Десятое Блаженство

Глава 14

Пятница, 2 мая. Утро

«Бета»

Московская область, Орехов

Сам переход не запомнился совершенно.

Директора НИИВ сначала пропустили в секретный блок его же института. Там я предъявил допуск бдительным стражам, и передо мной отворилась стальная дверь бета-ретранслятора. Вспыхнула красная лампа.

— Вы перемещаетесь первым, — сказал дежурный обычным голосом. — На той стороне вас встретит главный диспетчер. Входите!

Тревожная краснота угасла, зажегся умиротворенный зеленый свет. Обернувшись к Наташе, я успокаивающе улыбнулся, и перешагнул высокий, отполированный подошвами комингс.

Под ногами чуть слышно взвизгнула рубчатая резина, дверь с грубым шелестом замкнулась, и накатило басистое гудение. Стою под проливным тахионным «дождем» — в кончиках пальцев покалывает…

Разжижая мрак, вспыхнуло электронное табло: «Закройте глаза!» Послушно сожмуриваюсь…

Инверсная вспышка шарахнула киношным спецэффектом, пробиваясь сквозь веки дрожащим сполохом, и погасла. Я раскрыл глаза, слезливо моргая. Переместился…

Створки бесшумно раздвинулись, выпуская меня в громадный Зал Ожидания. Несколько пультов терялись в его гулкой пустоте, а на фоне больших экранов копошился высокий, сухощавый человек в безукоризненно белом комбинезоне. Утопив последнюю клавишу, он обернулся, подпуская к губам хитрую усмешечку.

— Я вас приветствую! — его рука метнулась к виску, чтобы отдать честь, но главный диспетчер скомкал движение, и смущенно улыбнулся: — Извините, привычка! Евгений Савин, — представился он, — просто Евгений. Сегодня я на дежурстве… Минуточку!

Низкий перегуд за моей спиной усилился, и грань миров переступила, щурясь, Наташа.

— Приветствую! — церемонно поклонился Савин, но не сдержал природного оптимизма. — Я здесь и сервис-инженер, и пограничник, и всё сразу! Наталья Мстиславовна Ивернева? — в его голосе зазвучали официальные нотки.

— Да, это я! — поспешно отозвалась Талия.

— Михаил Петрович Гарин?

— Да, — чопорно поклонился я.

— Ваши паспорта, пожалуйста.

Единым движением мы с Натой протянули наши серпастые-молоткастые.

— Ага… Распишитесь вот здесь… И здесь. Спасибо. Ваши паспорта получите перед обратным переходом. На территории СССР… — главный диспетчер чуть сбился с уверенного тона. — На территории нашего… э-э… тутошнего СССР будете пользоваться вот этими документами.

Он выдал нам зеленые книжицы с черными прорисями советского герба.

— Тут ваши фото и все паспортные данные, только прописка фальшивая. Но милиция не прикопается! К-хм… Так… Сколько у вас наличных к обмену?

— А сколько можно? — встрепенулась Наташа. — Нам нужно слетать в Новокузнецк и обратно, плюс проезд в Шерегеш, плюс то, сё…

— Ну, если считать и то, и сё, — ухмыльнулся Евгений, — то тыщи на двоих хватит за глаза!

Кивнув, я отсчитал пятнадцать новеньких, хрустящих сотенных, и Савин разменял их по курсу — мне достались почти две с половиной тысячи местных рублей вполне узнаваемого рисунка и колера.

— Ну-у… — главный диспетчер развел руками. — Всё, наверное! Билеты на рейс вам заказаны, получите их в кассе аэропорта Шереметьево по предъявлению паспорта… Да, чуть не забыл! Вот ваши пропуска — зона тут режимная, сами понимаете… И — добро пожаловать!

Орехов мало изменился с тех пор, как моя команда едва не штурмовала здешнюю «режимную зону». Разве что Спецблок превратился в окраину научного городка — колючая проволока убрана, контрольно-следовая полоса засажена травкой, сливаясь с прочими газонами…

А, нет — вон там, где раньше темнела пильчатая линия ельника… Впрочем, она и нынче темнеет, только над колючими верхушками елей выросли стеклянные этажи.

— Это, как наше Щелково-сорок? — шепнула Наташа.

— Угу, — кивнул я. — Называется Орехов, и без цифр.

Видимо, ЦУ с самых высот были даны ясные, и нижестоящие изрядно подсуетились. По крайней мере, ждать автобуса нам не пришлось — до аэропорта нас подбросили на здешней «Волге» знакомого светло-оливкового цвета, только без шашечек.

