Десятое Блаженство

Глава 6

Суббота, 29 марта. День

Израиль, окрестности Беэр-Шебы

Я с утра настроил мой продвинутый ноут, вернее, мою продвинутую ПЭВМ, в режим видеоконференции. Даже договорился с Гайдаем, что нам вечером уступят «штаб-салон». Леонид Иович согласился с легкостью, торжественно заверив меня, что его команда не будет мешать моей. Хотя бы потому, что он с обеда забирает своих в Иерусалим — «на рекогносцировку». Будут искать подходящую натуру, точки для съемки, и решать прочие важности.

«Вернемся завтра к вечеру, Миша! — оживленно тараторил мэтр, запихивая в свой старый портфель ворох бумаг. — Переночуем на подворье русской церкви, в странноприимном доме! Надеюсь, молиться нас не заставят, хе-хе… Так что… хозяйничайте!»

После сытного обеда — Альбина подавала каварму с баклажанами и жаркое хамин — трехосный грузовик, разрисованный эмблемами «Элрона» и «Мосфильма» отъехал, забрав с собой режиссера, операторов, ассистентов… короче, всю королевскую рать. И лагерь сразу заленился.

Киношники повялили телеса на солнце, потом им стало скучно, и они уговорили Ури Алона сгонять в Тель-Авив. Развеяться.

И вот еще один «КрАЗ», ворча и шатаясь, под радостные вопли «экскурсантов», покинул лагерь.

И тишина…

Максимум трудолюбия проявила Наташа — она на несколько часов оккупировала «штаб-салон», чтобы скачать заснятую «цифру» и привести записи с камер в относительный порядок. «Обучать» новые чек-пойнты в походных условиях все равно нереально.

А я вовремя вспомнил о дровах для костра. Мы с Изей «угнали» джип, да и заглянули в Беэр-Шебу. Импортные полешки стоили дороговато, но не будешь же скупиться, экономя на романтическом уюте!

Когда солнце надумало садиться, окунаясь за мутный горизонт, всё было готово для встречи он-лайн. Талия даже слинковала мою ПЭВМ сразу с тремя здоровенными гэдээровскими телевизорами «Люксомат», чтобы всех было видно, и задействовала пару своих видеокамер.

Инна с Ритой натащили стульев, а Олег загодя включил кондиционер — по автобусу загулял прохладный воздух. Хорошо!

Все убежали к Альбине подкрепиться, и я остался в гордом одиночестве. Развалился в кресле, думаю о тщете всего сущего… Тихо-тихо… Двойные стекла и толстые борта «штаб-салона» не пропускали звуков снаружи. Лишь «эр-кондишен» шелестел, правя изъяны пустынного климата.

А без пяти шесть вдруг пропел вызов. Я даже подскочил от неожиданности. Мой номер! Мой шифр! Кинулся к ноуту, кликнул «виз» — и с экрана глянула Света Сосницкая.

— Житие мое! — вытолкнул я, слабея, и женщина рассмеялась.

— Что, не ждал, Мишенька? — весело спросила она. — Привет!

— Привет! — буркнул я, и закряхтел, будто оправдываясь: — Да как-то неожиданно…

— А я тебе домой звонила! — заговорила Светлана с оживлением — искусственным, как мне померещилось. — Мне Леечка ответила, солидно так, что она «с другими, Юлиными, бабушкой и дедушкой, а папа с мамой в Земле Обетованной!»

— Умничка! — непритворно умилился я.

— И не говори…

— А зачем звонила?

— Помнишь, мы говорили о женщинах из твоего клана, беременных паранормальными девочками? Ну, и мальчиками?

— Помнишь.

— Так вот, Васенок донес до меня, наконец-то, медкарту Маришки, якобы утерянную. А оказалось, Марина-Сильва ее с собой брала, когда в Бразилию летала, да там и оставила, раззява. В общем, с тринадцатой недели Мариша ясно ощущала тепло! С чем тебя, дедушка, и поздравляю. Твоя внучка Наташка — паранорм!

— Паранормочка, — ухмыльнулся я. — Иже херувимы… М-м… Что-то я упустил… Хм… А-а! Я чего-то не понял насчет «женщин из моего клана»… Это ты о ком?

