Дети закрытого города

Глава 7. Серые ленты

До комендантского часа оставалось не так много времени. Вета выбежала из подъезда и в жёлтом свете фонарей разглядела телефонную будку, прилепленную, как гигантский гриб-трутовик, к стене соседнего дома. Карточка лежала у неё в кармане плаща, а телефон она заучила наизусть.

Конечно, он не пришёл сегодня и не пришёл вчера, значит, у него на то были причины. Но Вета не напрашивалась на свидание.

Палец скользил по телефонному диску. Время шло медленно, шуршало листьями за приоткрытой стеклянной дверью.

— Дежурный, — раздался в трубке серьёзный мужской голос.

— Здравствуйте. Мне нужен Антон, который работает у вас следователем.

Секунду в трубке слышались только потрескивания и шорохи. В голове Веты успели мелькнуть предположения о том, что вызов оборвался, что никакой Антон не следователь, и здесь его вообще не знают.

— Переключаю. Ваш разговор записывается, — произнесли на том конце провода.

Потянулись гудки, длинные, как провода за окном поезда. Вета ждала, поглядывая на пустынную полутёмную улицу. Холодный ветер хватал её за голые щиколотки — выбежала из дома, не натянув даже колготки. Она переступила на месте.

— Сейчас никто не может ответить на ваш звонок. Если вы считаете, что ваше сообщение может быть важным, вы можете проговорить его на запись, — сообщил холодный женский голос.

Вета укусила себя за губу, чтобы промолчать и повесить трубку. Но не выдержала.

— Антон, мне нужно с тобой поговорить. Я не понимаю, что происходит. — Она помолчала. — Они все что-то знают, но все молчат.

Трубка улеглась на своё привычное место — спать. Было уже совсем поздно, и ночь красила небо перламутрово-серым, зажигались бледные звёзды.

Кто угодно на её месте бросился бы в библиотеку, в первый попавшийся газетный ларёк, да куда угодно, лишь бы узнать, что за иммигранты ходят вокруг неё в городе и разговаривают человеческими голосами. Вета хотела так поступить, именно сегодня, именно после собрания. Она долго обещала самой себе, что сделает именно так. Но вдруг поняла, что единственное, чего хочет — хоть как-то добраться до постели.

Сунув руки в карманы плаща, Вета зашагала к дому.

Были вещи, которые он игнорировал, потому что не мог их изменить. Были вещи, которые он терпел, потому что маленькому человеку на пересечении двух миров вечно приходится что-то терпеть. И, в конце концов, были вещи, которые он принимал такими, какие они есть, потому что получал от этого удовольствие.

Март не относился ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим. Вечером, когда рабочий день лениво подползал к концу, он позвонил дежурному и тут же бросил трубку. Но высветился номер, и, конечно, Антона прогнали из уютного кабинета с горячим чайником, в сырой осенний вечер, разбираться, почему сотрудник не изволил появляться на рабочем месте.

Дверь долго никто не открывал. Антон прекрасно знал, что Март живёт один, потому что все родные и даже жена остались в другом — не закрытом — городе. Ещё у него бледно-синяя шторка в ванной и стол в кухне, заваленный грязными тарелками и кусками засохшего хлеба.

«Человек, который не моет тарелки и разбрасывает засохший хлеб, ни за что не станет вешаться на перекладине в ванной, отодвинув в сторону шторку», — решил Антон и спустился вниз, чтобы вызвать из отдела коллегу, вскрывающего замки.

Когда Антону надоело сидеть на подоконнике, а в городе зажглись первые фонари, Март открыл дверь сам. Покрутил головой и наткнулся взглядом на мрачно молчащего Антона.

— Ну? — выдал тот замогильным голосом.

— Заходи, — хрипло выдавил Март вместо ответа.

В квартире было темно и тихо. Не сумрачно — темно, как бывает, если занавесить все окна плотными шторами. Антон терпеть не мог шторы, и летом спал всегда с распахнутым окном. Март, плюнув на положенную ему роль проводника, тут же исчез в чёрном дверном проёме.

Больно саданувшись коленом о тумбочку, Антон нащупал ручку двери. За ней горел маленький дёрганый огонёк — свечка стояла на полу, наполовину оплывшая, обычная желтоватая свечка, какие коробками продавались в ближайшем хозяйственном.

Ковёр в том месте был отвёрнут и придавлен стулом. Воск стекал на коричневый линолеум и застывал бесформенными кляксами.

— Свет отключили? — не понял Антон, на ощупь находя второй стул и усаживаясь у стены.

