований практически повсеместно отказалась.

Столь же нелегким было решение вопроса о конституционности законодательного ограничения частных пожертвований. В условиях нарастающего кризиса буржуазной законности, явного падения силы и авторитета норм права, уважения к ним со стороны господствующего класса названная проблема могла бы показаться на первый взгляд второстепенной. Однако это далеко не так. В данном случае затрагивались интересы самой буржуазии, крупнейших предпринимателей и бизнесменов — и это в корне меняло дело. Вопрос приобретал принципиальный характер, становился одним из ведущих. Конституционная правомерность накладываемых на тузов делового мира ограничений требовала четкой обоснованности.

Поскольку непосредственных отсылок или указаний по рассматриваемым проблемам конституции ведущих капиталистических стран, как правило, не содержат, буржуазным юристам и политологам приходится искать соответствующие обоснования косвенным путем, отталкиваясь от тех конституционных положений, которые так или иначе могут быть связаны с данным вопросом.

Там, где существуют новые, принятые в послевоенный период конституции, представляющие собой более гибкий юридический инструмент в руках господствующего класса, положение несколько облегчается. В таком случае общим основанием для законодательного регулирования частных пожертвований служит явно выраженное или логически вытекающее из соответствующих статей предписание о том, что вопросы избирательного права должны регулироваться в законодательном порядке. Предполагается, что законодательство о выборах может включать все связанные с их подготовкой и проведением вопросы, в том числе и проблемы их финансирования.

Кроме того, практически все новые конституции (ФРГ, Франции, Италии, Испании, Португалии и др.) содержат особые статьи о политических партиях, где зачастую жестко фиксируются условия деятельности партий, ограничения, которые могут на них накладываться, а в ряде случаев даже формы их судебного преследования при нарушении оговариваемых условий. Эти статьи служат отправной базой для специального законодательства о политических партиях, в рамках которого ставится и рассматривается (например, в ФРГ) очень широкий круг проблем, связанных с деятельностью политических партий, в том числе и вопросы их финансирования. Поскольку же партии, по признанию самих буржуазных теоретиков, берут на себя главную заботу по подготовке и проведению выборов и, следовательно, именно они прямо или косвенно (посредством выдвинутых ими кандидатов) являются основным объектом частного финансирования, обеспечивается сравнительно логическая связь, создающая конституционно-правовую основу для законодательного регулирования частных взносов и пожертвований. Данные вопросы, по сути дела, оказываются тесно увязанными с процессом юридической институциализации политических партий, активно развернувшимся в послевоенный период в большинстве буржуазных стран.

Наконец, нельзя не учитывать общий антидемократический характер современных буржуазных конституций, во многих случаях резервирующих основные полномочия за исполнительной властью, предусматривающих возможность ограничения декларируемых прав и свобод. Наиболее показа-

те льны в данном отношении положения ст. 18 Основного закона ФРГ⁶; во Франции же специальных статей о правах и свободах в конституции нет вообще, то есть данный вопрос фактически оставлен на усмотрение правительства. Основные целевые установки подобных нормативных положений прежде всего предопределяются потребностями борьбы с демократической оппозицией, с партиями рабочего класса, но наряду с этим они обеспечивают широкие конституционные основания, по сути дела, для любых законодательных мер (в том числе и в сфере финансирования партий), направленных на ограничение частных интересов, подчинение их интересам государства как комитета по управлению общими делами буржуазии.

Несколько сложнее рассматриваемая проблема решается в тех странах, в которых сохраняется старое конституционное законодательство, например в США, где, как известно, действует конституция почти двухвековой давности. Американская конституция скупо говорит о полномочиях конгресса в сфере регулирования избирательных кампаний. Положение спасают решения Верховного суда, присвоившего себе право толковать, а значит, и приспосабливать к изменяющимся интересам и потребностям господствующего класса отдельные конституционные нормы. Так, ссылаясь на возможность конгресса участвовать в решении вопросов о «времени, месте и порядке избрания сенаторов и представителей»⁷ (ст. I, разд. 4 конституции), Верховный суд еще в 1880 году признал за конгрессом право на принятие законодательных актов в целях борьбы с махинациями и другими противоправными действиями в ходе парламентских выборов; позже сюда была отнесена и борьба с коррупцией. При этом, как уточняют Д. Адамани и Дж. Агри, под борьбой с коррупцией (corrupt practices) юристы понимают не только борьбу со взяточничеством и иными подобными действиями, но и регулирование вопросов финансирования выборов в целом⁸. В первой половине XX века отмеченные полномочия конгресса были распространены также на президентские выборы и — учитывая специфику американского избирательного процесса — на праймериз. Под все действия федеральной законодательной власти в области регулирования частных взносов и пожертвований в политических целях, таким образом, была подведена необходимая конституционная база.

Кроме того, американская конституция (ст. I, разд. 8) наделяет конгресс правом на принятие всех необходимых законов по обеспечению деятельности федерального правительства, что тоже активно используется буржуазными теоретиками. «Если другие разделы конституции не содержат специальных оговорок в отношении прав (конгресса. — В. Д.) на законодательное регулирование проблем финансирования избирательных кампаний, — отмечают Д. Адамани и Дж. Агри, — такое регулирование может рассматриваться как «необходимое» для осуществления полномочий конгресса в области избирательного права, а также как гарантия республиканской формы правления»⁹.

Наконец, в ряде случаев конституционная правомерность законодательного ограничения частных пожертвований обосновывается ссылкой на XIV поправку к конституции, которая гласит, что ни один штат не может отказывать лицу, подчиненному его власти, «в равной для всех защите закона» и уполномочивает конгресс путем соответствующего законодательства обеспечить претворение данного положения в жизнь¹⁰. Отсутствие законодательного регулирования частных вкладов и пожертвований в ходе предвыборных кампаний, полагают некоторые американские исследователи, создает преимущества для богатых, тем самым лишая остальных граждан возможности равной защиты закона; иначе говоря, согласно данной логике, законодательство в области частного финансирования не только допустимо, но чуть ли даже не предполагается конституцией ¹¹.

Наиболее распространенным аргументом со стороны противников ограничения частных пожертвований является ссылка на конституционно декларируемый принцип свободы слова, выражения различных мнений и точек зрения, участия в общественно-политической жизни. «Первая поправка (к конституции США; в ней как раз и идет речь о свободе слова. — В. Д.) запрещает установление законодательного максимума на политическую активность, которой может посвящать себя индивид» ¹², — подчеркивается буржуазными теоретиками. Любое ограничение предвыборных пожертвований, следовательно, по их мнению, недопустимо.

Возражение, бесспорно, серьезное, тем более что основывается оно на традиционном для буржуазного общества принципе свободы частной инициативы. В данной связи особый интерес представляет контраргументация со стороны буржуазных специалистов — сторонников законодательного регулирования частных пожертвований, которые вынуждены признать относительный характер декларируемых прав и свобод, возможность их ограничения со стороны государственной власти. При этом иногда упоминаются даже решения Верховного суда США, допускающего подобные ограничения в «настоятельных», «первостепенных», «крайне необходимых» или «доминирующих» государственных интересах. Кроме того, для большей убедительности делаются оговорки, что данные законодательные меры в рассматриваемой области направлены не столько на ограничение тех или иных свобод граждан (другими словами, все той же свободы частной инициативы), сколько на обеспечение решения важных политических задач: предоставление конгрессу возможностей борьбы с коррупцией, защита основополагающего права всех граждан на участие в голосовании, предотвращение злоупотреблений финансовыми средствами в ходе избирательных кампаний и др., то есть фактически уточняются «доминирующие» государственные интересы.

Такая точка зрения сама по себе весьма показательна. Она исходит из общей характерной для империалистической стадии развития капитализма постановки вопроса, возросшего внимания к общеклассовым интересам буржуазии, которым в целях стабилизации и укрепления системы буржуазных институтов власти нередко отдается предпочтение перед частными интересами. Разумеется, в демагогических, маскировочных целях данные общеклассовые интересы буржуазии выдаются за якобы социально нейтральные, общегосударственные интересы, что приводит к мистификации сущности современного империалистического государства. Эти изменения, собственно, и стоят за решениями Верховного суда США, стремящегося приспособить конституционную структуру к новой исторической обстановке, создать — путем соответствующей трактовки нормативных положений двухвековой давности, и в частности за счет расширенного толкования круга компетенции конгресса, — необходимый правовой механизм для более эффективной защиты классовых интересов крупного бизнеса.

Сказанное не означает, что проблема конституционной правомерности ограничения частных взносов и пожертвований в буржуазных странах окончательно решена и отошла на второй план. Она не потеряла и в силу своей специфики не может потерять актуальность. Время от времени в тех или иных странах этот вопрос вновь оказывается в центре внимания, подтверждением чему может служить неослабевающая активность органов конституционного надзора, особенно в США и ФРГ, периодически возвращающихся к своим прежним решениям, уточняя, дополняя, а то и пересматривая их, причем порой даже в диаметрально противоположном направлении. И это неудивительно. Рассматриваемая проблема находится на стыке частных и общеклассовых интересов буржуазии и, следовательно, всегда будет использоваться теми или иными экономическими или политическими силами как своего рода козырь в междоусобной борьбе. Иначе говоря, любой крупный политический скандал, любая вскрывшаяся финансовая предвыборная афера почти неизбежно будут сопровождаться разговорами о правомерности существующих ограничений, тех или иных их аспектов, попытками пересмотра действующего законодательства в сторону его ужесточения или, напротив, ослабления в зависимости от потенциала и авторитета замешанных в скандале сил.

Острота и сложность решения общетеоретических, принципиальных вопросов отразились на практике развития соответствующего законодательства, отдельных его форм и направлений в попытках ограничить злоупотребление финансовыми средствами воздействия в политической области. Каждое из таких направлений имеет свою специфику, отличаясь и общим подходом к решению проблемы, и своеобразием технико-юридического механизма регулирования денежных поступлений, и, разумеется, степенью своей эффективности.