Светлана сделалась серьезной. По ее холеному лицу как будто скользнула тень.

— Мишенька, было время, когда я о тебе, о твоем здоровье докладывала КГБ, — натужно вытолкнула Сосницкая. — Агент «Лилит»… Дальше будешь разговаривать?

— Светочка, — молвил я без тени улыбки, — ни за что не поверю, что ты вредила мне. Или творила добро, желая зла.

— Да уж, — нервно улыбнулась «близняшка». — Что-то скрывала, что-то интерпретировала… Да и контроль за тобой вовсе не был враждебным. Ты же знаешь Бориса Семеныча…

— Свет, — мягко сказал я, — спасибо тебе.

Женские глаза на экране часто заморгали, влажнея.

— А твой клан… — сказала она тонким голосом. — Он еще только формируется. О том, что ты живешь с Ритой, Инной и Наташей, знаю только я и Елена фон Ливен, но у нее свои источники. И это лишь ядро будущего клана! А твоя мама — и Старос? Твоя Настя — и Гирин? Папа Инны и ее старшая сестра… Лариса, кажется… И я с Машей, и Жека, и Дюха с Тимошей! Изя и Альбина! Разве нет? Пашка Почтарь, Лена Браилова… Лея и Наталишка, Юля и Васёнок. Лиза Пухова и Наташа Фраинд. Ядвига и Вайткус, Марина Ершова и Володя Киврин, Умар и Рустам. Да та же княгиня фон Ливен или Рехавам Алон! Понимаешь? Это всё люди, близкие и родные тебе. Они всегда, при любом раскладе, останутся на твоей стороне, не предадут, не выдадут… Они… Мы… Мы любим тебя. А ты любишь нас…

Светины губы задрожали. Она торопливо послала воздушный поцелуй, и экран погас.

Там же, позже

Ровно в семь вечера ПЭВМ издала знакомый «бульк». На дисплее открылась программа «Визант», и тут же запел вызов.

— Где тут… — послышался бурчливый голос, и ожили сразу два больших экрана.

— Разобрался! — улыбнулся в камеру Кудряшов. — Здравствуйте, Миша! Меня хорошо видно?

— Нормально, Борис Борисович, в фокусе! Федор Дмитриевич, немного левее…

Дворский пододвинул стул, «выглядывая» из второго телевизора.

— Вот так? Привет, Инночка!

— Привет, папуля! Никак, побрился?

— Ну, ради свидания… — Федор Дмитриевич приосанился. — Полнит, по-моему, телевидение… Мы тут, как три толстяка!

— Скорее уж три худобы! — развеселился Кудряшов.

— Только я что-то не вижу профессора-минералога… — обеспокоился я.

— Вот те раз! — притворно огорчился Бур Бурыч. — А нас с Федором вам мало?

— Маловато, — честно признался я. — Дмитрий Павлович — центральная фигура нашей встречи. Судя по отзывам, он настоящий гуру минералогии и…

— Я все слышу, — послышался брюзгливый голос, — но не вижу… А, вот, кажется…

Третий экран просветлел, и оттуда на нас глянул Григорьев.

Я поймал очень внимательный колючий взгляд — серые глаза смотрели, не мигая. Острый нос, тонкие губы и высокий лоб с залысинами дополняли портрет великого ученого, без жалости драконившего студиозусов.

— Здравствуйте, — пробурчал Дэ Пэ. — И с кем имею честь?

— Михаил Петрович Гарин, — представился я без улыбки.

— Доктор физмат наук! — весомо добавила Инна.

Улыбнувшись мельком, я коснулся Наташиного плеча.

— Наталья Мстиславовна Ивернева, кандидат физико-математических наук.

— О-о! — неожиданно оживился Григорьев, подобрел даже. — Я, барышня, знавал еще вашего деда, а отец ваш сдавал мне экзамен по минералогии в пятьдесят первом! Вы лицом на них похожи, Наталья — точно такие же ярко-синие с раскосинкой глаза, высокие скулы и золотистые волосы… Облик, характерный для «волжских финнов». Я сам родом из Пермской губернии, как и Максимилиан Федорович, и знаю, что такой типаж встречается еще в Предуралье… Хм… — он сощурился. — Опыт мне подсказывает, барышня, что вы тоже как бы «центральная фигура» — по ту сторону экрана. М-м?