На полу рядом со свечкой валялись тёмные узкие обрывки ткани. Он пригляделся: ленты, которыми девочки-школьницы обычно подвязывают форменные юбки. Март сел прямо на пол, скрестив ноги в потёртых спортивных брюках. Босые узкие ступни казались желтоватыми от свечного пламени.

Всё вокруг казалось желтоватым, серым или бурым. Так обычно бывает, когда выключат свет. В углу прыгал ещё один огонёк — это свечка отражалась в экране телевизора.

— Я тебе никогда не рассказывал, — сказал Март, и до Антона долетел запах крепкого коньяка. Какой же сегодня праздник? — Да демоны с вами, я никому никогда не рассказывал.

Смотреть на него сверху вниз оказалось неудобно. Март прятал глаза — может, специально — и чуть раскачивался, обхватив руками колени.

— Ваш демонов закрытый город. Сюда попадают не только такие хорошие мальчики, как ты, которые учатся и учатся, чтобы работать следователем. Во внешнем мире никто не знает о ваших стычках с магами. Никто не знает о ваших делах тут.

Он так и сказал «ваших», как будто выплюнул, словно сам всё ещё был на тёплой должности в уездном городе Нэ, куда его определил добрый дядя, мамин брат.

— А я узнал, потому что угораздило пристрелить пацана. Случайно и наповал.

Добрый дядя нашёлся, что делать и в этом случае. Дело замять, а племянника отослать подальше, чтобы не мозолил глаза местному начальству. Хороший выход, куда лучше, чем сидеть без работы в родном городе. Или даже в тюрьме.

— А мне ко всем демонам не сдался ваш Петербург! Ко всем демонам… вот прицепилось.

Антон беззвучно усмехнулся. «Не так уж долго ты здесь живёшь», — хотелось ему сказать. — «Не так уж долго, а Петербург уже и тебя под себя подмял. Ко всем демонам. Куда ты теперь денешься».

— Но мне некуда из него бежать. Не примут меня в большом мире.

Так и сказал, «в большом мире», как будто их маленький мирок-остров затерялся в океане на долгие сотни лет, и нет надежды выбраться, совсем никакой надежды.

— Я их боюсь. — Март скривил рот. — Знаешь, как я боюсь этих ваших магов? Так в детстве буку из-под кровати не боялся. Они как люди, у них по две руки, по две ноги, и голов лишних не растёт, но при всём при том они не люди. Нелюди. Но если я хочу выжить, нужно смотреть страху в лицо, так ведь?

— Что ты несёшь, — начал было Антон, но тот лишь отмахнулся.

— Ты вырос среди них, ты можешь отличать их от людей, а это уже очень важно. Равенство и братство? Вот уж ерунда. Слушай, это всё не о том. Я хочу встать на одну ступеньку с ними. Я хочу сравняться. Понял? Не стать сильнее, просто стать равным, это же наказуемо?

Он помедлил, как будто ждал ответа, хотя на самом деле — Антон видел — никакой ответ ему не был нужен. Все ответы уже нашлись. Март задумчиво пожевал, отвернувшись в угол. В выпуклом экране телевизора плясал бледный оранжевый огонёк.

— Я тут кое-что привёз собой.

Март поднялся, отчего огонёк свечи затрепетал в предсмертных судорогах, потянулся к столу, на котором — даже в полумраке было видно — стояли три разномастные чашки, и взял какой-то плоский прямоугольный предмет.

Антон смог его рассмотреть на его ладони, но как только попробовал дотронуться, Март отдёрнул руку. Это была обычная зажигалка. То есть, не совсем обычная — серьёзная, металлическая с выгравированным змеем в центре, но вместе с тем в ней не было ничего такого, за чем стоило бы тащиться поздно вечером в другой край города.

— Это вещь того парня, которого я пристрелил. Думал, что пристрелил.

Антон рассмотрел запёкшиеся тёмные пятна на языке змея и на тонком хвосте.

— Что…

— Это не я его убил.

Они смотрели друг на друга сквозь полумрак, и глаза у Марта были такие же, как у выгравированного змея. В них, кажется, тоже запеклась кровь.

— Это он тебе сказал? — посмеялся Антон, надеясь хоть немного разогнать повисшую над ними холодную тишину.

Уголок рта у Марта дёрнулся.

— Он.

…Вдвоём они сидели на полу и молча разглядывали серые ленты. На них не оказалось крови, а пятна, которые нашлись у самого края, больше походили на пот или жир — прозрачные, без запаха.