Законодательство об ограничении частных взносов и пожертвований подходит к решению проблемы посредством регламентации политической активности прежде всего избирателей, а также юридических лиц, представляющих интересы вполне определенной категории избирателей. Теоретически подобный подход наиболее рационален, позволяет взяться как бы за «корень зла»: именно средства избирателей и юридических лиц, представляющих их интересы, являются основным источником денежных поступлений в партийные кассы и именно с действиями избирателей, стремящихся обеспечить дополнительные финансовые преимущества для «своей» партии, связаны основные махинации и аферы. Разумеется, речь при этом идет лишь о наиболее состоятельных избирателях, о представителях крупного бизнеса.

Регламентируя размеры частных пожертвований, буржуазный законодатель ставит перед собой различные конкретные задачи. Прежде всего он стремится урегулировать общую проблему — ограничение роли денег в политической жизни, возможностей злоупотребления ими — путем лимитирования поступления средств на политические нужды. Законодательство пытается регулировать как бы пропускную способность механизма поступления денег в партийные фонды, контролируя их движение на том этапе, когда предоставляемые состоятельными избирателями они превращаются в средство борьбы за политический капитал.

Кроме того, буржуазный законодатель формально задается целью в известной мере выравнять положение избирателей; смягчить очевидное, подрывающее доверие к буржуазным институтам власти со стороны народных масс различие между реальными возможностями горстки состоятельных избирателей и их основной массой. «Предвыборные пожертвования подобны налогу при регистрации избирателей, — откровенно констатируют Д. Адамани и Дж. Агри. — Благодаря им голоса граждан с различным состоянием по своему весу очень различны. Они ставят менее состоятельных избирателей в дискриминационное положение как класс»¹³. Эту-то дискриминацию и призваны приглушить законодательные меры, пытающиеся поддержать традиционные принципы представительного правления, сформулированные в эпоху буржуазных революций. При этом, как считают буржуазные политологи, отмеченные меры, очевидно, тем эффективнее, чем ниже допустимые пределы пожертвований: в идеале такие пределы должны соответствовать доходам основной массы избирателей, то есть составлять сумму, которую при желании мог бы себе позволить выделить для политических целей избиратель со средним заработком.

В меньшей степени данный вид законодательства обращен к кандидатам, к самим политикам, претендующим на выборные должности, хотя, конечно, определенное воздействие на них также оказывается. Осуществляется оно в двух аспектах.

С одной стороны, введение ограничений на частные пожертвования призвано лимитировать поступаемые в распоряжение кандидатов финансовые средства. Теоретически это должно было бы содействовать некоторому выравниванию шансов кандидатов, поддерживаемых крупным бизнесом, и кандидатов, пользующихся авторитетом у избирателей со средним достатком; практически же при этом лишь несколько осложняется процедура сбора средств для первых, зачастую находящих возможности обходными путями компенсировать потери.

С другой стороны, законодательство затрагивает наиболее состоятельную часть кандидатов и непосредственно, так как порой ограничивает использование личных или семейных средств в политических целях, то есть подрывает те материальные преимущества, которыми располагают многие кандидаты просто потому, что они имеют солидный капитал. Попытки ряда буржуазных теоретиков обосновать неправомерность распространения ограничений в сфере частных пожертвований на личные средства кандидатов первоначально успеха не имели; впоследствии, правда, в США, например, взяла верх именно эта точка зрения¹⁴.

Наконец, в числе задач, решаемых с помощью законодательного регулирования частных пожертвований, некоторые буржуазные специалисты указывают на возможность обеспечения большей самостоятельности, независимости лиц, занимающих выборные государственные посты: ведь по самому замыслу одна из основных идей законодательства — снижение возможности оказывать влияние на депутатов со стороны крупного бизнеса. Разумеется, речь в данном случае может идти лишь о конкретных формах влияния, о частных взаимоотношениях между конкретными депутатами и бизнесменами, но не о влиянии в более общем, социально-политическом плане, ибо буржуазные депутаты сами представляют собой господствующий класс. «Дело не в преобладающем влиянии, — резонно замечают по данному поводу Д. Адамани и Дж. Агри, — так как кандидаты сами представляют собой зажиточные слои; дело в непропорционально широком охвате избирателей, открывающемся для небольших групп состоятельных граждан, поддерживающих перспективного кандидата»¹⁵. Одна из задач законодательства, таким образом, сводится к попыткам ограничения этой диспропорции, равно как практики откровенной покупки депутатов ведущими фирмами и корпорациями, парализующей деятельность депутатов, подчиняющей их узкоэгоистическим частным интересам, что может негативно отразиться на общеклассовых интересах буржуазии.

Неплохая сама по себе идея законодательного ограничения частных пожертвований связана, однако, с серьезными технико-юридическими сложностями. Определение максимально допустимого, пусть даже достаточно низкого, предела частных взносов еще не решает проблемы. Будучи ограниченным в возможностях прямой помощи своим кандидатам, частный капитал, как правило, находит косвенные, обходные пути: создаются многочисленные комитеты поддержки тех или иных кандидатов и заинтересованные лица вносят предельно допустимые суммы в каждый из таких комитетов; помощь «своему» кандидату оказывается через партийные организации различного уровня; взносы делаются отдельно многочисленными членами одной богатой династии; помимо сделанного «официального» взноса выделяются средства для прямого покрытия предвыборных расходов кандидата и т. п.

Иначе говоря, лишь комплексный подход, совокупность взаимоувязанных, согласованных мер, охватывающих проблему в целом, предусматривающих соответствующие барьеры и на многочисленных обходных путях, могли бы обеспечить известную практическую эффективность нормативных установок. Но разработать такую систему мер оказывается технически достаточно сложно, тем более при крайней непоследовательности буржуазного законодателя в данных вопросах.

Отсюда — нередко встречающееся пессимистическое отношение к подобному законодательству. «Мы не можем предложить эффективного средства, обеспечивающего реализацию рекомендаций (об ограничении частных пожертвований. — В. Д.) — констатировала, например, одна из специальных комиссий в США по проблемам финансирования избирательных кампаний, — и мы не склонны рекомендовать то, что, по нашему мнению, не может быть реализовано»¹⁶. А заместитель генерального прокурора США Р. Клиндайнст в 1971 году прямо характеризовал соответствующее законодательство как «неэффективное, нереалистическое, нереализуемое» ¹⁷. Эти оценки рельефно отражают внутреннюю противоречивость стоящей перед буржуазным законодателем проблемы.

Отсюда — сложности и задержки в становлении законодательства о частных пожертвованиях, а также бросающаяся в глаза его нестабильность, частые его пересмотры, исправления и дополнения, причем порой весьма существенные, связанные с отказом от уже введенных ограничений.

Несмотря на отмеченные трудности, идея законодательного ограничения частных пожертвований сегодня прочно утвердилась в политико-правовой практике большинства капиталистических стран. В США, например, соответствующие вопросы регулируются законом 1974 года о федеральных избирательных кампаниях (Federal Election Campaign Act)¹⁸; кроме того, почти в двух десятках штатов дополнительно имеется самостоятельное законодательство в данной области.

Федеральный закон предусматривает следующие ограничения для частных взносов и пожертвований:

— индивидуальная материальная поддержка того или иного кандидата в течение одного года не должна превышать 1 тыс. долл для каждого голосования (праймериз считаются самостоятельным голосованием). Пожертвования, сделанные предварительно, не в год выборов, рассматриваются как пожертвования, сделанные в год выборов;

— общая сумма пожертвований со стороны одного частного лица для всех кандидатов и их организаций в рамках одного года не должна превышать 25 тыс долл.;

— запрещается прямое покрытие предвыборных расходов кандидатов частным лицом в размера, превышающих 1 тыс. долл.;

— деловые, общественные и политические организации могут оказывать материальную поддержку в пределах 5 тыс долл. на одного кандидата при каждом голосовании (т. е разделы, при праймериз и при собственно выборах);

— взносы кандидатов из своих собственных средств на предвыборные цели ограничиваются 50 тыс. долл. для претендентов на президентское кресло, 35 тыс. и 25 тыс. долл. при выборах соответственно в сенат и палату представителей; помимо этих сумм члены семьи кандидата могут внести в фонд его избирательной кампании взносы из своих личных источников на общих основаниях, то есть в пределах 1 тыс. долл.;

— косвенные взносы и пожертвования не допускаются;

— запрещаются всякие пожертвования со стороны иностранцев;

— запрещаются все наличные взносы, превышающие 100 долл.;

— требуется, чтобы покрытие всех расходов (кроме самых незначительных) в сумме до 100 долл. осуществлялось чеками.

Данное законодательство, судя по его содержанию, достаточно развернуто и конкретно. Предусматриваемый им «потолок» пожертвований достаточно низок в сопоставлении с традиционным размахом избирательных кампаний США, существенно ниже, чем в большинстве ранее принимавшихся нормативных актов. В нем едва ли не впервые уделяется внимание вопросам эффективности нормативных положений и даже намечаются отдельные элементы соответствующего правового механизма (запрещение крупных наличных взносов, прямой оплаты предвыборных расходов, косвенных форм материальной помощи и т. д.).

Несколько иначе подходит к решению вопроса западногерманское законодательство. Основной акцент в данном случае делается не столько на сами пределы допустимой материальной поддержки политических партий и их кандидатов в ходе выборов, сколько на исключение возможности негласного, скрытого их финансирования со стороны частных лиц и организаций, особенно в крупных размерах. Закон о политических партиях 1967 года, регулирующий рассматриваемые проблемы, предусматривает, в частности, в случаях, когда размеры частных поступлений в фонды партии от одного лица или организации в течение календарного года превышают 20 тыс. марок, обязательное указание имени лица, делающего взнос (или название организации), его адреса, а также размера самого взноса. Эти данные включаются в ежегодные отчеты партий, представляемые председателю бундестага и публикуемые в официальном издании парламента. Вопрос о пределах допустимых пожертвований также затрагивается в законодательстве ФРГ, но решается он, в отличие от американской практики, скорее косвенно, нежели в форме прямых нормативных предписаний: фиксируется допустимый предел пожертвований, освобождаемых от налогообложения, и это неизбежно приводит к их сокращению, так как пожертвования сверх оговариваемых лимитов становятся материально слишком обременительными.

