Десятое Блаженство

Глава 8

Пятница, 4 апреля. День

Туркменская АССР, Тахта-Базар

Поезд «Ашхабад — Кушка» звался скорым, но поспешал медленно. Катился вдоль мутного Мургаба, а пассажиры — офицеры в парадках или туркмены в стеганых халатах — степенно дули чай, утверждая восточную ментальность.

Жителям дремотной Азии даже в голову не приходило нервничать, перебираясь из пункта А в пункт Б. Они не спешили и не боялись опоздать, не переживали за то, что много времени уходит на дорогу. Они просто жили.

Да-а… Сильно нас достала европейская монокультура! Мы привыкли к тому, что переезд или перелет — это обязательно перерыв в житье-бытье. И вот, скучаем, терпеливо ждем конца пути… И пропускаем жизнь мимо.

Философически вздохнув, я покосился на Вайткуса. Ромуальдыч не смотрел за окно, бездумно скользя взглядом по сухим предгорьям — он погрузился в мысли, задумчиво теребя седую бородку.

Дворский, сидевший рядом с техдиректором НИИВ, выглядел куда моложе, несмотря на изрядно поседевшие волосы. Но вот лица у обоих выражали одно и то же — одухотворенность.

Рустам с Умаром вели себя куда проще — засев за боковым столиком, они лопали баранки с чаем.

Улыбнувшись, словно радуясь драгоценному чувству товарищества, я вновь загляделся на мир, что неторопливо разворачивал свои пейзажи.

Станции попадались часто. «Красное Знамя», «Имени Чапаева», «Сандыкачи»… На станции «Тахта-Базар» мы сошли.

— Снаряга? — запыхтел Умар, подтаскивая здоровый, глухо звякавший мешок.

— Снаряга! — развеселился Федор Дмитриевич. — ТБ — прежде всего!

— Эт-правильно… — кивнул Рустам. — Не-не-не! — он отвел руку профессора, и подхватил второй мешок. — Мы уж сами как-нибудь.

— Етта… Погранзона! — Вайткус опустил к ногам туго набитый рюкзак на трубчатой раме. Надев модные солнцезащитные очки, глянул вслед отходящему поезду. — Дальше только Кушка… А ничего, так, видок! М-м?

— Крайний Юг! — мои губы расплылись в улыбку.

Обладай я способностями художника, то на здешний пейзаж мне бы хватило двух красок — бледно-желтой и густо-травяной. Отроги невысокого нагорья в светлых, песчистом и глинистом, цветах были лишь кое-где тронуты сочными мазками курчавой растительности, а вот плоскокрышая застройка тонула в садах, часто истыканных свечами темно-зеленых тополей.

С возвышенности хорошо различалось, как именно сошелся Запад и Восток. Одна часть поселка, где стоял военный гарнизон, четко нарезалась улицами домов офицерского состава, а другая половина представляла собой хаотичное «махалля», частный сектор вразброс.

— Красота-то какая! — прыснул Рустам, пихая в бок Умара.

— Лепота! — согласился тот.

Юсупов и Рахимов мало отличались от местных, разве что не в халаты кутались, а с достоинством носили костюмы — без галстуков, но с тюбетейками. Впрочем, этой моды придерживалась вся тутошняя интеллигенция. И я, обстоятельно прожаренный на солнце Негева, вполне сочетался с парочкой быстроглазых спецназовцев. А вот бледнолицым Дворскому и Вайткусу лишь предстояло познать силу белого солнца пустыни.

— Так етто не сам кишлак, — сделал вывод Ромуальдыч, забрасывая рюкзак на все еще могутное плечо, — етто станция!

— Ну! — подтвердил Федор Дмитриевич. — Нам еще километров тридцать… Вместе весело шагать по просторам!

— Двадцать шесть, — уточнил Рустам. — Ну, вы как хотите, а я лично поеду!

Он призывно махнул тряскому «пазику», и тот послушно остановился, напуская пыли из-под колес.