— Не нужно, — сказал вдруг Антон и бессильно опустил руки на колени. На самом деле у него давно болели глаза, ныла спина, и скручивало желудок, но самая большая проблема была даже не в этом. — Подумаешь, пугало. Может, она и правда была сумасшедшая. Мало ли чокнутых.

Март хмуро глянул на него.

— И что? Маги будут выживать нас из города, а ты продолжишь сделать вид, что ничего не случилось?

— Брось. Кого они выживают? Девочка покончила с собой…

— Пугало! Пугало её убило.

Антон хотел сказать что-то ещё, но только вздохнул. В голове собралось великое множество аргументов и просто здравых мыслей, но вряд ли хоть одно сможет пробить бетонную стену Марта. «Пугало, пугало». Начинал ныть затылок.

— Я в этом не участвую, — буркнул Антон, рывком поднимаясь на ноги.

Март смотрел недоумённо, так, что было вообще неясно, расслышал он или нет, но Антон повторять не собирался. Только снова пребольно врезался коленом в тумбочку. Там что-то бряцнуло.

Ручка двери нашлась удивительно быстро. На лестничной клетке было хоть и сумрачно, но гораздо светлее, чем в квартире. Почему-то совершенно не обращая внимания на лифт, Антон сбежал вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки.

На улице он снова зашёл в телефонную будку и набрал номер дежурного, чтобы сказать, что тревога отменяется, и вообще пропавший коллега отыскался живым и здоровым, разве что немного повредившимся разумом. Но не успел рассказать всего, заготовленного наперёд. Его огорошили таким заявлением, что Антону не захотелось ничего отвечать.

Он просто сел в служебную машину и направился снова в центр города, к проспекту Рождественского.

Вету разбудил отчаянный перезвон. Она резко села на кровати и с полминуты не могла понять, что происходит. Реальность перемешалась со страшным сном, и она рассматривала тёмное небо за окном, пытаясь разглядеть в нём огненные полосы и вражеские самолёты.

Звон замер, сорвался на самой высокой ноте, и она, наконец, сообразила, что это всего-навсего дверной звонок. Накинув на плечи халат, чтобы сразу не продрогнуть в осенней ночи, она поплелась в прихожую.

Мама всегда учила спрашивать, прежде чем открывать. Хотя это было глупо: в городе у Веты не образовалось ни одного такого знакомого, которому она доверяла бы настолько, чтобы открыть дверь ночью. Но получилось само собой.

— Кто там? — Она прильнула к щёлочке между стеной и дверью.

— Ты мне вроде звонила. Что-то случилось, да?

Она захотела найти часы, чтобы поинтересоваться, который же час, но настенными ещё не успела обзавестись, а простенькие наручные остались в комнате. Плестись туда через всю квартиру почему-то показалось смерти подобно.

Рука сама собой повернула замок. Вета приоткрыла дверь, впуская в прихожую луч бледного лестничного света и Антона — хмурого и замученного.

В прихожей сразу стало тесно и запахло дождём — осенней моросью, волосы Антона были чуть влажными. Он потоптался на месте, снимая куртку.

— Чашку чая не нальёшь? — попросил он и засопел, как первоклассник, которому мама не помогает завязать ботинки, и он мучается, вяжет сам, а шнурки выпадают из непослушных пальцев. — День такой выдался. Чокнуться можно.

Вета молча ушла на кухню, включила там свет. Спички ломались под неловкими пальцами. Не с первого раза, но она сумела зажечь горелку и поставить на неё почти полный чайник.

Послышался шум воды: Антон умывался в ванной, фыркал. Вета прислонилась спиной к прохладному подоконнику и, сложив руки на груди, снова закрыла глаза, принялась досыпать. Она хотела вернуть сон про истребители над городом, потому что даже такой сон казался лучше, чем реальность, куда её выдернули.

Реальность просыпалась вместе с ней и усмехалась голосом Арта, смотрела презрительно глазами Жаннетты. Вета не знала, что делать с такой реальностью. И табуретка на кухне была только одна.

Пришёл Антон, ногой поддел табуретку, подвинул её ближе и уселся верхом, как на коня. Пока они молчали, закипел чайник. Вета разлепила глаза и пошла наливать кипяток кружку, сама удивляясь, как не облилась.

— Я вот что подумал. Надо тебе уволиться, — выдохнул Антон, когда кружка с чаем опустилась перед ним. Развернувшиеся листья чая плавали, изредка прибиваясь к краям. Он взялся за ручку — на стол выплеснулось несколько капель.

