Открываю глаза, когда Глеб взваливает меня на руки и несёт в дом.
— Извини, но тут неудобно, а там теплее. Я уже всё включил и затопил, всё на автомате теперь, тебе ничего не нужно делать, — сообщает он, пронося меня мимо огромных металлических ворот. Дом, который я вижу, чуть поменьше его, но точно квадратов пятьсот. Не иначе.
— Куда такое огромное жилье?
— Других не водится, — язвит он, и мы заходим на порог, где Глеб, даже не разуваясь, несёт меня до гостиной, а потом опускает на пушистый коврик рядом с камином.
— Сколько сейчас времени?
— Три. Я гнал, как мог, — отвечает он, присев рядом. — Голодна? Кир сделал заказ продуктов, но их привезут только утром.
— Нет, всё нормально. Скажи лучше, как твоя рука?
— Она в порядке. Я уже говорил. Рука — не сердце.
— Ага.
— Ага, — давит, практически вздыхая.
— Ты обещал разговор. Всё рассказать. Я жду…
— Вот так сразу? Без прелюдии? — дерзко спрашивает, ухмыляясь. Пока я кошу на него свой самый недобрый взгляд.
Атмосфера медленно становится тягучей.
Огонь. Он. Я. Мы. Одни в этой комнате. Да во всём доме.
Слышу треск дров. Приятный древесный жжёный аромат. Чувствую, что наши сердца сейчас стонут в унисон.
Коснись, словно в первый раз. Коснись. Чего тебе стоит?
Отвожу взгляд, лишь когда понимаю, что мы слишком увлеклись.
— Мне придётся уехать. Тебе придётся пожить здесь…Таков план, ведьма. И я ничего не могу с этим поделать. Ты была права. Всему виной отец. Только вот не он один. Вместе с Филом.
— То есть…С тем самым Филиппом? Они что…Старые знакомые?
— Что-то вроде того…Русу я пока не рассказывал. Всё более, чем сложно, Кать.
— Что же…Что же ты придумал? О какой войне говорил? — спрашиваю надрывисто. Сама слышу, как голос выдаёт.
Меня ломает так, что в безудержном потоке негативных мыслей подбрасывает. Я не могу отрицать, что боюсь последствий. Куда бы он не ввязался, я в первую очередь боюсь за его жизнь.
— Я расскажу…Только обещай, что не станешь отговаривать?
— Я не…Я не могу такого обещать. Ты хоть понимаешь, о чём просишь?!
— А ты хоть понимаешь, как я рискую, посвящая тебя во всё это?
— Пока нет. Не понимаю. Потому что не знаю о чём речь, — признаюсь честно. — Но жду объяснений.
— Ведьма…После слияния холдингов основных держателей контрольного пакета акций будет пятеро. Слияние возможно только после заключения брачного договора. Это прямое условие. Руса я попробую убедить. Домбровский тем более втянется, когда все карты вскрою. Отец играет грязно. Он хочет слить их семью, выкупив акции у бабки Фила. В совокупности со мной, Русом и ей, он сможет лепить из новообразовавшейся компании, что хочет. Но он не в курсе, что я знаю правду.
Мне хоть и больно это слышать, но я должна разузнать всё до конца.
— И что решил ты?
— Я выкуплю оставшуюся долю, хочу разорить этого хуесоса, а потом отправлю на нары за махинации на рынке. У меня есть нужная информация. У меня есть нужные свидетели. У меня даже есть документы, свидетельствующие о том, что папаня перевёл замечательному Пашеньке миллион долларов с офшоров в замен на посягательства на твою честь.
— Что?! — смотрю на него в ужасе. — Что?! Глеб…Ты лжёшь!
— Ведьма, ты чего так дёрнулась? Я, блядь, правду тебе говорю. Гонишь или чё?!
— Сам ты гонишь! Я не верю! Не верю тебе!
— Блядь…На хуй мне врать? — выдаёт остервенело. — Я тебе всё привезу. Сама увидишь. Не беси лучше.
Надрывно дышу. Внутри всё грохочет, взрывается.
Если это ложь, то очень подлая, а если правда, то безумно гадкая!
Словно я — лишь разменная монета. Будто всё вокруг меня куплено. Лживая мерзкая игра!
Как же липко я себя ощущаю, словно меня какой-то грязью обмазали.
— Ведьма…Я понимаю, что ты чувствуешь…
— Нет, Глеб! Не понимаешь, не понимаешь! — выкрикиваю, сильнее поджимая колени к груди. — Я уже не могу жить в этом кошмаре. Не хочу! И видеть тебя не хочу! Я так устала! Я уже… — начинаю рыдать, закрывая лицо ладонями. — На грани…
Господи…Сколько всего во мне накопилось.
Сколько ещё боли нужно пережить?!
Он обнимает меня. Прижимает к себе. Стискивает плечи.
Будто обжигает собой. До боли. До умопомрачения. Так. Чертовски. Болит.
Физически — я на дне. А душа еле слышно Глеба касается. Эфемерно. Невесомо.
Почему мы не там, где всё это не важно? Где между нами нет ограничений. Запретов. Этой разрушающей боли???
— Я не вынесу, если ты на ней женишься, — не знаю слышит ли меня через мой затяжной надрывный плач, но он вздыхает и сильнее жмёт к себе.
