Дети тёмной стороны (СИ)

Корабли пустыни

Как ни странно, наутро нога была почти как новая, и в животе успокоилось. Но что самое интересное - меня как будто меньше стал донимать ракшасий запах. Он, конечно, никуда не делся, тем более что ребята лежали вокруг плотным ковриком, но перестал казаться непроходимо противным. Возможно, действительно, человек со временем привыкает ко всему?

Наученный горьким опытом, я решил чистить себе воду для питья. Магия, конечно, а Джулекка вилась вокруг меня, как лиса вокруг курятника, но это заклятье мгновенного действия, поддерживать его не надо. И всё равно ракшице удалось меня "общипать". Не так ужасно, как в первый раз, но накатила противная слабость. Да ещё, как на грех, откуда-то принесло Гуттэ. Он прыгнул в лужу, обрызгав меня с ног до головы (уверен, нарочно), а потом со смехом заявил :

- Ну ты туцел! Зачем кормишь Джу? Лучше б мне дал, она и так толстая!

- Это чтобы не заболеть.

- Точно, совсем туцел. Маленькие существа из воды не трогают тех, кто пьёт смолку. Понял?

И Гуттэ принялся звучно хлебать воду из лужи, в которой сам же сидел. Это была первая хорошая новость за день. Похоже, Джулекка избавила меня от кучи забот.

Так или иначе, надо было решать вопрос с обувью. Не станет же Джу тратить на меня смолку каждый день. Надёргал мягкой и длинной травы, сделал попытку сплести некое подобие лаптей. Убил на это занятие пол утра, а то, что получилось в итоге, развалилось ещё до полудня. Интересно, как справляются хуторяне, лапти которых запросто служат по два-три дня.

Оказалось, что мы не просто так слоняемся по лесу (полянку по любому пришлось бы оставить, за вчерашний день мы её уж слишком ... ммм... изракшасили), а куда-то целенаправленно идём. Ракшасы переговаривались между собой слишком быстро, понять я успевал не всё, но из того, что уловил, было ясно, что у них скоро начнётся какой-то праздник. Все оживлённо обсуждали некую церемонию и одновременно очень боялись на неё опоздать. А ещё постоянно всплывали разговоры про какой-то сурф. Что это и как оно меня касается - я не знал, но на всякий случай старался держать уши открытыми.

Проходили разок мимо какого-то хутора. У меня зажглась было безумная надежда на спасение, но, едва завидев нас издали, хуторяне похватали коз, детей и кур, резво нырнули в избу, задвинули все засовы, и даже кончиков носов на улицу не показали, пока мы не ушли. Ну что ж, решил я, с ракшасами жить - по ракшасьи выть. Раз люди не хотят помочь, буду помогать себе сам. И стащил с вешал на дворе портки и рубаху. Барахло было ещё мокрым, но даже так лучше, чем шастать в чём мать родила.

Пока я возился с одеждой, ракшасы увлечённо громили хутор. Зачем - большой вопрос. Вещи им не нужны, всё, что хуторяне не утащили в дом, просто портилось или уничтожалось без всякой цели. Обчистили репище - это я ещё могу понять, всё-таки еда. Но ведь для ракшаса в начале суши и в лесу еды навалом! Какой был смысл намеренно злить людей, ломать изгородь? Да ещё это демонстративное раскапывание выгребной ямы с раскидыванием по двору её содержимого... Похоже, им просто доставляло какое-то странное удовольствие вызывать по отношению к себе отвращение и ненависть.

Дальше шли без троп и стёжек, ракшасы сами прокладывали путь в кустах, руководствуясь какими-то только им понятными ориентирами. Сомнений, правильно ли мы идём, ни у кого не возникало. Более того, нам всё чаще стали попадаться другие группки, спешившие в том же направлении. Я где-то читал, что в начале суши у ракшасов наступает время сезонной миграции и они оставляют Торм до начала травостава. Куда и зачем они уходят, никто не знает, да пожалуй, и не стремится узнать. Спасибо на и том, что избавляют от своего соседства на сушь с хлябью, а уж где именно их носит всё это время - вопрос второстепенный.