— Чего? — фыркнула Вета, ещё не до конца разобрал смысл его слов.

— Не знаю, может, я не так сказал. Надо вежливее, надо как-то по-другому. Но у меня, если честно, голова не работает уже. Ты не хотела бы уволиться из школы? Так лучше? — протянул Антон просительно.

Он смотрел на неё ясно-прозрачными глазами, а Вете ещё чудились яростно гудящие истребители.

— И куда потом? — глупо спросила она.

— Уедешь домой. Ты же откуда-то приехала, правильно? Извини, что не сказал сразу. Такое идиотское совпадение. Это ведь я тебя сюда привёз, да.

— При чём тут ты? — не поняла Вета. Она потянулась к горячему боку чайника, чтобы заварить чаю и себе тоже, но вспомнила, что кружка у неё тоже всего одна, как и табуретка.

Антон отхлебнул кипятка, поморщился, прикрыл рот ладонью.

— Да ни при чём. Подумал, что надо было тебе рассказать. Может, ты захотела бы на первый же попавшийся поезд сесть и укатить отсюда куда подальше.

Дорога, серой лентой тянувшаяся за окном, пустовала — ни одной машины. Горели жёлтые фонари, похожие на сырные головки. Вета смотрела на город, залитый этим желтоватым маревом, как туманом, из которого торчали высотки в стороне центра и бело-красные трубы теплоэлетростанций. Всё вокруг казалось влажным, блестящим от дождя. Капли чертили на стекле древние руны.

— Что рассказать? — спросила Вета, чувствуя, что онемели губы, как будто её оглушили препаратом, одним из тех, которые так любят стоматологи.

— Правда. — Антон постучал кончиками пальцев по столу. — Я очень удивился, когда узнал, что тебе даже не сказали, куда ты едешь. И в Петербург никогда вот так не тянули людей извне. Просто… приезжие, конечно, есть, но они попадают сюда не по своей воле. Тем более что полгода назад только закончилась война.

Вета молчала, глядя на его пальцы. Рукава рубашки Антон закатал почти до локтей, словно собирался идти врукопашную прямо здесь, и его руки с выделяющимися венами лежали на столе. Пустую чашку он отодвинул к самому краю.

Он поднял на неё глаза, прозрачные и грустные.

— То есть, похоже, она не закончилась. Тебе лучше уволится и уехать. Пока есть время. Надеюсь, что время ещё есть.

— Слушай, я ничего не понимаю в ваших здесь иммигрантах и мирах, — взмахнула рукой Вета. — Надеюсь, хоть ты объяснишь мне? Но я в любом случае не могу вот так уйти. Я никогда не отступаю перед трудностями.

Она сглотнула и в точности повторила фразу Лилии.

— Всем поначалу тяжело, у всех бывают проблемы. Что же теперь, сбежать? — И едва удержалась, чтобы не подтолкнуть несуществующие очки поглубже на нос.

— Ты что, не понимаешь? — Антон повысил голос, но тут же умолк, кашлянул, глядя в сторону. — Это опасно. Я помогу тебе уехать. Если всё это зайдёт слишком далеко, я уже ничем помочь не смогу.

— Хватит! — Вета мотнула головой.

Она резко развернулась к окну, и ей показалось, все фонари города погасли на секунду и снова загорелись. Как будто Петербург подмигнул ей.

— Какая ещё война? — спросила она чуть хрипло.

— С магами. Мы так называем мигрантов, чтобы проще было. Может, стоит как-то получше всё объяснить, но мне ничего не приходит в голову, извини.

Всё это походило на продолжения сна. Среди ночи к ней ворвался сумасшедший следователь и принялся рассказывать о какой-то войне. А улицы города пустовали, только тихий ветер шуршал листьями. Днём припекало солнце, и улыбались прохожие. Дети валялись в опавших листьях. Какая ещё война?

— Ладно, — сказал Антон, замучившись ждать. — Ты подумай. Нужно подумать. Если что… ну, ты знаешь.

Не оборачиваясь, Вета кивнула.

Возможно, думала она, он и правда не в себе. Врываться в дом к человеку и предлагать ему уйти с работы — ненормально. У неё просто слишком расшалились дети, а не маньяк держит нож у горла.

Антон по-хозяйски прошёл в комнату, стянул на пол ненужное покрывало, лишнюю подушку и устроился спать. Вете ничего не оставалось, как только погасить свет. Но даже при погашенной лампе тени лежали на потолке. Она пожалела, что не обзавелась шторами. Город за окном сиял так ярко, что бледные тени шевелились.