— Получается, что так, — Наташины губы дрогнули в неласковой улыбке. — Я никогда не видела своего отца, не говорила с ним… Может быть, поэтому и хочу разгадать все загадки, связанные с его именем. А самая первая тайна, самая ненавистная, испортившая жизнь и мне, и моей маме — вот! — Талия поднесла подвеску поближе к объективу видеокамеры. — Серые камни! Дмитрий Павлович! — взмолилась она. — Вы единственный, кто изучал их! Расскажите нам, пожалуйста, что они такое!

Григорьев понимающе кивнул, вздохнул даже, и помрачнел.

— М-да… — замычал он, потирая подбородок нервными пальцами. — Изучал… Первым делом, я определил «серые камни» как алюминат иттрия, точнее сказать, твердый раствор алюмината иттрия в избытке оксида алюминия. Правда, в виде отдельного минерала он на Земле пока не обнаружен, но вполне может существовать. У иттрия известны собственные минералы, например, обручевит… Вот что, — заерзал Дэ Пэ, — чтобы вся эта история стала ясна, мне нужно будет немного углубиться в суть вопроса. Так что… Не сетуйте на излишнюю академичность!

— Не будем! — горячо пообещала Ивернева.

— Гранат — это не отдельный минерал, — начал Дэ Пэ лекторским тоном, — а целая группа — твёрдые сплавы оксидов двух- и трёхвалентных металлов с кремнезёмом и глинозёмом. Они образуют кристаллы в форме ромбододекаэдров-тетрагонтриоктаэдров с кубической гранецентрированной решёткой, похожие на зёрна плодов гранатового дерева, отсюда и название. Где-то в конце сороковых американцы Хэттен Йодер и Митчелл Кейт, изучая незадолго до этого найденный в Намибии подвид марганецсодержащего граната спессартина необычной апельсиново-оранжевой расцветки, ранее названный «эмильдином», неожиданно обнаружили в нём большое количество редкоземельного иттрия — до трети массы. Несколько позже, в пятьдесят первом году, они же выяснили, что, несмотря на то что трехвалентный иттрий в эмильдине заместил часть двухвалентного марганца, кристаллическая структура этой «минералогической химеры» осталась неизменной — типично гранатовая, кубическая и гранецентрированная, а «лишняя» валентность иттрия компенсировалась дополнительным глинозёмом, заместившим кремнезём. И им пришла в головы идея: а что, если составные части граната — марганец и кремнезём — убрать совсем? Не получится ли тогда новый материал, целиком состоящий из оксида иттрия и глинозема?

Мне было интересно, и я мельком глянул на публику, набившуюся в «штаб-салон». Изя, «три грации», Рута с Видовым, Аня, «Алиса» со своим «Димоном» — все глядели в рот Григорьеву, как самые примерные третьекурсники.

— И им реально повезло! — азартно воскликнул Дмитрий Павлович, раскрывая тему. — При кристаллизации расплава смеси оксида иттрия и глинозёма в соотношении трех к пяти образовывались бесцветные и прозрачные кристаллы, типичные для гранатов — оптически изотропные, додекаэдральные, в кубической сингонии — это был первый гранат без кремнезёма. Синтетический самоцвет оказался по всем критериям лучше природных: твердость аж восемь с половиной по Моосу (между топазом и рубином), что гораздо тверже всех известных гранатов, а показатель преломления и дисперсия вообще близки к алмазной!

Свое детище Йодер и Кейт назвали «иттрогранат», однако в мировой научной литературе название не прижилось. Все исследователи до сих пор именуют его неуклюже и длинно — иттриево-алюминиевый гранат. Сокращенно — ИАГ.

Первые кристаллы ИАГ вытягивали из расплава по методу Чохральского, но получалось слишком дорого — даже платина при температуре две тысячи градусов и в такой агрессивной среде расползалась и крошилась уже через пару недель, поэтому тигли приходилось изготовлять из еще более редкого и дорогого иридия.