На хуторе мне несказанно повезло: помимо одежды удалось стащить чьи-то плетёнки (легкая обувка из соломы, примерно то, что я безуспешно пытался сплести сам), так что теперь можно было хоть не глядеть под ноги безотрывно.

Наблюдая за тем, как идут ракшасы, я подумал, что они, конечно, существа неприятные, но устроены очень и очень разумно. Температура тела у них выше, чем у людей, они спят на земле, но не мёрзнут. Широко расставленные глаза позволяют им видеть, что делается по сторонам, почти не поворачивая головы. Подвижные и мохнатые изнутри уши чутко ловят любой звук. Плотная короткая шерсть защищает от мелкого гнуса, а крупных кровососов они сгоняют с себя, подёргивая кожей, как лошади. У них отличное ночное зрение и превосходное обоняние. Нога у них устроена не так, как у человека - ракшасы никогда на ходу не касаются пятками земли. Зато шаги их упруги и длинны, так что там, где они идут без спешки, мне приходится бежать, тратя гораздо больше сил. Их клыки - отличное оружие, ноги не требуют дополнительной защиты. А человек слаб и беспомощен. Чтобы выжить в лесу, он нуждается слишком во многом. С сожалением приходится согласиться с тем, что именно ракшасы - истинные дети этого мира, так же, как звери и птицы. А люди - незваные гости, нелюбимые землёй чужаки...

Не подумайте, что я начал относиться к ракшасам лучше. Никаких поводов для этого они мне не давали. Любая попытка сойти с их тропы или чуть сбавить ход тут же пресекалась пинками и затрещинами, причём усердствовала не только Джу, остальные принимали в забаве живейшее участие. Ну, за исключением , разве что, Гуттэ. Его мне удалось как-то особо удачно щелкнуть по носу, так что теперь он опасался подходить близко, но зато не спускал с меня глаз и громко сообщал сородичам о любом неверном движении.

Ближе к вечеру Арк поймал косулю. Он в самом деле поймал её, просто руками, догнав на полном ходу. А потом сломал ей шею. После этого мне как-то расхотелось пытаться сбежать воткрытую.

Косулю жрали всей компанией, сырьём, не сходя с тропы. Отрывали куски зубами, шумно грызли кости... Увидев, что я не собираюсь участвовать в простых ракшасьих радостях, Джу сгребла меня в охапку, прижала коленом к земле и принялась кормить. Возражать было совершенно бесполезно, моё мнение никого не интересовало. Ракшица отрывала кусок, слегка пережёвывала его и пихала мне в самое горло, после чего, сжав мне челюсти, поглаживала по шее и внимательно следила, чтобы всё было проглочено. Наконец, Претна, облизнув забрызганную до глаз кровью мордаху, заметила:

- Джу, перестань. Он же сдохнет.

- Не-а, - бодро отозвалась моя владелица, - Мы его сейчас смолочкой отполируем...

- Переводишь добро, - буркнул Тегвер, не переставая грызть крупный мосол.

- Э, мураре туцел, да тебе просто завидно, - добродушно ответила Джу, - Он ещё подмарит пару раз, точно говорю. Но только если будет мынкать.

- Так пусть мынкает улиток. Косулью печёнку мы и сами как-нибудь...

- А после улиток его самого мынкать будет невозможно. От них знаешь, какое мясо вонючее? Так что считай это я о вас, туцелах, ажую.

Элхис вынул морду откуда-то из недр косули и мечтательно произнёс:

- Пустяковый народец эти фраглы, но мясо у них какое нежное... Только есть надо маленьких, пока не вонючие. Твой взрослый, уже будет козлиной отдавать. Хотя, если кинуть на денёк в болото...

Джу тут же запустила в него костью. Не попала.