Сравнительно четче регламентируются в ФРГ формы косвенной поддержки партий со стороны частных лиц и организаций. Любые услуги, «не возмещающиеся эквивалентной взаимной услугой», а также действия, «посредством которых осуществляется агитация за ту или иную партию», западногерманское законодательство (разд. V, § 26 закона о политических партиях) совершенно определенно классифицирует как «поступления». А это юридически обязывает включать их — если стоимость «услуг» в каждом отдельном случае превышает 1 тыс марок — в свои ежегодные отчеты. Подобная постановка вопроса стремится перекрыть некоторые обходные пути, которыми широко пользуются бизнесмены в США, предоставляя, например, в распоряжение «своих» кандидатов бесплатно либо за чисто символическую плату помещения, транспортные средства, телефонную связь, вспомогательный технический персонал, почтовые отправления на многие сотни тысяч долларов и т. п. Те же цели преследует и фиксируемое законом (разд. V, § 27) требование включать в финансовый отчет сведения о всех кредитных поступлениях, размеры которых превышают 1 тыс марок и которые не погашены до конца текущего финансового года: списание кредитных задолженностей со стороны кандидатов или партийных организаций, как известно, также нередко используется частным капиталом как одна из форм их косвенной материальной поддержки.

Западногерманский опыт используется в законодательной практике Австрии. Австрийский закон о политических партиях 1975 года предусматривает гласность всех взносов в партийные фонды, превышающих 30 тыс. марок в течение календарного года. Косвенная агитационно-пропагандистская помощь в ходе избирательных кампаний, согласно закону, засчитывается как форма материальной поддержки партий, получающих от этого выгоду. Правда, в отличие от законодательства ФРГ, австрийский закон (ст. 4, § 7) допускает возможность не учитывать подобную помощь, если партия сможет доказать, что предвыборная агитация проводилась «без ее участия и согласия».

Не отрицая известных позитивных моментов отмеченного буржуазного законодательства, тем более заметных на фоне предыдущего периода политико-правового развития буржуазных стран, нельзя не видеть его общей социально-политической ограниченности. В технико-юридическом отношении оно остается весьма далеким от совершенства, что, разумеется, сказывается на эффективности решения ставящихся перед ним задач.

Так, американское законодательство, вводя ограничения на пожертвования кандидатам, оставляет, по сути дела, неограниченные возможности для пожертвований в фонды партийных организаций (национальных, на уровне штатов и местных), выполняющих значительную долю организационно-технической, а нередко и непосредственно агитационно-пропагандистской работы. Не блокируется законом и возможность неоднократного дублирования помощи одному и тому же кандидату через соответствующие организации или комитеты, создаваемые по частной инициативе на различных уровнях административно-территориальной структуры ¹⁹. Некоторые ограничения в данном отношении, правда, существуют — право на предоставление кандидатам помощи в размерах до 5 тыс. долл. имеют лишь те комитеты, срок регистрации которых превышает 6 месяцев, которые получают пожертвования более чем от 50 лиц и оказывают поддержку более чем 5 кандидатам, то есть более или менее представительные и стабильные организации²⁰. Но более решительных мер — скажем, предлагавшегося в ходе подготовки американского законопроекта 1974 года установления фиксированной в процентном отношении доли средств, которая может быть получена кандидатом от аналогичных комитетов, — не предусматривается. Иначе говоря, многие важнейшие каналы косвенной помощи остаются фактически бесконтрольными.

Не свободно от серьезных «технических» недостатков и сравнительно более жесткое законодательство ФРГ: при всей своей строгости оно оставляет возможности для скрытой, анонимной поддержки партий в достаточно крупных размерах (до 20 тыс. марок), не говоря уже о том, что максимально допускаемою предела пожертвований, как такового, оно, в отличие от американской практики, вообще не предусматривает, то есть сохраняет значительную свободе действий для наиболее влиятельных экономических интересов.

Однако даже в таком явно несовершенном и непоследовательном виде законодательство об ограничении частных пожертвований воспринимается представителями делового мира с откровенной неприязнью — сказывается несовпадение общеклассовых интересов буржуазии (требующих наведения известного порядка) и частных интересов отдельных фирм и корпораций. Защищая эти свои непосредственные, конкретные интересы, бизнесмены, мобилизуя имеющийся в их распоряжении экономический и политический потенциал, то есть в конечном счете опять же деньги, активно ищут пути смягчения законодательных ограничений, параллельного введения новых уступок и льгот, если не нейтрализующих, то лимитирующих эффективность принятых нормативных мер. И небезуспешно. Давление частных интересов обусловило, например, в 1980 году в ФРГ сразу троекратное увеличение пределов освобождаемых от налогообложения частных пожертвований. Еще более показательна в этом отношении американская практика.

Недовольство значительной части господствующего класса многими положениями закона 1974 года привело в действие конституционный механизм «сдержек и противовесов»: на защиту частных интересов встал Верховный суд США, осуществляющий де-факто функции органа конституционного контроля. 30 января 1976 г. Верховный суд признал противоречащим конституции — и, следовательно, теряющим юридическую силу — положение об ограничении взносов из личных средств кандидата на ведение своей предвыборной кампании: «гражданские права» миллионеров были восстановлены. Данное решение вновь подтвердило, что вопрос о конституционной правомерности мер, ограничивающих частную инициативу в политической сфере, имеет не отвлеченное, теоретическое значение, что буржуазия при необходимости всегда будет использовать его, спекулировать на нем в конкретных практико-политических целях, отстаивая свои привилегии.

Кроме того, Верховный суд сделал еще одно немаловажное уточнение: упомянутый в законе общий лимит в 25 тыс. долл. на взносы со стороны частных лиц должен относиться только к прямым пожертвованиям в предвыборные фонды кандидатов. Сверх того любое частное лицо может израсходовать дополнительно 25 тыс. долл. для помощи протежируемому кандидату по собственному усмотрению, не вступая с ним в непосредственный контакт. Иначе говоря, результатом подобного «уточнения» явилось фактически двукратное увеличение «потолка» допустимых частных пожертвований. Едва ли требуется специально объяснять, какая категория граждан, какой класс оказался в выигрыше от данного решения.

Но и это еще не все. В 1977 году к закону о федеральных избирательных кампаниях была принята поправка, касающаяся прав корпораций использовать свои денежные средства в политических целях. Данный вопрос заслуживает особого внимания. В США, в отличие от большинства западноевропейских стран, корпорации долгое время официально соответствующих прав были лишены — запрет был наложен еще в 1907 году (законом Тилмана). Считалось, что открытое участие корпораций в политическом процессе, и в частности в финансировании избирательных кампаний, уже в силу объема их экономических ресурсов приведет к деформации этого процесса, ограничит роль и значение массы рядовых избирателей. Кроме того, специфика политического механизма США (традиционная децентрализация партий, характер взаимоотношений между законодательной и исполнительной властью и др.) делает его уязвимым для групп с высоким экономическим потенциалом, открывает возможности захвата ими ключевых позиций и должностей, установления контроля над отдельными звеньями политического механизма Другими словами, закон Тилмана стремился поддержать формальные атрибуты буржуазной демократии, заботясь о ее внешней респектабельности. В изменившихся условиях, отличающихся нарастанием силы монополий, сдерживать натиск последних стало практически невозможным. Законодатель вынужден был отступить: ограничительные положения закона 1907 года были отменены. Собственно, это было ясно уже из нормативных актов 1972 и 1974 годов; упомянутая поправка лишь поставила заключительную точку.

Корпорации получили возможность открыто использовать свои средства для политических нужд, создавая в этих целях добровольные общественно-политические ассоциации (принцип «свободы ассоциаций», собственно, и явился той основой, которая позволила в конституционно-правовом плане решить рассматриваемую проблему; как и миллионеры, корпорации были восстановлены в своих «конституционных правах»). Данные ассоциации призваны аккумулировать выделяемые корпорациями финансовые средства и использовать их в конкретных политических целях, предопределяемых интересами крупного бизнеса (оказывая поддержку тем или иным партиям, кандидатам, организуя различные политические кампании и т. п.). Иначе говоря, ассоциациям отводится роль своеобразных насосов, перекачивающих деньги из сейфов корпораций и направляющих их в сферу политики. При этом в соответствии с упоминавшимися положениями закона 1974 года они имеют право передавать в избирательные фонды отдельных кандидатов до 5 тыс. долл.; кроме того, до 20 тыс. долл. может быть передано в распоряжение национальных комитетов партий. Количество кандидатов, которым возможно одновременное оказание материальной помощи, не лимитируется. По сути дела, никаких ограничений не предусматривается и в отношении так называемых «независимых расходов» ассоциаций, то есть расходов, не связанных с прямой помощью кандидату, хотя и явно содействующих его успеху при окончательном голосовании. Технико-правовой механизм политических вкладов, таким образом, весьма либерален и открывает перед монополистическим капиталом широкие возможности.

Новое законодательство привело к массовому созданию подобных ассоциаций — они получили в США название комитетов политических действий (КПД): первые такие комитеты появились в 1974 году, в 1975-м их было несколько десятков, в 1978-м — около 2 тыс., в 1980-м — более 2,7 тыс., а в 1982 году — свыше 3 тыс. комитетов ²¹. Только в 1983 году на свет появилось 150 новых организаций подобного рода, таким образом, в общей сложности к концу 1984 года в стране насчитывалось уже почти 3,5 тыс. комитетов политических действий. Причем наиболее быстрыми темпами расширяются и набирают силу комитеты, представляющие большой бизнес (в 1982 г. таковых было 1536 комитетов, или почто в 17 раз больше, чем в 1974 г.).

Стремительно увеличивались и объемы финансовых операций комитетов политических действий: в 1974 году они собрали и передали кандидатам при выборах в конгресс 12,5 млн. долл., в 1976-м — 22,6 млн., в 1978-м — 35 млн., в 1980 году — уже 55 млн. долл.²² Кроме того, «независимые расходы» КПД в 1980 году превысили 14 млн. долл.²³ Это означает, что почто четверть всех средств, потребовавшихся для организации выборов в конгресс в 1980 году, поступила через КПД. Всего же в ходе избирательной кампании 1980 года на всех уровнях КПД истратили до 130 млн. долл.²⁴ Еще более активно деятельность КПД развернулась в ходе избирательной кампании 1984 года: на этот раз только для выборов в конгресс комитеты сумели собрать свыше 120 млн. долл. Иначе говоря, создание комитетов политических действий позволило корпорациям, по выражению одного из американских журналистов, «вылезти из-под стола» и официально заняться тем, чем скрытно они никогда не прекращали заниматься, — отстаивать свои интересы с помощью денег.