Талия жадно рассматривала полузнакомый мир «Беты», радуясь сходству и дивясь разнице. Отличия не слишком бросались в глаза, но они были. Начиная уже с поведения людей — советский народ в своей бета-версии выглядел гораздо более дисциплинированным и целеустремленным. На автобусных остановках вьются змейки очередей, пионеры в красных галстуках шагают дружно в ряд…

А Наташка больше отмечала модные тренды. Проезжая через подмосковные городки, мы видели толпы людей, одетых опрятно, но не сказать, что нарядно. Порой возникало ощущение, что нам крутят цветную кинохронику из нашего недавнего прошлого.

Всё же в «Альфе» куда больше свободы. У нас, как и здесь, всё еще действуют ОВИРы, но «невозвращенцы» почти что перевелись — многие тысячи спецов из Союза работали и продолжают трудиться в Праге, в Берлине, в Будапеште, во множестве градов и весей СЭВ, и это подействовало, как прививка от тяги в капстраны. Да и «профбоссам» ВЦСПС надо спасибо сказать. Когда победителя социалистического соревнования или ударника коммунистического труда награждают не почетной грамотой, а путевкой на Мальдивы, то понятие «Родина» оценивается иначе — выше. И наш слесарь Петров или доярка Иванова со спокойным достоинством раскрывают «краснокожую паспортину» где-нибудь в аэропорту Бангкока или Акапулько.

Правда, в супермаркетах на Западе ассортимент пошире, чем в советских «Универсамах» и «Гастрономах», но я сам не раз слышал, как туристы из СССР хвалились: «Зато у нас всё натуральное!»

А дефицит… Политбюро пообещало, что в XV пятилетке он останется лишь в миниатюре Аркадия Райкина.

Свернув к Шереметьево, водитель «Волги» высадил нас, молча кивнув на прощанье. Еще одна примета — знаменитая советская сдержанность, «за бугром» принимаемая за суровость и угрюмость. А как нам брать пример с американцев, и фальшиво улыбаться, если мы с утра до вечера хлещем водку, гоняем медведей по улицам, да тренькаем на балалайках?

— Пошли, Наташка, — приобнял я спутницу, — предъявим паспорта!

— Что, тянет? — ласково шепнула Талия.

— Сильно-пресильно, — вздохнул я, печалясь.

— И меня… Пошли-пошли!

Билеты нам выдали без очереди и без лишних разговоров. Взявшись за руки, мы с Наташей прошли на регистрацию, а потом хорошо посидели в кафешке. Полтора часа спустя «Ил-62» унес нас к аэропорту «Спиченково».

Тот же день, позже

«Дельта»

КША, около границы штатов Вирджиния и Нью-Оранж

Трансконтинентальная магистраль связала Лос-Анджелес с Ричмондом, столицей Конфедеративных Штатов Америки, всего через пару лет после победы в Гражданской войне.

В те далекие времена десятки обсерваторий, от Гавайев до Пуэрто-Рико, и от Мехико до Виннипега, днем и ночью следили за Кольцом, предупреждая о метеоритных дождях.

Фермеров, рудокопов, нефтяников — всех тех, кому выпало работать вне городских куполов, предупреждали по телеграфу или высылали сводки курьерами. Работяги с тревогой поглядывали на небо, прочерченное колоссальной белой дугой, и задолго до обещанного срока прятались в укрытия.

С тех времен Кольцо подуспокоилось. «Расчесанное» на сотни тонких полос и щелей, оно кружило над головой, пугая все меньше. Мелкие метеориты никого особо не страшили, а болиды залетали не часто.

Правда, особо нудные аннулологи вели пугающие разговоры о временном затишье, наподобие античного Тихого Неба.

Фараоны в «Дельте», вроде Снофру, Хеопса или Хефрена, прославились тем, что строили колоссальные подземные убежища, громоздя тысячи пузатых колонн, перекрывая их многотонными плитами.

А вот древние греки «вышли на свет», отринув пещеры и дольмены, начали строить прямо на поверхности земли. Хоть и громоздя мощные колоннады, но пронизанные солнцем, продуваемые ветром.

Римляне пошли еще дальше, возводя огромные купола из бетона — термы Каракаллы под смежными сводами стоят до сих пор, привлекая туристов из Российского Союза, Конфедерации или Объединенных Халифатов. Как говаривал здешний Ле Корбюзье: «Дом — это машина для жилья, а не танк!»