Поэтому позже серийные образцы стали кристаллизовать зонной плавкой — методом Лихтмана-Масленникова, усовершенствованным Богдасаровым. Тигли для зонной плавки ИАГ делают из молибдена, но этот металл горит на воздухе при такой температуре, поэтому весь процесс проводят в инертной среде аргона.

Ну, тему использования иттрограната в ювелирке я, пожалуй, опущу. Серьезный интерес к алюминатам редких земель, прежде всего к ИАГ, возник в начале шестидесятых годов — синтетические кристаллы стали применять в твердотельных лазерах. Да, все эти неодимовые, гольмиевые, цериевые лазеры на самом деле созданы на основе иттрограната, реже используют иттрий-алюминиевый перовскит. Причем, эти добавки окрашивают ИАГ в самые разные цвета. Неодим делает кристалл нежно-сиреневым, празеодим — бледно-зеленым, а вот присутствие в иттрогранате, одновременно и в равных пропорциях, примесей оксида эрбия и оксида хрома придает ему тот самый серо-стальной с легкой опалесценцией цвет…

Григорьев смолк, задумчиво почесывая подбородок, и паузу тотчас же заполнил Бур Бурыч.

— Помнится, в восемьдесят четвертом, — негромко вспоминал он, — я купил в книжном киоске, прямо у нас в Горном институте, книжку Спартака Ахметова «Искусственные кристаллы граната». Там автор очень подробно и интересно рассказывал про удивительные свойства кристаллов алюмината иттрия. Читаю, а у меня тогда — раз! — и щёлкнуло. Вот же ж они, думаю, «серые камни» Максимилиана Ивернева! Кстати, твердотельный лазер на основе алюмината иттрия с присадками тулия или эрбия и хрома способен накачиваться солнечным светом, выдавая непрерывный инфракрасный луч!

Изя оживленно заерзал позади меня, а Кудряшов шумно вздохнул:

— Короче говоря, Спартак Фатыхович умер в позапрошлом году, так и не сложив дважды два.

— Вот! — Дмитрий Павлович вскинул палец. — А я сложил! И возвел в степень, так сказать… На дворе пятьдесят шестой, статью Йодера и Кейта об успешном синтезе «иттрограната» я читал. Просто я был тогда твердо уверен, что «серые камни» — это природный алюминат иттрия, кристаллизованный в кубической сингонии! Ну, сами подумайте, о каком синтезе можно было говорить на заре века, в тысяча девятьсот шестнадцатом году⁈

— Дмитрий Павлович! — осторожно спросил я, воспользовавшись очередной краткой паузой в повествовании старого минералога. — Насколько я помню, первые синтетические монокристаллы рубина и сапфира Огюст Вернейль получил еще в тысяча девятьсот десятом. Да что рубин! Его методом, вроде, даже шпинель синтезировали — тоже, ведь, кубическая, и тоже твердый раствор. Значит, можно допустить, что…

— Нет, нельзя такого допустить! — отрезал Дэ Пэ. — Михаил, позвольте спросить, вы в какой области физики специализируетесь?

— Сверхпроводящие материалы, — схитрил я.

— Следовательно, редкоземельные керамики вам тоже знакомы? Оксид иттрия-бария-меди вам что-то говорит? — проявил неожиданную научную эрудицию собеседник.

Я даже на какой-то момент слегка «завис».

— Хм… Дмитрий Палыч… — подал голос Дворский. — Вообще-то, иттрий-бариевые купраты изобрел сам Михаил Петрович.

— Тем более Михаил должен знать, что оксиды металлов в пламени кислородно-водородной горелки возгоняются, причем, с разной скоростью: глинозём — быстрее, оксиды редких земель — медленнее! — строптиво забурчал старый профессор, но тут же ухмыльнулся, словно сдернув маску брюзги. — На самом деле, метод Вернейля — это первое, что испробовали Йодер и Кейт, но у них, естественно, ничего путного не вышло: кристаллы либо трескались, либо получались мутными. Этот метод подходит для синтеза однокомпонентных материалов, типа сапфира или рубина, но даже для шпинели пригоден с большо-ой натяжкой.