Немаловажна еще одна деталь: пожертвования в фонды КПД делаются не только хозяевами корпораций, но зачастую— по их негласному указанию — и сотрудниками всех управленческих звеньев, а нередко даже рядовыми служащими корпораций. Иначе говоря, КПД и связанный с ними механизм политического финансирования открыл дорогу своеобразному принудительному «донорству», втягивая в его сферу среднесостоятельные массы населения, прежде стоявшие в стороне от большой политики. Лишь данным обстоятельством объясняется, в частности, тот шумно афишируемый, якобы являющийся свидетельством массовой поддержки факт, что фонды одного из наиболее реакционных КПД — национального консервативного комитета политических действий складываются из взносов более чем 350 тыс человек.

Собираемые с помощью комитетов средства, разумеется, идут на поддержку «своих», надежных для большого бизнеса людей. В ходе выборов 1980 года благодаря этим средствам была обеспечена победа, в частности, таких известных своими реакционными взглядами кандидатов-республиканцев, как Дж. Хелмс, И. Дентон, Дж. Ист, С. Симмс и др. В данной связи понятна последовательность, с которой республиканская партия отстаивает право на существование подобных комитетов (в борьбе со сторонниками государственного финансирования предвыборных расходов партий и кандидатов), добиваясь их сохранения. На первый план при этом, конечно же, выдвигается забота о «демократии», о праве граждан на участие в политическом процессе. «Следует поощрять рост этих комитетов вместо того, чтобы подвергать их критике, — подчеркивал конгрессмен-республиканец от штата Миннесота Б. Френзел. — Они — идеальное средство для активного участия большого числа людей в политической жизни» ²⁵.

Сторонники же государственного финансирования предвыборных расходов, напротив, обращают внимание на негативные, с точки зрения интересов демократии, результаты деятельности КПД, справедливо отмечая, что благодаря таким комитетам представители крупного бизнеса получают дополнительные возможности эффективно воздействовать на ход избирательной кампании, заранее обеспечивая себе «особое расположение» будущих законодателей. «Между жертвователями и получателями денег, собранных КПД, — констатировал в ходе избирательной кампании 1984 года член палаты представителей от штата Айова Дж. Лич, — заключается негласный контракт. Может быть, называть это подкупом и слишком громко, но налицо факты закулисных торгов, которые никак нельзя сбрасывать со счета». Действительно, «невозможно получать от какой-либо организации многие тысячи долларов и при этом не подпадать под ее влияние», — уточнял другой член палаты представителей от штата Массачусетс Б. Фрэнк, как бы конкретизируя приведенную выше оценку. Не случайно члены высшего законодательного органа Соединенных Штатов в последние годы стали гораздо больше внимания уделять именно комитетам политических действий, все очевиднее пренебрегая простыми избирателями.

Среди наиболее активных и влиятельных комитетов, опять же преимущественно связанных с республиканской партией, фигурируют такие, как упоминавшийся национальный консервативный комитет политических действий (объем его затрат составил в 1980 г. 7,5 млн. долл.), фонд за консервативное большинство (3 млн. долл.), комитет за выживание свободного конгресса (1,6 млн. долл.), и др. Имеются среди КПД и своего рода «персональные» организации, созданные и ориентированные преимущественно на поддержку какого-то одного конкретного политического деятеля. Первоначально подобный комитет был создан для поддержки сенатора Дж. Хелмса — в 1980 году он сумел мобилизовать средства в объеме 7,2 млн. долл.; позже этот комитет стал именоваться конфессиональным клубом. В настоящее время помимо Дж. Хелмса еще 24 члена американского конгресса обзавелись своими «персональными» комитетами политических действий.

Приведенные цифры свидетельствуют о том, что санкционированный новым законодательством механизм политического финансирования не только достаточно эффективен, но уже выполняет существенную роль в решении конкретных политических задач.

Не случайно создание комитетов политических действий расценивается как одно из самых важных событий в сегодняшней политической жизни Соединенных Штатов. А это означает, что параллельно с вводимыми под давлением прогрессивной общественности нормативными ограничениями в сфере политического финансирования монополистический капитал находит новые обходные пути, получает новые льготы и возможности. В итоге — свобода его действий не только не ограничивается, но в ряде случаев даже, напротив, расширяется; политическое и практическое значение принимаемых законодательных мер, по существу, выхолащивается.

Рассмотренная поправка к американскому закону 1974 года, по сути дела, затрагивает вопрос еще об одном самостоятельном направлении действий буржуазного законодательства (помимо ограничения размеров частных пожертвований) в попытках регулировать использование финансовых средств в политике — ограничение источников поступлений денег на политические нужды, то есть прямое запрещение частных пожертвований со стороны определенного рода организаций. Конкретная направленность соответствующих нормативных актов при этом остается той же сапой: лимитировать объем средств, задействованных в политике. Однако методы воздействия здесь иные, более радикальные — поступления по определенным каналам не дозируются, а полностью перекрываются. Подобный подход создает для буржуазного законодателя меньше технико-юридических осложнений, хотя в ряде случаев и поднимает сложные проблемы.

Данный вид законодательства обращен прежде всего к организациям, то есть затрагивает не столько индивидуальные, сколько коллективные интересы. При этом речь идет об организациях, которые в силу своей специфики особо заинтересованы в давлении на государственную администрацию и, следовательно, почти наверняка будут оказывать на нее разлагающее, коррумпирующее воздействие. Последнее, собственно, и служит основанием для лишения прав на политические пожертвования. Чаще всего к такого рода организациям относятся компании, действующие в определенной разновидности бизнеса: организующие скачки или собачьи бега, имеющие лицензии на продажу спиртных напитков, содержание игорных домов и т. п. Существующие в ряде стран законодательные ограничения на право финансирования избирательных кампаний в отношении подобных организаций, как правило, возражений не вызывают; общественное мнение относится к таким мерам преимущественно положительно. Их нередко используют даже в пропагандистских целях — для поддержания «доверия» масс к политическим институтам, как своеобразное подтверждение «справедливости». То же самое можно сказать о практикуемом иногда запрещении использовать в политических целях средства различных благотворительных фондов (например, фондов по борьбе с бедностью, поддержанию престарелых и т. п.).

Сложнее решается вопрос о запрещении политических пожертвований со стороны фирм и предприятий, работающих по правительственным контрактам или ведущих переговоры о заключении таких контрактов. Моральные аспекты проблемы, диктующие необходимость введения в аналогичных случаях известных ограничений, очевидны. На определенном историческом этапе такие ограничения применялись в буржуазных странах сравнительно широко. В современных условиях резко возросшая экономическая деятельность буржуазного государства, создание военно-промышленного комплекса существенно изменили масштабы самой проблемы, придав ей иное политическое звучание: сегодня с правительством в той или иной мере сотрудничает очень большое количество предприятий и, что наиболее важно, в их числе самые крупные и влиятельные (в основном связанные с военными заказами) экономические силы. Неудивительно, что преобладающей тенденцией в таких условиях стал отказ от ранее практиковавшихся ограничений. Весьма показателен в данном отношении американский закон 1974 года, недвусмысленно допускающий политические пожертвования со стороны добровольных общественных организаций, связанных с фирмами и предприятиями, выполняющими правительственные заказы.

Еще более сложно решение вопроса об ограничении прав корпораций на политические пожертвования. Собственно, трудности связаны не столько с самим вопросом по существу, сколько с мощным противодействием его сколько-нибудь эффективному решению со стороны корпораций. Целесообразность ограничения прав корпораций на прямые пожертвования в политических целях диктуется общеклассовыми интересами буржуазии, заботой о сохранении респектабельности режима, маскировки классовой сущности буржуазного государства: непосредственное участие корпораций в политическом, и в частности избирательном, процессе чревато не просто оттеснением рядового избирателя — оно угрожает самой буржуазной конституционно-правовой доктрине, концепциям народного суверенитета и представительного правления. Не случайно формально-юридические ограничения на прямое использование финансовых средств корпораций в политических целях в свое время были введены в большинстве буржуазных стран: либо в форме специальных законов (например, упоминавшийся закон 1907 г. в США), либо чаще в виде соответствующих положений законов об акционерных обществах, экономических объединениях и т. п., запрещающих таким организациям использовать свои финансовые средства в целях, не соответствующих основному профилю их деятельности (Англия, Франция, Швеция, Финляндия и др.).

Реальная значимость действующих ограничений в большинстве случаев, однако, невысока, массированное давление частных интересов, не совпадающих с общеклассовыми интересами буржуазии, как правило, приводит к выхолащиванию соответствующих нормативных мер. В США, как уже отмечалось, монополистический капитал в настоящее время добился фактической отмены соответствующих ограничений. В ФРГ рассматриваемые вопросы регулируются, по сути дела, в общих рамках закона о политических партиях 1967 года, который, говоря о финансировании партий и кандидатов, не проводит различия между физическими и юридическими лицами ²⁶. Это означает, что за корпорациями признается право на политическое финансирование, более того, в соответствии с буквой закона право это не ограничено какими-либо конкретными размерами. Если же формально-юридические ограничения и сохраняются, то гласного контроля за их соблюдением чаще всего не ведется.

Вопрос об ограничении прав корпораций на политические пожертвования, как правило, взаимоувязывается буржуазными специалистами с вопросом о введении соответствующих ограничений и для профсоюзов. Подобный подход предопределяется классовой позицией буржуазных идеологов. Объединяя две самостоятельные, принципиально различные по своему политическому и социальному содержанию проблемы, противопоставляя «большому капиталу» организации рабочего класса, буржуазные идеологи стремятся оправдать реальное и постоянное наступление на права рабочих мнимым ущемлением прав владельцев капитала, искажают классовое содержание вопроса Причем отмеченный подход в целом характерен не только для политико-правовой мысли, но и для законодательной практики капиталистических стран.