Вот и американские зодчие ХХ века до того осмелели, что на Крайнем Севере, в Торонто и Монреале, возводили дома вне городских укрытий. Так уж вышло — штаты Квебек, Онтарио, Саскачеван или Манитоба граничили с ледником, а в тех гиблых местах «небесные камни» падали редко.

Да и то… Разве Кольцо сыпется настоящими метеоритами? Настоящие, они летят, одолевая сто километров в секунду, а те, что сеются с Кольца — от силы восемь!

Но и сто лет спустя тепловозы и вагоны крыли настоящей броней — во избежание.

«Жить захочешь, еще не так раскорячишься!» — кисло поморщился Браилов, и покосился на своего попутчика. Коста Вальдес, студент-недоучка, встретился ему на нижних ярусах Лос-Анджелеса — там, где вечная полутьма и духота, полчища крыс и страшная вонь. Светлый верх, темный низ.

Кому это нужно — тянуть освещение для босяков, калеченных трудяг или стариков? А переводить на этих отверженных кондиционированный воздух — чего для? Крысы? Какие крысы? Ах, эти… Ну, а что вы хотите! Где дрожжевые чаны, там и грызуны. И надо же чем-то питаться оборванцам с Низа, хе-хе…

Вон, на средних ярусах, ни одной голохвостой твари не встретишь, спасибо Дозорной службе! Правда, там дрожжами пованивает, особенно в жилых блоках инженеров и техников. Ну, так… Вот им и мотивация, чтобы стремиться попасть на Верх! Там, говорят, свет не электрический, а дневной — через толстые стеклянные колпаки лучи солнца падают в межэтажные атриумы, где зеленеет травка, растут цветы…

— «Когда я вернусь в Ларедо…» — завел Коста. Явный признак, что этот забулдыга выпил.

— Ты где уже успел набраться? — поинтересовался Михаил, неприязненно морщась.

— Нашлись добрые люди, угостили! — хихикнул Вальдес. — Но ты же знаешь — я не пьянею! Все вижу, все слышу… О, кстати! У тебя грим смазался. Не, не! На правой щеке!

«Вот же ж, гадость какая!» — раздраженно скривился Браилов, поспешно вытаскивая баночку с краской.

Они ехали четвертым классом, и в их клетушке зеркал не висело. Ориентируясь на команды Вальдеса, Михаил кое-как зачернил щеку.

«Что гадость, то гадость…» — уныло вздохнул он.

За крошечным толстым иллюминатором, прикрытым бронешторкой, тянулась безрадостная Пустая полоса — от Скалистых гор до Миссисипи. Кратеры, лавовые поля, пески…

Коста приткнулся вздремнуть, подложив вместо подушки сумку с пожитками, и «попаданец» хмуро глянул на него.

Если хорошенько разобраться, то Вальдес спас ему жизнь…

…Первый день в «Дельте» вполне мог стать для него и последним. Когда Михаил, заледеневший и плохо соображающий, добрался до крайнего, Голливудского купола, то уткнулся в основание выпуклой стены из железобетона. Ни ворот, ни дверей, ни окон…

Без сил опускаясь на разбитый асфальт кольцевой дороги, обтекавшей купол, он заплакал, жалея себя.

«Замерзну к утру, — думалось ему, — то-то шестиногие гады обрадуются…»

Словно во сне, Браилов увидал негра в спецовке — тот спускался по лесенке из кабины громадного мусоровоза.

— Эй, бледнолицый, ты хоть живой? — спросил черномазый по-английски, но с чудовищным акцентом южанина.

А Михаил лишь моргал, равнодушно глядя на человека, склонившегося к нему. Черты лица напротив выглядели вполне европейскими, лишь кожа отливала темной бронзой.

— Yes I’m alive… — сипло выдавил «попаданец», и будто канул во тьму.

Очнулся он в грязной каморке, смердевшей дрожжами — этот сладковатый, парной запах будет долго преследовать его. Коста накормил спасенного какой-то странной комковатой кашей, не слишком вкусной, но сытной. И потянулись дни, похожие на ночи…

Прикинувшись беженцем с Дальнего Юга, Браилов выспрашивал Вальдеса о мире, куда его занесло, а тот охотно отвечал.

Коста и сам был «полупришельцем» в Америке. Его дед нелегально пересек границу Конфедеративных Штатов — она повторяет изгибы Панамского канала.

