Дети тёмной стороны (СИ)

Дорога домой

На ночлег я расположился в одиночестве, впервые за последние дни. Тумаков от Элхиса теперь можно было не опасаться, так что свой отдельный навес я поставил подальше от лагеря, прямо перед причалом. Улёгся поудобнее, вытянул ноги... О Маэль, как же хорошо побыть одному! Никто не сопит, не вопит, не пихается... И думается в такой обстановке гораздо лучше... А подумать как раз было о чём. Вот например, о церемонии. Взрослые ракшасы входили в реку без одежды, а с молодых смывали личину, и сила тут же начинала литься через них сплошным потоком. Это же этлы, они все - настоящие этлы! Им не надо искать силу, она течёт к ним сама, было бы откуда. Но они специально что-то делают с собой, чтобы она потом не уходила дальше. С молодыми-то всё понятно. Смолка. Похоже, что именно она позволяет ракшасам накапливать силу, которую у них потом во время церемонии заберут старшие. Смолка, между прочим, и мои возможности в этом смысле заметно увеличила. Но смолки мало, её действие конечно, поэтому раз в круг "пастухи" собирают "овец" в загон, осматривают, обрабатывают, уничтожают больных, травмированных, хилых и просто низкопродуктивных, получая таким образом сырьё для производства новой смолки, а остальных потом стригут. Заодно во время стрижки им позволяют немножко попользоваться силой и подрасти, что делает весь процесс очень приятным для "овец". Что касается взрослых ракшасов, то я не заметил, чтобы они сами употребляли смолку. Но тогда как? Как? Если найду ответ и смогу воспользоваться их способом... Страшно подумать, что я тогда смогу наворотить! И начну с того, что разнесу на мелкие камушки это поганое осиное гнездо.

Ночь была безлунная и какая-то мутная, духота и темень стояли, как в ракшасьей заднице. Я слегка высунул нос из-под навеса, чтобы глотнуть свежего воздуха, и вдруг заметил, что выезд свободен. Стены не было. Ворота открыли, чтобы все, кто уже прошёл церемонию, могли уехать? Окрылённый внезапной надеждой, я выскочил из-под паруса и увидел... стену. Пространство между башнями по-прежнему перекрывала надёжная каменная кладка. "Чего только не почудится спросонья," - подумал я и полез обратно в свою берлогу. Но прежде, чем улечься, всё-таки оглянулся ещё раз и был вознаграждён: стена снова исчезла. И тут меня осенило. Я вскочил и, завернувшись в парус, помчался навстречу ночной пустоши. Больше всего я боялся, что ошибся в своих предположениях, и сейчас у меня перед носом снова окажутся эти серые камни, но ничего подобного не произошло. Едва я выбежал за башни, в лицо ударил ветер, наполненный миллиардами острых песчинок. Свобода!

Итак, моя догадка подтвердилась, всё дело в парусе. Когда мы с Джу въезжали в город, никакой стены не было. Вернее, она, конечно, была, но её не было для нас, потому что мы шли под парусом. Так что это не просто парусина, а какая-то особая ткань, и делают её ракшасы. Парус - ткань - ткацкий стан в ракшасьем доме - плащи - ракшасы на мосту... Ёлки-метёлки, как можно было всё это время быть таким слепым и тупым? Всё же было на виду! Взрослые ракшасы носят плащи! Но когда ракша звала подземную реку, она разделась. Конечно, ведь для того, чтобы послать Зов, ей нужно было потратить силу. А ещё, когда я крался к бочке со смолкой, меня никто не остановил не потому, что я такой великий воин-тень, а потому, что благодаря парусу меня не было видно в силе. Береговому нет нужды день и ночь торчать на пристани, он вполне может наблюдать за силовыми потоками вокруг лагеря, не вылезая из кровати. Более того, я почти уверен, что в ракшасьих домах есть и окна, и нормальные двери, но увидеть их (тем более в них войти) могут только те, кому позволено. Я вот, например, такого допуска не имел, и потому меня привели в дом ракши через какой-то крысиный лаз. Глядя, как я цепляюсь за свою одежду, ракшасы, наверное, подумали, что Джу сумела поймать мага впечатляющей силы да ещё в отличной защите, а оказалось, что и тряпки самые обычные, и я ничего особого из себя не представляю. Не удивительно, что они так веселились, когда выяснилось истинное положение дел. Удивительно, что меня сразу не пристукнули за ненадобностью.