Данным обстоятельством объясняется тот факт, что проблема регулирования прав профсоюзов на политическое финансирование в большинстве случаев в каждой конкретной стране решается формально по аналогии и во взаимоувязке с тем, каким образом эта проблема решена в отношении корпораций. Логично было бы предполагать введение более строгих ограничений к профсоюзам как одного из дополнительных средств в общем наступлении буржуазного государства на профсоюзные права и свободы. В данном случае подобная классовая установка, однако, реализована не была. С одной стороны, это объясняется успехами классовой борьбы пролетариата, дающего решительный отпор наступлению на свои жизненные права; с другой — сказалась прямая «заинтересованность» крупных правящих партий (прежде всего социал-демократических), для которых политические пожертвования профсоюзов — важный источник материальной помощи. Иногда, правда, заинтересованной стороной являются и буржуазные партии: в США, как известно, дотации профсоюзов в основном поступают в фонд демократов²⁷.

Партийная борьба нередко накладывает отпечаток на соответствующее законодательство. Так, в Англии консерваторы, воспользовавшись в свое время конфликтом между членами и руководством профсоюза железнодорожников, протащили в 1909 году в палате лордов решение, запрещающее данному профсоюзу материально поддерживать лейбористов. В 1913 году здесь, однако, был принят закон (Trade Union Act), разрешающий профсоюзам пожертвования в политических целях; последние должны осуществляться за счет специальных фондов, складывающихся из взносов членов профсоюза, за исключением тех, кто выразил свое нежелание, подписав соответствующую декларацию (contract-out). В 1927 году консерваторы добились пересмотра условий составления подобных фондов, введя требование специальной подписи членов профсоюза не в случаях несогласия, а, напротив, в случаях согласия делать соответствующие взносы (contractin). Эта в общем-то формальная деталь сразу же привела к существенному (на треть) сокращению числа сторонников лейбористов, болезненно отразившись на их партийном бюджете. Придя к власти, лейбористы в 1945 году восстановили первоначальную редакцию закона, остающуюся в силе по настоящее время.

В США профсоюзам (по аналогии с законодательством о корпорациях) долгое время юридически запрещались прямые пожертвования в политических целях — в 1943 году был принят даже специальный нормативный акт (Smith-Conally Act), регулирующий данные проблемы. Разумеется, в косвенных формах (рекламно-пропагандистская работа среди населения, в том числе и в периоды избирательных кампаний, предоставление кандидатам, в основном от демократической партии, помещений, транспорта, почтовых отправлений и т. п.) профсоюзы продолжали участвовать в политическом финансировании. Закон 1974 года с последующими поправками и уточнениями освободил профсоюзы от ограничений при использовании финансовых средств для политических нужд. Аналогичным образом данные вопросы решаются сегодня в большинстве ведущих буржуазных стран.

Давая общую оценку рассмотренному законодательству, следует признать, что правовой механизм ограничения частных пожертвований, несмотря на некоторые позитивные его стороны, в целом все же малоэффективен. Повышение его действенности — возможное при ужесточении ограничений и разработке четкого контролирующего механизма, а также соответствующей системы санкций — тормозится классовыми позициями буржуазного законодателя, нежеланием серьезно ущемлять интересы большого бизнеса. Учет этих интересов, жесткая ограниченность рамками традиционных устоев социально-политической системы капитализма обусловили поиск выхода в другом направлении, предопределяя эволюцию самого законодательства, расширение сферы его действия, варьирование технико-юридических средств решения проблемы. Практически это привело к попыткам распространить сферу законодательного регламента непосредственно на сами финансовые расходы в политических целях, то есть прежде всего на предвыборные расходы партий и их кандидатов.

Правовое регулирование партийных расходов, по существу, представляет собой своеобразный обходной маневр: законодатель стремится ограничить саму потребность политических партий в средствах на проведение избирательных кампаний, создать известные нормативные препятствия для их удорожания, тем самым как бы косвенно компенсируя неэффективность мер в области прямого ограничения размеров политических пожертвований. Подобный подход имеет свои преимущества.

Прежде всего он позволяет перенести решение проблемы из сферы взаимоотношений между частными (физическими и юридическими) лицами и политическими институтами (партиями) в сферу взаимоотношений между партиями и государством. Это обеспечивает большую свободу действий для буржуазного законодателя, позволяет решительнее и разнообразнее использовать юридическую технику при защите общеклассовых интересов буржуазии: возможность столкновения с частными интересами, непосредственное ущемление прав конкретных фирм и корпораций при этом практически исключается. Последнее, видимо, следует считать одной из важнейших причин, обусловивших интерес к данному виду законодательства, ибо забота о частных интересах бизнеса явно доминирует в действиях буржуазного законодателя.

Далее, поскольку накладываемые ограничения в таком случае адресуются преимущественно к партиям, а не к частным лицам, по-новому встает вопрос о механизме контроля за соблюдением нормативных предписаний. Его важнейшим элементом становится раскрытие партийных бюджетов, во всяком случае их расходной части, гласность предвыборных затрат партий и кандидатов. По-новому выглядит в таком случае и нарушение предусматриваемых ограничений, выходящее за рамки злоупотребления частных лиц, неизбежно приобретающее политический государственно-правовой характер. Кроме того, открывается возможность для совершенствования системы санкций, в частности в виде лишения возможности баллотироваться (или последующем лишении выборного мандата) тех кандидатов, которые нарушили финансовые предписания законодательства Забегая вперед, необходимо отметить, что к повышению эффективности нормативных мер все это, однако, не привело.

Наконец, нельзя не сказать об общем сложившемся в послевоенные годы благоприятном фоне для развития подобного законодательства, учитывая новый характер взаимоотношений между государством и буржуазными партиями, все более активное втягивание последних в сферу правового регулирования. Собственно, регулирование финансовых аспектов деятельности партий, того, как они могут распоряжаться политическими пожертвованиями, перед кем и как должны отчитываться в своих расходах, осуществляется в рамках их общего правового статуса.

Нормативное регулирование партийных расходов осуществляется в двух аспектах: во-первых, с точки зрения определения круга непосредственных целей, на которые можно или, напротив, нельзя тратить деньги, и, во-вторых, путем прямого законодательного ограничения максимально допустимых расходов в ходе подготовки и проведения избирательных кампаний. Каждое из этих направлений связано со своими сложностями и проблемами.

Первое направление в известной степени менее категорично, не содержит каких-либо четко фиксированных показателей и, видимо, поэтому достаточно быстро и широко утвердилось в политико-правовой практике ведущих капиталистических стран. Оно включает широкий комплекс мер, призванных ограничить предвыборные партийные расходы, либо лимитируя в них потребность, либо полностью исключая их по отдельным статьям. Достигается это путем регулирования отдельных видов партийной деятельности в периоды избирательных кампаний, форм и методов предвыборной рекламно-пропагандистской работы. При этом нередко предпринимается попытка сгруппировать методы по двум основным категориям: разрешаемые и неразрешаемые.

Вопрос о неразрешаемых методах пропаганды решается сравнительно просто. Сюда, как правило, относятся наиболее дорогостоящие, трудоемкие или сомнительные в этическом отношении приемы, в том числе: использование в предвыборных целях методов чисто коммерческой рекламы, обращение к услугам зарубежных радиостанций, «дикая» расклейка (т. е. вне специально отведенных для этого мест) предвыборных плакатов, массовая раздача сувениров, организация шумных предвыборных караванов и вообще увеселительных мероприятий для избирателей и т. п. Исключение отмеченных форм пропагандистской работы, разумеется, содействовало бы удешевлению избирательных кампаний. Однако кризис буржуазных институтов власти, падение авторитета буржуазных партий не позволяют отказаться от этих форм, вынуждая буржуазных политиков идти на нарушение законодательства и, следовательно, на дополнительные финансовые расходы.

С разрешаемыми методами пропаганды, а в более общем плане с фиксацией тех целей, на которые считается правомерным расходование предвыборных средств, дело обстоит сложнее. Конкретные перечни таких методов и целей чаще всего оказываются неполными. В большинстве случаев при этом упоминаются, в частности, расходы на организацию руководящего органа по подготовке и проведению избирательной кампании, ее штаб-квартиры, аренду помещений для встреч с избирателями и других предвыборных мероприятий; оплата сотрудников избирательных органов, их технического персонала; транспортные издержки, связанные с деятельностью этих органов, а также для подвозки больных, престарелых или неимущих избирателей в день голосования к избирательным участкам (подвозка здоровых избирателей считается противоправной); почтовые расходы; оплата услуг средств массовой информации; расходы по подготовке и распространению агитационно-пропагандистской литературы и т. п. Аналогичные перечни, варьируемые в некоторых деталях, содержатся в законодательстве около двух десятков американских штатов; вопрос о видах разрешаемых расходов рассматривается в английском законодательстве, в частности в законе 1949 года об изменении акта о парламенте, в законе о политических партиях Австрии 1975 года ²⁸ и т. д.

Сложность в том, что подобного рода законодательные перечни со временем неизбежно устаревают, особенно в условиях современных темпов совершенствования техники обработки избирателей, появления новых ее разновидностей. Так, многие из названных актов не содержат упоминания об опросах общественного мнения, об использовании телерекламы, о компьютерных системах рассылки избирателям открыток, писем, буклетов и т. д., что содержит элементы персонифицированной обработок избирателей, то есть явно выходит за рамки стандартной статьи «почтовых издержек» в ее традиционном понимании. Все это обусловливает разрыв между юридической нормой и жизнью, выхолащивает законодательные меры.