«Дальний Юг… О-о! — сокрушенно качал головой Коста. — Страшные места! В Венесуэле или в Колумбии — еще ладно, там пампасы, трава, пастбища… А дед добирался сюда из самой Бразилии! Там на тыщи километров — сухая, растрескавшаяся земля, камни да песок, и обжигающая жара — плюс семьдесят в тени! Хотя какая там тень… Даже кактусы южнее Ориноко не растут!»

Пока был жив отец Вальдеса, его сын усердно постигал науки в Калтехе, подавая большие надежды.

«Папа так хотел, чтобы я поселился на средних этажах… — сокрушенно вздыхал Коста. — Всё мечтал, как я получу диплом, как выйду в техники, а потом, глядишь, и в инженеры переведут… Ну, и он ко мне переберется — инженеру полагается жилой модуль вчетверо больше этого! И заживем…»

Не сбылось. Папу, простого обходчика, сильно обварило в гидросистеме Вестсайдского купола — и все накопления разом ушли на больницу, на лекарства… А что делать? Не бросать же.

И пошел студент водить мусоровоз…

Платили сносно, а незаконченное высшее послужило ключиком к членству в Гильдии мусорщиков.

«Зря кривишься! — обидчиво фыркал Вальдес. — Знаешь, сколько всего можно на свалках найти⁈ Вон, как-то я перстень высмотрел — и обменял на кондиционер с ионизатором! А сколько „верхние“ продуктов выкидывают, ты бы видел только! Даже не просроченных! Чуть банка помята — в мусоропровод! У-у… Я даже крабов ел! Мякоть омара! Мраморную говядину!»

Коста с удовольствием повествовал, излагал, болтал, и дельта-пространство становилось для Браилова всё понятней, всё ясней. Вот только до элементарных вещей пришлось доходить самому…

Отлежавшись у мусорщика, Михаил впервые вышел прогуляться по мрачным туннелям нижнего яруса, где вечно хлюпала и капала вода. По кривоколенным, протяженным коридорам, освещенным редкими лампами, да и то вполнакала. По анфиладам блоков общего пользования — тут местные скупали краденое, торговали вариациями на тему шаурмы (наверняка, с тушеной крысятиной), назначали свидания, выясняли отношения, танцевали, сушили белье…

Тротуарами им служил дырчатый профнастил, гулкий и дребезжащий. Их небом были трубы — шипящие и булькающие, крашеные веселенькой голубой эмалью или латанные, в ржавых потеках, с обвисающими мерзкими сосульками. От труб с горячей водой несло теплом, а с тех, по которым текла холодная, капал конденсат.

Оч-чень неприятным открытием для Браилова стала расовая принадлежность человечества в «Дельте».

Вполне возможно, что исход Homo sapiens sapiens из Африки произошел тут, как и в «Альфе» или «Бете», только из саванн не восточной, а северной части континента. А вот дальше этногенез двинулся по иному пути: пояс умеренного климата в «Дельте» отсутствовал начисто, оттого и предпосылки для формирования европеоидной расы — йок. Практически все люди здесь — черные и узкоглазые!

Коста рассказывал, что где-то в Азии, загнанные в горы, доживают свой век несколько племен «желтопузых» азиатов.

А вот светлокожие и светлоглазые… Ну да, такие тоже иногда рождаются, но на них смотрят, как на выродков, как на генетическую аномалию…

Об этом Вальдес рассказывал, сноровисто прикладывая тампоны с остро пахнувшей мазью к ссадинам и кровоподтекам своего странного гостя — местные с наслаждением отметелили «белого ублюдка». А с какой фантазией они издевались!

«Парни, позырьте — у него рожа бледная, как змеиное брюшко!» — «Не, как сырая штукатурка! Так и хочется ее размалевать!» — «Врежь ему, Фредди, ты ж у нас художник! Га-га-га!»

Когда Браилова перестало тошнить, и головокружение пошло на спад, он решил, что ему повезло вдвойне. Ведь Вальдес и сам — отклонение от нормы. У Коста «нормальный» разрез глаз, и не черных, а голубых…

Нутро паранорма не подвело — дня за три синяки сошли, а ребра срослись. Мысли о мести бродили в голове, вот только смысла в вендетте Михаил не видел, от слова совсем.

Надо было как-то устраиваться в этом мире, чужом и опасном, как-то приспосабливаться к нему… Чтобы потом прогнуть под себя!