— Етта… — прогудел Вайткус, влезая в полупустой автобус. — Салам!

Мелкий черный водитель, будто иссохший на солнце, радостно заулыбался, кивая каждому новому пассажиру.

Я заплатил за всех, сунув рубль сонной кондукторше в длинном платье, похожем на яркий чехол. Получил сдачу — и развалился на переднем сиденье. Прав Рахимов: лучше ехать, чем пешком…

«Пазик» страшно заскрежетал передачей, дернулся и… нет, не рассыпался, а бодро тронулся, с подвыванием набирая скорость.

— Какое течение быстрое… — Дворский озабоченно покачал головой. — М-да… А «Шейтан-Кала» на том берегу…

— Етта… У погранцов лодки должны быть, — успокоил его Вайткус.

Я глянул в окно. Бесконечные ряды барханов закончились с внезапностью обрыва — по сторонам шуршали заросли тамариска, блестели солончаки и большие лужи в каёмках из мельчайшего лёсса с налетом соли.

Автобус подвернул к реке. Грязные воды вспухали бурунами и закручивались пенными воронками, а пляжи отсутствовали, как класс — берег был завален коряжником из смытых и унесенных течением кустов, ворохов гниющего тростника и целых деревьев. Над увядшей листвой вились зловещие облачка инсектов, наверняка кровососущих.

— Там, кажется, змея мелькнула… — промямлил Федор Дмитриевич.

— Кобра, наверное, — утешил его Рустам. — Их здесь полно!

Взгляд геолога обрел рассеянность, а я отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Лобастый «пазик», надрывно взревывая, уносил нас всё дальше на юг.

* * *

«Настоящий» Тахта-Базар покорял тем, что был аутентичен окружающей его местности — излучине Мургаба, линялому синему небу, удивительно свежей траве, напрасно пытавшейся затянуть желтую, трещинноватую почву. Кишлак, полностью вписавшись в натуру «Крайнего Юга», не смотрелся чужеродным вкраплением на фоне отвесного обрыва плато Карабиль, заслонявшего восток.

— Етта… Метров сто будет.

— Сто пятьдесят, — сощурился Рустам.

— Он по карте смотрел, — добавил Умар. — Ну, что? Пошли?

Накинув лямку рюкзака на одно плечо, я кивнул.

— Пошли. Представимся хоть. Да и насчет рабсилы договориться надо.

И мы пошли.

Кишлак, равно как и станцию его имени, центровали пограничники — некомбатанты отоваривались в маленьком магазинчике у заставы. Даже косматые папахи-тельпеки продавались в «Военторге». А ежели зуб заболит или живот прихватит, к кому обращаться? В медпункт, к «пограничному доктору»…

За болотного цвета ворота с яркими красными звездами мы прошли свободно, и нас тут же окликнули с крыльца ладного модульного домика:

— И куда ж вы так разбежались?

Спустившийся по ступенькам погранец с «калашом» за плечами живо срисовал «гражданских». Рустам, хоть и в штатском, четко бросил ладонь к тюбетейке:

— Подполковник госбезопасности Рахимов.

Дежурного звание не впечатлило. Он требовательно протянул руку:

— Ваши документы.

Получив искомое, погранец козырнул:

— Старший сержант Кетов… — обернувшись к модульному штабу, он негромко позвал: — Товарищ майор…

Гулко топая, под навес вышел плотный, налитой здоровьем офицер. Без кителя и фуражки, он сосредоточенно жевал то ли блинчик с мясом, то ли шаурму. Следом показался моложавый мужчина со смуглым и неподвижным, будто окаменевшим лицом. Судя по погонам, военврач.

Начальник погранзаставы аккуратно отложил недоеденный перекус, вытер руки и бегло просмотрел бумаги. Медик заглядывал ему через плечо.

— Ага… Угу… О, сам Борис Семеныч… Так, так… — вернув документы Рахимову, майор безошибочно обратился ко мне: — Ну, научные исследования, а тем более поиски пропавших мы только приветствуем. Что требуется от нас, Михаил Петрович?

