Дети закрытого города

Глава 11. Прибывшие из снов

Март открыл, взлохмаченный, в майке и старых спортивных штанах и ошалело уставился на Вету, а вовсе не на Антона. Хотя обратился именно к нему.

— Ты бы хоть предупреждал что ли.

И спрятался за приоткрытой дверью.

Не давая ему закрыться опять, Антон прислонился к двери плечом, не горя желанием проходить дальше порога.

— Ты бы хоть на один звонок ответил для начала. Мы в дверь тебе колотимся уже полчаса.

Вета стояла за его спиной, сложив руки на груди, и, Антону казалось, не кричала от ярости только потому, что была слишком хорошо воспитана.

— А? — не поверил Март. Огромные по-оленьи трогательные глаза, впрочем, никого не впечатлили. — Ничего не слышал. Я спал.

— И телефон тоже не слышал? — хмуро уточнил Антон.

— Я телефон отключил, чтобы спать не мешал.

В квартире за его спиной было темно, несмотря на солнечный день, только в самом конце коридора на голом линолеуме лежала полоска тусклого света. Дверь в комнату осталась закрытой, очень плотно. Вряд ли Март захлопнул её так, выбежав открывать.

— Демоны бы тебя побрали, — смакуя каждый звук, проговорил Антон.

Тот показательно скривился.

— Кстати, хорошо, что зашёл. У меня есть кое-какие интересные новости. Может, пройдёте всё-таки, или здесь будем говорить?

Вета вошла в квартиру следом за Антоном и неловко остановилась на коврике в прихожей: дальше её не приглашали. Март вообще не страдал избытком вежливости. Сам он, лохматя волосы растопыренной пятернёй, тут же убрался в ванную, как будто совсем забыл о гостях.

— Он всегда такой, — буркнул Антон, помогая Вете снять плащ. Она не долго упрямилась и хмурилась, видно, раздумывала над тем, стоит ли подождать снаружи. — И вообще, не обращай внимания. Сейчас, небось, начнёт рассказывать о призраках и мистических ритуалах.

Вета сделала большие глаза — Антон только развёл руками.

— Со всеми случается.

— Со мной не случалось никогда, — скривила губы она.

Он сам не знал, почему, но открывать дверь в большую комнату не стал, прошёл на кухню. Стараясь не обращать внимания на раковину, заваленную грязной посудой, смахнул крошки с края стола и уселся на табурет.

Вета прошла к окну и замерла там, спиной к открывавшемуся пейзажу — солнцу в стёклах высоток. Сложила руки на груди.

Март вернулся, мокрый и фыркающий. Даже на майке остались мокрые пятна, так тщательно он умывался.

— Короче, — он бросил полотенце на миниатюрный холодильник, который притаился в углу, и взгромоздился на кухонную тумбу. — Он мне ответил.

На человека, повидавшегося с призраком, Март совсем не походил — насвистывал и качал ногами. Таким довольным Антон его не видел никогда, наверное, потому что видел каким угодно: мрачным, сонным, скучающим, уставшим. Но довольным никогда, точно. И потому от заявления на секунду даже потерял дар речи. Да и что тут спрашивать.

— Да уж, я так и думал, что вы мне не поверите.

Вета смотрела на него безразлично, наверное, совершенно не понимала, о чём речь. Март рассматривал её заинтересованно — коленки под чёрными колготками.

— И что он сказал? — через силу выдавил из себя Антон, понимая, что как истинный артист погорелого театра, Март жаждет контакта с публикой.

Тот выдержал театральную паузу. Партер замер в предчувствии.

— Он меня простил.

Антон закашлялся, подавившись заготовленными наперёд криками «Браво, бис!». Март сидел на тумбе с таким выражением лица, что не понять — то ли шутит, то ли уже свихнулся. Антон уточнил на всякий случай:

— Что, прямо так и сказал?

— Сказал. И воск стал чёрным.

Вета нашла на подоконнике вазочку с печеньем, покрутила одно в руке, но надкусить не рискнула. Крупинки соли на овсяном кругляшке проблёскивали в лучах солнца.