Да, размышлял «попаданец», изобразить предиктора в «Дельте» ему не суждено… Но почему бы не попробовать выйти на «верхние ярусы» КША? В Ричмонде, здешней столице? Заинтересовать чернокожего презика, склепать «гамма-ретранслятор» и — гуд бай, «Дельта»!

«Ага, — скривился Михаил, — и угодить в какой-нибудь „Эпсилон“? Спасибо, обойдусь как-нибудь!»

И все же надежды пересиливали страхи да тревоги, пауза между рефлексиями и решительными действиями сокращалась…

Первого мая Коста прибежал в полуденный час, бросив работу, и торопливо вынул из-за пазухи плотно набитый кошелек. Доллары там лежали двумя плотными пачками. В одном кармашке — сотенные, в другом — по пять, по десять, по двадцать…

«Ограбил кого?» — нервно улыбнулся Браилов.

«Нашел! — выдохнул Вальдес. — Слушай, а давай, махнем в Ричмонд⁈»

«Поехали!» — моментально согласился Михаил.

«Так ты согласен? — обрадовался Коста. — У-у! Здорово! В Ричмонде можно неплохо заработать, а я же в Гильдии! И тебя пристрою! Смотри, чего купил — черный грим. Мажешь лицо один раз утром, а хватает на весь день!»

Собрав нехитрый скарб, приятели добрались до ближайшей станции метро. Порядком загаженный вагон подземки высадил их у самого вокзала — единственном месте на нижнем ярусе, куда спускались обитатели «Верха». Правда, ехали они первым классом, в купе с эр-кондишеном и санузлом, но и сдвоенная капсула четвертого класса стала для Браилова тем же, чем карета для Золушки — выездом к счастью…

…За дни и ночи пути Михаил свыкся с дневным светом, и был готов с утра до вечера любоваться просторами пустынь, лесов и прерий. Позади осталась густо кратерированная Оклахома; широко разлившаяся Миссисипи, несущая талые воды ледника; джунгли Теннесси и Кентукки.

Поезд, ныряя из туннеля в туннель, миновал Аппалачи, и незаметно выкатился на прибрежные равнины Вирджинии.

— Скоро уже! — блаженно улыбнулся Вальдес.

Неожиданно поезд дернулся, заскрипел и залязгал, тормозя у полустанка. Подальности серел единственный пологий купол, выщербленный «звездопадом», а по перрону шатко расхаживали вояки в полном боевом.

— Вербовщики! — в панике шарахнулся Коста.

«Кто-кто?» — хотел спросить Михаил, но не успел.

В тамбуре забухали шаги, и властная черная рука резко отдернула пластмассовую штору.

— Сэр! — радостно грянул зычный баритон. — Тут еще есть, сэр!

— Сколько, Грег? — резкий голос ударил, как хлыстом.

— Двое, сэр!

— Возраст?

— Где-то тридцать, сэр!

— Выводи!

В сдвоенную капсулу заглянула мерзкая черная рожа в зеленой каске, и злорадно ухмыльнулась:

— На выход!

— В чем дело? — вяло затрепыхался Коста. — У меня есть права и…

Вербовщик буквально выдернул Вальдеса в узкий средний коридор, и наддал прикладом. Коста влетел в тамбур, падая на четвереньки. Двое накачанных бойцов небрежно подхватили незадачливого мусорщика и, гогоча, вышвырнули из вагона.

— Грузите! Майк!

— О’кей!

Могучий Грег неуклюже развернулся к Браилову.

— Я сам! — поднял руки Михаил.

Вербовщик молча повел дулом автомата, показывая траекторию движения. Матерясь в душе, «попаданец» спрыгнул на перрон, резво увернувшись от пинка, и его буквально забросили в бронированное нутро грузовика болотной масти.

Бледный Коста смирно сидел у клепанного стального борта, на жесткой скамейке, и шепотом «факал». Еще человек пять разной степени помятости безразлично глянули на Михаила. Люк с грохотом захлопнулся, и броневик взревел, валко разворачиваясь.

— И куда нас? — громко спросил Браилов.

— На Дальний Север, — тускло ответил Вальдес. — В Петсамо. Будем никель добывать…

— Ага! — злобно выкрикнул кто-то из сидящих. — Пока не сдохнем!

— Можешь сдыхать, если тебе так больше нравится, — холодно молвил «попаданец», чувствуя прилив палящей ярости. — А мне там делать нечего!

— Да ты не понял! — рыдающим голосом вытолкнул Коста. — Там везде лед, там даже белые медведи не выживают! Потому как минус восемьдесят!

— Я, — каркнул Браилов, — выживу!