— Посильная помощь, товарищ майор, — я включил гагаринское обаяние. — Нам бы троих-четверых крепких бойцов с саперными лопатками!

— Обеспечим, — коротко кивнул офицер. — Что еще?

— Ну-у… И переночевать где-нибудь… Двое-трое суток.

— Организуем! Тахир Мурадович?

— Поселим, товарищ майор! — военврач приблизился ко мне, взглядывая испытующе и тревожно. — Извините, не удержался, вычитал… Михаил Петрович… Вы действительно хотите найти Ивернева?

— А вы знали его? — я остро глянул на «пограничного доктора».

— Мстислав жил у меня, около месяца… — Тахир Мурадович помрачнел, и стал вяло оправдываться. — Поверьте, я и сам пытался откопать его! Целый взвод за собою привел. Тонн десять рыхлого песчаника перелопатили! А потом двух сверхсрочников завалило… До самой ночи спасали их, вытащили, но прежний командир строго-настрого запретил даже приближаться к Екедешику! Иначе — под трибунал…

— Тахир Мурадович! — майор, уже в мундире, застегнутый на все пуговицы, поправлял фуражку. — Рабсилу отправлю к вашему дому, — энергично сказал он. — Годится?

— Так точно!

— Ждите…

Начальник погранзаставы удалился, доедая начатый «обед», а военврач повел нас за собой, семеня и часто оглядываясь.

— Я тут рядом живу, дом еще дед мой строил… Три комнаты, и все семибалочные!

— Етто как? — затруднился Вайткус.

— Перекрытия на семи балках, — небрежно объяснил Умар. — Просторные, значит. Залы!

— Да, — суетливо покивал Тахир Мурадович, — места хватает… Жену я схоронил, дети разъехались… Прошу!

За калиткой в высокой глинобитной ограде, мощной, как крепостная стена, тянулись в небо карагачи и раскидистые тутовые деревья, пряча дом в зеленистой тени.

Сама жилплощадь тоже таила приятную прохладу — и застарелые запахи. Угадывались больничные лекарства, но их перебивал терпкий травяной дух.

— Знахарствую помаленьку, — мелко рассмеялся военврач. — Травы в горах собираю, мумиё… Змей ловлю…

— Яд? — во мне проснулся слабый интерес.

— Да… — часто закивал Тахир Мурадович. — При болях в спине — вещь просто незаменимая…

Личный состав моей маленькой экспедиции дружно разулся и в ногу шагнул за порог обширной «семибалочной» комнаты, поглядывая вокруг с жадным любопытством. Пустое и гулкое помещение, устланное коврами и почти лишенное мебели, создавало впечатление замкнутого простора. Низенький столик на резных ножках, да комод с огромным телевизором — вот и вся обстановка.

— Михаил Петрович… — хозяин взглянул на меня беспокойно, ищуще. — Извините, конечно, но… Скажите… А зачем вы здесь? — отчаянно выпалил он. — Вас кто-то послал или…

— Или, — усмехнулся я. Подумав, вполголоса договорил: — У меня есть дочь, зовут Лея. А ее маму — Натальей Мстиславовной Иверневой… И Наташа никогда не видела своего отца.

— О-о-о… — затянул Тахир Мурадович, печалясь, но и светлея. — Тогда… Подождите здесь, Михаил Петрович…

— Да просто Миша, — хмыкнул я. — Какой из меня Петрович…

Военврач сухонько рассмеялся.

— Не волнуйтесь, Миша, возраст настигает всех, хе-хе… Я поищу одну вещь, а пока… — он наставил пульт на черную панель «Рубина», и тот вспыхнул красками.

На экране бесновалась толпа, потрясая плакатами, разевая рты в грубом хоре. Я поневоле выпрямился, сжимая кулаки.