Между тем смолка что-то меняла во мне. Прикосновения ткани к коже стали неприятны. А ступни, наоборот, загрубели, я даже не заметил, что у плетёнок насквозь протоптались подошвы. Но это мелочи. Я понял, как ракшасы прокладывают дорогу в лесу: они следуют за потоками силы! И я тоже теперь вижу их. Оказалось, сила разлита по миру так щедро, её потоки пронизывают всё. Раньше для меня это была просто одна из странных фраз наставника, а теперь я вижу сам, что так оно и есть. Чувствуют это многие, тут ничего хитрого. А вот чтобы черпать из этих потоков, направлять их по своей воле, нужен особый дар. В той или иной степени им обладают человеческие маги, но по-настоящему подобные вещи доступны разве что расе этлов, которых в старых книгах называют ещё детьми силы. А ракшасов вообще всегда было принято считать существами, к силе нечувствительными, потому, что они якобы никогда ею не пользуются. Как бы не так, они очень и очень чувствительные! Вот только делают они с нею крайне странную вещь: втягивают, словно сухая земля воду, и ничего не отдают назад. Копят, как скряга накапливает золото в сундуках. Неудивительно, что ракшасы всегда толпятся в местах силы и стараются их осквернить. Оттуда же и их безобразная внешность, и разрушение сделанных людьми вещей... Этл или работающий маг светятся в силе, как факел в ночи, а в мире вещей выглядят очень привлекательно. Хуторяне говорят, что этлы внешне необычайно красивы, и все сделанные ими вещи прекрасны. Так проявляет себя сила, льющаяся в мир. А вот когда она уходит, в магическом мире мы видим тьму, дыру в золотом потоке, а в предметном - наблюдаем разруху и всякие отталкивающие явления. Некоторые из человеческих магов, вставшие на путь тьмы, тоже делают это, но чтобы вот так - всё к себе и почти ничего обратно... Для такого надо родиться ракшасом.

Пока я тут шёл и философствовал сам с собой, поросёнок Гуттэ подставил мне подножку. Я, конечно, грохнулся, опрокинув заодно шедшую впереди Претну, получил от неё в челюсть, а добрая Джу пинками помогла нам обоим встать. Теперь иду, почёсывая свежие синяки, и про себя желаю мелкому стервецу провалиться к Ящеру в зад, а он скачет впереди, и весьма доволен. Вот так от мелких пакостей они и подпитываются. Я по наивности полагал, что Джу "кормится" от меня, только когда я использую магию? Ха! Да она постоянно подпитывается от моего страха и отвращения. Правильно говорил наставник: дисциплина для мага превыше всего. Надо брать под контроль эмоции и переставать кормить эту поганку.

К полудню мы вышли на опушку леса. Никогда я ещё не был так далеко по эту сторону Ограды. Из замка Торм казался мне огромным и бесконечным, а теперь я стою у корней последних деревьев и вижу перед собой расстилающийся за ними простор. Это очень странное ощущение, словно стоишь на краю гигантской чаши: зовущая пустота, и ветер утаскивает в неё сухие листья. Рискайская пустошь, место, куда не заходят люди. А что за ней - не знает никто.

Ракшасы заметно оживились. Вся толпа принялась усердно рыть песок, откапывать спрятанные у подножия деревьев тайники и вытаскивать из них совершенно удивительные вещи: доски, мачты, паруса. Они все вдруг стали такими серьёзными и собранными, что странно было смотреть. При этом каждый занимался сборкой своей маленькой парусной лодки, не помогая другим и не вмешиваясь в дела соседа. Один за другим они вытаскивали свои судёнышки на гладкий песок Рискайской пустоши, поднимали паруса, и ветер уносил их прочь. Некоторые махали руками оставшимся и кричали: "Каорете пе Ровеньон!"

Я уже почти поверил, что про меня как-нибудь в суматохе забудут, но не тут-то было. Пришла Джу со своим снаряжением , повернулась парусом к пустоши, к лесу задом, а потом вдруг заявила:

- Вставай, что ли.

- Я? Куда?

- На сурф. Сюда вот, на дощечку. Чтобы ветер в задницу задувал. Верёвочку видишь? Тяни.

Я так и сделал, парус плавно поднялся и развернулся по ветру, как флюгер.