Кроме того, само по себе жесткое предопределение форм и методов предвыборной деятельности, несколько упорядочивая избирательную кампанию в целом, по сути дела, не приводит к экономии средств: запрещение тех или иных видов расходов, как свидетельствует практика, зачастую лишь переадресовывает высвобождаемые таким образом средства на другие, допустимые формы предвыборной деятельности. «Маловероятно, чтобы схемы, предписывающие либо запрещающие конкретные разновидности предвыборных расходов, за исключением запрещения подкупа избирателей, официальных сотрудников и других лиц, занятых административной организацией выборов, — признают Д. Адамани и Дж. Агри, — были полезны или эффективны»²⁹. Практическим тому подтверждением может служить судьба американского закона об использовании средств радио и телевидения в предвыборных целях (Campaign Communications Reform Act): будучи принятым в 1971 году, он в связи с его очевидной неэффективностью был отменен в 1974 году. Неудивительно, что широкого распространения подобное законодательство в политико-правовой практике буржуазных стран не получило.

Наконец, в числе мер, направленных на ограничение предвыборных расходов, нельзя не упомянуть законодательного ограничения ip возможности более узкими рамками официальных сроков избирательных кампаний, то есть периода наиболее интенсивного расходования избирательных ресурсов. Подобные законы приняты сегодня в большинстве буржуазных стран: во Франции, например, избирательная кампания ограничивается при парламентских выборах — 20, а при президентских — 15 днями (перед первым туром голосования), в Канаде законодательство фиксирует четырехнедельный срок избирательной кампании; в Англии в соответствии с законом 1949 года каждый кандидат может самостоятельно решать вопрос о сроках начала своей предвыборной кампании, однако в любом случае он связан официальной датой провозглашения выборов, то есть примерно тремя неделями, и т. д.

Данная мера действительно могла бы дать практический эффект: не касаясь характера самих расходов, она просто лимитирует их во времени. Однако официальные и фактические сроки начала предвыборных кампаний зачастую не совпадают; причем, чем сложнее соотношение внутриполитических сил, острее межпартийные схватки, тем раньше начинается фактическая предвыборная борьба и соответственно раньше начинают нарастать расходы, связанные с рекламно-пропагандистской деятельностью, не говоря уже о том, что в ряде стран вообще не существует жестких, нормативно фиксированных сроков избирательных кампаний. Они отсутствуют, например, в западногерманском законодательстве³⁰. Нет их и в США, где избирательные кампании, особенно при выборах президента, начинаются задолго до голосования и могут продолжаться многие месяцы, что заметно отражается на их общей стоимости, делая их доступными лишь для очень хорошо обеспеченных в финансовом отношении партий. Президентская избирательная кампания 1984 года, например, началась фактически сразу же по окончании «промежуточных» выборов 1982 года, когда республиканцы произвели перестановки в партийном аппарате и созвали специальное совещание по подготовке к новым президентским выборам.

Параллельно с рассмотренными мерами буржуазное законодательство в некоторых случаях предпринимает попытки и более решительных шагов: четкого нормативного ограничения допустимых предвыборных расходов. Технически такие пределы фиксируются в форме ограничения разрешаемых затрат в расчете на каждого гражданина, достигшего избирательного возраста (порой учитывается количество только зарегистрированных избирателей или даже только тех избирателей, которые принимали участие в голосовании на прошлых выборах); накладываются ограничения либо на партийные расходы, либо на расходы отдельных кандидатов (иногда встречается одновременно комбинация того и другого).

Подобный способ регулирования предвыборных расходов, как и большинство используемых законодателем мер, противоречив, во многом несовершенен, что отражается на оценках его со стороны буржуазных специалистов. Сама по себе идея введения жесткого одинакового для всех участников предвыборной борьбы предела допустимых затрат теоретически открывает возможность некоторого ограничения темпов роста предвыборных затрат, более экономного их использования и даже известного выравнивания позиций отдельных кандидатов, сокращения преимуществ тех из них, которые богаты и пользуются поддержкой богатых лиц. Последнее особенно подчеркивается буржуазными авторами, считающими, что «введение потолка предвыборных расходов партий и кандидатов, а также контроль за их расходами эффективнее, чем финансовая помощь государства, обеспечивает равенство средств пропаганды»³¹.

Практическая реализация этой идеи, однако, сталкивается с серьезными осложнениями, заметно отражающимися на ее потенциальных возможностях как средства урегулирования рассматриваемой проблемы.

Немалые сложности представляет задача определения конкретного предела разрешаемых расходов. При этом во внимание, естественно, могут быть приняты лишь самые общие критерии, учитывать специфику каждого из избирательных округов просто нереально. Между тем условия и характер предвыборной борьбы в отдельных округах (количество баллотирующихся кандидатов, авторитет и широта поддержки каждого из них, интенсивность предвыборных схваток и т. п.) предопределяют весьма различные потребности в финансовых средствах. Будучи более или менее оправданным в одних случаях, единый, стандартный уровень допустимых расходов в других случаях, скорее всего, оказывается неэффективным.

Но дело даже не в этом. Подобное законодательство тем эффективнее, чем ниже уровень допустимых расходов. Однако его сколько-нибудь существенному снижению противодействует само представление господствующего класса о выборах, о традиционных атрибутах буржуазной демократии. Показательны в данном отношении рассуждения известного американского политолога Г. Александера: «Если политическая система стремится быть открытой, допускать конкуренцию в борьбе за власть, ограничения (на предвыборные расходы. — В. Д.) нежелательны, так как в них заложена тенденция поддерживать существующее статус-кво… Ключевой целью политической системы должно быть обеспечение интенсивной конкуренции в борьбе — это содействует тому, чтобы система была более открытой. Ограничения (на расходы. — В. Д.) приводят к сужению возможностей для избирателей получать информацию о кандидатах и политических проблемах, вокруг которых разворачивается борьба. Периодические выборы содействуют структурной организации и политизации общества, что существенно необходимо для функционирования демократии. Сокращение расходов уменьшает возможности для избирателей быть в курсе того, что политический сезон начался, что проходят выборы»³². Иначе говоря, ограничение предвыборных расходов, по мнению автора, фактически противоречит характеру буржуазной политической системы как таковой.

Более того, в ряде случаев ставится под вопрос и сама конституционная правомерность рассматриваемых мер. Сторонники данной точки зрения считают, что ограничение предвыборных затрат неизбежно отражается на конституционных свободах, в частности свободе слова, свободе выражения мнений и участия в политической жизни, так как покрывающие предвыборные расходы суммы складываются из пожертвований отдельных избирателей, вносимых, как рассуждают буржуазные политологи, с целью поддержать разделяемую избирателем предвыборную платформу, программу и т. п. Пока расходы не лимитируются, свобода действий избирателей не ущемляется. Введение ограничений на расходы означает, что многие избиратели (после того как лимит затрат исчерпан) лишаются возможности воспользоваться правом на пожертвование и, таким образом, поддержать соответствующую их взглядам политическую платформу. На данном основании делаются выводы не только о нецелесообразности, но даже о противоконституционности законодательных мер по ограничению предвыборных расходов.

«Свобода выражения мнений», «открытость» политической системы, «конкуренции» в борьбе за власть и т. п., о чем пишут упомянутые выше авторы, разумеется, не более как фикция в условиях капиталистической действительности. Однако поддержание этой фикции, традиционных внешних атрибутов буржуазной демократии важно для монополистического капитала, является одним из идейно-политических условий сохранения его господства. Заботой о данных условиях, собственно, и объясняются позиции буржуазных специалистов, обращающих внимание на негативные с точки зрения интересов господствующего класса аспекты рассматриваемых законодательных мер. Ограничение предвыборных расходов, о чем они не договаривают и чего не без основания опасаются, может сказаться на уровне участия масс в выборах, и без того приближающемся к критическим отметкам, то есть косвенно сыграть роль фактора, содействующего дальнейшей дестабилизации буржуазных институтов власти. Не говоря уже о том, что в приведенных рассуждениях отражается общее недовольство бизнесменов какими бы то ни было мерами, ограничивающими свободу их действия на политической арене с целью защиты своих, частных интересов.

Данными обстоятельствами объясняется преобладающее осторожное отношение буржуазного законодателя к четкому, прямому ограничению объема предвыборных расходов; сложности в разработке соответствующего законодательства, сравнительно ограниченные масштабы его использования; непоследовательность и нерешительность как самих нормативных мер, так и их практического применения. Во многих случаях, даже будучи ограниченными, допустимые суммы предвыборных затрат все же остаются весьма высокими, не всегда доступными для кандидатов со средним достатком. Иначе говоря, выравнять шансы кандидатов, лимитировать преимущества тех, кто состоятелен, при этом, как правило, не удается.

Одной из стран, пытающихся более или менее активно использовать систему прямого ограничения предвыборных расходов, являются Соединенные Штаты. Первые шаги в данном направлении здесь были предприняты еще в 1925 году в рамках закона о борьбе с коррупцией (Federal Corrupt Practices Act), формально остававшегося в силе до 1971 года. Закон ограничивал предвыборные расходы для кандидатов, баллотирующихся в сенат, — 25 тыс. долл., для кандидатов, баллотирующихся в палату представителей, — 5 тыс. долл., допустимые расходы национальных партийных комитетов при организации президентских выборов составляли 3 млн. долл.

Данное законодательство едва ли можно считать удачным. Оно плохо учитывало реальные потребности в финансовых средствах (в ходе президентских выборов 1920 г. затраты республиканцев составляли уже 7,7 млн. долл., т. е. почта в полтора раза превышали вводимые лимиты), не предусматривало оно и сколько-нибудь серьезной системы санкций, оставаясь, по сути дела, неэффективным³³: достаточно отметить, что стоимость президентской избирательной кампании 1968 года для республиканской партии составила 25 млн. долл. (при официально действующем лимите в 3 млн. долл.). В данной связи нетрудно понять отсутствие сколько-нибудь заметного интереса к прямому ограничению предвыборных расходов в послевоенный период.

В начале 70-х годов положение, однако, изменилось, что связано с резким возрастанием расходов на выборы, а также участившимися политическими скандалами. В период с 1971 по 1974 год еще 11 штатов (в общей сложности их стало 34) ввели нормативные ограничения на предвыборные расходы, а там, где такие расходы уже существовали, размеры их были пересмотрены, сделаны более реалистичными. На национальном уровне рассматриваемая проблема нашла свое решение в законе 1974 года о федеральных избирательных кампаниях.