— … Консерваторы не могут найти средств, чтобы помочь Северной Ирландии, — донесся насмешливый голос за кадром, — зато они живо оплатили многотысячные демонстрации в Лондоне, Париже и Бонне! Активисты, которых доставили и вывели на улицы европейских столиц, старательно выучили тексты кричалок: «Не простим геноцид в Сребренице!», «Расстрелять белградских фашистов!», «Сербы — убийцы!»… Что же так возбудило толерантных европейцев? — телевизор переключился на карту Югославии. Контуры Словении, Хорватии и Боснии заполнились зловещим черным цветом. — После нового года эмиссары стран НАТО зачастили в Любляну, всячески склоняя словенские элиты к сепаратизму, обещая помощь и всемерную поддержку. Стоило только «председателю-предателю» Скупщины Милану Кучану убрать из названия республики слово «социалистическая» и провозгласить независимость, как Великобритания и Западная Германия мгновенно, в тот же день признали «незалежную» Словению! Вот только президент Югославии Иво Милевич был против — мягкий по натуре, он проявил в трудный для страны час волю и решимость. Хватило двух суток, чтобы с минимальными потерями нейтрализовать силы Территориальной обороны Словении. Затем Югославская Народная Армия подавила выступления бандитствующих националистов в Косово, Хорватии и Боснии. Однако, будучи на волне успеха, Милевич не стал придерживаться линии Тито — он свернул с пути диктата и предложил всем республикам собраться, рассудить — и подписать новый союзный договор. Спрашивается: мог ли коллективный Запад допустить мирное решение проблем СФРЮ? Ответ отрицательный. Мощнейшая волна клеветы и вранья обрушилась на головы европейских обывателей. Их пугали сербскими концлагерями и химическим оружием, а чтобы стало еще страшнее, Лондон совершил немыслимое — массовое убийство в Сребренице…

В этот момент я ощутил некое раздвоение, словно вернулся в полузабытое будущее, к позорным ельцинским временам, когда обнаглевшие натовцы бомбили Белград «во имя свободы и демократии», а наши… Ну завернули мы над Атлантикой «петлю Примакова», а толку? Все равно же раскроили Югославию, порезали по живому! Сначала, значит, divide, чтоб потом impera в полное свое удовольствие…

На экране выли женщины в платках, оплакивая десятки убитых бородачей.

«На два порядка меньше жертв, чем в „Гамме“… — мелькнула скользкая мыслишка. — Ага! — зло ощерился я. — То-то вдовы и сироты утешатся!»

— … Хорошо проплаченная Лондоном и Парижем организация «Белые каски», известная топорными фальсификациями, оперативно распространила фейковую видеозапись, сняв своих же активистов, переодетых в форму ЮНА. Те изобразили газовую атаку на мечеть в Сребренице во время пятничного намаза. Между тем, — голос диктора накалялся, — Служба государственной безопасности Югославии схватила реальных виновных — и это агенты МИ-6!

Картинка на экране сменилась — растерянные мордовороты в наручниках трусливо жались, лепеча о своих правах.

— Под видом иностранных туристов, эти отмороженные «джентльмены» запускали к мечети дроны, каждый из которых сбросил мину с отравляющим веществом — многие десятки мусульман погибли на месте! — гневно гвоздил ведущий агентов империализма. — А телестудии по всей Европе пятнадцать минут спустя уже вопили на весь мир о гнусном преступлении сербов, якобы обстрелявших мирных боснийцев из минометов, и крутили в эфире подлый перформанс… Ну, не будут же они говорить правду — что британские Джеймсы Бонды исполняли заказ, спущенный из Букингемского и Елисейского дворцов! Лондон и Париж давно уже направили авианосные ударные группировки к берегам Югославии; на итальянские авиабазы Сигонелла и Авиано перебрасываются истребители-бомбардировщики «Торнадо» и самолеты АВАКС «Нимрод» из Соединенного Королевства, Франции, ФРГ и Нидерландов. Поджигателям войны на Балканах не хватало лишь запала, и тогда они устроили чудовищное злодеяние в Сребренице…