- Молодец, Унак, - сказала Джу, становясь позади меня.

- Я что, удостоился имени?

- Можешь считать и так. Но не обольщайся. Просто звать тебя мураре туцеле капер - слишком длинно и много чести.

- Ладно. А что дальше-то делать?

- Нежно прижаться ко мне спиной и получать удовольствие. Ах да, ещё лапы к гику не тянуть. Имей виду, если мы рухнем, то сотрёмся в щепки, даже ушей не останется, - с этими обнадёживающими словами Джу плавно повернула парус так, что он наполнился ветром, и наша доска потихонечку заскользила, набирая ход.

Это была очень странная поездка. Казалось, даже ветер стих, только под доской хрустел песок. Это было обманное чувство, на самом деле мы мчались вместе с ветром, быстрее самой резвой лошади, но вокруг совсем ничего не менялось. Край леса давно исчез из виду, а впереди на сколько хватало глаз лежала пустошь, мёртвая, сухая. Даже трудно сказать, сколько времени мы так ехали. По ощущениям - прошла целая вечность, но если верить Оку - всего лишь приблизилась ночь.

Из-за плотной пыли в воздухе небо казалось тусклым и беззвёздным, луна повисла низко над виднокраем, огромная и красная, как диковинный фонарь. Вдруг Джу плавно развернула парус вдоль ветра. Потоки пыли и мелких песчинок засвистели в ушах, а сурф заскрёб по песку и остановился. Джу опустила парус на землю.

- Приехали, - сказала она и уползла под лежащую на земле ткань. Ничего не оставалось, кроме как следовать за ней. Мы лежали, плотно прижавшись друг к другу, а песчинки шуршали по прикрывающему нас парусу.

- Хочешь волшебный поцелуй? - вдруг спросила Джу. Я чуть не подскочил:

- Ещё чего!

Впрочем, мне стало немного стыдно. Ракшица явно устала, и следовало бы помочь ей, но так, чтобы самому не откинуть копыта. Надеяться на её сдержанность оснований не было. Поэтому я предложил:

-Хочешь мгновенное магическое освобождение от блох?

Теперь уже Джу передёрнулась, чуть не отскочив от меня:

- Ещё чего! Совсем туцел? Блошки притягивают удачу! А нет их только у того, кто скоро сдохнет!

- Ну ладно, значит, каждый остаётся при своём.

- А я вот не такая жмотина, как некоторые, - отозвалась Джу. Она шумно отхлебнула из своей фляги и протянула её мне. Отказываться я не стал. Смолка пролилась в горло раскалённым потоком, но не обожгла, как раньше, а только приятно согрела.

И мир вдруг моргнул. Я проснулся. Три дня в ракшасьем таборе были просто навеянным дрянной самобулькой кошмаром. Я был по-прежнему в Торме, меня будила кареглазая девчонка, у которой я вчера купил блин с творогом. Она щекотала мне лицо и грудь кончиком своей косы и тихонько смеялась. Мы лежали на повети в мягком сене, под самой крышей, а одежда наша в беспорядке валялась вокруг. Тогда я перекатился на грудь, подминая под себя нежное девичье тело и принялся покрывать поцелуями смуглые щёки, атласную шейку. Она отворачивалась, говорила, что щетина колется, а сама обвила ногами мои ноги и настойчиво гладила сильными руками по спине, призывая к себе. Вокруг что-то шептал лес, сонно перекликались птички, косые лучи луны просачивались в щели... Мы заснули только под утро, обнявшись, счастливые, как Маэлевы птицы...

А потом настало утро.

- Подъём! Подъём! Детки, в поле собирайтесь, петушок давно пропел! - орала над ухом Джу, назойливо пихая меня пяткой в плечо. Но глаза почему-то совсем не хотели открываться. Снова Рискайская пустошь. Ни деревьев, ни душистого сена, только жесткие камешки под хребтом и не менее жесткий ветер гонит по воздуху песчинки. Как я мог так глупо попасться? Даже малышня знает сказки о том, как ракшица оборачивается красивой девушкой и заманивает в свои сети одинокого охотника, чтобы выпить его жизненную силу. Но в сказках обычно охотник рано или поздно замечает подвох, увидев у своей возлюбленной клыки или острые уши, и успевает сбежать. А я всё знал, но сам сунул голову (и не только) в ловушку, словно глупая зубатка. Слишком уж хотелось поверить, что всё это наваждение - правда.