— А почему для шпинели — с натяжкой? — поинтересовался я.

— А потому что «Вернейлеву шпинель» получают, используя полуторакратный избыток глинозёма, — просветил меня Григорьев. — В результате растет кристалл твердого раствора шпинели в гамма-оксиде алюминия — он прозрачный и кубический, но это вовсе не природная шпинель, любой ювелир в пять минут отличит! Хотя бы по микроскопическим крупинкам не проплавленной шихты, ведь они неизбежно будут захватываться растущим кристаллом! Кроме того, синтетическую шпинель получили гораздо позже, аж в двадцать шестом году. Поймите, в начале ХХ века нигде в мире не было технологий синтеза, чтобы получить ивернит!

Наташа вздрогнула, легко краснея.

— Да, барышня, да, — криво усмехнулся Григорьев, — я назвал его так — в честь вашего деда. Да чего там… Изучая «серые камни», я уже замахнулся на то, чтобы составить еще один изоморфный ряд природных гранатов! Пироп — родолит — альмандин. Гроссуляр — топазолит — андрадит. Спессартин — эмильдин — ивернит… Но затем начались странности — алюминат иттрия, из которого состоял «ивернит», оказался аналитической чистоты: 99,9 процента, как из магазина химреактивов! Кроме того, я установил, что серый цвет и легкую опалесценцию кристаллам придают примеси эрбия и хрома — и тоже «три девятки»! А затем, изучая «ивернит» под микроскопом, я пришел к выводу, что структура кристаллов и характер микровключений, вроде пузырьков аргона, доказывают, что «серые камни» не сотворены природой, а синтезированы в лаборатории. Единственное, что выбивалось из ряда моих последовательных умозаключений, был результат радиоизотопного датирования «ивернита»…

— И вы затребовали во ВСЕГЕИ повторный анализ, — я подался к экрану. — А чем вам не угодила первоначальная проба?

Григорьев негодующе фыркнул.

— А тем, молодой человек, что проба показала возраст минерала в семьдесят миллионов лет! Спрашивается, кто в мезозойскую эру мог синтезировать кристаллы? Динозавры⁈ — горестно пожевав губами, он вздохнул. — Мой ассистент отправил остатки пробы на повторный анализ, через неделю пришел результат — такой же, как и в первый раз. А тем временем подвеску и лабораторный журнал выкрали, причем, вора или воров интересовала именно эта подвеска — в лаборатории имелись и другие вещи, гораздо более ценные: алмазы, изумруды, платиновые тигли, но их не тронули… — Дэ Пэ сник. — Эта история с «серыми камнями» стала для меня неразрешимой загадкой. Я ломаю над ней голову больше сорока лет… Вот уже и подвеска нашлась, и даже вернулась в руки той, кому она и должна принадлежать по праву, но загадка осталась — я так и не разобрался, что же это могло быть…

Инна заерзала, переглянулась с Ритой и Натой — обе кивнули ей в знак согласия. Тогда Дворская вскинула руку, и громкий, позванивающий от волнения голос разнесся по «штаб-салону»:

— Дмитрий Павлович, а мы, кажется, знаем, что это могло быть!

— Да-а? — кривовато усмехнулся профессор. — И что же это, по-вашему, было?

— Звездные корабли! — выдохнула Инна.

Дэ Пэ кисло поморщился, и спросил:

— Барышня, а вы что, тоже физик, как Михаил?

— Нет, я актриса, — с достоинством ответила молодая женщина, — и училась во ВГИКе.

— А вот я — геолог и инженер, — сварливо парировал Григорьев, — поэтому в чудеса и фантастику не верю! Можете хихикать, сколько вам будет угодно, но того, что вы предположили, действительно не может быть, потому что не может быть никогда!

И тут Кудряшов, ранее лишь молча созерцавший ристалище идей, раздумчиво проговорил:

— А вы знаете… Если Инна Федоровна имела в виду под «звездными кораблями» палеовизит, то я, пожалуй, с ней соглашусь. Раньше я в фантастику тоже не верил — до той поры, пока с папой этой барышни не открыл залежи урана и плутония на Луне!