— Какие все-таки сволочи… — дребезжащим голосом выговорил Тахир Мурадович, замирая в дверях. Схватив пульт, он выключил телик. — Не могу на это смотреть! Извините…

Вздохнув, качая головой, военврач опустился на колени у маленького столика, не достававшего мне до колена, и уложил на фигурную столешницу плоский чемоданчик, обтянутый замшей, протершейся на сгибах — наружу вылезала фанера. — Сюда я сложил все личные вещи Мстислава…

Замирая, как мальчик, обнаруживший пиратский сундук с сокровищами, я поднял крышку чемоданчика. Мне в глаза сразу бросилась фотография Наташиной мамы, очень красивой женщины. Ее короткие золотистые волосы открывали нежную шею, а пухлые губы и большие, выразительные глаза хранили печаль и надежду.

Снимок был вложен между двух квадратов, выпиленных из оргстекла и скрепленных крошечными болтиками — не залапаешь фото, не порвешь, не намочишь. С обратной стороны вилась озорная размашистая надпись: «Люблю! Я».

— Тата… — вырвалось у меня.

— Да… — вздохнул старый врач. — Он не мог простить Тату — и это страшно угнетало его, мучало, не давало покоя… В последнюю ночь перед своим исчезновением Ивернев не спал. А когда я зашел к нему, он улыбнулся… как-то, знаете, светло, умиротворенно. «Хватит с меня, не могу больше! — Слава говорил быстро, ясно, утомленный и возбужденный бессонницей. — Сейчас только проверю одну гипотезу — и поеду за Татой! В Шерегеш!»

Помню, я тогда обрадовался, пытаю: «Так ты простил ее?» А он и говорит: «Да… И не знаю теперь, простит ли она меня!» Он долго любовался вот этим ее портретом, а утром собрался и ушел. Больше я его не видел…

— А как он был одет? — спросил я, просматривая содержимое чемоданчика.

Дневник… Какие-то карты… Письма… А в кармашке…

— Да, как всегда, — пожал плечами Тахир Мурадович. — Кожаная куртка, потертая такая… Оранжевая каска, высокие сапоги… Молоток и планшет…

Я почти не слушал его. Вытащив из кармашка осколок ивернита, замер — и любовался.

Это был фрагмент круглого столбика, идеально срезанный поперек. На срезе местами сохранилось покрытие из тускло серебрящегося металла.

И что-то там еще было, в заветном кармашке… Целлофановый пакет. А в нем… Какие-то микроскопические шарики, вроде черной икры, и той же расцветки… Серебристые чешуйки… Волокна или проволочки — я сразу же вспомнил рассказ Дворского.

Отмерев, отдышавшись, спросил:

— А как вы, вообще, познакомились?

— По долгу службы! — грустно улыбнулся военврач. — Солдаты нашли Ивернева у подножия Карабиля, на берегу. У него были все признаки змеиного укуса и симптомы нервной интоксикации — глаза «в кучу», спутанность речи, икота и слюнотечение. Правда, пока его довезли до заставы и положили в лазарет, интоксикация ослабла, остались только отпечатки змеиных зубов и покраснение на месте укуса. Через пару часов исчезли и они… Я, помню, убедил себя тогда, что чудаковатый геолог полностью иммунен к яду гюрзы и кобры. Однако у Ивернева больше суток сохранялось некое странное состояние… М-м… Как бы вам… Тогда я объяснял его, как одновременное действие ЛСД и пентотала натрия! Я даже велел перетащить вещи Ивернева из его палатки в каморку рядом с лазаретным изолятором. Пациент буянил, то тыкал мне под нос осколок какого-то цилиндрика… из серого стекла, или из полупрозрачного камня с блесткой на торце, и с жаром утверждал, что «это был лазер»… то плакался, что четырнадцать лет назад бросил невесту, а теперь ему белый свет не мил, и как ему хреново без нее… На третий день я выписал Славу, и он поселился у меня. Мы подолгу вели беседы, спорили обо всем на свете. У него были свои беды, у меня — свои… О-хо-хо… — вздохнул военврач, кончиками пальцев поглаживая чемоданчик. — Это старый «дипломат» сына. Память… А бумаги Ивернева отдадите Наталье Мстиславовне, хорошо?

