Ярмарочная площадь сверкала электрическими огнями, гудела от смеха и людского гомона.
Остановившись около одного из фонтанчиков; я увидел мальчишку, который жадно глядел на людей, пивших шербет. На шее у мальчика была повязана толстая бечевка, оба конца которой спускались на грудь, едва прикрытую рваной рубахой, из кармана торчала колода игральных карт. Лицо его выражало од-повременно и глубокую печаль и твердость характера. Чем-то этот мальчуган привлек мое внимание. Несмотря на бедность, в нем чувствовались внутреннее достоинство и духовная сила.
— Ты, наверное, многое уже успел посмотреть? — спросил я.
— О, я уже все видел. Здесь кидают кольца и мячи, там простреливают карты из лука. Больше всего мне понравилось, как попадают мячом в игрушки. А вот фокусник у них совсем плохой. Я и то лучше показываю фокусы с картами, — затараторил он без тени смущения.
— А что в этом балагане, за занавесом? Был ты там?
— Туда не пройдешь: билет нужен.
— Пойдем, проведу тебя, — предложил я, решив про себя: «Будь ты сегодня моим спутником и другом».
— Да что там делать? — возразил мальчик. — Пойдем-ка лучше побросаем мячи.
— Хорошо, — согласился я, — только сначала выпьем шербета.
Он радостно закивал головой.
В многолюдной толпе даже осенним вечером было жарко и душно. Выпив шербета, мы отправились кидать мячи. По пути я спросил своего нового знакомого:
— Родные-то есть у тебя?
— А как-же — и мать и отец.
— А разрешает тебе отец ходить сюда?
— Он в тюрьме.
— Почему?
— Потому что боролся за народ, — ответил он с гордостью.
— А мать?
— Болеет.
— Как же ты можешь спокойно бродить по ярмарке и глазеть по сторонам?
Мальчуган укоризненно усмехнулся:
— Я не глазеть сюда пришел, а фокусы показывать. Заработаю немного денег и куплю матери что-нибудь поесть. Если бы вы не поили меня шербетом, а посмотрели мои фокусы и дали немного денег, я был бы вам больше благодарен.
Я с удивлением уставился на этого мальчика — на вид ему не было и четырнадцати лет.
— Я правду говорю, господин. Мать болеет, поэтому я и не пошел туда.
— Куда?
— В тюрьму!.. Если людям охота посмотреть мои фокусы, то почему мне их не показать? Можно заработать и себе на пропитание и матери на лекарство.
На душе у меня стало неспокойно. Глубоко вздохнув, я рассеянно поглядел на пляшущие вокруг яркие огни.
— Ну что ж, пойдем бросать мяч.
Подойдя к балагану, где сбивали мячом игрушки, я купил двенадцать билетов.
Мальчишка оказался отличным стрелком. Ни один из брошенных им мячей не пропал даром. Многочисленные зрители были изумлены. Пришлось хозяину балагана выложить двенадцать игрушек. Часть из них завязали в мой носовой платок, остальные рассовали по карманам.
— Господин, — обратился ко мне мальчик, — пойдемте, я покажу вам свои фокусы.
Но, пока я собрался идти, его и след простыл. «Быстро же ты забыл своего друга», — подумал я.
Побродив немного по ярмарке, я зашел в лавку торговца бе́телем[19] и потом долго еще гулял, разглядывая пеструю толпу.
Особенно много народа было около качелей, которые легко взлетали вверх и тут же стремительно падали вниз.
— Господин! — вдруг услышал я.
— Кто это? — закинув голову, я взглянул на взметнувшуюся к небу лодочку.
— Это я, маленький фокусник.
Прошло несколько дней. С компанией друзей я поехал в Калькуттский ботанический сад.
Погуляв по саду, мы решили позавтракать прямо на траве и уселись в тени густых деревьев на берегу маленького пруда, заросшего красными лотосами. И вдруг в самый разгар нашей оживленной беседы появился мой старый знакомый — маленький фокусник. На нем были трусы и рубашка с короткими рукавами. Голову он повязал моим носовым платком. В руках мальчик держал мешок из грубой домотканой материи.
— Здравствуйте, господин. Хотите, я покажу вам интересные фокусы? — спросил он, вразвалку подойдя к нам.
— Нет, сейчас мы завтракаем.
— А потом что будете делать?
Меня рассердила его настойчивость.
— Оставь нас… — начал было я.
Но жена перебила меня.
— Покажи, детка, покажи нам свои фокусы, — мягко сказала она. И, повернувшись ко мне, тихо добавила: — Не нужно на него сердиться.