Больше мне нечего было делать в Ровеньоне. Пришла пора возвращаться домой. На всякий случай я вытащил сурф и мачту подальше за пределы города, и только на пустоши занялся сборкой своего корабля. Как я жалел теперь, что мало присматривался к действиям Джу и других ракшасов, пока была такая возможность! Но справляются же с этим сопляки вроде Гуттэ, справился в конце концов и я.

Когда корабль был готов, возникла проблема другого характера. С Джу мы всегда шли по ветру, а как двигаться против него, я очень слабо себе представлял.

Понятное дело, что идти под парусом прямо навстречу ветру невозможно. Но, заходя в Ровеньон, да и просто трогаясь с места, мы двигались так, что ветер задувал нам в борт, а не в корму. А когда мы по моей милости рухнули, то даже развернулись носом под углом к ветру и некоторое время пёрли таким курсом достаточно резво. Из этого я сделал вывод, что против ветра можно двигаться зигзагами, смещаясь то вправо, то влево. Путь при этом, конечно, удлинится, и меня наверняка снесёт в сторону от того места, с которого мы с Джу уезжали, но это не так уж важно. Главное - добраться до Занорья.

Начав двигаться, я прошёл мимо города и, наклоняя парус к корме, развернулся чуть навстречу ветру. Всё шло хорошо, пока меня не развернуло слишком круто на ветер. Конечно же, я упал. Встал, замазал ссадины смолкой, просто руками развернул доску в другую сторону носом, поехал дальше. Когда впереди снова показался город, я решил, что не буду больше рисковать шкурой, а отпущу парус по ветру, в нерабочее положение, остановлюсь и снова разверну доску руками. Проехавшись туда-сюда и грохнувшись ещё пару раз, я даже научился замечать тот момент, после которого парус начинает опасно трепетать возле мачты, и стал тормозить, не доводя до падения, но в результате меня сносило ветром назад, и я снова не продвигался в нужном направлении, а даже наоборот, чуть приблизился к городу. Тогда я решил пойти другим путём: разогнаться посильнее и постараться развернуться, проскочив зону, где парус теряет ветер, без остановки. Получалось, что для этого надо просто не висеть сзади до последнего, а успеть перейти перед мачтой на другую сторону прежде, чем парус, вывернувшись наизнанку, сбросит меня с доски. Проще, конечно, придумать, чем сделать. К моменту, когда у меня стало получаться то, что надо, я уже был весь чёрный от смолки и тихо ненавидел мачты, доски, ветер, паруса и всё, что с ними связано. Зато город наконец-то исчез за виднокраем. Так я потерял из вида единственный ориентир на местности, и вскоре совершенно перестал понимать, куда двигаюсь, и двигаюсь ли вообще.

Сперва я опасался, что ветер незаметно переменится, и меня унесёт обратно к Ровеньону или куда-нибудь ещё дальше, вглубь пустоши, но потом заметил, что направление ветра в этих местах на удивление точно совпадает с потоками силы, а они все ведут от Торма в пустошь. Это поддерживало во мне надежду рано или поздно увидеть Торм и не давало свихнуться в пыльной пустоте. Так я ехал три дня. Чтобы хоть как-то отвлечься от дурных мыслей, пел песни, все подряд, какие только знал; гадал, как буду объясняться с ротным, и сильно ли мне влетит за самоволку; думал над тем, как-то поживает без меня мой конь, кормят ли его как следует, чистят ли хорошенько или забросили, как только хозяин перестал допекать конюхов, и догадался ли кто-нибудь хоть раз за это время вывести его из стойла... Когда делалось слишком жарко, я останавливался и лез под парус спать. Проснувшись, хлебал смолку из фляги Джу и отправлялся дальше. А вокруг совсем ничего не менялось. В какой-то миг мне даже стало казаться, что я заблудился, езжу по кругу, и уже никогда не увижу ничего, кроме этой серой пыли, песка и мёртвой, иссохшейся земли, но на закате третьего дня впереди показалась тёмная полоска деревьев.