— Хорошо, — кивнул я, с легким стыдом ощущая в кармане увесистый намыв в пакетике и обломок ивернита. — Прямо сейчас и переложу, — сказал с готовностью, — в рюкзаке полно места. Пусть у Наташки хоть что-то будет от отца…

Тут со двора донеслись громкие голоса, и в дверь постучали.

— О, рабсила прибыла! — хихикнул Тахир Мурадович, и крикнул на редкость молодым голосом: — Входите, открыто!

Ввалилось четверо дюжих парней во главе со старшим сержантом Кетовым. Кетов ухмыльнулся и отрапортовал:

— Готовы оказывать бескорыстную помощь советской науке!

— Вольно, — скомандовал я. — Вы пешком или на колесах?

— Товарищ майор дал «шишигой» попользоваться! До вечера.

— Нормально. Рустам!

— Ась? — донеслось из глубин дома.

— По машинам!

* * *

Пришлось сделать крюк, чтобы форсировать Мургаб. Вода шла перекатом через каменистый брод, с шумом омывала колеса, захлестывая и бурля. Лишь однажды вездеходная «шишига» дрогнула под напором реки, но рявкнула мотором, и выбралась на берег, хрустя галькой. Круча из песчаника ушла в небо…

— Етта… — Вайткус, приставив ладонь козырьком ко лбу, всё пытался разглядеть «единственный вход». — Туда, наверное, только сверху и попадешь!

— Да! — кивнул Тахир Мурадович. — По веревочной лестнице. Раньше был еще один ход, очень широкий — по нему два верблюда бок о бок пройти могли. В Екедешик прятались басмачи, шпионы, контрабандисты, и чекисты подорвали ход… где-то в тридцатых… — он огляделся. — Видите промоины? А вон вода выбивается… Обвал где-то здесь был… Да-да! Вон те два камня, я их помню! Случился оползень, порода осела — и вскрыла проход…

— Не двигайтесь, Тахир Мурадович, — очень спокойно выговорил я, плавно приседая. Саперная лопатка здесь не поможет, а вот штык-нож…

Я нашарил на поясе у сверхсрочника Глебского рукоятку, и потянул.

— Ч-чего? — обалдел погранец.

— Ти-хо!

Там, где мы стояли, песчаник, видимо, подмытый вешними потоками, прятал глубокую нишу. В ее тени плавно разворачивала тяжелые кольца громадная змея. Я не знаток, но, по-моему, это была гюрза — она не шипела, не раздувала капюшон, а хладнокровно выжидала, готовясь к броску, сжимая себя, как витки пружины. И разжала!

Чешуйчатое тело метнулось, как брошенное копье — ромбическая голова ощерила пасть, блеснули два кривых клыка с дрожащими каплями яда на острых кончиках. Вот-вот вопьется военврачу в ногу ниже колена…

Но я был быстрее. Лезвие ножа, хоть и туповатое, со свистом полоснуло воздух, отсекая змеюке голову.

Хвост хлестнул в агонии, туловище закорчилось в извивах…

— О, Аллах! — выдохнул военврач-атеист, бледнея впросинь.

— Здоровучая какая… — выдохнул Кетов. — Метра три точно!

Я вернул сверхсрочнику его штык-нож, а он, с восторгом глядя на меня, спросил стесненно:

— А башку ее… Можно, я башку заберу?

— Забирай, — улыбнулся я. — Только гляди — клычки!

— Моя школа! — похвалился Рустам, с гордостью шлепая меня по плечу. Я скромно смолчал…

— Уф-ф! Миша, спасибо! — сказал Тахир Мурадович слабым голосом. Кряхтя, он присел. — Ну, да! Вот и проход! Узковат, как кошкин лаз, но ничего, дальше будет посвободнее — до самого завала! В семидесятом сюда можно было зайти в полный рост, а сейчас замыло… Айда, ребята!