— А-а! — затянул Дэ Пэ. — Так эта барышня — дочка Федора? И это ее товарищ Дворский привозил с собой в Ленинград лет тридцать назад? Это ей я показывал коллекции самоцветов у нас в музее, а барышню было не оторвать от витрин — аж глазки от восторга горели? Ну, тогда всё понятно… А вы, Федор Дмитриевич? Тоже верите в пришельцев из космоса?

— А тут не вопрос веры, Дмитрий Павлович, — спокойно усмехнулся Дворский. — Давайте сразу отбросим вздорные выдумки, вроде уэллсовских марсиан, или даже вдохновенные мечты о Мире Справедливости, об Эре Великого Кольца… Будем придирчивы и логичны. Семьдесят миллионов лет назад Солнечная система приблизилась к внутренним областям Млечного Пути…

— Простите, что перебиваю, Федор Дмитриевич, — заговорил я. — Мне иногда приходилось читать, что звездные сгущения у галактического центра — это колоссальный оазис разумной жизни. Целые рои светил! Цивилизациям — нет числа! А если подумать? Мощнейшая гравитация сверхмассивных черных дыр даже красного гиганта раскатает! А чудовищные потоки рентген и ультрафиолета? Пересоединения магнитных полей, прожигающие межзвездный газ на парсеки? Там звезды постоянно рождаются, сталкиваются, взрываются! А если даже какие-то планеты и уцелеют в этом бурлящем космическом котле, то ночей во внутренних областях не бывает — небеса пылают миллионами солнц! И куда там деваться белковой жижице?

— Вы правы, Михаил, — Бур Бурыч согласно склонил голову, — однако центральные области галактики здесь не при чем. Семьдесят миллионов лет назад Земля находилась по другую сторону Млечного Пути, между Рукавом Щита-Центавра и Рукавом Лебедя…

— А сейчас мы где? — шепнула Инна, но Дэ Пэ расслышал.

— В Рукаве Ориона, барышня! Прошу заметить, товарищи, что мы толком не знаем, в какое окружение попало тогда Солнце с планетами, какие звезды располагались поблизости. Но именно в ту эру образовался кратер Чиксулуб на Земле, а на Луне заново «разлилось» Море Дождей! И, уж если фантазировать, то почему бы не предположить, что в мезозое иная планетная система столкнулась с Солнечной? Ну, или прошла очень близко. А наша попала под удар чужих астероидов! Возможно, именно тогда Солнце захватило Плутон. Недаром орбита этой планетки не круговая, а эллиптическая, и лежит под углом к плоскости эклиптики…

— Вполне разумное предположение, — пожал плечами Кудряшов.

— Можно мне? — затряс рукой Изя.

«Говорящие головы» на экранах закивали, а Наташа представила нашего консультанта:

— Исраэль Аркадьевич Динавицер, кандидат исторических наук!

Кандидат расплылся в улыбке.

— Ну, я не технарь, а гуманитарию простительно гипотезы измышлять! Вот, представьте себе: сближаются две планетные системы, наша и чужая. На Земле беспокоиться некому, юркие млекопитающие пока не умнее белки — лазают по деревьям и прячутся от ящеров. А вот чужие просто извелись! Допустим, тогда, в мезозое, они достигли нынешнего уровня земного человечества или немного его обогнали. Их астрономы с древних времен наблюдают наше Солнце, а жрецы разводят простецов, пугая их концом света! Но вот мощные телескопы разглядели Юпитер, Сатурн… Десяток нездешних институтов ведет расчеты — и радует однопланетников! Желтая Звезда Смерти минует их! Так только, слегка восколеблет орбиты, усилит тектонику… Максимум, уведет крайнюю планетешку. Ну, и как тут не воспользоваться случаем? До третьей планеты залетного желтого карлика десятки миллионов километров, но ведь не световые же годы! И вот стартуют космические корабли инопланетян… Финишируя на Земле. Исследуя, отстреливаясь от чудовищ… А теперь скажите, где они устроят свою базу? Вариантов два — или надо временно выводить орбитальную станцию, или основательно устраиваться на Луне! Причем, изучать Голубую планету чужие будут много лет, пока Солнце не отдалится.