Закон не только утверждает сам принцип ограничения предвыборных расходов, рассматривая его как важное средство в борьбе с коррупцией и финансовыми злоупотреблениями, но и предусматривает конкретный, достаточно развернутый механизм соответствующих ограничений. В соответствии с законом:

— кандидат в президенты не имеет права расходовать в предвыборных целях более 20 млн. долл. в ходе основных выборов и 10 млн. долл. в ходе праймериз³⁴; кроме того, предусматривается еще одно ограничение: в ходе праймериз в каждом отдельном штате расходы кандидата в президенты не должны превышать более чем в 2 раза предвыборные затраты кандидата в сенаторы от данного штата;

— предельно допустимые расходы кандидатов в сенаторы в каждом конкретном штате определяются в ходе основных выборов из расчета 12 центов на каждого избирателя, но как максимум не должны превышать 150 тыс. долл., в ходе праймериз — 8 центов на избирателя или как максимум 100 тыс. долл., то есть не более 250 тыс. долл. в целом;

— «потолок» разрешаемых затрат для кандидатов в палату представителей составляет 70 тыс. долл. и в ходе основных выборов, и в ходе праймериз, или 140 тыс. долл. в целом; в штатах, представленных в палате представителей лишь одним депутатом, в отношении кандидатов в нижнюю палату конгресса действуют такие же ограничения, как и в отношении кандидатов, добивающихся выбора в сенат;

— сверх указанных пределов каждый кандидат имеет право на дополнительные затраты (до 20 % суммы фиксированного «потолка») для покрытия расходов по сбору финансовых средств³⁵;

— ограничения накладываются также на параллельно производимые затраты в целях поддержки своих кандидатов со стороны партийных комитетов: национальный партийный комитет имеет право израсходовать на поддержку кандидата в президенты сумму из расчета 2 цента на избирателя по всей стране³⁶; национальный комитет или комитет партии в штате — сумму из расчета 2 цента на избирателя в каждом штате или максимально 20 тыс. долл. для помощи кандидату, добивающемуся выбора в сенат (или кандидату в палату представителей, когда от данного штата избирается лишь один такой представитель); наконец, оба партийных комитета — национальный и в штате — могут дополнительно затратить до 10 тыс. долл. в поддержку каждого из своих кандидатов в нижнюю палату конгресса;

— все отмеченные пределы расходов подлежат при каждых очередных выборах пересмотру с целью учета поправки на инфляцию (увеличиваются в соответствии с индексом роста потребительских цен).

Кроме того, как уже отмечалось, закон ограничивает и самостоятельные расходы частных лиц в поддержку конкретных кандидатов — данный предел составляет 1 тыс. долл.

Характер американского законодательства достаточно специфичен. Сегодня трудно найти какой-либо другой пример столь развернутого и конкретного решения рассматриваемой проблемы. В отличие от предыдущего опыта закон 1974 года предусматривает и поправку на инфляцию, и возможность корректировки фиксируемых пределов затрат в связи с расширением избирательного корпуса (правда, в отношении лишь парламентских выборов), и даже накладывает ограничения на партийные комитеты — традиционную в подобных случаях лазейку. Другими словами, он явно претендует на всестороннее решение вопроса. Известное позитивное значение данного законодательства как фактора, содействующего упорядочению отдельных сторон финансирования избирательна кампаний, разумеется, следует принимать во внимание. Однако и оно обеспечить эффективного решения стоящей проблемы, по сути дела, не может: и оно имеет свои «слабые» места.

Допуская дополнительную материальную поддержку со стороны партийных комитетов, законодательство ставит явно в дискриминационное положение независимых кандидатов. Но это далеко не все. Существующие во многих штатах мелкие местные партии могут поддерживать кандидата одной из национальных партий, оказывая ему соответствующую материальную помощь через свои партийные организации, что является дискриминацией уже против одной из основных партий. Более того, поскольку во многих случаях создавать новые местные партии достаточно просто, открывается возможность (путем их искусственного создания) для дополнительного, обходного финансирования кандидатов двух ведущих партий.

Наряду с этим, ограничивая прямые расходы частных лиц в пользу конкретных кандидатов, законодательство не ограничивает ни количества кандидатов, которым может оказываться подобная помощь, ни общий ее суммарный объем (как это сделано, например, в отношении частных пожертвований суммой в 25 тыс. долл.). Подобное упущение — еще одна лазейка и немаловажная: данная форма помощи для различных кандидатов в обе палаты конгресса по стране может составить в целом внушительные суммы.

Кроме того, сам механизм ограничений, по существу, сконструирован однопланово — ограничения в принципе накладываются только на расходы кандидатов или на отдельные формы материальной поддержки кандидатов. Расходы партийных комитетов, связанные, например, с технико-организационной подготовкой выборов (составление списков избирателей, их регистрация, подготовка избирательных участков и т. п.), остаются практически нелимигированными. Традиционно значительная часть таких расходов лежала на кандидатах. Теперь они, как правило, полностью покрываются партийными комитетами, что заметно облегчает положение кандидатов, позволяя им все свои средства направлять непосредственно на рекламно-пропагандистскую деятельность, косвенно содействуя увеличению таких средств. Поскольку же законодательство не предусматривает никаких ограничений для частных пожертвований в фонды партийных комитетов (все ограничения касаются лишь пожертвований в адрес кандидатов), возможности косвенной помощи кандидатам оказываются весьма широкими: исчерпав допустимые пределы помощи кандидатам и прямых расходов в их пользу, заинтересованные лица могут продолжать оказывать, по сути дела, неограниченную дополнительную поддержку партийным комитетам и, таким образом, увеличивать шансы на успех «своих» кандидатов, как и «своей» партии в целом. Важное с точки зрения проблем политического финансирования данное положение имеет еще один аспект: оно подчеркивает роль партийных организаций в процессе подготовки и проведения выборов³⁷.

Наконец, как любое аналогичное законодательство, закон 1974 года не уточняет, на какие конкретные виды рекламно-пропагандистской деятельности распространяются нормативные положения об ограничении расходов, а на какие нет. Данные проблемы обычно возникают в отношении, например, передач или публикаций, упоминающих имя кандидата, но не призывающих открыто к его поддержке, отстаивающих какие-либо позиции без ссылок на конкретных кандидатов (хотя известно, мнение каких именно кандидатов отражают эти позиции) и т. п. Технические по характеру, эти моменты при желании также могут использоваться как резерв дополнительной обходной поддержки нужных кандидатов.

Иначе говоря, рассмотренное законодательство не лишено многих серьезных пробелов. И, судя по его дальнейшей эволюции, предопределяемой интересами крупного бизнеса, преобладающей тенденцией является курс не на ужесточение, но, напротив, смягчение первоначально введенных ограничений, своеобразную его либерализацию для представителей делового мира. Подтверждением тому может служить, в частности, упразднение в 1979 году в США всех лимитов на предвыборные расходы со стороны партийных комитетов. Неудивительно, что реальная эффективность закона 1974 года о федеральных избирательных кампаниях оказалась гораздо ниже предполагавшейся Практика второй половины 70— начала 80-х годов подтверждает, что сколько-нибудь заметных результатов в достижении поставленных целей — ограничение стоимости избирательных кампаний, сокращение роли денег в политическом процессе — достичь не удалось. Достаточно отметить, что общая стоимость президентской избирательной кампании в 1980 году поднялась, как уже отмечалось, до 250 млн. долл., в том числе расходы Р. Рейгана составили более 62 млн. (при лимите — около 45 млн. долл.); в 1984 г. президентские выборы обошлись в 350 млн. долл.

Американский опыт в известной мере учитывался при подготовке аналогичного законодательства в Канаде, где в 1974 году также принят закон о финансировании избирательных кампаний. Не столь детальное, как американское, канадское законодательство фиксирует принцип ограничения предвыборных расходов, вводя их общий «потолок», который выражен не какой-либо конкретной суммой, но определяется, как и при выборах американского конгресса, пропорционально числу избирателей (из расчета 30 центов на каждого гражданина избирательного возраста). Подобное решение вопроса позволяет при каждой избирательной кампании автоматически варьировать общую сумму допустимых затрат в связи с изменением численности избирателей. Кроме того, законодательство требует гласности материальной помощи партиям: при частных пожертвованиях, превышающих 100 долл., должен указываться их источник. Никаких санкций при нарушении нормативных предписаний закон не предусматривает. Другими словами, канадское законодательство оставляет еще больше лазеек, чем американское, что, разумеется, не может не отражаться на его общей эффективности.

Своеобразно решается вопрос об ограничении предвыборных расходов в Австрии. Австрийский закон о партиях 1975 года, в рамках которого регулируются данные проблемы, вообще не предусматривает какого-либо четко фиксированного предела допустимых затрат. В нем устанавливается лишь сам принцип ограничения расходов на предвыборную агитацию. Механизм реализации этого принципа таков.

В министерстве внутренних дел создается специальная комиссия по проверке денежных средств, предназначенных для предвыборной агитации, под председательством самого министра или назначенного им представителя. Все участвующие в выборах партии обязаны за восемь недель до голосования сообщить этой комиссии размеры выделяемых ими на предвыборную агитацию сумм, которые обнародуются. Через три недели после выборов комиссия публикует сведения о реальных расходах партий с разбивкой их по использованным видам средств массовой информации. За партиями сохраняется право опротестовывать эти сведения. Санкцией за превышение первоначально объявленных сумм является сокращение последующих государственных дотаций партии-нарушителю. Санкции весьма либеральны, особенно если учесть, что из дотаций вычитается лишь 50 % разницы между объявленной и фактической суммой предвыборных расходов, да и то только тогда, когда превышение составляет более 10 % объявленной суммы. При этом закон (ст. 3, § 5) специально оговаривает, что вскрывшиеся нарушения не могут быть основанием для оспаривания итогов выборов. Подобная постановка вопроса, диктуемая интересами господствующего класса, не может содействовать эффективности законодательных мер.