Лес оказался гораздо дальше, чем мне хотелось бы, а ветер становился всё слабее. Уже в полной темноте я бросил сурф, завернулся в парус, как в плащ, и пошёл дальше пешком. Помогло это слабо, до края опушки мне удалось добраться только глубокой ночью.

В Торме за прошедшую седьмицу сушь вступила в свои права. Лес был гол, прозрачен и полон странных шорохов. До рассвета углубляться туда не имело никакого смысла. Я собрал в большую кучу сухие листья под корнями одного из деревьев и улёгся было спать, но после тихой и мёртвой пустоши любой звук заставлял меня подскакивать и вздрагивать. А Торм, даже опалённый сушью, во всю жил и звучал: чуть слышно попискивали мыши, в кустах топотали зубатки, через заросли неподалёку проломился кто-то большой и тяжелый... Но был один звук, которому я несказанно обрадовался: ухокрыльи крики. Где ухокрылы - там и Ночь-река, вдоль неё по краю Занорья идёт торговая тропа, а по тропе раз в день проходит патруль. По всему выходило, что очень скоро я буду дома.

Ухокрылы не обманули. Двигаясь по оленьей тропе в ту сторону, откуда ночью доносились их крики, я ещё до полудня вышел на торговую тропу. Я не знал наверняка, в какую сторону мне следует по ней идти, и потому решил не создавать себе лишних трудностей, а просто сесть там, где стою, и ждать, когда об меня споткнётся патрульная пара.

И они приехали, эти славные парни, насквозь пропахшие дёгтем, потом и чесноком. Сперва послышалась конская поступь, потом из-за поворота появился Мром верхом на своём буланом, а за ним следом Корвин, и под седлом у него был мой Кренделёк. Именно конь первым заметил и узнал меня. Он поднял ушки домиком и тихонько гоготнул, как всегда делал, здороваясь со мной на конюшне. А вот у парней лица стали такие, словно они среди бела дня повстречали привидение. Потом Мром как-то неуверенно проговорил: "Свитанок, ты?" В следующий миг Корвин уже соскочил с коня и принялся хлопать меня по плечам, приговаривая: "Свит, живой! Где тебя носило, бродяга ты белозорый?", а Кренделёк ласково тёрся лбом об мою спину.

***

Вот так всё и закончилось. С тех пор прошло уже два круга, и вроде, пора забыть эту историю, как страшный сон, но есть кое-что, от чего мне теперь не избавиться до самой смерти. Смолка. Я не могу без неё.

Я честно пытался. Целый круг не прикладывался к фляге, да и после как мог растягивал свой запас, разбавляя её содержимое водой и самобулькой. Когда фляга опустела, я даже какое-то время держался совсем без смолки и почти поверил, что всё позади, но потом начался кошмар.