— Лично я бы устроился на Луне! — усмехнулся Кудряшов. — Так надежнее. Да и масса всякого сырья под руками!

— Ага! — фыркнул Дворский. — А потом кэ-эк шваркнет астероид…

— Ну, инопланетяне-то не знают об этом! — засмеялся Бур Бурыч.

— Или знают, — вступил я. — Если Дмитрий Павлович прав в своих предположениях, то астероид ударит по Морю Дождей при жизни чужих космонавтов. Как же такой катаклизм, и не исследовать? Не полюбоваться гигантскими разливами лавы? В таком случае, базу пришельцев надо искать у берегов Моря Дождей. Если подумать… — я перебрал воздух пальцами. — Тот имбрийский импакт ударил с северо-запада, с наклоном в тридцать градусов… Он пронесся над горами Юра, над Заливом Радуги, и вздыбил затвердевшую лаву по новой… Ну, не будем множить допущения!

— Я уж думал, — хмыкнул Григорьев, — вы призовете Борис Борисыча на поиски инопланетной базы. Уже и адресок подкинули!

— Искать надо на Земле! — весомо вступил Дворский. — Если уж мы изображаем детективов, то улика у нас одна — «серые камни»!

— И древний рудник! — воскликнула Инна.

— Правильно, доча! Однако, если кристаллы синтезированы, выходит, что никакой там не рудник…

— А что? — пренебрежительно фыркнул Дэ Пэ. — Дом отдыха для звездолетчиков?

— Надо смотреть на месте, — сдержанно ответил Федор Дмитриевич.

— Разберемся, — сказал я туманно, не желая делиться планами. — Думки есть. Дмитрий Павлович, забыл спросить…

— Да, молодой человек? — милостиво отозвался Григорьев.

— Я внимательно осмотрел кристаллы в Наташиной подвеске. Они как будто и не тронуты…

— А-а… — Дэ Пэ снисходительно улыбнулся. — Вас интересует, как же я брал пробу? Ну… Денисов-Уральский, хоть и был ювелиром божьей милостью, но формулы идеальной огранки еще не знал. Гранил камни «на глазок» — Марсель Толковский опубликовал свою знаменитую работу лишь в девятнадцатом году, а вот я с нею хорошо ознакомился. Посему совместил приятное с полезным. Определив дисперсию и показатель преломления ивернита, я аккуратненько подшлифовал алмазным диском пару граней на обратной стороне камешков, добыв материал для анализа и заодно добившись эффекта «внутреннего огня» — серые кристаллы стали как будто светиться изнутри, искриться и переливаться… — вздохнув, он брюзгливо поморщился: — Ох, уж эта мне ювелирка! Вы даже не представляете себе, до чего меня утомили читатели-посетители! Почти на каждой экскурсии меня спрашивают, куда делась гемма Пандиона! А я уже устал повторять, что не было такой никогда в Эрмитаже, что это выдумка Ефремова! Бес-по-лезно…

Хихикая, Инна забрала у меня ПЭВМ, и они с Наташей усиленно заклацали клавишами.

В телевизоре, релаксируя, посмеивался Кудряшов.

— А что ты теряешься, Дмитрий Палыч? Руки у тебя золотые, и глаз-алмаз! Давай, я достану тебе подходящий аквамарин, а ты сам вырежешь гемму вместо Пандиона? Положим ее в витрину в Горном музее, будешь всем показывать и дуться от важности — да, мол, вот это она и есть, только что из кургана скифского под Херсоном откопали!

— Борис Борисо-ович… — возмущенно запыхтел Григорьев.

— А что? — хихикнул Бур Бурыч.

— Вот! — дуэтом сказали Инна с Натой, и повернули ПЭВМ дисплеем к камере. На экране переливалась прозрачная голубая гемма. Слева три могучих друга — эллин Пандион, негр Кидого и этруск Кави, а слева — прекрасная девушка, в которой слились черты обеих возлюбленных Пандиона.

— О-о! — восхитился Кудряшов. — Вот, какую барышни нарисовали, такую и вырежи! Все будут довольны!