— И что дальше? — спросил Антон. Печение хрустнуло, переломившись под пальцами Веты. Она стряхнула с юбки коричневые крошки, а оба кусочка уложила обратно в миску. — Вернёшься домой?

— Домой? — он очень удивился, склонился вперёд, как будто бы не верил, что Антон и вправду способен сморозить такую ерунду. — Нет. Ты что, не понял? Я теперь и тут хорошо заживу.

Антон и в самом деле мало, что понял. И о чём было говорить после такого? Он покрутился на стуле, ища нейтральные темы для разговора, но Март улыбался так загадочно, что было видно — никаких других тем на дух не примет. В ручке холодильника застрял старый бумажный цветок.

Антон встал и сделал вид, что очень опаздывает.

— Мы уже пойдём. Просто ты не отвечал на звонки, вот и демоны тебя знают. Ладно, мы пойдём.

— Ну давайте.

Он проводил их до двери, правда, только взглядом, обиженный, видимо, за непонимание. А на лестничной клетке яркий свет ударил в глаза, даже Вета закрылась рукой.

— Окна надо чаще мыть, — фыркнула она себе под нос.

Вета помнила о тетрадках, брошенных на подоконнике, справа от телевизора. Ничего сложного, в каждой — несколько рисунков, два определения, но ей предстояло проверить их все. Но сначала — забрать.

Она молчала, Антон тоже. Напряжение повисло запахом полыни, а Вета думала о тетрадках. Нужно их забрать. И как она потащит их домой? Давно искусанные до крови губы только начали заживать, как она вскрыла старые раны, и снова — соль и железо на языке.

— Не нужно говорить, раз не хочешь. — Он пожал плечами, старательно наблюдая за дорогой, хотя субботним полуднем на далёкой от центра трассе не наблюдалось никакого движения. Пара автобусов проскочила мимо.

— Правильно понял. Я не хочу. — Вета провела пальцем по стеклу, на котором вчера рисовала дерево. Скорее бы забрать тетради и заняться ими.

— С ума сойти, какие все загадочные.

Руки затряслись, и она с трудом преодолела желание выскочить из машины прямо сейчас. Вспомнила про тетрадки — куда без них, в понедельник. Один вопрос, и настроение из плохого превратилось в отвратительное.

«И всё-таки, почему ты уехала? Какие-то проблемы, да?»

— Мне казалось…

— Хватит! — резко остановила его Вета, сжимая пальцы в кулаки. — Я больше не хочу ничего слышать. Не хочу говорить на эту тему. Всё.

— Как скажешь, — сухо отозвался Антон.

Молчаливая поездка давила на нервы, заставляла выстукивать нервную дробь по стеклу, злиться. Солнце светило слишком ярко даже сквозь затемнённые боковые стёкла. Вета не стала подниматься на пятый этаж, дождалась Антона с тетрадками у подъезда.

— Будь так добр…

— Буду добр. — Пока подъездная дверь закрывалась, она видела, как он в несколько прыжков преодолел первую лестницу и нажал кнопку лифта, даже ни разу не оглянувшись.

Коленки пощекотал осенний ветер. Солнце — яркое, но уже холодное, плавало в окнах. В песочнице копошились дети, а те, что постарше — сбились в стайку у бревенчатого домика, посмеивались, бросали на землю конфетные обёртки.

Дверь хлопнула за спиной ещё раз — очень скоро, а может, это Вета потеряла счёт времени.

— Спасибо. — Она даже не спросила, с какой стороны автобусная остановка, просто подхватила из его рук сумку, распухшую от тетрадей, и зашагала вдоль детской площадки.

Вета долго стояла на автобусной остановке, уложив сумку с тетрадями на деревянное сиденье. Она пропускала один автобус за другим, потому что даже не помнила, как называется её остановка. Ждала, сама не зная, чего. А потом села на первый попавшийся.

Каким-то чудом Вета умудрилась добраться до дома, только немного побродив по кленовым аллеям. На ладони осталась красная полоска от тяжёлой сумки, и бросив её возле лифта, Вета сжимала и разжимала пальцы.