— Э, нет! — притормозил Дворский энтузиастов, и подтащил мешки с горняцкой амуницией. — Каски — на головы! Фонарь цепляем на каску, аккумулятор — на ремень!

— А цэ шо таке? — пограничник Луценко поднял за ремень увесистый черный цилиндр величиной с двухлитровый бидончик.

— А цэ «спасатель», — серьезно ответил Федор Дмитриевич. — По-всякому, знаешь, случается. Вот, завалит если, «спасатель» даст кислород… минут на тридцать-сорок, и не задохнешься, пока тебя откапывать будут. Надевай!

Экипировавшись по всем правилам, мы полезли в «кошкин лаз».

— Точно, проход… — пыхтел Кетов. — Задний!

— Тут аж две галереи! — донесся глухой голос Дворского. В темноте мелькнул слабый свет фонаря. — В той, что справа — завал! Я иду по левой, здесь протока!

— Понял, Федор Дмитрич! Осторожнее там…

— Я чту ТБ!

— Разгребаем, парни!

Лучи налобных фонарей замельтешили впереди, скользя по сводчатому потолку, стесанному явно не природой, и вот подрагивающий свет уперся в комковатую осыпь.

— Отгребайте, — заблеял военврач, — отгребайте!

Заширкали саперные лопатки, и куча дрогнула, поддалась нашим усилиям. Миновал час — и молодецкое хэканье сместилось в область задышливого сопенья.

— Тут что-то есть! — сорвался голос Кетова.

— Где? Что?

— Да вот… Щас… Молоток!

Лучи скрестились на геологическом молотке. Даже рукоятка цела.

— Верным путем гребем, товарищи!

— Ха-ха-ха!

— Э! До самого низа счищаем!

— Да я до самого, това-арищ старший сержант…

— Цыц, салабон…

Притомившись, я вернулся к перекрестку, и зашагал левой галереей. Свода, как такового, не имелось — неровные стены смыкались клином высоко вверху. Впереди мазнуло светом.

— Федор Дмитриевич!

— Туточки я… — натужно донеслось до меня. — Дальше скала, целик! А тут вода вырыла яму, и все тяжелое, вымытое из песчаника, оседает, как в лотке старателя! Вы только гляньте!

Я подошел ближе и склонился. На ладони геолога тускло поблескивал шестигранник.

— Гафний! — возбужденно выдохнул Дворский. — А уж от чего такая деталь, понятия не имею! Это тот самый рудник, на который вышел Ивернев-старший! Возможно, древние таскали отсюда золотые детальки! Как успехи, кстати?

— Молоток нашли, — доложил я. Подумал, и достал из кармана обломок ивернита. — Как вам? Это было в личных вещах Ивернева, он жил у Тахира Мурадовича…

— О-о! — восхитился геолог. — Значит, всё правда! Всё сходится!

Я опустился на колени, закатал рукав, и пошарил рукой на дне. Камни… Камешки… Крошево…

Тяжеленький шестигранник будто сам сунулся в ладонь. Я сжал пальцы. И разжал их уже в кармане. Хватательный рефлекс…

— Харэ, парни! — донесся голос Кетова. — Поздно уже. Завтра продолжим, прямо с утра!

— Так точно, товарищ старший сержант!

— Цыц, салабон! Тебе слова не давали!

Там же, позже

На ужин у нас был жареный сом. Эта вкусная рыба в Мургабе не водилась, ее развели. Сомам понравилось — тепло, еды полно, живи и радуйся.

— Обож… Объелся… — выдохнул Юсупов. — Даже не знал, что речная рыба может быть такой вкусной! Надо же…

— А вот! — гордо залучился Тахир Мурадович.

— Отползаю! — закряхтел Рахимов.

Хозяин накрыл не стол, а пол — застелил ковер скатертью-дастарханом, а вокруг накидал стеганые тюфяки. Рустам удалился на четвереньках, смеша Умара, и уволок тюфячок за собой.