Не знаю, чего стоит говорить это. Уже ничего не чувствую. Так много яда внутри. Так много блядского яда!
Ну же, подкинь ещё дров, Адов! Мало! Мало горю из-за тебя!
Ожоги четвертой степени! Некроз! Саморазрушение.
— Не трогай меня, — вырываюсь, при этом ощущая, будто меня на куски рвёт. Всё о чём могу думать — это то, что надо вырваться из этих удушающих объятий.
Иначе умру.
Иначе никогда не оправлюсь.
— Отпусти! Отпусти! Отпусти же! — судорожно всхлипываю, толкаюсь, агрессивно бью в плечо, и только тогда он отпускает. Когда в моих лёгких уже нет кислорода. Ловлю последние секунды теплоты между нами. — Я никогда тебя не прощу, Глеб. Никогда не прощу, если ты сделаешь это. Если ты женишься — значит ты сделал свой выбор! — кидаю ему последнее и убегаю оттуда в истерике.
Сама не знаю, куда бегу. Но после соображаю, что на кухню.
Он нагоняет. Всегда нагонял. И сейчас делает так же. Нависает надо мной, придавливая к стене, и смотрит прямо в глаза.
— Я знаю, что причинил тебе боль. Знаю, что не имею права просить. Но у меня тоже внутри…Жжёт, Катя. Жжёт так, что сгораю к хуям. Пойми. Нет выбора. Его нет. Прости меня, маленькая, прости…Прости меня…Малыш… — шепчет не прекращая, а у меня по щекам льются слёзы.
Так хочется сейчас отмотать назад. Не знать его. Никогда не встречать! Не чувствовать!
Разве я могу так думать? Внутри меня — мой малыш. Как я могу так думать?!
Какая же я сволочь!
Все точки задеты. Все углы раскурочены. Я не чувствую опоры. Её больше нет. Не понимаю, как могла поехать сюда с ним. Зачем???
Он ведь ясно сказал, что не отступится…Что всё равно женится.
Что за слепое чувство доверия внутри?
— Выбор есть всегда! Уехать туда, где нас не найдут! Уехать и забыть! Всё, как страшный сон! Но ты не хочешь…Ты не…
— Я не могу, Катя. Это…Блядь, это уже не только моя жизнь. Пойми это! — голос его дрожит. Но я не способна думать ещё и о его боли.
Я уже просто не вынесу.
Задушенная всеми этими новостями, рискую сорваться на крик. Тушу агонию в себе. Всячески себя выкручиваю. Кровоточу, но вида не подаю.
Я сильнее. Сильнее. Сильнее всего этого.
— Я. Хочу. Чтобы. Ты. Ушёл, — выдаю с расстановками очень грубо и пытаюсь выровнять дыхание.
Проклятие. Как же справиться со всем? Как осилить? А самое главное, где брать эти чёртовы силы, когда внутри сплошной хаос?
Ушёл. Вернулся. Снова уходит. Это как бесконечный цикл мучений. Но уже край! Край!!! И я с него вниз головой лечу…
Череп вдребезги. Сердце на куски. Думала, что не больно…
Думала, что уже нет, а внутри всё новыми красками разливается. Тёмно-бордовыми реками бурлит. Того и гляди утонешь в этой крови…Захлебнешься.
— Мне нужно ещё кое-что сказать… — продолжает он шептать, не выпуская меня из своей хватки.
Так близко, что я точно скоро отъеду.
А потом эта громадина и вовсе съезжает вниз на колени, утыкаясь носом в мой живот.
Носом. В. Живот.
И тут меня разрывает окончательно.
Пока он елозит губами по моей одежде. Просто нежно целует. Без страсти. Без намёков. Тут другой посыл. Совсем другой. Не менее важный…
Он не со мной сейчас говорит. Не со мной контактирует. Я это нутром своим чувствую.
Подбородок дрожит. Всё внутри иголками покрывается. И я перехожу на крик.
Просто истерично вою в тишину. Протяжным омертвляющим набатом её пронзаю.
Я не хочу, чтобы всё было так! Я ношу его ребенка, а он женится на другой!
Это нечестно! Это жестоко! Это…
Задыхаюсь, даже думать не могу об этом. Головокружение, дикая боль в висках. Раздражающая пульсация. По венам жжение, будто внутри меня всё в огне. Нет, не так. Я и есть огонь!
Его пальцы сжимают ткань на моей пояснице. А он как раненный зверь ластится. Просит. Вымаливает. Пока моё сердце, скованное тысячью цепей гремит в грудной клетке.
За что ты так со мной…? Я не верю, что тебя создал Бог. Это Дьявол. Ты — сын Дьявола. Ты рвёшь меня на части. Ты меня разрушаешь.
— Скажи, что там мой ребёнок, — пронзает он мой отчаянный стон своим трепетом. Пальцами запутываюсь в его волосах. Ответить не могу. Язык прилипает к нёбу. Так, что и клещами не отодрать.
Молчим вдвоём и будто слышим три сердца. Разве так бывает?
Конечно нет…Психосоматика…
И та меня пиками точёными прямо в душу.
— Я ничего тебе больше не скажу. Ты забыл? Если ты сделаешь мне больно, я сделаю тебе так же. Око за око, Глеб. Око за око.