Джу между тем прекратила меня пихать и бодренько заявила:

- Ну и Ящер с тобой. Я поехала. Вот только потраченной смолки жалко: жрал ты её вчера, как не в себя.

И тут я понял, что она всерьёз сейчас встанет на сурф и уедет, оставив меня валяться посреди пустоши за Ящер знает сколько вёрст от человеческого жилья и без особой надежды выбраться. Отчаянным усилием я оторвал себя от земли и успел вспрыгнуть на начавший движение сурф позади ракшицы. Пришлось обнять её покрепче и держаться изо всех сил. Получалось не слишком удобно, да и этих самых сил на долго не хватило бы. Тогда я чуть толкнул ракшицу вперед и ухватился за гик снаружи от её рук. Некоторое время всё шло неплохо. Потом сурф вдруг вильнул и начал поворачивать, а Джу закричала:

- Куда? Держи, держи в пол-ветра! Ящер! Набираем высоту! Да уваливайся же! А!

Тут сурф рысканул, парус захлопал, потерял ветер, и мы грохнулись. Вернее, грохнулся спиной об грунт по большей части я, а Джулекка приземлилась на меня сверху, но зато смачно получила в лоб мачтой. Хорошо хоть, не очень быстро ехали.

Дальше мы осматривали друг друга, мазали смолкой ссадины, а Джу орала на меня, осыпая руганью и попутно объясняя, что уваливаться - это значит поворачивать в сторону, куда дует ветер, и парус для этого надо было наклонять к носу, а не тащить на себя.

- Я-то откуда знал?

- Да что ты вообще знаешь, каприоарэ урыт! Ты что, никогда не управлял парусом?

- Не доводилось...

- Тьфу! Драться не умеешь, охотиться тоже, бегаешь хреново, магии - с воробьиный скок, и даже насчет перепихнуться так себе, ничего выдающегося! Ты вообще хоть что-нибудь нормально делать можешь?

- Смолку вот жру, как не в себя...

Джу от удивления даже ругаться перестала. Пару раз хлопнула ресницами, а потом вдруг хихикнула и сказала:

- Зачёт. Но дальше ты поедешь на месте для девочек.

Место "для девочек" - это носом в мачту, спиной в Джу, и гик не лапать. Так мы и ехали посреди серой, ветреной пустоты. Иногда нас обгоняли другие ракшасы, но наш сурф из-за двойной нагрузки шёл гораздо медленнее, так что вскоре очередной яркий парус исчезал в пыли на границе виднокрая, а пустошь опять становилась уныло однообразной. Пару раз останавливались глотнуть смолки. Что-то я и впрямь последнее время слишком на неё налегаю. Но возможно, именно поэтому я ещё жив. Неизвестно, правда, какие будут последствия, всё же магия, причём не имеющая ничего общего с человеческой. Но об этом я подумаю как-нибудь на досуге, в спокойной обстановке. В теплых тапочках, перед камином. А пока - буду пить хоть ракшасью мочу, лишь бы жить.

Часто встречающиеся в тексте слова из ракшаля - языка тормийских ракшасов:

джу - ласкать

унак - добыча

претна - подруга

гуттэ - капелька

элхи - тихо

тегу - хватать

тегвер - ловец, охотник

мынка - еда

марь - магическая сила

туцел - дурак

мураре - грязный

урыт - противный

фрагл - лягушка

лын - шерсть

ажу - заботиться

мергу - идти

каорете - встретимся

капер - козёл

каприоаре - олень

лекка или лка - большой, сильный

смо - зелье или лекарство

Так что слово "смолка" просто обозначает что-то вроде "сильное средство", а имя Джулекки можно перевести как "очень ласковая".