Дворский уже возлежал у стены, приспособив пару расшитых подушек.

— Понимаю! — хихикнул он. — Сочувствую!

— Етта… К утру пройдет! — нашарив пульт, Вайткус впустил в дом программу «Время».

— … Вошли в Адриатическое море в сопровождении новейших эсминцев класса «Шеффилд», фрегатов типа «Кассар» и двух крейсеров-вертолетоносцев, «Инвинсибл» и «Жанна д’Арк», — красиво зачитывала Екатерина Андреева. — Французский авианосец «Фош» прошел залив Отранто, а британский «Куин Элизабет» находится в международных водах напротив Которской бухты, где расположена база Военно-морского флота СССР. С палуб обоих кораблей постоянно взлетают истребители и штурмовики, которые барражируют вдоль морских границ Югославии, часто залетая в территориальные воды. Перехватчики из состава югославских ВВС и Южной группы войск СССР находятся в постоянной боевой готовности…

— Ох, полу-учат… — злорадно тянул Рахимов, подкладывая подушку под голову. — Ох, нарву-утся…

— Давненько мы евроморды не били, — поддакнул Юсупов.

— И заметьте, — прикинул Дворский, — ни одного американца!

— Синти — молоде-ец… — затянул Ромуальдыч. — Разгребает конюшни — и не лезет за океан. Заставить бедных работать, а богатых делиться — етто архисложно!

— Пока не лезет! — парировал Федор Дмитриевич. — Первый срок Даунинг будет пахать, а вот пото-ом…

— Суп с котом, хе-хе…

Я с трудом сохранял живость ума — меня неудержимо клонило в сон. Усталость и обильный ужин так и тянули принять горизонтальное положение, закрыть глаза — и послать реальность куда подальше, променяв ее на смутные ночные грезы.

Звонок радиофона пробрал, как новобранца — крик дневального.

— Алло? — вытолкнул я осипшим голосом, и прочистил горло.

— Хэлло, Миха! — хрипловатый, но приятный голос Синтии Даунинг согнал с меня остатки дремы.

— О, миссис президент! — воскликнул я, переходя на «инглиш» — из наших никто не понимал язык Диккенса. — Весьма рад слышать вас!

— Взаимно! — Синти издала смешок в далеком Овальном кабинете. — Миха… — ее голос обрел серьезность. — Мне второй день названивают генсек НАТО и британский премьер, взывают к «атлантической солидарности», и страстно хотят, чтобы я ввязалась в балканскую заваруху. Только вот Фред докладывает мне о том, что происходит на самом деле… Скажите, Миха, а провокации вроде той, что в Сребренице, случались в будущем?

— Сколько угодно, — я мрачно улыбнулся. — Только там«Белые каски» шустрили в Сирии… Постоянно снимали, как Асад бомбит своих же химоружием, а на Западе крутили эти фейковые ролики нон-стоп. М-м… Если хотите, Синти, мы можем смоделировать… как бы видеофейк, не отличимый от натурной съемки, только показать в нем правду.

— Хотим! — издала смешок Даунинг. — Надо сбить спесь с этих напыщенных Виндзоров! Ну, и чтобы наши «ястребы» присмирели… Всё, жду! Do svidaniya!

Зеленый огонек на радике погас, и я сумрачно оглядел своих. Все, кроме хитро улыбавшегося Вайткуса, таращили на меня глаза.

— Кто это звонил? — почему-то шепотом выдавил Дворский.

— Президент Соединенных Штатов, — пробурчал я, набирая номер Наты.

Поспал, называется… Кто мне еще состряпает на «Исиде» видеоролик про гаденышей из «Белых касок»? А Наташке одной, без меня, не справиться.

«А, ладно!»

ПЭВМ «Алдан» — в рюкзаке, выход в Интерсеть — в соседней «семибалочной», чаю целый самовар… А баранки я у Рустама выпрошу, у него их много.