Она старалась ни о чём не думать. Зря вспылила? Конечно, зря. Но от одного только воспоминания о старой жизни внутри всё переворачивалось. Она могла бы сейчас сидеть в любимой лаборатории. Пирожок на обед и болтовня улыбчивой Илоны. Какого демона…

Лифт всё не ехал, и Вета безразлично подумала, что он сломался. Ко всем её неприятностям не хватало только этой. Но делать было нечего — она подхватила сумку и поплелась вверх по лестнице. В пролёте между первым и вторым этажом на стене висели новенькие синие почтовые ящики.

Машинально отыскав свой, Вета почти не удивилась, когда увидела торчащую из него полоску бумаги. Счета? Рановато как-то. Сумка с тетрадями снова отправилась на пол. Ленясь достать ключи, Вета подцепила лист бумаги за край и вытащила. Это оказался самодельный конверт, и потёки белого клея выступали из чуть разошедшихся швов.

Она покрутила его в руках: ни обратного адреса, ничего. Нужно было сунуть его в сумку и прочитать дома, за чаем. Потому что кроме чая дома ничего не было. Но она передёрнула плечами и оторвала неровную полоску у края, и на ладонь Вете вывалился тетрадный листок, неровно оборванный по краю.

Конверт спланировал на пол.

«Помогите мне. Пугало вернулось помогите пожалуйста».

Три восклицательных знака, пропущенная запятая, округлый девичий почерк и перечёркнутый каракуль в конце. Вета покрутила тетрадный лист в руках, но не нашла больше ни чёрточки.

«Они что, решили теперь меня разыграть?»

Вета подняла голову: ей почудилось движение на площадке второго этажа. Может, там мелькнула чья-то тень. Вторая мысль была куда неприятнее — они каким-то образом узнали, где она живёт. Следили?

Она подняла конверт и торопливо, сминая драгоценные доказательства, засунула их в сумку.

«По улицам тёмным ходить не боитесь?»

Оставив сумку на полу, она на цыпочках подошла к лестнице, ведущей вверх, и заглянула дальше. И на бетонных ступеньках, и у чужих дверей было пусто, да и солнечные лучи пронизывали подъезд, так что не спрячешься.

Она вдруг поймала себя на том, как прерывисто дышит и тянется к верхней пуговице на блузке — расстегнуть, чтобы дышалось легче. Как течёт по виску капля холодного пота. Хлопнула подъездная дверь, и Вета вздрогнула.

Кто-то, насвистывая, поднялся к лифту, судя по звукам, подавил на кнопку, но разочаровался и зашагал к лестнице. Вета наблюдала, как к ней на площадку поднимается благообразный мужчина в серой рубашке и строгих брюках. Не замечая её затравленного взгляда, он обошёл Вету полукругом и зашагал дальше.

«Я сошла с ума», — наверняка определила она. — «Они меня довели. Пора лечиться».

И села прямо на холодную ступеньку.

В какой-то из весенних вечеров.

Они вместе стояли под накрапывающим дождём, и никто не хотел начинать разговор первым. Шли автобусы, всё чужие и озарённые тёплым светом.

— Ну ладно, — сказала Вета, сунув замёрзшие ладони поглубже в карманы пальто. Там она нащупала крошечную дырку в подкладке и окончательно посерьёзнела. — У твоего друга плохая девушка. Но я-то не пью, не курю, заканчиваю университет. Чего ты недоволен постоянно?

Бежала за ним пол остановки от университета, вспоминая по дороге пошловатое девичье стихотворение типа «ждала — пришёл — любила — забыла», а потом схватила его за рукав — надоело бежать. Рукав он выдернул, и Вета даже обрадовалась — можно сунуть в карманы задубевшие пальцы.

— Слушай, так и будешь убегать? Я тебя час прождала.

— Ну да, час таращилась на каких-то парней, — Андрей всеми силами изобразил отвращение — уголки губ поползли вниз. — Ты себя в зеркале вообще видела? Пальто расстёгнуто, юбка короткая, сапоги до колен. Я пошёл, короче.