Благодушествуя, я откинулся в кресле — «встреча прошла в теплой, дружественной обстановке». Спасибо Бур Бурычу, он снизил официальность до минимума — и народ потянулся, расспрашивая «трех худоб» наперебой.

— Дмитрий Павлович! Дмитрий Павлович! — подпрыгивала Наташа Харатьян. — А как вы представляете себе иной разум? По Ефремову, как людей? Или это может быть… ну, не знаю… Мыслящий океан, вроде Соляриса?

— Барышня, — ворчливо и степенно отвечал Дэ Пэ, — Океан априори не может быть разумным, даже на планете Солярис. Причина в нем самом — глобальный одиночка не в состоянии познавать мир, уже потому хотя бы, что это равнозначно познанию самого себя. Но для автодескрипции необходимо сперва выделить свое «Я» из массы, а как, если для Соляриса эти два понятия — личность и масса — сливаются? Тем более Океан не может вступать в контакт, поскольку для него само представление о некоем множестве подобных находится за гранью понимания. Да, он может обладать мышлением, ведь это биологическое явление, а вот для того, чтобы обрести разум — явление культурное — требуется общество, которого на Солярисе нет и быть не может.

— Борис Борисович! — привстала Самохина. — А на лунной базе много женщин?

— Если послушать мужчин со «Звезды», — ответил Кудряшов, посмеиваясь, — то прелестниц там явная нехватка! Скажу вам по секрету… тем более что газеты постесняются это напечатать… Центр подготовки космонавтов набирает сейчас девушек и незамужних женщин для работы на Луне. Разумеется, здоровье и хорошие внешние данные — не единственные требования для кандидаток в «селенитки»! Лунной базе требуются крепкие, умелые спецы, пусть даже без высшего образования. Главное, чтобы работящие были, чтобы с желанием и трудиться, и учиться!

— Совершенно верно, — самым серьезным тоном подхватил Дворский, — и чтобы ноги от ушей.

Аудитория грохнула смехом.

— И чтоб ни одного лишнего килограмма! — громко восклицала Рута. — Если только не 90 — 60 — 90, в ракету не пускать!

— Федор Дмитрич, а Полярную станцию на Луне будут строить? А когда?..

— Дмитрий Палыч! Дмитрий Палыч!..

Я тихонько вышмыгнул из «штаб-салона», и достал радиофон.

— Алло? Маринка, ты? — забормотал осторожно, боясь нарваться на Ершова. — Приве-ет, «Роситочка»!

— Да уж какая из меня теперь «Роситочка»… — завздыхали на линии. — Сплошная Марина Теодоровна…

— Не прибедняйся, Маринка, это меня уже в деды посвятили, а ты, как и прежде, потрясающая женщина! — чистосердечно сказал я.

— Ох, Мишечка… Знаешь, о чем я жалею? Что ты меня всего один разик соблазнил! Ой, что это я о своем, о девичьем… М-м… Что-то срочное, товарищ директор?

— Я вот тебе дам «товарища»!

Радиофон донес Маринкин смех.

— Больше не буду! Слушаю, Миша…

— Тут такая интересная тема намечается, а я пока не могу всё бросить. В общем, смотри: надо бы поднять отчеты Максимилиана Федоровича Ивернева…

— Ивернева… Записала.

— … В архивах Мингеологии. Локация — южная часть Туркмении. Где-то там, вероятно, в Копетдаге, Ивернев обнаружил древний рудник. Нужно уточнить, где именно. И еще…

— Записываю…

— В семидесятом году сын Ивернева, Мстислав, тоже геолог, пропал в тех самых местах. Он работал во ВСЕГЕИ. Может, там остались какие-то документы? Куда направлялась экспедиция, что искала, какие маршруты наметила…

— Записала, Миш. С утра всех подниму! Пока!

— И всё? — с деланной строгостью спросил я.

— А что еще? — эфир дослал кокетливую озадаченность.

— Ты забыла сказать: «Целую!»

— Целую… — интимно выдохнула Марина, и радик передал сладко затянувшийся, чувственный звук размыкавшихся губ.