Я замолчал; в ее голосе слышалась нежность матери, которая прощает ребенку все его шалости.
Мальчик начал свое представление. Все игрушки, выигранные тогда на ярмарке, принимали участие в этом импровизированном спектакле: медведь кланялся, кошка сердито фыркала, обезьяна бранилась. Куклу выдали замуж, но оказалось, что жених ей попался одноглазый… Все представление держалось на вдохновенном красноречии маленького актера.
Мы покатывались со смеху.
«Да, многому научила нужда этого мальчика, — подумал я. — Вот она, жизнь!»
Карты в руках мальчика стали красными, потом вдруг снова почернели! Разрезанная на куски веревка неожиданно оказывалась целой. Волчок начинал крутиться сам собой!
— Ну, хватит, — сказал я, — собирай свои игрушки. Нам надо идти.
Жена протянула ему рупию, и он подпрыгнул от радости.
— Послушай, мальчик… — начал было я.
— Зовите меня, пожалуйста, маленький фокусник. Меня все так зовут. Ведь мои фокусы кормят нас с мамой.
Я хотел еще что-то сказать, но жена перебила меня:
— А скажи-ка нам, что ты будешь делать с этой рупией?
— Сначала досыта наемся, а потом куплю одеяло.
«Ну и эгоист же я! — пронеслось у меня в голове. — Рассердился на мальчишку только потому, что он хотел заработать рупию!»
Маленький фокусник побежал домой, а мы отправились к зарослям лиан.
Последние лучи заходящего солнца, запутавшись в листве этих искусственных джунглей, прощались с землей. Вокруг царили тишина и спокойствие.
Возвращаясь на машине в Ховру, мы не раз вспоминали маленького фокусника. И вдруг увидели его возле одной из лачуг. На плече у мальчика было одеяло.
— Ты как тут очутился? — спросил я, остановив машину.
— Здесь моя мама. Ее больше не хотят держать в больнице.
Я вышел из машины и заглянул в хижину. На земляном полу лежала закутанная в лохмотья женщина. Ее била лихорадка.
Маленький фокусник укрыл ее одеялом и, низко склонившись над ней, шептал:
— Мама… мама…
На глаза у меня навернулись слезы.
Рождество миновало, и пора было возвращаться к работе. Откровенно говоря, и Калькутта уже порядком успела наскучить мне. И все же утром в день отъезда мне почему-то захотелось еще раз взглянуть на Ботанический сад. «Может быть, и малыш снова там», — невольно мелькнуло у меня в голове.
В этот день я пошел туда один: времени до отъезда оставалось совсем мало.
Было десять часов утра, но солнце уже пригревало вовсю. Увидев неподалеку от дороги большую толпу, я остановил машину. Так и есть — натянув между деревьями кусок материи, маленький фокусник снова давал свое представление. Опять сердито фыркала кошка, кланялся медведь, отдавали замуж куклу… Все было, как и прежде, только в голосе мальчика не слышалось прежнего задора и вдохновения. Он старался рассмешить, развеселить других людей, но мне казалось, что самому ему хотелось плакать. С болью в сердце глядел я на него.
Закончив представление и собрав деньги, он вдруг заметил меня в толпе, и на мгновение лицо его просветлело.
— Что-то у тебя сегодня не клеится, приятель! — сказал я, дружески потрепав его по плечу.
— Я торопился. Мама велела скорей вернуться домой. Она сказала, что ей сегодня очень плохо, — печально ответил мальчик.
— И ты все-таки пошел сюда? — укоризненно воскликнул я.
Да, каждый меряет по-своему людское счастье и горе.
На лице мальчика появилось знакомое мне презрительное выражение.
— Если бы не надо было, так и не пришел бы! — сердито сказал он и обиженно отвернулся.
Мне стало стыдно. Я бросил в машину мешок с игрушками и усадил мальчика рядом с собой.
— Едем! Быстрей!
Машина помчалась и через несколько минут остановилась около ветхого жилища. С громким криком «мама!» мальчик скрылся в хижине. Я пошел было следом за ним, но, услышав невнятный звук, сорвавшийся с губ лежавшей на полу женщины, замер на пороге. Иссохшие руки умирающей чуть приподнялись и бессильно упали. Маленький фокусник рыдал, прижавшись к недвижному телу матери.
Я чувствовал, что у меня нет сил двинуться с места. К горлу подкатил жесткий комок, и солнце, только что сверкавшее так ярко, вдруг погасло и скрылось из глаз.