Он секунду помедлил, дожидаясь, видно, когда Вета опять схватит его за рукав куртки, но она не собиралась ещё раз проскрести ногтями по потрескавшейся чёрной коже. Подкатил автобус — идущий совсем в другую сторону — и Андрей запрыгнул в него следом за двумя парнями очень делового вида. На остановке разом стало пусто. Жёлтый фонарь отражался в мокром асфальте: дождь разошёлся, как девица на похоронах.

Вета пошевелила пальцами в карманах — они пусть медленно, но отогревались. Жалко было только пальто: шерстяное и ужасно фирменное, оно наверняка потеряет форму он такой незапланированной стирки. Вета украдкой глянула на небо — кислотные дожди, городская осень — и зашагала прочь от остановки и от поднадоевшего за день здания университета.

В такие дни она забиралась в первый попавшийся автобус — потому что здесь каждый вёз её до дома — и замирала у заднего поручня, уткнувшись лбом в стекло. Кондуктор обычно не цеплялся, завидев проездной. Если вдруг находилось незанятое место, Вета падала на него и доставала плеер. Это было привычно настолько, что она даже не чувствовала вкуса музыки. Хотя после целого дня в лаборатории батарейка в плеере могла и сесть — тогда Вета слушала по наушникам тишину, замечая подвох только ближе к дому.

Но сегодня есть не хотелось: в лаборатории нашёлся пакетик растворимого пюре, да и мытьё пробирок она оставила до завтра, значит — почти выходной. Андрей обещал встретить её вечером, поэтому Вета ещё и красила ресницы, вызывая бурю эмоций у напарницы по эксперименту. Она же не знала, что прождёт Андрея, прислонившись к колонне, час.

А потом ненароком оглянется назад, и увидит там его, сгорбившегося и с гадкой гримасой на лице — уголки губ опущены вниз, как будто вместо собственной девушки он увидел отвратительную плесень на колонне.

— Ты смотришь на тех парней? Ну-ну, давай дальше, а я пошёл.

Видно, с работы его опять увольняют. Вета мельком глянула на группу молодых людей, предоставленных самим себе и горячительным напиткам, и пошла следом за Андреем. Не в лабораторию же ей было обратно тащиться.

Сентябрьская суббота.

Солнце заходило за дома — серое небо за узким окном подёргивалось вечерним туманом, как молочной пенкой.

— Привет. — Он опустился на ступеньку рядом, но не так уж близко, в шаге от неё.

«Ну вот, перегородили весь проход», — подумалось Вете. Хотя не так давно заработал лифт, и ходить мимо неё перестали.

— Ты прости. Я не хотел тебя задеть, — мученически выдал Антон. Было видно, что он очень старается.

— Да ничего. — Она давно замёрзла, давно повторяла себе, что нужно встать и идти, но вместо этого только смотрела в одну точку и никак не могла прекратить. — Всё в порядке.

— Я вижу, как всё в порядке. — Он помолчал, гоняя носком кроссовка пылинку по бетонной ступеньке. — Понимаю, что не хочешь рассказывать. Просто так всё не бросают и не едут в неизвестность и пустоту. Так только бегут.

— Бегут, — бессмысленно повторила за ним Вета. Она снова собиралась бежать, но вот теперь-то куда? И не пора ли завязывать с этим? Ото всех не набегаешься. Она сказала вслух и сама не заметила, как. — Ото всех не набегаешься.

— Правда, — кивнул Антон, глядя себе под ноги. — Слушай, может быть, не обязательно уезжать из города, можно просто уволиться из школы и попробовать найти другую работу?

Вета смотрела на пылинки. В рыжем свете солнца они танцевали в воздухе и на ступеньках.

— Я не могу всю жизнь шарахаться от тёмных углов и шорохов. — Она отвела взгляд и ощутила, как горячая кровь прилила к щекам. — У моего парня была собака. Мраморный дог Рей. Когда он клал передние лапы мне на плечи, он с лёгкостью мог лизнуть меня в лоб, представляешь?

— Неслабая собачка, — напряжённо проговорил Антон. Вета видела, как он нервно сцепляет и тут же расцепляет пальцы.

— Да, и на редкость добрая. Он всегда подвывал мне, когда я плакала. — Она облизала пересохшие губы. — Когда у Андрея выдавался плохой день, он брал ремень и… ну ты понимаешь?