Сперва всё выглядело, как обычная простуда: вялость, слабость, заложенный нос... Дело было в разгар хляби, почти все ходили промокшие и сопливые, так что я не особо выделялся на общем фоне, слегка лечился самобулькой и ждал, что это безобразие как-нибудь пройдёт само, но с каждым днём становилось только хуже, да ещё добавились всякие неполадки с желудком. Сила тоже ушла, зачерпнуть удавалось лишь жалкие крохи, но и те проливались без всякого толку, как из дырявого ведра. К тому же я мёрз без конца и ослабел настолько, что мог по пол дня валяться в кровати без движения, и всё равно к вечеру еле таскал ноги. Не получалось даже заставить себя пройтись до конюшни, проведать Кренделька. Он в те дни вообще стоял бы безвылазно в стойле, не займись им Корвин, который иногда отпускал его в леваду или выводил побегать на корде. Но с Корвином я вскоре поцапался по самому пустячному поводу, и бедняга Кренделёк пострадал от этого больше всех. Кстати, Корвин не был ни в чём виноват, это я тогда кидался на каждого, кто не ко времени подвернулся под руку. Люди мне вконец опротивели, и я за довольно короткий срок успел не только перессорился с половиной гарнизона, но и нахамить кое-кому из командиров. Между тем состояние моё ухудшилось настолько, что это заметил мой непосредственный начальник, старший гарнизонный целитель. Он запер меня в лазарет, пытался лечить, однако ничего не помогало. Для меня эти дни прошли, как в тумане: дикие боли в суставах и мышцах не давали покоя и ничем не снимались. Нужна была смолка, помочь могла только она. Но хуже всего было то, что я начал слышать Зов. Голос ракши преследовал меня день и ночь, всюду мерещились ракшасы. Тогда я понял, что единственный мой шанс на спасение находится в Торме, и однажды сбежал, выломав окно.

Понятия не имею, где я в ту ночь разжился арбалетом, как выбрался за Ограду и прошёл через кишащий змеелюдами Торм... Перед глазами у меня были только золотые потоки силы, а ракшасы среди них светились, как чёрные звёзды. Я застрелил пятерых, прежде чем нашёл то, что мне требовалось. Во фляге этого поганца было не так уж много смолки, но любая капля мне в тот миг была дороже золота, это была моя жизнь. Четыре глотка - и мир обрёл предметность. Я осознал, что стою посреди леса, по колено в луже, под проливным дождём. Это было прекрасно! И ночь, и жидкая грязь под ногами, и эти мокрые деревья, и потоки воды, стекающие по моему телу - всё было исполнено смысла, пропитано восхитительной тайной силы. Я чувствовал дыхание леса и дышал вместе с ним. Ещё пара глотков - и тело сделалось послушным и лёгким, слух обострился, ночная тьма стала прозрачной, а запахи - узнаваемыми и понятными. Я принадлежал лесу, а лес - мне. И я почувствовал, что никогда не смогу отказаться от всего этого, забыть этот восторг и ощущение власти над собой и единения с окружающим миром.

На следующее утро я вернулся в крепость и зажил на первый взгляд обычной человеческой жизнью. Проблемы с командованием удалось уладить без особого труда. Мастер по оружию был приятно удивлён тем, что я перестал отлынивать от тренировок, и с тех пор искренне радуется моему прилежанию на стрельбище. Начальник мой тоже мною доволен, он считает, что я делаю заметные успехи в своём ремесле. Я снова сам занимаюсь с Крендельком. Он не блестящих кровей и не так уж красив внешне, но выезжен, пожалуй, лучше любой лошади в гарнизоне. Патрульные завидуют и шепчутся, что всё это благодаря магии. Они вообще с некоторых пор сторонятся меня и болтают за спиной всякий вздор, но я не спешу их разубеждать. Окружающим ни к чему знать правду. Уж лучше и впрямь пусть думают, что я тайком пью по-чёрному и завёл себе в Торме бабу, тем естественнее выглядят и меньше вызывают вопросов мои ночные отлучки.

А я, дождавшись ночи потемнее, беру свой лук, надеваю плащ, подкладкой которому служит парус Джу, и отправляюсь в лес. Именно там проходит моя настоящая жизнь, смысл которой людям не понять. Но чтобы вести её, нужна смолка, а значит, приходится время от времени отправляться на охоту за ракшасами. Это случается не очень часто, я экономен. Огорчает только одно: с каждым разом мне требуется всё большая доза. А ещё я знаю, что однажды настанет ночь, после которой я уже не смогу вернуться. Торм возьмёт своё, и меня это нисколько не печалит. В ту ночь моя душа навсегда вернётся домой.