Интересен опыт нормативного регулирования предвыборных расходов в Англии, имеющий давнюю историю: впервые соответствующий вопрос здесь был поставлен еще в 1833 году (Corrupt Practices Act). Сегодня его развернутое решение дается в законе 1949 года об изменении акта о парламенте 1911 года и в некоторых последующих нормативных документах. Закон 1949 года содержит специальный раздел «Расходы по выборам» (§ 60–78), в котором подробно рассматриваются как сами пределы допустимых затрат кандидатов, так и конкретные формы их осуществления, порядок отчетности по произведенным расходам, меры административного воздействия в случае непредоставления отчетности и т. п^.38

Спецификой английского законодательства является то, что оно обращено прежде всего к кандидатам, а не к партиям³⁹. В соответствии с законом предельно допустимые расходы кандидатов определяются из расчета 750 ф. ст. плюс дополнительные средства в объеме, пропорциональном количеству зарегистрированных избирателей (по одному шиллингу на каждые три избирателя в избирательном округе графства и на каждые восемь избирателей в городском избирательном округе), что в итоге в зависимости от размера округов составляет в среднем от 1000 до 1500 ф. ст. При этом закон весьма детально регламентирует сам порядок осуществления расходов (все финансовые операции в связи с подготовкой выборов осуществляются только через специально назначаемого кандидатом для этих целей человека — «агента по выборам»; все расходы производятся либо лично кандидатом, либо «агентом»; запрещается расходование денег от имени кандидата без письменного одобрения «агента»; оговаривается порядок финансовой отчетности «агента» и т. п.).

Нормативно фиксируемый «потолок» предвыборных расходов никогда не нарушается; более того, кандидаты зачастую даже не исчерпывают предоставляемых им возможностей; по данным английского государствоведа П. Бромхеда, предвыборные расходы кандидатов колеблются в среднем от 68 % разрешаемого максимума у лейбористов до 79 % у консерваторов⁴⁰. В этом одна из важных особенностей английской практики в сравнении, например, с американской. Объяснение тому следует искать не в жесткости политико-правовых санкций (чаще всего это — штрафы, лишение парламентского мандата, а порой и временное лишение избирательных прав⁴¹) и тем более не в скромности или повышенном чувстве ответственности самих кандидатов. Все объясняется общим характером законодательства, явно одностороннего, игнорирующего специфику современных избирательных кампаний, ту роль, которую играют в их подготовке и проведении политические партии.

Кандидатам нет необходимости нарушать закон просто потому, что ни самих кандидатов, ни крупных бизнесменов он фактически никак не ограничивает. Закон не работает — и наиболее убедительным подтверждением тому служат остающиеся не использованными разрешаемые лимиты затрат, в том числе даже у консерваторов, — партии, отстаивающей интересы монополистического капитала и существующей за счет его поддержки.

Прежде всего, и в этом основной недостаток действующего в Англии законодательства, закон вообще не регулирует финансовую деятельность политических партий. Между тем именно партии играют центральную роль в подготовке и 6-747 проведении выборов и именно они покрывают львиную долю предвыборных затрат. Эта многомиллионные расходы не учитываются, остаются «за рамками» законодательства, по существу, обходящего проблему, затрагивающего лишь ее отдельную, притом далеко не основную часть. «Конечно, является аномалией, — признают английские политологи Д. Батлер и Р. Роуз, обращая внимание на существующий парадокс, — что закон так детально регулирует расходы, произведенные от имени кандидата, и совершенно игнорирует, что делается на общенациональном уровне в целях избрания или поражения партий»⁴².

Данным положением предопределяется ряд производных пробелов в законодательстве. Во-первых, предусматриваемые им ограничения действуют только в строго определенных по времени рамках официальной избирательной кампании, не распространяясь на предшествующий ей период. Следовательно, вся рекламно-пропагандистская работа партии с целью поддержки своих кандидатов, начинающаяся задолго до официального открытия избирательной кампании, может протекать свободно, независимо от объема сопровождающих ее затрат. «Если расходы на отдельных кандидатов строго ограничены во времени, — отмечает П. Бромхед, — то расходы на рекламу партий между выборами не имеют ограничений, включая плакаты и газеты»⁴³. А эта предварительная реклама закладывает основу для предвыборной деятельности непосредственно самих кандидатов, предопределяя настроения определенной части избирательного корпуса.

Во-вторых, даже в период официальной избирательной кампании пропагандистская деятельность партий в Англии может разворачиваться параллельно и независимо от усилий кандидатов, не будучи связана с существующими в отношении их ограничениями, ибо, как уточняется судебными инстанциями, публикации в прессе, а также «партийное политическое вещание» на радио и телевидении изъяты из определения «избирательных расходов», даже если финансовые средства истрачены для обеспечения успеха конкретных кандидатов. Одно это само по себе многократно расширяет рекламно-пропагандистские возможности кандидатов.

В-третьих, рассматриваемое законодательство имеет своего рода «локальную» ориентацию: оно регулирует предвыборные расходы только в отдельных избирательных округах и в основном касается лишь той части избирательных средств, которая собирается на местах. Однако данными средствами не исчерпываются предвыборные фонды кандидатов. Центральный партийный аппарат может по мере необходимости пополнять эти фонды из своих резервов сверх упомянутых пределов. Иначе говори помимо политической поддержки кандидаты могут пользоваться также открытой финансовой помощью со стороны партий, к тому же не ограничиваемой законом.

В-четвертых, частный капитал, располагает возможностью самостоятельного свободного финансирования предвыборной политической рекламы в любых формах и в любом объеме. В законе, правда, оговаривается, что при этом не должно упоминаться имен конкретных кандидатов. Однако данная оговорка (конечно же, соблюдаемая) мало что меняет по существу: на стороне какой партии выступает крупный капитал, какие позиции он отстаивает и какие кандидаты защищают эти позиции, строя на них свою предвыборную платформу, ясно и без ссылок на конкретные имена. Другими словами, в Англии, как и в других буржуазных странах, крупный капитал сохраняет свободу действий на политической арене.

Вопрос о введении ограничений на предвыборные расходы неоднократно поднимался и во Франции. В его поддержку высказывались центристы и радикалы. Идея нормативных ограничений была одобрена коммунистами, социалистами и левыми радикалами (она, в частности, нашла отражение в совместной правительственной программе этих трех партий 1972 г.). В парламенте по инициативе мелкобуржуазных партий был даже внесен соответствующий законопроект (от 16 апреля 1971 г.). Более того, в одном из официальных выступлений в 1972 году принцип подобных ограничений был поддержан премьер-министром. Этим дело, однако, и ограничилось. Практических шагов по нормативному оформлению данного принципа сделано не было — правящие круги Франции, представители делового мира, разумеется, в нем незаинтересованные, сумели блокировать действия законодательной власти.

Подводя итоги, следует отметить, что общий характер буржуазного законодательства, пытающегося регулировать предвыборные расходы, остается в основном неудовлетворительным. Оно не в состоянии справиться с решением стоящих перед ним задач, а предусматриваемые им меры зачастую слишком осторожны и непоследовательны. Они ориентированы преимущественно на урегулирование частных аспектов проблемы, ее отдельных деталей. Основные, принципиальные вопросы при этом, как правило, обходятся. Сам по себе подобный подход неизбежно приводит каждый раз к появлению все новых лазеек и обходных путей. Разумеется, создаваемый рассматриваемым законодательством правовой механизм закладывает определенную основу для действий государственной власти в данной области, однако реальных возможностей справиться с политически актуальной и неотложной задачей не дает. Не случайно даже сами буржуазные специалисты нередко прямо констатируют, что законодательство, регулирующее предвыборные расходы, является «запутанным, сложным и неудовлетворительным»⁴⁴.

Не менее важен и еще один аспект — социально-политическая сущность законодательства, прямо сказывающаяся на его общей эффективности. Разрабатываемое буржуазными депутатами, органически связанными с миром бизнеса или находящимися под его воздействием, законодательство, по существу, и не ставит задачи исключить влияние денег на политическую жизнь. Оно стремится лишь упорядочить использование финансовых средств в политических целях, ограничить возможность наиболее явных злоупотреблений. Оно посягает на частные интересы конкретных предпринимателей только во имя защиты общеклассовых интересов буржуазии, то есть направлено на общее укрепление и стабилизацию политического механизма диктатуры капитала. И это в значительной мере выхолащивает его практическую результативность.

Наконец, нельзя не сказать, об отношении к рассматриваемому законодательству со стороны буржуазных партий, чью деятельность оно, собственно, и пытается регулировать. Отношение это открыто пренебрежительное. Именно ведущие партии монополистического капитала в своей практической деятельности при подготовке и проведении избирательных кампаний сводят к минимуму (порой даже на нет) тот ограниченный позитивный потенциал, которым данное законодательство располагает. Таким образом, политическая практика, общий моральный климат политической жизни служат факторами, дополнительно сужающими теоретически возможную эффективность нормативных мер.

«Результаты, достигнутые только при помощи данного подхода (ограничения предвыборных расходов. — В. Д.), весьма незначительны»45, — признает Р. Краэ, давая общую оценку опыта использования рассматриваемого законодательства. Сам принцип нормативного регулирования предвыборных расходов буржуазные теоретики, однако, со счета не сбрасывают, полагая, что он может быть полезным при условии, во-первых, более последовательного и четкого его применения в рамках технически более совершенного законодательства; и, во-вторых, при использовании его в сочетании с другими формами решения поставленной задачи. «Многие все еще утверждают, что традиционные принципы ограничения и гласности (предвыборных расходов. — В. Д.) сделают финансирование избирательных кампаний более демократичным… — отмечают Д. Адамани и Дж. Агри. — Мы не находим в истории, практике или теории ограничений и гласности (предвыборных расходов. — В. Д.) ничего… что подтверждало бы данную точку зрения. Эти традиционные методы являются важными компонентами любой успешной реформы, однако сами по себе, взятые в отдельности или вместе, они не могут содействовать демократизации системы финансирования избирательных кампаний»⁴⁶. Данные методы, по мнению авторов, должны быть обязательно дополнены прямым участием государства в покрытии предвыборных расходов.

Поиск путей более эффективного регулирования использования денег в политических целях, таким образом, неизбежно выдвигает в число наиболее актуальных и политически важных вопрос о выделении бюджетных средств для подготовки и проведения избирательных кампаний, о государственном финансировании политических партий и их кандидатов.