Снова охрипла. Вета опустила голову, дожидаясь, пока сойдёт нервный румянец.

— Наверное.

— Я боялась, что однажды дело дойдёт и до меня. Думала, что сделаю очень правильно, если уеду. Оказалось, я трусливо сбежала, так?

— Нет, ты…

— Не считай Андрея абсолютным злом. У меня было полно причин уезжать и без него. Например, мне осточертели подковёрные интриги подружек. Ещё тётя, она просто довела меня своими придирками по любому поводу. А научная руководительница считала, что я слишком зазналась. Ты спросил меня, почему я уехала, а мне нечего было ответить. Я сама всё думала — почему? До сих пор думаю и не могу придумать. Мы с Андреем встречались пять лет, он мне вроде сделал предложение, я его вроде приняла. Я пять лет готовилась к тому, чтобы поступить в аспирантуру. Всё как у людей, да?

Она подняла глаза.

— Пожалуйста, не надо, — попросил Антон. Вверху звучно и гулко хлопнули дверью.

— Не надо что? — едва ли не закричала Вета.

Антон подвинулся к ней и обхватил за плечи. Неловко, так обнимают, когда не знают, что сказать, и прячут взгляд. Вете стало трудно дышать от запаха осеннего ветра в его волосах и — уже почти выветрившегося — запаха сигарет. Стало тепло испачканным в подъездной пыли ладоням.

Зажурчала вода по трубам. Вета отстранилась и, чтобы чем-то заняться, принялась отряхивать ладони одну о другую. Юбка давно измялась — заметила она, и на манжеты блузки стали серыми. Пора стирать.

— Пойдём домой? — предложил Антон, покосившись на сумку с тетрадями, которая всё ещё стояла под почтовыми ящиками.

— Пойдём. Только там есть нечего, как всегда, — ответила она, и стало больно пересохшим губам.

— Хочешь, я схожу и куплю чего-нибудь?

— Хочу, — тихо улыбнулась Вета.

Вета сидела на подоконнике в халате и болтала ногами. За её спиной стараниями Антона было приоткрыто окно, так что вечерний ветерок гулял по кухне и без проса трогал полотенца и тетрадки, брошенные на столе.

Антон жарил картошку — такая роскошь. Вета и не помнила, когда последний раз оставляла себе немного сил, чтобы почистить пару клубней. Она вдыхала запах горячего масла и была почти счастлива. Завтра всё-таки воскресенье, а не понедельник.

— Ты такой идеальный. Идеальный-идеальный. Таких больше не делают, — сказала она и скрестила босые ноги.

— Таких, как я, на каждом углу бесплатно раздают. По десять штук в одни руки.

Шипело масло на сковородке. Антон накрыл её крышкой и отошёл к столу, вытирая руки полотенцем.

— Как тут твои двоечники поживают? — Он подцепил верхнюю тетрадку, и с неё на стол соскользнул белый конверт с разошедшимися швами и потёками клея.

Вета не потрудилась убрать записку, так и бросила сверху, вместе со всеми остальными бумагами. «Читать чужие письма неприлично», — хотела напомнить она, но разве же это письмо? Одна глупая строчка.

Антон изучал её слишком уж долго.

— Что это? — спросил он поблекшим вдруг голосом.

— Понятия не имею. Лежало у меня в почтовом ящике.

Ветер из окна стал противным, продул халат насквозь, и она обернулась, чтобы закрыть окно. Город подмигнул ей рыжими огнями сквозь кроны деревьев.

— Кто это написал, ты знаешь? — Он протянул записку Вете, и она снова различила округлые буквы, три восклицательных знака.

— Откуда? — удивилась Вета. — Здесь нет подписи. Хотя предполагаю, что это сделали мои дети. Кому ещё!

Она так и не закрыла окно, и в осенних сумерках над Петербургом пронёсся долгий прерывистый звук, похожий на плач десятков голосов. Смолкло гудение машин вдалеке, ветер забился под карниз и затих там, и на секунду в городе остался только плач.

— Это снова трубы? — глупо спросила Вета.